Двойной без сахара

Глава 1 "Неприятный разговор"

– You little bitch! (Ах ты сучка!)

Нет, Лиззи не закричала, она даже не повысила голос. Вино в бокале плескалось сильнее её эмоций. Во мне же кровь подошла к порогу закипания. Я выскочила за порог и уже с улицы услышала это её заключение.

Если бы Лиззи просто назвала меня сучкой, я бы не обиделась, потому что в каждой бабе стервозность заложена от рождения, а вот неблагодарной я себя не считала. Слова прозвучали пощечиной, и именно поэтому я шарахнула в ответ дверью.

Она вытащила меня из дерьма, в котором я плавала несколько лет, пока мои питерские друзья поголовно считали, что я купаюсь в шоколаде,  и была благодарна Лиззи от всего сердца. Сейчас же от всего сердца ненавидела ее за незаслуженное оскорбление. Однако если бы Лиззи отставила недопитый бокал и вышла на улицу,  где я бестолково топталась уже минут пять, моя ненависть рассеялась бы, подобно утреннему туману. Но Лиззи не вышла ко мне. Теперь если я открою дверь первой, то как бы соглашусь с тем, что я и есть неблагодарная сучка.

На дворе была ночь, и туман только начинал зарождаться над озером. Холод быстро пробрался под тонкие, пусть и длинные, рукава трикотажной футболки, и, не имея возможности вернуться в коттедж, я решила согреться ходьбой. Начинать отпуск со ссоры — дурной знак, а с простуды — еще худший. Я шмыгнула носом и поняла,  что чуть было не разревелась перед женщиной, не признающей чужих чувств. Обида была сильной, но не той, от которой ревут в три ручья.

Проходя мимо машины, я заметила на сиденье шерстяную кофту, купленную в Дублине, и, не надеясь на удачу, дернула дверцу, и чудо — машина оказалась не запертой. К концу второго дня в Ирландии Лиззи успела позабыть необходимую в Сан-Франциско осмотрительность.  Проверив, что она не оставила ключи в зажигании, я взяла кофту и попыталась закрыть машину, но без ключей умная железяка отказалась мне подчиниться.  Бог с ней, в этой глуши ни души.

Шерсть согрела меня, но не заставила отказываться от прогулки. Я давала Лиззи время одуматься, а себе — остыть. Она груба в оценках,  но дальше “дуры” в приписываемых мне эпитетах раньше не заходила,  и я пропускала мелкие оскорбления мимо ушей, а тут взяла и хлопнула дверью. Однако все еще можно вернуться и не превращать неприятный разговор в открытую ссору. Вопрос только один — почему это должна сделать я? Почему она спокойно позволила мне уйти? Неужто была на сто процентов уверена, что я тут же открою дверь, возьму свой бокал и осушу до дна.

Увы, шарахнуть его о стену я бы не смогла. Все же в съемном доме с бокалами следует обращаться нежно. То же касалось и засовов на окнах, которые Лиззи только что едва не обломала, желая пустить в дом дивный ирландский воздух. Но особенно лелеять следовало все же входную дверь. Я успела отметить, что та держится на соплях, и новую вспышку моего гнева может и не пережить.

Я шла вдоль берега,  путаясь в траве — почва под ногами стала топкой,  и я начала бояться,  что промочу ноги. И все равно не повернула назад — в самом деле, не сидеть же в машине,  как обидевшаяся школьница. Дорожка где-нибудь да закончится. Чтобы переплыть озерцо,  нужна лодка, и потому вряд ли кто-то протоптал вокруг него кольцевую дорожку. И даже если та имеется,  я не собиралась возвращаться домой под утро по колено в грязи. И вообще возвращаться под утро не входило в мои планы. Мне хотелось спать.  Безумно. Завалиться в постель и проспать пятнадцать часов кряду. Вот такими были мои планы на вечер, пока Лиззи не открыла рот.

Я не была готова к очередному промыванию мозгов на предмет того, что мне следует делать со своей жизнью. Для подобного разговора не нужно было менять калифорнийское солнце на ирландский дождик. Не для этого меня заставили десять часов корчиться в кресле самолета!

— Тебе понравится в Ирландии.

Лиззи нисколько не сомневалась в этом! Она никогда и ни в чем не сомневалась. Особенно, когда это касалось меня!

— И ты наконец примешь решение о своей дальнейшей карьере!

Между этими фразами было больше, чем десять часов.

— Почему бы не полететь на Гавайи? — спросила я еще на тихоокеанском побережье.

Это был нормальный вопрос, ведь излюбленным местом отдыха Лиззи уже много лет оставался Мауи. Однако вместо ответа она спихнула меня с кровати, заставив вытащить чемодан и собрать вещи. Я вовсе не хотела моря и солнца, но и не понимала, какую прелесть можно узреть в дожде, который в Ирландии лил каждый день.  В родословной Лиззи точно отсутствовали ирландские корни, а я всей своей петербургской душой ненавидела дождь. Так какого черта я должна наслаждаться маленьким домиком на таком же маленьком озере?

Да, закаты здесь обязаны быть великолепными. Первый, увы, мы обе продрыхли без задних ног. И на них, возможно, можно потратить пару-тройку холстов. А что потом?

— I gonna love it. I should love it! (Тебе понравится. Тебе должно это понравиться! )

Я, кажется, давно позабыла, что хочу. Зато четко знала, что должна. Лиззи напоминала мне об этом ежедневно, начиная с утренней йоги и заканчивая вечерним душем. Да, моя жизнь была расписана по минутам, не оставляя и секунды на размышление, а что делать дальше? И вот сейчас Лиззи заявила, что привезла меня в Ирландию, чтобы я месяц делала то, что хочу. И наконец поняла, чего именно хочу от жизни. Черт возьми! Она швырнула мой чемодан в дальнюю спальню, дав понять, что ее кровать мне еще надо заслужить.

В тот момент я была слишком уставшей, чтобы спросить, почему? Нет, я спросила: мой взгляд всегда красноречивей бессвязных английских фраз. И тогда она шепнула в самое ухо:

— He's a Catholic, stupid you! (Он католик, идиотка!)

Кто бы мог подумать! Лиззи заботит впечатление, которое она произведет на мужика, сдавшего нам дом. Неужели? Он старше меня и младше ее, с небольшой сединой в волнистых светло-коричневых волосах, явно требовавших похода к парикмахеру, который, впрочем, в этой дыре мог быть нарасхват. Парикмахер и этот мужик одинаково. Темно-синие джинсы, ботинки вместо кроссовок, обтягивающая теплая футболка с длинным рукавом. Может, в его теле присутствовали пару лишних килограмм, но для деревни он являл собой эталон престарелого холостяка. Да, я увидела пустой палец, когда он доставал из багажника чемодан.

Хозяин предложил перенести наши вещи из машины в дом. Я вытащила с заднего сиденья сумку с холстами и пошла следом, потому прекрасно рассмотрела его со спины. У меня настолько наметан глаз, что одного взгляда достаточно, чтобы перевести все складки одежды в мускулы, не раздевая человека даже мысленно. Лица его я так и не увидела, потому что боялась, что он заговорит со мной, а я не пойму ирландскую речь. Бросив мольберт, я ушла к озеру рассматривать кувшинки, предоставив Лиззи решить все вопросы самой, ведь она сумела как-то поговорить с ним по телефону, договариваясь о времени нашего приезда.

Глава 2 "Прогулка у озера"

— Everything's Gonna Be Alright! (Всё будет хорошо, из песни!)

Вечер давно начался и грозил с минуты на минуту перетечь в ночь. Небо действительно походило на чёрный бархат, которым выстилают ювелирные стеллажи, а звезды выступали бриллиантами. Будто кто-то со злостью швырнул их, так и не решив, какой дизайн лучше подойдёт к обручальному кольцу. Моё кольцо было миниатюрным — жених не пожелал потратить больше трёх тысяч зелёных. Впрочем, оно прекрасно смотрелось в пятом размере: один большой камень в виде розы и разбегающиеся в стороны две дорожки из бриллиантовых осколков. И на моём пальце оно сидело хорошо, намного лучше любого, даже самого толстого, желтого российского кольца.

— Thanks God, I rescued you! (Слава Богу,  я спасла тебя!) 

Лиззи закатила дома безумную вечеринку, празднуя мой развод, и под визги пьяных гостей спустила кольцо в канализацию! Сердце моё дрогнуло — я обязана была вернуть его Полу. Бедняга не виноват, что женился на маленькой дряни и попал под руку настоящей феминистки с дипломом адвоката, на которую Лиззи не поскупилась.

— She rescued me... (Она меня спасла...)

Да, так же собственно, как она спасала из приютов собачек, беря на передержку. Только разве нужно было меня спасать? Я сделала свой выбор. Приняла первое взрослое решение — остаться в Штатах после программы “Work&Travel”.

С первой же недели на американской земле девчонки по комнате стали обсуждать, как успеть отыскать мужа до истечения срока визы. Даже сыскались помощники из местных русских, только предлагали они в мужья в основном индусов-инженеров, убеждая нас, дурочек, что те совсем неплохие мужья и главное — доступны в любом количестве. Бери, не хочу! Вот именно, не хотим — от таких хрен потом сбежишь. Нужен был трамплинчик попроще, но и не совсем white-trash с мозгом меньше, чем у советского гопника.  

Впрочем, я лично никого не искала — я ехала посмотреть страну и заработать денег. Честно, так оно и было, но никто из девчонок не верил, что я только ради интереса слушала советчиц и честно выполняла работу официантки, надеясь на хорошие чаевые. Я отмахивалась — принц сам меня найдет, если над Сан-Франциско сойдутся звезды. Сейчас-то я понимаю, что просто боясь сделать шаг, который мог вести в никуда. Так что если бы Пол не нашёл меня сам, будучи завсегдатаем нашего кафе, я бы, вздыхая, вернулась в Питер и получила свой скучный диплом искусствоведа.

Я долго не обращала на Пола внимания, потому что смотреть было не на что: жидкие волосы, едва скрывавшие плешь, и огромные очки, родом из шестидесятых, когда он сам и родился. Карикатурный портрет довершало то, что он всегда молчал. Пол с детства страдал от болезни, название которой за два года семейной жизни я даже не удосужилась узнать. Какая разница? Я ждала гражданства, втихую глотая противозачаточные таблетки, которые мне доставали где-то за наличные подружки, чтобы моя тайна не прописалась в медицинских счетах. Впрочем, муж не настаивал на детях, считая меня слишком юной, а себя еще не совсем готовым к отцовским обязанностям. Наверное, я хотела так думать, если вообще о чем-то тогда думала...

Я вышла замуж за синий паспорт. И покорно ждала его.  Через год даже слишком покорно, почти перестав общаться с подругами по несчастью, да и вообще с кем-либо не из окружения мужа. Я стала для всех Ланой, молчаливой, стесняющейся своего акцента. Общение с Полом не приносило быстрых языковых результатов, потому что его красноречие равнялось скромным успехам в постели.

Был ли Пол скуп? С одной стороны он ограничивал мои траты на новую футболку и не покупал лишний раз кофе в Старбаксе, а с другой  — отправил учиться рисованию в самую дорогую школу Сан-Франциско.  Зачем я туда пошла, не знаю. Наверное, боялась показать Полу своё намерение устроиться в жизни самой, помахав перед носом свидетельством о разводе, если пойду на курсы тех же тестеров.  Сейчас, вспоминая события пятилетней давности, я сомневалась, что решилась бы на развод, если бы на моём пути не встала Лиззи. Да, с заявлением, что я достойна лучшего в постели, она наняла адвоката по разводам, и очень скоро я оказалась свободной, да ещё и с небольшой, но для меня всё же солидной суммой на банковском счету, открытом на моё собственное имя.

Лиззи, тогда ещё для меня Мисс Брукнэлл, родилась в семье небольших, но всё же old-money, и потребность зарабатывания на пропитание никогда не омрачала ее существования. Она не швырялась деньгами, но прекрасно распределяла их по полочкам своих потребностей, чтобы иметь удовольствие заниматься любимым делом — учить живописи и рисовать для души, не стремясь угодить вкусу широкой публики, чтобы увеличить продажи и нолики в ценниках на картинах.     

Бедный Пол пострадал, потому что показался Мисс Брукнэлл плохим мужем, а теперь я страдала от того, что эта же Мисс Брукнэлл переоценила шкалу ценностей какого-то католика. Или же пожелала отдохнуть от меня, зачем-то притащив за тысячи миль от моего нового дома. Ведь католик ушёл, а мой чемодан так и остался лежать на кровати в дальней спальне, из которой открывался тот же шикарный вид на озерцо, что и из огромных стеклянных дверей гостиной, а в её спальню глядел лес.

Сейчас я стояла напротив этого озера. Звезды-бриллианты весело мне подмигнули, а я в ответ вздрогнула, поняв, что ирландский июнь и калифорнийская футболка, даже помноженная на шерстяную кофту, не очень-то подходят друг к другу. Но я не могла вернуться в дом прямо сейчас, потому что Лиззи расценила бы это согласием на продолжение прерванной беседы, а я за нынешний вечер наслушалась довольно, и мне потребуется ещё не один бокал вина, чтобы переварить услышанное.  

А вот животу переваривать было нечего. Бедный, не удовлетворившись одним помидором на горке шпината с базиликом, ворчал, но я не могла ничем ему помочь. Нас ждала по крайней мере получасовая прогулка вдоль безлюдного  озера, чтобы поразмышлять над услышанным, а вернее – дождаться, когда Лиззи отправится спать.

Вода так заманчиво мерцала, что у меня прямо чесались руки достать тушь и китайское перо, но я знала, что не притронусь к рисовальным принадлежностям, пока мисс Брукнэлл не потребует того, назначив мне очередное задание, как делала все последние пять лет. Пять лет! Это же вечность, три года из которых она гладит меня не только по головке.  

Да, два года я прожила в её доме обычной приживалкой и, признаться, даже не догадывалась о сексуальных предпочтениях хозяйки. Мне казалось, что в свои почти пятьдесят Лиззи любит только холст и кисти, настолько терпеливо она ждала, пока я закончу Академию, чтобы сделать первый шаг, будто и вправду боялась, что я донесу на неё за сексуальное домогательство. Хотя это могло быть чистой правдой.

Глава 3 "Странный допрос"

— Don't worry about a thing 'Cause every little thing gonna be alright, — промурлыкал ирландец. (Не заморачивайся, всё-всё будет хорошо, из песни)

Если с Лиззи мы ползли по этой жуткой одноколейке, посмеиваясь над разрешающим знаком в восемьдесят километров в час, то сейчас я поверила в его резонность, и на очередном слепом повороте даже закрыла глаза.  Какого черта я села в машину к местному! Надо было догадаться, что просто так подобные знаки власти не поставят!

Заметив мою неприкрытую панику, Шон сбросил скорость.

— Как вы только ездите по таким дорогам… Калифорнийский серпантин в два раза шире!

Я не нуждалась в ответе — мне просто стало стыдно за свой страх. Однако Шон посчитал нужным ответить:

— У нас такие дороги, потому что ни один ирландский инженер не подпишет план, по которому потребуется выкорчевать куст боярышника или терновника. Мы не злим наших фей.

Да, вы злите только заезжих девиц! Злите своей деревенской фамильярностью.  Злость мне подали в бокале Гиннеса с кремово-бежевой пеной. Шон вернулся с ним от барной стойки, даже не поинтересовавшись, какое пиво я предпочитаю. Да и вообще мы договаривались о виски!

Паб оказался довольно убогим белесым зданьицем. Если бы не выставленная перед входом бочка и толпа курящих мужиков, я бы не отличила его от обычного дома.  Пока Шон обнимался с приятелями, я чуть не задохнулась от табачного дыма и даже не посчитала нужным скрыть гримасу отвращения. Но когда Шон галантно распахнул дверь в темноту, решила объяснить, что в американском обществе давно не курят, и я благополучно забыла даже запах табака.

Глаза быстро освоились с полумраком. Внутреннее убранство соответствовало наружному — впрочем, не стоило ждать от деревни городского шика, хотя о каком шике можно говорить в Ирландии, когда в центре Дублина пабы соревнуются друг с другом в степени обшарпанности. Здесь не было перегородок: по одной стене тянулся бар, по другой — столики с диванчиками. В углу примостилась крохотная сцена, на которой музыканты наяривали кантри, от которого уши сворачивались в трубочку, особенно когда вступала скрипка. Нет, нет, не стоит бросать тень на благородный инструмент Страдивари. Здесь пищал фидл! В общем шуме я не могла разобрать слов песни и радовалась сему факту — искать смысл в фермерском шансоне не хотелось даже под пиво.

Мы заняли единственный свободный столик — правда, вместо стульев у него были бочки. Слишком высокие для меня, чтобы достать ногой пола.

— Нынче столпотворение, потому что все смотрели хёрлинг на большом экране и теперь празднуют победу наших.

К счастью, из-за шума Шон не стал объяснять, кто такие “наши”.

— Вообще кухня уже закрыта, но я посмотрю, что можно сделать, чтобы утолить твой голод.

Боже, какой оборот! В этом убогом заведении можно было использовать простой глагол “поесть”. Шон соскользнул с бочки и исчез в направлении барной стойки. Я оглядела столики и действительно не обнаружила ничего, кроме пивных стаканов. Официанток тоже на было, и Шон вернулся ко мне, выудив из-за стойки бармена. Пришлось широко улыбнуться. Ну и что дальше? А дальше я выпала в осадок, когда бармен обратился ко мне по имени.

Падди, так его звали, усердно потряс мне руку, сообщив, что они всей деревней ждут нас уже целую неделю, и он несказанно рад, что ему не пришлось ждать утра, чтобы увидеть меня. Кажется, это было сказано в более возвышенных выражениях, сдобренных каким-то ирландским обращением, но я сумела расшифровать его только так.  К тому же, меня сразила брошенная им очередная монета в копилку моих знаний об этом спонтанном путешествии.

Неожиданным оно было лишь для меня. Лиззи зачем-то скрыла от меня планы на отпуск. Быть может, совсем не усталость стала причиной ее отказа от летнего семестра. С чего ей вдруг устать, если она все эти годы, как часы, пахала от зари до зари. Никаких изменений в ее здоровье я не заметила, если только от меня не утаили что-то серьёзное. Наверное, именно эта растерянность и отразилась на моем лице, потому что Падди слишком быстро сунул мне под нос меню. Только я не стала его читать, а выдала заготовленное:  треску и картошку.

— Иисусе! — воскликнул Падди. — Я ждал заказ на гамбургер. Они у нас тоже вкусные, так что не брезгуй, Лана.

— Она американка лишь наполовину, — не мог не влезть Шон. — Заказ на рыбу последовал от её русской половины.

— О... — вновь протянул Падди, который в общем-то тянул все звуки. — К рыбе подать водку?

— Пиво, — Шон не дал мне даже попытаться парировать шутку.

— А в Штатах сначала спрашивают, что желаете пить, — начала я, будто в отместку, когда Падди неслышно ускользнул от нас.

— А в Ирландии вкусы разнятся лишь в еде,  — почти что перебил меня Шон. — А так у всех одно:  пинту, а потом два стакана виски. Для разгона.

— Мне будет достаточно пива, — попыталась улыбнуться я, чувствуя, как живот вот-вот напомнит, что предпочитает еду наперед выпивки. Однако размер стакана давал понять, что виски мне уже не потребуется, а вот заранее выяснить месторасположение туалета будет более чем разумным шагом.

Пока мы ждали еду, Шон успел задать слишком много недопустимых в американском обществе вопросов. Впрочем, я даже рада была поговорить о себе, ведь это помогало разобраться с собственной жизни. Что я действительно собираюсь делать, раз моя волонтерская работа закончилась? Да, после окончания Академии я не искала работу. Конечно, я не назвала ирландцу истинную причину промедления — меня слишком захватило неизвестное доселе чувство к женщине, потому я делала лишь то, что говорила мисс Брукнэлл.

Глава 4 "Деревенская традиция"

— What the f... — почти озвучила я свою растерянность, но она длилась недолго.

— Лана, тебя ждут у сцены, — Падди неожиданно вырос слева от меня и тут же исчез.

Я оглянулась. Музыканты спокойно сидели на стульях, будто ждали чего-то или кого-то. Меня, что ли? Ведь Шон стоял подле них и смотрел в мою сторону. Черт, да они все смотрели на меня! Я осторожно, вдруг почувствовав себя в хлам пьяной, двинулась в их угол.

— Аплодисменты нашей гостье! — сказал поднявшийся со стула скрипач лет шестидесяти, а то и еще древнее, в темной кофте, надетой поверх светлой рубашки с галстуком.

Аплодисменты сопровождались свистом и топаньем. Я почувствовала, как между лопаток заструилась ледяная струйка, а к голове прилила горячая кровь. Абсурд! Что я тут делаю?

— Мисс Лана Донал — художница из Калифорнии и решила запечатлеть скромную красоту нашей деревушки. Прошу любить и жаловать!

Старик поцеловал мне руку, а я тупо сказала “Hello”, а потом повернулась к залу и повторила то же слово. Было темно и душно. Аж голова кружилась, но я продолжала дарить залу американскую улыбку.

— По традиции Лана должна подарить кому-то из нашей деревни танец, — продолжал скрипач.

По традиции? Я с трудом сфокусировала взгляд на Шоне. Какая наглость! Разве он мало облапал меня по дороге с озера до машины! А от машины до двери паба я чуть ли не бежала от него! Не выйдет. Я собралась покачать головой в знак несогласия, но из толпы уже выступили желающие потанцевать: одному явно не было еще и двадцати, другому едва стукнуло тридцать, а третий выглядел под шестьдесят. Я терялась кого выбрать, готовая разодрать грудь, чешущуюся то ли от шерсти, то ли от грязного взгляда Шона. Нет, господин Констебль, вас-то я точно не изберу!

