Дьявол верхом

Глава первая

Париж! Какой очаровательный город! Если бы я приехал туда при других обстоятельствах, то влюбилась бы в него. Мы с мамой часто говорили о различных местах, которые хотели бы посетить, и первым в этом списке фигурировал Париж.

Это был царь всех городов, где красота и безобразие соседствовали бок о бок. Когда я изучала карту, мне показалось, что остров на Сене, на которой расположен Париж, напоминал по форме колыбель, но когда я обратила на это внимание Марго, это не вызвало у нее особого интереса.

– Колыбель! – сказала я. – Это кажется многозначительным. Ведь в этой колыбели лелеяли саму красоту. Франциск I с его любовью к архитектуре, литературе, музыке и живописи заложил здесь основу самого интеллектуального двора Европы!

– Все, что ты говоришь, похоже на урок истории, – ответила Марго. – А в итоге в этой колыбели взлелеяли революцию.

Я удивилась, так как серьезный разговор был не в характере Марго.

– Я не перестаю думать о камнях, брошенных в окна замка, – продолжала она. – Десять лет назад они бы на такое не осмелились, а теперь мы не осмеливаемся предпринять какие-нибудь меры по этому поводу. Грядут перемены, Минель. Это ощущается повсюду.

Это и вправду ощущалось. Улицы, по которым сновали толпы, где торговцы громко предлагали свои товары, были улицами ожидающего города.

Резиденция графа находилась в предместье Сент-Оноре, среди домов, принадлежащих аристократии. Надменные и элегантные здания простояли там две или три сотни лет. А совсем неподалеку находился лабиринт узких улочек, куда было рискованно заглядывать, не имея в качестве провожатых нескольких сильных мужчин. По этим темным и дурно пахнущим переулкам сновали те, кто рассматривал любого прохожего как жертву.

По настоянию Марго мы как-то отправились туда вместе с Бесселем и еще одним слугой. У дверей сидели женщины с нелепо размалеванными лицами; их платья с низкими вырезами были весьма откровенными. Я запоминала названия улиц: Рю о Фев, Рю де ла Жувери, Рю де ла Коландр, Рю де Мармузет. На этих улицах, помимо продажных женщин, обитали красильщики; снаружи многих домов стояли ведра, в которых смешивались краски; красные, зеленые и синие ручейки бежали по сточным канавам.

Моя комната в графском отеле была еще роскошней той, которую я занимала в замке. Она выходила окнами в красивый сад, опекаемый множеством садовников. В оранжереях росли экзотические цветы, используемые для украшения комнат.

Комната Марго находилась рядом с моей.

– Я так устроила, – сказала она мне. – Мими поместили в передней, а Бесселя – с конюхами.

Я забыла, что наш план включает эту пару. Фактически я вообще не принимала его всерьез и не упоминала о нем в течение первых двух-трех дней, проведенных нами в Париже.

Граф и графиня де Грасвиль навестили нас в первый же день. Марго, как мне показалось, весьма изящно исполняла обязанности хозяйки. Она ходила с ними в сад, и все держались весьма торжественно. Как нам перед отъездом напомнил граф, мы ведь были в трауре.

Я спрашивала себя, значит ли это, что свадьба будет отложена, и пришла к утвердительному ответу.

Меня представили графу и графине. Они держались слегка надменно, и я заинтересовалась, не дошли ли до них слухи о моем положении в доме графа де Фонтен-Делиба.

Позднее я заговорила об этом с Марго.

Она ответила, что не заметила ничего подобного, и что Грасвили отзывались обо мне весьма любезно.

– Мы говорили о свадьбе, – сказала Марго. – По правилам ее следует отложить на год. Не знаю, поступим ли мы таким образом. Но я буду вести себя так, как если бы никакой отсрочки не предполагалось.

Приходилось делать много покупок. Мими и Бессель всегда нас сопровождали, а если мы выезжали в карете, то на запятках стоял лакей. Иногда мы ходили пешком, что мне очень нравилось. Для подобных экспедиций мы одевались поскромнее, хотя никто из нас не заводил об этом разговор.

Я никогда не забуду запах Парижа. Грязи здесь, казалось, было больше, чем в любом другом городе. Я припомнила, что в Древнем Риме Париж именовали Лютецией, что означало "грязный город", и подобное название меня не удивляло. На перекрестках дежурили мальчишки со швабрами, чтобы подмести дорогу для тех пешеходов, которые были готовы заплатить су за услугу.

Мне нравилось смотреть, как в семь утра город оживает, когда аккуратно одетые клерки спешат на службу, а садовники катят свои тачки на рынок. Постепенно Париж начинал гудеть, как растревоженный улей. Я говорила Марго, что это напоминает мне пение птиц на рассвете. Сначала запевает одна, потом к ней присоединяются другие, пока не начинает звучать разноголосый хор.

