Леонид
На сцене появляются всё новые и новые дети. Танцуют, поют, играют на музыкальных инструментах. Пытаюсь изображать заинтересованность, но ничего не цепляет. Дети есть дети. Как бы они ни старались, им далеко до настоящих певцов, танцоров и музыкантов, а я – перфекционист. Люблю слушать красивое, чистое музыкальное и вокальное исполнение и смотреть на безукоризненно отточенные движения танцоров. Да, я – циник и отрицать это не собираюсь.
Время тянется предательски медленно. Мне предстоит выбрать из конкурсантов самого талантливого, но все выступления сливаются в один разноцветно-музыкальный поток, вычленить из которого что-то запоминающееся никак не представляется возможным. После презентации своего номера каждый участник толкает мотивационную речь: рассказывает, для чего и как сильно он хочет ноутбук – главный приз этого мероприятия. Дурацкий конкурс. Почему мы не можем вручить подарки всем нуждающимся? Вряд ли для босса это такие существенные деньги.
А всё просто. Он и одним ноутбуком неплохо плюсов себе в карму заработает. Зачем дополнительные траты? Бизнес – циничный, расчётливый и далёкий от сострадания. А вся эта имитация благотворительности есть не что иное, как завуалированная самореклама и заискивание перед властями, которые, в свою очередь, отчитаются наверх о проведении благотворительного мероприятия и тоже получат плюсы в карму.
Конферансье объявляет следующий номер. Даже не слушаю. Какой смысл, если я всё равно не в состоянии запомнить имена и фамилии? Понадобится – помощница подскажет.
Морозов – тот ещё шутник. Надо же было додуматься послать судить этот конкурс меня! Я – бездетный и ещё очень далёкий от состояния, когда серьёзные взрослые дяди корчат нелепо-восторженные рожи и умиляются детскими песнями и плясками. Почему шеф решил, что я смогу всё это посмотреть-послушать, отобрать победителя и вручить ему главный приз?
Впрочем, на вопрос «почему» ответ как раз таки у меня имеется. Поскольку он послал меня в здешний филиал с проверкой, то какой смысл платить другому сотруднику, чтобы он тащился специально ради детского конкурса? Морозов же за копейку удавится, а так – явная экономия на командировочных.
Из-за его жадности мне приходится сидеть в импровизированном жюри и делать вид, что увлечён происходящим на сцене. Помощница Алла Сергеевна, которую мне выделили из благотворительного фонда, шепчет на ухо, пытаясь дать краткую справку по каждому выступающему ребёнку. Эта информация мне совершенно ни к чему. Какое мне дело до нищих и пьющих родителей, многодетных семей и матерей-одиночек? К рождению детей люди должны подходить ответственно. Если уж обзавёлся младенцем, то будь добр заработай ему на еду, одежду и что там ещё обычно детям покупают.
На сцену выходят мальчик с девочкой. Вероятно, брат и сестра, явно нерусские. Это наблюдение меня нервирует – с некоторых пор отношусь к ним с предубеждением.
Мальчик садится за рояль, а девочка подходит к микрофону и начинает петь. На удивление, исполнение меня не раздражает. Прикрываю глаза и слышу совсем другой голос… Голос моей боли. Голос девушки, которая так и осталась в том страшном лете десять лет назад. Эта малышка чем-то даже похожа на неё. И поёт очень хорошо для своего возраста – это очевидно даже неспециалисту.
Когда пара заканчивает выступление, мальчик подходит к сестре, берёт её за руку, и они кланяются. Он забирает у девочки микрофон и представляется.
- Меня зовут Арслан, а мою сестру – Эдже. Мы живём втроём с мамой. В школе учимся на отлично. Но мама много денег тратит на квартиру, еду и наши занятия музыкой. Она не может купить компьютер, он стоит слишком дорого. Поэтому во время карантина, когда все учились дистанционно, мы не смогли посещать онлайн уроки вместе с классом. Нам очень нужен ноутбук для учёбы. Вдруг снова будет карантин?
На меня смотрят две пары чёрных глаз, остро напоминающие мне о старой боли. Наверное, если бы у нас с Ней были дети, они были бы похожи на этих маленьких музыкантов.
Внезапно накатывает злость. О чём думают мамаши, когда бездумно рожают детей, не имея возможности дать им нормальное детство и образование? Ведь все участники, которые сегодня выступали на сцене, одинаково нуждаются в помощи, не могут полноценно учиться в школе в условиях карантина, да и питаются наверняка плохо и нерегулярно.
Алла Сергеевна шепчет на ухо:
- Давайте выберем эту пару? Дети очень талантливые, и в школе их хвалят. Мы регулярно следим за нашими подопечными и знаем все их проблемы. Семья хорошая, мать непьющая, без вредных привычек, но одинокая. Высшего образования нет, работа и зарплата – соответствующие. Живут на съёмной квартире. Там если есть чем накормить детей, то хорошо. А мать ещё оплачивает им занятия музыкой. Компьютер она им никогда не купит. И потом, их двое. Одним махом сразу двоих осчастливить можем.
