Глава 2

Не понимаю, почему я должна встречать его, — в тысячный раз говорила Джессика Таггерт своей сестре Элеоноре. — Александр никогда ничего не значил для меня — ничего хорошего, я имею в виду.

Элеонора молча затянула шнурки корсета Джессики. Она считалась очень хорошенькой, но Джессика красотой затмевала ее, как и всех остальных женщин в городе.

— Тебе придется пойти, потому что семья Монтгомери была очень добра к нам. Слезай оттуда немедленно, Салли! — одернула Элеонора свою расшалившуюся четырехлетнюю сестру, продолжая помогать Джессике надевать платье.

Дом Таггертов был всего лишь крохотной хибаркой, ухоженной ровно настолько, насколько этого могли добиться две работающие женщины, обремененные ответственностью и заботами о семи младших братьях и сестрах. Их жилище стояло на самой окраине города, на берегу маленькой бухты. Никто не жил по соседству: не потому, что семья предпочитала одиночество, просто когда восемнадцать лет назад на свет появился пятый громогласный и грязный Таггерт и конца этому не предвиделось, люди перестали селиться рядом.

— Натаниел! — прикрикнула Джессика на девятилетнего брата, который водил перед лицом младшей сестры веревочкой с тремя жирными и сердитыми пауками. — Если я встану, то ты пожалеешь об этом.

— Зато не надо будет встречать Александра, — съязвил Натаниел, мудро не замедлив оставить дом после того, как бросил пауков на сестру — Стой спокойно, Джесс, — сказала Элеонора. — Как, по-твоему, я затяну все эти шнурки, если ты все время крутишься?

— Не очень-то мне и нужно это платье. Я действительно не понимаю, почему я должна идти. Мы не нуждаемся в милосердии личностей вроде Александра Монтгомери.

Элеонора глубоко вздохнула:

— Ты не видела его с тех пор, как вы были детьми. Может, он изменился.

— Ха? — Джессика отошла от сестры, чтобы поднять младшего брата Сэмуеля с пола, на котором он нашел и пытался запихнуть в рот какую-то непонятную штуковину. Она увидела в его пухлой грязной ручке одного из пауков Натаниела. — Такие, как Александр, никогда не меняются. Десять лет назад он был напыщенным всезнайкой, таким же, уверена, и остался. Коль скоро Марианне понадобилось заполучить домой одного из братьев, чтобы помочь ей уйти от этого типа, за которого она имела глупость выйти замуж, почему бы ей не обратиться к одному из старших братьев? Одному из хороших Монтгомери.

— Думаю, она написала всем, но Алекс первым получил письмо. Посиди спокойно, пока я распутаю твои волосы. — Элеонора взяла в руки волосы сестры с чувством зависти. Другие женщины прибегали к всевозможным ухищрениям и тратили многие часы на то, чтобы их волосы хорошо выглядели, а Джессика беспечно подставляла свои солнцу, соленому ветру, морской воде — и они были красивее, чем у кого-либо еще. Густая мягкая светлая копна, сияющая на солнце.

— Ох, Джесс, если бы ты только захотела, то могла бы заполучить любого мужчину.

— Пожалуйста, не начинай снова, — отрезала Джессика. — Почему бы тебе самой не завести мужа? Такого богатенького, который бы поддержал нас и всех детей?

— В этом городе? — криво усмехнулась Элеонора. — В городе, который боится одного человека? В городе, который сдался на милость такому типу, как Питман?

Джессика встала и откинула волосы с лица. Немногие женщины могут позволить себе роскошь носить гладкую прическу и при этом оставаться красивыми, но Джессике это удавалось без труда.

— Мне эти трусы нужны не больше, чем тебе. — Она опустила маленького Сэмуеля на пол. — Но, по крайней мере, я не настолько глупа, чтобы думать, что один человек, особенно такой, как Александр, выручит нас. Думаю, все помнят Монтгомери как клан, а не как отдельных людей. Я не могу не согласиться, что никогда не было более великолепной семьи, чем Сэйер и его два старших сына. И я плакала не меньше любого из вас, когда они ушли в море, но не проронила и слезинки об Александре.

