Зорин в растерянности стоял посреди комнаты. Его женщины пропали.
Просил же их никуда не выходить. Правда было уже четыре часа дня, и они могли проголодаться. А его, как назло, задержали сначала колеги, потом автомобильные пробки. Может, они пошли в гостиничный ресторан или в тренажерный зал, или еще куда-то? Получат. Обе.
Ещё в такси Алек заметил на мобильнике несколько звонков от Маши и пожалел, что оставил телефон на виброрежиме. Но таковы правила конференции, а среди шума и суеты он не почувствовал сигналов. Теперь же он сам не мог к ней дозвониться.
И только перебирая вещи дочери в поисках хоть каких-то улик, Зорин заметил смятый клочок бумаги на столике возле кровати.
Лицо Бэлы лучилось удовольствием, когда она увидела, кто ворвался к ней в номер. Зорин на минуту отвернулся, чтобы закрыть дверь, а, главное немного успокоится. Хотя какое тут спокойствие!
Бэла с разбегу бросилась ему на шею.
- Дорогой, ты вернулся ко мне! Я верила! Я чувствовала!
- Ты сейчас перестанешь чувствовать что-либо, стерва! - Зорин схватил женщину за полы шёлкового розового халата и туго стянул у шеи. - Как эта записка оказалась в моём номере? Зачем вообще ты её сберегла? Отвечай немедленно!
Глухая, разъедающая ярость затопила его душу.
- Мне больно, Алек! Я ничего не скажу, пока ты меня не отпустишь, - лицо Бэлы стало пунцовым и пораженным. Она никогда не видела Зорина в гневе. Ничего, пусть полюбуется, сговорчивее будет.
- Нет, ты скажешь. Ты ответишь за всё. Иначе я за себя не ручаюсь. Где они?
- Хорошо. Только отпусти! - кашляя, женщина пыталась оторвать сильные руки от халата, оттянуть их подальше от шеи. - Если ты меня сейчас задушишь, то никогда не узнаешь правду.
Казалось, что судорога навсегда свела мышцы на руках Зорина. Но он заставил себя отпустить халат, продолжая держать напуганную женщину за руки.
- Зачем ты коллекционировала мои записки? Только не ври, что они дороги тебе, как память.
- Не надо язвить, - Бэла понемногу приходила в себя, но смотрела на него настороженно. - Ты был совершенно неуправляем, поэтому я и собирала улики. Невозможно предугадать, когда они могут пригодиться.
- И ты надеялась, что после всех этих интриг я к тебе вернусь?
Надо было отдать должное Бэле, она быстро справилась с испугом. Женщина вздёрнула подбородок и нагло ответила:
- А почему нет. Если бы не вмешалась эта несносная девчонка, ты мог никогда больше не увидеть свою ненаглядную Ковалевскую. А я бы тебя утешила. У меня это очень хорошо получается.
- Ах ты змея. Эта девчонка - моя дочь!
- Твоя, но не моя. Не успеешь моргнуть, как она выскочит замуж, а тебе в доме нужна опытная женская рука.
- Можешь не сомневаться - эта рука не будет твоей. А сейчас ты ответишь мне на все вопросы. В противном случае, я иду в милицию.
- Не надо впутывать их в это дело, - раздался с порога комнаты негромкий, но уверенный голос.
Они так увлеклись спором, что не заметили появления в номере постороннего человека в кожаной безрукавке.
- Кто вы? - Зорин впервые видел этого мужчину.
- Человек, который знает и может если не всё, то очень многое. Больше вам знать ни к чему. Мне жаль, что во всё это оказалась вовлеченной ваша дочь. Можете ехать за своей женщиной и ребёнком. Я дам вам адрес и отзову своих людей. Примите мои извинения.
Алек с недоверием и невольным интересом слушал этот монолог.
- Вы помогали Бэле? Зачем?
- Детка ещё молода и не понимает, что ей на самом деле нужно. Я только помог ей немного поиграть, но, кажется, несколько утратил контроль.
- Я знаю, чего хочу, - Бэла скрестила руки на груди и надула розовые губки, как капризный ребёнок.
- Послушай, детка, если ты ещё раз попадёшься мне на глаза, тебе придётся искать ещё одного пластического хирурга, - Зорин нетерпеливо потирал костяшки пальцев, будто хотел кому-то хорошенько врезать.
Странный мужчина, поговорив по мобильному телефону, протянул Зорину адрес:
- Эта женщина, - он кивнул на Бэлу, - больше не ваша забота, доктор.
Дом был старым и слегка накренившимся.
- Пизанская башня, чтоб её... - не удержалась от замечания Маша.
- Держи язык за зубами. Сомневаюсь, что эти люди оценят по достоинству твою эрудицию и чувство юмора.
Видимо их привезли на территорию заброшенного дачного посёлка. Подталкивая пленниц по шатающейся скрипучей лестнице на чердак, мужчины с интересом обозревали открывшийся перед ними вид покачивающихся женских тел. При этом они отпускали такие непристойные шуточки, что Елене хотелось чем-то закрыть Маше уши. Только тогда, когда на двери снаружи задвинули щеколду, Ковалевская слегка перевела дух.
Трудно сказать, обитал ли кто-то на чердаке раньше. Во всяком случае, здесь стоял старый продавленный диван и стул с поломанной спинкой. Единственное окно было наглухо заколочено досками. В углу просматривался дырявый дымоход, соединяющий крышу и печь, расположившуюся в единственной комнатке на первом этаже. Удручающая обстановка.