Со всех сторон сыпались обрывки фраз, которые я не могла в пьяном мозгу составить в удобоваримые предложения, хотя и понимала, что люди нахваливают симпатичные им кандидатуры. Мне хотелось бы услышать, что они говорят про нашего милого хозяина, но горящий мозг отказывался меня слушаться. Одна надежда оставалась на ноги, которые должны были довести меня до избранного мной старичка.

— Я не умею танцевать, — шепнула я в лицо танцора, когда трио заиграло сумасшедший ритм.

Впрочем, через минуту мне все стало по барабану.  К нам присоединилось несколько пар,  и мы,  как угорелые,  носились из одного угла в другой,  позабыв про шаги и прочую танцевальную лабуду. Плевать, что обо мне подумают эти ирландцы, даже если я споткнусь и влечу головой кому-то в спину. Главное, что мое бедро касалось бедра, затянутого не в джинсы, а в темные траусеры. Главное, не правильно ступить ногой в танце, а сделать верный ход в затеянной Шоном игре. Мне не нужна ирландская гарда, чтобы постоять за себя.

После танца я вновь оказалась за столиком лицом к лицу с Шоном и не сразу сообразила, как сумела преодолеть расстояние от сцены до двери.

— You're flying, (ты летаешь) — с его явно со вчерашнего дня небритого лица не сходила улыбка.

— Where? — спросила я глупо «куда лечу?», пытаясь сообразить, успела ли оступиться, залезая на бочку.

— You're drunk. (Ты пьяна) 

О, да... Мое усталое тело не выдержало натиска ирландского виски, а мозги напрочь отказались разбираться во фразеологических оборотах.

— Существует несколько видов пьяных. Вы, мисс Донал, относитесь к типу Мэри Поппинс — остаетесь очень милой и приятной. Впрочем, у этого типа в пьяном виде все же тоже немного снижаются умственные способности, но остаётся немного здравого смысла вовремя остановиться с выпивкой.

—  Я полностью согласна с вами, сэр, потому попрошу мне больше не заказывать.  Два положенных мне стакана я выпила, а сейчас хотела бы доесть оставшийся кусочек рыбки.

Я ткнула вилкой в тарелку, но в добычу вошли лишь два зубца, а остальные звякнули о тарелку. Как на зло музыка в тот момент смолкла, и Шон понял, насколько Мэри Поппинс не сечет поляны. Я проглотила непрожеванный кусок и со вздохом подняла глаза на подошедшего Падди, которому Шон протянул кредитную карту.

— Сейчас у нас есть более жирная рыбка для жарки, — ответил Шон на заданный мне вопрос про качество еды.

Я вздрогнула под улыбчивым взглядом бармена, который прекрасно понял шутку Шона. Тот тоже окидывал меня каким-то жутким взглядом, и я вдруг поняла, что слишком расслабилась в Штатах, доверяя людям, а тут я даже не знала телефона гарды. Впрочем, позвонить мне все равно не с чего. Оставалось надеяться, что здравый смысл в голове ирландца возьмет верх над тяжестью в штанах.

— Гляжу, ты не оценила шутку с рыбой,  — ухмыльнулся Шон, когда Падди улизнул с кредиткой. — Мы так говорим про более важные дела.  Сейчас мне надо собраться и не вылететь на первом же повороте. Если бы знал, не пил бы во время матча. Падди я соврал, что мы пришли пешком.

— А пешком как долго идти? Полчаса ведь...

— Если по дороге, то так далеко, что и вой бигла не услышишь. А короткую тропку размыло после дождя. Но ты не бойся, я ещё в состоянии сфокусироваться и тоже отношу себя к числу Мэри Поппинс. Погоди минуту, я потороплю Падди.

Я проследила за его походкой. Она была грузной, но достаточно твердой. Благодаря виски ночь больше не казалась холодной, зато терпкий одеколон, смешанный с запахом несвежей футболки, изрядно портил воздух. Я попыталась первой дойти до машины, но Шон ухватил меня за локоть, точно решил, что я споткнулась. Впрочем, хорошо, что он держал меня, ведь я по привычке шагнула к правой дверце.

— Я все же считаю себя немного трезвее, — расхохотался ирландец.

Глава 5 "Это конец?"

— I called this bastard five times in a row before he finally managed to answer the phone. (Я набирала этому ублюдку пять раз прежде, чем он соизволил снять трубку.)

Свет пронзил темноту вместе со словами, ударившими меня в лицо ледяным дождём. До этого я осторожно прикоснулась к дверной ручке, вдруг испугавшись, что Лиззи опустила щеколду. Глупость, конечно, но в нашей ссоре изначально отсутствовал здравый смысл. К счастью, дверь поддалась, явив мне черное чрево коттеджа. Отлично, утро вечера мудренее. Особенно в моем состоянии. Фары мигнули и исчезли за деревьями, а лучше бы Шон помедлил и дал мне возможность расшнуровать грязные кроссовки. Хоть на это у меня хватило трезвости ума!

— I told him to bring you back right away. Otherwise, I would report a drunk driver to the Gardaí. (Я сказала, чтобы он тотчас вез тебя домой. Иначе я сообщу в полицию о пьяном водителе.)

Я затворила спиной дверь и осталась стоять у порога уже босая. Лиззи отложила в сторону “Киндл”, который до того читала в полной темноте и чуть притушила свет лампы. Я глядела на неё так, как не смотрела давно, будто собиралась прорисовать на знакомом лице каждую морщинку. Она выглядела ужасно — черты лица заострились, незаметные днем дуги злобно очертили уголки губ и глаз. Она оставалась в джинсах и фланелевой рубашке в шотландскую красную клетку, хотя я ожидала застать ее спящей.

Слова медленно доходили до почти уже спящего сознания. Лиззи звонила Шону? Я не слышала в жутком шуме никаких звонков, а он, наверное, услышал один, когда я танцевала. Вот почему после танцев мы так быстро засобирались домой! Только откуда ей было знать, где и с кем я нахожусь?

— Я наблюдала за тобой из окна. Мне бы, дуре, позвонить ему сразу, но я не ожидала, что ты настолько не в своем уме, что сядешь в машину с неизвестным да еще и пьяным водителем.

— Я не видела, что он пьян.

— А что ты вообще видела?!

Лиззи выкрикнула фразу слишком злобно, но сразу замолчала и поднялась из кресла, медленно, будто каждое движение отзывалось в ее теле болью.

— Ты сейчас похожа на мою племянницу. Только той пятнадцать, а тебе двадцать восемь, Боже правый! Двадцать восемь! Ты не должна вести себя, как подросток. Хлопать дверью и отправляться пить с неизвестным мужиком. О чем ты думала, Лана?

Я промолчала, потому что ответить мне было нечего. Не могла же я сказать правду, что я не думала ни о чем, кроме как о боли, которую причинили мне ее слова.

— Я никак не ожидала, что ты настолько не осмотрительна, — не унималась Лиззи. — Когда ты не вернулась через  полчаса, я отправилась по твоим стопам. И когда обнаружила темный дом с запертой собакой и отсутствие машины, испугалась не на шутку.  Он ведь едва на ногах держался, когда принес ключи. Лана, как ты этого не видела?

— А я просто не смотрела на него, — призналась я честно. — Я была в своих мыслях... И я до сих пор в них.

Я наконец заставила себя отойти от двери, почувствовав, что опьянение чуть спало, и я вновь контролирую голос — до этого я лишь шептала, надеясь, что способность Лиззи знать мои мысли наперед, не изменила ей и сейчас.

— Какие у тебя могут быть мысли! — Она откинула ногой съехавший с кресла плед и выпрямилась: высокая и тонкая, вдали от света совсем девочка. — Ты даже не дослушала, что я хотела тебе сказать, — Лиззи тяжело вздохнула и покачала головой. — Подросток в теле взрослой женщины... Нет, подросток в теле подростка... Наверное, таким не дано взрослеть. Я чувствую себя с тобой матерью, и мне это не нравится.

Лиззи замолчала. Должно быть, это и был финальный аккорд, который заглушил мой недавний хлопок дверью. Так вот для чего она вновь заговорила о необходимости найти мне работу! Она больше не желает тянуть меня на себе. Вот почему мой чемодан лег на другую кровать! Только для чего она притащила меня в Ирландию? Почему не могла поставить в наших отношениях точку в утреннем тумане Сан-Франциско? Отчего?

Только я не спросила ее ни о чем, не в силах выдавить больше и звука пересохшим горлом. Я медленно прошла на кухню, нащупала выключатель, подошла к раковине и наполнила стакан водой.

— Здесь нет фильтра. Не пей из-под крана!

Снова командный тон. Только эта не та команда, которой я желала бы подчиниться.

— Я все детство пила болотную воду без фильтра, и гляди — до сих пор жива, — ответила я, осушив стакан одним глотком. — А здесь очень вкусная вода. Намного вкуснее виски.

— Кто же спорит! — Лиззи осталась стоять у кресла, но голос ее с каждой фразой звучал все сильнее и сильнее, будто она прошла ко мне на кухню. — Терпеть не могу виски! Хотя, для твоего сведения, виски означает в ирландском воду жизни. Только к большому сожалению ирландцев, все считают его, наряду с траусерами, английским. А еще англичане взяли у них слово бойкот. Знаешь эту историю?

Я качнула головой. Зачем она говорит глупости? Зачем не скажет все до конца без намеков, прямым текстом. Простую фразу: We're breaking out...  если между нами действительно все кончено.

— Был такой жадный землевладелец, — продолжала Лиззи. — Звали его Чарльз Бойкот, и однажды ирландские фермеры, или кто они там были, сообща отказались платить ему аренду, объявив тем самым первый бойкот.

— Откуда ты знаешь? — наконец сумела произнести я первую после стакана настоящей живительной воды фразу. — Ты же не ирландка.

— Про Чарльза Бойкота нам в школе рассказывали. У нас вообще в школах много чего интересного рассказывают. Например, что следует мыть руки с мылом. Кстати, полезность воды и мыла доказал тоже ирландский доктор. Вымой, пожалуйста, руки после паба и чужой машины!

И… Казалось, Лиззи собиралась добавить еще что-то, но передумала, чему я была несказанно рада.

— Да, — протянула я, чтобы заполнить образовавшуюся нервирующую паузу, — и железные дороги в Америке построили тоже ирландцы, это даже я знаю!

— Видишь, — хмыкнула Лиззи. — Мы в долгу у ирландцев.

— Кстати, — я опрокинула стакан на расстеленное на столешнице полотенце и выдавила на ладонь немного мыла. — Я должна Шону, не знаю только сколько, за ужин и виски с пивом. Он сказал, что вычтет это из депозита.

— И я почему-то не сомневаюсь, что он это сделает.

Опять в ее голосе слышалась злость. Впрочем, она разлилась в темном воздухе с ее первой фразы.

— I booked a small cottage in a sleepy village, — начала неожиданно Лиззи заунывным тоном, — somewhere in Ireland to recollect myself… (Я  сняла коттеджик в сонной деревушке в ирландской дыре, чтобы собраться с мыслями…)

— What? — выдавила я из себя, когда Лиззи уставилась мне в глаза в ожидании ответа. Чего она нынче несет? Может, в бутылке не осталось и глотка вина?

— The silly beginning of popular funny romance books...  Cliché, for God's sake!  But give it a try… (Глупое название любовного чтива. Клише, ко всем чертям! Но почему бы и нет…)

Она устало зажмурилась и потерла нос, словно собиралась чихнуть. Аллергия?  Только на что?  Воздух был свеж, волос животных на мебели я не заметила. Простуда?

— Ты в порядке? — осторожно поинтересовалась я.

— Да, — вновь голос Лиззи был твёрд и остер, как стальной клинок. — Насколько можно быть в порядке в сложившейся ситуации.

— Какой ситуации, Лиззи? — спросила я, потому что желала услышать наконец свой окончательный приговор. — Я не понимаю.

— Проспись и поймёшь, — зло процедила она сквозь зубы.

— Я не пьяна.  Я действительно не понимаю. Пожалуйста, Лиззи...

— Завтра, Лана.  Сегодня я сказала достаточно. Иди спать.

Она махнула рукой в направлении отведенной мне спальни, и когда я открыла рот в попытке возмутиться, зло выплюнула мне в лицо:

— Я устала. Ты будешь мне мешать.

— Как?

— А ты не понимаешь?

— Я не понимаю, — повторила я, как заевшая пластинка.

Я действительно не понимала Лиззи. Залезть с ней под одно одеяло никогда не равнялось сексу. Ни она, ни я не были жадны друг до друга. И сейчас я сама желала просто уснуть, обняв подушку, но чувствовать ее дыхание, которое три года служило мне колыбельной. Если прошлую ночь меня накрыло тяжелым сном раньше, чем голова встретилась с подушкой, то сегодня я буду одиноко корчиться под ледяным одеялом, вслушиваясь в злобную тишину.  

Глава 6 "Примирительный завтрак"

— I acted like an eejit, I admitted it. I shouldn’t have taken the girl to the pub. (Признаю, что поступил, как полный идиот. Я не должен был отвозить девчонку в паб.)

Первый, кого я увидела, открыв глаза, был Шон. Я даже не сразу сообразила, что между нами стекло, так громко звучал его голос. Я глядела ему прямо в глаза. Без всякого сомнения Шон заметил меня сразу, как только я приняла сидячее положение. Однако лицо его не изменилось, и Лиззи не могла догадаться, что он смотрит мимо нее на меня. Ничего, я вновь приму его игру и не постучу в стекло. Только пусть не думает, что меня смущает его взгляд — я и портьеру не задерну.  

Отвернувшись от окна, я поудобнее устроилась в кровати и взглянула на забытый в ногах телефон. Я спала аж восемь часов к ряду. Лиззи, выходит, встала больше часа назад, потому что даже сама английская королева не оторвала бы ее от утренней йоги, не то что визит этого ирландца. Со свернутым ковриком в руках, в длинных, расширяющихся к низу, черных штанах для йоги и свободной серой майке, надетой поверх спортивного черного топа, со скрученными в конский хвост волосами, она вновь выглядела слишком хорошо для своего возраста, ни одной лишней складочки на животе. Салаты, фрукты и йога, чуть лосося и неизменный бокал вина, а на завтрак омлет — в этом отгадка или в чем-то другом?

Но почему я думаю про ее фигуру, когда в расслабленной позе нет и намека на желание понравиться собеседнику. Даже через стекло я чувствовала исходящее от нее раздражение. Злилась ли она на Шона или все же на меня за вчерашнее? И за то, что я проспала йогу!

Теперь говорила Лиззи, но настолько тихо, что слова превратились в белый шум. Шон, кажется, тоже исключил себя из разговора, полностью сфокусировавшись на мне. Зачем я не задернула портьеру! Зачем позволила этому ирландцу лицезреть мятую постель и свой жалкий вид? По привычке я уже подтянула к подбородку ногу и уткнулась в серую фланелевую пижаму со снежинками. Она была единственной теплой пижамой в моем шкафу, потому и нашла законное место в чемодане – однако в глазах постороннего человека рождественский узор среди лета выглядел по-дурацки.

Лиззи продолжала что-то говорить, и Шон уже вновь смотрел на нее и даже слушал. Слушал покорно, будто ее привычный менторский тон и его загнал в шкуру подростка. Я вновь потянулась к телефону, на этот раз проверить погоду. Намечался дождь. Ожидаемо от Ирландии.

— Recollect myself, — нагло прозвучала в голове ночная цитата.

Если я не способна собрать свои мысли, то соскребу хотя бы тело. С внутренним стоном я поднялась с кровати, не в силах понять, отчего больше болит голова — от выпитого накануне или низких серых туч, которые выстилали утреннее небо.

Лиззи с Шоном прошли в дом, о чем мне доложили громким хлопком французские двери.  О, черт! Теперь путь в ванную комнату отрезан, а надевать чистую одежду без душа я не собираюсь. Что ж, мой фланелевый балахон не прибавит ничего к ответу на заданный перед сном вопрос: желает ли Шон затащить меня в постель? Пусть Лиззи решает сама. Для себя я решила еще в пабе: пусть себе желает, мне нет до этого никакого дела... Меня намного больше интересует другой вопрос: почему Лиззи приревновала к нему? Почему она вообще вдруг вздумала меня ревновать — через три года отношений. Три года!  

— How-ye?

То ли вопрос, то ли приветствие. Трудно было определить по той странной улыбке, которая промелькнула на лице Шона. Будучи джентльменом, мог бы не комментировать выражением своего лица вид моего собственного – я даже волосы не пригладила, а стоило хотя бы взглянуть на себя в телефон. Фраза “I'm fine” при любом раскладе прозвучала бы сейчас глупо, потому я решила просто пожелать обоим доброго утра.

— Sean baked a soda bread for us, — начала Лиззи, едва сдерживая раздражение, вызванное моим внешним видом, и тут же перевела взгляд на Шона: — How nice of you, Mr. Moore. (Шон испек для нас настоящий ирландски    й хлеб. Как мило с вашей стороны, мистер Мур.)

И вновь взглянула на меня. Чего она ждёт? Что я вернусь за одеждой или пойду в душ, не дождавшись, когда утренний гость покинет нас? Нет, я просто присяду к барной стойке, на которой лежал хлеб. Наверное, Шон вручил его Лиззи еще на улице, ведь во время разговора его руки прятались в карманах серых слаксов.

– Сделай одолжение, Шон,  – доносился до меня тихий, но твердый голос Лиззи. — Объясни и остальным, что мы предпочитаем затворничество.

— Но... — Шон встал у меня за спиной. — Никто не поймет...

— Уверена, ты справишься с этой задачей. Моей благодарности не будет предела.

Эти стандартные фразы явно были завершающими в разговоре, который они начали еще на улице. Что ж, теперь можно надеяться на то, что ирландец наконец-то уберется восвояси. Не тут-то было! Со словами «Я принимаю ваше приглашение» Шон уселся на соседний стул. Лиззи резко развернулась к нам и, держи она что-то в руках, явно бы сейчас выронила. Если она и приглашала Шона к завтраку, то явно на американский манер, подразумевающий отказ. Но в Ирландии, видать, царят иные нравы, или же наш хозяин крайне невоспитан.

Впрочем, сегодня он даже побрился, пусть и на скорую руку, о чем свидетельствовали свежие царапины. Впрочем, жертва того стоила – вместе со щетиной с его лица ушло пару лет, и сейчас я бы дала ему лет тридцать пять, учитывая седину в висках. Лиззи отвернулась обратно к плите, и до нас донесся яростный хруст яичной скорлупы. Я протянула руку к ножу, но Шон ловко придвинул хлеб к себе.

— Видишь крест? — ирландец провел рукой по треснувшей пупырчатой поверхности хлеба. — Он помогает разломить хлеб на четвертинки, и потом каждую легко разломить пополам.

Я кивнула.

— Буду безмерно благодарен, если ты принесешь масло.

Я вновь кивнула и сползла со стула к холодильнику. Лиззи продолжала молчать. Какое счастье — сегодняшний завтрак пройдет без лекции о вреде масла. Если бы я знала, что завтракать мы будем втроем, то купила бы не только масла, но и вяленой колбасы, которая в диете Лиззи тоже была под запретом. По-цыплячьи желтое ирландское масло по вкусу превосходило любимое финское и обещало стать приятным дополнением к привычным яйцам.

Лиззи насупилась: даже не знаю, что раздражало ее более: толстый слой масла на моем хлебе или то, что намазал его Шон. Я вновь скосила глаза на раненую щеку и заметила, как дрогнули пушистые ресницы ирландца.

— У нас испокон веку существует поговорка, что невозможно выбрать правильно три вещи: женщину, лошадь и бритву.

— Брейтесь электрической, мистер Мур, — Лиззи чуть ли не швырнула на стол три тарелки, затем вилки с ножами и чашки.

Я, наверное, должна была помочь ей, но тревожить соседа не хотелось.

— Шон, просто Шон. Я вас намного младше...

И тут он осекся и спрятал лицо в ладонях. Лиззи совсем помрачнела и даже не улыбнулась, когда Шон тихо назвал себя по-ирландски идиотом. «Иэджит», даже я запомнила.

— Сколько тебе лет, Шон? — жестко осведомилась Лиззи.

— Я на пять лет старше мисс Донал.

— Похоже, вы многое успели обсудить за виски!

Лиззи бросила нам в тарелки омлет и с грохотом вернула сковородку на плиту.

— Нет, мы не успели обсудить литературные вкусы, — то ли серьезно, то ли в шутку сказал Шон, украдкой потирая порезы от бритвы.

— Начнём с тебя, Шон, — Лиззи буравила взглядом пространство между нашими головами, явно не желая встречаться с оппонентом взглядом. — Твой любимый литературный герой?

— Артемис Фаул.

— Are you coddin' me? — на ирландский манер переспросила Лиззи, явно закипая быстрее чайника.

— Нет, я абсолютно серьезен. Вы ждали, что я назову Гарри Поттера?

Лиззи опустила нож обратно на стол.

— Если память мне не изменяет, первая книга вышла в начале двухтысячных, то есть тебе тогда было...

И тут цвет щек Шона полностью сравнялся по цвету с запекшейся кровью.

— Я прочел все восемь книг.

— Понятно, — Лиззи на секунду вернулась к омлету, но потом вновь отложила столовые приборы. — Теперь я понимаю, отчего ты в первый же день начинаешь спаивать женщин. Боишься их магической силы?

— Простите? — Шон вернул на тарелку надкусанный бутерброд и явно проглотил кусок непрожеванным.

Мне очень захотелось сдвинуть стул с места, чтобы оказаться подальше от локтя, которым Шон меня заденет, если решит вскочить на ноги. Неужто Лиззи хочет, чтобы наш хозяин начал извиняться перед ней по второму кругу? Хлеб явно он испек в знак примирения. Ей мало?

— Ну как же, — Лиззи вдруг заговорила совершенно спокойным тоном, словно беседовала с одним из своих учеников. — В первой книге четко сказано, что пьяная фея теряет всякую силу.