— Джессика, не думаю, что ты справедлива к нему. Что тебе сделал Александр такого, что ты так его не любишь? О его детских проказах лучше вообще забыть. Если серьезно относиться к таким вещам, то Натаниела надо было повесить года четыре назад.

— Дело в его отношении. Он всегда считал себя лучше всех остальных. Его братья и отец работали бы с любым. Александр думал, что он слишком хорош для этого. Его семья была самой богатой в городе, но он единственный придавал этому значение.

— Не понимаю, о чем ты говоришь? Это ты швырнула ему в лицо тех омаров, что он принес нам. Я никогда не могла понять этой выходки. Ведь нам всегда помогал весь город.

— Зато теперь не помогает никто! — воскликнула рассерженно Джессика. — Да, я говорю о милосердии, когда день за днем живешь подношениями, когда в доме всегда пусто. Единственное, что всегда в избытке — это желание поесть, согреться… И еще этот папаша, который возвращается домой каждые девять месяцев только для того, чтобы сделать очередного ребенка. — Она остановилась, чтобы успокоиться. — Александр хуже всех. Чего стоила его самодовольная ухмылка, каждый раз когда он приносил мешок муки. С каким превосходством он всякий раз смотрел на нас. А эта его манера вытирать свои панталоны, стоило только кому-нибудь из детей подойти к нему поближе.

Элеонора улыбнулась:

— Джесс! Хочешь не хочешь, а приходилось отряхивать кому юбку, кому штаны, а то и волосы каждый раз, когда, как ты говоришь, кто-то из младших детей подходил поближе. Думаю, ты несправедлива. Александр не хуже и не лучше, чем остальные мужчины в его семье. Может, все дело в том, что между вами только два года разницы и он для тебя не столько Монтгомери, сколько твой ровесник.

— Акула ему ровесник, а не я. Элеонора округлила глаза.

— Но ведь это он помог Патрику устроиться юнгой на «Фэйр Мэйден».

— Да он бы что угодно сделал, лишь бы избавиться еще от одного Таггерта. Ты готова?

— Я уже давно готова. Давай договоримся. Если Александр окажется тем самым надутым бездельником, каким ты его себе представляешь, я испеку тебе три яблочных пирога на будущей неделе.

— Пироги уже мои. Он со своим высокомерием, вероятно, ждет, что мы будем по очереди целовать его руку. Я слышала, он был в Италии. Может, даже встречался с папой римским и научился от него кое-чему. Как ты думаешь, на нем будет надушенное кружевное белье?

Элеонора проигнорировала замечание сестры.

— Если выиграю я, ты будешь всю неделю ходить в одном платье и будешь поласковее с мистером Клаймером.

— С этой старой селедкой? Ну ладно, будь по-твоему, не имеет значения. Я все равно выиграю. Этот город скоро увидит, кто такой Александр, когда он один, а не прячется за своими братьями и отцом. Во всей своей красе: помпезный, самодовольный, ленивый, — она остановилась на полуслове, потому что Элеонора вытолкнула ее за дверь.

— Да, Натаниел, если не присмотришь за младшими, ты у меня получишь, — бросила Элеонора через плечо, выходя из дома.

На подходе к пристани Элеонора уже почти тащила Джессику. Джесс привела ей тысячу причин, по которым она должна вернуться, вроде рваных сетей, парусов, срочно нуждавшихся в починке.

— Ну, Джессика, — сказала Эбигейль Уэнтворт, когда сестры Таггерт ступили на причал, — вижу, ты не можешь дождаться, когда снова увидишь Александра.

Джессика разрывалась между желаниями закатить Эбигейль оплеуху или сбежать с пристани. Эбигейль, вторую по красоте девушку в городе, крайне раздражало, что первенство принадлежало Джессике. И она не упускала случая напомнить Джесс о том, что ей всего лишь шестнадцать, в то время как Джесс увядает старой девой в свои двадцать два. Джессика одарила Эбигейль любезнейшей улыбкой и уже приготовилась высказать все, что думает о ней, но Элеонора схватила ее за руку и утащила прочь.

