Две женщины

Глава 13

– Да заткни же ты наконец этого чертова ребенка! – перекрывая плач малышки, взревел Барри. Сьюзен шагала по спальне, гладила девочку по спинке и старалась ее успокоить. У Венди резались зубки, и было очевидно, что это ей совершенно не нравится. Казалось, мир, в котором она очутилась, пришелся девочке не по нутру, и приходилось постоянно и открыто выражать свое недовольство.

Венди плакала с самого рождения. Врач говорил, что это колики, Сьюзен считала, что это колики, Барри же был убежден: ребенок послан им самим дьяволом и не приносит никакой радости. Хуже того, даже если малышка вдруг затихала, стоило ей увидеть лицо Барри над детской кроваткой, и третья мировая война начиналась снова.

Венди Кэтрин Далстон не нравился ее отец. Нельзя сказать, чтобы Сьюзен считала ее слишком строгим судьей. Но Барри стали выводить из себя ночные приступы дикого рева, и он жаловался на них всем и каждому. Сьюзен иногда задумывалась, кто из них кричал громче, Венди или он. В любом случае, она всегда слышала только эти два голоса.

В отличие от Барри Венди была ее отрадой. Стоило только Сьюзен посмотреть в эти огромные голубые глаза, и она таяла. Сьюзен твердо верила в то, что девочке суждено стать необыкновенной красавицей, поэтому ее любовь к Венди была беспредельна. Венди стала для нее всем. Барри подозревал это и ревновал жену к дочери. Он пытался скрывать свои чувства, но у него ничего не получалось. Раньше все было не так. Сьюзен все свое время и любовь отдавала Барри. А теперь…

Встав с кровати, он пошел в соседнюю спальню и начал тянуть ребенка из рук Сьюзен.

– Положи эту маленькую дрянь обратно в кровать. Пусть поорет. Твою мать, Сью, давай хоть одну ночь поспим спокойно!

Его крик еще больше подействовал на Венди, и, чувствуя напряжение в комнате и страх матери, она завопила. Сьюзен крепко прижала девочку к груди.

– Ее все равно пора кормить, Барри. Чего ты хочешь от ребенка? Ей всего четыре месяца, она еще ничего не понимает.

Барри снова попытался вырвать ребенка из рук матери, но Сьюзен вцепилась в него мертвой хваткой.

– Я предупреждаю тебя, Барри, если ты будешь продолжать и сделаешь ей что-нибудь, берегись!

Слова вылетели из уст Сьюзен раньше, чем она успела осознать, что говорит. Сработал инстинкт матери, защищающей своего ребенка. Несколько долгих секунд Барри смотрел на нее, и Сьюзен почувствовала, как сердце ее сжал железный обруч страха.

– Барри, послушай меня… Барри, пожалуйста…

Удар кулаком оказался таким неожиданным, что она полетела назад к детской кроватке и едва не уронила малышку на пол. Сьюзен почувствовала, что у нее рассечена бровь, почувствовала, как потекла струйка крови, а на глаза навернулись слезы. Барри наблюдал за всем словно в замедленной съемке. Ударив ее, он сразу понял, что переусердствовал. Такого удара хватило бы и для взрослого мужчины. Уже в момент замаха он знал, что не прав.

Венди замолчала, в комнате стало совсем тихо, и оба – Барри и Сьюзен – посмотрели на ребенка. Кровь Сьюзен капала ей на лицо, и оба подумали, что это кровь девочки.

– Ты, проклятый ублюдок, что ты наделал?

Сьюзен испугала тишина, необыкновенная тишина, к которой она не привыкла. Вдруг Венди улыбнулась широкой блаженной улыбкой, и железный обруч, сжимающий сердце Сьюзен, ослабил хватку.

Барри снова посмотрел на свою дочь – никаких сомнений, она его ребенок. Как поразительно похожа на него! Увидев улыбку, кровь и сопли у нее под носом, он испытал облегчение, знакомое только сильно провинившимся людям. В какой-то момент он подумал, что ранил ее, а ничего хуже для него быть не могло. Ведь в их мире считалось неприемлемым поднять руку на ребенка. Того, кто это делал, более не считали за человека. Его поносили, били, презирали. После того как ребенок достигал школьного возраста, с ним позволялось обращаться как угодно, но трогать малышей… малыши были радостью для всех. Правда, иногда за исключением родителей.

Барри больше не мог слушать окружающих, восторгавшихся Сьюзен и ее даром матери и хозяйки. Даже Дэви Дэвидсон говорил, что Сьюзен – сокровище, даже миссис Дэвидсон постоянно упоминала о прекрасной дочери Далстонов и об их безукоризненно чистом доме. Сьюзен была создана для материнства, хотя как это получилось, зная Джун и ее прошлое, оставалось загадкой. Похоже, ей этот дар ниспослал сам Господь.

Сьюзен любила даже мать Барри. Она говорила, что та трудится как пчелка и тому подобное. Снюхались бабы, черт бы их побрал! Глядя на Сьюзен сейчас, ненакрашенную, с большим животом и в старой ночной рубашке, Барри не чувствовал к ней ничего, кроме отвращения. Груди Сьюзен по-прежнему были переполнены молоком, оно постоянно текло, и ребенок, как присоска, то и дело висел на ней – утром, днем, вечером, ночью, бесконечно. Сьюзен называла это «кормлением по требованию». Барри же считал, что таким образом она портит ребенка с самой колыбели. Но разве она его слушала?

Если Венди Далстон чего-то хотела, она это получала. Будь то ласка, внимание, еда… Пожелай она сигарету, ей бы и сигарету в рот сунули. Страх все еще одолевал Барри, и поэтому, взяв ребенка у матери, он начал качать его на руках. Удивительно, но Венди на сей раз молчала, словно недоумение и беспокойство заставили ее немного охладить свой пыл. Посмотрев на отца, она снова широко улыбнулась обезоруживающей беззубой улыбкой.

Несколько минут Барри подбрасывал ее вверх и вниз, наслаждаясь ощущением ее крохотного тельца в своих руках. Вот такой она ему нравилась. Когда он ей нужен, когда она так близко, он обожал ее.

Сьюзен наблюдала за ними, чувствуя нависший над глазом сгусток крови и убеждая себя, что не произошло ничего страшного. Маленькие дети часто бывают причиной напряженных отношений в семье. А уж если и до этого все было не слишком гладко, то чего уж тут ждать…

Она вышла из комнаты, уверенная, что Барри ничего опасного не предпримет. В ванной Сьюзен вытерла лицо. Кровь была повсюду, но она слишком устала, чтобы переживать об этом. Рана выглядела страшнее, чем была на самом деле. Рассечена бровь. Следовало бы поехать в центр Лондона и наложить пару швов, но, чувствуя смертельную усталость, Сьюзен просто заклеила бровь пластырем и умылась. До утра и так сойдет, а потом придется как-то все объяснить матери Барри.

Что бы она делала без Кейт! Эта женщина стала ее самым верным другом. Со дня смерти Джейсона Кейт заменила ей мать. Сьюзен сомневалась, что Барри относится к ней так же тепло. Кейт не разговаривала с сыном целый год, пока не родилась Венди. Тогда Сьюзен убедила ее забыть старые обиды. Но сегодняшнее изуродованное лицо вряд ли улучшит отношения между матерью и сыном.

В некотором отношении язычок Кейт оказался еще хуже, чем у Джун. Хотя Кейт не ругалась матом и не чертыхалась, иногда ее слова просто прогибались под весом того презрения, которое было в них вложено. Барри приходилось слышать от нее подобные речи так часто, что иногда Сьюзен хотелось выставить Кейт из дома. Это облегчило бы ей жизнь.

Убрав аптечку, она вернулась в спальню. Барри спал на кровати, Венди расположилась у него на груди. Девочка тоже спала. Слегка улыбнувшись увиденному, Сьюзен устроилась в выкрашенном белой краской плетеном кресле. Она могла подремать, пока Венди не проснется, тогда она сможет взять ее и покормить.

Она устала, она безумно устала.

Дорин вошла в кухню с большим яблочным пирогом в руках. Было восемь тридцать утра, а она при полном параде, накрашенная, с новой прической. Она ни за что не стала бы переодеваться, если бы куда-то не собиралась.

– Как поживает мой маленький ангел?

Голос Дорин звучал весело, и Сьюзен, отвернувшись от раковины, посмотрела на нее.

– Что он натворил на этот раз? – присвистнула ее подруга. – Я слышала, как он здесь орал и бушевал. Вот звука удара не слышала, иначе позвонила бы в полицию. Подумать только, он может тронуть тебя или ребенка!

Сьюзен вздохнула:

– Он разошелся и уже ничего не мог с собой поделать. Венди раскричалась, мы оба очень устали, я наговорила ему кучу всего…

Глаза Дорин стали круглыми как блюдца.

– Что ты сказала?

Сьюзен покраснела.

– Да так… Но хватило, чтобы заработать вот это. – Она показала на заплывший глаз и пластырь. – Во всяком случае, утром он чертовски раскаивался. Можешь себе представить, Дор? Он всю ночь проспал с Венди на груди. Ты бы только видела их двоих. А утром, когда он проснулся и увидел ее, впервые улыбнулся. Ей с ним было так уютно, что она даже ночью не проснулась.

Дорин криво улыбнулась:

– Значит, он наконец осознал, что тоже в ответе за ребенка? Что Венди человек, а не игрушка?

Затем обе услышали шаги спускающегося по лестнице Барри.

– Он только что покормил ее. – Сьюзен приложила палец к губам и улыбнулась.

Войдя в кухню с Венди на руках, Барри посмотрел на Дорин таким взглядом, словно неожиданно обнаружил в своем салате таракана, и воскликнул:

– Она съела пять унций, какая молодец! Это потому что я кормил ее и ей не приходилось утруждать свой маленький рот, чтобы сосать твои огромные сиськи. В будущем сцеживай молоко, и пусть она ест из бутылки.

Это был приказ. Сьюзен рассеянно кивнула.

– Она ест достаточно и из груди, просто на груди нет отметок, по которым можно увидеть, сколько она съела.

Сьюзен говорила легко и непринужденно, стараясь максимально разрядить обстановку.

– С такими растяжками, как у тебя, отметки никто не разглядел бы, даже если бы они были. Делай, что я сказал. Я буду кормить ее ночью и сам смотреть за ней. Ты ее портишь.

Барри осторожно положил ребенка в плетеную корзину. Венди весело взбрыкнула ножкой и снова улыбнулась. Барри чувствовал себя на седьмом небе от радости. Быть отцом оказалось волнующим занятием, в сравнении с которым проигрывал даже секс. Она обязательно предпочтет его матери. Будучи в этом уверен, Барри вышел из дома, не сказав больше ни слова. Дорин почувствовала, что напряжение спало, как только за ним закрылась дверь.

– Он придурок, Сью. Если бы ты могла посмотреть на него глазами других людей.

Сьюзен засмеялась и налила им обеим чай.

– Я все вижу, Дорин, я просто знаю, как с ним нужно обращаться.

Сьюзен старалась выглядеть уверенной, хотя на самом деле все было гораздо сложнее. Но Барри ушел на весь день, а если повезет, то и на всю ночь. Значит, она останется вдвоем с Венди, а больше ей ничего и не нужно.

Барри потчевал всех собравшихся в кабаке историей «ночного кормления». Его распирало от гордости, когда он напыщенно провозглашал свою теорию воспитания детей. Он рассказывал о Сьюзен, возомнившей себя единственной и неповторимой, – мол, только она может осчастливить ребенка. Ну что ж, он доказал ей, что она не права. Барри чувствовал себя победителем и советовал всем завести детей, чтобы понять, как легко живется их женам.

Многие смеялись и соглашались с ним, но несколько мужчин неохотно поддержали общее веселье, а один суровый докер по имени Фредди Макферсон не нашел в речах Барри вообще ничего смешного.

– Ты не прав, Барри, женщинам вовсе не легко. У моей Жанетт было девять детей, и это убило ее. Ей едва исполнился сорок один год, когда с ней случился чертов инфаркт. Ты говоришь полнейшую чушь, мальчик. Один раз в жизни покормил ребенка ночью и возомнил себя доктором Споком. У меня на руках было девять детей до тех пор, пока не подросла Ли Аннет и не разгрузила меня немного. Так что не наговаривай зря на женщин, им хватает работы.

Барри был раздражен, но ему пришлось проглотить горькие слова, потому что Фредди во всей округе пользовался репутацией прекрасного отца и бесспорного властелина детских сердец.

Чувствуя себя глупо, Барри попытался сгладить ситуацию:

– Может быть, с девятью это и тяжело. Но говорят, Фредди, ты никогда в своей жизни не стрелял вхолостую. Так ты сам, наверное, и заездил жену до смерти!

Засмеялись все, даже Фредди, который на собственном горьком опыте убедился, что значит воспитывать девятерых детей в нищете.

– Да уж, с этим точно было все в порядке. Мне ее не хватает. Разовые встречи с незнакомками никогда не заменят того тепла и покоя, которые дает любящая тебя женщина, со всеми твоими недостатками: от грязных ботинок до воняющих потом подмышек.

В голосе его слышалась тоска по ушедшей жене и тому покою, который она дарила. В этот момент в кабак вошел Джоуи, и Барри сразу понял – что-то произошло. Кивнув всем, Джоуи заказал большой бокал скотча и потащил Барри в дальний угол зала, согнав двух человек со своих мест, чтобы поговорить наедине.

– Что случилось, Джоуи?

Тот досадливо покачал головой:

– Все из-за этого чертова идиота Дерби. Он явно напрашивается на крупные неприятности, и я – тот самый человек, который готов ему в этом помочь.

Барри взволнованно провел рукой по волосам.

– Что он сделал на этот раз?

Джоуи вздохнул:

– Он не собирается платить, черт побери. Сказал мне, что не боится ни меня, ни Дэви, ни Баннермана. По всей видимости, он теперь работает на небольшую фирму в Бермондси. Попробуй угадать, кому она принадлежит?

Внезапно у Барри внутри все похолодело.

– Только не говори, что братьям Винтер!

– Именно. Они наняли его в качестве вышибалы долгов, и он вдруг возомнил себя главным.

Джоуи говорил сквозь зубы, его душила злоба. Он буквально выталкивал из себя слова. Положение оказывалось весьма затруднительным. Братья Винтер были известны всем. Так или иначе, но они поддерживали непростой союз с Баннерманом. Это не являлось ни для кого секретом и всех устраивало. Войны не хотел никто. С того времени, как ушел Крейс, в результате мучительных переделов образовались территории, принадлежащие отдельным группировкам, каждая из которых защищала свой район. До сих пор им удавалось решать проблемы мирным путем, но событие такой значимости могло заставить их снова взяться за оружие.

– Я должен поговорить с Баннерманом и послушать, что он скажет.

Барри рассеянно кивнул. Затем, наклонившись через стол, усмехнулся:

– Почему бы нам, черт возьми, не преподать им хороший урок на будущее и не посмотреть, что из этого получится?

Джоуи покачал головой:

– Это слишком серьезно, Барри. Мы не хотим начинать войну. По крайней мере до тех пор, пока Баннерман не скажет своего слова.

Джоуи очень нервничал, и это беспокоило Барри. Ему редко приходилось видеть Джоуи в таком состоянии. Барри понимал: нужно сказать что-то, дабы привести Джоуи в чувство. А тот продолжал:

– Когда я стоял там, он смеялся надо мной, и я ничего не мог сделать. Жаль, что у меня при себе не было оружия. Я бы прострелил ему голову на хрен.

Барри понимал тестя. Не справиться с поставленной задачей в его профессии считалось позором.

Оскорбление было сильнее, потому что исходило от такого человека, как Джорджи Дерби – огромного агрессивного мужчины, способного зубами перекусывать стальную проволоку да к тому же отличавшегося особым злопамятством и мстительностью. У Дерби и в лучшие времена было трудно выудить деньги, а уж работа в долговом бизнесе сделала его еще большей сволочью, чем раньше.

Встав с места, Джоуи поднял пустой бокал и тяжело вздохнул.

– Давай еще выпьем. Мне это просто необходимо.

По пути к стойке Барри пытался придумать, что бы такое сказать, чтобы поднять Джоуи настроение.

– Кстати, Барри, как твоя малышка? Все еще орет как резаная с утра до вечера?

Все засмеялись, а Фредди крикнул:

– Нет, вы слышали? Пришел доктор золотые ручки!

Снова грянул взрыв смеха. Барри порадовался небольшой разрядке, но это не уменьшило его желания хорошенько отдубасить Фредди. Тот, по его мнению, говорил сущую ерунду. Но Барри сдержался и начал рассказывать Джоуи о Венди и о том, как она перестала плакать, едва он взял ее на руки. Как он велел Сьюзен не портить дочь постоянным потаканием ее капризам.

– Все равно, Джоуи, дети сильно напоминают женщин. Они должны знать, кто в доме хозяин. От этого они будут чувствовать себя увереннее в жизни. Ты же не позволяешь своей жене делать все, что она захочет, ведь так?

Джоуи устало засмеялся и повернулся к своим приятелям у стойки бара, прежде чем ответить.

– Скажи это Джун. Последний раз, когда она кого-либо слушала, так это специалиста по трипперу, у которого была на приеме.

Публика грохнула, и Барри, поняв, что попал впросак, заискивающе засмеялся вместе со всеми.

– Что ж, Джун верна себе?

Джоуи глубокомысленно кивнул:

– Так и есть.

– Давай закажем жратву и хорошенько выпьем. Еще только полпервого, и у нас целый день впереди.

Джоуи кивнул, но по-прежнему напряженно размышлял о чем-то, и это было замечено всеми. К трем часам он впал в весьма воинственное настроение, а к четырем тридцати был готов убить кого угодно. Джорджи Дерби обидел его гораздо сильнее, чем Джоуи осознавал, но Барри понимал значение случившегося и усиленно себя накручивал. Он думал, что, если удастся справиться с Дерби, они заставят все общество с ними считаться.

Глаз Сьюзен болел: бровь следовало бы зашить. Глядя на себя в зеркало, она пала духом. Выглядела она ужасно. Ее лицо, никогда не отличавшееся красотой, сейчас просто походило на карикатуру благодаря заплывшему глазу и вспухшей брови. Проявившийся синяк делал его еще более несуразным.

– Черт тебя побери, Барри Далстон, – произнесла Сьюзен в пустоту комнаты.

Спальня была очаровательной. Сьюзен потратила много времени, чтобы сделать ее красивой и уютной. Она часто представляла себе, как они с Барри будут в ней обнимать друг друга, ласкать, заниматься любовью, а по утрам в воскресенье играть с детьми.

– Ты читаешь слишком много книг, а настоящей жизни не знаешь.

Она уже привыкла говорить себе так. Этот вывод несколько притуплял остроту несчастья, терзавшего ее душу. Венди лежала на кровати и что-то весело лепетала на своем детском языке.

– Ты сама с собой разговариваешь, моя девочка?

Она внимательно посмотрела на кроватку и услышала довольное гуканье. Сьюзен боготворила свою доченьку и обожала ее. Как всегда, приближаясь к Венди, она почувствовала прилив молока к груди. Барри со своим кормлением из бутылочки… Она улыбнулась, вспомнив об этом.

Взяв Венди на руки, Сьюзен заботливо приложила ее к груди и почувствовала сначала ее мягкие губы, потом – как Венди принялась сосать молоко и, наконец, нажим десен на сосок. Сьюзен держала девочку очень нежно, позволяя малышке утолять голод, гладя пух на маленькой головке, целуя крошечные пальчики на ручках и ножках.

Удовлетворенная таким обращением, Венди расслабилась и успокоилась, ощущая знакомый запах и вкус. Она нежилась в любви матери, окутывавшей ее словно теплым пушистым облаком. Пока ребенок ел, Сьюзен тихонько пела ей песенку, потом стала целовать малышку. Подумала, поменять ей пеленку или не трогать, оставить спать так, и вдруг услышала, как в дом с шумом ввалился Барри. Он хлопнул кухонной дверью, затопал по лестнице и встал в дверном проеме раньше, чем она успела сдвинуться с места.

Он стоял и сверлил взглядом их обеих в течение нескольких секунд. Его глаза превратились в две узкие щелки, так велик был гнев.

– Я ждала тебя, Барри, но мне пришлось покормить ее, она проголодалась.

Не говоря ни слова, Барри продолжал смотреть на жену. Встав, Сьюзен положила малышку в плетеную корзину. Выпрямившись, она повернулась к мужу.

– Ты делаешь это специально? Я тебе говорю сделать то-то и то-то, но ты никогда не слушаешь, – процедил Барри. Голос его был злым, но удивления в нем не слышалось. Казалось, он точно знал, что увидит, когда придет домой.

– Я ушел с работы, чтобы покормить свою дочь, а тебе, видишь ли, пришлось покормить ее самой? Ты не могла подождать секунду?..

– Барри, Христа ради, ведь уже два часа ночи. Тебя не было дома со вчерашнего вечера, с восьми тридцати. Что, ты полагаешь, я должна была делать, оставить ее голодной?

Слова были сказаны извиняющимся тоном. Барри взглянул на нее:

– Посмотри на себя, Сью, ты стала безобразной жирной коровой. У тебя только вымя да следы от растяжек. Ты думаешь, мне хочется возвращаться домой? К огромной жирной ведьме, которой ты стала? Ты думаешь, я жду не дождусь, чтобы скорее вернуться домой? Ну уж нет. От одной мысли о тебе меня тошнит.

Сьюзен горестно закрыла глаза. Венди заплакала, голос ее становился все громче. Сьюзен автоматически наклонилась над корзиной.

– Не трогай ребенка. Она уже и так избалована.

Сьюзен выпрямилась и умоляюще посмотрела на него.

– Пожалуйста, Барри, не начинай снова. Не сегодня, пожалуйста.

Барри снова посмотрел на нее, остановив взгляд на животе и груди, – на том, что так нравилось ему когда-то. Она почувствовала, что от близкого присутствия ребенка у нее снова прилило молоко и тут же потекло по одежде. Ее бросило в жар от мысли, что из-за этого ситуация только ухудшается.

– Господи, Сью, ты действительно безобразная тварь.

Она посмотрела на ребенка, и он с силой ударил ее по лицу. Удар был таким звонким, что звук от него перекрыл плач ребенка. Подойдя к Сьюзен, Барри толкнул ее лицом на кровать. Подоткнув ей под живот подушку, он опустился рядом на колени, грубо вошел в нее и услышал, как она застонала.

– Давай, продолжай, чертова жирная свинья. Давай стони, сука!

Он грубо насиловал ее. Тем временем крик ребенка стал таким громким, что закладывало уши. Сьюзен хотелось убить мужа, чтобы только подойти и успокоить ребенка. Барри продолжал свое дело. Теперь его голос, полный эмоций и ненависти, заглушал голос малышки.

– Ты, жирная, уродливая проститутка, ты должна считать себя счастливой, потому что я женился на тебе. Кто бы еще пошел на такое, а? Кто бы еще мог дать тебе детей?

Теперь он тянул ее за волосы назад, причиняя ей еще большую боль.

– Ты такая же, как моя мать. Думаешь, что твое дерьмо не воняет. Да, ты так думаешь. Еще как воняет. Ты, поганая…

Он был близок к кульминации: она чувствовала, как содрогается его тело, его хватка ослабла… Слава богу, все закончилось.

Она отодвинулась от него. Ее измученное тело болело. Венди плакала по-прежнему, Сьюзен подошла к ней, думая, что теперь, когда Барри получил то, что хотел, он оставит их в покое. Но ошиблась.

Удары были сильными с самого начала, но Сьюзен могла вытерпеть что угодно. Она сидела на кровати, пытаясь уберечь лицо. Кулаки Барри все сжимались – до тех пор, пока костяшки пальцев не стали совершенно белыми. Его зубы скрежетали, красивое лицо превратилось в жуткую гримасу отвращения. Это пугало Сьюзен больше всего. Он потерял контроль над собой. В таком состоянии он мог ударить кого угодно, даже ребенка.

Сьюзен побежала в детскую и, склонившись у кроватки, как могла пыталась защитить себя руками от ударов. Он бил ее ногами, кричал и оскорблял до тех пор, пока не устал, а тело Сьюзен не превратилась в кровавое месиво. Наконец его гнев поутих, и он услышал плач Венди.

На какое-то мгновение ему показалось, будто Сьюзен стучит ногой по полу. Затем он понял, что звук доносится от задней двери. Осознав это, Барри моментально расслабился. Если бы приехали полицейские, они стучали бы в парадную дверь.

Он посмотрел на свою жену – она представляла собой страшное зрелище. Выглянув из окна спальни на улицу, он тихо чертыхнулся. Под окном стояла Дорин в ночной рубашке и с большой сковородой в руках.

– Я знаю, что ты там, ублюдок. Оставь девочку в покое и выходи сюда! Со мной сразись, трусливый подонок!

Крик Венди эхом отдавался у Барри в мозгу. Когда он проходил мимо корзины с ребенком, ему захотелось пнуть ее как можно сильней, – так, чтобы она полетела вниз по лестнице и это несносное чудовище наконец заткнулось. И он действительно ударил ногой по корзине, которая от удара проехала пару метров по полу. На Венди это никак не подействовало. Она заливалась все громче и громче.

Дорин теперь кричала на пределе возможностей своего голоса:

– Отдай мне ребенка, ты, скотина! Я слышу ее. Где Сьюзен? Что ты с ней сделал? Я позвонила в полицию, дружок, они будут здесь с минуты на минуту!

Барри вернулся назад к Сьюзен. Она по-прежнему лежала на полу и не двигалась. Его охватил страх: показалось, что он убил ее. Он сбежал вниз по лестнице, открыл дверь черного хода и, оттолкнув Дорин, бросился в темноту. Голос Дорин преследовал его. Страх придавал силы. Во всех домах зажигался свет, и он проклинал Дорин за то, что своим криком она разбудила соседей. Ему и в голову не приходило, что он сам всех разбудил.

Дорин ворвалась в комнату и подхватила Венди на руки. Пытаясь успокоить малышку, она в то же время осторожно ее обследовала. Спальня Сьюзен находилась рядом со спальней Дорин, за тонкой стенкой, поэтому Дорин слышала все от слова до слова и очень испугалась за Сьюзен. Убедившись, что с девочкой все в порядке, Дорин пошла искать подругу.

Она нашла ее лежащей на полу с разбитым до неузнаваемости лицом, стены комнаты, так же как и детская кроватка, были забрызганы кровью. Дорин ощутила прилив ненависти такой силы, что только отсутствие Барри спасло его от возмездия. В тот момент она могла совершить что угодно.

Сьюзен находилась в сознании, но, по всей видимости, получила сотрясение мозга. На ощупь она пыталась доползти до стены, чтобы встать на ноги. Кое-где кровь на ней уже подсохла и образовала запекшуюся корку ржавого цвета, но раны продолжали кровоточить.

– О Сьюзен, Сьюзен, милая, что этот мерзавец натворил?

Дорин была в шоке. Положив ребенка на пол возле двери, она помогла Сьюзен подняться, провела через комнату в спальню и уложила на кровать. Ей показалось, что на это потребовалась целая вечность. Сьюзен не могла контролировать свои движения – она двигалась так, словно на ногах у нее были тяжеленные ботинки, подбитые свинцом.