Я тоже склоняюсь к тому, чтобы отдать компьютер именно им. Как ни крути, а выступление этого дуэта не оставило меня равнодушным. Снова смотрю на две пары чёрных глаз, так напоминающих мне о старой боли. И почему-то злюсь на их непутёвую мать, которая наверняка нагуляла их с каким-то нерусским. Где были её мозги, когда она ложилась с ним в постель? И я делаю свой выбор:
- Нет, мне больше понравилась та танцовщица, что была перед ними.
- Уверены?
- Абсолютно.
Участники выходят на сцену для объявления победителя и вручения призов. Я поднимаюсь к ним и оглашаю своё решение. Вручаю выбранной девочке коробку с ноутбуком, раздаю остальным участникам пакеты с утешительными подарками. Снова натыкаюсь на чёрные глаза, на сей раз полные слёз, и покидаю этот аукцион лицемерной щедрости.
Следующий день я, как и планировал, отлёживаюсь в номере. Выходить на улицу нет ни малейшего желания. Тем более, что погода портится, с утра моросит противный дождь. Не понимаю людей, которые восхищаются осенью, – на меня она навевает скуку и уныние. Что толку в ярких красках на деревьях, если через неделю вся красота будет лежать на земле, втаптываемая в грязь разномастными каблуками, а затем, как покойник, отправится в огромных чёрных пакетах на свалку?
Нужно собраться с мыслями по поводу проверки и поделиться зацепками с боссом. Пока никак не могу раскусить схему, по которой они выводят деньги из филиала. Что-то важное ускользает от меня и не даёт сложиться паззлу. Листаю документы, которые мне прислали на электронную почту из их бухгалтерии. Может, стоит вызвать из главного офиса экономиста себе в помощь? Всё-таки могут быть нюансы, которых я не улавливаю из-за отсутствия специфического опыта. Одно дело – поставки материалов и производство, другое – бухгалтерия и финансовый учёт. Но Морозову интуитивно кажется, что дело тут именно по моей части.
Долго раздумываю, стоит ли мне искать встречи с Айлин. Задать ей вопросы, не дающие мне покоя, или не рвать себе душу? Снять на ночь, чтобы в полной мере насладиться её телом и распрощаться с нежным образом лунного лучика, который я любил и оплакивал столько лет? Или забыть вчерашнюю встречу, будто её и не было, и продолжать жить со светлыми воспоминаниями о первой любви?
Затянувшаяся за годы рана снова кровоточит. Я растерян, дезориентирован, зол и никак не могу поверить в реальность происходящего. Почему она предала и бросила меня? Почему даже намёком не дала понять, что жива? Неужели мнение отца и оказалось для неё настолько важным, что даже после его смерти она предпочла стать второй женой какого-то рыночного торговца, лишь бы он был из своих? Зачем тогда дала мне надежду и согласилась на моё предложение?
Выбор даётся с трудом, и вечером я появляюсь в «Оливере». Ресторан и вправду дорогой, обставлен со вкусом и по антуражу ничуть не уступает столичным. Уютно, чисто, дорого, с лёгким изыском и невульгарно. Довольно многолюдно. Меня провожают к забронированному столику и приносят меню.
Играет живая музыка. Волнуюсь, предвкушая нашу встречу с Айлин.
У меня нет плана действий, не знаю, что буду говорить ей, о чём расспрашивать в первую очередь. До разговоров ли нам будет? Полагаюсь на интуицию и здравый смысл. Приходится постоянно напоминать себе, что она – уже не та нежная принцесса, образ которой никак не идёт из головы.
Пытаюсь понять местную систему предоставления интимных услуг. Девушек из эскорта замечаю сразу. Опытным взглядом выхватываю их из пёстрой массы посетителей. Айлин среди них нет, что логично, если она будет петь.
Для начала решаю сделать заказ. Пока общаюсь с официантом, народ в зале оживляется, слышу дружные аплодисменты. Поднимаю голову и снова превращаюсь в соляной столп.
Лина выходит на сцену. Она в красивом длинном тёмном платье с непокрытой головой. Чёрные волосы собраны на голове в причудливую высокую причёску. Шея и плечи открыты. Её отец, небось, в гробу переворачивается, глядя с небес на её внешний вид. Потому что она – ходячий секс, несмотря на то, что одета по нашим меркам довольно скромно.
Когда-то Айлин носила только свободную закрытую одежду и никогда не снимала хиджаб. Лишь однажды я видел её волосы и обнажённое тело…
Она всё такая же тонкая и изящная… Яркий вечерний макияж делает её мало похожей на ту девочку, которую я полюбил много лет назад, но выгодно подчёркивает её красоту. Она изменилась, стала совсем другой. Передо мной – роскошная взрослая женщина, которая, несомненно, знает, какое впечатление производит на окружающих, умеет себя держать и пользоваться своей привлекательностью.
Неужели это и есть та скромная девочка, которая с ужасом наблюдала за распущенными сверстниками и постоянно твердила: «харам»?
