Двадцать и один год

Глава 26

Меня впустили к нему спустя только три недели. Но опасность уже миновала. И выглядел он совсем по другому…Стоял сам у окна, курил.

— Разве врачи разрешают тебе курить? — тихо спросила я, он обернулся, вышвырнул окурок в окно и резко шагнул ко мне, сгреб в свои объятия жадно целуя в губы, буквально пожирая их, набрасываясь как сумасшедший, лишая меня даже секунды на размышление. Так что все плывет перед глазами, так что от дикой вспышки страсти все мутнеет. Вместе со мной шаг к двери, проворот ключа в замке, подставил швабру и снова набросился на мой рот. Его руки хаотично скользят по моему телу.

— Голодный, Аленааа, голодный сейчас сдохну…

— Возьми все что хочешь…, - шепчу в ответ так же жадно целуя его, сдергивая больничные штаны, вздрагивая видя повязку на боку, но он не дает мне опомниться, разворачивает лицом к стене, хватаясь за бедра и резким толчком входит на всю длину каменного члена, отодвинув трусики в сторону. Мы оба стонем от первого толчка широко открыв рты. Мои глаза закатываются, когда он сжимает мою грудь и начинает бешено долбиться в меня, прижав лицом к стене.

— Я люблю тебя, — хрипит он, — Аленаааа, я пиздец как люблю тебя!

— Люблю тебя, Дикий…люблю тебя…люблю…

Это голодный секс, это секс когда все тело просто жаждет насытиться, нарадоваться, надышаться друг другом. Наши тела словно стонут, врастая друг в друга. Кто-то стучит в дверь, но мы не слышим. Мы осатанели от похоти, страсти и голода друг по другу.

Я застываю в преддверии оргазма сильно судорожно сжимая мышцами влагалища его член и срываясь в бездну под грубые толчки и его семяизвержение внутри меня. Мы рычим. Он мне в волосы, а я кусая его руку, которой он накрыл мой рот. Потом отдышавшись, поправляем одежду. Он снова целует меня. Дверь разносится к чертям швара ломается и два полицейских врываются в палату. Женя уже лежит в постели, а я стою у окна, держась за подоконник, потому что у меня трясутся колени, и я чувствую, как семя вытекает из меня и трусики намокают.

— Немедленно покиньте помещение! Вы не имели права входить сама! — орет один из полицейских, а второй выводит меня за локоть. Я оборачиваюсь на Женю, он облизывает губы и нагло ухмыляется и от этой ухмылки у меня снова тянет низ живота.

Потом я моюсь быстро в туалете вытираюсь трусиками и выбрасываю их в урну…Домой я еду уже без них. Наверное, в этот момент я такая сумасшедшая и такая же зверски счастливая…а еще испуганная пониманием того что все это ненадолго.

С тяжёлым сердцем я наблюдала, как Женю забирают обратно в тюрьму, его руки скованы наручниками, а взгляд потускнел от мрачных предчувствий. Я знала, что сейчас, более чем когда-либо, ему нужна моя поддержка. Последние дни в больнице были как передышка перед новым бурным витком в нашей жизни, и я чувствовала, как каждый шаг, который он делает в сторону того черного автозака, мрачным, болезненным эхом отзывается в моей душе.

В комнате для посещений, между нами стоял лишь металлический стол и жуткое предчувствие прощания. Женя смотрел на меня своими тёмными глазами, в которых читалась борьба — между надеждой и отчаянием. Время, казалось, замедлилось до боли. Ж

— Привет, моя Алена… — его голос звучал устало, но в то же время, как всегда, вызывал у меня трепет. Я не смогла сдержать слёз, когда села напротив него.

— Привет, Женя, — мой голос дрожал не меньше моих рук. — Ты как?

— Как видишь… На все насрать…только без тебя подыхаю, оказывается сделать несколько глотков тебя это как впустить наркоту по вена, у меня ломка, адская, — он улыбнулся, но это была улыбка без радости, — а ты?

— Я… Я переживаю за тебя, — я сжала его руки, ощущая их тепло, и в этом контакте нашлось немного утешения. — Суд… Ты веришь, что всё будет хорошо?

Женя на мгновение задумался, прежде чем ответить: "Я верю в нас, Алена. И в то, что правда на нашей стороне. Я не собираюсь сдаваться. И знаю, ты тоже.