Жорик почти сразу уехал, строго-настрого запретив соучастникам беспокоить пленниц. Стены были тонкими, поэтому Лена слышала почти каждое слово из их разговора. Перец и Глобус пытались возмущаться, но доводы Жорика, к счастью, пока действовали.
- Надо как-то отсюда выбираться, - Маша не могла спокойно стоять на месте и металась из угла в угол. При этом половицы угрожающе скрипели. Между ними кое-где зияли огромные дыры.
- Эй, конфетки, угомонитесь. А то мы сейчас поднимемся и будем вместе танцевать взрослые танцы.
Угроза подействовала, и девочка присела на шатающийся стул. Лена попыталась в полутёмном помещении обследовать облезлую обивку дивана насчёт насекомых, но, в конце концов, махнула рукой и села на краешек.
- Лена, ты папу любишь?
Детский вопрос застал Ковалевскую врасплох. Но она решила сказать правду.
- Люблю. Много лет. Но никогда ему об этом не говорила.
- Здорово! Я хотела сказать, здорово, что любишь. А почему мне призналась?
- Потому, что ты его тоже любишь, а ещё... - она замялась, не решаясь договорить.
- Лен, ты боишься, что мы не выберемся отсюда?
- Надо что-то придумать.
Время тянулось очень медленно. Их похитители смеялись и, вероятно, напивались. До них периодически доносились тосты и звон жестяной посуды. Когда спиртное иссякло, Глобус отправился за очередной порцией, а Перец некоторое время после ухода собутыльника шуршал бумагой и ругался. Наконец, на весь дом раздался его громкий храп.
Они переглянулись, сорвались с места и начали отдирать доски от окна. Дерево отказывалось поддаваться. Елена сломала себе несколько ногтей. Но её желание освободить девочку и себя было таким огромным, что она не обращала внимания на подобные мелочи. Плохо было то, что их усилия не оправдали себя. Маша на цыпочках подобралась к двери и надавила на неё. Чем чёрт не шутит, а вдруг откроется. Дверь в отличие от стула оказалась крепкой.
Они почти отчаялись, когда Лена вспомнила про свой маникюрный набор, показавшийся мужчинам столь никчемным, что они оставили его без внимания, изучая содержание сумочки. Кошелёк понравился им больше. Наверное, на эти деньги Глобус сейчас покупал алкоголь. Да бог с ними с деньгами. Нужно была убегать из этого дома, пока их сторожа не напились до беспамятства и не забыли угрозы шефа.
Ковалевская вытащила из упаковки ножницы и пилочку для ногтей. Ничего не скажешь -мощное оружие. Но, как говорится, за отсутствием лучшего...
Они с Машей трудились около часа, пытаясь разболтать гвозди, удерживающие одну из досок, когда Елена ощутила странный запах. Что-то горело.
Женщина бросилась к одной из самых больших щелей в дощатом поле и попыталась рассмотреть хоть что-то. Запах гари стал сильнее, но Перец продолжал крепко спать, храпя на весь дом. Наверное, этот идиот пытался растопить полуразрушенную сырую печь, а она начала чадить и разбрасывать искры в разные стороны. В захламленной комнате могло загореться что угодно. Неужели им суждено погибнуть в огне, и никто не опознает их, принимая за бомжей?
Елена ужаснулась такой перспективе. Она начала кричать, что есть мочи:
- Эй! Вы там! Проснитесь же! Горим!
Маша до этого терпеливо трудящаяся над гвоздем, бросилась ей помогать, выкрикивая все известные ей ругательства. Но время было неподходящим для воспитательной работы. Тем более что Елене самой хотелось сказать что-то более витиеватое. Несмотря на их совместные усилия, Перец спал.
Решив больше не тратить силы понапрасну, пленницы с удвоенной силой принялись за гвозди. Казалось, ещё немного, и первая доска поддастся. Но их было слишком много. Подбадривая себя в уме, Ковалевская продолжала выковыривать гвозди.
Внезапно со двора донёсся пьяный голос Глобуса:
- Перец! Шеф снял вахту! Ты слышишь? Допиваем и отпускаем.
Не успела Елена вздохнуть с облегчением, как с первого этажа донеслась отборная ругань. После вереницы слов, самым приличным из которых было "идиот", снизу послышалось неожиданное:
- Сматываем удочки! Тут всё сейчас рухнет, а нас обвинят!
Из щелей в окне они беспомощно наблюдали за тем, как сообщники нетвёрдой трусцой покидали посёлок. Негодяи оставили их в этом заброшенном доме гибнуть в огне, а сами без зазрения совести уносили ноги с места преступления. Душа Елены ушла в пятки от ужаса. Только присутствие Маши заставляло её мозг соображать.
Из щелей в полу чердака повалил дым. Если они не сгорят в огне, то точно задохнутся. Наверное, осознание ответственности перед Зориным и чувство вины за то, что его дочь оказалась в таком ужасном положении, удесятерила силы отчаявшейся женщины. Она оторвала злосчастную доску от окна. Образовавшаяся щель была слишком узкой, чтобы Ковалевская могла выбраться наружу. Но Маша могла бы попробовать пролезть.
- Вперёд! - скомандовала Елена.
- Я тебя не оставлю одну.
- Вот папа "обрадуется", если мы обе погибнем.
- Я высоты боюсь.
- Бесстрашная Маша, дерзящая преступникам, боится прыгнуть со второго этажа? Не верю. Лезь.
Маша с трудом протиснулась в узкую щель. Лена взяла её за дрожащие руки, и девочка повисла над землёй.
- Ну, с Богом! Прыгай и если что, скажи папе... Ничего не говори.