— Не хватает только, чтобы вы устроили скандал сегодня и стали посмешищем всего города. Я хочу, чтобы этот день был хорошим для Монтгомери. Доброе утро, госпожа Гуди, — заулыбалась она. — А вот и корабль, который мы ждем.

При виде судна Джессика открыла от изумления рот.

— Вы только посмотрите, какой узкий корпус. Уверена, это против правил. Интересно, а Питман видел его? Он, вероятно, конфискует судно, и где тогда окажется твой драгоценный Александр?

— Он не мой. Если бы он был чьим-нибудь, то Эбигейль не пришла бы встречать его.

— Это точно, — вздохнула Джессика. — С каким бы наслаждением она наложила руки на восемь тысяч футов пристани семьи Монтгомери. Куда это смотрит народ?

Элеонора повернулась и увидела застывших в изумлении людей. Потом толпа начала распадаться на части. Народ расходился буквально с раскрытыми ртами, но в полном молчании. Никто не произнес ни слова.

В это время сестры заметили, как по направлению к ним движется человек. Он был одет в камзол канареечно-желтого цвета, расшитый золотыми цветами и листьями. Камзол обтягивал огромный живот, и солнечные лучи вспыхивали всеми цветами радуги, отражаясь от переплетений шитья. Панталоны на нем были изумрудно-зеленые. Кудри непомерно большого парика спускались ниже плеч. Он шел по пристани, заметно покачиваясь явно оттого, что слишком много выпил.

Люди решили, что это очередной чиновник из Англии, но Джессика моментально узнала его. Никакой парик или живот не могли скрыть от нее властного выражения лица Монтгомери. Несмотря на сотню футов лишнего веса, она разглядела характерные черты, унаследованные Александром от деда.

Джессика выступила вперед, придерживая юбки, чтобы видели ее. Она всегда знала, что Александр был гнилым плодом в семействе Монтгомери. И вот доказательство налицо. Во что он превратился без опеки отца.

— Доброе утро, Александр, — сказала она громко со смехом в голосе. — Добро пожаловать домой. Ты ничуть не изменился.

Он стоял и смотрел на нее, непонимающе моргая. Его глаза были красными от пьянства, неожиданно его качнуло так сильно, что темноволосому, простого вида человеку при нем пришлось поддержать его.

Джессика отступила на шаг, оглядела Алекса сверху донизу, подбоченилась и принялась хохотать. Через минуту к ней присоединилась вся пристань.

Они не смогли остановиться, даже когда появилась Марианна Монтгомери. Она замерла, увидев Александра.

— Здравствуй, Мэри, моя дорогая, — произнес Алекс с блуждающей улыбкой, и вновь человек в грязной рубахе был вынужден поддержать его. Марианна смотрела на брата не веря своим глазам. Толпа прекратила смеяться. В то время как Алекс пытался сохранять улыбку, изумление на лице Марианны сменилось ужасом. Наконец она закрыла лицо платком и разрыдалась. Громко всхлипывая, она со всех ног бросилась прочь с пристани.

Это отрезвило толпу. Они одарили Алекса и его павлиний наряд пренебрежительными взглядами и вернулись к работе. Казалось, только ветер разносит слова: «Бедный Сэйер!» и «Хорошо, что его братья другие».

Через несколько минут на пристани осталось только четверо: Джессика, получавшая от всего этого истинное наслаждение, — она-то всегда говорила, что Алекс не так хорош, как всем кажется, — нахмурившаяся Элеонора, растерянный Александр и тот здоровяк при нем в грязной рубахе.

Джессика просто стояла с торжествующей усмешкой на лице, в то время как глаза Алекса начали проясняться. Он обернулся к ней.

— Вы все ошибаетесь, — прошептал Алекс. Улыбка Джесс стала шире.

— О нет, Александр, это твоя ошибка. Наконец ты показал свое истинное лицо. Ты годами их всех дурачил, но не меня. Кстати, скажи, кто твой портной, — она обернулась к сестре:

— Не хотела бы ты завести себе нижнюю юбку такого цвета?

Элеонора сделала младшей сестре страшные глаза.

— Ты сказала достаточно, Джессика. Джесс изобразила саму невинность.