— Да, я буду бороться за тебя, — я крепко держала его руки, боясь его отпустить, боясь перестать чувствовать нежность горячих ладоней, — каким бы не был исход суда… я буду рядом. Верю, что скоро мы будем вместе… с детьми… на свободе.

— Спасибо, Алена… За всё. За то, что не отвернулась, за твою любовь и верность. Ты даешь мне силы держаться…и за Настьку мою спасибо…Да и спасибо это так ни о чем. Даже не знаю что сказать, — его голос дрожал от подавленных эмоций.

— Нашу Настю. НАШУ. Я когда впервые ее увидела поняла, что она НАША. Иначе и быть не могло. Какой бы не был исход, Женя, я всегда буду твоей, — я чувствовала, как катятся слезы, но я смотрела ему прямо в глаза. — Ты моя жизнь, и я буду ждать тебя. Сколько бы времени это не заняло. Я готова встретить тебя старой…готова пережить, если наша любовь трансформируется со временем. Я на все готова.

— Дура…какая же ты дура. Ты же такая красивая у меня. Ничего не изменится. Я знаю. Никогда ничего не изменится. Возраст он здесь и здесь.

Женя показал на голову и на сердце.

Мы сидели так, не отпуская рук друг друга, пока не пришло время прощаться. Каждый шаг, который он делал, удаляясь от меня, был как удар ножа в сердце, которое и так поросло шрамами, кровоточило и болело. Когда охрана вывела его из комнаты, я все еще ощущала тепло его ладоней. Возвращаясь домой, я была полна решимости сделать все, чтобы вернуть его к нам. Наше будущее начнётся снова, и я буду его ждать.

В те дни, которые предшествовали суду, я почти не выходила из офиса Марины Александровны. Мы вместе вникли в детали кейса Жени, перебирая страницы свидетельских показаний и старые улики. Я стала частью команды, стремящейся к единственно возможному исходу — его полному оправданию.

— Лена, мне нужны все фотографии, все записи, которые у тебя есть, — уверенно сказала Марина Александровна. — Каждый фрагмент этой истории имеет значение. Свидетели, которые его знали ребенком, соседи. Все что угодно. Все, кто смогут говорить о нем хорошо, всё, что могло хоть как-то подтвердить ту простую истину, что Женя всегда стоял на стороне закона.

Каждый вечер, перелистывая страницы нашего прошлого, я открывала новые грани его души, которые сейчас, больше чем когда-либо, нужно было показать миру. Я говорила с людьми, я знакомилась с соседями. Кто-то отказывал, а кто-то ради Иры соглашался помочь.

Марина Александровна работала без устали, её умение видеть сквозь слова и доходить до сути было восхищающим.

— Мы должны пересмотреть все обстоятельства прошлого дела, — сказала она. — У нас есть шанс не только оправдать его по последним обвинениям, но и очистить его имя полностью. Записи с камер и эта переписка — очень важные улики. Их пытались уничтожить и не смогли.

Она разработала стратегию, в которой каждый шаг был направлен на то, чтобы выстроить целостный образ Жени как человека, который никогда не мог бы посягнуть на жизнь другого, если бы не обстоятельства крайней необходимости. Я сама предоставила ей список потенциальных свидетелей — друзей, соседей, коллег, которые могли подтвердить его добропорядочность.

Каждый день, проведенный в ожидании суда, укреплял во мне убеждение, что истина на нашей стороне. Не знаю, давала ли мне силы любовь к Жене или просто инстинкт выживания, но я была готова бороться до конца. И я знала, что он стоит каждого моего усилия.

Стены зала суда казались мне холодными и безжизненными, но мое сердце горело жаром, какого не знало даже в самые страстные моменты нашей с Женей любви. Я сидела в первом ряду, сжимая в руках смятый носовой платок, мои глаза неотступно следили за каждым движением Марины Александровны. Я нервничала, мне было безумно страшно, что все могло рухнуть в одну секунду, что люди могли принять не сторону Жени.

— Ваша честь, дамы и господа присяжные, — ее голос был чист и уверен, и каждое слово стремилось к цели с прямотой стрелы. — Сегодня я хочу представить вам не просто доказательства и аргументы, но историю одного человека, чья жизнь была жестоко и несправедливо сломана.