Дорин подняла с пола притихшую Венди. Положив ребенка в корзину, она снова со страхом посмотрела на подругу. От макушки до пяток тело Сьюзен представляло собой один сплошной синяк. Сьюзен срочно требовался врач и госпитализация. Дорин жалела, что не позвонила в полицию на самом деле. Они оказали бы помощь, возможно, успели бы предотвратить самое худшее. Но ее остановил впитанный с молоком матери закон улицы: никогда и ни при каких обстоятельствах не звонить в полицию. Это являлось неписаным правилом. Люди сами разбирались между собой. Как разрешить данную ситуацию, Дорин не имела ни малейшего представления.

Подойдя к телефону, она позвонила Кейт и Джун, хотя почему она решила побеспокоить последнюю, Дорин и сама не знала. Наверное, глубоко в душе она надеялась, что, увидев свою дочь в столь бедственном положении, Джун пожалеет ее и заставит Джоуи приструнить Барри. Но всерьез она не питала таких надежд. Затем она позвонила доктору, которого знала с незапамятных времен. Через час он был на месте.

Барри украл машину, красавицу бледно-голубого цвета марки «зефир», с радио и восьмидорожечным магнитофоном. Он проехал немного, слушая «Ты сегодня ночью одинок» Элвиса Пресли, и ему стало себя жаль. Затем у него родилась идея. Он остановился у телефонной будки и набрал номер Джоуи. Трубку взяли немедленно.

– Что ты сделал с моей Сьюзен на этот раз? – спросил Джоуи невнятно, но с угрозой. – Джун только что укатила на такси в твою хренову берлогу. После того как позвонила эта придурочная Дорин.

– Мне пришлось ее проучить. Слушай, у меня появилась классная идея, как наказать Джорджи Дерби. Хочешь присоединиться? Показать ему, кто есть кто?

В словах Барри слышалась угроза. Он говорил таким тоном, словно сомневался в желании Джоуи участвовать в разборке, хотя, принимая во внимание количество выпитого Джоуи спиртного, можно было с уверенностью предсказать результат разговора.

– О чем разговор? Конечно хочу…

Барри перебил его:

– Тогда собирайся, я за тобой заеду. Тебе это чертовски понравится, дружок.

Он положил трубку и поехал к дому Джоуи. После того как сегодня ночью все будет закончено, никто и никогда не посмеет больше так с ними обращаться. Сегодня враги получат свое, а он, Барри, станет легендой – с помощью Джоуи, конечно. Сегодня ночью он вступит со своим тестем в союз, который свяжет их на всю жизнь. Барри был в этом уверен.

Джорджи Дерби был хорошим мужем и отцом, искренне любившим свою жену и детей. Он женился поздно и поэтому особенно ценил и берег свое сокровище – семью. Джорджи спал в кровати, крепко обняв жену. Трое их детей – семилетний Максим, четырехлетний маленький Джорджи и двухлетняя малышка Каролина – спокойно спали.

Джорджи снилась огромная черная собака, пытавшаяся добраться до него и его семьи. Собака была ужасно злой, с огромными клыками, которые легко могли перемолоть маленькие кости его детей. Неожиданно из пасти собаки стало вырываться пламя. Огонь начал охватывать его со всех сторон. Он чувствовал запах гари и громкий треск. Пламя становилось все более грозным.

Он проснулся от громких криков своей жены и понял, почему она так кричала. Его дом был охвачен огнем. Вскочив с кровати, он рывком поднял жену и попытался вывести ее через дверь спальни. Но она от ужаса остолбенела, не в силах двигаться, и только кричала, чтобы он спасал детей. Лестничная площадка была вся в дыму, на ощупь ему удалось добраться до детской и перенести детей в гостиную.

Жена открыла окно. Соседи стояли на улице и кричали, что уже вызвали помощь. Им оставалось только ждать. Младшая девочка, страдавшая астмой, задыхалась и непрерывно кашляла. Ее маленькая грудная клетка судорожно вздымалась, пытаясь вдохнуть воздух.

Джорджи выглянул из окна в надежде увидеть «скорую помощь» и пожарную бригаду, а вместо них заметил Джоуи и Барри. Стоя у большой голубой машины, они беззаботно махали ему руками.

Малышка вдруг замерла на руках у матери, и он бросился к ней, но вдруг понял, что она умерла. Что-то внутри сказало ему об этом. Каролина с самого рождения была болезненным ребенком. Теперь она умерла, убита подонками, не имевшими ни малейшего представления о том, как сильно он любил этого человечка, как бесконечно много значили для него семья и дети. Жена громко кричала. Сейчас он спрячет подальше свою ненависть и утешит ее, но у него была отличная память, и на его стороне было время.

Сьюзен проснулась в больнице «Уайтчепел». Рядом с ней сидела Дорин с улыбающейся малышкой на руках. Сьюзен не могла пошевельнуться. Ее тело пронизывала боль, а растерзанная душа страдала от того, что Барри Далстон, ее муж, человек, которого она любила всем сердцем, сотворил этот кошмар.

– Все в порядке, дружок?

Голос Дорин звучал мягко и сочувствующе. Сьюзен попробовала улыбнуться:

– Я так понимаю, буду жить?

Это была шутка. Не совсем удачная, но тем не менее шутка.

– Как дела у самой лучшей девочки на свете? – Она попыталась взять ручку малютки в свою руку, но это потребовало слишком больших усилий. – Я чувствую себя хреново. Барри приходил?

Дорин ничего не ответила, но цветы, расставленные по всей палате, говорили лучше всяких слов.

– Он знает, гад, что я ненавижу хризантемы. Сколько времени я здесь?

Дорин мягко улыбнулась.

– Четыре дня, Сью. Не волнуйся, малышка все это время была у меня. Я сказала твоей матери, что ты просила меня забрать Венди.

– Четыре дня! Я все это время была здесь?

– Барри сказал им, что ты упала с лестницы. Я думаю, они поверили, хотя наверняка сказать не могу. Во всяком случае, вопросов никто не задавал.

Сьюзен кивнула. Предупрежден – значит вооружен.

– Потом решу, что сказать. Я не все хорошо помню. – В голосе ее звучала печаль. – Думаю, он скоро придет, такой заботливый и любящий.

Дорин покачала головой:

– Да нет, не придет. Вчера его арестовали за убийство и поджог. Арестовали и твоего отца.

Глаза Сьюзен широко открылись, от сказанного своя боль отошла на второй план.

– Кого они убили?

– Младшую дочку парня по имени Дерби. Она задохнулась в дыму.

– Сколько ей было лет?

Дорин не смогла скрыть дрожь в голосе:

– Всего два годика. Совсем еще малышка.

Сьюзен горестно кивнула. Никто из них больше не проронил ни слова. Говорить было не о чем. Женщин переполняла бесконечная жалость к семье, потерявшей ребенка. В конце концов заплакала Венди, и Сьюзен посмотрела на нее так, будто увидела впервые. Приподнявшись на кровати и взяв девочку на руки, она крепко прижала ее к себе, и та заплакала еще сильнее.

Сьюзен чувствовала, что в этой схватке у нее нет ни единого шанса выиграть, но она должна сражаться ради своего ребенка. Барри был готов на все, абсолютно на все ради достижения своих целей. Готов пожертвовать даже невинным ребенком.

Через несколько дней Барри выпустили, не предъявив никаких обвинений, а еще через несколько дней Джорджи Дерби нашли на пустыре с перерезанным горлом. Похоже, что Джоуи и Барри снова вышли сухими из воды, хотя никто не сомневался, что они совершили убийство.

Раскаивающийся муж старался добиться ее прощения. Через месяц Сьюзен поняла, что снова беременна. Отчаяние охватило ее. Барри же чувствовал себя на седьмом небе от счастья, поскольку эта новость означала, что жена останется с ним. Сьюзен воспринимала это известие как очередной гвоздь в крышку гроба, в который она когда-то добровольно легла. Она знала, что подонок, который назывался ее мужем, был способен на все.

Глава 14

Сьюзен было больно, очень больно. Болело все тело. Казалось, каждая клеточка, каждый нерв кричали и молили о помощи. Она гладила головку маленького Барри и в тысячный раз желала смерти Барри-старшему.

Когда она смотрела на мужа, гордо вышагивающего по их дому с лицом красным от гнева, с телом напряженным как струна от сдерживаемой ярости, со ртом не закрывающимся от постоянно изрыгаемых проклятий и оскорблений, она представляла его лежащим в гробу. Эта картинка стала для нее спасательным кругом. Иногда во время уборки, приготовления пищи или занятий с маленькими детьми она позволяла себе немного помечтать о приятном.

Однако чаще всего ее мечты прерывались, и она понимала, что с ней говорит Барри. Хамит ей, если сказать точнее.

– Послушай, Барри, не наша вина, что у тебя неприятности. Дети не виноваты в этом. Давай лучше я сделаю тебе чай и бутерброд с беконом? Успокойся и подумай. Если дело дойдет до того, что ты останешься без работы, нам и заложить-то будет уже нечего.

Он с презрением посмотрел на нее:

– Сью, заткнись, твою мать. Не заводи меня, я тебя предупреждаю!

Она горестно закрыла глаза. Хоть сегодня обойтись без этого. Завтра у Венди день рождения, и она собиралась устроить детям вечеринку. Если Барри побьет ее, то завтра придется выносить сочувствующие взгляды других матерей.

Она знала, что с ним происходит. Он снова был на мели и в долгах. Со дня смерти Дэви Дэвидсона Барри и ее отец находились в подвешенном состоянии. Баннерман уехал жить за границу. Он выплатил приличную сумму своим главным громилам – Джоуи и Барри, которую те быстро промотали, надеясь, что у них не будет отбоя от желающих предложить им работу. Однако этого не произошло. За последнее время они испортили отношения со всеми, кто мог быть заинтересован в их услугах. А дурная репутация также сыграла свою роль, и поэтому их не приглашали даже на должность вышибал. Кому нужны проблемы? Недавно Барри получил приглашение в публичный дом. По его мнению, дальше падать было уже некуда.

После той истории, случившейся восемь лет назад, когда погибла дочь Дерби и Сьюзен сама попала в больницу, соседи старались обходить их дом стороной. Никто не хотел с ними общаться. Такое положение дел очень задевало Барри, и в том, что люди чуждаются их, он обвинял Сьюзен.

Однако люди возненавидели Барри за то, что он избил Сьюзен, еще до того, как узнали о гибели ребенка. Однажды ночью его и Джоуи подстерегла группа мужчин, вооруженных бейсбольными битами. Тогда их здорово избили. Сьюзен думала, что это дело рук Баннермана, который и за себя отплатил, и угодил братьям Винтер.

Сьюзен знала намного больше, чем предполагал ее муж. Джун держала ее в курсе последних событий. Сьюзен хотела знать, чего ожидать и когда ожидать. Она готовилась защищать себя и своих детей.

Сейчас она надеялась, что Барри успокоится. Он уже успел нагрубить детям и выдворить Дорин, сказав, что не хочет видеть ее в своем доме. Дорин ушла, не сказав ни слова, но сам факт ее присутствия разозлил его. Он ненавидел ее, поскольку она видела его насквозь.

Дорин знала мужчин. Еще бы, их у нее было довольно много. Эта мысль заставила Сьюзен улыбнуться. В настоящее время Дорин встречалась с греком, работавшим официантом где-то в Вест-Энде. Она рассказывала подруге о своей половой жизни с ним в таких деталях и подробностях, что Сьюзен просто умирала со смеху. Дорин могла что угодно превратить в шутку, особенно свои отношения с мужчинами. Она вернулась на панель, потому что дети становились взрослее, и денег катастрофически не хватало.

Иногда Сьюзен тоже хотелось жить такой жизнью, как у Дорин: получать социальное пособие, а по ночам подрабатывать в «Смоук» и делать что хочется и когда хочется. Это казалось ей таким заманчивым.

– Ты что, собираешься возиться с этой фигней весь вечер?

У Сьюзен за спиной стоял Барри. Дети смотрели телевизор, и она надеялась, что они будут сидеть тихо. Почувствовав запах еды, Венди ворвалась в кухню.

– Мам, я хочу есть.

Заметив выражение отцовского лица, она остановилась как вкопанная. Сьюзен попыталась разрядить обстановку:

– Хорошо, малыш, я сейчас что-нибудь приготовлю. Иди пока посмотри телевизор.

Барри загородил ей дорогу:

– А ты что, в школе не ела?

У Венди были шикарные каштановые волосы и огромные голубые глаза. Она покачала головой.

– Не ела. Было жутко невкусно. – И она состроила рожицу, показывая, как ей было противно.

– Ну и что вам давали? – Голос Барри звучал дружелюбно и мягко, но ребенка его лицемерная мягкость не могла провести.

– Рыбу с чипсами, как обычно по пятницам. Все очень жирное и масленое. Я не могла это есть. Бабушка Кейт говорит, что мы приходим обедать слишком поздно и к этому времени еду разогревают второй раз.

Она упомянула свою бабушку, единственного человека, которого Барри слушал или, по крайней мере, должен был слушать. В этот момент семилетняя Алана вошла в кухню. Она была черноволосой, очень хорошенькой и особенно походила на отца.

– Это было настоящее дерьмо, пап. Я тоже ничего не ела. – Она подняла голову, посмотрела в лицо Барри и улыбнулась, он улыбнулся в ответ.

– Так ужасно, принцесса? Ну что ж, скоро мамочка приготовит вам что-нибудь, хорошо?

Алана кивнула и, схватив Венди за руку, потащила ее из кухни. Алана пользовалась тем, что отец относится к ней лучше, чем к остальным, и старалась облегчить жизнь бедной Венди, которой доставалось по поводу и без повода. Сьюзен подозревала, что причина такого отношения к Венди заключалась в том, что девочка очень походила на мать.

– Завтра праздник, Барри. Я на самом деле очень его жду.

Сьюзен ненавидела себя за напускную веселость в голосе, за попытки вести себя так, словно все в порядке.

– Подумаешь, тоже мне! Скоро тебе придется оторвать свою задницу от стула и найти работу, если я не разберусь со своими делами. Пора жир сгонять.

Сьюзен уставилась на человека, к которому была намертво привязана. Он никогда не отпустит ее, она знала это. Ей приходилось обеспечивать его быт, уют, дом. У нее родились от Барри дети, и на ее пальце – подаренное тем же Барри кольцо, о чем любящий муж никогда не забывал напоминать. Мой дом, моя машина, моя жена. Сьюзен никогда не стояла первой в этом списке. Барри владел ею так же, как своим свитером или часами, она была одной из его вещей.

Когда она поставила еду на стол, он потянул ее за платье к раковине.

– Что это?

Она посмотрела и вздохнула. В раковине виднелись следы вылитой заварки из чайника, она просто забыла смыть чайные листья.

– Это чайные листья, Барри.

Он резко приблизил свое лицо. Она чувствовала его дыхание, видела злость в его глазах. Он искал повод для драки. Голос ее стал громче.

– Я только что собиралась убрать их. Все равно я еще не чистила раковину.

Она слышала себя со стороны и ненавидела за умоляющий тон. Иногда она жалела, что у нее не хватает смелости уйти и забыть о нем раз и навсегда. Он ткнул ее кулаком в подбородок и давил до тех пор, пока голова Сьюзен не запрокинулась под неестественным углом и все мышцы и сухожилия напряженной шеи не заныли, готовые разорваться.

В этот момент через дверь черного входа тихо вошла Кейт. Барри обернулся, увидел мать, лицо его посерело и приняло виноватое выражение.

– Значит, мужчина уже дома, не так ли, Сьюзен? И как обычно, любезно с тобой обращается?

Барри резко опустил руку и вышел из комнаты. Несколько секунд спустя входная дверь хлопнула, и показалось, что все обитатели дома одновременно вздохнули с огромным облегчением.

Кейт покачала головой:

– И этого типа вырастила я? Если бы мне сказали такое раньше, никогда бы не поверила. Его отец был бандитом, но никогда не поднимал на меня руку. Упокой Господи его душу.

– Иногда мне хочется, чтобы Господь упокоил душу Барри, – вырвалось у Сьюзен, и обе женщины засмеялись.

– Вот, Кейт, иди-ка съешь бутерброд с беконом, милая. – Сьюзен посмотрела на свою свекровь. – Не выкидывать же.

Заплакал ребенок, и Сьюзен вздохнула:

– Ну вот, началось. Барри-младший словно чувствует, когда следует заменить отца.

Она засмеялась снова, и Кейт посмотрела вслед располневшей женщине, которая пошла успокаивать ребенка. Она чувствовала себя беспомощной, потому что ничем не могла помочь невестке. Барри являлся причиной бедственного положения Сьюзен. Если бы люди могли выбирать детей так же, как и все остальное! Она попросила бы Сьюзен стать ее дочерью, и, если бы желание могло осуществиться, как бы она была счастлива!

Сьюзен – чудо. Дом чистый, дети ухоженные. У них хорошие манеры и впечатляющий словарный запас. Даже у Аланы, несмотря на то что та ругалась как сапожник. Как Сьюзен удалось воспитать хороших детей, имея злобного и непредсказуемого мужа, Кейт понять не могла. Но девушка как-то умела ему противостоять: тихо, по-своему. О синяках в доме никогда не говорилось, дети были под защитой, и, даже если Сьюзен сильно доставалось от мужа, она умудрялась справляться с домашними делами. Продолжала готовить обеды и купать всех перед сном, читала им книги, выслушивала их исповеди – короче, любила их всей душой. Она не думала о том, что они дети того самого Барри, который прожег ее кожу сигаретой, когда она носила в себе Люка. Маленький Люк, проживший на свете всего два дня, родился на два месяца раньше срока, потому что отец избивал его мать.

Кейт невыносимо страдала, что она произвела на свет такое злобное чудовище. Ненависть к своему сыну – ужасное чувство, но жить с Барри рядом было выше ее сил. Тем не менее Кейт проводила массу времени в его доме, стараясь хоть как-то уменьшить вред, приносимый ее сыном бедняжке, вышедшей за него замуж.

Венди вскарабкалась на колени к бабушке. Кейт ласково прижала ее к своей объемистой груди.

– Все в порядке, моя глазастенькая?

Венди счастливо улыбнулась.

Алана засмеялась. Она открыла холодильник и, достав немного ветчины, стала готовить себе бутерброд. Взглянув на бабушку, она улыбнулась ей, неуклюже пытаясь намазать на булку масло, которое никак не хотело размазываться.

– Что такое «жирная сука», бабуль?

Симпатичная мордашка с живым интересом смотрела на бабушку. В ее глазах любопытство смешивалось с некоторой долей страха, потому что она слышала, с какой злобой это выражение употреблялось по отношению к ее маме. Кейт догадалась, откуда страх у ребенка, и, отвечая, едва не заплакала.

– Это грубое выражение, которое используют невежественные люди типа твоего отца. Никогда не произноси его снова, ладно?

Алана кивнула, раскаиваясь в собственном любопытстве. Венди, невинно глядя большущими глазами, сказала:

– Он говорит так, Алана, потому что он идиот.

Кейт в отчаянии вздохнула:

– Это еще одно выражение, которое лучше забыть.

– Но так его называет Дорин. Она говорит, что это самое подходящее прозвище для таких людей, как он.

Кейт едва не засмеялась: она представила, как Дорин это произносит. Стараясь сохранить серьезный вид, она предложила:

– Это шутка, о которой папа не должен знать, договорились?

Девочки засмеялись, довольные тем, что участвуют во взрослом заговоре. Обняв детей, Кейт крепко прижала их к себе. Она любила внуков больше всего на свете, не меньше, чем любила их родная мать. Как бы ей хотелось иметь волшебную палочку! Взмахнуть ею – и Барри исчез бы из их жизни. Но это невозможно, и все, что она могла сделать, – это постараться уменьшить то горе, которое ее сын приносил своей семье.

В это время Барри находился в клубе «Хилтон», что на Олд-Комптон-стрит. Молодая женщина с крашеными черными волосами и отвисшей грудью с интересом разглядывала его.

– Я могу вам чем-нибудь помочь? – спросила она.

– Где хозяин? Где Иван? Скажи ему, что пришел Барри Далстон.

Девушка сняла трубку телефона и набрала номер. Барри воспользовался возможностью, чтобы осмотреться. Грязная дыра: выцветшие ковры и дешевые занавески. Он мог легко определить цену заведению. Оно походило на множество ему подобных. Приглушенный свет, в розовых тонах, скрывал убогость обстановки, так же как и уродство некоторых девиц. Словно в ответ на его мысли две худосочные проститутки вышли из зала и окинули его взглядом. Он заметил, что не произвел на них впечатления, и про себя чертыхнулся, ругая мать за то, что она явилась к нему в дом так не вовремя. Барри не успел переодеться и привести себя в порядок. Тут он услышал голос девушки:

– Иван сейчас спустится, присаживайтесь. Хотите что-нибудь выпить?

Барри улыбнулся. Наконец-то к нему проявили уважение.

– Большой бокал скотча, именно большой.

Она кивнула и прошла к бару, минутой позже вернулась с бокалом «Чивас Регал» в руке. Барри выпил его залпом, но предложения повторить не поступило. Он остался стоять с бокалом в руке, чувствуя некоторую неловкость при появлении Ивана.

Иван Рехинович слыл волком-одиночкой. Он был иностранцем, как называли уроженцы восточной части Лондона всех выходцев с юга. В случае с Иваном речь шла о Бермондси. Он родился в семье русских евреев, покинувших Россию в годы революции. Морщинистое лицо, напоминавший луковицу нос и прикрытые тяжелыми веками глаза придавала ему весьма комичный вид. Навскидку ему было около семидесяти.

Иван не чувствовал себя старым и потому красил свою шикарную шевелюру в черный цвет, резко диссонировавший с его старческим лицом. Барри Далстон потребовался ему, потому что клубу угрожала вооруженная парочка молодцов с севера Лондона. Одному невозможно сдерживать натиск молодежи бесконечно. Иван не собирался сдавать позиции.

– Проходи, проходи, сынок, – радушно приветствовал его Иван. – Посмотри вокруг и скажи, что ты об этом думаешь.

Он играл роль добродушного и гостеприимного хозяина. Любезность была частью игры. Он провел Барри через холл.

– Девочкам не терпится познакомиться с тобой. Они думают, что, если тебе понравятся, ты найдешь им клиентов получше. Послушай мой совет: храни верность своей жене. Вокруг профессиональные шлюхи и не ценят мужиков ни на грош. Не путайся с ними. Имей их, если хочешь, карты тебе в руки, но будь осторожен. Я не люблю выяснять отношения между моими девочками, понимаешь? Они стучат, лгут, хитрят – ничего с этим не поделаешь, такова их природа. Проститутками рождаются, ими не становятся. Я давно понял это.

Барри кивнул, приятно удивившись проницательности старика и радуясь, что ему дан зеленый свет к началу сексуального марафона. Он окинул женщин взглядом.

– Ну что ж, девочки, это мистер Далстон, он будет исследовать содержимое кошельков ваших клиентов. Будьте с ним любезны, договорились?

Дамочки уважительно кивнули, и Барри остался доволен. По пути к площадке для танцев Иван громко шепнул:

– Как видишь, я всегда использую термин «девочки». Я никогда не называю их женщинами. Настоящие женщины никогда не стали бы делать то, что делают они. Глядя на проституток, я всегда испытываю грусть. Они ненавидят свою работу и в конечном итоге начинают ненавидеть мужчин, обвиняя нас в том, будто мы вынудили их заниматься этим ремеслом, хотя выбор сделали сами. Многие из них закончат свою жизнь в сточной канаве, хотя, естественно, им этого не скажешь. Как и все женщины, они думают, что знают все на свете.

Барри засмеялся. Ему понравился старикан. Иван провел его в крыло, где находилась гримерка стриптизерши и комнаты, предназначенные для игр в карты.

– Мне хотелось бы, чтобы, когда идет игра, ты был здесь и следил за порядком. Нужно обыскивать клиентов на предмет наличия ножей, огнестрельного оружия и тому подобного. У меня однажды был мужик, который пришел с бутылкой серной кислоты, чтобы плеснуть в человека, который несколькими днями раньше его обыграл. К нам приходят играть серьезные люди, и они вправе рассчитывать на полную безопасность. Твоя работа состоит в том, чтобы ее обеспечить. Женщин сюда не пускают, особенно во время игры. Они мешают и отвлекают игроков.

Барри кивнул. Ему все больше и больше нравилась предстоящая работа.

– Кстати, мистер Далстон, я хочу, чтобы ты всегда имел при себе необходимое: хорошую тяжелую дубинку, нашатырь и оружие. Возможно, его придется применять не чаще одного раза в год, но тем не менее оно должно быть. Силу применять только в тех случаях, когда клиенты отказываются платить. Это в порядке вещей. О полиции не беспокойся, меня всегда заранее предупреждают о прибытии. Ты также обеспечиваешь девочкам такси, чтобы отвезти в отель к клиенту или в другое место. Никогда ни при каких обстоятельствах ты не должен заставлять девочек ждать на улице. Это правило, которое не обсуждается. Их могут забрать как уличных проституток, а нам это совершенно ни к чему. Есть список отелей. И что бы девочки тебе ни говорили, отель заказывай только из этого списка. С ними у меня своя договоренность.

Он улыбнулся, заметив озадаченное лицо Барри.

– Если девочки спорят с клиентом, можешь их ударить, но не по лицу. Мы не портим товарный вид. Ударь по почкам или в живот. Этого они боятся больше всего. Кроме того, они покупают у меня «резинки» по хорошей цене. Я держу их в шкафу в кабинете. Ну, вот вкратце и все. Как думаешь, справишься?

Барри кивнул.

– А как насчет оплаты, Иван?

Рехинович усмехнулся:

– Сотня за ночь плюс чаевые, которые сможешь собрать с клиентов. Ты знаешь, как работать с бумажником?

Барри покачал головой.

– Это легко, сынок. Когда они платят за вход или, предположим, тебе удалось уговорить их стать членом клуба, ты смотришь в их кошелек. Затем записываешь реквизиты их кредитной карточки и сколько примерно денег у них наличными. Это просто, ты быстро освоишь эту науку. Провожаешь их к бару и передаешь записку Розель. Она понимает, с кем имеет дело, и обращается с человеком должным образом. Ты не представляешь, сколько приходит придурков, у которых в кошельке не больше сотни, но они думают, что могут купить весь мир. Лично мне нравятся иностранцы, они приходят сюда, чтобы оставить деньги. Проблемы со своими и арабами. Среди них много сволочей. Встречаются просто редкостные ублюдки. Думают, что я занимаюсь благотворительностью. Да, пока не забыл: обращай особое внимание на извращенцев. В прошлом году один такой исполосовал ножом двух девочек. Поэтому у Тома Хенли челюсть до сих пор держится на проволоке. Он не справился со своей работой, и мне пришлось его проучить. Девочкам должна быть обеспечена безопасность. Если защищены они, то защищен и я. Хочешь еще выпить?

Барри кивнул, удивляясь тому, какая, оказывается, сложная ему предстоит работа. Тем не менее старик ему нравился, и он был благодарен за предоставленный шанс.

– Ты не пожалеешь, что нанял меня, Иван.

Старик посмотрел ему в лицо и без всякого выражения ответил:

– Если я пожалею, сынок, ты будешь первым, кто узнает об этом.