— Не понимаю, что" ты имеешь в виду. Я просто любуюсь его одеждой. Никто в Уорбруке не носит париков уже много лет. — Она улыбнулась Александру своей самой приятной улыбкой. — Не смею больше задерживать вас, должно быть, вы голодны, — она многозначительно посмотрела на его огромный живот. — Это требует постоянной тренировки.

Александр рванулся схватить ее за горло, но Ник остановил его.

— Бог ты мой, — продолжала насмешничать Джессика, — у птенчика есть коготочки.

— Я отплачу тебе за это, Джессика Таггерт, — сказал, задыхаясь, Александр.

— Чем? Тортами с кремом?

Элеонора вмешалась прежде, чем Алекс успел ответить.

— Все в порядке, Александр, давайте мы проводим вас домой. Вы, там, — обратилась она к Николаю, — заберите его багаж. Извольте позаботиться о своем хозяине. А ты, Джессика, добудь нам что-нибудь на обед. Займись-ка этим.

— Да, мэм, — ответила Джесс. — Слава Богу, что я не принадлежу к семейству Монтгомери и мне приходится кормить только полдюжины детей. Но это… — она опять посмотрела на большой живот Алекса.

— Иди, иди! — выпроваживала Элеонора Джессику, которая покидала пристань, счастливо посвистывая и не забыв напомнить сестре про обещанные пироги. Элеонора взяла Алекса под руку, ни словом не упрекнув его за то, что был слишком пьян, чтобы идти самому Человек, который, как она думала, был слугой, остался позади на пристани.

— Как его зовут? — спросила Элеонора Алекса.

— Николай, — процедил тот сквозь зубы. От гнева его лицо покраснело, а глаза стали темными.

Элеонора приостановилась, все еще держа руку Алекса.

— Николай, ты должен делать, что я говорю. Возьми вещи хозяина и ступай за мной. Изволь сделать это немедленно.

Несколько мгновений Ник стоял не двигаясь, затем смерил фигуру Элеоноры сверху донизу. Он едва заметно улыбнулся и отправился за маленьким чемоданом с вещами, которые одолжил у своего кузена для Алекса.

— Да, мэм, — сказал он ровным голосом, присоединившись к ним с вещами, и последовал позади них, разглядывая колыхание юбок Элеоноры.

— Бьюсь об заклад, он весит двести пятьдесят фунтов, и ни унцией меньше, — смеялась Джессика. Они сидели с Элеонорой на противоположных концах стола. Между ними расположились семь чумазых младших Таггертов всевозможных размеров и возрастов. Перед каждым стояла деревянная миска с горячей ухой и ложка, с которыми обращались так, словно они были из серебра. В ухе, сваренной без зелени и овощей, плавала только долго кипевшая рыба. Скудный запас овощей с прошлого лета был съеден, а до нового урожая было еще далеко.

— Что сказал Сэйер? — спросила Джессика, склонившись над миской и продолжая смеяться.

Элеонора строго взглянула на нее. Она работала у Монтгомери около четырех лет, а после смерти матери Алекса, два года назад, взяла на себя и все заботы по дому. На плечи Марианны, старшей из детей Монтгомери, засидевшейся в девках не то из-за своих крупных размеров, не то из-за властного характера, легла ответственность за отца-инвалида и большое бестолковое хозяйство. Но когда на таможню прибыл новый офицер Джон Питман и начал преследовать ее, Марианна забыла про все. Конечно, полгорода пыталось объяснить ей, что англичанину нужно богатство ее отца, но Марианна упрямо отказывалась что-либо слушать. Не потребовалось и двух недель после свадьбы, чтобы понять правоту людей, и теперь она несла бремя знания, что ответственна за многие из проблем Уорбрука. Она переложила все домашние обязанности на Элеонору и проводила большую часть времени в своей комнате, заканчивая одну вышивку за другой. Раз она не могла излечить недуг, причиной которого явилась, то пыталась полностью отстраниться от него.

— Не думаю, что мы должны обсуждать это теперь, — Элеонора бросила многозначительный взгляд на детей, которые не отрывали глаз от своих мисок, но прислушивались к каждому слову столь внимательно, что казалось, у них шевелились уши.