Она говорила о том, как Женя стал жертвой обстоятельств, как он вынужден был поступить так, чтобы защитить не только себя, но и свою семью, меня и наших детей. Она говорила о нашей с ним любви, о нашем будущем, которое оборвалось той ночью, когда он стал заложником ситуации.

Прокурор старался создать образ Жени как человека опасного и непредсказуемого, но каждое его слово казалось блеклым на фоне страстного защитного слова Марины Александровны. Она была не просто адвокатом; она была художником, рисовавшим картину мира, в котором Женя заслуживал быть свободным.

Когда настал момент для свидетельских показаний, я встала. Мое свидетельство было искренним — я говорила о Жене, как о любящем отце и любимом человеке, о его доброте и непоколебимой морали.

Конечно, прокурор выполоскал все наше грязное белье. Говорил о порочной связи и о разнице в возрасте. Пытался выставить Женю аморальным типом.

Но когда я закончила, я знала, что сделала все возможное, чтобы помочь ему вернуться к нам. Я говорила о своей любви прямо в зале суда…Разве можно человека осуждать за любовь, за чувства. Какая разница сколько лет…разве есть у любви какие-то мерки, разве ее можно подогнать под какие-то рамки.

Сердце у меня колотилось, когда судья вернулся в зал, держа в руках судьбу Жени. Зал замер в ожидании. Прокурор, Марина Александровна, присяжные — все они выглядели напряженными, ожидая окончательного вердикта. Женя стоял рядом с адвокатом, его лицо было спокойным, но глаза искали меня, и я кивнула ему ободряюще.

— По делу об обвинении Евгения Макаровича Потемкина, — начал судья, и мое сердце на миг остановилось, — суд приходит к решению об его полном оправдании по всем пунктам обвинения. На этом заседание объявляю оконченным.

Слова судьи были как сладкая музыка для моих ушей, я зажала рот руками, чтобы сдержать всхлип. Слезы радости наполнили мои глаза, и я посмотрела на Женю, который теперь был свободным человеком. Аплодисменты раздались по всему залу, и я едва сдерживала желание броситься к нему. Чтобы задушить в объятиях, чтобы самой упасть и ощутить, как го сильные руки держат меня. Меня очень надо держать потому что после адской борьбы сил не осталось.

После вердикта Марина Александровна подошла ко мне и поздравила с победой.

— Мы сделали это, — сказала она, и я обняла её в благодарность за все её непоколебимое усердие. — Лена, у меня так же есть важные новости касательно Светланы, — продолжила она, улыбаясь. — Светлана арестована и находится под стражей. Она обвиняется в соучастии в убийстве вашего мужа Артема, а также в мошенничестве с целью присвоения вашего имущества.

Я ощутила, как мое сердце забилось чаще от волнения и облегчения одновременно. Марина Александровна продолжила:

— По документам, которые мы нашли в доме Ивана, и свидетельским показаниям, собранным нашей командой, было установлено, что Светлана активно участвовала в планировании и реализации преступления против вашего мужа. Это дало нам возможность утверждать, что она не только знала о планах Ивана, но и поддерживала его действия.

— Так что будет с домом? — спросила я, чувствуя, как напряжение медленно покидает мои плечи.

— Все права на дом теперь полностью принадлежат вам, — ответила адвокат, подавая мне папку с документами. — Судебное решение уже вступило в силу, Светлана лишена всех прав на вашу собственность. Также, учитывая все обстоятельства, возможно, она проведет в тюрьме значительное время.

Это звучало как музыка для моих ушей. Наконец-то, после стольких лет неопределенности и страха, я могла вздохнуть свободно, зная, что справедливость восторжествовала.

— Спасибо, Марина Александровна, — сказала я, ощущая, как слезы благодарности накатывают на меня. "Вы не просто адвокат, вы — ангел-хранитель моей семьи.

Она улыбнулась в ответ и подала мне руку.

— Мы делаем всё возможное, Лена. Теперь ваша семья может спокойно строить своё будущее без страха перед прошлым. И я рада, что могла помочь вам в этом. А еще…мой муж младше меня на пятнадцать лет и я, черт раздери, знаю каково это когда все вокруг считают, что они вправе решать кому и в каком возрасте быть счастливыми.