Сьюзен лежала и смотрела телевизор. Девочки уже были в постелях, а малыш уютно устроился рядом с ней на софе. Она наслаждалась несколькими часами покоя и тишины и надеялась, что Барри не скоро вернется и не испортит хороший вечер. Сегодня еще предстояло приготовить желе и бисквит с кремом к завтрашнему дню рождения Венди. Кейт дала немного денег, потому что у Барри, как всегда, в карманах оказалось пусто.

Сьюзен поцеловала маленькие пальчики сынишки. Тот крякнул от удовольствия. Он был великолепен. Прижав мальчика к груди, она нежно гладила его маленькое крепенькое тело и улыбалась происходящему на экране. Через двадцать минут она уже спала – усталость окутала ее своим мягким покрывалом. Барри вернулся домой в полночь и встал в дверях, глядя на открывшуюся ему картину: спящая жена с ребенком.

Барри-младший тихонько пукнул. Сьюзен мягко похрапывала, ее умиротворенное лицо было почти красивым. Он увидел, как сын заворочался, устраиваясь поудобнее, и зачмокал во сне губами. Сьюзен инстинктивно прижала его к себе крепче, но так, чтобы сынишке было удобно.

Барри улыбнулся и пожалел о том, что был груб с ней. На кухонном столе лежали бутерброды с сыром и ветчиной, завернутые в пищевую пленку. Глядя на такое проявление заботы, он почувствовал себя виноватым. На самом деле его старушка Сьюзен была милой и доброй.

Когда он развернул сэндвич и открыл купленную по дороге бутылку виски, то услышал, как Сьюзен задвигалась. Она положила ребенка в кроватку и, спустившись вниз, вошла в кухню.

– Я услышала, как ты пришел. Хочешь, я пожарю тебе яйцо с беконом?

– Не-а. И так хорошо. Иди в кровать, дружок, а я присоединюсь к тебе через минуту.

Он говорил с ней очень мило, и от этой перемены она едва не расплакалась. Иногда он бывал таким добрым, таким хорошим, как когда-то раньше.

– Завтра день рождения Венди, нужно успеть приготовить желе и многое другое. Я заснула, глядя в этот дурацкий телевизор.

Она поставила чайник на огонь и стала доставать миски из кухонного шкафа.

– Приготовь утром.

Сьюзен покачала головой:

– У меня не будет времени. Завтра утром придется делать сэндвичи и пирожные. Твоя мать придет помочь мне.

Барри смиренно кивнул.

– Я нашел работу.

Сьюзен повернулась к нему, на ее лице сияла улыбка.

– Правда? И что это за работа?

Он беззаботно пожал плечами:

– Сейчас ты видишь перед собой нового менеджера клуба «Хилтон». Сто долларов за ночь.

Он бросил на стол пятидесятидолларовую банкноту, и Сьюзен удивленно и радостно уставилась на нее.

– Это предоплата от Ивана, старого жулика. Едва удалось выцыганить.

Лицо его помрачнело. Он вспомнил предупреждение Ивана: «Не пытайся провести меня, Барри. Я знаю о тебе все и все слышу, запомни это». Барри проглотил эти слова – ему пришлось это сделать. Барри был в долгах как в шелках, особенно много задолжал букмекерам. Конечно, он собирался немного наварить на своем деле.

– По крайней мере, какое-то начало. А что это за клуб? Барри смачно откусил сэндвич.

– Это публичный дом, но деньги платят хорошие, и часы работы меня устраивают. Правда, ответственность большая, очень большая.

Это было сказано очень важным и самодовольным тоном.

– А тебя не посадят, хотелось бы мне знать?

Барри громко чертыхнулся.

– Зачем ты это делаешь, Сью? Что ты все время зубоскалишь? Я пытаюсь, черт возьми, обеспечить тебе существование, а ты делаешь из меня дурака.

Он говорил это брызгая слюной и закипая от гнева, и сердце Сьюзен ушло в пятки.

– Хорошо, Барри, не заводись. Я просто волновалась о тебе.

Он вскочил и сильно толкнул ее в грудь.

– Нечего волноваться обо мне, понятно? О себе волнуйся и о том, как согнать жир. Ты похожа на жирную свинью.

Взяв тарелку со стола, он швырнул ее о стену. Бледная Сьюзен стояла молча, ожидая, когда наконец это закончится. Ей так не хотелось скандала.

– Ты настроила против меня мою мать. Все, что бы я ни сделал, все не так. От тебя одни несчастья.

От гнева речь Барри становилась бессвязной. Сьюзен беспомощно наблюдала, как он орет и швыряет тарелки. Желе, которое она начала делать, полетело на пол вслед за всем остальным. Затем Барри изо всех сил ударил кулаком по переполненной молоком груди, но она продолжала молчать, пытаясь не обращать внимания на унижения; ей хотелось уйти в себя и тихо переждать происходящее, но Барри это не устраивало. По какой-то одному ему ведомой причине ему хотелось вывести жену из себя.

Она молчала. Он с размаху дал ей пощечину, и Сьюзен, поскользнувшись, упала и сильно ударилась лицом. Он посмотрел на нее с презрением, прежде чем ударить ногой.

– Пожалуйста, Барри, пожалуйста! Только не сегодня, дружок, завтра у Венди вечеринка. Пожалуйста, оставь меня в покое, пожалуйста!

Он передразнил ее:

– «Пожалуйста, Барри, оставь меня в покое!» Твою мать, ты сначала заводишь меня, а потом надеешься, что это сойдет тебе с рук?

Сьюзен поднялась на колени. Она услышала, как наверху проснулись дети, и молила Бога о том, чтобы у них хватило ума не спускаться вниз, а подождать наверху, пока все закончится. Он пнул ее ногой в голову, и от удара она пролетела через всю кухню. Венди и Алана показались в дверном проеме.

– Оставь мою мамочку в покое, ты, ужасное чудовище! Голос Аланы был пронзительным от страха. Венди замерла словно статуя. Из рассеченной брови Сьюзен текла кровь, и она чувствовала, как на голове вздувается большая шишка. Муж рассек ей бровь тяжелым золотым перстнем, который она подарила ему на Рождество.

– Идите наверх, дорогие. С мамочкой все в порядке. Идите спать, я приду через минутку, чтобы поправить вам одеялки.

Но Венди пошла к матери, чтобы помочь ей подняться. Когда она проходила мимо Барри, тот наотмашь ее ударил. Девочка отлетела и упала на пол. Удар был очень сильным, и Венди заплакала от боли.

В следующую секунду Сьюзен была на ногах. Малышка лежала на полу, ее ночная рубашка промокла и пропиталась жидким желе, лицо было красным от удара. Сьюзен весом своего тела оттолкнула Барри от девочки. Подчиняясь материнскому инстинкту, она схватила нож, которым нарезала хлеб, и приставила его к шее мужа.

– Мамочка, остановись, мамочка, остановись!

Алана не кричала, она громко визжала, в ее голосе чувствовался ужас. Сьюзен стряхнула с себя детей.

– Наверх. Быстро!

Голос ее был резким и не допускал возражений. Девочки выскочили из комнаты. Сьюзен посмотрела Барри в глаза:

– Еще раз тронешь моих детей – и я порежу тебя на мелкие кусочки. Ты слышал меня, мерзавец?

Впервые в жизни Барри испугался своей жены.

– Пусти меня, Сьюзен. Если не послушаешься, я сверну тебе шею.

Она засмеялась, издав тихий злобный звук, от которого у Барри по спине пошли мурашки.

– Давай, сворачивай. Если ты тронешь детей, я достану тебя где угодно и убью! Я серьезно, Барри. Порешу к черту.

Он с трудом проглотил слюну. То, что она говорит правду, было написано в ее глазах, звучало в голосе.

Медленно она убрала нож от его шеи. Ее била дрожь, она пыталась успокоить дыхание. Чувствовала себя она очень странно. Даже зубам было как-то неудобно, словно они были не на месте. Во рту стоял соленый привкус, – наверное, от крови. Она представила, какую страшную картину пришлось наблюдать детям.

Опустив руку и не выпуская ножа, она сказала:

– Убирайся, Барри. Убирайся немедленно.

Барри подождал, пока она расслабится, и вырвал у нее нож. Он засмеялся.

– Ты это серьезно говорила, Сью? Курица защищает своих цыплят?

В его голосе звучала гордость. Он даже был дружелюбным. Но ее трудно было провести. Подняв кухонное полотенце, она приложила его к брови. Ей доставалось так часто, что разбитая бровь значила для нее теперь не больше, чем разорванный листок бумаги. Она посмотрела ему в глаза:

– Мне не до шуток, Барри. Никто не смеет тронуть моих детей, ты в том числе. А теперь проваливай, иди ночуй где-нибудь у своих старых подружек или где угодно, но только не здесь.

Она вышла из комнаты и пошла наверх, чтобы успокоить детей. Венди наполняла водой ванну и пыталась убаюкать маленького Барри, который проснулся от шума.

– Мам, ты в порядке? – Лицо самой Венди опухло, и Сьюзен знала, что будет большой синяк.

– А у тебя все в порядке, дружок? Дай мамочка посмотрит на твое лицо, мое солнышко, дай я поцелую его, чтобы ему стало легче. Папочка болен, милая. Он не ведает, что творит.

Барри стоял внизу у лестницы и слушал, как она разговаривает с ребенком.

– Давай, солнышко, сейчас мы приложим немного волшебного орешника, чтобы не было синяка, ладно? А потом мы все вместе попьем горячего молочка с печеньем.

Алана все еще плакала. Ее тихие всхлипывания разрывали Сьюзен сердце. Десять минут спустя Сьюзен посадила девочек в наполненную теплой водой ванну и сказала, что следующий день объявляется выходным – в школу они не пойдут.

– Пока поиграйте немного, а я пойду уберусь на кухне и приготовлю нам чего-нибудь вкусненького, хорошо?

Они покорно кивнули.

– Мамочка, а моя вечеринка состоится?

Сьюзен кивнула:

– Конечно, мое солнышко.

Когда она спускалась вниз по лестнице, все тело молило о покое и отдыхе. Она взяла маленького Барри из своей комнаты и укачивала до тех пор, пока он не заснул. Положив его на диван и подоткнув с двух сторон подушками, чтобы малыш не упал, Сьюзен пошла на кухню.

Барри бросал на пол чистые кухонные полотенца, пытаясь промокнуть ими грязь. Сьюзен в отчаянии закрыла глаза. Еще стирка. Как будто ей было мало. Он уставился на нее. На Сьюзен была старая ночная рубашка, и выглядела она ужасно. Ее лицо представляло смесь синяков и потеков крови. На волосах кровь уже подсохла и образовала корку ржавого цвета.

– Ты же знаешь, я не хотел этого, Сью.

За всю свою жизнь он не сказал ничего более похожего на извинение.

– Я не хочу ничего слышать, понятно? Я собираюсь заняться готовкой несмотря ни на что. Я сказала, что у Венди будет вечеринка, и эта вечеринка будет, что бы ты ни делал!

И Сьюзен заплакала, заревела долгим протяжным ревом.

– Посмотри, что ты сделал со мной, Барри, с нашим завтрашним праздником завтра. Я выгляжу так, словно побывала в аварии. На лице малышки Венди синяк. Почему ты это делаешь, Барри?

Приблизившись к ней, он обнял ее и погладил по спине. Затем начал целовать волосы и лицо.

– Возьми пятьдесят долларов и потрать их в еврейском магазине деликатесов, что вниз по улице. Купи ей все, что захочешь, и вкусненького для остальных. Шампанского или чего-нибудь еще.

Сьюзен не отвечала, она все еще плакала.

– У меня просто плохое настроение, и я выместил его на тебе. Но сегодня ты дала мне хороший урок, Сьюзен, – там, где дело касается детей, женщинам доверять нельзя.

Он пытался перевести все в шутку, но ей было не до смеха.

– Не смей трогать детей, Барри. Иначе я теряю разум и могу сделать что угодно.

Он взял ее лицо в ладони и большими пальцами гладил скулы.

– Ты потрясающая мать, Сью, настоящий бриллиант, а я иногда бываю таким дерьмом. Но ты поймала меня сегодня, девочка. Я думал, мне пришел конец.

Он запрокинул голову и засмеялся.

– Посмотри на порез на шее, он до сих пор еще кровоточит.

– Я испугалась, Барри. Я ведь на самом деле была готова зарезать тебя, и это меня испугало.

Он снова засмеялся. Все позабудется до следующего раза. А он, Сьюзен знала, обязательно будет.

– Перестань делать из мухи слона. Все семейные пары дерутся, для этого они и женятся, чтобы вместе спать и драться. То же и у нас, я так думаю.

Она потерла глаза руками.

– Я обещала девочкам горячего молока и печенья. Они принимают ванну.

Барри кивнул.

– Я здесь уберу, а ты иди к ним, отдохни и расслабься. Я приготовлю нам что-нибудь вкусненькое, хорошо?

Она кивнула, уступая тому Барри, которого когда-то любила. Спорить с ним было бесполезно.

Двадцать минут спустя она лежала в ванне и слушала, как он смешил детей своими глупыми шутками. Она молила Бога, чтобы у него все получилось на новой работе и чтобы работа ему понравилась. Но она знала Барри слишком хорошо, чтобы не догадываться: дальше все пойдет так, как обычно.

Если работать ему предстояло ночью, значит, она наконец сможет побыть в тишине и покое. Она легла на спину и полностью расслабилась. Затем Барри принес ей чашку чая и сигарету, что, по мнению Сьюзен, было на него не похоже. В голове у нее промелькнула мысль, что, видимо, стоит почаще ему угрожать расправой.

Вечеринка Венди прошла замечательно, если не считать драки, которую в конце устроили Барри и Джоуи. Все приглашенные разошлись по домам, а соседи вызвали полицию. Обоих мужчин забрали в каталажку.

Сьюзен была счастлива. Наконец она могла хорошенько выспаться. Впервые за много месяцев. Дорин задержалась, и они выпили с ней бутылку шампанского, которую принес домой Барри. Под действием вина Сьюзен рассказала подруге, как угрожала мужу ножом. Обе смеялись до колик. В общем, день рождения Венди удался на славу. Сьюзен гордилась собой. Ей казалось, что она смогла взять ситуацию под контроль. Единственный раз в своей жизни она дала отпор, и у нее получилось. Барри послушался ее и зауважал.

Неделю спустя Сьюзен положили в больницу после того, как разбушевавшийся Барри, будучи в изрядном подпитии, избил ее до полусмерти.

Не таким уж всепрощающим он оказался.

Глава 15

Розель Дигби была миниатюрной женщиной. Не просто маленькой, а именно миниатюрной. Ее руки казались ручками ребенка, крепкие пальчики заканчивались ярко накрашенными, похожими на коготки ногтями. У нее также были маленькие ножки, вздернутый нос, маленькая упругая грудь с торчащими сосками. Широко расставленные глаза придавали ей трогательный и беззащитный вид, что, впрочем, совершенно не соответствовало ее характеру. Но главным в Розель было ее сердце. Огромное доброе сердце, за которое ее все любили.

Ее начитанность поражала и привлекала Барри, – казалось, Розель знала все обо всем. Барри забыл, что до встречи с ним Сьюзен также очень много читала, и именно этим он ее попрекал. По его мнению, она нахваталась из книг вредных идей, вовсе не соответствующих ее положению.

С Розель все обстояло по-другому. Она была сама себе хозяйкой. Как старшая в клубе «Хилтон», она пользовалась уважением в этом маленьком мирке, и, по мнению девочек, ей больше «не приходилось надрывать свой зад». Это вполне устраивало Розель. Она работала с четырнадцати лет, начав в «Лидсе» в Чэпелтауне. Теперь, в «Смоук», ее уважали, и ей уже не приходилось заниматься своим ремеслом, чтобы заработать на жизнь.

Сейчас она полностью погрузилась в отношения с Барри Далстоном и наслаждалась каждой секундой. Он сумел ее покорить: дарил цветы, приглашал на романтические свидания, водил в рестораны, – в общем, обращался с ней как с настоящей леди.

Розель была уверенной в себе, умной и опытной – всего этого Барри терпеть не мог в женщинах. Но имелось в ней нечто, делавшее ее непохожей на других. Она была одной из немногих, умевших обращаться с деньгами.

Она заставила деньги работать на себя. Купив небольшой, но расположенный в очень хорошем месте дом, Розель наполнила его дорогой мебелью и безделушками. Когда Барри впервые увидел, как она живет, он был чрезвычайно удивлен и долго находился под впечатлением. Она даже пользовалась салфетками, когда ела. Сын Розель учился в частной школе, кроме того, у нее был первоклассный автомобиль.

Розель делала деньги и умело ими распоряжалась. Впервые в жизни Барри открыто восхищался женщиной. Если бы такие деньги водились у него, он бы их потратил на вино и наркотики – девочки приобщили его к удовольствиям, которые назывались амфетамином и анашой. А еще ему нравились хорошая одежда и новые хитрые приспособления для быта. Теперь он наконец понял, какой должна быть жизнь.

Да, Розель курила травку, но и только, а в том обществе, в котором ей приходилось вращаться, это говорило о многом. Глядя, как она обходит клуб, разговаривает с клиентами и проверяет, все ли идет гладко, он чувствовал, что влюбился.

Барри вытер нос рукой. Он не появлялся дома уже неделю и знал, что Сьюзен сходит с ума. Не потому, что волнуется о нем – она хорошо знала, что он сумеет за себя постоять, – а из-за того, что у нее нет денег.

Венди и Алана хотели поехать со школьной экскурсией в Лувр, и предполагалось, что Барри принесет деньги на оплату поездки. Мысль об этом его беспокоила, он начал раздражаться все больше и больше, пока выпивка и скорость, с которой выпивка поглощалась, не превратили его в параноика. Барри думал, что Сьюзен и дети требуют от него слишком много. Ему не приходило в голову, что тех денег, которые он тратил на Розель и наркотики, хватило бы на содержание семьи. Ведь он заработал свои деньги и имел полное право ими распоряжаться!

Опрокинув последний бокал вина в баре, он вышел в фойе. Подходил к концу вечер среды, посетителей было немного. Барри стоял у стола, когда к нему подошла высокая темнокожая девушка.

– Тебе звонила какая-то женщина. Сказала, что она твоя жена Сьюзен. Спросила, здесь ли ты и не могу ли я попросить тебя ей перезвонить.

Сейчас Розель значила для Барри все. Он жил для тех ночей, что они проводили вместе, и лишь с невероятным трудом он оставлял ее и уходил домой. Он никогда точно не знал, чем она занималась, когда его не было рядом. Иногда она уходила в клуб с другими проститутками, у нее выдавались, как она их называла, ослепительные ночи, и ей никогда не приходило в голову спрашивать его разрешения. Они ведь не были женатой парой. Розель стояла за свободу личности, о чем постоянно ему напоминала. Ведь на дворе был конец семидесятых.

Если бы подобное пришло в голову Сьюзен, Барри моментально вышиб бы из нее дурь, но с Розель так не поступишь. Она слишком себя уважала, чтобы лишиться свободы. Он чувствовал, что она спала с другими мужчинами, просто был уверен в этом. Но понимал, что его мнение ничего не решает.

Барри посмотрел в хорошенькое личико чернокожей девушки и кивнул, досадуя на то, что Сьюзен вмешивается в его личную жизнь. Посметь позвонить в клуб и так его опозорить. Он решил проучить ее как следует, когда вернется домой, потому что теперь, хотел он этого или нет, ему приходилось туда идти.

У маленького Барри резались зубки, и ребенок очень страдал. Кроме того, у него болело ушко. Что бы Сьюзен ни делала, ничто не могло его успокоить. Его щечки и ухо покраснели. Девочки просили денег на поездку во Францию. Сьюзен заняла деньги у кого можно, но кошелек все равно оставался пустым – не хватало даже на самое необходимое. Она дошла до ручки.

Мать негодовала по поводу того, что отец наотрез отказался искать работу, и сама не могла ей помочь, а у Кейт Сьюзен не хотела просить, поскольку это еще больше накалило бы и без того сложные отношения между матерью и сыном. Дорин нуждалась сама, хотя Сьюзен знала, что, попроси она пару сотен, та ей не откажет. Но она не хотела снова просить у Дорин, она хотела знать, где пропадает Барри и чем он занимается.

Сьюзен была на четвертом месяце беременности и сыта всем по горло. Дети жили на бутербродах с вареньем и гренках с яйцом; вечные долги за квартиру, газ и электричество. Счетчик мог выключиться в любой момент, и тогда вдобавок ко всему им придется сидеть в полной темноте.

Девочки вошли вместе с Дорин. Сьюзен устало им улыбнулась.

– Выглядишь изрядно потрепанной, дружок. Садись-ка, а я приготовлю нам по чашечке чая. – В голосе Дорин звучала доброта, и Сьюзен горько рассмеялась.

– Все так же ни слуху ни духу от него, Дор. Я так понимаю, он нашел подружку, как ты считаешь?

Дорин, работая в клубе, точно знала, кто эта подружка и чем занимается.

– Зная его, скажу, что скорей всего это так, Сью. Такой уж он, ты сама все понимаешь…

Дорин хотела немного облегчить душевную боль подруги и втайне надеялась, что, может быть, Барри уйдет к Розель и Сьюзен сможет пожить спокойно.

– Электричество скоро отключат, еды практически не осталось, а еще плата за квартиру и другие долги. Мне нужно найти этого кобеля. Я знаю, он разозлится как черт, но я должна поговорить с ним, попытаться вытянуть что-нибудь из него. Не похоже, чтобы у него не было денег, ведь так?

Дорин ничего не ответила, она знала, что от нее этого и не ждут. Сьюзен просто необходимо выговориться, облегчить душу.

– Я покормила девочек бутербродами с мясом и чипсами вместе со своими детьми.

Сьюзен благодарно улыбнулась.

– Твою мать, он одевается по последней моде, как какая-нибудь рок-звезда, а у его детей дома нет ни крошки. Эгоист проклятый.

Дорин засмеялась.

– Думаешь, они не все такие? Я еще не встречала ни одного мужика, у которого мозги находились бы в голове. У большинства они расположены гораздо ниже.

Прежде чем Сьюзен успела что-нибудь ответить, погас свет.

– Вот только этого мне сейчас и не хватало, когда у малыша зубы лезут как ненормальные. Охренеть можно. Хорошо еще, что плита газовая.

Девочки вбежали в кухню:

– Свет погас, мам, и телевизор выключился.

Сьюзен удивилась:

– Если бы вы мне не сказали, я бы в жизни этого не заметила.

Девочки захихикали:

– Тебе повезло, мам, что у тебя есть мы, раз ты сама не можешь ничего заметить.

– Принесите-ка мой кошелек. Там осталось немного мелочи. Посмотрим, сможем ли мы включить вам обратно телик, – сказала Дорин.

Они выбежали через заднюю дверь, Сьюзен едва сдержала слезы.

– Ты слишком добра ко мне, Дорин. Что бы я без тебя делала?

Дорин прижала ее к себе и попыталась разрядить обстановку:

– А на что тогда нужны друзья?

Как нарочно раздался громкий плач маленького Барри, который вскоре превратился в дикий рев, и Сьюзен опрометью выскочила из комнаты. Она едва успела достать его из кроватки и начать укачивать, как зажегся свет. Спускаясь по лестнице, она обдумывала создавшееся положение. Нужно срочно найти Барри и разобраться в чем дело. У нее промелькнула мысль, что, может быть, он ушел к другой женщине. Сьюзен не надеялась на такую благосклонность судьбы. Если бы он только ее оставил, она готова сидеть на хлебе и воде. По крайней мере, можно получить пособие по безработице и, зная свой скромный доход, рассчитывать бюджет самой. Сейчас же она не знала, на что жить, хотя Барри зарабатывал хорошие деньги. Один Господь Бог ведал, куда он их девал, поскольку в карманах у него всегда было пусто. Ее золото и все, за что могли дать сотню-другую, уже заложено, и она не питала никаких надежд вернуть что-либо обратно.

Посадив Барри в манеж и велев девочкам смотреть за ним, Сьюзен вернулась на кухню. Дорин налила чай и курила сигарету. Сьюзен находилась на грани отчаяния. Кругом требовались деньги. Несколько сотен, отложенных на черный день, пришлось тоже истратить. В доме – шаром покати, одежда износилась, обувь порвалась, а опухшие ноги влезали только в старые шлепанцы. Следующий ребенок был на подходе, Барри пропал, и она не знала, что делать. Утром детей будет нечем кормить. В этот момент Венди вошла на кухню.

– Мам, у меня со дня рождения сохранились три фунта. Ты можешь их взять.

Сьюзен с благодарностью посмотрела на нее.

– Спасибо, доченька.

Дочь молча протянула деньги. Сьюзен их не взяла, тогда малышка положила монеты на стол. Затем она вернулась назад в комнату и села рядом с манежем маленького Барри. Венди веселила его тем, что закрывала лицо руками, притворяясь, что ее нет, затем неожиданно раскрывала ладошки и говорила ему: «Бу!» Он бурно радовался.

Сьюзен посмотрела на лежащие перед ней деньги. Вскочив с места, она сказала Дорин:

– Посмотри, пожалуйста, за моими пару часов.

– А ты куда?

Сьюзен улыбнулась:

– Я тебе потом скажу.

Пробежавшись расческой по волосам и натянув старое пальто, она покинула дом с тремя монетами, спрятанными в кармане.

На Розель было сногсшибательное открытое блестящее платье, которое она купила в этот день на Риджент-стрит. Чувствовала она себя в нем великолепно, а выглядела еще лучше. Барри пригласил ее в китайский ресторан на Грик-стрит, который работал всю ночь и славился тем, что в три часа утра там можно было шикарно позавтракать или поужинать – кому как больше нравилось. Там также имелась небольшая комната для любителей игры в карты, и Розель не терпелось добавить адреналина в кровь.

А теперь Барри говорит ей, что должен ехать домой и уладить кое-какие дела. Он постоянно стонал по поводу своей жены. Говорил, что они не разводятся только из-за детей, что она – ужасная транжира, которой сколько ни дай денег, все равно промотает. Это продолжалось бесконечно. И вот теперь, когда Розель хотела выйти в свет, ему загорелось ехать домой.

– Все в порядке, Барри, я пойду с девочками. Они все равно собираются в «Стейдж». Я присоединюсь к их компании.

«Стейджем» называлось местечко в Брикстоне, расположенное чуть в стороне от Рейлтон-роуд, или, как еще называли эту улицу, «линии фронта». Это был заброшенный дом, в котором круглосуточно работал ночной клуб. Инициатор создания этого заведения заколотил окна, устроил импровизированный бар, организовал музыку и сделал вход платным.

Получилось отлично. Ты мог курить, накачиваться наркотиками и «улетать» сутки напролет.

Розель знала, что Барри терпеть не может, когда она туда ходит, и именно поэтому сказала ему, что пойдет в «Стейдж». Элементарная женская месть.

На сцену вышла стриптизерша и начала вращаться вокруг шеста под сингл группы «Слейд». Музыка гремела нестерпимо. Барри наблюдал за стриптизершей, удивительно уродливой брюнеткой с прыщавым лицом, горбатым носом и огромнейшей грудью.