— Мистер Монтгомери сказал, что миссис Монтгомери всегда баловала их младшего сына и он предупреждал ее, что нечто подобное могло произойти, — сказал Натаниел. — Я думаю, он имел в виду одежду мистера Алекса и какой он толстый. Мисс Марианна много плакала. Элеонора, а кто такой этот Николай?

Элеонора внимательно посмотрела на юного Таггерта.

— Натаниел, сколько раз надо говорить тебе: не лезь в чужие дела. И вообще, ты должен был присматривать за Салли.

— Я тоже была там, — пролепетала Салли, — мы спрятались в…

Натаниел быстро закрыл рот своей младшей сестренке.

— Я приглядывал, но мне очень хотелось разузнать, кто такой этот Николай.

— Он служит у Алекса, насколько я понимаю, — произнесла Элеонора, — и не заговаривай мне зубы, я тебе тысячу раз говорила…

— Я что-то не вижу обещанного яблочного пирога, — прервала сестру Джессика. — Я больше слышать не могу об этом Александре Монтгомери. Он похож на жирного старого кита, выброшенного на берег, который наконец показал свое настоящее нутро. Натаниел, я хочу, чтобы ты завтра поставил в бухте ловушку и наловил омаров.

— Ну вот, опять я, — заныл Натаниел.

— А ты. Генри, — она обратилась к своему двенадцатилетнему брату, — пойди посмотри, не созрела ли ежевика, и возьми с собой Сэма. Филип и Израиль, вам придется завтра отправиться со мной за дровами вдоль побережья.

— За дровами на лодке? — переспросила Элеонора. — Ты думаешь, что сможешь? «Мэри Кэтрин» не выдержит такой большой груз.

Джессика недовольно выгнула спину, что она делала всякий раз, когда что-нибудь говорили про ее лодку Это было не Бог весть какое суденышко, и может быть, вполне справедливо однажды заметил Джалиль Симпсон:.

— «Мэри Кэтрин» может плавать, но делает это без всякой охоты.

Но это была ее лодка, единственная вещь, оставленная ей отцом помимо хлопот о братьях и сестрах, и она гордилась ею.

— Думаю, сможем, кроме того, нам нужны деньги. Кто-то должен платить за эти яблоки.

Элеонора посмотрела на миску, в которой лежал теперь кусок яблочного пирога. Время от времени она «одалживала» еду на кухне Сэйера Монтгомери. Нечасто и немного и всегда потом возвращала, но все равно чувствовала себя ужасно. Если Сэйер или Марианна узнали бы об этом, она уверена, они бы позволили ей забирать все, что оставалось на столе, но Сэйер был слишком занят собой и своим несчастьем, а Марианна поглощена чувством вины за те проблемы, которые она обрушила на город, выйдя замуж за английского таможенного офицера, чтобы думать о чем-либо еще.

В этот момент двухлетний Сэмуель решил обмотать волосы младшей сестренки Молли вокруг ложки и дернул посильнее. Это прервало беседу взрослых.

Александр проснулся на следующее утро, отвратительно себя чувствуя. Даже во сне гнев не оставлял его, и он в ярости стискивал зубы. Он не мог забыть вчерашней сцены на пристани: кровоточащее плечо, разглядывающие его люди, английские солдаты на взмыленных лошадях, которые явно искали кого-то, да еще это отродье Джессика Таггерт, потешавшаяся над ним, — он едва смог вынести все это. Как легко люди в его родном городе поверили в то, что он трус, каким считала его Джессика. Как быстро они забыли, какой он на самом деле.

Когда он пришел вредной дом, о нем уже успели порассказать. Марианна стояла на коленях, положив голову на кровать отца, и рыдала в голос. Сэйер едва взглянул на Александра и жестом выпроводил, как будто вид младшего сына вызывал у него такое отвращение, что он даже не мог говорить. Александр слишком ослаб от потери крови и был очень рассержен происшедшим на пристани, чтобы пытаться защититься. Повинуясь жесту отца, он вышел и последовал за Ником в свою комнату, где упал на кровать.