— Вы читали...

— Увы, да...  Племяннику, но только начало, потом он вырвал у меня книгу и понеслось...  Так что этот двенадцатилетний супер-мозг решил нашу проблему с получасовым вечерним чтением, обязательным для школы, за три главы. Но ты, Шон, что ты-то мог найти в этом... Это даже детским детективом не назвать...

— Скажи я, что в двадцать лет читал Гарри Поттера, вы, мисс Брукнэлл, также покрутили б у виска?

В голосе Шона чувствовалась обида. Мне бы понять ее причину, да я не читала ни первое, ни второе.

— Нет, больше...  Уж лучше про компьютерного гения читай. Только не говори, что веришь в фей.

— Верю, как и все ирландцы. Даже сэр Артур верил и не стыдился.

— Это который король?

— Нет, это который Конан Дойл.

Раздражение Лиззи вылилось на нас безудержным смехом, но  лицо Шона больше не пылало. Он вообще переместился к плите, на которой вскипел чайник, и совсем по-хозяйски полез в шкафчик за чаем и, как оказалось, оставленной здесь прежними жильцами, банкой меда.

— Это наш местный. Они так и не пожелали его попробовать, — Шон с силой открутил крышку. — Не успел засахариться с Рождества. Только не размешивай в чае, мед в горячей воде теряет лечебные свойства. Конечно, стопка виски помогла бы лучше, но мед тоже снимает головную боль.

Шон поставил передо мной банку и начал возиться с чайными пакетиками.

— Скажи, Шон, — Лиззи повернулась к нему на стуле. — Ты всегда так заботишься о гостях?  Или кому-то отдаешь предпочтение?

В выражении лица и голосе Лиззи чувствовался вызов. Шон выстоял и спокойно протянул мне ложку.

— В Ирландии все гостеприимны.  Но вы правы, мисс Брукнелл.  В данный момент, это больше персональное.  Я чувствую ответственность за вчерашнее.

— Ты тут ни при чем, Шон!  — я даже не поняла, как ударила ложкой по столешнице.  — Это был мой выбор напиться.  У меня был повод.

— Какой у тебя может быть повод!

Я во все глаза глядела на Лиззи. Впервые она потеряла над собой контроль при посторонних. Хорошо еще вилка не упала на пол. Только Шон как ни в чем не бывало продолжил наполнять кружки кипятком.

— Коннемаровский чай хорош и в пакетиках, но я бы посоветовал купить листовой...

Интересно, он окончил фразу, или это испепеляющий взгляд Лиззи подкосил его красноречие?

— Лиззи...

Я обязана была промолчать, но сердце сжалось от жалости к ним обоим и раскрыло рот: одна впервые выставляла себя полной дурой перед незнакомым человеком, другой незаслуженно получал нагоняй, хотя невооруженным глазом было видно, как ему хотелось наладить отношения со съемщицей. Один домашний хлеб чего стоил!

— Не надо делать трагедию из того, что я не рассчитала свои силы с виски.  В конце концов, я взрослая женщина и имею право...

— Напиться неизвестно с кем?! — Лиззи была на ногах, и Шону даже пришлось подвинуть чашку, чтобы она не ошпарилась ненароком.  — Ты не имеешь никакого права портить мне отпуск! Я переживала за тебя.  Ты мне как дочь в конце-то концов. Я слишком вмешалась в твою жизнь и теперь несу за тебя ответственность. — Лиззи выкрикнула все это и затем ткнула пальцем воздух в направлении Шона. — Ты ничего о нем не знаешь...

Шон кашлянул, и этот звук подействовал на Лиззи холодным душем.

— Прости, Шон, — Лиззи не глядела в его сторону.  — Но ты должен меня понять.

— Я вас прекрасно понимаю, мисс Брукнэлл.  И с собственной дочерью повел бы себя куда хуже.  У меня три сестры.  Я знаю, о чем говорю. Но со своей стороны обещаю, что в любой ситуации вы смело можете на меня положиться.  И вообще у нас спокойная деревушка. И гости обычно спокойные, — Теперь на его губах играла прежняя усмешка, за которую хотелось съездить ему по морде: должно быть, вчера я выглядела хуже сегодняшнего. — Последними беспокойными гостями в наших краях были солдаты Кромвеля.

Я сжала зубами ложку и решила не выпускать, несмотря на оценивающий взгляд Шона. Пусть думает обо мне, что хочет. Кажется, я не сказала вчера ничего лишнего, потому что слишком отчетливо помнила наш разговор. Да и Лиззи сейчас все же сдержалась и обрисовала достаточно невинным образом наши с ней отношения. Надеюсь, господин Констебль, вы удовлетворили любопытство, которое подняло вас на ноги аж в шесть утра, чтобы испечь хлеб!

Чай перезаварился, и я скривилась от его горечи.

— В другой раз принесу мяту, — сказал Шон, ставя на стойку свою пустую кружку. И продолжил, заметив вопросительный взгляд Лиззи: — Я не буду заходить, просто оставлю сверток на берегу, когда вернусь за одеждой.

Теперь и я опустила свою кружку.

— Я вернусь домой вплавь. В ирландских озерах целительная вода. Быть может, даже лучше виски. К тому же, я выпил чай слишком горячим.

Последняя фраза прозвучала выпадом, и Лиззи ее приняла, но смолчала. Шон прошел в гостиную и замер подле небольшой деревянной книжной полки, потерявшейся в темном углу.

— Вот, — он достал с полки книгу. — Джон МакГахерн. Критики называют его ирландским Чеховым. Думаю, мисс Донал будет интересно сравнить.

— Вы читали его? — Лиззи не смогла долго молчать.

— Нет, — быстро ответил Шон с уже неприкрытым раздражением. — Я не читал ни его, ни Чехова. Зато моя мать любила обоих. Я обещал ей когда-нибудь прочитать и помню о своем обещании. Вот... Это ее любимая книга. Называется «Среди женщин».

— У вашей матери замечательный литературный вкус, — протянула Лиззи и забыла добавить «не то что у сына».

Однако Шон прекрасно понял неозвученное продолжение.

— Был. Она умерла пять лет назад, — и продолжил поверх оброненного соболезнования. — Отец пережил ее на год. Он был без жены, что машина без бензина... Мы похоронили их в одной могиле.Даже отец Роуз, наш священник, не был против. Людей, которые так любили друг друга, нельзя разлучать...

Шон замолчал, и я решила  промолчать, потому что не видела смысла в пустых словах соболезнования. Да и вообще с большим трудом выговаривала слово “Condolence”. Шон продолжал держать в протянутой руке книгу, и я заставила себя приблизиться к книжной полке.

— Я прочту, хотя не читала Чехова со школы.

— Я не настаиваю. Здесь много других книг, — он махнул в сторону полок. — Просто подумал, что вам обеим будет интересно почитать что-то из ирландского, кроме Джойса и Шоу. Впрочем, неважно. Действительно неважно. Я принесу мяту.

Он уже почти дошел до французских дверей, когда обернулся.
 

Глава 7 "Рабочие планы"

– Why it is always me who should keep track of your period? (Почему именно я должна следить за твоими месячными?)

Никогда еще голос Лиззи не был таким скрипучим, и я со стоном взяла протянутые таблетки и бутылку воды. Пока я дрыхла, Лиззи успела смотаться в магазин.  Книга ирландского “Чехова” покоилась у меня на груди раскрытой на третьей странице. Дождь не принес долгожданного облегчения, глаза болели и не желали открываться. Возможно, Лиззи права, и кирпич, которым придавило мои веки, испарится с началом менструации. Я действительно не вела календарь: к чему морока с подсчетами в постели с женщиной?!

Лиззи устроилась на краю дивана, укрыв колени краем пледа и тоже закрыла глаза. Чертовы часовые пояса давали о себе знать.

— Люблю слушать музыку дождя.  В ней чувствуется древняя магия, — прошептала она едва различимо.

— Ненавижу дождь, — прошептала я, оставив любую попытку открыть глаза. — Дождь всегда начинается некстати.

— Как и месячные, — зло усмехнулась Лиззи и явно взглянула в мою сторону, потому я решила остаться с закрытыми глазами и постараться не искать в словах подтекста, пусть ночное сообщение и продолбило мне лоб ледяным градом. — Заварить тебе чаю с мятой?

Я постаралась не дернуться и не задать вопрос, когда мистер Мур успел нас навестить. Я лежала против французских дверей, и низ живота тут же скрутило от мысли, что ирландец видел меня спящей. Сначала пьяной, затем заспанной в пижаме, а теперь еще и скрючившейся на диване... Не много ли за истекшие сутки!

— Спасибо, что ты в дождь съездила за водой, — начала я примирительно, надеясь, что странная ревность наконец оставит Лиззи, но не тут-то было: я наступила на муравейник!

— Благодари своего Шона. Это он вновь был очень мил.

Я заставила себя приподняться с подушки, но не увидела лица Лиззи — она отвернулась к окну, по которому стекали бурные потоки небесной воды.

— Зачем ты попросила его ехать в магазин да еще в ливень? Я ведь спокойно пью воду из-под крана.

— Ты пьёшь, а я нет! И я ни о чем его не просила, кроме адреса магазина, где я точно найду воду... Я не хотела застрять на какой-нибудь лесной тропе! Но то ли мы говорим с ним на разных языках, то ли в его голове любой вопрос женщины звучит приказом к действию, то ли он искал очередной повод увидеть тебя.

И вот теперь Лиззи обернулась.

— Так ты не ответила на мое сообщение. Он уже намекнул тебе, что не прочь с тобой переспать или ждет подходящего момента?

Я со стоном рухнула обратно на подушку и театрально закрылась ладонями от буравящего взгляда.

— Я не замечала, что ты смотришь дешевые сериалы, — попыталась сострить я, но явно неудачно, потому что Лиззи тотчас вылезла из-под пледа и направилась в кухню. Правда бросила мимоходом, что собирается приготовить нам кофе. Только вместо кофе, мне на грудь приземлилась книга — не больно, значит, все-таки Лиззи запустила ей не от барной стойки.

— Шон просил передать.

Дождь погрузил гостиную в сумерки, и когда я с трудом сфокусировалась на названии "Artemis Fowl. The graphic novel”, мои глаза стали по размеру сродни красным очкам изображенного на обложке мальчика.

— Сказал, вдруг тебе как художнику будет интересно.

— Что интересно? Комиксы?

Я заставила себя принять вертикальное положение и раскрыла книгу на середине: старый особняк, горящий камин, мальчик в красных очках, какой-то амбал с треугольными ушами эльфа... Конечно же, я захлопнула книгу, не прочтя ни одной реплики.

— Послушай, Лиззи, — я бросила книгу на край дивана поверх скомканного пледа. — Я не ответила на сообщение, потому что полночи блуждала по сайтам, пытаясь сообразить, какого работодателя могу заинтересовать. Ты права — мне надо куда-то двигаться, и преподавание в школе, даже при условии, что меня возьмут на оплачиваемую позицию, не является тем, что меня устроит в денежном плане, да и в моральном тоже. Я не получаю удовольствия от преподавания, если говорить начистоту.

— А от чего ты получаешь удовольствие? Если говорить начистоту.

Лиззи сунула мне в руки горячую ароматную чашку и вернулась на кухню за своей, подарив возможность подумать. Только мне бы и вечности не хватило, потому что в данной точке моей жизненной линейки правдивым ответом было лишь тихое «не знаю».

— Так, может, это феи нашептали Шону принести тебе комиксы? — Лизи опустилась на прежнее место, скинув книгу на пол. — Ты не думала попробовать себя в иллюстрации?

— Я ничего не смыслю в мультимедиа.

— Пара мультимедийных курсов дадут тебе определенную базу, достаточную для первого уровня художника-иллюстратора, — перебила Лиззи своим менторским тоном, который означал, что тема Шона закрыта, но я рано обрадовалась. — Единственная твоя слабина — это портреты. Я бы предложила тебе использовать ирландский отпуск, чтобы залатать прорехи. Уверена, что наш милый мистер Мур будет несказанно рад позировать для тебя.

— Обнаженным, — вставила я и прикусила язык, который то ли от горячего кофе, то ли дурацкой остроты вдруг жутко защипало.

— Возможно, — в голосе Лиззи не слышалось прежней злости, а глаза над дымящейся чашкой превратились в коварные щелки. — Не зря же он демонстрировал нам себя без одежды.

— Не нам, а тебе, — не унималась я, делая быстрые глотки. — И твой вердикт?

— Не впечатлил, — расхохоталась Лиззи и чуть не забрызгала вчерашнюю фланелевую рубаху. — Но рисовать можно кого угодно, ведь так... Даже того, кто...

— Лиззи... — я почти прошипела ее имя, не желая обсуждать, что и в каком месте просыпается во мне при виде ирландца.

— Шутки шутками, а я говорила серьезно, — Лиззи вернулась на кухню, чтобы оставить чашку и принести шоколад. — С виски, — она протянула мне кусочек. — Подарок от твоей будущей модели.

— Лиззи, зачем ты это делаешь?

Она не спешила с ответом, а я поспешила вытянуть из ее пальцев шоколад, пока тот не растаял.

— Потому что это пойдет тебе на пользу.

— Что именно?

— Общение с ним.

— Какое значение ты вкладываешь в слово «общение»?

— Не важно, — Лиззи вновь уселась на диван. — Главное, что ты в него вложишь.

Однако я не успела ответить, она продолжила говорить достаточно быстро, точно заученную лекцию. Должно быть, данная идея пришла ей в голову не в эту самую минуту, а намного раньше.

— Лана, если нет возможности отделаться от мистера Мура, его просто необходимо взять в оборот, чтобы спасти наш отпуск. И раз твои портреты тянут в лучшем случае на оценку «удовлетворительно»...

— Ты ставила мне «отлично»...

— Не заставляй меня повторять критерии оценки работ студентов. Мы оцениваем прогресс от первого урока до последнего. А сейчас, спустя три года, я не вижу никакого прогресса, я не вижу тебя за мольбертом достаточное количество времени, и сейчас я засажу тебя за него с помощью мистера Мура или без него, не важно... Если ты боишься его общества, то одолжи у него псину. Будешь как сэр Лендсир писать портреты собак.

— Лиззи, я его совершенно не боюсь, что бы ты там ни вкладывала в свои слова. И все же можно как-нибудь обойтись без мистера Мура и его собаки? Если ты настаиваешь на портретах, то в воскресенье я усядусь перед церковью с планшетом, как уличный художник. К тому же, на побережье должна быть какая-нибудь ярмарка.

— Ты, кажется не поняла, — Лиззи продолжала коварно улыбаться. — Мистер Мур не собирается исчезать из твоей жизни. И, думаю, ты сама в этом виновата. Он мне три раза напомнил про твое приглашение.

— Какое? — Неужто я все же что-то позабыла? Нет, меня не слушались только ноги, голова соображала на пятерку с плюсом! Я не сказала ему ничего лишнего. Я не рассказала ему про нас с Лиззи, я сказала ему, что не свободна... Чего же Лиззи еще от меня хочет!

— Ты собралась показать ему рабочий процесс! Настолько же ты была пьяна, если забыла, что я ненавижу праздных наблюдателей и никогда не пишу в общественном месте.

И вот сейчас она злилась, но в чем же я виновата, когда...

— Это не я! Это ты, ты обещала ему картину, и он, наверное, хочет увидеть, как эта картина будет написана.

— Черт дери этих ирландцев! — Лиззи вновь направилась в кухню, будто мои слова хлестнули ее, что хлыст жокея. — Это была фраза вежливости, не более того.  Я не собираюсь дарить ему никакую картину, слишком дорого они стоят, — Она нервно хихикнула. — Я имею в виду свое время. Я не уверена, что сумею написать достаточно картин для выставки, и если еще придется развлекать этого типа... Послушай, — Лиззи вновь оказалась у дивана. — Сделай одолжение. Напиши его портрет. Я надеюсь, это его удовлетворит.

— Лиззи, — я смотрела ей в глаза, ища подвох, но они сияли злостью, причиной которой была явно не я и не глагол «удовлетворить». — Ты сказала про выставку просто так...

— Конечно же, не просто так! — В этот раз Лиззи приняла более расслабленную позу, но сохранила между нами прежнюю дистанцию. — Я выделю тебе место на выставке. Ты еще не в состоянии делать что-то самостоятельно, но тебя должна знать публика. А этого невозможно добиться через майские открытые студии и выставки выпускников. Нет, тебе действительно надо выходить в свет.

Это она что, себя убеждает? Я прекрасно знаю, что мне нечего показать изысканной публике, которая ходит в галерею ее приятеля.

— С чем ты предлагаешь мне идти на твою выставку?

Неужели она совсем с ума сошла, или в этот раз опустилась до моего уровня, чтобы помочь мне встать на ноги? Или я вообще ничего не понимаю.

— Какая твоя тема? — спросила я осторожно.

— Моя тема проста, — Лиззи запрокинула голову на спинку дивана. — Пейзажи Ирландии без использования зеленого цвета. Зеленый остров без зеленого... Или типа того... Я еще не думала о названии.

Я видела на ее губах блаженную улыбку, за которой терялись даже яркие мимические морщины. Она занырнула в свой проект, каким бы абсурдным он ни казался. Вернее мое присутствие в нем.

— А я? Как туда вписываются портреты? Ты тоже предлагаешь мне использовать абсурдную палитру? Или наоборот писать одних зеленых лепреконов?

— Я ничего тебе не предлагаю. Твои работы — твои критерии, и они не обязаны походить на представленное мной. Думай, над чем тебе хочется работать. Или вообще не хочется, тогда ты можешь не участвовать в выставке. Я не стану настаивать.

Слишком быстро она сказала это. Быть может, желала дать понять, что как и от Шона, ждет от меня отказа, потому что не в силах захлопнуть передо мной дверь самолично.

— Я тебе сказала, что хочу, чтобы ты начала принимать свои собственные решения, — продолжала Лиззи каким-то холодным чужим голосом. — Я уже давно тебе не учитель и вовсе не мать. А вот высказать свое мнение и дать совет я всегда готова. Любой, ты меня поняла?

Я кивнула и подобрала ноги под подбородок. Между нами лежала любимая книга матери Шона, и мне безумно не нравился тон, в котором начала говорить со мной Лиззи. С Шоном она тоже вела себя не лучшим образом, будто вымещала на нем обиду на меня, о которой не решалась заговорить. Связано ли ее недовольство только с творчеством, которому я непонятным образом мешала, или же я переступила какую-то недозволенную черту в царство, куда меня не звали.  Только оглядываясь назад, я не могла вспомнить ничего странного, что могло бы лечь между нами за истекший год.

Глава 8 "Незваный гость"

— Grand day, isn't it? Ladies, I would like to invite you for a wee walk! (Прекрасный день, не находите? Дамы, я мечтаю пригласить вас на небольшую прогулку.)

С утра заявились в гости ожидаемые месячные и незваный Бреннон О'Диа. Он просто постучал в дверь и, чуть не впечатав меня в стенку, сам пригласил себя в гостиную. В Штатах Лиззи уже успела бы набрать “911”, пока я хлопала ресницами, лицезря квадратную спину гостя, затянутую в оливкового цвета парку.  Ему бы шляпу с пером, и я бы уверовала в то, что к нам заявился лепрекон, пережравший витаминов роста. Седой как лунь и сильный как бык, гость, должно быть, только что разменял седьмой десяток. Голос его, что и огромные ботинки для гор, гремел подобно ирландскому бубну — боурону. Лиззи не успела сказать "Excuse me, Sir?", гость сам протянул ей руку и представился, а потом тут же обратился по имени и к ней, и даже ко мне. Впрочем, позабыл осведомиться, не зашиб ли меня дверью.  

Вновь Лиззи не сумела вклиниться в разговор. Бреннон О'Диа начал рассказывать о том, что приехал в эти края пять лет назад, чтобы творить в тишине и покое. Потом шла какая-то белиберда, перебиваемая лошадиными смешками, определяющими, должно быть, понятные лишь ему одному шутки. Я же с превеликим трудом выуживала из общей какофонии отдельные слова и поняла, что он тоже художник. Только творит из глины.

Здесь на холме он велел переделать под мастерскую развалившийся коттедж, переживший Великий Голод, построил килн и конуру для себя, старой собаки. Жена померла десять лет назад,  птенцы разлетелись из гнезда, и у него остались природа и искусство,  которыми он мечтает поделиться с нами.  Хорошим прогулочным шагом мы доберемся в его скромную обитель меньше чем за час.  Пока прошагал сюда, он засек точное время.

Жаль, что у меня не было при себе телефона, чтобы включить секундомер. Я медленнее пробегала стометровку, чем он выдавал свое Curriculum Vitae. Лиззи слушала гостя с каменным лицом.  Она успела сменить штаны для йоги на джинсы, но явно не была готова к приему гостей, и влажные после душа волосы раздражали ее не меньше вероломства гостя.

Один лишь Бреннон О'Диа не испытывал никакого дискомфорта.  Он стоял посреди гостиной в грязных ботинках, засунув руки в карманы толстых твидовых штанов, вытянутых на коленках, и ждал ответа от мисс Брукнэлл, вдруг смолкнув. И мы обе оглохли от неожиданно воцарившейся тишины.

— Мы не планировали прогулку, — ответила Лиззи твердо, когда гость после паузы напомнил о предложении, с которым ввалился в дом.

— Вот чтобы вы не скучали, я и решил составить вам компанию нынешним утром.

Он, кажется, не понял вежливого американского отказа, но Лиззи не успела перевести его на доступный ирландский.  Речь  Бреннона О'Диа вновь обрушилась на наши головы водопадом.