Когда он подошел к бару, Розель там уже не было, а выйдя в фойе, Барри попал в самый настоящий кошмар. Ничего подобного ему даже в страшном сне не могло привидеться. В фойе стояла Сьюзен в своем необъятном пальто, огромная, как само мироздание. На голове у нее было нечто, напоминавшее гнездо какой-то небывалой птицы, а ее расплывшиеся формы вместе с недавно полученной шишкой на лбу предстали на обозрение всему заведению.

В довершение к этому унижению рядом со Сьюзен стояла Розель, сказочно красивая, словно только что сошедшая с обложки модного журнала, и внимательно слушала то, что ей рассказывала жена Барри. Заметив мужа, Сьюзен широко улыбнулась и дружелюбно помахала рукой.

– А вот и он, милая, спасибо за помощь.

Сьюзен улыбалась Розель, и та улыбалась в ответ, однако в улыбке Розель читались грусть и презрение. Обе смотрели на Барри, а он мечтал о том, чтобы земля разверзлась у него под ногами и он провалился в преисподнюю.

Внешний вид Сьюзен соответствовал ее состоянию. Барри больно ранило появление жены. Она выставила его на посмешище всему клубу. Он увидел ее глазами Розель: плохо подстриженные волосы, которым явно не хватало ухода и заботы, грузное, расплывшееся тело, лишенное всякой косметики лицо, огромный живот, недвусмысленно говорящий о том, что она снова ждет ребенка. Он увидел ее обгрызенные ногти на красных, огрубевших руках с въевшимися следами домашней работы. Он увидел ее огромные груди, которые доставали почти до живота и для поддержки которых требовался бюстгальтер с таким количеством металла, что из него можно было бы собрать танк. Он увидел ее желтоватые зубы. Увидел ноги – без колготок, с месячной щетиной и уже хорошо заметными признаками варикозного расширения вен.

Сьюзен обратилась к Розель, верно угадав в ней важного для Барри человека. Ей никогда и в голову не пришло бы ревновать его к другой женщине, мстить ей или злиться. Сьюзен была слишком добра. Он понял, что Розель ожидала увидеть сущую стерву с пастью словно Дартфордский туннель, наглую и самоуверенную. В конце концов, именно так он всегда описывал свою жену.

Он шел к двум женщинам, словно преодолевая сопротивление бурного потока, – ноги его не слушались.

Розель саркастически улыбалась:

– Барри, твоя жена заглянула на минуточку проведать тебя. Она снова повернулась к Сьюзен и улыбнулась ей, на этот раз искренне.

– Рада познакомиться с вами наконец, миссис Далстон. Прошу вас, останьтесь ненадолго, давайте выпьем. Я провожу вас в бар, чтобы познакомить со всеми.

Сьюзен улыбнулась очаровательной женщине и кивнула:

– Спасибо, большое спасибо. Бога ради, извините меня за то, что мне пришлось потревожить его в рабочее время.

Розель перебила ее:

– Не говорите глупостей. Скоро увидимся.

Она пошла прочь, преувеличенно покачивая маленьким крепким задом. Барри смотрел на свою задрипанную жену и ненавидел ее.

– Какого хрена ты сюда приперлась?

Сьюзен словно хлестнули плеткой.

– Я должна была прийти, Барри. Я больше так не могу. В доме ни копейки, тебя постоянно нет. Даже электричество отключили.

Барри повернулся и заметил, что всем девочкам сразу захотелось в туалет. Они проплывали мимо, оставляя за собой шлейф благоуханий, глаза их блестели от любопытства. Они оценили статус Сьюзен и нашли ее совершенно неинтересной. Барри знал, о чем они думали: его жена должна походить на жен других менеджеров – шикарных женщин в красивых автомобилях. А то, что они увидели, служило ярким примером, чем будет каждая из них, если перестанет заботиться о себе. Каждая могла стать отслужившей родильной машиной. Они хорошо знали, какая у Сьюзен жизнь, поэтому и стали проститутками, чтобы не оказаться в таком же положении. Схватив жену за руку, Барри поволок ее на улицу.

– Иди домой, Сьюзен. Надо же было припереться сюда и выставить меня на посмешище!

Она посмотрела на него с презрением:

– Это все, что тебя волнует? Что я выгляжу развалиной по сравнению с толпой старых шлюх?

Он не ответил ей.

– Послушай, ты. Может быть, я и не Джоанна Коллинз, но у меня трое детей плюс еще один на подходе, долгов столько, что на них можно содержать маленькую банановую республику, и в довершение ко всему муж, который больше думает о тех, с кем работает, а не о собственных детях. В доме нет еды, нет электричества. Прости, что я выгляжу как побирушка, но того, что ты мне даешь, не хватает даже на обрезки мяса и уцененное тряпье.

Она уже кричала и злилась на себя за то, что он сумел задеть ее так сильно. Барри достал десятифунтовую банкноту и отдал ей. Если он отделается от нее сейчас, он еще успеет поужинать с Розель. После столь несвоевременного визита Сью ему необходимо увидеться с Розель и рассказать свою версию этой истории.

Сьюзен ошеломленно посмотрела на деньги:

– Это все? Десять фунтов? Ты эгоистичный ублюдок, Барри. У меня нет денег даже на лекарство для ребенка, а тебе и в голову не приходит зайти домой и посмотреть, как идут дела. У меня в холодильнике мышь с голоду повесилась. Посмотри на себя! Новая одежда, свеженькая прическа, крашеные волосы.

Она ткнула его пальцем в грудь:

– Твои дети ждут, когда же я дам им вшивые двадцать фунтов, чтобы они могли поехать во Францию, а ты что делаешь? Ты исчезаешь из виду. А как насчет ребенка, которого я жду, Барри? Что мы с ним будем делать? Еще один рот, который надо кормить, но ты не можешь прокормить свою семью.

Он по-прежнему молчал – просто стоял, уставившись на нее, и молчал. Он хотел одного: чтобы она скорее ушла. Она выглядела растерянной, такой шокированной, что он едва не плакал от злости. Естественно, она прекрасно понимала, как это смотрится со стороны: пришла кошелка к мужу на работу требовать денег! Она очернила его в глазах других, она умышленно выставила его в неприглядном свете, пытаясь, по сути дела, его шантажировать.

На улицу вышла Розель и сказала, что в зале требуется его помощь – возникли проблемы с одним из посетителей. Он пошел назад в клуб, пропуская Розель вперед. Потом повернулся к Сьюзен и заорал на нее:

– Иди домой, дура! Утром поговорим.

Она продолжала стоять у клуба. Пошел дождь, резко похолодало. Она затолкала десять фунтов в карман и отвернулась. На улице было полно народу. Люди спешили мимо, не замечая ее. Обернувшись, она посмотрела через двойные стеклянные двери и увидела, что Барри разговаривает с Розель. Он выглядел отменно. На нем отлично сидел новый костюм, волосы аккуратно пострижены, даже сделан маникюр. Его руки были гораздо мягче, чем руки Сьюзен, загрубевшие от домашней работы.

Глядя на него, на его голову, склоненную к маленькой женщине в красном открытом платье, на то, как он разговаривает с ней, на его серьезное лицо, Сьюзен поняла, почему он был так раздражен и на кого уходили все деньги. Это была не просто очередная девочка на ночь.

Барри влюбился.

Пока она, Сьюзен, сидела дома и сходила с ума от волнения и безденежья, он тратил все деньги на эту маленькую женщину в красивой одежде. Открыв дверь клуба, Сьюзен снова шагнула внутрь. В лицо ей повеяло теплом, обветренные щеки горели. Барри и Розель обернулись, чтобы посмотреть, откуда повеяло холодом, и увидели ее.

Барри посмотрел на жену словно на пустое место. Подойдя к ней, он грубо схватил ее за руку и вытолкал на улицу, протащив по тротуару. Люди с изумлением наблюдали за неприятной сценой.

Сьюзен попыталась освободиться.

– Ах ты, ублюдок! Неудивительно, что тебя не бывает дома. Мы, значит, думаем, что он просто опять шляется с какой-нибудь очередной юбкой, а у него, оказывается, дела посерьезнее!

Барри мрачно уставился на нее, и она поняла, что зацепила его. Барри и в лучшие времена не отличался спокойствием, теперь же он еле сдерживался. Он сильно толкнул ее в грудь своими железными кулаками.

– Вали отсюда, Сью. Я предупреждаю тебя, не доводи меня.

Он снова толкнул ее. На этот раз она не удержалась и упала на дорогу. Машина резко затормозила, какой-то прохожий помог Сьюзен подняться. Она плакала. Водитель машины, прежде чем уехать, окутав ее облаком выхлопных газов, высунулся в окно и закричал:

– Протрезвей, пьянчуга!

Несчастная и одинокая, Сьюзен стояла посреди заполненной людьми улицы. Ее попытка выжать из Барри немного денег обернулась полным провалом. Чтобы уйти и успокоиться, ей требовалось всего несколько банкнот. Вместо этого ее унизили и оскорбили, хотя она просила лишь то, на что имела полное право. Конечно, она разозлила Барри, но думал ли он когда-нибудь о ней? Стояла ли семья хотя бы на последнем месте в его списке предпочтений?

Сьюзен видела, как Барри пожал плечами, и в какой-то момент ее захлестнула жгучая ненависть. Она распирала Сьюзен, как огромное черное облако, просачиваясь сквозь поры и пропитывая все вокруг.

– Все, что мне нужно, – это деньги на поездку детей, Барри, а не завалявшиеся гроши из твоего кармана. Я приехала сюда на метро на деньги, которые одолжила у бедной Венди. Если бы я не нашла тебя на работе, я бы пошла домой пешком, ведь мне пришлось экономить деньги, чтобы купить еды. А ты обращаешься со мной как с прокаженной, как будто я сделала что-то дурное.

– Иди домой, Сьюзен, пока тебе не попало как следует. Я сегодня не в настроении выслушивать всю эту белиберду.

Он снова больно толкнул ее в грудь, и она едва не упала. Краем глаза она видела, что из соседних зданий за ними наблюдают. Симпатичная девушка в черном парике, улыбаясь, смотрела на них из дверей пип-шоу. Она, по всей видимости, думала, что Сьюзен пытается прорваться в «Хилтон», а вышибала ее не пускает. Будет о чем рассказать подругам, чтобы жизнь не была такой скучной и однообразной.

– Ты скотина, Барри. Я не уйду, пока ты не дашь мне денег.

Следующий удар пришелся ей по подбородку, и Сьюзен почувствовала, что ноги ее не слушаются. Она отшатнулась, пытаясь удержать равновесие. Голова раскалывалась от нестерпимой боли.

Держась за лицо, она закричала:

– Это твой ответ на мои вопросы, Барри? Только побои? Ну что ж, давай, мне теперь наплевать.

Она ревела, слезы текли по ее лицу.

– Мне просто наплевать. Моим детям нужны деньги, и я пойду туда и займусь тем же, что делают эти проститутки, чтобы заработать деньги. Ты не единственный, кто может работать в Сохо, дружок.

Розель слушала плачущую женщину через стеклянные двери. Она увидела новую сторону Барри Далстона, и эта сторона ей не понравилась. Открыв дверь, Розель подошла к Сьюзен. Взяв ее за руку, она провела ее в клуб и пошла с ней в свой кабинет на втором этаже.

Проститутки покинули столики и бар, чтобы понаблюдать за семейной разборкой на улице. Одна из них, крупная блондинка в черном обтягивающем платье с блестками, подала Сьюзен рулон туалетной бумаги, чтобы та смогла вытереть лицо.

– Все в порядке, милая?

Сьюзен кивнула. В окруживших ее сейчас проститутках говорила женщина. Они чувствовали, что она попала в тяжелое положение.

– Давайте пройдем в кабинет наверху, я вызову вам такси. Розель смотрела на Барри как на грязь, неожиданно обнаруженную на красивой обуви.

– Иван шкуру с тебя сдерет за это, мой мальчик.

Она нежно взяла Сьюзен за руку и помогла ей подняться по крутым ступенькам. Казалось, тело Сьюзен было слишком большим для узкого пространства лестницы, кроме того, она по-прежнему нетвердо держалась на ногах. Она чувствовала себя побежденной, униженной и замерзшей.

В кабинете Розель сделала ей чашечку кофе и добавила в нее щедрую порцию бренди.

– Я вам буду каждую неделю присылать часть зарплаты Барри, хорошо? Обязательно поговорю об этом с Иваном, он будет как шелковый, когда я ему все расскажу. Мы со многими нашими парнями так поступаем, дорогая.

Она лгала, и Сьюзен знала это, но все равно была благодарна за обещание помощи.

– Он убьет меня за это. Я не хотела приходить сюда.

Розель предложила сигарету, и Сьюзен с благодарностью взяла ее. Собеседница ей определенно нравилась. Но она не могла понять, что эта умная, красивая женщина нашла в таком куске дерьма, как ее муж.

Розель открыла ящик стола и достала из него сто фунтов. Сьюзен с завистью смотрела, как она их пересчитывает.

– Возьмите сотню как часть его зарплаты. Я скажу ему об этом, не волнуйтесь.

Сьюзен взяла деньги и затолкала их в тот же карман, где уже лежали десять фунтов.

– Он голову мне оторвет за то, что я сюда пришла, но я была вынуждена. У нас в доме ни гроша.

Она погладила рукой живот:

– Этому бедному малышу тоже сегодня досталось.

Неожиданно Розель почувствовала, что ее душат слезы. Она увидела в Сьюзен Далстон свою мать: лицо в постоянных синяках, вечная борьба за то, чтобы дети были накормлены и одеты. Мать отказывала себе во всем. Никогда и ничего для себя лично. Она умерла, когда ей было всего пятьдесят лет. Мать приняла смерть с распростертыми объятиями и ушла с радостью, устав бороться каждый день за существование.

Барри так обращался со своей женой, потому что она ему позволяла. Ей не хватало решимости взять жизнь под свой контроль. Розель знала все о таких Барри, знала, на что они способны, и вдруг подумала, что в лице Барри она фактически спала со своим отцом, который был таким же чудовищем, использовавшим слабых людей как разменную монету, даже тогда, когда речь шла о его жене и детях.

– Вы сможете доехать домой? – спросила она мягко. Лицо Сьюзен побелело от боли. Достав шубку из шкафа, Розель улыбнулась ей.

– Пойдемте, я вас подвезу. Только так я могу быть уверена, что вы в целости и сохранности. Иначе я всю ночь буду беспокоиться о вас.

Сьюзен неистово замотала головой:

– О нет, Барри сойдет с ума от злости.

Розель перебила ее:

– Да ну его к черту, милая. Он работает на меня и Ивана и будет делать то, что ему скажут. Здесь есть туалет. Идите умойтесь и приведите себя в порядок. Мне нужно сделать один звонок, а затем я отвезу вас домой. И я не принимаю никаких возражений, о'кей?

Сьюзен сделала так, как ей было сказано. Она всегда делала так, как ей велели, если чувствовала силу и власть говорящего. Тянущая боль в низу живота усилилась, казалось, все внутренности разом пытаются вывалиться наружу. Боль становилась похожей на родовые схватки, и Сьюзен молила Бога только о том, чтобы он не дал ей в очередной раз потерять ребенка.

На несколько секунд она расслабилась на холодном сиденье унитаза, на лбу ее выступил холодный пот. Боль сконцентрировалась в самой нижней точке живота и постепенно скручивала все тело. Ее обуял страх. Барри будет в ярости. Лучше бы она осталась дома, и все уладилось бы как-нибудь само собой.

Сьюзен помыла руки, плеснула себе в лицо холодной водой и увидела свое отражение в маленьком зеркальце над раковиной. Под глазами темнели круги, а на подбородке проявлялся синяк. Она принюхалась. Ее промокшее под дождем пальто воняло сыростью и старым тряпьем. Ее обкусанные ногти и толстые пальцы казались ей самой грубыми до неприличия, когда она вытирала руки о розовое полотенце, висевшее на гвоздике возле раковины.

Неудивительно, что Барри больше не хотел идти домой, – он предпочитал вместо нее иметь дело с женщинами на работе. Сьюзен хотелось, чтобы Барри остался с той женщиной, которая ждала ее в кабинете, хотя, как она догадывалась, Розель была слишком умна для того, чтобы пустить его в свою жизнь навсегда.

Но Сьюзен требовались его деньги, ей предстояло растить детей. Вернувшись назад в кабинет, она робко улыбнулась. В своей шубке, с профессионально наложенным макияжем, с безупречно уложенной прической Розель выглядела сногсшибательно. Сьюзен завидовала ее самоуверенности и достоинству.

– Ну что ж, пойдемте.

Внизу Барри не находил себе места от ярости. Его взгляд, которым он одарил Сьюзен, выражал только ненависть.

– Куда ты идешь?

– Я отвезу твою беременную жену домой.

Барри покачал головой:

– О нет, ты этого не сделаешь.

Слова были сказаны не допускающим возражений тоном, так хорошо знакомым Сьюзен.

– Я сам отвезу тебя домой, Сьюзен. – В руке Барри уже позвякивали ключи от машины.

Розель с сомнением покачала головой:

– Я уже договорилась с Иваном.

Барри холодно посмотрел на нее:

– Как договорилась, так и передоговоришься.

Он схватил Сьюзен за руку и потащил из клуба, Розель пошла за ними. Не обращая на нее внимания, Барри повел Сьюзен к машине – красивому черному «мерседесу», которого она раньше никогда не видела. Бесцеремонно втолкнув ее в машину, он уехал, не сказав ни слова Розель, которая осталась стоять на дороге и следила за машиной, пока та не скрылась за углом.

Барри и Сьюзен ехали молча до самого Ист-Сайда. Затем Барри остановил машину на автостоянке рядом с кварталом многоэтажных домов. Он повернулся к ней и посмотрел в глаза.

– Ты стерва, Сьюзен, ты это знаешь? Сегодня вечером ты подписала себе смертный приговор. Так опозорить меня! Я не могу поверить, что ты сделала это. Не могу поверить, что ты такая дура, что могла подумать, будто тебе это сойдет с рук.

Она слышала в его голосе ту холодную отстраненность, которая неизменно означала одно: быть беде.

– Я не хотела идти туда, Барри. Мне пришлось, у меня не было выбора.

Она слышала в своем тоне умоляющие нотки, страх, и ненавидела себя за это. Но ей нужно было защищать неродившегося ребенка.

– Мне нужно заботиться о детях, Барри. В отличие от тебя я не могу выбирать, что мне делать, а что нет. Я не могу уходить, когда захочется, не могу забывать о них, ведь мне приходится для них готовить, стирать, водить их каждый день в школу.

Она хотела замолчать, чтобы не настраивать его еще больше против себя, но слова безудержным потоком уже лились из нее.

– Я должна выслушивать все их рассказы, все их горести и печали, должна знать, что они нормально выглядят, что у них есть чистая одежда, что есть кто-то, кто заботится о них. Я должна разговаривать с ними, успокаивать их, вселять в них надежду, когда у них выдается дрянной день. У нас дома маленький Барри, у него режутся зубки и болит ушко, а я не могу даже купить ему лекарство, потому что тебе не приходит в голову заехать домой и оставить денег. Я назанимала у всех, включая твою мать, пока ждала, что ты соблаговолишь принести деньги на содержание семьи. Поэтому не говори мне о том, что я тебя опозорила. Я покупала в долг в двух магазинах, и теперь они не хотят мне дать даже совсем чуть-чуть, пока я не верну им. Твое имя больше ничего не значит. Тебя выбросили на свалку – тебя и моего отца. Баннерман постарался. Ну и что мне остается делать, как не идти на панель? Ждать Санта-Клауса? Ладно, делай то, что собирался, бей меня руками, ногами, как хочешь. Мне все равно.

Она посмотрела в красивое лицо своего мужа и снова почувствовала силу его притяжения. Она поняла, что в нем привлекает Розель. Он красив и опасен. Почему она никогда не замечала этого раньше?

Барри смотрел на жену в течение долгих пятнадцати минут, впитывая в себя ее нервозность. Он ощущал, как страх волнами исходит из нее. Но он не видел Сьюзен – мать его детей, порядочную, искреннюю и достойную уважения женщину. Он смотрел на нее глазами Розель. Перед ним было убогое ничтожество, источавшее одно лишь зловоние. Никогда в своей жизни его не унижали так, как сегодня вечером.

И во всем была виновата она.

Она представила его всем в истинном свете, и он никогда не простит ей этого. Он наотмашь ударил ее по лицу. В уютном салоне его новенькой машины удар прозвучал отчетливо и звучно. Он купил эту машину, чтобы произвести впечатление на Розель и других девочек. Он купил ее, ни секунды не задумываясь о своей собственной семье.

– Ты думаешь, ты круто обломала меня сегодня?

Он снова ударил ее, на этот раз сильнее, затем еще раз. Ему нравилось наблюдать за тем, как она пытается спрятать лицо и голову, прикрывая их руками. Он осыпал ее градом ударов, не прекращая говорить с ней тихим протяжным голосом. Наконец он открыл дверь и вытолкнул ее наружу на мокрый тротуар. Неуклюжее тело плюхнулось на землю, словно мешок с картошкой.

Он тоже вышел, обошел машину и начал бить Сьюзен ногами. Сначала несильно, затем все сильнее и сильнее, пока тело не стало отлетать от ударов на полметра. Освещаемые фарами, они были словно на сцене. Двое полицейских выскочили из остановившейся машины и побежали по направлению к ним.

– Вот, пожалуйста, констебль, заберите ее. Заберите эту уродливую стерву, она мне больше не нужна.

Барри оставил их стоять над лежащей без сознания женщиной, уверенный в том, что они, как обычно, не станут ввязываться в семейные разборки. Сьюзен скажет им все, что они захотят услышать, и он, как всегда, будет в полной безопасности.

Вскочив в машину, он сдал назад и, выехав с автостоянки, как ненормальный понесся назад в Вест-Энд к Розель. К женщине, которую он должен был ублажить, если хотел остаться с ней в прежних отношениях.

Полицейские посмотрели на лежавшее на тротуаре тело и вздохнули:

– А это был не Барри Далстон?

Старший кивнул:

– Именно. Давай отвезем ее в больницу, пусть там с ней разбираются. У меня сегодня нет никакого настроя на домашние разборки.

Сьюзен потеряла ребенка на заднем сиденье полицейской машины, что сильно огорчило констебля Хатчинсона.

– Вся эта кровь и все такое… Неужели эти женщины никогда не научатся стоять за себя? Сколько раз нас вызывали к ним домой – не сосчитаешь. И самое главное, она ведь примет своего урода назад. Как всегда…

Им не приходило в голову, что, по существу, иного выхода у Сьюзен и не было.

Глава 16

Сьюзен смеялась, что-то пьяно выкрикивая. В помещении можно было хоть топор вешать от табачного дыма, а музыка играла так громко – люди друг друга не слышали. Тем не менее пьяные разговоры в кабаке не прекращались ни на минуту. На маленькую импровизированную сцену вышел стриптизер, и Джун завизжала. Блондин с коротко стриженными волосами и рельефными мускулами был великолепен.

– Ну-ка, покажи себя, сынок!

Как всегда, голос Джун звучал громче других.

– Я видела штучки и побольше, – заметила Айви. Айви чувствовала себя в своей стихии. В последнее время ей очень нравилось проводить здесь вечера. Долгие годы она избегала злачных мест, заявляя, что они для нее слишком вульгарны. Но теперь она стала самой собой и с жаром окунулась в буйное ночное веселье. Перемены в ней шокировали всех, включая ее сына Джоуи. Сьюзен отныне была ее любимицей. Айви узнавала в ней себя в молодости, когда она, как и Сьюзен, пыталась выжить и при этом не сойти с ума. Иногда даже Джоуи жалел свою дочь. После одной из стычек с Барри Сьюзен потеряла ребенка и стала прихрамывать – он раздробил ей кость лодыжки. Это ужаснуло даже Джоуи, и, подстрекаемый Джун и своей матерью, он хорошенько отлупил Барри. Барри даже не пытался сопротивляться, когда его били, все принял как должное. Он понял, что на сей раз зашел слишком далеко.

Но глубоко в душе Джоуи знал: он бьет Барри не столько за Сьюзен, сколько за себя. Джоуи постоянно просил зятя замолвить за него словечко перед Иваном, хотя знал, что Барри и не подумает этого сделать. Барри был на коне, он поднялся и стал выше своего подельника, и это сильно злило Джоуи. Обида буквально пожирала его изнутри.

Затаенная враждебность, которой не было раньше, жирной чертой пролегла между ними, и по этой причине Джоуи в последнее время больше интересовался жизнью дочери. В этом заключался единственный способ отомстить Барри, и Джоуи с радостью использовал такую возможность.

Плюс золотые дети. Как бы ни смотреть на Сьюзен, никто не мог отнять у нее умения быть хорошей матерью. Это отмечали все и хвалили ее за те усилия, которые она вкладывала, чтобы вырастить хороших детей в нечеловеческих условиях. Сегодня, однако, она наконец отдыхала душой – была пьяна и шумно радовалась всему происходящему. Джоуи засмеялся, видя, как она попыталась встать со стула и тут же плюхнулась обратно.

Стриптизер извивался перед зрителями. Он играл своим телом перед лицами женщин и позволил одной из самых смелых зубами снять с его бедер узкую полоску ткани.

– Подойди ко мне, сынок, я специально для тебя достану свою челюсть.

Реплика Айви заставила всех собравшихся грохнуть от хохота.

– Заткнись, мать, перестань пугать мальчика.

Музыка смолкла, на сцене выключили свет. Сьюзен наконец удалось подняться со своего места, и, качаясь, она направилась в дамскую комнату. Дорин пошла за ней.

– Этот маленький Барри такой прикольный… Знаешь, что он сегодня сказал, Сью? Он спросил меня, почему на небе бывают облака. Я ответила – для того, чтобы всегда было что-то красивое, на что люди могли бы смотреть. Тогда он спросил: «Почему Бог не сделает так, чтобы небо было всегда таким красивым, как моя мамочка?»

Сьюзен расхохоталась:

– Ему только три годика, он меня еще не видит, какая я на самом деле.

Дорин сидела на унитазе, распахнув дверь кабинки, и, если бы кто-нибудь вошел, она оказалась бы на виду у всего кабака. Но Дорин на это плевать хотела, им обеим было на это наплевать. Это только добавило бы возбуждения и смеха.

– Он чудесный малыш. А как поживает Его Величество?

Сьюзен вздохнула:

– Как всегда. Горбатого могила исправит.

Дорин пожала плечами. На самом деле ничего другого она и не ожидала. Нетвердой рукой Сьюзен накрасила губы розовой помадой, смеясь над своими попытками попасть именно в губы.

– Я так нажралась, Дор. Я уже сто лет так не напивалась.

Дорин с трудом натянула на себя трусики и колготки.

– Ничего страшного не случится, если время от времени ты будешь отпускать поводья.

Сьюзен зашла в кабинку после подруги и для опоры прислонилась к стене, снимая трусы. Она почувствовала первую волну тошноты и сделала глубокий вдох. Она была еще пьянее, чем ей казалось.

– Я пьяная в стельку.

Вымыв руки, она вместе с Дорин пошла назад к столику. Вдруг на их пути появился Барри, и сердце ее ушло в пятки. Она выдавила из себя улыбку:

– Привет, Барри, давненько тебя не было видно.