Как она поёт! Её потрясающий чувственный голос можно слушать бесконечно. Воспоминания наваливаются лавиной. Теряюсь в них и не понимаю, где реальность, а где – мои фантазии о прошлом.
Я хочу её. Такую – красивую, яркую, совсем другую, которую я никогда не знал. Хочу обладать её телом и заглянуть в душу. Нет-нет, я не надеюсь найти там лунный лучик, чувствую, что меня ждёт там непроглядная темнота. Но мне критически важно увидеть её и утонуть в ней. Не представляю, останется ли моя жизнь прежней после этой ночи, но здесь и сейчас я одержимо хочу её.
Вызываю управляющего.
- Тарас, – читаю имя на бейдже, – сколько она стоит? – киваю в сторону сцены.
- Боюсь, я должен вас разочаровать. Понимаете, Айлин – певица, она… не оказывает такого рода услуги. Но мы можем предложить вам большой выбор девушек, даже подобрать похожую.
- Нет, я хочу именно её.
- Простите, но это невозможно.
- Я не спрашивал, возможно ли. Я спросил, сколько? Сколько я должен заплатить, чтобы тебе стало интересно организовать мне её сольный концерт тет-а-тет сегодня ночью?
- Боюсь, я не смогу…
- Сможешь, – уверенным движением достаю из портмоне пачку купюр. – Надеюсь, этого достаточно?
Да за эти деньги я могу купить всех местных девиц оптом! Знаю, что схожу с ума, но я должен заполучить Айлин!
Айлин. Наши дни
«Меня это не интересует. Ты пойдёшь со мной, я тебя купил», – слова болезненно хлещут по сердцу. За почти три года работы в ресторане я и не такое слышала. Но от Лёни эти слова причиняют особую боль. Вчера, когда пьяные одноклассники несли всякую ахинею, было обидно, но терпимо. А сейчас – дышать перестаю, потому что каждый вдох даётся с трудом, обжигая внутренности лавиной отчаяния.
Десять лет… Десять лет назад он бросил меня на произвол судьбы. Я поверила ему, а он подставил меня, не побеспокоился о моей безопасности, крыше над головой и угле для ночлега. Бросил, не предложив никакой помощи, ни разу за эти годы не появившись в моей жизни.
Я так молилась, чтобы он нашёл меня и спас из того ада, в который периодически сталкивала меня судьба, но Бог не помогает грешницам…
И вот теперь Лёня стоит в нескольких шагах и уверяет, что купил меня. Тарас уже не первый раз берёт у клиентов деньги, вынуждая меня саму отбиваться от мужчин, которые считают, что им принадлежит весь мир.
Как же я устала от этой грязи и безысходности…
Тринадцать лет назад
Спускаюсь на кухню выпить воды. В коридоре свет приглушён, в доме тишина – уже очень поздно. Внизу в папином кабинете слышатся голоса. Мама всхлипывает, а папа говорит что-то на повышенных тонах. Знаю, что любопытство – грех, но ноги сами несут меня к дверям кабинета.
- Эмин, я боюсь! Неужели ты думаешь, что за границей они нас не достанут?
- Я не буду упрямиться и рисковать, как Осман, отдам им всё, что они хотят. Надеюсь, после этого они оставят меня в покое.
В темноте его голос звучит очень зловеще. Нам угрожает опасность? Смерть дяди Османа и его семьи не была случайной?
- Марьям, собери только самое необходимое. Всё должно выглядеть так, будто ты едешь с детьми на родину навестить родных. И никому ни слова!
- А ты? Эмин, я боюсь за тебя!
- Я приеду позже, когда улажу тут все дела. В случае чего, твой брат не оставит тебя.
Слышу, как мама плачет, а отец успокаивает её, и страх пронизывает меня от головы до кончиков пальцев. Забываю, зачем шла на кухню, и убегаю в свою комнату.
«И никому ни слова!» – папины слова стучат в висках. Это значит, что я не смогу попрощаться со своими любимыми подругами и учителями? А как же занятия музыкой?
Переезд в другую страну пугает меня. Мы много раз ездили навестить маминых родных, и я имею представление о жизни там. Не скажу, что мне не понравилось, но слишком много отличий от нашего привычного уклада. В чём-то больше свободы, в чём-то больше риска и опасности.
Есть ли там такая же женская школа? Позволит ли мне отец учиться? Смогу ли я продолжать заниматься музыкой и вокалом? Я совсем не знаю их языка. Батур давно учит русский наряду с английским, потому что папа считает, что это необходимо для его будущего бизнеса. И я бы тоже хотела, но родители уверяют, что для девочки это – лишнее.
Наутро мама ничего нам не говорит, а я помню папино предостережение и тоже молчу. У меня очень умный отец, он всё правильно решит, нужно только слушаться и выполнять все его требования. Пытаюсь вести себя, как ни в чём не бывало, но удаётся мне это плохо. Учительница вокала замечает мою нервозность, но, к счастью, объясняет это женскими днями и не ругается.