— Я подумал, что вы можете не навестить в воскресенье достопочтенного отца Роуза, хотя местная церковь достойна лицезрения, в ней остался старинный шарм. Быть может, много больше, чем в забитых туристами английских аббатствах.  Впрочем, у нас еще будет время прогуляться и до церкви. Знаете, никогда прежде не находил длительные прогулки такими целительными и вдохновляющими.  В изгибе листа, в склоненной чашечке цветка легко увидеть дизайн новой чашки.  Я обязательно подарю вам что-то из своего, что-то в форме трилистник, конечно. Ха-ха-ха, но не подумайте, что я ваяю лишь кельтские кресты да узлы. Нет, это все для туристов, которые покупают мои творения у побережья. Я езжу туда каждую субботу.  Да, да,  им нравятся трилистники, но я люблю всю природу.  Однако я начал про мессу...

Неужели он помнит с чего начал? В моей голове его слова бились речной галькой, и через шум я с трудом разобрала, что он посчитал самым правильным заглянуть к нам на чай.  Но если мы готовы к прогулке, то он и без чая покажет нам окрестности.

Поняв, что этот бой ей не выиграть, Лиззи сдалась без боя. Лишь попросила отсрочку, чтобы просушить волосы, а я еле подавила в себе желание подойти к гостю с тряпкой, чтобы стереть с пола его грязные следы. Бедная Мисс Брукнэлл, поборница чистоты...

Погода была по-июньски солнечная, но не по-летнему холодная. А на пейзаж будто кто опрокинул банку зеленки. Даже грязь под ногами казалась зеленоватой. Ветра почти не было, но я все равно накинула на голову капюшон. Больное тело с трудом выдерживало темп конской ходьбы Бреннона О'Диа, но никто не оставлял мне выбора. Лесная тропа вывела нас на холм, потом спустила в лесок, и я поняла, что сориентироваться тут не поможет даже навигатор. Господин Гончар что-то там говорил про жену и детей, но я уже не слушала. Я думала, что такой прогулки не выдержат ни мои ноги, ни самый толстый тампон. Казалось, обещанный час давно истек, а никакой мастерской на горизонте не просматривалось.  

Наконец деревья расступились, явив на свет поросшую мхом кладку старой стены, за ним сиял белизной домик, в котором я надеялась отыскать удобный диван. Бреннон О'Диа продолжал изливать на нас потоки речи, восхваляющие его мастерскую, но я решила их проигнорировать, неожиданно оценив, насколько чисто говорил Шон. Или медленно, чтобы я его понимала. Тут же слова лились таким потоком, что смывали уверенность в услышанном даже с лица Лиззи.  Впрочем, я была в лучшем положении. Быть может, мне при желании проще было понимать ирландцев, потому что я спокойно выуживала из их речи все «th», потому как знала эти слова наизусть, учась на курсах по уменьшению акцента засовывать язык между зубов. Ирландцы вовсе не напрягались, говоря вместо "ф" почти что "т".  Потому теперь можно было переделать американскую присказку про "When you say you're thinking,  I hear that you're sinking ", "I hear that you're tinkling..." JESUS!  Ну и сравнения... Точно моча и вправду ударила мне в голову ударило! Да только идти в туалет бесполезно, ведь запасной тампон остался дома.

Лиззи выглядела совсем побитой градом ирландских слов, хотя в Калифорнии научилась разбираться во всевозможных акцентах, и господин Гончар был не самым худшим экземпляром, если бы говорил помедленнее.  И тут я поняла, что хозяин мастерской обращается ко мне:

— Лана, знаешь, эту мастерскую строили русские парни.

— Да? — кивнула я вежливо, надеясь на конец беседы, но Бреннон О'Диа только раздухарился:

— Оба с Балтики. Город только не помню.

— Санкт-Петербург? — неожиданно предположила Лиззи, подмигнув мне то ли издевательски, то ли сочувственно.

— Этот город я бы запомнил.  Мечтаю съездить в Эрмитаж.  Это было что-то короткое. На «Р», кажется.

— Рига? — случайно предположила я, хотя на языке крутился почему-то «Ростов».

— Точно! — чуть ли не подпрыгнул хозяин, и я обрадовалась, что он все же устоял на земле и не обрушил на нас потолок.

— Это не Россия, это Латвия, — устало протянула я.

— Какая разница!

Глупо объяснять разницу, я уже давно смирилась с тем, что все мы для них русские, сколько бы прежние братские народы ни кричали о своей уникальности. И за границей они сами смирились с тем, что стали «русскими».

Господин Гончар позвал нас в мастерскую, но я отпросилась на диван, сославшись на больные ноги. Тот сразу сказал, что отвезет нас домой на машине, пообещав провести экскурсию в следующий раз. С дивана было видно часть мастерской: заполненные керамикой деревянные полки, в центре комнаты гончарный круг, тазы с глиной. Килн, наверное, находился в другом помещении. Господин Гончар что-то рассказывал Лиззи. Та делала вид, что слушает. Я даже не пыталась выказывать заинтересованность. Сил присоединиться к ним было даже меньше, чем желания, а с дивана ирландская речь звучала ударами в боуран: громко, но бессмысленно.

— Are yeh out of yourself, colleen?

Я с трудом открыла глаза и поняла, что задремала. Бреннон О'Диа выглядел каким-то взволнованным, и Лиззи поспешила на ирландский манер произнести «аye» и попросила отвезти нас домой. Должно быть, он спрашивал о моем самочувствии. Я действительно чувствовала себя хреново и была несказанно рада предложенной помощи.

Фургон впитал в себя запах керамики, хоть нынче по его салону катались лишь рулоны заляпанной краской клеенки. Бреннон О'Диа придерживал руль одной рукой, отчего нас нещадно трясло. На каждом новом повороте я с благодарностью вспоминала Шона, который больше не казался безбашенным водителем. После десяти минут такой сказочной поездки вопросы про мое самочувствие в устах господина Гончара звучали насмешкой.

Я поспешила уединиться в туалете, а потом незаметно проскользнула к себе в спальню, откуда Лиззи тут же меня вытащила.

Глава 9 "Разговор с Винни-Пухом"

— Do you feel like cycling uphill? (Ты уверена, что сумеешь вскарабкаться на велосипеде на холм?)

Лиззи действительно выглядела обеспокоенной, но какие у меня были варианты? Только пешком! На машину я даже смотреть боялась — правый руль на таких дорогах — самоубийство не только для автомобиля… К тому же, мне хотелось развеять встречным ветерком мое сомнамбулическое состояние.

Ночью я проснулась жутко голодной и уничтожила оставшийся хлеб и шоколадку.  Увы, чай с мятой не взбодрил, тело ломило от усталости, но вновь уснуть не получилось. Я вернулась к входной двери, но, вдохнув ледяной воздух, отказалась от прогулки. Читать не читалось, я проворочалась в кровати до шести утра и наконец забылась тяжелым сном. Лиззи тоже сдалась на волю усталого организма и поднялась лишь в десять, оставив меня в кровати до одиннадцати. Обнаружив выставленный у озера мольберт, я решила быстро собрать рюкзак с блокнотом и карандашами и отправиться в деревню, чтобы не только не мешать мисс Брукнэлл творить, но и не мозолить ей глаза своим бездельем. Уверенности в том, что я сумею заставить себя сделать хоть один набросок не было, но хотя бы проветрюсь вне дома.

Сероватое небо не обещало ни дождя, ни солнца. Ветер не холодил спину. И я могла бы насладиться прогулкой, если бы не поставила целью непременно добраться до деревни. Я почти свернула шею, постоянно оглядываясь, нет ли машины, с которой боялась не разъехаться. Сил я, конечно, не рассчитала: бедный организм не выдержал двойной нагрузки и потребовал преодолеть дорогу пешком.  С трудом дошагав до паба, я решила сделать его своей первой и, пожалуй, единственной остановкой на сегодня.  

Внутри не прибавилось света, но я сумела разглядеть в конце стойки мужчину неопределенного преклонного возраста в серой твидовой кепке, надвинутой чуть ли не на самый нос. Над его головой вился тонкий дымок. Курить в общественном месте запрещено и в Ирландии, кажется...

— Throw on another pint there for me, will ya? – прохрипел он достаточно громко, зажевав остаток сигареты.

Старик так и не повернул головы в мою сторону, будто можно было не услышать дверной колокольчик. Падди из-за стойки уже успел одарить меня улыбкой и ирландским приветствием «Диа-Дут» и теперь взял со стойки наполовину наполненную кружку и подставил под краник. Я не удержалась и утащила с деревянного блюда пару шпажек с сырными кубиками.

— What can I get yeh? Irish Ale or Guinness? — наконец добрался до меня Падди.

Я закрыла глаза под его пристальным взглядом и поняла, что никакого пива мой спящий организм не выдержит.

— Just give me a strong cup of coffee please.

Падди должно быть в ответ пошутил, но я не сумела разобрать слов, потому что в тот момент громко звякнул колокольчик, и в паб размашистым шагом вошла женщина в коротком темно-зеленом плаще. С громким "Da" она ринулась к старику за стойкой и чуть ли не силой стащила со стула. Однако грубость тут же сменилась заботливым объятьем, и старик без протеста направился с дочерью к выходу. Падди молча помахал им вслед и толкнул ко мне так и не отданную старику кружку с плотной беловатой пенной шапкой.

– Can I get you a pint?  On the house.

Я качнула головой и повторила просьбу о кофе. Без лишних слов  Падди направился к допотопному автомату и вскоре яркий кофейный аромат перебил вонь недавнего курева. Я между тем рассматривала развешанные по стенам фотографии местного ландшафта и каких-то знаменитостей, а лучше бы смотрела на кофе и вовремя попросила не наливать в него сливок, шапка которых, посыпанная тертым шоколадом, аж вываливалась из стеклянного бокала. Как тут останешься без белых усов? А Падди явно показалось, что я любуюсь нарезанным на толстом стекле бокала орнаментом из трилистника.

— Это все вручную делалось. Отец в Дубине заказывал в семидесятых. Нравится?

— Ага.

— Ты еще не попробовала.

— Я про дизайн. А ты про кофе? — я попыталась дружески улыбнуться и пожалела, что стянула волосы в хвост без помощи расчёски. — Я не разбираюсь в кофе, мне просто необходимо проснуться.

— Хочешь шоколад? Или кекс? — не унимался услужливый бармен.

— Нет, я лучше возьму сыр, — стрельнула я глазами в сторону блюда, прикрывая рукой пустые шпажки.

— Сыр только к пиву, так что придется пить.

Я зачем-то обернулась к двери, будто отец с дочерью еще стояли там, но грустный голос бармена заставил меня повернуться обратно.

— Па не видит и не слышит. Я привожу его сюда утром, чтобы он вновь почувствовал себя живым, частью этого паба, а потом Лиша забирает его домой до того, как придут посетители. Хорошо, что Ма не видит его с небес из-за наших вечных туч, она бы его не признала.  Па мечтает уйти к ней, но боится, что мы с Лишей забросим паб. Он им жил, как наши предки жили фермой.  Обычная печальная история: мой прадед не сумел приноровиться к новому времени и новой технике, и семья убедила его уступить земли более успешному соседу. Только дом остался, и дед любил рассказывать, как они жили здесь: в одной половине люди, в другой животные... На сэкономленные деньги дед купил этот дом и вместе с моим отцом превратил в паб. На оставшемся клочке земли бабка выращивала овощи, и вся картошка, которую мы подаем здесь, до сих пор с нашего огорода. А рыбу нам привозят два раза в неделю с побережья — старые рыбаки.  Им уже далеко за шестьдесят, каждый раз со страхом ждешь их возвращения из моря. Но иначе старикам не выжить — конечно, нам выгоднее закупать у оптовиков, но отец считает, что мы хоть как-то должны поддерживать друг друга... Ладно, тебе, американке, вся эта деревенская болтовня не интересна на трезвую голову. Ну так ты пьешь?  Буду с тобой честным, пиво у меня вкуснее кофе.

— Охотно верю, — улыбнулась я, — но не слишком ли рано для выпивки?

Стрелки часов на противоположной стене приближались к часу дня.

— Выпить никогда не рано. Не пришла же ты в паб за кофе?

— Нет, не пришла. Я приехала на велосипеде, — попыталась я сострить, но лицо Падди осталось непроницаемым. — Просто дальше твоего паба проехать не смогла. А так... Я сначала хотела попросить воду…

Глава 10 "Откровения в церкви"

— Loving can heal,
Loving can mend your soul,
And it's the only thing that I know.
I swear it will get easier,
Remember that with every piece of ya.
And it's the only thing we take with us when we die

Пока мы шли от паба по единственной широкой улице вверх по холму к серой церкви, Шон, держа руки в карманах, насвистывал до боли знакомый мотивчик. На середине подъема я спросила, что это за песня? И когда имя «Эд Ширан» ничего не объяснило, Шон тихо запел:

We keep this love in this photograph.
We made these memories for ourselves
Where our eyes are never closing.
Our hearts were never broken,
Times forever frozen still.

(вольный перевод внизу страницы)

Голос его вмиг утратил  похмельную хрипотцу, хотя не поднялся и на октаву, и отойди я от него на два шага, слов бы уже не разобрала. Хотя необходимости в словах больше не было — эту песню постоянно крутили по радио. Я не могла поверить в способность Шона петь, пусть не так чисто, как Эд, но много лучше многих застольных певунов.  На подходе к церкви он осекся и перевел взгляд с двери на меня:

— Зайдем?

Я кивнула, и Шон дернул за кольцо.  

— Никого нет? — удивилась я, усаживаясь на скамью в последнем ряду.

— Хорошо, что ты не задала этот вопрос Отцу Роузу. Ты забыла про присутствие Бога!

Я усмехнулась и уставилась в окно. Их было по четыре в каждой стене. Стены, выкрашенные в теплый бежевый цвет, дарили спокойствие, а выделенные синим стрельчатые арки давали крохотной церкви простор небес. Фигуры Христа и Девы Марии привлекали простотой исполнения. Единственным украшением служило большое витражное окно, напомнившее мне церковь в Стэнфордском университете. Остальное убранство роднило древнюю обитель с простыми церквами испанских миссионеров. Мне даже захотелось отыскать тут индейские геометрические орнаменты.

— Хочешь остаться порисовать?

Я даже вздрогнула от голоса Шона, будто тот прочел мои мысли и предлагал теперь расписать стены.

— Нет, я хочу... Хочу взглянуть на кладбище, — сказала я, заметив сквозь стекло старые надгробия.

— Дай мне еще минуту.

Я кивнула и взглянула на руки Шона, они были сложены в молитвенном жесте на спинке соседней скамьи. Под ними лежал раскрытый бумажник с бледной лицензией на вождение, на черно-белой фотографии которой едва угадывались настоящие черты Шона. Я поймала себя на мысли, что безумно хочу увидеть фотографию, которая пряталась под сцепленными пальцами ирландца, и желание настолько поглотило меня, что я не заметила на себе взгляда Шона.

— So you can keep me
Inside the pocket of your ripped jeans
Holding me closer 'til our eyes meet,
You won't ever be alone, wait for me to come home

Голос Шона в церкви прозвучал сильнее, но уже не так завораживающе. Наверное, прилившая к лицу кровь забила уши. Шон осторожно двумя пальцами вытащил из-под пластика фотографию и протянул мне.

— Мне здесь шесть лет. Это единственная фотография, где мне нравится моя улыбка. И улыбка матери.

Фотография была аккуратно вырезана из большой, чтобы поместиться в бумажник, потому кадрирование вышло с обрезанными руками. Голова мальчика пряталась подмышкой матери, и мне показалось, что Шон вовсе не изменился, если только волосы отрастил немного длиннее.

— Ты хороший сын.

Я сказала это, возвращая фотографию, чтобы нарушить неприятное молчание, но фраза даже по-английски прозвучала искусственно, и я хотела бы проглотить ее обратно, но Шон неожиданно кивнул, и у меня отлегло от сердца. Быть может, иногда даже деревенскому мужику необходимо услышать что-то приятное, пусть и от постороннего человека. Лиззи не права про его мать, Шону действительно дорога память, и что-то тяжкое гнетет его душу.

Шон приподнялся со скамьи, чтобы спрятать бумажник в задний карман джинсов.

— Угу, — Его мыканье будто прозвучало ответом на мои мысли. — Я самый плохой сын, а она самая хорошая мать.

— Я сказала, хороший...

— Ты знаешь меня всего четвертый день, а я знаком с собой почти тридцать четыре года. Так что мне лучше знать, какой я на самом деле.

Его голос прозвучал сухо, и я пожалела, что вообще раскрыла рот. Лучше бы полностью проигнорировала бумажник.

— Что же такого ты сделал своей матери? — нервно выдавила я каждое слово, когда тяжелый взгляд ирландца задержался на мне почти на целую минуту. Быть может, ему необходимо выговориться: здесь, в безмолвии церкви, человеку, далекому от деревенских сплетен.

— Я убил свою душу смертным грехом, — Шон выдержал паузу, за которую я успела составить криминальное досье, придумав тысячу причин, в силу каких матери не разрешают дочерям с ним встречаться. — Я был слишком гордым.

На лице Шона вновь блуждала улыбка, и мне захотелось стереть ее своей пятерней. Он нагло играл моими чувствами, подтрунивая, словно над напыщенной школьницей.

— И с каких это пор гордость делает сына плохим? — я попыталась так же нагло улыбнуться, только не была уверена, что улыбка вышла достойным ответом.

— С сотворения мира, — продолжал издеваться Шон. — Не жди от меня откровений, милая. С какой стати я должен рассказывать о своей матери девушке, которую даже ни разу не поцеловал?

Я не дала ему сделать паузу.

— С той самой стати, что эта девушка в первый же вечер ответила на слишком много твоих вопросов.

— Я не задал тебе ни одного личного вопроса, который хоть как-то касался бы твоих нынешних чувств. Я понял, что к мужу ты ничего не испытывала, или я ошибаюсь?

— Не ошибаешься. И все же эти вопросы остаются личными.

— Ты могла не отвечать. Я не вытаскивал из тебя ответы клещами. Они лились горным потоком.

— Ты мог не спрашивать.

— Если бы я был трезвее, то точно бы не спросил.

— А если бы была трезвее я, то точно бы не отвечала, — сказала я примирительно. — Обещаю, что никогда больше не спрошу тебя о матери.

— Даже если поцелуешь?

Церковь была крохотной, и мы сидели почти вплотную друг к другу, но сейчас его колено явно нарочно коснулось моего, и я поспешила отпрянуть от его лица.

— Ты чего дергаешься? Мы знакомы всего четыре дня. Слишком рано для поцелуя в церкви, не находишь?

И все равно он оставался слишком близко, а я уже почти сидела на своем рюкзаке, который лежал почти на самом краю скамьи, и действительно чувствовала себя пятнадцатилетней школьницей. Да и Шон, признаться, не выглядел сейчас взрослым мужиком. Глаза его слишком блестели. Наверное, Падди не зря наорал на школьного приятеля в пабе. Вот и пойми, когда мистер Мур говорит серьезно, а когда несет пьяную чушь. Но я-то трезва, несмотря на пиво и виски, а как поступают трезвые взрослые женщины?

Глава 11 "Романтика старого кладбища"

— Just in case ya’re feeling homesick. (Если вдруг ты заскучала по дому.)

Шон протянул мне бургер. За работой я, как и Лиззи, теряла счет времени, и час, а то и целых два, показались слишком маленькими, и мне даже захотелось попросить Шона погулять по округе еще хотя бы четверть часа. Этот час он явно провел в компании Падди. Я не ощущала особого голода, но сопротивляться запаху поджаренной булки никогда не умела. Шон открыл бутылку «7UP» и стал выжидать, когда я справлюсь со вторым куском. Теперь я обязана была написать детей Падди в лучшей манере. Шон явно не платил ни за первый ужин, ни сейчас за этот бургер. Что ж, меня это более чем устраивало. Намного спокойнее, когда мужчина тратит на тебя лишь личное время. Оказаться в долгу у Шона совершенно не хотелось, зная выставленный им счет. Нет, дружок, можешь закатать и губы, и что-то другое.

Я взяла протянутую бутылку и сделала малюсенький глоток, с трудом справляясь с пузырьками. Термосу с горячим чаем я обрадовалась бы больше. Ветра не чувствовалось, и я спокойно высвободила руки из куртки, чтобы легче было рисовать, но долгое сидение на одном месте дало о себе знать.

Альбом продолжал лежать открытым у меня на коленях. Закрывать его сейчас перед носом Шона выглядело бы свинством. Он так внимательно рассматривал карандашные линии, будто что-то смыслил в штриховках и перспективе.  Я не нуждалась в его похвале. Лиззи права — какое дело до того, что подумает незнакомец или даже такой знакомец, как Шон. Но все же удивилась, что Шон вообще ничего не сказал. Рисунок вышел на редкость удачным, как и зарисовки в пабе. Отчего он молчит, будто медитирует на альбом?  

Ирландец сидел совсем близко, вновь почти касаясь коленкой моего бедра, как прежде в церкви. Я хотела заглянуть ему в лицо, но задержалась взглядом на татуировке. Шон тут же вышел из медитативного состояния и молча подтянул рукав, обнажив зеленоватый кельтский крест — как я и предполагала.

— Нравится?

Шон так и не встретился со мной взглядом, и я сумела спокойно пошутить:

— Намного лучше этих надгробий. Я бы даже не отказалась его зарисовать, – И когда Шон вперил в меня свой странный тяжелый взгляд, я поспешила добавить: — Люблю витиеватые детали, тонкую работу.

— А ты видишь что-то помимо креста?

Слишком серьезный тон вопроса заставил меня внимательней приглядеться к рисунку. Действительно, где-то линии были слишком жирными на фоне абсолютно тонких. Либо автор работал без трафарета, либо не страдал профессионализмом. Но обижать владельца татуировки не хотелось, но чтобы не хвалить то, что похвалы не заслуживало, я задала риторический вопрос:

— А что я должна увидеть?