Он не заметил сарказма, но ей было приятно хоть так незаметно его уколоть. Он пил виски из большого бокала, и Сьюзен испугалась, как бы он не захотел остаться. Но вскоре страхи ее рассеялись.

– Где мой паспорт. Сью? Я не могу его найти.

Она улыбнулась:

– Значит, ты был дома?

Он кивнул:

– Я виделся с детьми, поиграл с ними, дал им всем понемножку денег.

Он явно оправдывался в том, что не провел с детьми весь вечер. Это было что-то новенькое.

– А зачем тебе твой паспорт?

– Я собираюсь в Испанию. Нужно вытрясти один долг для Ивана.

– Здорово, Барри. Пересаживаетесь в Бирмингеме или Ливерпуле? Классно! Розель тоже летит, я так понимаю?

Он кивнул. С того вечера, как Сьюзен появилась у Барри на работе, ее жизнь круто изменилась. Они с Розель стали подругами. Розель следила, чтобы отчисления от зарплаты Барри постоянно поступали в бюджет семьи, а Сьюзен, в свою очередь, позволяла расцветать их отношениям. В общем-то от нее мало что зависело. Если Барри решал завести роман – он заводил его, не спрашивая на то разрешения. Но, по крайней мере, она получала деньги и ее особо не трогали. И то и другое более чем устраивало Сьюзен.

Они встречались с Розель примерно раз в месяц и где-нибудь вместе обедали. После Розель всегда делала Сьюзен что-нибудь приятное – водила ее в парикмахерскую, дарила ей платье или сумку. Эти мелочи украшали жизнь Сьюзен и доставляли ей радость. Розель дарила Сьюзен хоть немного самоуважения.

Кроме того, женщины удивительно поладили, обнаружив друг в друге схожие черты. Например, обе любили кино и литературу. Теперь Сьюзен выглядела лучше, чем когда-либо, и это доставляло ей массу удовольствия. Принимая во внимание постепенное переселение Барри к Розель, жизнь в целом Сьюзен устраивала. Сейчас он приходил домой примерно раз в неделю, чтобы повидать детей и не вызывать вопросов у соседей.

– Твой паспорт на шкафу в коридоре, я на всякий случай спрятала его между письмами.

Он кивнул, расслабившись.

– Ты хорошо выглядишь. Я закажу тебе бокал виски, ладно?

Она кивнула, удивляясь, как мило они могли теперь общаться. Он относился к ней с уважением.

– Возьми себе, Барри. Я думаю, мне уже хватит.

Он усмехнулся и пошел к бару, выделяясь из толпы хорошей одеждой и ухоженной внешностью. Сьюзен изучала его: он действительно был красив. Она замечала, как на него смотрят женщины, видела, что он мысленно оценивает их по десятибалльной шкале.

Эта мысль заставила ее улыбнуться. Видела бы его сейчас Розель – как он подмигивает молоденьким, улыбается тем, кто постарше, вселяя в каждую надежду. Ей стало интересно, изменяет ли он Розель, но она быстро прогнала эту мысль. Если изменяет, то полный дурак. Такие женщины, как она, на деревьях не растут, и уж Барри ли не знать этого. Пока она наблюдала за ним, ее окликнул знакомый голос:

– Привет, Сьюзен, дорогуша, как поживаешь? Это был Питер Уайт, ее бывший одноклассник.

– Привет, Питер. А как твои дела? Выглядишь хорошо.

Он улыбнулся ей, показав ряд ровных белых зубов на загорелом лице. Он стал моряком торгового флота, покинув дом в пятнадцать лет, чтобы ходить на маленьких прибрежных суденышках. Сейчас он плавал на больших судах и в «Блю Стар лайнз». У Питера были живые голубые глаза и песочного цвета волосы. Он был крупным коренастым мужчиной, по-своему очень привлекательным, с намечающимся пивным животом.

– Только что вернулся из Южной Америки. Думаю, дайка пошляюсь здесь немного, посмотрю, у кого как идут дела. Твоя мать выглядит отлично! Я в школе всегда неровно к ней дышал. Тогда она мне очень нравилась.

Сьюзен громко засмеялась:

– У тебя всегда был плохой вкус. Не женился еще?

Он покачал головой.

– Я так понимаю, в каждом порту по девочке?

– Если только можно назвать их девочками. Трахаешь повсюду местных проституток, верно? – Голос Барри прозвучал так громко, что люди в баре замолчали и прислушались к их разговору.

Питер глубоко вздохнул и мягко сказал:

– Ну, до встречи, Сью, береги себя.

Она кивнула, огорченная тем, что встрял Барри.

– Он подошел только из вежливости, Барри. Господи Всемогущий, да я его знаю дольше, чем тебя.

Барри презрительно скривил губу:

– Он придурок, и я не хочу, чтобы тебя когда-либо с ним видели, понятно?

Из него снова полезло старое, он опять стал тем Барри, который думал, что ему принадлежит все на свете, и она в том числе, что он вправе распоряжаться ее жизнью и диктовать ей, с кем она может общаться, а с кем нет. Сьюзен почувствовала, как тоска тяжелым грузом придавила ее к полу.

– Он сосед, Барри, вот и все. Пожалуйста, хоть один раз не порти всем настроение. Да в любом случае у тебя нет повода для ревности. Он на меня второй раз и не взглянет.

Она попыталась шуткой разрядить ситуацию, но выражение лица Барри нисколько не изменилось. Оно оставалось угрюмым.

– Тебе, наверное, лучше уйти. Розель, должно быть, ждет тебя.

Он гадко усмехнулся:

– Пытаешься отделаться от меня, чтобы продолжить разговор с этим гребаным идиотом?

Сьюзен зажгла сигарету и глубоко затянулась. На сцену вышла стриптизерша – крупная девица с необъятными бедрами и трясущимся жирком на животе. Мужчины свистели, кричали и оскорбляли ее, норовя потрогать или ущипнуть. Барри нашел зрелище отвратительным. Он стоял намного выше собравшихся здесь людей. Когда он заметил, что Питер Уайт разговаривает с другой женщиной, то решил наконец уйти.

– Ты надолго едешь?

Он уставился на Сьюзен. В последнее время она выглядела более или менее сносно. Ничего особенного, но, по крайней мере, больше никого не пугала.

– Как твоя лодыжка?

Вопрос застал ее врасплох. Он никогда не вспоминал о ее хромоте.

– Нормально. Только реагирует на сырую погоду. Врачи считают, что у меня артрит, поскольку перелом был очень серьезный. А если бы не это, то вообще все было бы нормально. А что?

Он многозначительно посмотрел на Питера Уайта.

– Не надо мне угрожать, Барри. Мне не нужны мужики, большое спасибо. Видит бог, у меня не слишком получается и с тем, кто у меня уже есть, разве не так?

Его рука сделала быстрое движение, и она инстинктивно отпрянула, но вместо того, чтобы ударить ее, он погладил ее по подбородку.

– Никогда не спрашивай меня, когда я вернусь, понятно? Все, что тебе нужно знать, я скажу сам, и этого будет с тебя довольно.

Больше не сказав ни слова, он ушел из кабака. Никто не попрощался с ним, даже Джоуи. Дорин подошла и села рядом.

– Ну и нахал, Сью.

Сьюзен усмехнулась:

– Да уж. Он как та собака на сене – меня не хочет, но не дай бог захочет кто-нибудь другой. Да только волноваться ему не о чем, мне больше ни один мужик не нужен. Спасибо, хватило.

Но она вдруг ощутила, что довольна реакцией Барри, и это разозлило ее. Она не хотела его больше, ведь не хотела же? Она не стала отвечать себе на свой вопрос, это было слишком страшно. Зато протрезвела мгновенно.

Все вернулись в квартиру Джун и Джоуи, и веселье продолжилось. Гремела музыка, вино лилось рекой. Был обычный субботний вечер. Присутствовала Дэбби с мужем, Джеймси Филипсом – пронырой из Каннингтауна, представлявшим собой улучшенный вариант Барри.

Дэбби была беременна, и недавно ее приняли назад в семью. Она отдалилась от родни, когда переехала в новый дом в графстве Эссекс. Какое-то время она, похоже, думала, как выражалась ее мать, «что ее дерьмо воняет меньше других». Но вскоре ей стало грустно и одиноко, поскольку все дни Джеймс проводил на работе, а ночи в кабаках. Он поколачивал ее, что не удивляло никого, кроме самой Дэбби. Она уже потеряла двоих детей – не смогла их выносить.

Сьюзен подозревала, что это результат множества абортов, которые ее сестра сделала раньше. Было ее жаль, потому что Сьюзен знала, сколько радости приносят дети. Радость многократно превосходила те трудности, которые возникали с появлением детей. Сьюзен просто умерла бы без своей маленькой команды. Она знала это так же точно, как то, что ее зовут Сьюзен.

Может быть, окружающим ее жизнь и казалась сумасшествием, но для нее она была просто подарком, если имелось необходимое: немного денег, детишки, которых она любила всем сердцем, и отсутствие Барри. Она вспомнила малышей, которых потеряла. Джейсон, хорошенький маленький Люк и ребенок, которого она родила в полицейской машине. Барри Далстон был дьяволом, жестоким дьяволом. Он забрал у нее этих детей так же бездумно, как и дал их. Без раздумий. Она налила себе еще. На сей раз она выпила стакан залпом, и ее передернуло.

Чья-то рука обняла ее за плечи, и она быстро обернулась. Это был ее отец.

– Что случилось, девочка? Почему ты сидишь одна?

Он увидел ее слезы.

– Эта скотина снова тебя огорчила? – Голос Джоуи звучал хрипло. – Я слышал сегодня его словесный понос, когда он приставал к тебе.

Она пожала плечами:

– Я просто напилась, пап. Подумала о детях. О том времени, когда они были совсем маленькими. Это просто грусть, вот и все.

Она засмеялась, но смех не мог скрыть печаль в ее голосе.

– Иди сюда, дай твоему отцу обнять и успокоить тебя. Впоследствии Сьюзен во всем винила спиртное. Если бы не оно, она не утратила бы осторожности, заметила бы особые нотки в его тоне. Но она была молода, одинока и печальна. Когда он обнял ее, она испытала то чувство, которое, как она знала, испытывают дети при ее прикосновении. Она хотела, чтобы хоть раз в жизни кто-то позаботился о ней.

Когда рука Джоуи скользнула на ее грудь, она сначала не поняла, что он собирается сделать, и подумала, будто он хочет просто погладить ее по щеке. Едва он дотронулся до нее, она подняла колено и изо всех сил ударила его в пах. Джоуи согнулся пополам, схватился за промежность и громко застонал. В это время в комнату вошла Джун. Увидев происходящее, она закричала на Сьюзен и Джоуи одновременно:

– Что ты позволяешь ему делать, грязная потаскуха? Не можешь своего мужика удержать дома, так накидываешься на родного отца, да?

В гостиной стало тихо, все замерли в ожидании. Как только Джоуи смог разогнуться, он кое-как дотащился до раковины и накинулся на жену:

– Что ты, старая дура, мелешь? Она же мне дочь.

Но Джун уже разогналась, и остановить ее было невозможно. Она развлекалась на всю катушку, наслаждаясь ею же создаваемой драмой.

– Я знаю, что тут было, дружок, и ты мне рот не заткнешь! Это, похоже, уже не в первый раз, не так ли?

Джоуи бросился на нее, в воздухе замелькали кулаки и ноги. Он за волосы вытащил свою визжащую жену на балкон и начал бить ее изо всех сил. Каждый раз происходило одно и то же. Что бы они ни делали, как бы хорошо ни складывался день, они все равно все портили.

Глава 17

Розель окинула взглядом клуб. Убедившись, что все идет своим чередом, она решила подняться наверх к Ивану и поговорить с ним, тем более что разговор назрел давным-давно. Выйдя в фойе, она увидела, что Барри весело болтает с одной из новеньких проституток, тощей девицей с миндалевидными глазами и желтоватого цвета кожей. Видать, не обошлось без греха с китаезами в их семье. Розель стояла и наблюдала за парочкой. Она видела, как Барри положил руку на плечо девушки и притянул ее к себе.

Это был жест любовника. Розель почувствовала гнев, какой могут испытывать только преданные женщины. Новенькая только что переболела гриппом и неделю не работала – отлеживалась дома. Розель стало интересно, какую форму имело это «отлеживание». Девчонка и Барри, судя по всему, знали друг друга очень близко.

Девушку звали Марианна. Проститутки очень редко использовали на работе свои настоящие имена, обычно они их придумывали. Одна девушка называла себя Звездный Свет, имя другой было Мисс Большое Сердце, что говорило само за себя. Но Марианна привлекала к себе внимание всех мужчин без исключения, и Розель хотела знать почему. Да, она была хорошенькой, со спортивной фигуркой девушки-подростка, но в общем ничего особенного. Розель догадывалась, что девушка предлагает полное подчинение, а это вполне могло стать причиной, чтобы видеться с ней на стороне.

Как можно позволять кому-то бить и унижать себя за деньги, Розель не понимала. И ей пришлось много чего повидать в жизни, но добровольно становиться объектом чьей-то ненависти казалось ей совершенно нелепым. Проститутка должна эксплуатировать, а не наоборот. Конечно, если она достаточно умна. Барри заметил взгляд Розель и отодвинулся от Марианны. Девушка прошла мимо Розель и самодовольно улыбнулась.

Розель хорошо знала этот тип. Она столько их перевидала на своем веку. Ну что ж, долго эта девка здесь не задержится, потому что вскоре Розель ее огорчит. Она скажет, что Марианна не подходит их заведению, и выбьет почву из-под ног зазнавшейся глупой сучки.

Каролина, ширококостная африканка, сидела за столом в приемной. Она понимающе улыбнулась и кивнула на дверь. Иван собирался уходить, и Розель была раздосадована – она не успела с ним поговорить. Пока он надевал пальто, из заведения донеслись шум, крик и тупой звук удара. Розель быстро направилась в зал, за ней по пятам следовал Барри. Стоя на коленях, Марианна пыталась освободить свои волосы от длинных цепких пальцев темнокожей девушки по имени Люсиль, которая имела репутацию стервы, крепкого орешка, и славилась тем, что с одного удара вырубила вышибалу на Дин-стрит. Ее симпатичное лицо было все в ссадинах. Лиззи, подружка Люсиль, всегда выполнявшая все ее приказания, дававшая ей деньги и скручивавшая для нее сигареты, теперь наблюдала за происходящим с горящими глазами. Остальные проститутки следили за сценой без особого интереса.

Розель видела, как Барри встрял между дерущимися. Подняв Люсиль за волосы, он скорее оторвал, чем оттащил ее от визжащей Марианны. Однако последняя потеряла в драке часть своей шевелюры.

– Все в порядке, все в порядке, дамы, успокойтесь.

Голос Барри звучал нарочито весело, хотя удерживать негритянку ему было очень непросто.

– Ты, грязная потаскуха, твою мать, только выйдем отсюда, прибью тебя, поняла? Слышала, что говорю?

Выкрикивая эти слова, Люсиль не забывала бить ногами лежащую на полу противницу. Ее высокие каблуки всякий раз попадали в цель, и Марианна, вся в крови и синяках, лишь закрывала руками голову от ударов.

– Что здесь, черт побери, происходит?

Розель посмотрела на девиц, столпившихся у бара.

– Что она натворила?

Спрашивая, она боковым зрением успела заметить, что двое клиентов попросили принести им счет. Она вздохнула.

– Тем, кто сидел с этими двумя идиотами, вернуться на место, или уже сегодня вечером вам придется искать другой клуб. Все остальные быстро разошлись, привели себя в порядок и заняли свои места на случай, если появятся другие клиенты.

Голос ее не допускал возражений. Даже Люсиль поняла, что зашла слишком далеко. Ей нравилась Розель, которая относилась ко всем одинаково, давая возможность заработать. Девочки потянулись назад к своим местам, пытаясь успокоить разгневанных клиентов. В это время Люсиль вырвалась из рук Барри.

– Она здесь торговала дерьмом, то есть героином. Это он разрешает ей продавать. Не отпирайся, Барри, мальчик, эта маленькая шлюшка сама мне рассказала. Это моя территория торговли. И торгую я только стимуляторами. Ну иногда марихуаной, чтобы немножко расслабить клиентов. – Люсиль посмотрела на Розель, глаза ее пылали гневом. – А она что делает? У нее героин и еще какая-то убийственная дрянь. Это опасная штука. Ты скажи мне, Розель, тебе здесь такое нужно?

Барри молчал, и этого было достаточно, чтобы все стало ясно. Розель пнула Марианну ногой.

– Собирай свои шмотки и проваливай. Ты тоже, Барри. Вы оба уволены.

Ему показалось, что он ослышался. Розель знала, что он приторговывал марихуаной. Но героином… Клубу не нужны были лишние проблемы. Заметив выражение лица Барри, Люсиль засмеялась грубым смехом. Марианна поднялась с пола. Вся в кровоподтеках, она выглядела беззащитной и несчастной.

– Если я услышу о тебе в одном из клубов Сохо, то буду вынуждена рассказать, почему тебя уволила, – сказала ей Розель почти дружелюбно. – Поэтому будь я на твоем месте, то уехала бы в другой город и сменила имя.

В голосе Розель слышалось превосходство. Она знала: в ее власти сделать так, чтобы девушка попала в черные списки всего города. Ни один клуб ни за какие деньги не допустит торговли героином на своей территории. Героин существует для тех, кто работает на улице, а девочки из клубов должны быть выше уличных на голову. Хотя те из них, кто однажды попробовал героин, обычно на улицах и заканчивали. Это был яд, забиравший жизни и приводивший к краху сами клубы. Люди, употреблявшие героин, воровали, обманывали, легко шли на преступление. С такими девушками не стоило связываться, с ними нельзя было работать. Зависимость от наркотика становилась все сильнее, и за десять фунтов они могли пойти на что угодно. Их жизнь превращалась в бесконечную цепочку секса и подсчета денег. Розель приходилось видеть таких не раз.

Поэтому она имела полное право отказать Марианне в работе, – впрочем, как и доставить себе маленькое удовольствие, наказав двух людей, вообразивших, будто могут пренебрегать ею, Розель Дигби. Не родились еще ни мужчина, ни женщина, которым такое пренебрежение могло бы сойти с рук.

Она пошла наверх в свой офис и едва успела налить себе большой бокал бренди, как в комнату ворвался Барри. Она ждала его. Она позволила себе слегка улыбнуться, прежде чем повернулась к нему.

– Чем я могу вам помочь?

Это было выражение, которым проститутки пользовались, когда предлагали клиенту свои услуги. В разговорах между собой эта фраза вызывала обычно дикий хохот. Но сейчас Барри было явно не до смеха. Розель видела, что он пытается собраться с мыслями и объяснить ей случившееся. Пытается найти оправдание себе, своим действиям.

Ей стало его жаль. Он так торопился к ней, что даже не успел придумать достойного извинения. Розель прекрасно знала, что очень много для него значит. Но «значить» для таких людей, как Барри, равносильно «принадлежать». Он уже смотрел на нее как на свою собственность. Барри необходимо доказать свою власть над женщинами, право их всячески использовать.

Розель села за стол, потягивая бренди, и с равнодушием постороннего человека наблюдала за ним. Он терпеть этого не мог.

– Она ничего для меня не значит…

Розель перебила:

– Я тоже так думаю, Барри. Но ты не понял одной вещи: я не потерплю флирта на стороне. С кем угодно. Я не возражаю, чтобы время от времени ты спал со своей женой, но за исключением этого ты должен быть полностью моим. Я ведь больше не сплю с Иваном, хотя у меня от него ребенок.

Она видела, как кровь отлила от лица Барри.

– О чем ты говоришь?

Розель засмеялась, упиваясь властью, которую имела над этим глупым, жестоким, но очень красивым головорезом. Она провела по губам розовым язычком.

– Иван – отец моего сына. Мы с ним встречались долгое время. А ты думал – почему я занимаю такое положение в клубе? Я полагала, что ты достаточно сообразителен и поймешь это самостоятельно.

Он был поражен:

– Ты имеешь в виду, что ты и Иван…

Она кивнула, весело улыбаясь.

– Я была проституткой, вспомни, Барри. Это была моя работа. Иван предложил мне другую работу, и я уцепилась за нее обеими руками. И держалась очень крепко. – Розель издевательски рассмеялась. – Дай бог ему здоровья, сейчас он уже старый, но у нас есть общий ребенок и общий бизнес. Видишь ли, в отличие от Сьюзен, мне нравится контролировать свою жизнь и работу. Даже когда я была проституткой, я всегда старалась держать ситуацию в своих руках. Я не говорила всего, что знала и чувствовала, и это помогало мне по жизни. На этом я и держалась. И в то время перспектива спать с Иваном, который был не только хорошим, но и состоятельным человеком, для меня выглядела гораздо предпочтительнее, чем ложиться под кого попало с утра до вечера изо дня в день. Согласись, в этом есть своя логика?

Барри смотрел на нее со смесью презрения и невольного уважения. Он понимал, о чем она говорит, но это не значило, что ему это нравилось.

– Я была верна тебе, Барри, и ждала, что ты будешь верен мне.

Движением, означавшим, что разговор окончен, она взяла со стола несколько газет и стала просматривать их с таким видом, словно ничего интереснее не было на свете. Барри стоял перед ней с виноватым выражением и не имел ни малейшего представления, как вернуть ее расположение.

Розель окинула его взглядом, полным удивления:

– Ты все еще здесь?

Он посмотрел на ее улыбающееся лицо и почувствовал приступ гнева. Повернувшись, он широкими шагами вышел из комнаты. Она мягко произнесла ему вслед:

– Ты можешь остаться и доработать до конца недели. Мне нужно подыскать тебе замену и обсудить ее с Иваном.

Барри-мачо хотел крикнуть, чтобы она заткнулась. Но та сторона его души, где гнездилась любовь к Розель, надеялась, что отсрочка приговора поможет наладить отношения. Еще несколько дней, чтобы загладить свою вину. Он не может идти домой к Сьюзен, просто не может. Она сразу догадается о случившемся, едва Барри переступит через порог.

Когда он закрыл за собой дверь, Розель позволила себе тихонько засмеяться. Она заставит этого мужлана-ловеласа ходить на задних лапках и насладится этим. То, что он делал за пределами клуба, оставалось его личным делом, но заводить интрижку у нее на глазах было беспардонной наглостью. Она не могла этого позволить. Стоило только один раз не обратить внимания, и он стал бы делать то же самое снова и снова, решив, что ему все дозволено.

И она действительно была не похожа на Сьюзен.

Этой ночью притихший Барри вернулся домой к жене. Лишь услышав лязг ключа, поворачивающегося в замочной скважине, Сьюзен поняла, кто пришел. Через две минуты Барри уже стоял в дверях спальни и смотрел на нее и троих детей, лежавших вместе с ней в кровати.

Вот-вот на свет предстояло появиться еще одному малышу, и Сьюзен было тяжело. Ее тело раздулось больше обычного, руки и лицо опухли.

– Все в порядке, Барри?

Жалея сам себя, он покачал головой. Маленький Барри открыл один глаз, увидел отца и крепче прижался к матери, нисколько не заинтересовавшись посетителем.

– Он к нам не ляжет?

Сьюзен засмеялась:

– Он не поместится здесь, сынок. Я удивляюсь, как мы все здесь помещаемся.

Даже Барри рассмеялся.

– Поставь чайник, Барри. Я сейчас приду.

Он спустился вниз, а Сьюзен осторожно подвинула детей и выскользнула из постели. Сунув опухшие ноги в стоптанные домашние тапочки и натянув на себя старенький халат, она на цыпочках вышла из спальни. У двери она еще раз оглянулась, чтобы убедиться, что дети хорошо укрыты, и пошла вниз.

Зевая, она вошла в кухню, на голове у нее высилось нечто вроде гнезда из спутанных волос, а ее живот едва не доставал до колен.

– Твою мать, девочка, ну у тебя и вид, – мягко сказал Барри.

Она с удовлетворением похлопала себя по животу:

– Как только он появится, я буду в порядке. Но этот ребенок убивает меня, Барри. Он забирает все силы. Я постоянно чувствую себя уставшей.

Он сочувственно кивнул. Пока он наливал чай, Сьюзен прикурила сигарету и глубоко затянулась. Присутствие Барри всегда действовало на нее таким странным образом: ей требовалась порция никотина.

– Ну так что привело тебя домой в такое время? Я не ждала тебя.

Она взяла расческу и стала расчесывать, точнее – продирать зубьями волосы, предусмотрительно передвинув сигарету в уголок рта и щурясь от лезшего в глаза табачного дыма. Щеки ее были красными и обветренными от холода последнего зимнего месяца.

Барри представил Розель, одетую в шелковый халат с вышивкой, который он привез ей из Португалии. Ее изящные, женственные манеры. Совсем не то, что Сьюзен, которая тем временем шумно и с удовольствием прихлебывала чай.

– К чему это? Ну так что, Барри, ответь мне. Что привело тебя домой?

Он начал скручивать косяк на столе.

– Ты рассорился с Розель? – Голос ее прозвучал хрипло. Он ничего не ответил. Его молчание говорило лучше всяких слов.

– О, Барри, ты придурок, что ли? Тебе больше никогда в жизни не найти такой девушки.

Барри сосредоточенно заворачивал марихуану в бумагу, следя за тем, чтобы сигарета была тугой и не рассыпалась. Свернув сигарету, он глубоко затянулся.

– Я сам себя проклинаю, Сью. Ты же знаешь, какой я.

В досаде Сьюзен тяжело вздохнула. Предполагалось, что теперь она должна принять его обратно, а ей вовсе этого не хотелось.

– Хочешь, я поговорю с ней? Может, что-нибудь получится?

Он посмотрел на нее с выражением презрения и удивления.

– Я думал, тебя это должно обрадовать, а ты, значит, хочешь поучаствовать в мирных переговорах?

Не помня себя, Сьюзен выпалила:

– Выходит, ты ошибался!

Барри изумленно покачал головой:

– Вот и вся правда, черт возьми. Моя старуха не ждет меня назад. Я оплачиваю все счета, одеваю и обуваю всех, слежу за тем, чтобы все было тип-топ, а теперь ты осмеливаешься сказать мне, что я здесь нежеланный гость.

Сьюзен покачала головой, огорченная происшедшей в нем переменой. В таком состоянии он становился опасным.

– Я этого не говорила, и ты знаешь, что никогда бы не сказала. Просто ты счастлив с Розель, вы хорошая пара. Я рада видеть тебя счастливым, Барри. Как бы ни было трудно в это поверить, но она сделала тебя лучше. Дала тебе то, что я не смогла бы дать, будь у меня на это хоть миллион лет.

– И что же она дала? Классную задницу? Вдобавок к умным разговорам красивое лицо, на которое приятно посмотреть, и секс, лучше которого у меня в жизни не было?

Сьюзен погладила живот, располагаясь более удобно.

– Она дала тебе спокойствие ума и стимул для работы. Я и дети никогда не давали тебе этого. Ты всегда смотрел на нас как на ярмо. С Розель ты был спокойным, счастливым, и, если ты все испортил, в этом моей вины нет. Я о ней постоянно думаю. Она очень хорошая.

Барри залился смехом:

– Ты еще та штучка, но меня не проведешь, Сьюзен Далстон. Ты сейчас как сыр в масле катаешься. Немного денег и дети под боком – это все, что тебе нужно, не правда ли? Я дал тебе все: детей, деньги, дом. И что я получил взамен?