Дома всё идёт, как обычно, и даже начинает казаться, что тот ночной разговор мне приснился. Но спустя несколько дней отец неожиданно говорит:
- Дети, через полчаса мы едем в аэропорт. Вы с мамой летите в гости к дяде Юнусу.
И я понимаю, что вот оно – начинается то, о чём разговаривали родители ночью в кабинете.
Что можно собрать за полчаса? В панике разбегаемся по комнатам, хватаем хотя бы самое необходимое. Чувствую, что не вернусь сюда, поэтому стараюсь запихнуть в рюкзак самые дорогие моему сердцу вещи. На лицах брата и сестры я вижу недовольство, но никто не осмеливается озвучить его вслух. В нашей семье принято, что распоряжения отца не обсуждаются.
Ровно через полчаса с небольшими рюкзаками и одним чемоданом на четверых мы стоим во дворе и ждём, пока шофёр выводит машину из гаража. Батур и Дерья думают, что мы летим ненадолго, как обычно – на неделю или около того. Я же подозреваю, что на сей раз мы задержимся там намного дольше, но не решаюсь уточнять у взрослых. Отцу виднее.
В самолёт мы садимся с двумя папиными охранниками. Они сопровождают нас по всему пути к дому маминого брата, а потом сразу возвращаются обратно.
На новом месте поначалу всё идёт, как обычно, когда мы приезжаем сюда в гости. Нас даже размещают в те же комнаты, что и всегда. С прислугой мы уже знакомы, правила этого дома нам известны. Только теперь повсюду нас сопровождает охрана, которую дядя Юнус нанял специально для нас.
Кроме того, он нанимает нам учителей русского языка. Батур занимается отдельно, поскольку у него уже хорошие знания, а мы с сестрой начинаем с самых азов. Мне легко даются гуманитарные предметы, я схватываю языки буквально на лету, но всё равно русский кажется сложным, намного труднее английского.
Нам так никто и не говорит, как долго мы пробудем в гостях. Брат начинает что-то подозревать, а я – всё больше волноваться за папу. Прошу маму нанять мне учителя музыки и вокала – музыка меня всегда хорошо отвлекает от переживаний. Но она мне отказывает, ссылаясь на отсутствие распоряжений отца на этот счёт. Она никогда не делает что-либо, не посоветовавшись с ним. Но через несколько дней мне привозят электронное пианино, тем самым разрешая заниматься музыкой хотя бы самостоятельно. Становится окончательно понятно, что возвращаться на родину в ближайшее время мы не планируем.
Вечером папа зовёт меня к себе в кабинет.
- Айлин, я выбрал тебе жениха. Зияд Джафаров – человек очень достойный и богатый. С ним ты будешь в достатке и полной безопасности. Это – отличная партия для тебя, о лучшей даже и мечтать невозможно! Думаю, скоро он пришлёт сватов, и через пару месяцев сыграем свадьбу.
- Папа, но он же старый!
- Доченька, ну почему же старый? Ему всего тридцать пять.
- Он старше меня на семнадцать лет!
- Так это замечательно! Взрослый, опытный, внимательный – то, что надо молодой девушке. Не то, что молодые юнцы, которые не знают толком, как с девушками обращаться. Кстати, его сестра закончила университет и работает, так что, может, он и тебе разрешит продолжить обучение, – папа знает, на что надавить.
А мне даже и возразить ему на это нечего. Потому что это – конец… Крах всей моей жизни…
Как ни пытаюсь примерить на себя роль жены этого богатого мужика, никак не получается. Даже в мыслях он вызывает у меня панику и отвращение. Как бы сильно я ни любила родителей, я не могу согласиться на этот брак. И что же мне делать?
Несколько дней проходят в мучительных раздумьях, панике и отчаянии. Я ведь знала, что будет именно так – папа подыщет мне богатого и перспективного мужа из наших. Но почему-то именно сейчас, когда из абстрактного мужа в отдалённой перспективе он превратился во вполне конкретного мужчину, моя душа особенно остро не приемлет этот брак.
Не могу ничего изменить, не могу повлиять на решение отца… Не могу противиться ему или отказаться. Но и без Лёни я жить не могу. Мне не с кем посоветоваться, некому излить душу. Что же мне делать? Я должна принять решение сама. Жизнь или смерть…
На встречу с любимым иду на дрожащих ногах. Он ведёт меня к себе домой, пока мама с отчимом на работе. От страха я на грани обморока. И хотя Лёня старается быть нежным и всячески подбадривает, мне это ни капельки не помогает. Кажется, я лечу в бездну…
Осознание того, что натворила, погружает в ужас. Я ещё жива, но душа уже горит в адском пламени.
Однако это не конец моего кошмара. Самое трудное ещё впереди – мне предстоит признаться во всём отцу. День за днём выжидаю подходящий момент, но папа то занят, то возвращается домой в плохом настроении. С Лёней с тех пор мы видимся лишь однажды мельком, и я прошу его подождать ещё немного.