Шон вновь принялся рассматривать мой рисунок. Молчание было противным, и я решила нарушить его просьбой вытащить из рюкзака влажные салфетки. Но я не успела раскрыть рта. Голос Шона прозвучал глухо и зло:  

—'Tis Cross was meant to cross out a girl's name. (Этот крест перечеркнул (поставил крест на) имя девушки.)

Боже, как потрясающе Шон подобрал слова. Только не новая ли это попытка нагло раззадорить мое любопытство и вновь поставить крест на личном разговоре. Нет, я не проявлю любопытства, и задорная улыбка пусть так и остается лежать легкой тенью в уголках его губ.

— Мне было шестнадцать. Я был безумно влюблен, — Шон усмехнулся и расправил рукав, скрыв верхнюю часть татуировки. — Тогда я, конечно, не казался себе безумцем. Я даже не усмотрел ничего безумного в ее желании получить от меня доказательства серьезности наших отношений. Она потребовала вытатуировать на руке ее имя, чтобы все в деревне увидели. Тогда, она считала, я не смогу бросить ее сразу после первого секса.

Шон взболтал оставшуюся шипучку и уставился на заполнившую бутылку пену.

— Другими словами, чтобы заполучить ее тело, я обязан был пожертвовать своим.  В общем, я стал искать способы заработать на татуировку. У меня никогда не было карманных денег. Отец считал, что в нашей глуши их можно потратить только на выпивку, сигареты, ну и наркоту. Мона неплохо играла на фидле, и мать решила отправить ее на лето к тетке в Корк, чтобы сестра поучилась у профессионалов. Я заявил, что тоже поеду в Корк, чтобы учиться рисовать.

— Так ты рисуешь? — я не могла удержаться от комментария, тогда понятно, чего он пялился на мой рисунок, но отчего тогда промолчал?

— Я, кажется, уже ответил на этот вопрос — нет, — Шон игриво толкнул меня плечом, но я смолчала. — На курсах Моны я познакомился с парнем, который действительно рисовал. Я договорился, что он будет отдавать мне часть своих рисунков, чтобы тетка ничего не заподозрила. Я нашел стройку, до которой можно было доехать на велосипеде, и пахал на ней по полдня. Потом ехал домой к этому парню, приводил себя в художественный вид, отдавал ему часть заработанных денег и получал сумку с художественными принадлежностями и новые рисунки.

Шон потряс моим пустым рюкзаком и вновь улыбнулся своей завораживающей невинной улыбкой.

— Она хоть того стоила?

Но Шону мой вопрос не понравился. Улыбка исчезла, голос вновь стал безжизненным, как у констебля.

— Лана, в Ирландии не бывает коротких историй, это не Америка. Ты можешь попросить меня замолчать или выслушать всю историю молча. Другого варианта не дано.

— Я буду молчать.

Пусть говорит и пусть думает, что мне безумно интересно. Хотя, черт возьми, он умеет интриговать.

— В итоге я заработал достаточно на татуировку и сделал ее. Тетка ни о чем не догадалась. Впрочем, в тот момент ей было не до меня. Мона позвонила матери и сообщила, что выходит замуж и остается в Корке. Мать умоляла ее хотя бы доучиться последний год в школе, но Мона по уши влюбилась в своего преподавателя, который доходчиво объяснил ей, на что она действительно способна, — Шон вновь улыбнулся, и я вновь спрятала от него лицо. — Сейчас Мона ждет шестого ребенка, и я уверен, что они не остановятся, пока в Деклане жива надежда, что хоть кто-то из детей, не в пример маме, будет способен играть на фидле. Кстати, если тебе нужны дети для портретов, то мои племянники способны сидеть час, не шевелясь, да и Корк хорош...

— Шон, ты снова...

— Да, я снова. Я хочу показать тебе Ирландию. Слушать настоящий трад в исполнении Деклана намного интереснее рисования детей Падди с фотографии. Мои дублинские племянники тоже приедут в Корк... И я еду в Корк, чтобы увидеть их и сестер...

— Шон, ты можешь не делать паузы между предложениями. Я не собираюсь заполнять их радостным «да». И если уж Падди тебе все разболтал, то ты должен знать, что я обещала помочь его жене и сестре...

— Это обещание я с тебя снял, — улыбнулся Шон. — Я сказал, что на каникулы беру племянников в поход, и ты едешь с нами, чтобы писать пейзажи, как твоя учительница по живописи. Ты, кажется, сказала, что все делаешь, как она...

Я стиснула карандаш и еще сильнее вжала худи в траву.

— Шон, ты сколько выпил?

— Ты за рулём, — тут же ответил ирландец. — Но будь покойна, когда я с детьми, я абсолютно трезв. Лана, я не алкоголик, у меня нет зависимости. Я даже не курю. Я просто люблю выпить, когда мне скучно. А мне было скучно без тебя этот час...

— Sean! — Я выставила вперед ладонь, как в школе учат малышей останавливать обидчиков, и тут же почувствовала легкое прикосновение его губ. — Stop it! — продолжила я голосом обиженного малыша. — I don't like it! (Прекрати! Мне это не нравится.)

— Private property. Hands off. (Частная собственность. Руки прочь. )

Я даже не поняла, к кому он применил свою шутку, но механически спрятала руку на коленях. Шон улыбнулся и отсел назад.  Я прикрыла глаза и выдохнула. Ладонь саднило от его поцелуя, и я не сдержалась и принялась раздирать ее коротким ногтем большого пальца другой руки.

Глава 12 "Сдавшие нервы"

— Thank you for giving me the opportunity to serve you. (Благодарю, что позволила услужить себе.)

Я хотела забрать у Шона велосипед, но ирландец сказал, что оботрет его и подкрутит цепь. Очередная уловка, чтобы остаться в нашем коттедже, но я лишь махнула рукой. Теперь Лиззи примет огонь на себя и выйдет победительницей, как в прошлый раз. Только с первых шагов в гостиной я поняла, что дом пуст. Понимание этого пришло на манер дешевых детективов. Я заметила приоткрытую дверь, за которой стоял брошенный мольберт. Лиззи никогда не оставляла двери открытыми и кисти немытыми, а тут они разноцветным веером громоздились в банке. На всякий случай я заглянула в пустую спальню, пройдя мимо открытой настежь двери в ванную комнату.

Сердце уже выстукивало отчаянный ритм. Я вышла к озеру и тронула холст — краска полностью просохла. Я запомнила последний сделанный до моего отъезда мазок, и на новые Лиззи не могла потратить более получаса. Что она делала все оставшееся время? Если бы она решила передохнуть, то непременно вымыла бы кисти или хотя бы завернула в полиэтилен. На кончиках самых крупных начала образовываться пленка из краски.

— Красиво, — раздался за спиной голос Шона, хотя я не услышала, как под его ногами хрустел гравий. — Только никогда не видел, чтобы вода принимала здесь фиолетовый цвет.

Я резко обернулась, и выражение моего лица заставило ирландца вытащить руки из карманов. Долгие секунды я не могла подобрать слова, чтобы ответить на его вопрос, потому что не понимала, что происходит.

— Я должна позвонить, — наконец выговорила я и дрожащими пальцами схватила протянутый телефон.

Я набрала номер Лиззи и подпрыгнула, когда из спальни донеслась знакомая мелодия.

— Нечего волноваться!

Шон зашел следом и правильно оценил обстановку. Только просить меня успокоиться было лишним. Я понимала, что Лиззи не ушла прогуляться. И даже не из-за телефона, а потому что Мисс Брукнэлл никогда не оставляла подобного бардака, если останавливалась не на десять минут. Она не могла пойти размяться, потому что мы бы встретились либо на дороге, либо сейчас на озере. И кисти не врали — она не брала их в руки по меньшей мере часа два.

По инерции я вновь вызвала ее номер и, сообразив, как глупо это выглядит со стороны, швырнула чужой телефон на диван. Шон вновь спросил, отчего я так разволновалась, и я наконец промямлила свои опасения, пусть и выдавала их списком заправского детектива. Ничего, кроме улыбки, я от Шона и не ожидала.

— В нашей деревне что-нибудь произойдет только в двух случаях, — начал он голосом констебля. — Если англичане воскресят Кромвеля. Или если из болот восстанут древние кельты.

— Шон, не смешно!

— А я не веселю тебя, а прошу успокоиться. Она вышла прогуляться без телефона. Это что, невозможно для американки?

— Это невозможно для мисс Брукнэлл. И к черту телефон! Она не оставила бы кисти в таком виде. Я не уверена, что их можно спасти.

— Может, она не собиралась уходить далеко, а потом потеряла счет времени. Ты не допускаешь такой возможности?

— Нет, — мой голос дрогнул, и потребовалось неимоверное усилие, чтобы продолжить фразу: — Я достаточно хорошо знаю мисс Брукнэлл, — Я на мгновение прикрыла глаза и выдохнула: — Даже студенты не оставляют рабочее место в таком виде, а не…

Я отвернулась, закусив губу. Пальцы занемели, и я с трудом сумела согнуть их на плечах.

— Ты хочешь, чтобы я позвонил в Гарду? — Теплые ладони Шона накрыли мои пальцы. — Тебя это успокоит?

— Нет!

Я выкрикнула это так громко, что Шон отшатнулся, и я поспешила добавить, оставшись стоять к нему спиной, чтобы скрыть нервное подрагивание ресниц:

— Меня это не успокоит, — я терла руки, будто позабыла в мороз варежки. — Не успокоит, если ты не понимаешь. Но мы должны сообщить в Гарду.

Я плюхнулась на диван прямо на телефон, но даже не подвинулась, чтобы вытащить его. Казалось, еще одно лишнее движение, и я разревусь. Я старалась не вспоминать никакие заголовки газет, но прочитанные в детстве детективные романы безжалостно лезли в голову.

— Хорошо, я позвоню, — вдруг сказал Шон и, беспардонно вытащив из-под меня телефон, быстро вышел к озеру.

Его неожиданная серьезность напугала меня еще больше. Быть может, видимое спокойствие Ирландии не более, чем миф. Я заставила себя повернуться к окну. Шон говорил уже достаточно долго, небрежно опустив локоть на край холста. О чем можно так долго говорить с полицейским? Он ведь не может толком ответить ни на один вопрос о Лиззи. Уверена, что он и особых примет не помнит. Впрочем, я тоже сейчас не подберу никаких слов… Руки стали еще холоднее, я терла их с таким ожесточением, что из-за скрипа кожи не услышала, как открылась дверь.

— Они вернутся часа через два или три… Но зная, как медленно Бреннон О'Диа водит машину в темноте, я бы не рассчитывал на совместный ужин.

На лице Шона застыла странная улыбка. На моем, видно, такое же дикое недоумение.

— Он повез мисс Брукнэлл на побережье. У него там в галерее выставлены работы. Это все, что я понял из разговора.

— Почему ты ему позвонил?

— Лана, немного логики! Она не ребенок, которого можно похитить ради выкупа. В коттедже ничего не тронуто. Посторонних здесь не бывает. Бреннон О'Диа пошел прогуляться, когда я еще был у него, поэтому я позвонил ему первому. Потом бы я позвонил Падди, чтобы узнать, не решила ли мисс Брукнэлл пообедать в деревне. Третий в моем списке был хозяин продуктовой лавки. Гарды в моем списке не было. Это Ирландия, детка, это не Голливуд.

Его саркастическая улыбка послужила прекрасным холодным душем. Плакать вмиг расхотелось, и закостеневшие пальцы согнулись в кулак.

— Хочешь сказать, что у вас никогда ничего не происходит?

Глава 13 "Доброй ночи, любимая!"

— Are you sleepwalking or ready to start your day? (Ты лунатишь или проснулась окончательно?)

Я обернулась, держа в руках горячую чашку, только что извлеченную из микроволновки: Лиззи в накинутом на плечи пледе бесшумно вынырнула из темноты гостиной. Я старалась хозяйничать тихо и микроволновку отключила за секунду до сигнала, чтобы не разбудить Лиззи, возвращения которой не сумела дождаться.

Керамика жгла руки, и я едва донесла до стола чай, не расплескав. Я совершенно не помнила, на какой из фраз Шона уснула, и сейчас, когда открыла глаза, не могла сообразить, где нахожусь и чем укрыта. На кухню я пробралась машинально, пытаясь сориентироваться во времени и пространстве. Только часы на микроволновке оказались сбитыми, а обнаружить на диване телефон в полной темноте не получилось.  Так все же я разбудила Лиззи или она до сих пор не спала?

Пока я собиралась с ответом, Лиззи успела достать из холодильника коробку.

— Наверное, ты просто проголодалась, — решила она за меня. — Шоколадный торт с виски самое лучшее начало ирландского дня, не находишь?

Я взглянула в окно. Рассвета не наблюдалось. Надо все же выставить на микроволновке часы...

— Можно я возьму только торт?

Подавив зевок, я опустилась на стул и стиснула пальцами подостывшую керамическую кружку. Тепло от тлеющего камина, кофта и плед не дали замерзнуть, и сейчас я грела руки скорее машинально.

— Увы, виски в креме, — едва приметно улыбнулась Лиззи. — Этот сумасшедший купил торт, не спросив разрешения.

Я опустилась к кружке и сделала глоток, не отрывая ее от стола.

— Сумасшедший — это кто?

Лиззи подтолкнула ко мне коробку с ложкой. Сколько же я спала и сколько отсутствовала Лиззи? И неужели Шону оказалось мало шоколадок?

— Конечно же, Бреннон О'Диа, — усмехнулась Лиззи моим мыслям и присела на тот самый стул, который вечером облюбовал наш дорогой хозяин. — Шон Мур решил попробовать себя в новой ипостаси — нынче он цепной пёс.  Он просидел у дверей коттеджа Бог знает сколько времени, дожидаясь нашего возвращения, чтобы мы ненароком не потревожили твой сон.

Она выдержала паузу, будто изучала выражение моего лица, но я даже не улыбнулась. Я пыталась восстановить события вечера, но память отказывалась идти дальше просьбы Шона развлечь его племянницу.

— Он еще не знает, что вокруг тебя можно перевернуть дом, но ты и бровью не поведешь, — продолжила Лиззи, отчаявшись услышать от меня хотя бы междометие. — Чем только я не пыталась шуметь вокруг тебя, хоть бы пошевелилась! Так и знала, что вскочишь посреди ночи, и очередной день будет насмарку.

Лиззи провела рукой по деревянной поверхности, смахивая невидимые крошки. Кто укрыл меня пледом? Явно не она, раз желала моего пробуждения. Ох, слишком уж заботливый у нас хозяин...

Я уткнулась носом в кружку — чай обжигал, каждый глоток давался через силу.

— Шон настолько плохо себя вел, что ты испугалась лечь при нем в кровать?

Рука Лиззи замерла на невидимой крошке, но глаз она не подняла. Слова обожгли грудь сильнее чая. Знала же, что не стоило ей встречаться с нашим милым хозяином. Кто же мог подумать, что я усну в обнимку с кружкой! Теперь лишь бы суметь придать голосу достаточно спокойствия, а словам небрежности.

— Я не собиралась спать, — Ложка отломила уголок у треугольника торта, но до рта я ее так и не донесла. — Я вырубилась сидя, слушая очень интересный рассказ про его племянников.  Я даже не знаю, как он сумел подсунуть мне под голову подушку... И укрыть одеялом.

— Может, ты еще чего-нибудь не помнишь? — В голосе Лиззи не было смеха и на йоту. — Или не желаешь говорить?

И лицо стало слишком серьезным, не оставляя никаких шансов принять ремарку за шутку. Лиззи смотрела на меня прищуренными глазами, но даже в этих щелках мне виделся портрет Шона.

— Лиззи, — произнесла я четко, почувствовав в груди неприятное жжение уже совсем не от чая. — Я не спала с Шоном, если это то, о чем ты меня спрашиваешь, и не планировала с ним встречу. Я действительно была в деревне, сначала в пабе, а потом, будешь смеяться, на кладбище.

Лицо Лиззи не дрогнуло, у меня же дрожал каждый мускул, и я даже несколько раз нервно зажмурилась: взгляд Лиззи напоминал пыточную лампу следователя из Большого Дома.

— Я догадываюсь, что сказал тебе Бреннон О'Диа, но теперь послушай, что скажу я, — Голос, к счастью, не дрожал. — Падди, владелец паба, позвонил Шону, когда тот чинил этот гребаный кран, и попросил отвезти меня домой, потому что решил, будто я не в состоянии вернуться на велосипеде. Я ничего не знала про звонок, пока Шон не объявился в пабе и не поставил меня перед фактом, что уже убрал велосипед в багажник.

Лиззи молчала и сверлила меня алмазным сверлом прищуренных глаз.

— Не смотри на меня так, будто я лгу.  Показать альбом?  И вообще у меня месячные! — уже почти что закричала я, чувствуя, как к глазам подступили непрошенные слезы.

Как только она могла подумать, что я способна на предательство! Да еще с пьяным ирландским водопроводчиком!

На этот раз Лиззи улыбнулась и даже хихикнула.

— И только месячные тебя остановили?

Я зажмурилась, вдруг почувствовав, что слезы победили меня, и, поднеся кружку к самому лицу, спрятала влажные глаза.

— Бреннон ничего не сказал мне о Шоне и о том, что тот поспешил на свидание с тобой. Он вообще о нем ничего не сказал. Ну кроме того, что собаку Шона зовут Джеймс Джойс, а она сука.

Я подняла глаза над кружкой, Лиззи улыбалась.

— И что? — промычала я, продолжая сжимать губами край кружки.

— Ничего. Каждый волен называть своего питомца, как ему вздумается. Я думаю, эта сука не читала «Улисса». И я не просила от тебя отчета о Шоне. И он будет последним самцом, к которому я тебя приревную.

— Отчего же? — Кружка громко опустилась на стол, и я схватила ложку. — Он мне прямым текстом сказал, что хочет со мной переспать.

Лиззи вновь тихо растянула губы.

— К чему слова, когда у него на лице написано, что ему от тебя надо. Надеюсь, ты ответила: подумаю, верно?

— Лиззи!

— То есть ты согласилась? Когда месячные закончатся...

Голос Лиззи был странным  — не показывал истинных эмоций, а глаза продолжали буравить меня, будто подключили к ее внутреннему детектору лжи.

— Ты издеваешься? — Я не могла больше серьезно относиться к диалогу. — Знаешь же, что я ответила ему — нет.

— Зря...

Лиззи резко поднялась со стула и принялась у раковины расправлять для просушки кисти, которые она, видимо, домыла, пока я спала.  Я же потеряла дар речи и стала тупо следила за ее быстрыми движениями.  

— Have you ever had one-night stands?

Какой еще пересып на одну ночь?! Но Лиззи продолжала стоять ко мне спиной, лишая возможности просто помотать головой, потому что даже простых два звука я не могла сейчас сложить в один. Однако Лиззи верно расценила мое молчание и, медленно повернувшись к столу, произнесла:

— Выходит, ты действительно два года жила в моем доме без секса? — Она глядела поверх моей головы в окутавшую дом темноту. — Получается, если прибавить три года твоего никудышного брака, пять лет у тебя не было нормального мужика?

— Больше,  — я опрокинула в себя оставшийся чай будто водку и громче прежнего опустила кружку на стол. — Только я об этом нисколечко не жалею, потому что теперь у меня есть ты.

Лиззи вновь сощурила глаза, и я наконец поняла, что просто сижу от нее слишком далеко, и она не может четко видеть меня без очков.

— Устоять перед Шоном нелегко, — протянула Лиззи драматически, присаживаясь обратно к столу. — У него  есть дьявольский шарм, свойственный всем самоуверенным деревенским парням.

— О, да!  — Теперь я опустила на стол руки и отбарабанила марш.  — Принц Уэльский, прямо!  Лиззи, он водопроводчик, алкоголик и... У него собаку зовут мужским именем, — как-то совсем дико расхохоталась я, но быстро замолчала, взглянув в совершенно серьезное лицо Лиззи.

— Какое значение все это имеет в постели? — и тут она чуть улыбнулась. — Тебе что приносит сексуальное удовлетворение обсуждение того, каким пальцем рисовал Тёрнер?

— Представь себе — да!

Я протянула руку, чтобы встретиться с пальцами Лиззи, но вместо того, чтобы сжать их, она принялась очерчивать по столу контур моей ладони, будто нарочно избегая контакта.

— И будь Пол не экономистом, а водопроводчиком, то ни за какой паспорт я не легла бы к нему в постель, — зачем-то упомянула я бывшего мужа.

И тут Лиззи наконец пропустила свои пальцы сквозь мои, и принялась вычерчивать на моей ладони круг, согревший меня намного лучше растопленного камина.

— Наверное, тебя удовлетворяла мысль, что неподнятие его дика компенсируется ростом индекса Доу Джонса!

И она расхохоталась, даже не прикрыв ладонью рот хотя бы из вежливости. Я высвободила пальцы и схватила ложку.  

— Сколько раз просила тебя не обсуждать мое общение с Полом! Ты достаточно сказала адвокату, мне до сих пор противно. Хорошо, что она не озвучила это в суде. Пол не заслуживал этого чертового слушания!

Лиззи сжала губы, будто глотала то, что хотела бросить мне в лицо.

— Тебя никто не заставлял разводиться с ним. Сейчас бы ты родила ему ребенка и не мучилась бы от безделья.

Слова ее из медовых превратились в высушенный воск. Я испугалась возвращения прерванного разговора.

— Лиззи, я хорошо поработала сегодня... То есть уже вчера, — постаралась я увести разговор от опасной темы. — Показать тебе альбом? Я, кажется, бросила рюкзак у двери.

— Я нашла твой альбом на журнальном столике. Я видела и паб, и церковь...

Я тряхнула головой. Явно Шон похозяйничал в моем рюкзаке, пока я спала — это уже форменное свинство лазить по чужим сумкам. И чего его вдруг так заинтересовали мои зарисовки, если он не учился рисовать. Хорошо еще, что это был абсолютно новый альбом без моих зарисовок собственного тела или тела Мисс Брукнэлл.