Сьюзен смотрела ему в лицо, на сердце у нее стало тяжело. Она отдала ему все лучшее, что у нее было, не слишком задумываясь над этим, отдала все, что могла: себя, самоуважение, лучшие годы жизни. Она родила ему детей, сумела их вырастить и хорошо воспитать, несмотря на огромные трудности, и содержала дом в чистоте и порядке, чтобы ему приятно было возвращаться сюда.

Сейчас она готовилась дать жизнь еще одному ребенку, которого уже любила, хотя и он был результатом насилия, как и все остальные дети. Она старалась сэкономить на себе, чтобы дать малышам все необходимое и еще немножко сверху. И Барри имел наглость сидеть здесь и сравнивать ее с Розель, которая жила той жизнью, о которой Сьюзен могла только мечтать. Муж бил ее по поводу и без повода, украл у нее счастье, постоянно высмеивал все, что бы она ни делала, издевался над ее попытками заняться самообразованием и образованием детей – и сейчас хотел, чтобы она приняла его с распростертыми объятиями?

А еще она знала, что выбора у нее нет. Если он захочет вернуться домой, то вернется, и ничего тут не поделаешь. Жизнь была полным дерьмом. По крайней мере, ее жизнь.

Розель выглядела великолепно, и Сьюзен сказала об этом. Розель очень обрадовалась искреннему комплименту.

– Ты выглядишь потрясающе, девочка, как будто только что сошла с обложки журнала.

Розель усмехнулась:

– Я только что из косметического кабинета. Здесь, в Сохо, есть один чудак, который подбирает макияж каждому индивидуально. В следующий раз я возьму тебя с собой, ему нравится экспериментировать.

Обе женщины засмеялись.

– Такого подопытного кролика, как я, у него точно никогда не было.

Розель заразительно рассмеялась: что в голове, то и на языке – в этом состоял секрет обаяния Сьюзен, хотя сама она никогда не старалась кому-то понравиться.

– Как там Барри? – ровным голосом спросила Розель, и Сьюзен задумалась, прежде чем ответить.

– Честно?

Розель кивнула.

– Он меня убил бы, если бы узнал, что я рассказываю тебе… Ну и хрен с ним! Тебе скажу честно: в таком состоянии я не видела его никогда в жизни. Он не был таким даже в худшие времена. Похож на маленького мальчика, у которого отняли любимое ружье. Половину времени проводит в мире фантазий, а другую половину доставляет мне и детям серьезные неприятности.

Розель было больно это слышать.

– Извини меня, Сьюзен, мне следовало подумать о том, что все скажется на вас.

Сьюзен вздохнула:

– Он любит тебя, Розель, ты так много сделала для него. Он стал лучше.

Розель пожала плечами, на ее красивом лице не отразилось ничего.

– Ему следовало об этом подумать, когда он начал ухлестывать за той маленькой шлюшкой.

Сьюзен махнула рукой и понимающе покачала головой.

– Она была для него ничем, милая. Я их столько перевидала. Для Барри это был просто «процесс», и ничего больше. А поскольку мозгов у него не больше, чем у комара, нужно делать на это скидку. Но сейчас он очень жалеет о том, что сделал.

К ним подошел официант, чтобы принять заказ. Они улыбнулись приятному молодому человеку. Сьюзен наблюдала, как официант едва не переломился, обслуживая Розель, и еще раз удивилась необыкновенной власти красоты. Существования Сьюзен официант даже не заметил.

Она окинула помещение взглядом. Приятный итальянский ресторанчик на Дин-стрит, где Сьюзен чувствовала себя как дома. Она часто здесь бывала и хорошо помнила первый визит сюда, свои переживания по поводу того, достаточно ли хорошо она одета, правильно ли накрашена и не пожалеет ли Розель, что ее пригласила. Но тогда они вдоволь насмеялись, и Сьюзен успокоилась. Ресторан был частью жизни многих людей, которые приходили сюда пообедать, поболтать и посмеяться.

Сьюзен заерзала на стуле. Ребенок был огромным и постоянно давил на мочевой пузырь. Розель сделала заказ и снова повернулась к ней:

– Я заказала тебе классное блюдо: палтус, жаренный в масле и лимонном соке, а также немножко овощей и спагетти. А еще у нас будет хорошее легкое красное вино, чтобы подкормить малыша железом. Один стакан тебе не повредит, – во всяком случае, не так, как твоя никотиновая фабрика.

Они рассмеялись.

– Надо бы бросить курить, но с тех пор, как Барри вернулся домой, нервы у меня расшатались. Мне понравилось жить одной. Никаких вонючих ног, оскорблений и злости. Это было здорово. Спокойно и здорово.

Они снова захохотали. Затем лицо Розель стало серьезным.

– Он сделал мне больно, Сью, связавшись с такой мразью, как эта проститутка. Тем более на рабочем месте. Понимаешь, девочки должны уважать меня, а если они увидят, что я спустила такое ему с рук, я стану всеобщим посмешищем.

Сьюзен сочувственно кивнула:

– Я тебя понимаю, но в этом он весь, не так ли? И поступил он так, скорее всего, именно затем, чтобы посмотреть на твою реакцию. Такой у него характер.

Принесли заказ, и Сьюзен улыбнулась.

– Ах ты, надо же было заказать для меня такое!

Перед ней стояли тарелки со спагетти под болонским соусом, овощным салатом и жареной рыбой.

– Давай наворачивай, ребенку нужно хорошо питаться. Сьюзен не заставила себя уговаривать и принялась за еду.

– Как детишки?

– Как обычно. Венди и Барри, как всегда, в ссоре. Ей двенадцать, и она думает, что все знает. Хотя по сравнению с Барри это так и есть. Но она на самом деле сильно его злит. Я говорю ему, что в таком возрасте у ребенка на все есть свое мнение, а он отвечает, что никто не имеет права иметь свое мнение, пока он не разрешит.

Сьюзен подцепила на вилку спагетти и хихикнула с набитым ртом:

– Тяжелый случай, да? Неприятнее всего то, что он на самом деле так думает.

Розель изящно откусила кусочек хлеба.

– Ты не переживаешь, что у тебя будет еще один ребенок?

Сьюзен пожала плечами:

– Да нет. Я так полагаю, это единственное, что у меня получается хорошо. Рожать детей, заботиться о них, любить их. Да и что мне еще остается? Одним больше, одним меньше, какая разница? Единственное, чего бы мне хотелось, – это чтобы Барри увидел их моими глазами, но он считает, что дети – полностью моя забота. Если они хорошие – они его дети, но если они сволочи – только мои.

– А я очень редко вижу своего парнишку, Джозефа. Он ходит в школу, как ты знаешь, и большую часть времени живет с другой семьей. Я люблю его, но мой образ жизни вряд ли подходит для правильного воспитания ребенка.

Сьюзен сочувственно кивнула, но в глубине души знала, что вряд ли когда-либо сможет понять Розель в этом отношении. Та почти не виделась со своим сыном – лишь порой в школе или во время редких набегов в Грейнджерс, куда Розель ездила навестить семью, в которой он жил.

Но Сьюзен не заостряла внимание на этом вопросе. Она знала, что у подруги на то, вероятно, имеются свои причины и, видимо, очень серьезные. Иван обеспечивал Розель и сына полностью, а это значило, что можно тратить на мальчика денег столько, сколько нужно. Розель уже планировала отправить его учиться в Швейцарию в одиннадцать лет. Это было ее мечтой. Сын, который станет кем-то. Даже если она никогда и никому не расскажет, что он – ее сын, ей будет достаточно знать об этом самой.

– У меня в машине подарки для девочек и маленького Барри. Я просто не смогла устоять.

Сьюзен засмеялась:

– Ты их портишь.

– Я знаю, но они того стоят. Ну а как дела во всем остальном?

Сьюзен начала теребить край скатерти, а затем мягко сказала:

– Как бы мне хотелось, чтобы ты вытащила его из несчастья. Он правда очень страдает. Прошло уже больше недели, и он становится все более подавленным.

Розель громко рассмеялась, привлекая к себе внимание посетителей ресторана.

– Хорошо. Дадим ему еще одну попытку. Я переговорю с ним в пятницу, скажу, что он нужен нам еще на несколько недель, пока мы не подыщем ему замену.

Сьюзен расслабилась.

– Громадное спасибо тебе за это, Розель! Я правда думала, что ты порвала с ним навсегда.

Розель снова засмеялась:

– Почему я о нем забочусь? Наверное, это желание чувствовать свою власть. Когда я вижу тебя и слышу, что он с тобой делает, то просто ненавижу его. Но со мной он так себя не ведет.

– Да он и не посмел бы никогда. В этом вся и загвоздка. Он уважает тебя и любит, поэтому и обращается с тобой хорошо. Я не говорю о последнем случае. Мне кажется, что он больше не будет пытаться повторить подобное!

Сьюзен чувствовала себя так, словно все дни ее рождения и праздники пришли одновременно. Маленький Барри снова будет спать в ее постели, к девочкам никто не будет предъявлять претензий, она сможет расслабиться вечером у телевизора, глядя «старую чепуху», по выражению Барри, да и просто в доме опять настанет покой и умиротворение. Ох, как схватило. Она погладила живот и сморщилась.

– Кажется, я съела спагетти слишком быстро.

Она громко рыгнула и усмехнулась:

– Когда тебе нужно будет перед кем-нибудь опозориться, зови меня.

Затем кровь отлила от ее лица, и она вдруг почувствовала, как поток теплой воды начал заливать под ней стул и пол.

– Черт возьми, Розель, у меня отошли воды.

Розель засмеялась, но, сообразив, что Сьюзен не шутит, быстро вскочила со стула и закричала:

– Давай-ка, девочка, в больницу!

Через десять минут Сьюзен полулежала на кожаном сиденье машины Розель марки «астон мартин», вцепившись ногтями в панель орехового дерева.

– Ты видела лица этих людей? Держу пари, многие из них пожалели, что заказали печень, точно тебе говорю.

Розель и Сьюзен снова разразились хохотом.

– Продержишься, пока мы доедем до Ист-Сайда?

Сьюзен кивнула:

– Думаю, да. Но бога ради, девочка, езжай скорее. Этот маленький паршивец уже собрался на выход. Я чувствую, как он двинулся наружу.

Барри и Розель стояли, разглядывая новорожденную. Она была красавицей. Даже Барри удивлялся, какая она хорошенькая. На вид казалось, что ей уже несколько недель. Ни красноты, ни морщинок – это было просто маленькое очаровательное создание с персиковой кожей.

– Мне никогда не понять, как эта уродливая корова умудряется производить на свет таких красивых детей.

Голос Барри звучал радостно. Рядом с ним была Розель, и его переполняло счастье.

Сьюзен приоткрыла глаза:

– Я все слышала, хитрый ублюдок.

Розель крепко сжала ее руку:

– Она классная, Сьюзен, нет – просто великолепная. Я бы и сама не против такую иметь!

Барри не придал словам значения. Иногда ему хотелось запереть Розель в доме, чтобы больше никто не смог на нее даже взглянуть.

Сьюзен села на кровати и серьезно сказала:

– Не говори такого при нем. Он свято верит в старую пословицу «кто много рожает, тот сытым не бывает», или, если сказать по-другому, «нищета и беременность рядом идут».

– Точно, прямо про тебя.

Барри смотрел, как его жена и любовница вместе смеются, и чувствовал себя лишним. Зная, как крепко они подружились, он порой подозревал, что оказался втянутым в нечто, остающимся для него загадочным. Но Розель была рядом, и все снова было тип-топ.

Он чувствовал, что дружба их действительно является искренней, и не мог не удивляться. По всем житейским законам им следовало ненавидеть друг друга до бешенства. И, честно говоря, его этот вариант устроил бы больше.

– Я хочу назвать ее в твою честь, – произнесла Сьюзен. – Ты ведь все это время была со мной, Розель.

На лице Барри появилось такое выражение, словно Сьюзен объявила, что была любовницей Генри Киссинджера.

– Не будь такой дурой, Сью…

Она перебила его:

– Я назову ее Розой, Рози, сокращенное от Розель, хорошо?

Розель расплылась от удовольствия:

– Сьюзен, это такой подарок, правда. – Розель с сожалением посмотрела на маленькое чудо: – Мне пора. Я не могу оставить свое заведение без присмотра, да и Иван будет злиться, что меня нет. Он стареет, дай бог ему здоровья, и клуб становится для него непомерной тяжестью. Хотя он никогда в этом и не признается.

Барри чувствовал себя неловко.

– Я провожу тебя до машины?

Розель кивнула. Поцеловав Сьюзен и малышку, она ушла, пообещав вернуться на следующий день. Выйдя из комнаты, они остановились и посмотрели в глаза друг другу. Затем Барри серьезно сказал:

– Прости меня, Розель, я так скучал по тебе.

Она спокойно кивнула:

– Сьюзен уговорила меня сегодня, чтобы я дала тебе еще один шанс. Странно, не правда ли?

Он покачал головой:

– На самом деле нет, Розель. Она меня знает и достаточно благоразумна, чтобы жить с этим.

Розель посмотрела на его красивое лицо. Волосы были мелированы, как того требовала мода, и он походил на футболиста или поп-звезду. За его голубые глаза стоило умереть, а сложен он был просто фантастически. Это передалось по наследству всем его детям.

– Знаешь, Барри, ты дурак. Сьюзен у тебя золото. Лучше, чем ты или я когда-нибудь сможем стать. Есть куча мужиков, которые отдали бы все на свете за такую жену. Она лучшее, что когда-либо было в моей жизни. Впервые у меня есть подруга, кому я могу доверять, с которой могу разговаривать и быть сама собой, не боясь, что меня осудят, с ней я не притворяюсь и не приукрашиваю свою жизнь, не стараюсь выставить себя более значимой, более респектабельной. Я могу говорить с ней о Джозефе, и она понимает, почему я хочу для него так много, хотя сама скорее умерла бы, чем отпустила от себя ребенка.

Она почувствовала, как у нее защипало глаза.

– Пожалуйста, Барри, будь с ней поласковее. Не обращайся с ней так, как ты всегда обращаешься. Купи ей цветы, дай ей почувствовать себя особенной – ну хоть однажды!

Он кивнул:

– Хорошо, дружок. Я сегодня вечером увижу тебя?

Она отодвинулась от него и кивнула.

– Значит, ты не пойдешь больше на работу? – уточнил Барри.

Он улыбнулся той едва заметной улыбкой, от которой таяло сердце, и она снова удивилась всемогущей силе красоты. Он был и красивым, и опасным. Это в нем и притягивало. Она поднялась на цыпочки, чтобы поцеловать его в губы, к возмущению двух медсестер и акушерки, которые помогали принять роды.

– Увидимся. Барри улыбнулся:

– Это точно. Попробуй меня удержать.

Он вернулся в палату к жене, на лице его сияла широкая улыбка.

– Все в порядке, девочка? Ты сегодня показала просто высший класс. Справилась со всем за полтора часа. Мне кажется, у тебя это стало получаться слишком хорошо. Скоро будешь давать уроки.

Глядя на него, светящегося от счастья, Сьюзен расслабилась. Вошла медсестра с чаем и гренками, и взгляд, который она бросила на Барри, сказал Сьюзен все. Она сдержала улыбку. Глядя на него, воркующего со своей малюткой дочкой, она думала, что скоро придут навестить мать и отец, Кейт и Дорин.

Она с нетерпением ждала встречи с ними. Без матери и отца она могла бы, правда, обойтись. Но они были уверены, что Сьюзен должна их ждать, должна показать им новую внучку, чтобы затем они пошли домой и напились до чертиков, отмечая очередное прибавление в семействе.

Глава 18

Розель пристально смотрела на Барри. За тот год, что прошел со дня рождения его четвертого ребенка, он стал гораздо ближе к Рози, чем ко всем остальным детям. Роза была для него номером один, зеницей ока. Даже Алане, его предыдущей любимице, пришлось отойти на второй план.

Когда он переодевал девочку и целовал ее в животик, Розель испытывала острый приступ ревности, который старалась погасить как можно скорее. На самом деле надо радоваться, что в нем живы еще отцовские чувства, убеждала Розель себя. В конце концов, это говорило о его человечности.

Но его любовь к Рози была почти одержимостью. Девочка напоминала Барри в детстве как две капли воды. От изумительных глаз до точеных скул. Такие же густые черные волосы и прекрасные глаза. Где бы он с ней ни появлялся, люди восторгались ею, умилялись ее красотой и хрупкостью. Она действительно была очень изящна.

Барри брал ее с собой утром и вечером – каждый раз, как только представлялась возможность. Он учился быть папой, и Сьюзен не могла сопротивляться и запрещать что-либо.

– Как поживает маленькая папина доченька?

Рози чмокнула отца в щеку, и он громко засмеялся.

– Ты видела, видела? Она поцеловала своего папку! Ах ты, мое солнышко! Ведь знает, кто здесь самый главный, правда, дорогая?

Рози схватила себя за ножку и, смеясь, громко пукнула.

– Ну, даже ты ничего не сможешь ответить на это, Барри. Я думаю, она определенно сказала, что она о тебе думает, дружок.

В голосе Розель слышалось напряжение, и она попыталась скрыть это за улыбкой. Однако постоянное присутствие ребенка, даже такого очаровательного, как Рози, придавало их встречам иной характер. Барри-отец не устраивал Розель, и это ее мучило. Она оправдывала себя тем, что Сьюзен тоже была не в восторге от его одержимости дочерью. Барри говорил исключительно о Рози, и это начало надоедать Розель.

– Тебе не кажется, что пора вернуть ее, Барри? Через два часа мы открываемся.

Он кивнул, не отрывая взгляда от дочери.

– Сьюзен будет волноваться, куда это вы подевались.

– Ну и хрен с ней. Пусть волнуется. Рози и мне дочь.

– А трое остальных, Барри? Они ведь тоже твои дети.

Он не ответил, но она видела, что ее слова вызвали у него раздражение. Глядя на Рози, так похожую на него, Барри наконец понял, что такое родительская любовь. На долю остальных детей выпадали ругань и придирки. Но Рози, его маленькая Рози, казалась совершенно необыкновенным существом. Она была его кровинка.

Она обращалась с ним так, как никогда не позволялось другим. Женщины не могли его понять.

Мысль о женщинах заставила его переодеваться быстрее. Его ждала одна пташка недалеко от клуба. Поэтому у него оставалось времени ровно столько, чтобы заскочить домой, отдать дочурку, выпить чашечку кофе, забежать к подружке и вернуться на работу. Когда он целовал Розель, обещая прибыть к семи часам, он почувствовал, как по спине пробежал холодок страха. Если бы она узнала, то на этот раз точно убила бы. Но она не узнает. Случай с Марианной научил его одной вещи: можно делать что угодно, главное – не попадаться.

Сдав дочку Сьюзен, он направился к Мэгги Британ, жившей в муниципальной квартире. Мэгги исполнилось двадцать пять лет, у нее был маленький сын по имени Двейн. Сьюзен называла ее шлюшкой. В доме царил грязь и беспорядок, мальчишка постоянно околачивался где-то на улице, а сама Мэгги курила и пила в свое удовольствие и спала с каждым встречным-поперечным. На ней было слишком мало одежды и слишком много косметики – именно то, что требовалось Барри. Никаких разговоров, за исключением нескольких крепких выражений, секс, который длится сколько угодно, и никаких слез, когда он уходит.

Припарковав «астон мартин», принадлежащий Розель, у дома Мэгги, Барри почувствовал себя счастливым человеком. Когда он вошел в квартиру, Мэгги спала на диване. Волосы убраны в хвост, лицо без макияжа в красных пятнах. Нос покраснел и опух, губки, как всегда, сложены бантиком. Она недавно плакала.

В квартире пахло помоями, видимо, мусорное ведро не выносили уже несколько дней. От самой Мэгги шел едва уловимый запах прокисшего молока, и он улыбнулся, посмотрев на нее сверху вниз. Мэгги открыла глаза и шмыгнула.

– О, это ты, Барри.

Сев на диване, она сделала попытку привести себя в порядок. Он похотливо смотрел на нее.

– У меня всего лишь час.

Она усмехнулась.

– Для твоего дельца времени более чем достаточно.

Он расстегнул брюки. Убедившись, что она ответственно принялась за дело, он усмехнулся. Красотой ее, конечно, бог обидел, но это не мешало ей быть классной проституткой. Потом она расскажет подружкам, что Барри Далстон. сумасшедший Барри, местный авторитет, имел с ней связь. Он имел ее – и это было круто!

А пока она работала, делая то, что от нее требовалось. Вскоре, удовлетворенный, он застегнул молнию на брюках, и она приготовила ему кофе.

– У тебя здесь такой бардак.

Мэгги засмеялась, не услышав в его голосе презрения.

– Мне нужно с тобой поговорить, Барри. У меня сегодня ужасный день. Ты же знаешь, что я встречалась с этим Питером Гроувсом?

Он кивнул. Питер тот еще чудак. Очень похож на Барри, хотя и не в его команде.

– И что? Он причинил тебе горе?

Она кивнула:

– Да, именно горе. Он думает, что я заразила его каким-то герпесом.

Барри почувствовал себя так, словно ледяная рука взяла его за яички и начала медленно их сжимать.

– Что ты сказала?

Он, должно быть, ослышался. Мэгги посмотрела на него и вздохнула, раздосадованная тем, что он не слушал.

– Он думает, что это я заразила его болезнью, которая называется герпес. Говорит, что болезнь пришла из Америки, так какого же хрена он валит на меня? Придурок, где я могла найти янки?

Она возмущенно вскинула руки. Голова Барри словно наполнилась горячим туманом. Он осмотрел грязную комнату и почувствовал слабость в животе.

– Ну что? Ты так ничего и не скажешь?

Герпес, новое бедствие, о котором только и говорили проститутки у них в клубе. Господи! Даже старички и те пользовались сейчас презервативами. Проститутки всегда были первыми, через кого распространялись болезни. Они говорили об этом и старались предохраняться. Однако не все. Он чувствовал, что на лбу выступил пот. Розель кастрирует его в ту же секунду, когда узнает. Даже если просто заподозрит.

– А почему он думает, что подцепил это от тебя? Мэгги рассмеялась. Он вдруг заметил, что у нее желтые зубы, и вообще увидел ее такой, какой она была в действительности. Грязной шлюхой. Почему он не видел этого раньше? Ему хотелось завыть.

– Его жена заразилась этим от него, он сдал анализы, и врачи его сильно огорчили. Откуда он знает, что от меня? Говорит, что спал только со мной. Да, как бы не так. Он готов трахнуть свою сестру, дай ему такую возможность!

Она грызла ногти. Лицо ее выражало сплошное несчастье, когда она дошла до кульминации своей истории.

– Он меня ударил, Барри. Я ему сказала, что ты бы так не сделал, но он ответил: «А ты сначала скажи ему, а потом пусть он придет ко мне, и мы поговорим».

Она ожидала, что Барри сейчас скажет свое веское слово, пообещает ей «разобраться с этим подонком», и тогда она сможет похвастаться всем знакомым этой историей. Вместо этого он уставился на нее, и под его пристальным взглядом она почувствовала страх.

– Ты собираешься отвечать мне? – упавшим голосом спросила она.

Он кивнул, не сводя с нее холодных глаз.

– Если я выясню, что у тебя герпес, Мэгги, я тебя прикончу. Ты понимаешь меня?

Она почесалась. Он посмотрел на ее татуировку, на ее грязную кожу, и его едва не стошнило. Что было у него с головой, когда он решил поиметь это сокровище, он не мог объяснить. Он вспомнил начало своего брака и чем наградил жену, которой до родов оставалось всего ничего. К его горлу снова подкатила тошнота.

Он вспомнил о проститутке, которую тогда забил до смерти, и подумал, что такое ему с рук не сойдет во второй раз. Все знали, что он здесь. Его выдавал «астон мартин», который он легкомысленно припарковал неподалеку. Раньше ему льстили разговоры, что он отметелил шлюху. Это было частью имиджа крутого парня. Но не сейчас.

Первый удар заставил Мэгги пролететь через всю комнату. Потом последовал второй. Барри избил ее основательно, отомстив за то, что она сделала. Когда он закончил, стены были забрызганы кровью. Но он чувствовал некоторое удовлетворение. Лицо Мэгги заплыло так, что ее невозможно было узнать. Кроме того, он сломал ей руку. Но не это его волновало.

Сделав свое дело, он вышел из квартиры. Жители соседних квартир высыпали на балконы и прислушивались к тому, что происходило у Мэгги. Старушки глубокомысленно кивали головой, но в полицию никто не позвонил. За Барри наблюдали, как он спустился по лестнице и сел в свою шикарную машину. Когда опасность миновала, соседки пошли к Мэгги, чтобы помочь бившейся в истерике девушке.

Барри поехал прямиком к Сьюзен и выложил ей все как на духу.

– А что такое герпес? – в замешательстве спросила Сьюзен. Она не знала, как обсуждать подобные вещи с Барри.

– Это венерическая болезнь. Но, в отличие от гонореи, она никогда не проходит. Ты всю жизнь будешь носить ее в себе, как родимое пятно. Вокруг причинного места все болит, покрывается язвами, ноет, и ты чувствуешь себя больным.

– А это не смертельно, Барри?

– Может, и смертельно – откуда я знаю?! – заорал Барри. В голосе его было отчаяние.

– А от кого ты это подцепил? Определенно не от Розель. В это я никогда не поверю.

– Естественно, не от нее, дура. От одной старой шлюхи, чтоб ее.

– А ты уверен, что у тебя это есть? Я имею в виду, ты проверялся? Извини, я понимаю, что разговор не ко времени, но я хочу купить новую мягкую мебель, наша уже свое отслужила.

Барри кивнул, мысли его были далеко:

– Уже? Хорошо, как скажешь. Я заплачу. Обставь квартиру, если хочешь. Но, Сью, обещай, что ты поможешь мне выкрутиться. Пойдем со мной в клинику, ладно?

Сьюзен печально кивнула. Она не могла противостоять его притяжению, когда он был таким, как сейчас. Настоящим Барри, как ей казалось.

– Не волнуйся, Барри, как-нибудь все уладим. А теперь тебе пора бежать на работу, а то Розель будет тебя искать.

Розель ничего не понимала. Барри вел себя странно. Говорил, что у него нарыв и он не может заниматься сексом. Когда же она захотела приласкать его, он почти грубо оттолкнул ее.

– Что-то происходит, Барри, о чем мне не следует знать? Он не мог смотреть ей в глаза. Словно удивляясь подобному вопросу, он громко заговорил:

– Ну что ты делаешь из мухи слона, Розель, просто я чувствую себя неважно. Такое случается. Через день-два все будет в порядке. Не доставай меня, пожалуйста. Дай мне прийти в норму.

Она уставилась на него.

– Что происходит, Барри? – Ее голос звучал жестко, и он наконец осмелился взглянуть ей в лицо.

– Что ты имеешь в виду? – Он все еще пытался отвертеться.

– Только одно: я должна знать, в чем дело. Если ты мне расскажешь, то я смогу понять. Если нет и будешь продолжать делать вид, что все классно, то боюсь, я очень сильно тебя огорчу, когда сама докопаюсь до причины. Поэтому давай лучше поговорим.