Даже вид Николая Ивановича, великого князя России, несущего багаж, не развеселил его. Он провалился в полусон, но желание придушить Джессику Таггерт и там не оставило его. А потом неожиданно ему пригрезилась картина безумной любви с ней. Когда она успела вырасти такой чертовски красивой? Но ужас от мысли, что он стал предметом насмешек красивой женщины, не способствовал его умиротворению.

И вот теперь с тяжелой головой и пульсирующим от боли плечом он лежал в кровати, уставившись в потолок. Часть его разума, крошечная часть, которую не затмила ярость, начинала потихоньку соображать. Возможно, факт, что все поверили в его отвратительный маскарад, ему на пользу. Он видел, что творилось в Нью-Сассексе, где английские солдаты правили городом. Он слышал о злодеяниях, совершенных против американцев, и что с ними обращались, как с непослушными детьми. Он видел, английские товары продавались в Америке в два раза дороже, хотя и были доставлены на американских судах, тогда как американский товар шел в Англии за бесценок.

Возможно, что-то похожее происходило, и в Уорбруке.

Первым желанием, когда он проснулся, было позвать Марианну, показать ей раненое плечо и признаться, что он Мститель. Он знал, что его сестра будет помогать, пока он не поправится, и защитит его от гнева англичан. Как бы ему хотелось видеть выражение ее лица, когда она узнает, что он не тот жирный пьяница, за которого она его приняла! Но теперь он осознал, какой опасности он подверг бы ее жизнь.

Александр повернулся, когда заспанный Ник вошел в комнату и опустился на стул.

— Эта женщина подняла меня до рассвета и заставила рубить дрова, — сказал мрачно Ник с некоторым недоумением в голосе. — Раньше мне приходилось лишь изредка видеть, как этим занимаются мои слуги, так что я не очень представлял, как это делается. А эта женщина вдобавок не из самых терпеливых.

— Джессика? — поинтересовался Александр. В его голосе звучало нечто большее, чем насмешка. Одна только мысль о том, что эта женщина сделала с ним, заставила его руки заболеть от желания сдавить ее красивую белую шею.

— Другая. Элеонора. — Ник опустил голову на руки.

Алекс и раньше видел Ника в разном настроении, и он знал, что лучшее, что он может сделать сейчас, — не дать Нику жалеть себя. Он с трудом сел в кровати, простыня соскользнула с его сильных широких плеч, открыв повязку.

— Надо, чтобы никто не узнал, что я не тот, кем им всем показался, — начал Алекс, — Я думаю остаться в этих павлиньих одеяниях до тех нор, пока мое плечо не заживет и не поутихнет интерес к Мстителю. Ты не мог бы предоставить мне слугу посмышленее и чтобы он не трясся при малейшей опасности?

Ник резко поднял голову:

— Все мои люди — русские, а русские ничего не боятся. Ты замышляешь опять стать Мстителем?

— Возможно. — Единственное, что занимало сейчас его мысли, это желание отплатить Джессике за ее смех. Он видел себя одетым в черное, карабкающимся в окно ее спальни, как он привязывает ее очаровательные белые руки к спинке кровати и…

— Ты меня слушаешь? — прервал его видение настойчивый голос Ника. — Никогда мне не встречался народ более нахальный, чем вы — американцы. Мне следовало бы отплыть домой прямо сейчас, пока мне еще один такой не попался. Но сам знаменитый Мститель обращается ко мне. Я пошлю мое судно обратно на юг, привезти побольше нарядов моего кузена и новый парик.

— Не забудь оставить одного из твоих хваленых слуг.

— Нет, — сказал Ник задумчиво, — эта игра занимает меня. Я останусь здесь и буду изображать твоего слугу. Я сохраню твою тайну. — Его глаза сузились. — И я заставлю эту Элеонору "Таггерт раскаяться в том, что она позволила себе сказать обо мне сегодня утром.

— Тогда договорились, — повеселел Алекс. — Мы останемся вместе. Я буду самым изнеженным мужчиной в Америке. А ты покажешь нам, американцам, как надо работать.

При последних словах Ник нахмурился:

— Если меня пошлют работать в поле, я откажусь. Ну, теперь мне будет что рассказать моей семье.

— Надеюсь, твоя семья верит тебе больше, чем моя. Не пора ли нам меня одеть? Я уже начинаю ненавидеть этот парик.