— Ах, да... — начала я лгать, чтобы не услышать очередного негатива в адрес ирландца. — Я же показывала рисунки Шону, чтобы как-то убить вечер...  И вообще ты напугала меня своим исчезновением, — продолжила я, поняв, что Лиззи и слова не сказала о своей поездке, сосредоточившись на мне и Шоне.

— Я саму себя напугала, — Лиззи вновь принялась утюжить поверхность стола. — Повела себя, как глупая школьница. Когда услышала шум фургона, бросила кисти и побежала в лес в надежде, что Бреннон О'Диа уедет. Я и вообразить не могла, что можно усесться на порог чужого дома и ждать возвращения хозяев. Поняв через четверть часа, что Бреннон О'Диа не собирается покидать свой пост, я пробралась леском к дому мистера Мура в надежде, что наш мальчик прогонит непрошеного гостя.  Но опять встретилась лишь с его собакой.  Пришлось идти гулять дальше. В итоге я заплутала и вышла на дорогу прямо под колеса отъезжающего фургона. Если бы я осталась в лесу хотя бы минут на десять дольше...  А потом я пыталась говорить ему “нет”, но у ирландцев в языке не существует не только слова “да”, но и слова “нет”! Впрочем, я думала, что шестьдесят миль — это американские шестьдесят, и мы обернемся к обеду... Я забыла, что это Ирландия...

Она замолчала на мгновение, будто нашла интересным вид разваленного на кусочки торта.

— У него не такие плохие работы, как мне показалось в мастерской — там-то один ширпотреб для туристов. А вот в галерее своеобразные... Тебе следует взглянуть. Быть может, действительно съездим на ярмарку — там будут сладости для тебя и музыка. Можешь взять с собой Шона...

— Лиззи...

Я сомкнула зубы поверх мягкого торта и почти заскрежетала ими. Лиззи же продолжала спокойно выводить на дереве шаманские круги, как прежде по моей ладони. Она вдруг показалась мне жутко усталой, едва держащейся на ногах. Зачем она вышла ко мне? Не для того же, чтобы начать подобный разговор, если действительно ее не волнуют поползновения Шона. И будто отвечая на незаданный вопрос, Лиззи произнесла четко:

– Sean seemed to be very upset than I told him that he was not included in my rent agreement. (Шон очень расстроился, когда я сказала ему, что общение с ним не входит в договор о съеме жилья.)

Я выдохнула, поймав саркастическую улыбку, за секунду до которой успела испугаться нового витка обсуждения поползновений ирландца.  

— Hope, – я старалась скопировать ее тон. – You didn't use the exact same words? (Надеюсь, ты не сказала это прямым текстом?)

— Kinda similar. Hoping the message got through this time. He's driving me nuts hopping around you like an Easter bunny. (Я выразилась немного иначе. Надеюсь, теперь до него дойдет. Он уже порядком осточертел мне, прыгая вокруг тебя пасхальным зайцем.)

Я опустила глаза, боясь, что Лиззи прочтет в них что-нибудь не то, хотя я сама не понимала, что в них отражалось, потому что Шон оставил в моей голове невообразимый бардак своими семейными откровениями.  

— Мы обе, думаю, были слишком вежливы с этими ирландцами, если оба возомнили, что их общество может быть нам интересным. Хотя если мистера О'Диа с его горшками еще возможно понять, то что общего может быть у художницы с водопроводчиком?  С чего он вообще взял, что способен затащить тебя в постель? А?

Она вновь сощурилась. Только в этот раз не для того, чтобы разглядеть меня. Наверное, начало разговора и в ее душе оставило неприятный осадок, и теперь она пыталась завершить его на шутливой ноте.

— Говорит, что расценил мой оценивающий взгляд как желание завести курортный роман. Судя по фильмам, дамочки и ищут себе непритязательных мачо, чтобы не обременять свой мозг лишними разговорами в постели.

— И?

— Что «и»?

Я наконец донесла до рта кусок торта и принялась демонстративно жевать, жалея, что допила весь чай.

— Не желаешь ли примерить на себя роль такой дамочки?

Мягкий бисквит заполнил рот, лишив возможности ответить. Хорошо еще я не подавилась вопросом.

— Я лесбиянка, — наконец выдохнула я, проглотив последнюю крошку. — Мне не нужны мужчины.

— Или ты просто боишься идти к Шону, потому что для тебя это снова, как в первый раз?

Я отломила себе кусок побольше, чтобы наглядно продемонстрировать Лиззи, что не намерена продолжать этот дурацкий разговор.

— Лана, мы говорим только про одну ночь...

Тон стал заговорщически тихим.

— Не мы, — я не могла больше улыбаться ее словам. — Это ты говоришь, будто желаешь, чтобы я действительно тебе изменила с Шоном.

— Изменила? — голос Лиззи стал сухим. — Лана, глупая... Я просто пытаюсь разнообразить твой сексуальный опыт. Не больше и не меньше. Мне бояться водопроводчика? Он лучше меня расскажет тебе про Тёрнера? Или поцелуи его окажутся лучше моих?

Мою голову сковал ледяной обруч. Я искала в глазах Лиззи смех и не находила. Разговор из злого плавно перетек в шутливый, а теперь стал по-деловому серьезным. Только до меня все не доходил смысл сделки.

— Что ты хочешь от меня, Лиззи?

— Я хочу, — она выдержала паузу, окатившую меня ведром ледяной воды. — Я хочу именно того, что сказала. Хочу, чтобы ты пошла к Шону.  

— Неужто тебе потом не будет противно? — спросила я осторожно, незаметно скашивая глаза на опрокинутые бокалы. Бутылка в ведре лежала одна. Значит, Лиззи не могла быть пьяна, если и допила оставшийся бокал. Правда, Бреннон О'Диа мог напоить ее на ирландский манер.

— Отчего? – Лиззи продолжала оставаться дьявольски серьезной. – Запаха спермы?!  Лана, дурочка!  А тебе не противно от мысли, что у меня могли быть женщины и мужчины намного лучше тебя?

Я бросила ложку. Вскочила со стула, чуть не опрокинув его навзничь. Лиззи протянула руку и схватила меня за локоть.

— Я не желала обидеть тебя, Лана!  Ты взрослая женщина и можешь иметь отличное от меня мнение относительно этого парня. И если тебе от него противно...

— При чем тут он! — я чувствовала, как напряженной струной дрожит нижняя губа. — Ты швыряешь меня первому попавшемуся ирландцу, как надоевшую игрушку.

— Дура! — теперь и Лиззи была на ногах. — Я наоборот предлагаю тебе подобрать его на время. Особенно учитывая, что все игрушки остались дома...

— Лиззи, это еще более жестоко, — мой голос выровнялся, хотя сердце застряло в горле. — Шон – человек, а не силиконовый член.

— Неужто ты думаешь, что ты для него нечто большее, чем резиновая кукла?

И вот, наконец-то, задачка сошлась с ответом. Я улыбнулась, и вытянутые в струну губы Лиззи дрогнули. И чего было заходить огородами после стольких лет вместе! Почему прямым текстом было не сказать, что ей безумно страшно, что я куплюсь на улыбки и внимание незнакомца. Она ревновала. Впервые за столько лет. Правда, все эти пять лет на меня никто не обращал внимания.

— Мне Шон не нужен даже для этого, — голос дрожал, но я не смогла придать ему достаточно веселья; слишком сильно оказалось послевкусие сказанных ранее слов. — Ты ведь знаешь, что простые ласки доставляют мне намного больше удовольствия.  Мне не нужно ничего, кроме твоих губ и пальцев.  Или ты сомневаешься в этом?

Лиззи отвела глаза и уставилась на банку с кистями.

— Иногда мне кажется, что ты убедила себя в этом, потому что не помнишь, как это может быть иначе... Как это может быть с мужчиной.

— Лиззи, я не хочу вспоминать. Меня все устраивает...

— Устраивает? — теперь Лиззи глядела мне прямо в глаза. — Скажи мне, что просто неверно подобрала слово. Устраивает — это звучит как плевок.

— Лиззи, — я набрала в грудь воздуха, с трудом размыкая губы для фразы, которую произносила столько раз — "I love you”, потому что только сейчас поняла, что Лиззи вслушивается в ее звучание, как настраивающий инструмент музыкант.

Ее пальцы скользнули мне под волосы, сжали виски. Глаза прожигали насквозь, аж защипало подушечки пальцев. Я подняла голову, коснулась кончика ее носа.  Прикрыла глаза. Открыла для поцелуя губы,  но встретилась лишь с острым ногтем, очертившим их контур.

— Вся в крошках, как ребенок...

Голос Лиззи опустился на октаву и пропал. Пальцы распустили серпантин волос и сомкнулись на шее, прорисовывая линию ключицы. Верхний свет остался включенным, и я видела Лиззи будто в свете софитов, неловко настроенных, оттого пустивших ей на лицо резкие тени, превратив в королеву из страшных сказок. Я коснулась мягкой фланели пижамы, расстегнутой у ворота. Пальцы Лиззи скользнули по кардигану вниз, чтобы сжать мои запястья.

— Если уснем сейчас, то спасем день.

Она поймала большим пальцем мою пульсирующую вену, взглянула в глаза.

— Я включила одеяло, но без тебя холодно.

Она отпустила мои руки, потушила свет, сделала шаг в сторону спальни. Я подхватила с пола плед. Что это было?  Что она только что наговорила мне? И зачем? На ее кровати аккуратно сложенной лежала моя пижама. Значит, она не разозлилась на меня за чрезмерное общение с Шоном. К чему же были сказаны эти слова? Ответы не нашлись, пока паста пенилась на зубах. Я выключила щетку и смыла ополаскивателем остаток шоколадного привкуса. Лиззи уже отвернулась к окну, и я легла с краю, решив не тревожить ее.

— Мне стыдно перед Шоном за мои слова.

Лиззи осталась неподвижна. Я промолчала.

— Надеюсь, он не обиделся, но все же лишит нас своего общества хотя бы на пару дней. Завтра мне хочется поработать с озером, а потом... Я увидела по дороге неплохое место со старым фортом. Если ты согласишься стать частью пейзажа...

— Ты решила, как те английские сестры, поиграть в фей?

Я перевернулась на бок, но Лиззи осталась ко мне спиной.

— Ты и есть фея. Очень жестокая фея. Шон об этом просто не догадывается. Ты умеешь казаться милой.

— Лиззи, я больше не увижусь с Шоном, если тебя это так ранит. Я не говорила с ним про позирование и не буду.

— Как раз наоборот, — Лиззи теперь повернулась ко мне и, скользнув рукой под подушке, сжала мою шею, будто собиралась притянуть для поцелуя, но пальцы лишь очертили заветный круг на волосах. — Ты должна написать его портрет, я ведь обещала ему картину... Иначе я подумаю, что ты бежишь от него...

Я улыбнулась.

— Тогда я наоборот привяжу его к себе. Хочешь, я напишу ему прямо сейчас.

— Нет, — Голос Лиззи на мгновение дрогнул. — Эти два дня мои. Ты приехала сюда работать, а не изводить несчастного ирландского водопроводчика.

Лиззи осторожно поцеловала меня, но отстранилась до того, как я успела ответить на поцелуй.

— See you in the morning, cutie pie!

Глава 14 "Gʼnight"

— Our agenda for today…

Слова Лиззи легли бальзамом на мою истерзанную душу. Как приятно было знать полный распорядок дня, хотя я предпочла бы иметь общее представление о ближайшей неделе. Сумбурные поездки имеют странное свойство нервировать неокрепшие души, и мне очень хотелось их избежать. По возможности!

Лиззи выводила на белом листе бумаги крупные красивые буквы, будто писала на доске. Мне отводилось время до полудня, чтобы закончить наброски портрета. Сама она должна была завершить хотя бы первый слой пейзажа. Я устроилась с планшетом на диване, вытянув продолжавшие гудеть ноги, и положила поверх альбома телефон. С экрана мне улыбалась замечательная троица в меру упитанных ирландских поросят. Да, я бы с радостью замешала палитру розового, но все же остановилась на более спокойной желтоватой палитре, чтобы оттенить медь волос, оставив розовый цвет лишь для акцентов.

Через два часа я перевернула несколько листов с карандашными набросками и окинула критическим взглядом рисунок, исполненный цветными карандашами, решив, что можно досрочно поставить галочку и заварить себе чашку крепкого чая с медом. И заодно, наконец, выставить часы на микроволновке.

Лиззи продолжала вдохновенно творить и ни разу не заглянула в дом. Я спрятала резинку в карман джинсов и тряхнула волосами прежде, чем выполнить зарядку для шеи, ожидая свистка чайника. Карандаш остался лежать на столешнице, и я уже приготовилась поставить на листке галочку, но замерла, разглядев прижимавший листок магнит. На нем радостная зеленая пивная кружка с трилистником, утопая в пене, вопила о своем желании оказаться внутри меня. Не искать скрытого подтекста оказалось непосильной задачей. Я поменяла магнит на квадратик с сердечком, обрамленным венком из трилистника, где было каллиграфично выведено ирландское благословение. Вместо пива и чего я там еще подумала, пусть в моем сердце будет песня, на губах улыбка, и удача на кончиках пальцев. Уж последняя мне точно понадобится, чтобы поставить галочку у последнего пункта.

После чашки обжигающего чая и сладчайшего меда надлежало попробовать написать подмалевку. Я решила работать в гостиной при открытых дверях, не чувствуя особого желания выходить на природу, потому расстелила на полу полиэтиленовый коврик, раскрыла этюдник и закрепила холст.

— Если бы ты пришла чуть раньше, — сказала таинственно Лиззи, когда я вышла к озеру, чтобы взять из чемоданчика свои краски и кисти, — увидела бы нашего крокодильчика.

Мне потребовалось лишнее мгновение, чтобы постигнуть смысл фразы.

— Ты уже вынесла вердикт о его фигуре, — ответила я как можно спокойнее, нагружая палитру тюбиками.

— Если всякое утро он будет рассекать озеро по часу, то все может измениться.

К счастью, Лиззи продолжала водить кистью по холсту, даря возможность не встречаться с ней взглядом.

— Ему пойдет на пользу перед велогонкой с племянниками, — промямлила я, спеша вернуться в дом.

Все утро с тревогой вслушиваясь в утреннюю тишину, я молила небеса не услышать ни шелеста шин фургона господина Гончара, ни скрежета гравия под ногами господина Констебля. Лиззи во время йоги и за легким йогурто-фруктовым завтраком выглядела обыденно-спокойной. Появление любого из ирландцев могло нарушить хрупкое равновесие наших отношений. Три дня она обещала не говорить о Шоне, и вот в первый же полдень ввернула ненужный комментарий. Ах, Лиззи, Лиззи… Что же тебе на самом деле не дает покоя?

В учебной студии всегда звучала тихая фортепьянная музыка, но господа рисующие по желанию могли заткнуть уши собственными наушниками. Я любила классический вкус Лиззи, но при джазе и кантри, которые ставили другие преподаватели, спешила включить на телефоне что-нибудь из русского рока, накопив приличные плейлисты. Сейчас я растворилась в музыке «Чайфа». Абсолютно абстрагируясь от содержания, я воспринимала русскую речь лишь приятным фоном.

Лиззи наконец вспомнила про предложенный чай, но не потревожила меня, застрявшую в середине холста. Однако я спиной чувствовала ее колкий взгляд. Под этим углом невозможно было увидеть холст. Она рассматривала меня. Зная свою сутулость за работой, я расправила плечи и гордо вскинула голову, будто писала автопортрет в стиле Ренессанса. О чем она думает? Апатия, смешанная с ревностью, и чрезмерное внимание к моей внешности выводили меня из равновесия, но всеми силами я заставляла себя работать, выкладываясь на все сто — нынешняя оценка, возможно, имеет более высокую ценность, чем все мои курсы вместе взятые.

Мы работали, пока закат не сменил над озером всю палитру. Отвыкшая от работы за мольбертом спина ныла. Ноги, не простившие мне вчерашние горки, гудели водопроводными трубами. Сейчас я понимала резонность предложенного Шоном массажа. Мое желание чуть не перешагнуло порог наглости, за которым маячила просьба помассировать мне ноги. Лиззи не смогла бы отказать, но сейчас сама выглядела чернее вечерней палитры, и я не посмела озвучить эгоистичную просьбу. Просто присела на диван и вытянула ноги.

— Пол галлона воды, — Лиззи бросила в бак пустую бутылку. — Сомневаюсь, что буду способна выпить даже половину бокала.

Я потянулась еще сильнее и поймала критический взгляд.

— Но вот прогуляться вдоль дороги я еще способна. Это лучшая разрядка для твоих ног.

Чуть приметный ветерок щекотал щеки. Ночной холод не вступил в свои права, но я радовалась, что надела кофту. Лиззи шла впереди, внимательно глядя перед собой, словно моряк, ищущий маяк. Я спрятала уставшие пальцы в карманы, безумно желая сжать теплую руку Лиззи. Отпустившее меня утром беспокойство накатило новой волной. Я бы дорого заплатила, чтобы узнать мысли усталой мисс Брукнэлл.

— A penny for your thoughts?

Эхом прорезал тишину леса вопрос Лиззи. Я смотрела под ноги, потому не заметила, как Лиззи остановилась, чтобы дождаться меня.

— What? — отозвалась я по старой привычки, хотя нынче витание в облаках трудно было списать на пробелы в знаниях английского.

Лиззи сжала мою руку и сунула в свой широкий карман.

— Мне казалось, что ты не хочешь говорить, — поймала я ее потемневший в сумерках взгляд. Я хотела, но побоялась добавить «со мной».

— Я устала, глупая… Просто устала. Я пыталась не быть соней, как ты, но, видно, не рассчитала силы. Сейчас я бы желала повстречать лепрекона, но вместо горшка с золотом, попросила бы горшок, полный золотистой картошки с розмарином.

Лиззи произносила слова так плотоядно, что мой живот согласно заурчал. Я смутилась, но Лиззи быстро повернула к коттеджу.

— Хочешь куда-то поехать? — спросила она, когда впереди замаячил силуэт машины.

— У нас есть картошка и розмарин.

Запасы подходили к концу, и завтрашний поход в магазин был неизбежен. Я громко мешала в стакане оливковое масло со специями и розмарином, пока Лиззи выкладывала в форму вымытый и просушенный молодой картофель — красный к белому ровной шахматкой. Такими же аккуратными вышли из-под ее ножа и кусочки моцареллы. Она накалывала их на шпажки вместе с мелкими помидорками и маслинами, будто украшала блюдо для королевского приема. Я поправила футболку, пытаясь разгладить складку на животе, чтобы выглядеть достойно на подобном ужине.

— Ты подумываешь о диете?

С чего опять этот оценивающий взгляд? И какая еще диета? Все мои джинсы вместо талии едва задерживаются на бедрах. Если в школе я могла купить на ланч сытный бурито или энчиладас, то нынче лишь к празднику получала картошку в оливковом масле. Наверное, Лиззи вспомнила про ночной торт! Не к ночи будет упомянут тот, кто его купил и его проклятый кран.

— Нет, — я заставила себя не смутиться. — Я пытаюсь убедить живот спокойно дождаться еды.

За ужином мы молчали. Только немота не казалась вынужденной. Мы обе ели, и Лиззи не избегала картошки и даже обильно посолила ее. Однако вино оказалось в одном бокале, но я бы не отказалась и от ее доли.

— Ты собираешься почитать на ночь? — По тону сложно было отличить вопрос от приказа. — Тогда я лягу. Прибери на кухне и не читай допоздна. До форта ехать не менее часа. Спать лишний час я тебе не позволю.

Я поспешила списать отстраненность Лиззи на усталость и, наведя порядок, раскрыла любимую книгу покойной миссис Мур и заскучала с первой страницы, продираясь сквозь описание любви дочерей к доживающему свое отцу, пропуская целые абзацы, пока не дошла до описания знакомства этого самого отца со второй женой. Перед глазами явственно встал отмирающий мир старой Ирландии, где машина когда-то считалась ненужной роскошью, а желание женщины устроить личную жизнь самостоятельно роскошью предосудительной. Героине непростительно много, уже за тридцать, и в обозримом пространстве, кроме обмелевшего озера, никого. Есть только странный вдовец, воспитывающий самостоятельно пятерых детей. Последний шанс, если только героиня сумеет заговорить первой в очереди за почтой… Уже за тридцать, уже кончена жизнь… А мать лишь вздыхает: столько ухажеров было и где они, и как можно выбрать такого… Нет, это не Чехов… Это какая-то бредятина…

Я захлопнула книгу и тут же подумала о сестре Шона из Корка. Шестой ребенок, а она, получается, лишь на шесть лет старше меня. Я отложила книгу и направилась за позабытым чаем. Любит ли она до сих пор мужа? Сколько ему сейчас? Пятьдесят? Я отхлебнула чая и увидела в чайном зеркале лицо Пола. Ему в прошлом месяце исполнилось пятьдесят семь. Если бы Лиззи не поставила крест на моем браке, сумела бы я сейчас лечь в постель без пижамы? Смогла бы я позволить себе родить от него ребенка?

Глава 15 "Взрослые девочки"

— I appreciate your patience! (Я ценю твое терпение!)

Уши упрямо сворачивались в трубочку при любом используемом Лиззи клише. А использовала она их часто — особенно в общении со студентами, будто возводила вокруг себя оборонительную стену — не прикопаешься даже при плохой отметке — “Nice try!”. Да, "Хорошая попытка" звучит намного лучше конкретного “Ну и шедевр же ты нарисовал…” На такое у нас был способен лишь один старикан с огромной бородой.  Он через одного говорил студенту: “Не забудь купить золотую рамочку для своего дерьма”. Глядя в спокойные полупрозрачные глаза, я пыталась прочитать его мысли, относительно работ коллег. Впрочем, судя по количеству пожираемых им на открытиях выставок чипсов с хумусом, бородач явно затыкал ими свой поганый рот. А сегодня мне не хотелось составлять даже собственного мнения о работе Лиззи. Моя цель была зарядить её позитивом на ближайшие дни, ведь так приятно, когда, глядя на тебя, не хмурятся… Даже проверяя масштабирование.