Ничего не могу с собой поделать – продолжаю тянуть с разговором, опасаясь папиного гнева и откладывая свой судный день… Я не переживу этот ужас…
Отец, словно почуяв неладное, усиливает мою охрану. Хотя, что меня стеречь, если я дальше нашего двора никуда не выхожу, собираясь с духом и продумывая слова для признания.
Когда тест показывает две полоски, у меня начинается истерика. Интуиция подсказывает, что у нас с Лёней ничего не получится, и это конец… Но что мне делать дальше – не представляю совсем. Я в тупике! Выхода из него нет…
Лежу на кровати, орошая подушку своими слезами.
- Лина, что случилось? – вздрагиваю от неожиданности, услышав голос сестры. Не заметила, как она вошла.
Не отвечаю. Как объяснить сестре, что я лечу в бездну ада?
- Лина, хочешь, я маму позову? – голос Дерьи звучит озабоченно.
- Не надо, я сейчас успокоюсь… – только мамы мне сейчас не хватает!
Мне бы с Лёней увидеться, подпитаться от него уверенностью и спокойствием… Только кто меня пустит к нему?
Немного успокаиваюсь, чтобы не пугать сестру, и иду в ванную умываться. Оборачиваясь, обнаруживаю, что тест выпал из кармана и лежит на кровати. Дерья заметила его? Меня окатывает ужасом. Если она его видела, то может рассказать маме, а та непременно сообщит отцу.
Конечно, уверенности, что сестра заметила тест, нет. Она вполне могла не обратить внимания или не понять, что это. Всё-таки ей только пятнадцать – в её возрасте я вообще ничего не знала о беременности и тестах.
Привожу себя в порядок и решительно спускаюсь, чтобы поговорить с отцом. Дольше тянуть невозможно. Но у него, как назло, какие-то гости, и разговор снова откладывается. Зато Батур огорошивает меня новостью, что в четверг приедут сваты. Осталось всего три дня! Утром отец уезжает до того, как я встаю. И снова я вынуждена ждать своего суда.
А вечером начинается ад… Как я и боялась, родители узнают от сестры о моей беременности. Мама рыдает, папа мечет молнии. Когда меня зовут к нему в кабинет, моя участь уже предрешена. После гневной тирады отец выносит вердикт:
- Завтра приезжает Юнус с семьёй, нужно его встретить, как ни в чём не бывало. А послезавтра с утра поедешь с матерью в клинику. Марьям договорится, чтобы тебе сделали аборт и заштопали.
Нет, пожалуйста, только не это! Лучше убейте меня! Выражение моего лица папа истолковывает по-своему. Его голос смягчается.
- Не переживай, дочка, восстановят твою невинность. Молись, чтобы врачи сработали ювелирно и Джафаров не догадался о твоём позоре. Надеюсь, это послужит тебе хорошим уроком, и ты больше ничего не выкинешь.
- Эмин, а как быть с Дерьей? Она может проболтаться.
- Придумай что-нибудь. Объясни, что тесты в этой стране не всегда качественные, что у девушек бывают гормональные сбои. Что ты отвела Айлин к врачу, и тот подтвердил её девственность и назначил лечение. Ну не мне тебя учить! Будь изобретательной.
- Знаешь что, Лина, ты тут оставайся пока на хозяйстве, а я в город поеду. Неспокойно мне что-то. Крупа есть, овощи на огороде – голодная не останешься. Ворота и калитку запри и никуда не выходи. Кур покормить не забудь и воды собаке подливай – больно жарко днём.
Боюсь оставаться тут одна. Через забор любой запросто перемахнёт во двор. Замки выглядят совсем хлипкими, дверь какая-то бутафорская. Решёток на окнах нет, никакой охраны. Кто захочет – легко заберётся в дом. А у меня даже телефона нет, чтобы вызвать полицию в случае необходимости. Но я должна ждать тут Лёню, поэтому с тяжёлым сердцем соглашаюсь.
Он не может не приехать, нужно только запастись терпением. Он много раз говорил, что любит меня, и обещал жениться, а потому не откажется от меня. Может, за ним сейчас следят папины охранники, он боится привести их за собой и выжидает удобный случай.
Тамара собирается на автобус.
- Поеду Дилю искать. Домой к ней наведаюсь, может, соседи что расскажут. В крайнем случае, на работу схожу.
- Только вы меня, пожалуйста, отцу не выдавайте!
- Не бойся. Я уже как-то раз заезжала к ней в ваш дом, когда ключи взять забыла, так что мой визит вряд ли кого-то удивит.
Тамара отсутствует почти неделю. Моё беспокойство давно достигло максимум и теперь калёным железом выжигает меня изнутри. Панически боюсь, что она не вернётся, и тогда я останусь тут совсем одна. Что мне делать? Как долго я смогу оставаться тут?
Когда возвращается хозяйка, радостно бросаюсь ей навстречу. И разверзаются врата ада…
Она рыдает и толком не может объяснить, что случилось, но понятно – что-то очень страшное. Пытаюсь её успокоить, а когда Тамара начинает говорить, я просто не могу поверить ни одному слову.