Барри посмотрел на нее. Он любил Розель. Но ей никогда не понять его охоты до других женщин. Вот Сьюзен понимала его. За то, что он был с ней, она могла простить ему что угодно. Но с Розель дело обстояло по-другому. Она будет доставать его до тех пор, пока не узнает, в чем дело. Не стоило недооценивать ее.

Он решил сменить тактику:

– Я должен пойти сейчас к детям, к маленькой Рози, поскольку обещал Сьюзен подбросить их до клиники. А когда вернусь, мы все обсудим, ладно?

Она молчала целых двадцать секунд, прежде чем ответить.

– Я хочу, чтобы ты явился сюда к двенадцати и к этому времени приготовил ответы на мои вопросы. Иначе, Барри, вон отсюда. С работы и из моей жизни. Понятно?

В ее глазах читалась решимость, и он почувствовал себя в ловушке. Сегодня он получит результаты анализов, и тогда придется принимать решение. Он широко улыбнулся, сам удивляясь, как ему это удается:

– Сейчас я поеду к ребенку, а потом поговорим, хорошо? Розель едва заметно кивнула, и Барри почувствовал, как спало напряжение. У него в запасе несколько часов. Если он не инфицирован, то проблем не будет. А если наоборот… Он приходил в ужас от одной мысли, что мог заразить ее! Когда он об этом думал, его прошибал холодный пот. То, что болезнь уже течет по ее венам, пробирается в каждую клеточку ее тела, готовясь нанести первый удар, пугало его так, как ничто и никогда на свете.

В венерологическом диспансере знали о герпесе столько же, сколько и он сам. Но Барри поговорил со стариной Чоппером, который сказал, что точно подцепил это от Мэгги. Так же как и Барри, Чоппер пользовался женщинами, когда ему этого хотелось. Сейчас, так же как и Барри, Чоппер чувствовал себя как уж на сковородке, и ему еще предстояло объяснить своей жене все возможные последствия болезни.

Поцеловав Розель, Барри вышел из комнаты. В голове у него пронеслась мысль, что он уходит отсюда навсегда. Вполне возможно, уже сегодня вечером этот дом перестанет быть его домом. Он взял машину Розель на тот случай, если больше не представится такой возможности. Ведь если у него действительно «большой Г», как называл свою хворобу Чоппер, то его безжалостно будут иметь во все места.

Сьюзен налила чай и поставила чашку перед Барри. Сегодня она отправила детей к Дорин, чтобы спокойно сходить в клинику. После возвращения Сьюзен не стала их забирать, потому что Барри был в шоке и полон отвращения к самому себе. Результаты анализа оказались положительными.

В душе Сьюзен по-прежнему жалела его, потому что знала Барри слишком хорошо, знала, что он никогда ни о чем не задумывался, пока не становилось слишком поздно. Теперь было слишком поздно.

Розель будет обходить его за семь верст, да и можно ли упрекнуть ее в этом?

– Я убью Мэгги Британ. Клянусь богом, я прикончу эту шлюху.

Он был зол, но Сьюзен чувствовала, что в его голосе не хватало уверенности. Он знал, что болезнь не пройдет и от убийства Мэгги ничего не изменится. Да, Мэгги заразила его, но он сам был виноват. Он не хотел признаться себе в этом.

– Ты должен сказать ей об этом, Барри. Она имеет право знать.

Резким движением руки он оттолкнул чашку так, что она перелетела через стол и упала на пол.

– Ну как я скажу ей, Сьюзен? Ты же знаешь, какая она. Она не проглотит это. Она распсихуется.

Сьюзен подняла чашку с пола и начала автоматически вытирать ее полотенцем.

– Распсихуется? Да у нее крыша съедет. Тем не менее она имеет право знать, Барри. Это слишком серьезно, чтобы скрывать. И слишком серьезно, чтобы думать, что все рассосется. Помнишь, что сказал тот врач в клинике? Первый приступ может быть и средним, и очень сильным. Сильный приступ может убить ее. Ты должен сказать.

Она полоскала полотенце под краном, когда Барри ударил ее кулаком в голову.

– Не указывай мне, черт возьми, Сьюзен, что делать, а чего не делать. Я сам разберусь.

Она схватилась за раковину, чтобы не упасть.

– А меня ты за что ударил, Барри? Что я тебе сделала? – В ее голосе слышались рыдания. – Я твоя жена. Я прошла с тобой через все это дерьмо, а ты теперь решил отплатить мне за преданность? В отличие от того, что случалось с тобой раньше, теперь не получится обойтись несколькими уколами.

Розель самой придется сходить в больницу и сдать анализы. И чем скорее, тем лучше.

Он кивнул головой и вдруг произнес:

– Я могу сказать, что это ты меня заразила, Сью.

Глаза ее округлились, рот открылся, но она не могла произнести ни звука. Барри схватил ее за руки и закричал:

– Это единственное, что я могу сказать, ты, глупая сука! Потому что ты – моя чертова жена!

Сьюзен в отчаянии вскочила со стула.

– Какая же ты скотина! Ты хочешь заставить ее думать, будто заразился от меня, чтобы она легче проглотила горькую пилюлю? И от кого же, интересно, я могла подцепить заразу, Барри? От зараженного герпесом привидения? Кого ты собираешься обвинить?

Он кусал нижнюю губу. Так же делала Венди, когда волновалась.

– Извини, Барри, но Розель никогда не поверит в это. Она знает меня лучше, чем ты, знает, что со мной такого просто не могло случиться. Хотелось бы мне, чтобы она могла и о тебе так думать, дружок.

Он смотрел на Сьюзен, не отрывая глаз.

– Единственное, что я могу сказать тебе, Сью, – я не вернусь домой. Я не могу, – заскулил он. – За это время я привык к лучшему. Я не смогу жить здесь снова. Если потеряю работу, где вы все будете? Никаких денег на мягкую мебель и на детей.

Он пытался уговорить ее взять вину на себя, чтобы оправдаться перед Розель. Пытался превратить ее в грязную шлюху, которая разнесла болезнь по всему городу.

Сьюзен с грустью покачала головой:

– Извини, Барри, но я никогда не повешу на себя такую дрянь. Ни за что.

Она увидела, как сжались его кулаки, и невольно отпрянула назад, но он не ударил ее. Вместо этого, громко хлопнув дверью, он вылетел из дома.

Лицо Розель было таким бледным, что она казалась совершенно больной.

– Сьюзен заразила тебя, Барри?

Он опустил глаза и мягко ответил ей:

– Чертов герпес, мать его. Наверное, подцепила от того ухаря в кабаке.

Он развел руки в красноречивом жесте, как бы говоря, что сам оказался заложником ситуации и ему нечего добавить. Последнее было правдой. Барри разыгрывал трагедию, надеясь на невозможное, на то, что Розель поверит ему и простит. В конце концов, Сьюзен была ее подругой.

В это время Розель пыталась до конца осознать смысл сказанного. Герпес? Он подхватил герпес? От Сьюзен? От своей жены? Целых пять минут она переваривала информацию. Самые длинные пять минут в жизни Барри Далстона.

Затем она начала хохотать. Она хохотала до слез, до истерики, пока смех не стал походить на рыдания. Это был смех человека, понимающего, что его предает самый близкий и дорогой друг, и оттого ее смех совсем не казался веселым.

– Ах ты подлец! Ты смеешь обвинять Сьюзен в таких вещах! Обвинять ее в том, что сам натворил! От кого же на самом деле ты подцепил эту дрянь, Барри? От Марианны? От этой маленькой шлюшки или от другой, которую ты трахал еще где-нибудь?

То, что она попала в десятку, вышибло его из колеи. Она знала его гораздо лучше, чем он думал, и не поверила в историю со Сьюзен. Его жена слишком уважала себя, чтобы спать с кем попало. В душе он знал это наверняка, так же как знала и Розель.

Она встала. Все в ней выражало возмущение и оскорбленное достоинство.

– Забирай свое барахло и уходи. Я больше не хочу ни о чем говорить, хочу, чтобы ты исчез отсюда навсегда. И не заставляй меня прибегать к помощи Ивана. Если ты доставишь мне еще хоть одну неприятность, я обращусь к нему, клянусь жизнью моего сына.

Он молча смотрел, как она надевает куртку.

– Я вернусь через час. Чтобы к этому времени духу твоего здесь не было.

Он подошел к ней, пытаясь обнять.

– Пожалуйста, Розель, я все сделаю…

Она перебила его, на лице играла полуулыбка, а глаза были полны ненависти и презрения:

– Думаю, того, что ты сделал, уже достаточно! Если у меня обнаружится этот герпес, я буду проклинать тебя до конца моих дней, дерьмо вонючее!

С этими словами она оттолкнула его и вышла из комнаты, прихватив лежавшие на столике ключи от машины.

– Да заткни же наконец пасть этим чертовым детям, Сьюзен! Я хочу спать!

Голос Барри звучал агрессивно. Он был очень зол. Голоса детей раздражали его до безумия. Ему хотелось лежать на кровати в полной тишине. Детские крики, возня и смех, по его мнению, слишком испытывали его нервы. Он находился на грани срыва.

Сьюзен вошла в комнату и закричала:

– Я не могу заставить четверых детей сидеть тихо, Барри! Это физически невозможно. Встань и приведи себя в порядок. Вернись к нормальной жизни и хоть раз будь мужиком!

Затем она ворвалась в ванную и шлепнула Рози и маленького Барри по попке, отчего те заревели.

– Ну-ка, вы, парочка, замолчите, не то я вытащу вас и отправлю в постель.

Рев немедленно прекратился. Им нравилось купаться. Это было их любимым занятием. Кроме того, водичка расслабляла, и после ванной они мигом засыпали.

Барри пребывал в депрессии, он потерял смысл в жизни. Иван сказал ему, что договорился насчет работы в небольшом клубе, но за приличные деньги. Однако Барри больше не прельщала такая перспектива. Он думал, что ему делать дальше.

Может, вернуться в долговой бизнес, только на сей раз делать все как положено: самому перекупать долги и самому выбивать их. Барри был уверен, что если ему удастся доказать Розель, что он может зарабатывать, то все будет в порядке. Иначе она никогда не захочет иметь с ним дела.

От Сьюзен он узнал, что Розель не заражена, и это его разочаровало. Если бы у нее тоже обнаружили герпес, то они оказались бы на равных, болезнь сплотила бы их. Барри был настолько самоуверен, что и в самом деле верил в это.

Венди включила в своей комнате магнитофон. Пол Янг пел «Куда бы я ни положил свою шляпу». Пел так проникновенно, что Барри едва не заплакал. Эта песня рассказывала о нем, о том, каким он был, пока его жизнь не полетела в тартарары.

Венди, наслаждаясь музыкой, сделала звук громче. Тогда Барри вскочил с кровати и в два шага оказался перед ее комнатой.

– Выключи эту дрянь, Венди!

Венди сделала так, как ей было велено, но лицо ее выражало протест.

– Не смей на меня так смотреть. Я твой отец!

Злость и гнев душили его.

– Вы, кучка маленьких ублюдков! И чего я с вами вожусь, хрен знает!

Это высказывание включало в себя также и маленькую Рози, которая с возвращением отца домой в одно мгновение перестала быть любимицей. Он окинул взглядом комнату: все стены были увешаны плакатами с фотографиями поп-звезд, а на столе стоял магнитофон.

– Быстро уберите все отсюда к черту. Вы все как ваша мать. Бесполезные проститутки!

Сьюзен крикнула из ванной:

– Тебе видней, Барри, ты все знаешь о бесполезных проститутках, не так ли?

Она вошла в комнату, и Барри, переполненный ненавистью, начал бить ее и бил до тех пор, пока она не упала. Все это произошло на глазах у детей. Рози завизжала от страха, маленький Барри тоже. Алана бросилась назад в гостиную. Венди вышла из комнаты и, чувствуя себя ответственной за то, что случилось с матерью, схватила отца за волосы и попыталась его оттащить.

Барри ударил старшую дочь по лицу и разбил ей губу.

Только когда вошла Дорин, он успокоился настолько, чтобы покинуть дом. Дорин проводила Сьюзен в спальню и уложила на кровать. Лицо бедняги представляло собой настоящее месиво. Дорин вытащила малышей из ванны, с помощью Венди вытерла их, одела и отослала с Аланой к себе домой. Затем она послала Венди за Кейт и попросила по пути вызвать врача. Дорин умыла лицо подруги и посочувствовала ей:

– Тебе нужно избавиться от него, Сьюзен. Не знаю как, девочка, но ты должна это сделать. Сьюзен ничего не ответила.

Через некоторое время приехала полиция. Посмотрев на Сьюзен, они вздохнули, выпили чай, предложенный им Дорин, и пошутили, что они едва успели привыкнуть к покою по этому адресу, как Барри снова поднял на ноги всю их ночную смену. Больше они ничего не сделали. Да и что они могли сделать?

Барри вернулся ночью, накачанный вином и наркотиками. Весь вечер он гудел со своим тестем, как в былые времена. Сьюзен все еще не вставала с постели, Венди, смотревшая телевизор, уснула на диване. Войдя, он увидел ее по-детски трогательное лицо в обрамлении роскошных волос. Ее упругие грудки выпирали из слишком тесной ночной рубашки и халата. Опустившись возле девочки на колени, он посмотрел ей в лицо. Много же мужских сердец она разобьет. Ей всего четырнадцать, а она уже необыкновенно привлекательна. Об этом ему говорили и другие люди.

В пьяном дурмане он решил, что она слишком хороша для парней, слоняющихся вокруг. Он и слышать не хотел о глупостях вроде учебы в университете или колледже, о получении хорошего образования. Все это было самой настоящей фигней. Все, что нужно его дочери, – это нормальный мужик, который научит ее, что нужно делать со своим телом, чтобы получить то, что хочешь. Вот как должны вести себя настоящие женщины. Дуры бабы ведь сидят на мешке с золотом.

Эта мысль заставила его рассмеяться, и Венди проснулась. На ее лице был страх, она инстинктивно прикрыла грудь руками, сложив их крест-накрест, как покойник. Она так и лежала, словно в гробу.

Он медленно отвел ее руки и вздохнул. Наклонившись, он прижался щекой к ее груди и начал нежно ласкать одной рукой ее ягодицы, в то время как другой держал ее руки сомкнутыми над головой. Венди попыталась подняться, но он придавил ее своим телом. От него пахло пивом, виски и сигаретами.

Теперь его губы касались ее губ. Венди почувствовала вкус его слюны и, повернув голову, с отвращением оттолкнула отца. Она пыталась заставить его уйти тихо, чтобы не потревожить мать, если она об этом узнает, то сойдет с ума. Но Сьюзен лежала наверху в постели, с заплывшим от ударов лицом, трое ее младших детей по-прежнему находились у Дорин.

Почему Венди решила вернуться домой и не осталась у тети Дорин?

– Пожалуйста, папа, остановись! Папочка, пожалуйста, остановись!

Его вонючее дыхание становилось все более тяжелым. Силой он пытался раздвинуть ее ноги, из его утробы при этом вырывались животные стоны. Соленые слезы текли по ее щекам. Наконец, собрав все свои силы, она оттолкнула его. Пьяный Барри потерял равновесие и завалился на бок, а Венди пулей вылетела из комнаты.

Она упала на середине лестницы. Быстро поднявшись, побежала дальше и, достигнув площадки, услышала, как зовет ее мать. Войдя в комнату, она успокоила ее, сказав, что отец пришел пьяным и упал.

Барри поднялся по лестнице и зашел в спальню матери. Венди забаррикадировалась в своей комнате, придвинув комод к двери. Затем легла в постель и впервые за последние годы пожалела о том, что сестер и брата нет рядом с ней. Барри же, упав на кровать, тут же заснул мертвым сном. Его громкий храп прерывало пьяное бормотание.

Венди лежала и с ужасом думала об отце, которого ненавидела больше всего в жизни. Она до сих пор ощущала его руки на своем теле, чувствовала омерзительный тухлый запах у него изо рта и язык, пытавшийся проникнуть к ней в рот. Она сделала глубокий вдох, чтобы сдержать рвоту. Казалось, все ее внутренности разом возмутились от того, что с ней собирался сделать собственный отец. С ней, его родной дочерью.

Глава 19

Венди принесла матери чашку чая и несколько гренок. Отец уже ушел. Она дождалась этого момента и только потом оделась и передвинула комод на прежнее место. Ночью Венди почти не спала. Каждый раз, когда она начинала дремать, ее будил какой-то шорох, и она напрягалась от страха.

Посмотрев в лицо матери, Венди вздохнула. Если бы она поделилась с ней своей бедой, то еще больше заставила бы ее переживать и волноваться, а глядя на ее синяки, было понятно, что ей и так изрядно досталось.

– Все в порядке, доченька? – заботливо спросила Сьюзен. Венди ответила печально – в ее огромных голубых глазах отражалась боль:

– Со мной все в порядке, мамуль. Это о тебе нужно волноваться, ты так кричала! Посмотри, что он опять натворил. Мам, мы не можем просто заставить его уйти?

Сьюзен посмотрела на свою красавицу дочь, и ее охватила тоска от пустоты и никчемности собственной жизни. Она могла готовить еду для детей, обстирывать их, защищать от внешнего мира. Но там, где дело касалось Барри, она ничего не могла сделать.

Она взяла дочь за худенькую руку. На одном из пальчиков было надето колечко в форме сердечка. Ее маленькая девочка превращалась в прекрасную юную женщину.

– Послушай меня, мое сердечко, этот человек любит всех вас, но по-своему. Мне бы очень хотелось, чтобы было по-другому, ты это знаешь, но я не могу заставить его жить иначе. Если бы все зависело от меня, я бы окутала всех своей любовью, милая, ты же знаешь. Нам остается надеяться на лучшее. Он будет жалеть потом, что натворил, и некоторое время мы сможем жить спокойно. Вот увидишь.

Сьюзен знала, что слова ее были пустыми. Пустыми и бессмысленными. Но ей так хотелось приободрить свою дочь.

Каждый вдох был для нее пыткой, ребра болели от побоев. Но приходилось притворяться, что все не так уж плохо, просто немного нездоровится, что быть избитой подобным образом – в порядке вещей.

– Выгони его, мам. Избавься от него, пожалуйста. Голос Венди был тихим, едва слышным и срывающимся от сдерживаемых слез. Сьюзен крепче сжала ее руку.

– Я не могу, милая. Ты же знаешь, в чем дело. Копам наплевать на таких, как мы, да и всем наплевать на нас. Поэтому я и хочу, чтобы ты получила хорошее образование и вырвалась из этой среды. Чтобы у тебя была достойная жизнь среди людей, которые решают свои проблемы не при помощи кулаков.

Венди почувствовала такой прилив любви к матери, что бросилась в ее объятия. Она обняла ее так крепко, словно боялась, что она исчезнет. Сьюзен, мягко отстранив Венди, нежно поцеловала ее в лоб.

– В один прекрасный день он оставит нас, я тебе обещаю. Мы победим. Мы всегда побеждаем. Но пока он не уйдет, мы вынуждены терпеть, дружок.

Венди знала, что мать говорит правду, но с юношеским упрямством верила, что должен быть какой-то способ избавиться от отца раз и навсегда. На любой вопрос всегда есть ответ, нужно только его найти.

– Лежи, мамуль. Я присмотрю за малышами и сегодня не пойду в школу. Мне в любом случае нужно повторить уроки.

Сьюзен кивнула. Теперь, после этого разговора, ей стало немного легче. Когда Венди встала, Сьюзен снова обратила внимание на ее почти уже оформившуюся фигуру, высокую грудь, так похожую на ее собственную в этом возрасте, красивое лицо, при взгляде на которое ей самой с трудом верилось, что это ее ребенок. У Венди светлая голова, и она приложит все усилия, чтобы создать себе такую жизнь, о которой ее мать только мечтала. Сьюзен была в этом уверена.

В дверь колотили и барабанили изо всех сил, и Розель вздохнула. Она знала, кто это, и, усталой походкой выйдя в коридор, крикнула:

– Уходи, Барри, пока я не позвала Ивана и не стерла тебя с лица земли.

– Впусти меня, Розель, нам нужно поговорить.

Прислонившись к холодной белой стене, она почувствовала, что готова заплакать. Барри был дерьмом, мучившим свою жену, жестоким насильником… но только не с ней. С ней он становился таким, каким и должен быть настоящий мужчина при любых обстоятельствах. Однако как только он оказывался вне поля ее зрения, он превращался в Мистера Мачо. Это было смешно и грустно.

Подняв трубку телефона, Розель набрала номер, чувствуя, что пришло время навсегда прекратить эти отношения. Через пять минут из берлоги Ивана на Дин-стрит прибыли двое молодцов. Она наблюдала из окна, как Барри сначала угрожали бейсбольными битами, а затем жестоко избили средь бела дня на людной лондонской улице.

Никто не вмешался, никто не позвал полицию, никому до него не было дела. Кроме нее да, возможно, Сьюзен, потому что именно Сьюзен придется вынести на себе последствия его гнева и ярости. Розель знала об этом, и эта мысль тревожила ее, но она должна вырвать Барри Далстона из своей жизни. Он был ее ахиллесовой пятой, ее слабостью. Как может внешность мужчины делать женщину такой безрассудной? Как может он заставить ее обо всем забыть? Она знала, что если посмотрит в его глаза еще раз, то вряд ли устоит перед искушением простить его снова. А именно этого ей не следовало делать.

В отличие от Сьюзен у нее имелся тыл, были люди, которые могли «убедить» Барри единственным методом, который он уважал: жестокостью, кулаками, бейсбольными битами и, если нужно, оружием.

Однако после того как он пролежал на земле десять минут, она вызвала скорую помощь. В конце концов, она не такая бездушная, как Барри.

Джун вошла в дом, не говоря ни слова, поставила чайник на огонь и окинула взглядом кухонные шкафы Сьюзен.

– Да ты, кажется, упакована под завязку.

Сьюзен кивнула. Она сидела за кухонным столом. Ее лицо было по-прежнему в синяках, но, по крайней мере, она могла наконец двигаться – через пять дней после побоев. Малышка Рози неуверенными шажками обходила комнату, открывала шкафчики и играла крышками от кастрюль.

Посмотрев на нее, Джун улыбнулась:

– Она похожа на маленькую принцессу, правда? Какие глазки! Кто у нас маленькое сокровище?

Рози улыбнулась широкой беззубой улыбкой, от которой таяло сердце.

– Я, я. – Она протянула эти слова дрожащим детским голоском, похожим на журчание ручейка. Женщины дружно расхохотались.

– Ну, Сьюзен, как дела?

Джун разлила чай. Обтягивающая юбка и высокие каблуки молодили ее.

– Все в порядке, – ответила Сьюзен. – Как всегда. Его нет уже почти неделю, так что мы можем пожить немного в тишине и покое. А что?

Она достаточно хорошо знала свою мать и понимала, что ее забота вряд ли будет бескорыстной.

– Мать, если тебе нужны деньги, то у меня полный голяк. У меня нет денег даже на мороженое.

Тогда Джун повернулась к ней:

– Ну почему ты всегда такая жалкая баба? Я собиралась дать тебе немного денег. Твой отец удачно провернулся в выходные. Он выиграл на скачках в Грин-Лейнз в Илфорде. – Она засмеялась, увидев изумленное выражение лица Сьюзен. – Он неплохо заработал. Я подумала, что надо дать тебе немного, потому как вроде Рождество не за горами. – Она положила пятьдесят фунтов на кухонный стол. – Ты сможешь отдать их мне на Новый год. Они к тому времени мне понадобятся.

Джун снова засмеялась, и Сьюзен устало улыбнулась.

– Прежде чем их тратить, я посмотрю, что скажет Барри. Если честно, он опять без работы. Но я надеюсь, что вскоре что-нибудь найдет. Я подала на пособие. Мне пришлось, мам, ведь Барри есть Барри. С ним никогда не знаешь, что ждет тебя завтра.

Джун понимающе кивнула:

– Как с моим стариком. Я знаю, о чем ты говоришь, Сью. Но по крайней мере, он вернулся к тебе. Это должно быть приятно.

Сьюзен с готовностью подхватила:

– О, это не просто приятно, это восхитительно. Я так скучала по кулакам и тумакам. Дети были как ненормальные, когда он ушел, они не могли привыкнуть к тишине. Я уж собралась было отправить их на Фолкленды, чтобы они по-прежнему могли воевать и драться.

Джун усмехнулась:

– А ты язва, Сьюзен.

– Если честно, мам, я хотела бы их обоих видеть в гробу. Джун отхлебнула чай и затянулась сигаретой «Ротманс».

– Давай рассказывай. Я сама сплю и вижу, чтобы твой отец сдох. Старый сутенер! – Она снова засмеялась. – Я помню, как однажды, когда ты была еще совсем маленькой, мы с ним были на рынке в Ромфорде. Он ударил меня так, что в глазах потемнело, из-за того, что я смотрела на парня, на которого я конечно же смотрела. Я есть я.

Прежде чем продолжить, Джун глубоко затянулась.

– Он был, однако, хорошеньким. Просто красавчиком, черт подери.

Сьюзен спросила с недоверием:

– Кто, мой отец?

Джун громко рассмеялась:

– Нет, другой чудило. Он был турком или кем-то вроде, темнокожий, красивый самец с большими глазами. – Она перенеслась мысленно в другое место и время. – И главное – я его любила. Твой отец ничего не знал, но я с ним спала. Он был просто супер, черт подери. Сплошные мускулы и кожа шоколадного цвета. Мне всегда нравились темнокожие. За-бав-но, да?

Джун была серьезна, и Сьюзен почувствовала странную жалость, которую всегда испытывала к своей матери из-за ее ненасытной потребности в мужчинах.

– Они обращаются с женщиной как с женщиной и даже благодарны, когда им отдаешься, – пояснила Джун.

– Может, мам, так было раньше, когда все здесь для них было внове. А сейчас, думаю, привыкли и обращаются с женщинами, как все остальные мужчины.

Джун кивнула:

– Наверное, это так. Но тогда мне нравились их ухаживания, нравилось чувствовать себя кем-то, куда-то ходить, вести интересную жизнь, быть кому-то нужной.

– Ты была нужна мне и Дэбби, мам.

Джун покачала головой и в знак несогласия помахала сигаретой.

– Не-а. Ты не чувствуешь себя нужной до тех пор, пока тебя не захочет мужчина, запомни это. С возрастом с этим сложнее, сама понимаешь. Мужчины перестают обращать на тебя внимание, просто игнорируют тебя. Воспринимают как предмет. Тяжело, – особенно если ты когда-то была привлекательной женщиной, красоткой, вслед которой оборачивались все мужики.

Сьюзен мягко улыбнулась:

– Ну, мам, ты до сих пор выглядишь лучше меня, хотя я и молодая. Но я никогда не была той, кому смотрели вслед, никогда.

Джун передернула плечами:

– Ты всегда была некрасивым ребенком, милая. Такой тебе выпал жребий. Если бы у Дэбби был твой ум, она бы далеко пошла. У нее есть внешние данные – не так чтобы очень, но достаточные для продвижения по жизни. А ты посмотри на нее – застряла где-то в Эссексе, ни детей, ничего. Превратилась в несчастную кобылу, вот и все.

Сьюзен покачала головой:

– По слухам, Джеймси натворил дел. У его девицы на стороне ребенок. Дэбби, наверное, переживает. Если честно, мам, это кошмар – быть бесплодной.