Мы не поругались, но что-то странное продолжало светиться в глазах Лиззи. Возможно, я зря переживала,  и просто Ирландия немного трансформировала её привычное впадение в транс перед серьёзной работой. В дороге она решила не разговаривать, настроив радиоприемник на волну традиционной ирландской музыки. Хотя музыки было мало, больше непонятной болтовни на жутко-грубом языке кельтов. Зачем пытаться сохранить живым язык, который красиво звучит лишь в песнях? Я не стала озвучивать вопрос, страшась возможного ответа — спроси мистера Мура.  Тень Шона не должна окончательно закрыть затерявшееся в облаках солнце.

Лиззи вела машину слишком медленно даже для узкой дороги,  зажатой с обеих сторон каменной стеной.  Я уткнулась в книгу, пытаясь отыскать в сюжете хоть что-то интересное. Доминирование мужчины в доме выступало  основной темой. Ваш отец такой, какой он есть, и не изменится, так что любите его вопреки всему. И дочери любили. Лишь старший сын по какой-то неизвестной пока читателю причине променял родительский дом на Лондон. Возможно, если записать историю мистера Мура, выйдет такая же мура. Великолепный каламбур! Главное, самой не вписаться в эту историю.

Остатки форта возвышались на холме, и даже легкий ветерок мог здесь пронизывать до нитки. Но на него не было даже намёка. Во всяком случае так казалось моей коже. Лиззи работала достаточно быстро, каждый двадцать минут давая мне возможность размять тело. Даже солнце выглянуло, пусть и ненадолго. Только спустя два часа я, закутавшись в одеяло, опустошила термос.

— Ты действительно в состоянии продолжать позировать? — спросила Лиззи, возвращая мою руку на отмеченную липкой лентой позицию.

Я кивнула. Солнце создавало мираж тепла, и согретое чаем тело почти не покрылось гусиной кожей. Дискомфорт вызывали лишь шероховатости тысячелетних камней, от которых едва заметная трава не спасала обнаженное бедро, но даже эта боль уходила через пару минут после начала новой сессии. Лишние мысли не посещали голову, и я полной грудью вдыхала свежий воздух с ароматом каких-то цветов.

Привычный неспешный рабочий ритм устраивал меня куда больше валяния на диване и даже собственной живописи. Пальцы не зудели от желания вернуться к портрету. Хотелось, чтобы сессия не кончалась, не возвращала меня обратно в мир, где люди обязаны говорить друг с другом. Природа порой оберегает от опасных разговоров, и когда, согревшись в машине, я предложила продолжить путь к океану, Лиззи согласилась.  Однако через минуту, заметив указатель на конюшню, решила намотать лишние пару километров.

Узкая дорожка разделяла поле надвое: по правую руку паслись лошади,  по левую — коровы.  Бросив машину на обочине, мы попытались отыскать хоть одного человека — напрасно: в воскресенье даже конюхи уехали в церковь. На вагончике,  служившим офисом, не было написано даже номера телефона.

Лошади свободно прогуливались в поле — красавицы! Жаль, на таком расстоянии телефоном не сделать приличной фотографии, но я не рискнула поднять щеколду калитки — частную собственность в Ирландии никто не отменял. К тому же,  напротив паслись коровы — эти беззаботные тушки родились настоящими моделями,  но пока я выбирала приличные ракурсы,  меня заприметил бык, даже сразу два.  Мужская ревность! Камера!  Снимаю!  Только на селфи моя улыбка вышла бы немного вымученной, потому что на горизонте возникли новые быки.  К забору,  за которым я стояла,  прижав к груди телефон, они подошли уже впятером — Ильи Муромцы!

— Интересно, они приняли тебя за быка или корову?  — Лиззи потянула меня за кофту достаточно настойчиво.  — Сомневаюсь,  что в этой дыре заборы под напряжением.  Идём!

И мы пошли. Благо я заранее сумела запечатлеть бычью армию.  Буду ли я рисовать быков?  Кто знает,  кто знает… Для начала расквитаюсь с поросятами Падди.

Я достала из кармана пакет с ирисками,  которые
Лиззи купила для меня на заправке. В них сладость полностью уничтожила обещанный вкус виски. Мягкие,  они липли к зубам, и отдирать их приходилось ногтями, что портило романтику предстоящей прогулки,  а открывшийся нашему взору пляж поставил на романтике жирный крест.

Тонкую прибрежную полосу прорезали гряды квакающей грязи — зеленый мох подкрасил её тут и там и напрочь изменил цвет воды на болотный.  Небо,  почти до линии горизонта покрытое белой ватой облаков,  оттеняло вдалеке истинный цвет океана. А вот запах гниющих под ногами водорослей не уносил даже яростный ветер. Зато безжалостно рвал волосы, пробираясь между петлями шерстяных кардиганов. Мы сгорбились и глядели лишь под ноги,  стараясь подобраться к откосу с двумя нишами,  образованными остатками строения, напоминавшего кирпичной кладкой военные форты. Здесь ветер лишь гудел в ушах,  и мы уселись прямо на засыпанный осколками камней песок. Лиззи раскрыла ладонь — по пути она набрала ракушек,  каких я прежде не видела  — одни с акварельными разводами сирени,  другие белые с ржавым бочком,  а другие серо-фиолетового насыщенного цвета. Будь у меня завтра урок с детьми,  я набрала бы целую корзину. Их даже не надо раскрашивать,  прямо лепи на пластилиновые основы.  

Глава 16 "Песни под чужие дудки"

— Do not overdo your work, Lana. (Не переусердствуй, Лана.)

Либо Лиззи научилась летать по воздуху, как фейри, либо я настолько погрузилась в работу, что перестала слышать мир вокруг себя без всяких наушников. Я кивнула и обернулась. Лиззи не только успела сменить рабочую одежду, но и зачем-то взяла сумку.

— Я съезжу в магазин сама, — ответила она на мой вопросительный взгляд.

Несостоявшийся вчера из-за деревенского концерта поход за продуктами планировал стать сегодняшним, но выдернутая мной ручка входной двери грозила нам вынужденной голодовкой.

— И оставишь меня наедине с Шоном?

Я думала развеселить Лиззи, но только нагнала на её лицо больше тени.

— Наедине с холстом! — отчеканила она. — Я не собираюсь голодать, ожидая, когда его величество соблаговолит к нам пожаловать. Уже прошло два часа. Достаточно времени, чтобы переплыть озеро. Уверена, скажи я не про поломку двери, мистер Мур был бы более расторопен.

Я опустила кисти в банку с водой и вытерла руки о висевшую на мольберте тряпку.

— Ты злишься?

— Да, — В голосе действительно звучала неприкрытая злость. — Но не на тебя. Не люблю портить людям бизнес, но я вряд ли смогу заставить себя оставить на сайте хороший отзыв.

— Лиззи, это Ирландия, — я старалась говорить с улыбкой. — Не Калифорния и тем более не Нью-Йорк. Здесь никто никуда не спешит.

— А я спешу в магазин!

Я лишь покачала головой, глядя на захлопнувшуюся за Лиззи дверь.

— Могли бы оставить незапертой, — бросила я уже в пустоту. — Это Ирландия!

Портрет действительно уже не требовал дополнительных мазков, но я настолько вошла во вкус, что не могла остановиться. Изначальная мысль написать детей Падди в манере Серова разбилась о молчаливый взгляд Лиззи. Подумав, я решила, что хозяин паба также может принять размашистые мазки за непрофессионализм, потому выбрала поп-арт. Одним выстрелом я убивала двух зайцев: платила за ужин и получала готовую работу для портфолио иллюстратора. Действительно холст превратился в настоящий плакат. Оставалось лишь написать на гаэлике «Плодитесь и размножайтесь», хотя это следует скорее писать на латыни… Впрочем, оба языка для меня являлись одинаковой китайской грамотой даже с гугловским переводчиком.

В ушах теперь звучали песни Чижа, чтобы отвлечь меня от мыслей о злополучном замке. Я просто хотела закрыть плотнее дверь, когда отправилась вызволять из машины шерстяную кофту. Счастье видеть Шона грозило вылиться в несчастные разговоры с Лиззи. Только бы она вернулась раньше него!

Мои манипуляции с кистями напоминали уже танец с саблями. Пора вымыть их и выпить чаю, не ставя сей жидкости никакого номера. Я как раз решила завершить свой танец после фразы «Ему наплевать, что не твёрд его шаг, и что нелепы его слова…» Слишком нагло они резанули мне слух. Развернувшись на одной ноге на девяносто градусов, я так и застыла в позе цапли, узрев перед собой того, о ком подумала, слушая Чижа. Со злостью я выдернула из ушей наушники, будто проехалась пятерней по гладко выбритой, в этот раз без кровоподтёков, щеке Шона.

— Work away! (Продолжай работать!)

Ирландец отлепился от угла гостиной и с улыбкой сделал шаг к мольберту, но, напоровшись на мой непонимающий взгляд, прохрипел:

— Continue painting or dancing. Whatever you're doing… Don't pay attention to me. (Продолжай рисовать или танцевать. Я не совсем понял, что именно ты делаешь... И не обращай на меня внимания.)

Затем откашлялся и махнул в мою сторону рукой, в которой я только сейчас заметила банку. Ни писать,  ни танцевать я больше не собиралась. И с превеликим удовольствием не обращала бы внимания и на него. Но пойманная врасплох, я никак не могла вернуть потерянное спокойствие.

Он прошёл в кухню и, опустив банку на столешницу, обернулся.

— Обещанное варенье. Всё искал повод принести его и не расстроить мисс Брукнэлл.

Его улыбка вновь приобрела кошачью скользкость.

— Ты её уже расстроил. Она ждала твоего прихода всё утро.

— Дурак, — Шон по-детски обиженно поджал губы. — Следовало предупредить, что поеду в магазин за новым замком.

Теперь настал черёд краснеть мне, и, чтобы спрятать растерянный взгляд, я уставилась на сломанную дверь. На пороге действительно лежала коробка с новым замком.

— Мне стыдно.

Я действительно почувствовала раскаяние и за свою безрукость, и за невыдержанность Лиззи.

— Замок давно следовало заменить. Да и прокладка обтрепалась. Всё хорошо. Я, пожалуй, даже обрадуюсь, если ты сломаешь ещё что-нибудь.

Я оставила паузу не заполненной, не зная, как воспринимать сказанное. Уж слишком явственно дрожал на согнутой руке кельтский крест. Я молила Лиззи вернуться скорее.

— Отец делал здесь ремонт с большой любовью. Он купил коттедж для меня и Кэтлин, надеясь, что я вернусь домой. Но мне не с кем было уже вернуться и до его похорон я не переступал этого порога. И, признаться, я не люблю сюда приходить из-за неконтролируемых мыслей. Я рад, что сейчас у меня есть возможность думать о тебе, а не о своих неудачах.

Я постаралась сохранить королевское лицо, проклиная Шона за начало новой игры. Желание защитить его перед Лиззи мгновенно улетучилось.

— Я не собираюсь становиться твоей удачей.

Шон смолчал. Я тоже молча направилась к раковине, чтобы вымыть кисти. Шон вернулся к двери, и, когда я обернулась, та уже лежала на полу.

— Попробуй варенье, — сказал Шон, продолжая возиться у основания двери.

К моему удивлению, вместо розового варенье оказалось нежного жёлтого цвета. Шон объяснил, что в ревень добавлен апельсин. В желе действительно плавали крошенные апельсиновые корки, и по вкусу варенье сильно напоминало апельсиновый мармелад.

— Только не говори, что и его ты варил сам.

Заметив замершую на губах Шона улыбку, я отложила ложку. Надо научиться есть варенье, не слизывая плотоядно с ложки.

— Я мог бы соврать, и ты бы поверила, — Дверь вернулась на петли, и он направился ко мне, заставив непроизвольно вжаться в стул. — Но я скажу правду: это творение принадлежит моей соседке.

Он прошёл мимо меня к раковине и вернулся к двери с ножом, чтобы открыть коробку. Пришлось вновь почувствовать себя дурой и заесть обиду вареньем. Шон работал молча, а я не могла оторвать от него взгляда, вдруг поняв, что худеть ему незачем.

— Please do me a favor… (Пожалуйста, сделай мне одолжение...)

Я сразу отвела взгляд и принялась придумывать артистические причины рассматривания его фигуры.

— Grab this pliers. (Подай эти плоскогубцы.)

Я вновь выдохнула, в два прыжка оказалась у двери и протянула плоскогубцы. Шон держал пальцами новый замок, а взглядом вырез моей кофты.

— What? — не выдержала я наглого рассматривания.

— I'm just trying to say it politely… — Его выговор стал до безумия тягучим.  К чему в этот раз вежливость?  Он прямым текстом уже предложил раздвинуть перед ним ноги. (Как бы сказать это повежливее...) — That's not fecking pliers. I shouldn't expect you to know…  (Это не чертовы плоскогубцы. Хотя ты и не должна была знать, что это такое...)

Я схватила с пола второй инструмент и сунула в руку Шону, не сказав и слова. Затем отыскала на диване брошенный вистл и вылетела с ним через французские двери к озеру, найдя хороший повод исчезнуть из дома,  уверенная,  что не сумела скрыть горящие стыдом щёки. Ни с кем прежде я не чувствовала себя такой дурой!  И дело даже не в другом языке,  а в мыслях — не разберёшь,  на какую волну Шон в данный момент настроен.

— You know nothing about penny whistles, lass. (Ты ничего не смыслишь в дудочках, красотка.)

О, да,  я не только в вистлах,  я и в мужчинах ничего не понимаю!  Неизвестно, сколько прошло времени с начала моего терзания дудки, потому не знала, что стало причиной прихода Шона: поставленный замок или заболевшие уши. Он присел на край шезлонга, и я покорно вложила дудку в протянутую руку.

— Здесь всего два секрета: правильно дуть и плотно закрывать дырки. Смотри. Приставляешь к ямочке на подбородке и медленно поднимаешь к губе. Не надо зажимать ни зубами, ни губами. Достаточно коснуться верхней губы. Гляди, я держу вистл почти вертикально.

У Шона вышел чистый звук. Без всяких «сквиков» и «скваков». Пальцы его плотно лежали на отверстиях.

— Дырки закрываешь подушечками. Если слышишь писк, то часть дырки осталась незакрытой. Теперь твой черёд, если ты не брезгуешь музыкальным поцелуем.

Под его испытующим взглядом я заставила себя не вытереть дудку. И даже выдержала музыкальное объятие, когда его пальцы легли поверх моих.

— Немного плотнее, а теперь приподнимай пальцы один за другим.

Его глубокое дыхание заглушало жалкий писк дудки, но я продолжала дудеть, боясь освободить губы.

— Sorry for interrupting you, guys. I just want to say thank you for the door. (Простите за вторжение, ребята. Просто хотела поблагодать вас за дверь.)

Голос Лиззи прозвучал визгом плетки, но я не смогла дернуться, окольцованная Шоном, а он нарочно медленно освободил меня и дудку.

— My pleasure, Maʼam. (Никаких проблем, Мэм.)

Я ждала, что Шон поднимется с шезлонга. Напрасно. Лиззи тоже это поняла и развалилась на втором, закинув ногу на ногу. Мои же коленки были стиснуты сильнее вистла.

— Лана попросила тебя попозировать для неё или опять забыла?

Я продавила шезлонг, пригвожденная острым взглядом Лиззи.

— Обнаженным? — Как ни в чем не бывало улыбался Шон, продолжая касаться коленкой моего бедра. Улыбка на лице мистера Мура была открытой и искренней, и Лиззи не замедлила продолжить её фразой:

— Допустим.

— А если я…

— И первый, и второй вариант нас устроит, — улыбнулась холодно Лиззи, заставив меня задрожать ещё сильнее, лихорадочно соображая, что могут означать её слова. Они явно вступили в неведомую мне словесную перепалку.

— А третий вариант? — лицо Шона светилось изнутри, будто под кожей в раз вспыхнули сотни светлячков, хотя на его лице не было и намека на веснушки.

— А на третий вариант,  прости,  фантазии не хватает.

Шон перевел взгляд на меня.

— А у мисс Донал?

Он не просто повернулся в мою сторону, он чуть ли не прилег мне на плечо. Я выдержала чеширский взгляд и качнула головой, оставляя Лиззи самой выкручиваться из жаркой ситуации.

— Ну, — рассмеялась наконец Лиззи. — На роль Камиль Клодель не рассчитывай. Женщины, в отличие от мужчин, абсолютно спокойно рисуют обнажённые тела. Редкие из нас,  как Диего Ривера, спят со своими моделями. И насколько я знаю Лану…

Теперь я поняла, о чём шла речь. Лиззи принялась за старое, а Шон и не прекращал свою игру. А я? Что оба ожидали от меня?

— И вообще,  ни в коем случае не хочу обидеть тебя, Шон, — тягуче пела Лиззи. — Не у всех мужчин встаёт во время позирование. Стойка на пьедестале отличается от стойки в постели. Студенткой я откликнулась на одно объявление. Мужик мечтал, чтобы его написали обнажённым и обязательно с эрегирующим членом. Он предупредил, что будет вынужден мастурбировать, и спрашивал, не смутит ли меня подобное…

— И вас не смутило, мэм, да?

Меня восхищала выдержка Шона и возмущало поведение Лиззи, но я не знала, как разрулить ситуацию.

— Ещё мы обе любим рисовать обнажённых велосипедистов, — проговорил мой язык раньше, чем мозг дал на то разрешение.

— Правда?

Теперь, кажется, я горела не только от взгляда Шона, но и от прикосновение его щеки, хотя и понимала, что между нами оставались всё те же дюймов десять.

— В Сан-Франциско проводят велогонку без одежды. Участвуют и мужчины, и женщины всех возрастов, — продолжала я молоть языком, стараясь смотреть мимо обоих.

— Не знаю, как там внизу устроено у вас, женщин, но мужикам я не завидую,  — И тут же добавил: — И у тебя не возникало желание поучаствовать не в качестве художника?

— Нет, — ответила за меня Лиззи. — Но она достаточно позировала обнажённой. Так каков ваш ответ, мистер Мур?

Улыбка наконец сползла с лица Шона.

— Зависит, что я получу взамен.

Я ни разу не слышала такой серьёзности в голосе ирландца.

— Вы ждёте, что Лана вам заплатит, мистер Мур?

— А вы предлагаете мне отдать своё тело бесплатно?

— Отчего же… — Лиззи достала из сумки телефон и начала что-то искать. — Я не знаю ваших местных расценок.

— Вы сравниваете меня со шлюхой?

— Если вы желаете, чтобы вам заплатили, мистер Мур…

— Нет, не желаю.

Шон так резко поднялся с шезлонга, что чуть не опрокинул его вместе со мной.

— Значит, Лана получает ваше тело бесплатно? — не унималась Лиззи.

— Это означает, что моё тело остается при мне. Был рад увидеть вас в хорошем расположении духа. С коттеджем теперь нет никаких проблем. Что ж, думаю, мне пора…

Лиззи молча проводила его взглядом и не сказала и слова на прощание. Я тоже молча слушала через оставшуюся открытой французскую дверь, как Шон собирает в гостиной инструменты. Он пришёл пешком и отправился домой по берегу озера. Я взглянула в глаза Лиззи. Они были темнее озёрной воды. Я поднялась с шезлонга и шагнула на тропинку, в душе желая, чтобы меня остановили. Но Лиззи продолжала молчать.

Шон скорым шагом дошёл уже до середины озера, потому разумнее было сначала окликнуть его, а потом уже догонять. Однако он решил сделать вид, что не слышит меня,  но я всё равно рванула следом и, уже увязнув в траве, окликнула вновь. Шон не обернулся, но шаг заметно сбавил, и я сумела догнать его, не растеряв последнее дыхания.

— Шон, извини…

Он обернулся и покачал головой.

—Тебе незачем извиняться.

Я опустила глаза.

— Но если ты всё же чувствуешь за собой вину, — елейность его голоса заставила меня поднять глаза. — То можешь помочь мне закончить очень важное дело и лично поблагодарить мою соседку за варенье. И за хлеб. Я не говорил мисс Брукнэлл, что пек его сам. Это она так решила.

— И что это за дело?

Для полного счастья мне только знакомств с его женщинами не хватало. И улыбка на лице ирландца не предвещала ничего хорошего.

— Установить на кухне новый кран. Работы на полчаса. Может, час. Зависит,  насколько Мойра нынче словоохотлива. Впрочем, надеюсь, что она переключит внимание с крана на тебя и даст его спокойно установить без старушечьего ворчания.

Глава 17 "В гостях у ирландской ведьмы"

— Millions thanks, Lana. Moira is really important to me. (Большое спасибо, Лана. Мойра очень важна мне.)
 

Для него важны все и всё,  кроме моих желаний. Пять минут мистер Мур в разных выражениях повторял своё приглашение в Корк.  К счастью,  дом появился раньше, чем закончились известные мне синонимы вежливого отказа. Однако Шон не предложил зайти, хотя собака заливалась диким лаем и скреблась в дверь. Он извлёк из багажника коробку с краном, снял упаковку и сунул в сумку с инструментами. Я не стала требовать объяснений подобным манипуляциям и молча последовала за ним по когда-то засыпанной гравием, а теперь бугристой, поросшей травой, тропке, по которой не могла проехать даже самая маленькая машина. Кто мог жить в подобной глухомани, кроме бабы Яги?