- На следующий же день, когда ты приехала, в твоём доме что-то взорвалось. Говорят, бытовой газ. Но дом-то огромный, а там камня на камне не осталось. Разве ж от обычного газа мог быть такой взрыв? Наверняка какие-то криминальные разборки. В городе всякое говорят про твоего отца и какие-то махинации…
- Тамара, так что с Дилей и моими родителями?
- Погибли! Все они погибли! Девятнадцать трупов насчитали. Но это неточно – некоторых разметало на куски. Родственников-то никого нет. Похоронами какой-то вроде как знакомый твоего отца занимается. Обряд и всё такое.
- Мне нужно ехать!
- Куда ты поедешь? И что ты там будешь делать?
- Ну… Я не знаю. Попрощаться, похоронить надо. А может, кто-то выжил? Кого-то дома в тот момент не было, как меня.
- А ты не думала, что убрать хотели не только твоего отца, но и всю семью? Иначе зачем было дом взрывать? Куда проще взрывчатку под машину заложить, например. И теперь эти люди, возможно, охотятся за тобой. Нельзя тебе туда сейчас ехать, опасно.
В памяти всплывают слова отца, подслушанные ещё на родине.
- В Турции у меня был дядя Осман, папин старший брат. Его убили вместе со всей семьёй. Тоже взрыв, – перехожу на шёпот, прикрывая ладонью рот. – Я случайно услышала об этом, когда попить выходила ночью. И папа сказал, что отдаст им всё, а взамен они оставят его в покое. И мы уехали сюда, уже три года прошло с тех пор.
- Вот видишь, нельзя тебе туда ехать, никак нельзя.
- Да, пожалуй, Вы правы, – приходится соглашаться. – Но папа в последнее время охрану сократил, чувствовал себя в безопасности. Может, это и вправду газ?
- Может, газ, а может, и нет… Полиция разберётся, если захочет. Ладно, давай помянем наших близких. Дилечку… – Тамара опять начинает плакать.
Она ещё что-то говорит, накрывает на стол, достаёт водку… А я будто и не здесь вовсе. Голову сверлит мысль, что я в тупике… Восемнадцать лет я прожила, выполняя папины распоряжения. Моей главной задачей было слушаться и не проявлять инициативу. Думала, что сбегу, выйду замуж за Лёню – и он будет управлять всем, как старший в семье. А как мне жить теперь? Кто скажет, что мне делать? Кто защитит меня? Как я буду без мамочки, без Батура с Дерьей?
Реву… успокаиваюсь и снова реву. День смешивается с ночью. Не вижу никаких ориентиров, не знаю, куда мне двигаться и что делать. Я, словно плот в открытом океане, который болтается на волнах далеко от берега. Ужас, липкий и зловонный, расползается по всему телу, сковывая движения и парализуя мысли… Я не умею жить одна. Не выживу, не выдержу, не справлюсь… Паника…
Дилю хоронят в закрытом гробу. Тело обгорело настолько, что опознать удалось только по ДНК. По словам Тамары, остальные обгорели не меньше. Многие оказались в эпицентре взрыва, тела разметало на куски, и медицинские эксперты с трудом смогли определить, кому они принадлежат. Сколько ни пытаюсь представить своих родных в таком виде, не получается. В голове не укладывается, сердце верить отказывается...
- Лина, я сегодня с местным фермером говорила, – тормошит меня Тамара. Она куда быстрее, чем я, смогла взять себя в руки. – Учётчица ему нужна. Ответственная, порядочная. Платит… ну, в общем, как всем. По вашим городским меркам – копейки, наверное. А для села – нормально.
Смотрю на неё невидящим взглядом. Слова слышу, каждое понимаю, а в предложения не складываю и смысл не улавливаю.
- Говорю, раз ты тут у меня надолго, то надо бы тебе на работу устроиться. Не потяну я двоих сама, да и тебе отвлечься не помешает.
Айлин. Наши дни
Кручу в руках Лёнину визитку. Красивая, дорогая. Сразу видно, что он – не простой мальчик на побегушках. Высоко поднялся. Может, ему всегда нужны были только деньги? А когда убили отца, и я осталась ни с чем, то он сразу утратил ко мне интерес.
Когда-то я была, как говорили, «мажоркой» – дочерью богатого бизнесмена. Другие дети из обеспеченных семей нас с братом уважали, считали равными. А бедняки, наверное, завидовали. Если Батура не было рядом, они то и дело норовили сделать мне какую-то мелкую пакость, подставить перед учителем или осмеять при других одноклассниках. Я была удобной мишенью – плохо говорила и понимала по-русски, с трудом решала математику, а физика казалась мне чем-то непостижимым.
На родине я училась в частной школе для девочек. Классы были малокомплектные, контингент – одинакового социального статуса. В гимназии всё оказалось совершенно иначе. Поэтому я не сразу смогла сориентироваться тут, поначалу постоянно нервничала и боялась что-то сделать или сказать не так.