– Особенно когда живешь с таким придурком, как он! Мне никогда не нравились ирландцы. Посмотри, что они натворили, эти проклятые католики, там, у себя. Бомбы и все такое… Не знаю, куда катится мир.

Мать была совершенно невежественна в делах политики, и Сьюзен едва сдержалась, чтобы не рассмеяться.

– Пойдешь сегодня вечером в кабак?

Сьюзен покачала головой:

– Сомневаюсь. Я не могу себе этого позволить, да и детям я нужна здесь.

– Оставь с ними Дорин, или пусть эта чертовка Венди за ними присмотрит. Ей не повредит, если она время от времени будет тебе помогать.

Джун имела зуб на Венди, и это злило Сьюзен.

– Она превращается в красавицу, мам. Ты бы видела, какое у нее тело!

Джун пожала плечами:

– В этом нет ничего хорошего, если она не сумеет им правильно воспользоваться.

Сьюзен посмотрела прямо в глаза матери:

– Что ты имеешь в виду, мам? Может, позволить другим пользоваться ее телом?

Джун снова пожала плечами:

– Думай как хочешь, но запомни мое слово: кончится тем, что она будет смотреть на всех сверху вниз.

Сьюзен засмеялась:

– Черт побери, я очень надеюсь на то, что так и будет. Я желаю для нее и для всех остальных детей лучшей жизни, чем наша.

Джун неожиданно сникла:

– Я делала все, что могла, для тебя и для Дэб.

Сьюзен снова засмеялась:

– Именно это я и имела в виду, Мам, именно это.

Все-таки Дорин уговорила Сьюзен пойти вечером в заведение. Там должна была состояться грандиозная вечеринка с живой музыкой. Сьюзен зашпаклевала свои синяки косметикой, оделась в праздничный наряд, состоявший из платья и пиджака от «Маркс и Спенсер». Они с Дорин оставили Венди присмотреть за детьми.

Ребра Сьюзен все еще давали о себе знать, но ей хотелось выйти куда-нибудь в люди и приятно провести время. И Дорин убедила ее, что лучший способ для этого – пойти в кабак со своими лучшими друзьями.

Сьюзен была рада, что пошла. Даже Дэбби появилась. Располневшая, грустная, она пришла не одна. На буксире она привела жалко выглядевшего Джеймси – под глазом у него красовался фингал. Две сестры сели вместе, и Сьюзен слушала, как Дэбби разбирает всех присутствующих по косточкам. Особенно досталось тем, кто был связан с Джеймсом в последние годы.

Клуб заполнили люди всех возрастов. Музыка была, по местным меркам, хорошей – громкой и танцевальной. Вино текло рекой. В общем, типичный вечер выходного дня в Ист-Сайде. Женщины сидели вместе, мужчины стояли у бара. Дети торчали снаружи, пили кока-колу, ели чипсы, играли в поцелуйчики и дрались.

Здесь мало что изменилось с тех пор, как Сьюзен была маленькой девочкой. В этом месте она чувствовала себя в безопасности. После нескольких стаканов бакарди и кока-колы Сьюзен расслабилась. Она почувствовала, как напряжение медленно спадает и заботы уходят. Дорин, как всегда, смешила народ. Даже Дэб расслабилась и начала получать удовольствие. Когда оркестр заиграл одну из старых композиций «Битлз», Сьюзен пожалела о том, что не может присоединиться к танцующим. Но она хлопала в ладоши, пела вместе со всеми, и ей этого хватало. Затем Джун и Джоуи начали танцевать твист, и со всех сторон послышались крики одобрения и подбадривания.

Хохоча, словно беззаботная девчонка, Сьюзен присоединилась к общим крикам и аплодисментам. Она навсегда запомнит эту ночь. На то у нее будет множество причин. Впервые со времени возвращения Барри домой на сердце у нее было легко и хорошо. Она заметила у стойки бара Питера Уайта и помахала ему рукой. Он помахал ей в ответ, и она наблюдала, как он пробирается через толпу, чтобы поговорить.

– Он на тебя запал, Сью.

Она отмахнулась от сестры:

– Не глупи. Мы друг друга знаем с детства. Это просто визит вежливости.

Дэб засмеялась низким противным смехом:

– Он хочет быть вежливым, девочка, я тебе точно говорю. Он всегда о тебе спрашивает.

Сью посмотрела на нее с осуждением:

– Он просто относится ко мне как к другу, вот и все, Дэб. А теперь оставь эту тему.

Питер улыбнулся сестрам и кивнул остальным женщинам за столом. Сьюзен нравилось его внимание. Все смотрели, как она разговаривает с очень интересным моряком. Казалось, кроме нее он никого не видел.

– Давненько не встречались, Сью, как жизнь? – Изумрудные глаза Питера светились, и она по-девчоночьи рассмеялась.

– Как всегда, дружок, а у тебя? Не нашел себе еще хорошую девочку?

– Всех хороших уже разобрали, включая тебя, девочка, – неожиданно ответил Питер.

Она вспыхнула. Ее лицо стало пунцовым, а мать закричала через стол:

– Ой, гляньте-ка, моя Сьюзен красная как мак! Он тебя что, спросил про размер бюстгальтера?

Все, включая Питера, засмеялись. Сьюзен покачала головой и громко крикнула:

– Не обращай внимания, Питер! Она просто животное!

Но шум усилился, и они перестали слышать друг друга. Показав жестами, что пошел к бару за выпивкой, Питер покинул их общество. Покрасневшая и смущенная, она повернулась к сестре:

– Господи, мне кажется, ты права. Он правда запал на меня!

Дэбби хлебнула коктейля и язвительно заметила:

– Ему, должно быть, ты нравишься как человек.

Сьюзен почувствовала, как эйфория растаяла, и ответила сестре в той же манере:

– Зато никаких опасений, что ты кому-нибудь можешь понравиться по этой причине, гадкая маленькая сучка.

Дэбби поднялась с места.

– Ты права, Сьюзен, но я бы и не хотела, чтобы меня любили за это. Это значит, что ты слишком уродлива, чтобы привлечь мужика другим способом, не так ли?

Она, покачиваясь, побрела к бару, подошла к Питеру, обняла его рукой за шею, поцеловала и погладила, сначала убедившись в том, что Сьюзен смотрит на нее.

Дорин села на освободившееся место и сказала на ухо Сьюзен:

– Посмотри на эту жирную тварь. Как будто кто-то может обратить на нее внимание без хорошей дозы наркотиков!

Женщины громко захохотали, привлекая внимание окружающих. Дэбби посмотрела в их сторону. Она догадалась, что смеялись над ней, придвинулась еще ближе к Питеру и показала сестре язык.

Сьюзен показала ей средний палец, и они с Дорин снова залились смехом.

– Я думаю, он там, на своем корабле, часто этим занимается, я имею в виду – сам с собой…

– Перестань, Дор, он хороший человек.

Дорин кивнула:

– Я знаю, дружок, а почему он не твой в таком случае, а? Представь, какая у тебя с ним была бы жизнь. Все время в море, дома от случая к случаю. Регулярные денежки, личная жизнь, пока его нет. Твою мать, я бы сама за ним не прочь приударить.

Сьюзен усмехнулась:

– Я не нравлюсь ему. Он видит во мне своего друга. Вот и все.

В голосе ее послышалась грусть, и каждая погрузилась в свои мысли. Они пытались представить, что это такое – быть любимой. У бара Питер оттолкнул Дэбби, и она, хохоча, едва не упала. Ее маленькие толстые ножки на безумно высоких каблуках походили на бутылки.

– Знаешь что? Она выглядит так же, как моя мать, тебе не кажется, Дорин?

Дорин глубокомысленно кивнула:

– Она и есть твоя мать, дружок. Только более молодая и более мстительная. Ни за что на свете я не хотела бы быть такой. Они не женщины, они пародия.

Сьюзен кивнула, но все равно настроение испортилось.

– Я хочу пойти домой, она на самом деле плюнула мне в душу.

Дорин подняла пустой бокал и упрекнула Сьюзен:

– А ты не показывай, что она задела тебя. Она просто ревнует. Ты очень хороший человек, Сьюзен, и они никогда не смогут отнять у тебя это. Не забывай об этом. А теперь закрой рот и сиди здесь, пока я пойду и принесу два двойных.

Сьюзен, как всегда, послушалась.

Барри был зол и под кайфом. Он только что вернулся от крошки из Майнор-парка. Кристина Карвел была тридцатилетней матерью пятерых детей. Ее пышное тело еще сохраняло остатки былой красоты, кроме того, у нее был веселый, жизнерадостный характер. Крисси видела весь мир в сверкающих красках радости.

Целых шесть дней Барри пользовался гостеприимством и телом хозяйки; с ним обращались как с особой королевского звания, кормили и поили до тех пор, пока он не вернулся к своему прежнему «я». Тогда Крисси дала ему с собой дозу кокаина и амфетамина и скрутила для него несколько сигарет на дорожку. Придя в чувство, он ушел с обещаниями вернуться и отплатить добром за добро.

Крисси привыкла, что мужчины типа Барри ею пользуются. Она знала, что иногда может получить взамен немного денег и наркотиков. Мужчины приходили к ней, когда им требовалось отсидеться, спасаясь от полицейских, жен или любовниц. Ей нравилось проводить время в компании, и она принимала все, что ей предлагала жизнь. Она никогда ни на кого не обижалась и не обижала других.

Ее дети были всех цветов радуги, и она обожала их. Тем не менее она не могла устоять против смазливой мордашки, особенно как у красавчика Барри Далстона. Крисси провела с ним несколько замечательных дней. Теперь он уходил, и она провожала его с улыбкой и пятью фунтами в придачу. Таким уж она была человеком.

Барри же оставлял ее с герпесом. Хотя пройдет какое-то время, прежде чем она узнает об этом. Входя в свой дом, он кипел от злости. Наркотики вызывали у него паранойю: ему казалось, Розель и Сьюзен объединились против него. В квартире у Крисси он жил в сказочном мире задернутых занавесок, хорошей музыки и дружелюбия. В реальном мире он не верил женщинам. Барри Далстон страдал от «Пита-параноика», как наркоманы называли это состояние.

Венди, уютно устроившаяся на софе после того, как уложила детей в кроватки, услышала лязг ключей в замке и похолодела. Когда отец вошел в гостиную, она уже стояла у дверей кухни. Барри заметил страх в ее глазах – это ему польстило. По крайней мере, дочь понимала, с кем имеет дело.

– Где твоя мать?

Венди пожала плечами:

– Ушла куда-то, но скоро вернется.

Венди боялась сказать, что Сьюзен пошла в клуб. Барри передразнил дочь:

– Что значит – «ушла куда-то»? Я не разрешал ей никуда уходить!

Венди видела, что он находится под действием наркотиков, и постаралась угодить ему:

– Сделать тебе чайку, пап? Что-нибудь покушаешь?

Барри проигнорировал ее слова. Усевшись на диван, он достал маленький пакетик из фольги. Положив его на стол, он велел Венди принести из кухни зеркало. Она повиновалась, и Барри высыпал на зеркало какое-то комковатое вещество и начал крошить. С помощью бритвы он быстро превратил его в порошок. Затем разделил порошок лезвием на четыре части. В тишине комнаты слышался скрежет металла по стеклу.

Затем, скатав в трубочку пятидолларовую банкноту, он поочередно втянул две порции в ноздри, запрокинул голову назад и закашлялся, почувствовав жжение в горле. Потом взглянул на Венди.

– Хочешь попробовать? Испытать кайф со своим папочкой, а? – Он смотрел на дочь почти дружелюбно.

Она покачала головой:

– Я не принимаю наркотики. – В ее голосе слышалось осуждение, и это разозлило его.

– «Я не принимаю наркотики», – передразнил он. – Ты маленькая задастая сучка!

Венди не знала, что ей делать. Она боялась оставить с ним детей. Если кто-то из них проснется, в таком состоянии Барри мог всыпать ему так, что мало не покажется. Венди оказалась между молотом и наковальней.

– Что ты смотрела по телевизору?

– Ничего. Я просто повторяла уроки.

Барри медленно кивнул, будто ему было слишком сложно вникнуть в ее слова.

– А, понимаю. Повторяла уроки. Умная девочка повторяла уроки. – Он говорил так, словно в комнате находился кто-то третий. Затем он взял книгу, которую она читала. – Гроздья чего?

– Гнева. «Гроздья гнева». Это роман Джона Стейнбека.

– Интересно, каков этот хрен Стейнбек дома? – Барри бросил книгу на пол. – Подойди, сядь рядом с твоим папочкой, обними его.

Венди осталась стоять в дверях. Несколько секунд он не отрываясь смотрел на нее.

– Я сказал тебе подойти сюда. – Он показал на пол между своих ног. – Подойди сюда. Немедленно!

Он почти орал, и, вспомнив о своих сестрах и братике, Венди подошла к отцу. Он посадил ее на колени и окинул взглядом.

– Ну что, это было не слишком сложно?

Он держал ее за руки, она хотела вырваться и убежать из комнаты, из дома, но не могла.

– Ты растешь, девочка. Посмотри, какие у тебя уже сиськи. Твоя мать была такой же – созревшей для того, чтобы ее сорвали. Держу пари, парни не прочь погулять с тобой?

Она кивнула.

– Только я не хочу гулять с ними. Я хочу сначала пойти учиться в университет. А потом путешествовать по миру.

Для нее было важно, чтобы он понял, какая она на самом деле. Чтобы он знал, чего она хотела, о чем мечтала. Барри засмеялся:

– У тебя, крошка, нет ни малейшего шанса! Закончишь как все. Живот с руками и ногами, замужем за транжирой. У твоей матери много лет назад тоже были такие же иллюзии. Но ничего, я быстро вышиб из нее эту дурь, вышибу и из тебя.

Венди закусила губу. Барри посмотрел на дочь. Она действительно хорошенькая, похожа на Сьюзен, только лучше: шикарные густые волосы каштанового цвета наверняка были предметом зависти девчонок в округе. Выглядела она старше своего возраста. Лет на восемнадцать. Тело полностью сформировалось, длинные стройные ноги и пышная грудь. Она как Джоан Коллинз в молодости: широкие скулы и огромные глаза с поволокой. Он почувствовал зарождающееся желание, манящее притяжение молодого женского тела.

Все равно этот цветок сорвет какой-нибудь юный наглец с грубыми грязными руками и вонью изо рта. Барри не сомневался, именно так и будет. Он сам много раз так делал. Он прижал ее к себе.

– Поцелуй своего старого папочку.

Венди хотела встать, но его только раззадорили ее попытки освободиться. Сначала он действительно шутил. Но ощущение юного тела добавило в шутку перца. Чистая девичья кожа возбуждала Барри, его руки шарили по телу Венди, она чувствовала их повсюду. Девушка отчаянно боролась, но отец лишь смеялся – ее сопротивление еще больше его возбуждало. Наконец Венди ударила его локтем в живот. Удар был такой силы, что Барри потерял равновесие и задел журнальный столик. Полетели на пол пустые чашки и блюдца. А от гордости Сьюзен – большой стеклянной вазы, в которую она выкладывала фрукты и конфеты на Рождество, остались лишь мелкие осколки.

Венди вскочила на ноги, но, чтобы выскочить из комнаты, ей надо было переступить через отца. Она попробовала, тогда Барри схватил ее за лодыжку, и она растянулась на полу. Упав прямо на разбитое стекло, Венди вскрикнула от боли – в тело вонзились острые осколки. Отец оседлал ее, навалившись на нее всей своей тушей, и трижды ударил по лицу.

– Да успокойся ты, маленькая сучка.

Она задвигала бедрами, стараясь вылезти.

– Папа, оставь меня, отпусти, ради бога. – Она говорила с трудом, прижатая к полу весом его тела. В ее глазах он не заметил страха, только ненависть. В гневе, подогретом наркотиками, Барри решил, что это неправильно. Она должна уважать его.

– Ты, как и твоя мать, думаешь, что лучше меня. Вы все думаете, что я хуже вас. Ты, Розель, твоя мать. Вы думаете, что вы особенные, потому что у вас есть дырка между ног.

Он приблизил свое лицо к ее лицу.

– Нет. Вы не лучше. Вы злые грязные шлюхи. Каждый месяц вы истекаете кровью, но при этом живы-здоровы! Ты понимаешь, о чем я говорю? Понимаешь?

Он орал во всю глотку. Венди плакала:

– Пожалуйста, папочка, пожалуйста… Дай мне встать. Мне больно. Ты делаешь мне больно.

Он посмотрел вниз на ее бледное, напряженное и очень красивое лицо. Она его дочь, его плоть и кровь. А так ли это?

Может быть, она дочь Джоуи? Барри зацепился за эту мысль, поскольку она оправдывала то, что он собирался сделать. Барри всегда наказывал женщин сексом. Он внедрял в них свое семя, удовлетворял свою похоть и заставлял их чувствовать себя ничтожеством.

Он вспомнил, сколько он натерпелся от ее плача и капризов. После ее рождения у Сьюзен уже никогда не хватало времени на него, Барри. Все время она отдавала этим проклятым детям. Он их всех проучит – Венди, ее мать и Розель. Барри казалось, что он сможет доказать свое превосходство бывшей любовнице.

Он облапал груди Венди и начал сильно тискать. От боли девочка выгнулась под ним дугой.

– Ты такая же шлюха, как и твоя мать…

Венди кричала, рыдая, во весь голос:

– Папа, пожалуйста! Дай мне встать. У меня кровь, мне больно…

Барри смеялся:

– Я не твой папа, твой папа Джоуи, милая, так же как и всех остальных. Твоя мать была подстилкой для своего отца. Он не твой дед, он твой отец. Моя только Роза, и всё, остальных я презираю.

Эти слова поразили Венди в самое сердце. Она поверила тому, что он сказал. Между матерью и дедом были неестественные отношения. Девушка вспомнила ревность Джун, если она заставала их наедине, ее слова, что дед был любитель полапать всех, включая и собственных внучек.

– Вы все – результат кровосмешения.

Алана и маленький Барри стояли в дверях, глядя на отца. Барри почувствовал их взгляд. Сын держал в руках плюшевого мишку, в крошках от сухариков. (Сьюзен часто приходилось потихоньку забирать игрушку, когда малыш засыпал, и стирать ее.)

Где-то в затуманенном мозгу Барри звенел звонок, напоминая, что он зашел слишком далеко, но действие наркотиков усиливало его агрессию и жестокость. А подавленное лицо дочери доказывало, что он поступает правильно.

– А ну марш назад в кроватки, или вам тоже попадет.

Он сделал вид, будто хочет встать, и малыши кинулись бегом вверх по лестнице, где плакала в своей кроватке маленькая Рози.

Венди увидела, как приближается лицо отца, и вцепилась зубами в его точеную скулу, форму которой она унаследовала. В полном отчаянии она изо всех сил впилась в ненавистную плоть, в ужасе чувствуя во рту вкус крови.

От боли и злости Барри совсем обезумел. Он беспощадно бил свою дочь. Душераздирающие крики Венди разносились по всему дому. Рози сидела на кровати вместе с Барри и Аланой, прислушиваясь к тому, что происходит внизу.

Стараясь спрятаться от страшных криков сестры, полных боли и ужаса, маленький Барри лег в постель и накрыл голову потрепанным мишкой. Он горько плакал. Рози, заметив на полу кусочек печенья, требовательно показывала на него пальчиком. Но впервые в жизни никто не обращал на нее внимания. Алана молча ревела, догадываясь о том, что происходит в гостиной.

– Нет, ты ее видела? Господи, я думала, умру со смеху.

Сьюзен и Дорин возвращались домой.

– Не могу поверить, что она это сделала, а ты? Представь, вытворить такое! Да еще из-за такого куска дерьма, как он.

Они снова залились хохотом.

– Да, но он все-таки ее муж. Можно понять Дэбби. Как она толкнула эту крошку! Господи, даже я почувствовала, а я ведь была на другом конце бара.

Сьюзен кивнула:

– Бедная Дэбби. Такой трюк мог только Барри выкинуть: пригласить поужинать жену и любовницу. Мне ее жаль. Она порядочная сволочь, но все равно это свинство так с ней поступать…

Они шли по дороге с обратной стороны их дома.

– Я посмотрю, как там дети, и, если хочешь, зайду к тебе на чашку чая.

– Хорошо, Дорин. Посмотри и минут через десять приходи.

Сьюзен вошла через черный ход и с удивлением обнаружила, что все четверо ее детей сидят за кухонным столом. Одного взгляда на Венди было достаточно, чтобы все понять.

– Где он? – Голос Сьюзен был тихим и напряженным. Осторожно взяв лицо дочери в руки, она осмотрела ссадины и синяки.

– Что случилось? Он пьян?

Венди кивнула, затем произнесла упавшим голосом:

– Он под кайфом, мам. Он заставил меня… заставил меня…

Она не могла закончить фразу, и Сьюзен, взглянув на кровь на ночной рубашке, без слов поняла, что он заставил ее сделать.

– Он сказал, что мой отец не он, а дедушка.

Венди рыдала, плечи ее содрогались при каждом слове. Остальные дети сидели тихо, чувствуя, что происходит нечто страшное. Даже маленькая Рози молча сидела на полу, грызла печенье и смотрела на Венди.

Сьюзен вдруг ощутила приступ удушья, наконец осознав, что именно случилось с ее ненаглядной девочкой. Она сама была в таком же положении и знала, как теперь презирает себя дочь, какую боль испытывает от сознания, что родной отец изнасиловал ее, хотя ни один мужчина не может так поступать с женщиной, даже с проституткой. Она знала, что отныне страшное воспоминание будет преследовать Венди. Оно навсегда останется в ее памяти.

Она знала, что испытывает Венди – злость и бессилие. Она никогда не станет такой, как раньше, потому что той девочки уже больше нет. Венди потеряет доверие к людям. Как можно доверять кому-то, если тебя предают самые близкие?

Вошла Дорин с сияющей улыбкой на ярко накрашенном лице, но, увидев Венди, остановилась как вкопанная.

– О, Сью, что он натворил?

Сьюзен охватила мелкая дрожь. Она повернулась к подруге:

– Пожалуйста, забери детей к себе, забери и успокой. Я должна с ним разобраться. Раз и навсегда я должна разобраться с этим ублюдком.

Она говорила тихо, словно боясь, что Барри услышит ее. Дорин покачала головой:

– Позвони фараонам, пусть его заберут…

Сьюзен перебила ее:

– Что они обычно делают? Держат его ночь, а потом отпускают? Нет, забери младших, мне нужно поговорить с Венди наедине.

Сьюзен пристально посмотрела на подругу, и та кивнула.

– Как скажешь, Сью.

Дорин подхватила Рози, остальные дети без слов последовали за ней. Когда они ушли, Сьюзен обняла Венди и успокаивала как могла: гладила волосы, шептала на ушко добрые слова. Она помнила реакцию своей матери, когда подобное произошло с ней самой. Ее полное безразличие и горькие, обидные слова, упрекавшие дочь в случившемся.

– Он грязная свинья, Венди. Грязная вонючая свинья, и ты ничего не могла сделать, солнышко. Ты ни в чем не виновата! Что бы ни случилось, всегда помни об этом, хорошо?

Венди кивнула, но лицо ее было таким печальным, что сердце Сьюзен разрывалось от жалости.

– Мам, это правда, что он сказал? Что дедушка мой отец?

Сьюзен обняла ее, но вместо ответа спросила:

– Где он?

– Наверху. Он наверху. Напился и спит.

Сьюзен посмотрела на дочь. Они долго вглядывались в глаза друг другу, потом Венди горько заплакала. Сьюзен еще крепче обняла ее и снова начала утешать:

– Это ничего не значит, запомни. Совершенно ничего. Я знаю, любовь моя, я была сама в таком положении. Тебя ничто не изменит, моя Венди, мой ангел. Это изменит, только если ты позволишь.

Десять минут спустя Сьюзен проводила дочь к Дорин. Она попросила подругу отвести ее к Кейт и объяснить ситуацию. Сказать, что Барри жестоко избил ребенка и Сьюзен просит приютить девочку на ночь. Дорин кивнула, предчувствуя страшную развязку. Она понимала, что Барри не просто избил девочку.

Затем Сьюзен надела пальто, вышла на улицу и пошла к телефонной будке на углу. Оттуда она позвонила Розель и спросила, не может ли Венди провести несколько дней у нее. Розель, услышав ее тон, согласилась без лишних вопросов.

Вернувшись домой, Сьюзен поставила чайник, решив сделать себе кофе. Пока чайник грелся, она вышла в коридор, перерыв шкаф под лестницей, она нашла то, что искала, – большой молоток. Положив его на стол, она выпила кофе и выкурила сигарету. Потом прошла по всему дому, который так любила, когда в нем не было Барри.

Она любила двери, ободранные детскими велосипедами, обои на кухне с изображением корзин, наполненных фруктами и овощами, большой кухонный стол с царапинами от постоянной резки хлеба для бутербродов – Сьюзен готовила их детям, когда те шли в школу или гулять. Ей нравились купленные на рынке кружки и вытертый голубой линолеум на полу. Это был ее дом. Это был райский уголок, который она пыталась создать из полного ада. А адом являлась ее жизнь с человеком, жившим только для удовлетворения своих низменных потребностей.

Взяв в руки молоток, она еще раз медленно обошла дом, впитывая его образы и запахи. Она хотела запомнить его, прежде чем подняться в спальню к мужу – своему законному супругу, спавшему мертвецким сном поперек кровати. В руке он сжимал пустую бутылку, лицо было исцарапано дочерью. Девочкой, которую он изнасиловал ради удовольствия собственной похоти. О, она знала, каково было Венди, она столько раз испытывала это на себе.

Глядя на него, Сьюзен чувствовала только ненависть.

– Что ты наделал, Барри? Ты взял ее своим разлагающимся телом, будто грязную проститутку на улице. Думаю, ты догадывался, какова цена такому злодеянию? Что придется сполна заплатить за свое преступление? Единственное, о чем я жалею, что ты, пьяная скотина, не можешь посмотреть мне в глаза и почувствовать тот же страх, что испытывал твой ребенок, когда ты над ним издевался.

Она подняла молоток и, собрав все свои силы, ударила Барри по голове. Словно заводная игрушка, молоток поднимался и опускался десятки раз, пока от Барри Далстона ничего не осталось. Во всяком случае, это кровавое месиво нельзя было больше назвать человеком. Барри Далстон исчез навсегда.

Сьюзен, вся в крови и осколках костей, спокойно вышла из комнаты, тщательно вымылась и переоделась. Потом сделала себе чашку кофе и выкурила сигарету. После чего натянула старое пальто, пошла на угол к телефонной будке и позвонила в полицию.

Дорин наблюдала за ней из окна и чувствовала, как слезы катятся по щекам. Она знала, что сделала ее подруга. И знала, почему она это сделала. Но никто и никогда не узнает истинной причины, – во всяком случае, от нее. Сьюзен защищала своих детей, как делала бы это любая мать.

Когда приехала полиция, дети уже спали – кроме Венди, терпеливо ожидавшей приезда Розель. Она останется у Розель, пока с ее лица не исчезнут все следы насилия и борьбы, и она сможет спокойно смотреть людям в глаза, не боясь, что они догадаются о случившемся.