Тягость молчания сглаживалась птичьей трелью и дивными запахами растений, названий которых я не знала. Старый серый коттедж едва просматривался с тропы. Кусты, обрамлявшие каменные столбы, держащие калитку, безбожно разрослись, оставляя гостям лишь один вариант — протиснуться бочком. Колотушка в виде сердца ещё хранила следы бирюзовой краски, но явно уже давно не оповещала хозяйку о гостях.

Удивительная картина открылась за кустами — аккуратно подстриженная лужайка и умело обрамленная камнями тропинка, вдоль которой росли единственные знакомые мне растения — клубничные кусты. Атмосфера зачарованного замка непроизвольно рождала улыбку, и я увидела ответную на лице Шона.

Мы старались не ворошить гравий, но входная дверь,  аккуратно выкрашенная всё в тот же бирюзовый,  сразу распахнулась, выпустив на порог хозяйку. Крепко сбитая, даже полноватая, с убранными наверх когда-то шикарными седыми волосами, в однотонной серой доходящей до середины икры юбке и синеватой в цветочек кофте она выглядела неопределенно-пенсионного возраста. Утирая о фартук руки, Мойра поспешила навстречу и, опустив лишнее приветствие, начала чуть ли не с крика:

— Oh, my boy, you finally got a girl you're not afraid to take to old Moira for approval. (О, мой мальчик, наконец-то ты отыскал девчонку, которую не побоялся показать мне.)

Она сипло рассмеялась, и я не сумела убрать с лица улыбку,  хотя пришлось изрядно напрячься,  чтобы понять старушечью речь.  Да, проходить смотрины  у бабы Яги мне ещё не доводилось. Единственный, кажется,  зуб довольно опасно сверкал над губой.  Ирландская ведьма немного отличалась от кельтских книжных иллюстраций,  но оставалась колоритнее своей русской коллеги.

— Shame on me, — вернул меня на землю голос Шона. — I could only borrow such a girl from another lucky man to entertain you a wee bit, silly. (Стыд и позор мне, я всего лишь могу ненадолго одолжить подобную девчонку у счастливого парня, чтобы малость развлечь тебя, глупую.)

Он поцеловал хозяйку в щёку,  а та сжала его в костлявых объятьях. Теперь настала моя очередь, но я не протянула руки, понимая глупость церемоний. Её руки оказались ожидаемо сильными, подарив мне крепкие объятья, будто долгожданной внучке. Сердце на секунду сжалось, напомнив о собственной бабушке, когда-то нетерпеливо ждавшей на даче моего приезда. Речь Мойры я продолжала понимать с трудом. Она говорила чересчур бойко, будто боялась, что её не дослушают.

— I'll have a pot ready for you, — Мойра прищурилась на меня, продолжая удерживать ткань моей кофты. — He's a good fella. Don't put him down so easy. (Я сейчас поставлю для вас чай. Он хороший парень. Приглядись к нему.)

Она достаточно проворно удалилась в дом и приподняла на окнах кружевную занавесочку, будто желая убедиться, что гости остались в её владениях. Шон предательски молчал, хотя держался достаточно расслаблено. Засунутые в карманы руки не теребили джинсу. Отличный парень,  соглашалась я с Мойрой,  но я его уже послала.

— Как понимаю, ты следишь за лужайкой.

Он кивнул и только, потому я решила оставить остальные вопросы при себя и отвела от него взгляд. Вдоль кустов — быть может смородиновых — тянулась бельевая верёвка, намотанная на ветку яблони и другого плодового дерева. На ней безнадёжно сохли юбка, кофта, огромные трусы и видавший виды лифчик, вздыхавший о прежних формах своей хозяйки. Я жалела об оставленной дома кофте. Небо оказалось плотно затянутым серой пеленой. Вздохнув о солнышке, я вернулась к созерцанию знакомого с детства дачного пейзажа и вновь наткнулась на улыбающееся лицо Шона.

— Прекрасный фон для портрета, — я попыталась пошутить, чтобы прекратить невоспитанно-длинное молчание ирландца, но не найдя в его глазах поддержки, добавила: — Грустный и при этом такой живой сад. Я бы хотела вернуться сюда с альбомом или даже холстом.

— И на выставке картина возьмёт первый приз за название — «Она забыла, что такое секс».

Лучше бы Шон молчал и дальше! Теперь он ждал моей реакции, но я не спешила выставлять напоказ своё замешательство. Кто была эта эфемерная «она»: старуха Мойра или я? Или «she» было вовсе не «she», а ирландским «sí», что означает ведьма… Но нельзя было молчать так долго, будто ирландец сумел победить меня единой фразой.

— Когда-то такое нижнее бельё мужчины находили сексуальным, — осторожно высказалась я и вновь наткнулась на внимательную тишину: — Это даже лучше стрингов, ведь такое, — я махнула в сторону веревки, — скрывает то, что хочется открыть, а стринги не оставляют места для фантазии.

Шон продолжал молчать и явно не обдумывал свой ответ. Мне надлежало самостоятельно вести философскую беседу о линялых и вытянувшихся трусах.

— Смысл в кружевах, — несла я полную чушь. — Ведь если мужчина уже добрался до них, то не станет рассматривать, а просто снимет…

— Допустим, — Шон наконец вступил в болото дурацкой дискуссии. — Но стринги куда удобнее крутить на пальце, — И он действительно поднял в воздух указательный палец. — Для того, чтобы запустить в самый дальний угол спальни.

— Мокрая ткань далеко не полетит, и как ни крути, высушить не успеешь…

Мой язык явно отключился от мозга, и я утратила над ним последний контроль.

— Зависит, насколько те мокрые.

На лице Шона не осталось и следа улыбки. Он выглядел молодым профессором из Тринити Колледжа. Тогда как я выглядела идиоткой,  которую туда не взяли даже без обещания выдачи диплома. Возможно,  снобы прошлых веков были правы,  и женщинам противопоказано высшее образование…

— Плох тот мужчина, который снимет с женщины сухие…

Заткнись! — кричал внутренний голос, но кто его слушал?!

— Согласен, — Шон прилёг плечом на верёвку, рискуя намочить футболку. — Потому в Ирландии столько дождей. Небеса поддерживают никудышных мужиков.

— Трусы не средство соблазнения. Соблазняешь минуту, а мучаешься целый день… Я говорю про женщину.

— Или всю жизнь.

Это он о своей сестре? Или гипотетически о детях?

— Допустим, — согласилась я с обоими вариантами. — Лично я предпочитаю простые и спортивные топы на все случаи жизни.

— И ты думаешь, что они лишены сексуальности? — по прежнему серьёзно продолжал Шон.

— Главное, что они практичны, — пыталась я пойти на мировую. — Особенно в моем случае, когда нечего прятать в кружева.

— Извечный комплекс женщины, — теперь он улыбался. — Главное отыскать, что спрятать в ладонь. Если грудь туда не поместилась, то это уже коровье вымя.

— Зависит от размера ладони, — продолжала я мысленно бить себя по губам и, будто для поддержки, ухватилась за бельевую верёвку.

— Хочешь проверить?

Его слова послужили прекрасным душем.

— Шон, ты переходишь границы, — отыскала я ровный голос.

— Не буду переходить, — и ирландец поднырнул под верёвку и протянул поверх мокрых трусов руку. — Но даже не нарушая границ, я всё ещё могу дотянуться до твоей груди, чтобы вынести утешительный вердикт.

Мойра спасла меня своим появлением, пригласив к столу. Шон не предложил руки, но шли мы плечо к плечу, и я вновь пожалела о коротком рукаве. Шон шепнул совсем тихо:

— Возвращаюсь к началу дискуссии, будет ли у меня любой случай?

Вместо ответа я прибавила шагу и вступила в сверкающую чистотой кухню. Мойра замахала на меня руками, заметив снятый кроссовок. Я ответила ей таким же движением, указав на явно недавно вымытую красноватую плитку кухонного пола. Шон же плевать хотел на чистоту. Я присела подле застеленного кружевной скатертью стола на массивный деревянный стул.

Глава 18 "Всадница без головы"

— Iʼm speechless. (У меня нет слов.)

В отличие от медвежонка Падди, у мисс Брукнелл нашлось для меня пару слов. В тот момент, когда высох последний мазок и полотно готово предстать перед арбитром изящества, Лиззи переставала существовать. Появлялась холодная мисс Брукнэлл. Между нами вырастала стена отчуждения, и никакие ночные ласки не могли повлиять на убийственный приговор моему очередному шедевру. Портрет ирландской троицы не стал исключением, несмотря на выпитое вчера вино и последовавшее за тем перемещение в постель.

Возвращаясь чуть ли не бегом по известной мне тропинке в коттедж, я и мечтать не смела о королевском приёме. Однако Лиззи встретила меня непринуждённой улыбкой, словно я вернулась с утренней пробежки. Лицо продолжало гореть от ледяного взгляда, которым хлестнул меня на прощание Шон, однако тело тут же согрел протянутый бокал вина. Ужин, который успела приготовить Лиззи, оказался слишком лёгким для такого же лёгкого опьянения. Все тревоги дня соединились в бокале и лишили меня ровной походки с первым же глотком, а к моменту опустошения бутылки я находилась в каком-то потустороннем мире, в котором вспышками молний сверкала белозубая улыбка Лиззи в ответ на громовые раскаты моего истеричного хохота, когда я описывала знакомство со старухой Мойрой и то, во что на холсте способно преобразиться её убогое жилище. Утром я даже не стала предпринимать попыток вернуться к прерванному разговору, понимая, что находилась в состоянии, не совместимом с разумными фразами.

Пьют натощак лишь закостенелые идиотки. С другой стороны вино сыграло Лиззи на руку в прямом смысле слова, сведя её усилия к минимуму: она замкнула мою электрическую схему парой шальных поцелуев. Казалось, всё вернулось на свои места, лишь мозг в моей голове к утру продолжал болтаться в безвоздушном пространстве, отдаваясь в висках жуткой болью.

Сейчас, облокотившись о барную стойку, я призналась себе, что погнало меня в деревню не столько желание глотнуть свежего воздуха, сколько надежда, что глоток пива вернёт мне потерянную на дне вчерашней бутылки ясность мыслей. Хотя даже зелёные человечки вряд ли лечат винное похмелье пивом. Лиззи отговаривала меня от поездки на велосипеде, заботясь скорее не о моих ногах, а внешнем виде. К счастью, даже заяц не выбежал на дорогу, чтобы взглянуть на идиотку с перекинутым за спину холстом. Плечо до сих пор саднило от тонкой лямки холщовой сумки, в которую с трудом влез холст.

Я растирала кожу и отхлёбывала пиво, пока Падди прогуливался за стойкой, любуясь рисованными отпрысками с разных ракурсов. Мне бы молчать, зарывшись носом в пену, но тёплое пиво окончательно расплавило мозг, и мой язык выдал обещание украсить стены паба местными видами. Мне бы ухватить язык пальцами и насильно засунуть за зубы, но пальцы намертво прилипли к пивному стакану.

Если я продолжу пить по утрам пиво, то у меня распрямятся последние извилины. Бельевая верёвка с линялыми трусами способна создать в этом месте неповторимую атмосферу… К счастью, пиво закончилось раньше, чем последняя мысль приковыляла мне в голову. Я настолько ушла в себя, что лишь по недоуменному выражение, застывшему на розоватом лице Падди, поняла, что отвечаю ему по-русски. Правда, вспомнить вопрос у меня не получилось. Но положение спасла распахнувшаяся дверь.

Когда Падди успел позвонить своему дружку, осталось для меня загадкой, но его расчёт на пиво не сработал, потому что в моём разжиженном мозгу всё же сработал отрезвляющий защитный механизм.

— You got your headcut, — к сожалению, успела произнести я со всё ещё пьяной улыбкой, проглотив верный звук, отчего «волосы» превратились в «голову». (Ты подстригся.)

Шон запустил в волосы пальцы и отбросил чёлку движением американских плейбоев. Прежние потёртые джинсы и расстёгнутая в вороте голубая рубашка придавали ему шаловливый вид. Наполовину снятые виски почти скрыли раннюю седину. Он выдержал мой оценивающий взгляд без бравады и без смущения. Затянувшаяся пауза наконец скрасилась его улыбкой. Кстати, трезвой. Во всяком случае, на мой похмельный взгляд.

— I still have my head, — произнёс он медленно с неповторимой улыбкой. — This is a hairdo, you… stupid American girl! — Он поднял двумя пальцами мой пустой стакан, будто решил рассмотреть в тусклом свете оставленные пеной кружева. — I could drink my head off, but not today, lass. (Моя голова все еще у меня на плечах. Это прическа (разная лексика в языках), глупая американская девчонка. Я могу пропить голову, но не сегодня, милая.)

Я оценила шутку и произнесла как можно твёрже.

— You look awesome anyway, stupid Irish boy. (Ты все равно выглядишь супер, глупый ирландский паренек.)

Я знала, что Падди намеренно оставил нас наедине, потому не боялась, что медвежонок истолкует мои слова в пользу дружка. Нет, мальчики, вы только зря выкинули козырного туза. Я знаю, кто такие водопроводчики. Половина отцов моих учеников клеили трубы и стучали молотками в вытертых штанах, но в школу являлись неизменно чисто выбритыми, в свежих футболках и белых носках. С поясами в джинсах. С улыбкой на устах. Предельно вежливые и честные. Прямо сошедшие с экрана «Бобы-строители», ни дать, ни взять. Наверное, на отдельные экземпляры даже можно было запасть хотя бы на визуальном уровне.

Сейчас Шон будто явился на родительское собрание. Хотя, следует отдать ему должное, даже под этим делом, небритый и в рваных штанах, он, конечно же, не походил на русского водопроводчика, но по сути оставался таковым. Неужели мистер Мур и вправду уверен, что я могу запасть на сантехника, пусть даже ирландского?

Хорошо, что я успела собрать оставшуюся разумность в кулак и не задать этот вопрос в лоб. Теперь Шон свободен от прежнего муравейника на голове. Пусть только не думает, что стрижка и опрятный вид хоть на дюйм поднимут его в моих глазах. Мечтать не вредно!

— Велосипед в багажнике, но за руль я тебя не пущу, — Шон щёлкнул по стакану, и тот отозвался в ушах неприятным звоном.

— Я не просила Падди вызывать такси, — огрызнулась я, даже не подумав больше скрывать злость. Комичность ситуации тут же стала гротескной, особенно когда с лица Шона при моём выпаде не исчезла улыбка.

— Это была просьба мисс Брукнэлл. Или приказ, потому что, мне кажется, просить не в её стиле, — и тут же ответил на мой длинный вопрошающий взгляд: — Я заглянул к вам, чтобы оставить координаты людей на случай, если что-то поломается в коттедже в моё отсутствие. Меня не будет дней пять.

— О как! — передала я удивление непонятным набором звуков. — Вчера ты ни словом не обмолвился о своём отъезде.

— Вчера ты не пожелала меня слушать.

Шон растянул каждое слово, будто я впервые слышала английскую речь, или он давал мне время вспомнить дебильный разговор у бельевой верёвки. Я ещё не успела его позабыть и вряд ли когда-то сумею.

— Я собирался уехать завтра, но Йона требует, чтобы я заехал к ней на пару дней, чтобы купить новый велосипед.

— Пять дней, — поправила я, не понимая зачем вставляю свои междометия.

— Нет, я еду в Лондон, — ответил Шон спокойно и протянул руку, чтобы помочь мне слезть со стула.

— Понятно, — зачем-то добавила я и воспользовалась протянутой рукой, заодно поправляя на плече пустую холщовую сумку. — И можешь меня отпустить. Я способна пройти по прямой линии.

— Мне приятно держать тебя за руку…

— А мне нет!

Я с силой вырвала руку и сунула в карман джинсов, ругая себя за необоснованную грубость. Чего я взъелась на него? Или я разозлилась на Лиззи? Подослать ко мне этого водопроводчика после замечательной ночи! Явно дома меня ожидает неприятная беседа. За что?

Глава 19 "У-дачный пейзаж"

— Could you have a wee bite with me? (Давай перекусим?)

Я с радостью приняла приглашение Мойры перекусить и поспешила закрутить в полиэтилен кисти и обтереть руки о влажную тряпку, которую втихаря намочила в аккуратном прудике, затерявшемся посреди клубничных кустов, покрытых зелёной сеткой от птиц. И от меня, потому что я пару раз бросала на красные ягоды плотоядные взгляды. Затянутое лёгкой серой дымкой небо не грозило холсту дождём, и я оставила сохнуть коттедж, край верёвки с цветной кофтой и яркие кусты роз. На первый взгляд непримечательное и пустое полотно. Но на второй, или же только мой собственный, излучающее дачный покой. Или детское спокойствие тёплого летнего денька — я даже ворот рубахи расстегнула, не обращая внимания на налетающий временами ветерок.

Работа действительно подарила мне умиротворение, которое я искала в ведьмовском саду после молчаливой ночной ссоры. Перед сном Лиззи по привычке села почитать, и я, запасшись подаренным Шоном шоколадом, ушла с бумажной книжкой в свою комнату, чтобы не включать в гостиной свет. Однако плитка закончилась раньше страницы романа ирландского Чехова, и я поняла, что не дочитаю главу. Все мысли сосредоточились на Шоне и, когда я гнала его образ прочь, перескакивали на Господина Гончара. Ирландия не только изменила краски в палитре Лиззи, но и в её предпочтениях — и в страшном сне я не могла представить её за одним выставочным столом с Бренноном О’Диа. А вот себя прекрасно представляла на раскладном стуле с маркерами на коленях. И зачем только я забыла их в ящике вместе с акварельными карандашами?! Может, не будь их в наличие, Лиззи не поехала бы на ярмарку с этим сумасшедшим.

Маркеры давно лежали там без дела, напоминая о последнем лете с Полом и моём позорном разводе. Почти новые, они не высохли за годы свободы, и у меня не поднималась рука их выкинуть. А, может, они всё же стали непригодны для работы? И надежда тут же погнала меня в гостиную, где в углу рядом с зачехленным мольбертом стоял ящик с красками. Кресло, в котором читала Лиззи, оказалось пустым, хотя не прошло и получаса, как я ушла к себе. Выходит, меня выставили вон, чтобы не объяснять, почему не желают спать со мной в одной постели.

Я шарахнула рукой по выключателю, но тут же погладила его, извиняясь за грубость. Шон в Дублине, а может уже и в Лондоне по не касающемуся меня делу. Окей, мозг? Не-касающемуся-меня-делу. И я обещала не разносить его коттедж ни в его присутствии, ни, тем паче, в его отсутствие, даже если меня распирает злость. Тем более, что злюсь я не на него. Что сегодня я сделала не так? Приняла в подарок шоколад? Несусветная глупость!

Впрочем, последние дни поведение Лиззи не очень-то поддавалось логическому объяснению. Ревновать к Шону, зная, что тот сейчас с другой женщиной, это уже дурость высшей степени! Куда подевалась разумная мисс Брукнэлл? Куда? Неужели всю разумность смыло ирландским дождём? Кстати, сегодня было сухо, и если завтра будет такая же аномальная летняя погода, я уйду с мольбертом к Мойре. Беззубая ведьма будет рада, и я увижу наконец дворнягу Джеймса Джойса. И нарисую на него карикатуру. А что? Не падать же в грязь лицом перед господином Гончаром!

А можно не ждать утра, можно нарисовать карикатуру на самого Бреннона О’Диа прямо сейчас. Я схватила бумажные полотенца и, усевшись подле ящика прямо на пол, принялась оттирать маркеры от пыли пастельных мелков. Удивительно, как я не переломала их, выпуская пар. На моей макушке сейчас можно было вскипятить чайник! Хорошая мысль, но лучше всё же воспользоваться плитой! И смотрение на огонь завораживает. Уж в этом троесущный Козьма Прутков прав!

С полной чашкой чая я устроилась перед чистым листом бумаги. Вот и настал звёздный час моих маркеров! Никогда ещё с таким рвением я не рисовала шаржи и никогда ещё не была настолько довольна работой. Ах, вот он, двигатель прогресса — злость без вины виноватой. Если уж шаржи — это наказание за моё прелюбодеяние, то я именно сейчас им и займусь. С шоколадом Шона!

Карикатуру на Бреннона О’Диа с огромным ртом и такими же огромными ботинками я оставила на столе на самом видном месте. Засыпала я с мыслью, что пуховые одеяла самые холодные одеяла в мире и нет ничего ужаснее нечищенных зубов с застрявшими кусочками шоколада. Утром я первым делом рванула в ванную, даже не взглянув на часы. Но фигура в позе дерева за окном говорила о том, что меня не разбудили на йогу. Значит, утро не принесло с собой примирения. Я уперлась рукой о столешницу, чтобы выдохнуть, но воздух застрял в зубах — под карикатурой Лиззи вывела красиво: «Keep up the good work!» (Продолжай в том же духе!)

— What the fuck! — выругалась я и чуть не смахнула рисунок со стола. Она издевается надо мной?

Размашистым кавалерийский шагом я ринулась к дверям и, позабыв данное Шону обещание, толкнула створки ногой. Не зря двери назвали французскими, пусть лягушатники и отрицают свою причастность к сему творению, страсти они выдержали и распахнулись, не пожертвовав стеклом.

— Почему ты не разбудила меня?! — почти заорала я. Или же любой звук разлетался над пустым озером, словно по рупору.

Лиззи медленно опустила ногу.

— Почему ты мешаешь мне?

Мешаю?! Почти переспросила я вслух. Но Лиззи обернулась раньше.

— Ты в очередной раз проспала йогу, так ещё не даёшь мне нормально помедитировать!

В её голосе звучала злость, но и в моей душе её накопилось не меньше.

— Ты могла бы разбудить меня!

— Зачем тебя будить, когда ты решила спать до полудня, раз осталась у себя.

— Ты не позвала меня!

— С каких пор мне надо тебя звать? Я устала, вот и легла рано. Не могу перестроиться, в пять уже не сплю. А ты хотела почитать, порисовать… Кстати, замечательная карикатура. Я думала хуже будет.