Впрочем, мажоры тоже изрядно трепали нервы своим оппонентам, и брат легко ставил на место выскочек, которые осмеливались меня задирать. Помню, с каким презрением отзывался Батур о «нищебродах». И только Тагир вызывал у него уважение своими спортивными победами. Мне он тоже нравился. Приятный парень, правильный, воспитан был хорошо и всегда вставал на мою защиту. Интересно, удалось ли ему стать чемпионом?
Кусочек картона обжигает пальцы, а воспоминания – душу. Какой нелепый привет из прошлого…
Забавно… Я ничего не слышала о Лёне десять лет. Одноклассники, на которых я периодически натыкаюсь в этом городе, никогда его не упоминали. Впрочем, общаемся с ними мы редко, в основном, по разные стороны от прилавка.
Эдже четвёртый день горит. Арслан тоже температурит – они всегда болеют вместе, но, к счастью, сын обычно выздоравливает быстро. А ещё этот жуткий кашель. Неужели она подхватила вирус, которым сейчас всех пугают? Поход в аптеку значительно облегчает мой кошелёк, деньги тают на глазах. Завтра предстоит сделать Эдже компьютерную томографию и тест на вирус – снова немалые траты. Впрочем, это – ерунда, я ещё заработаю, лишь бы дочка поскорее поправилась.
О себе даже не думаю – страшно. Я постоянно контактирую с больными детьми. Если свалюсь с вирусом, кто за меня встанет за прилавок в магазине? Света, напарница, уже несколько дней на больничном. Если у неё диагноз подтвердится, то мне придётся работать за двоих минимум три недели. Как выдержу это физически – представляю с трудом. А ещё ведь по вечерам выступления в ресторане.
Может, всё-таки затолкать поглубже свою гордость и позвонить Лёне? Он сказал, что до завтра будет в нашем городе. Расскажу ему о детях, попрошу немного денег на лечение Эдже. Мне сейчас любая сумма была бы подспорьем и подушкой безопасности на случай моей возможной болезни.
Гложут сомнения. Вдруг он меня оскорбит и откажется признавать детей? Если раньше, когда в любви мне клялся, не захотел помогать, то теперь, наверное, и подавно отфутболит. Где я, а где он? Разные вселенные. Я для него – всего лишь женщина на одну ночь. Наверное, если бы не увидел меня в ресторане, то и не вспомнил бы.
Уговаривая себя умерить гордыню, несколько раз беру визитку в руки и порываюсь набрать номер телефона. Но каждый раз что-то останавливает. Как это унизительно! Десять лет назад он отказался от меня и детей, с лёгкостью вычеркнул нас из жизни в самый трудный момент. А теперь неожиданно возник и унизил попыткой склонить меня к интиму за деньги… Даже не поинтересовался при встрече, кто у нас родился! Сомневаюсь, что он станет мне помогать…
Эдже становится легче лишь после недели уколов. На поправку она, как обычно, идёт медленно. Хорошо, что Арслан уже чувствует себя абсолютно нормально и может поухаживать за сестрой. С тех пор как умерла соседка баба Клава, мне даже некого попросить присмотреть за ними, пока я на работе.
Заболеваю, когда кажется, что опасность миновала. Сначала болезнь похожа на небольшое недомогание. Температура невысокая, слабость. Несколько дней продолжаю ходить на работу – даю возможность хозяину подыскать временную замену. Стою за прилавком в маске, соблюдаю дистанцию и меры предосторожности. Выстоять двенадцать часов оказывается почти невыполнимой миссией. Но мне удаётся выдержать и даже отработать два вечера в ресторане. На третий я падаю с ног.
Температура подскакивает резко, начинается кашель. С каждым днём становится всё хуже и хуже. Семейный врач ругает меня за то, что так и не сделала прививку. Каюсь, есть за мной такой грех. Почему-то казалось, что это необходимо только старикам и группе риска, а мне, молодой и здоровой, – зачем?
Антибиотики не помогают, спустя неделю дышать всё тяжелее. Паникую: вдруг умру? Что будет с детьми? Меня трясёт – то ли от температуры, то ли от нервов. Дети ухаживают за мной, в последние дни даже еду себе готовят сами – у меня совсем нет сил. И некого просить о помощи. После отъезда Рафика тут не осталось никого из близких. А новыми друзьями, кроме Светы, я так и не обзавелась.
Всё ещё надеюсь, что молодой организм справится, но ночью начинается кошмар. Кое-как с Арсланом мы вызываем «скорую», она долго не едет. Врачей помню совсем смутно. В голове крутится только одно: «это конец». Последние силы трачу на то, чтобы нащупать визитку и вложить её в руку сыну.
- Позвони, скажи, что от меня. Он поможет, – хриплю, шиплю, едва выговариваю. Хочу добавить, что Лёня – их отец, но не удаётся.
Леонид
Инга продолжает выговаривать мне на повышенных тонах. Этот разговор злит всё сильнее. Почему я должен терпеть её бесконечные претензии и придирки? И ведь бывают же тихие, спокойные жёны, без гонора и наездов, а меня, похоже, угораздило выбрать из всех самую склочную.
- Послушай, Лёня, мы сделаем так, как я сказала, других вариантов нет. Тебе нельзя ссориться с моим папой.
- Инга, это ты меня послушай! Не надо мне ставить ультиматумы. Я сыт ими по горло!
- А я сыта по горло твоей работой!
Звонит телефон. Номер незнакомый. Неужели проверяющие что-то накопали на заводе Волынского? Этого ещё не хватало! Праздники на носу, а налоговики людям жизни не дают…
- Ну давай, ответь! Это же наверняка по работе! Тебе же это куда важнее, чем я и наша семья!
- Инга, не перекручивай, – тру переносицу. День ещё не успел начаться, а я уже устал. – Моя работа важна мне точно так же, как тебе – твоя. В тысячный раз повторяю, что плясать под дудку твоего отца и перекраивать график своих командировок по его прихоти я не собираюсь!
Телефон всё надрывается. Какая глупая мелодия! Наверное, я был не в себе, когда поставил её на входящие.
- Да! – рявкаю в трубку, надеясь благодаря звонку прекратить пустой спор с женой.
- Здравствуйте! – на другом конце детский голос.
Какой-то ребёнок ошибся номером? Или балуется? Сбрасываю. Мне сейчас точно не до шутников.
- Что ж ты так быстро отключился? Или это любовница? – иронично выговаривает жена, и я уже жалею, что не поддержал разговор с хулиганом.
Разворачиваюсь и выхожу из комнаты, хлопнув дверью. Как же мне всё это надоело!
Телефон снова звонит. И опять этот номер. Что за ерунда? Поднимаю трубку с намерением выплеснуть на шутника всю накопившуюся с утра желчь.
- Да!
- Здравствуйте, – снова детский голос. – Это Леонид Матвеевич Воронцов?
Он знает меня по имени? Любопытно. Всегда думал, что телефонные хулиганы набирают все номера подряд.
- Слушаю!
- Меня зовут Арслан Кара, мне нужна ваша помощь. Моя мама Айлин сказала, что вы поможете.
В голове по-прежнему сражаются аргументы нашего спора с Ингой, поэтому не сразу до меня доходит смысл слов этого ребёнка. И тем более, я не настроен ни на какие благотворительные жесты, а потому слово «поможете» действует на меня, как красная тряпка на быка.
- Кто? Какая мама?
- Айлин Кара. Она сказала…
Мозг всё-таки включается в наш разговор.
- Айлин? А почему она сама не позвонила?
У Лины есть ребёнок? Впрочем, в этом нет ничего удивительного. За десять лет можно было и пятерых спокойно родить.
- Её забрали в больницу.
О, знакомая песня. Знаю я эти разводы с больницей. Небось, нашёл у матери мою визитку и решил подзаработать. Интересно, Айлин в курсе, чем промышляет её отпрыск? А может, сама является инициатором этого развода? Хотя не думаю… Она продинамила меня, а теперь послала ко мне своих детей? Дикость какая-то.
- И что же с твоей мамой случилось? – пытаюсь поддержать разговор в надежде поймать его на лжи.
- Я не знаю. Она болела, болела, а потом ей стало совсем плохо, и мы вызвали скорую. И её увезли.
- А ты, значит, её сын?
- Да, меня зовут Арслан.
- И какой помощи ты от меня ждёшь?
Ясно какой – денег просить будет.
- Я не знаю, что нам делать, мы одни, и нам страшно. А мама не берёт трубку!
- Вы? Ты с кем?
- Я и моя сестра.
Складно поёт. Я бы поверил, если бы не знал, что это развод.
- И что вы от меня хотите? Я нахожусь в столице, далеко от вас. Даже если бы я захотел помочь, как бы я это сделал? Мальчик, передай маме, чтобы она поискала другого благотворителя.
- Но мама не берёт трубку! А мы не знаем, что нам делать! – в голосе отчаяние. – Мама сказала, что вы нам поможете!
Хорошо играет, молодец. Станиславский бы одобрил.
- Мальчик, ну чем я могу вам помочь? Я слишком далеко от вас. Попросите соседей. В конце концов должны же быть в вашем городе какие-то социальные службы на такой случай!
- Лёня, так что мне ответить отцу? – Инга заглядывает ко мне в кабинет и показывает на телефон, который держит возле уха.
- Всё, не могу больше говорить, – сбрасываю звонок. – Инга, я всё сказал, – отвечаю как можно более спокойным тоном, хотя внутри всё клокочет. – Я еду сразу после праздников в Китай, и это не обсуждается. У нас миллионный контракт. Я не буду переносить переговоры из-за прихоти твоего отца, это просто смешно. Неужели он не переживёт без моего присутствия на его юбилее?
- Ну ты и свинья неблагодарная, Воронцов!
Как же я устал от её ненасытного папаши, который решил, что может мною помыкать! Согласен, когда мы с ним только познакомились, я был всего лишь мозговым центром будущей корпорации Морозова, без копейки за душой. Но мы попали в правильную струю и быстро раскрутились. Да, не без поддержки Жаркова, но пусть он выставляет счёт своему другу Морозову – я-то тут при чём?