Марго немного раздражал мой энтузиазм. В конце концов, она уже давно знала Париж, а многие вещи, когда к ним привыкаешь, перестаешь замечать.

И все же, как интересно было смотреть на различных ремесленников, встречавших новый день! Цирюльники, покрытые пудрой, которой они посыпали парики; торговцы лимонадом, открывающие двери своих лавок; буфетчики, выносящие подносы с горячим кофе и булочками, которые заказали прошлым вечером жители ближайших домов. Позднее появлялись служители юриспруденции, в своих развевающихся мантиях походившие на черных воронов, направляющиеся в Шатле и другие суды.

Обед в фешенебельных кругах происходил в три часа, и было забавно видеть, как щеголи и дамы – некоторые в каретах, а некоторые пешком – тщательно пробираются по грязи. Уличный шум замирал после обеда, чтобы начаться снова около пяти часов, когда праздная толпа направлялась в театры или в сады развлечений.

Я хотела увидеть как можно больше, а Марго считала это желание детским. Она не знала, что мое стремление узнать все об этом чудесном городе было вызвано стремлением преодолеть беспокойство о том, что в это время происходит в замке.

Оглядываясь назад, я радуюсь, что повидала Париж тогда. Он уже никогда не будет таким.

Какое изобилие товаров было в парижских лавках! Их витрины были переполнены. Готовые платья, материалы, плащи, накидки, муфты, ленты, кружева Самыми удивительными, пожалуй, были шляпы, отличавшиеся необычайной причудливостью согласно моде, введенной королевой. Ее портниха, Роза Бертен, выполняла заказы приближенных ко двору и любезно согласилась обслужить дочь графа де Фонтен-Делиба.

– Я бы на твоем месте обратилась к портнихе, которая была бы более заинтересованной в заказах от тебя, – заметила я.

– Ты не понимаешь, Минель. Одеваться у Розы Бертен кое-что значит!

Поэтому мы отправились к портнихе королевы. Она заставила нас прождать час, а затем прислала приглашение зайти на следующий день.

Когда мы вышли, я заметила стоящую на углу группу людей, которые что-то злобно бормотали, наблюдая за тем, как мы садимся в карету.

Да, в Париже, безусловно, было неспокойно. Но я была слишком очарована его красотой и поглощена мыслями о происходящем в замке, чтобы обращать на это внимание, а Марго и вовсе ничего не замечала.

Мне было приятно видеть, что к Англии здесь относятся с величайшим уважением. Как говорила Габриель Легран, лавки ломились от одежды, изготовленной из английских тканей. Повсюду виднелись надписи, что здесь говорят по-английски. В витринах рекламировался Le Punch Anglais[61], а в любом кафе подавали чай. Даже высокие экипажи походили на английские.

Это забавляло и, должна признаться, льстило. В лавках я не пыталась скрыть, что прибыла, как и многие продающиеся здесь товары, из-за Ла-Манша.

Однажды, когда мы покупали красивый атлас для платья Марго, продавец склонился над прилавком и с любопытством спросил у меня:

– Мадемуазель из Англии?

Я ответила утвердительно.

– Тогда мадемуазель следует возвращаться домой, не теряя времени, – заявил он.

Я с удивлением воззрилась на продавца, который продолжал:

– В любой момент может разразиться буря. Сегодня, завтра, на будущей неделе, в следующем году А когда она придет, то не пощадит никого. Поэтому вы должны уехать, пока еще есть время.

Внутри у меня все похолодело. Конечно, можно было не обращать внимания на неприятные факты, но иногда их не удавалось игнорировать.

Париж поистине был ожидающим городом.

Мы вышли на солнечный свет и направили наши стопы в сторону Кур дю Me. Я не могла забыть предупреждения лавочника, и меня одолевали мрачные предчувствия.

Позднее, на Кур дю Me, мне предстояло вспомнить о них.

Марго пришла ко мне в комнату. Она вся раскраснелась, а ее глаза блестели.

– Все устроено, – сообщила она. – Мы навестим Иветт.

– Кто такая Иветт?

– Не притворяйся, Минель, я рассказывала тебе об Иветт. Она работала с Ну-Ну в детской. Иветт живет в деревне – неподалеку от места, где у меня забрали Шарло.

– Марго, дорогая, неужели ты еще не оставила мысли найти его?

– Конечно, нет. Ты думаешь, я позволю, чтобы он исчез, а я никогда не узнала, что с ним произошло? Я должна убедиться, что Шарло счастлив и не тоскует обо мне.

– Так как в момент вашего расставания ему было всего лишь несколько недель, он едва ли может тебя помнить.

– Конечно, он меня помнит. Ведь я его мать!

– Ох, Марго, не будь такой глупой! Ты должна забыть об этом злосчастном эпизоде. Тебе повезло – у тебя есть жених, который тебе нравится. Он будет добр к тебе.

– Пожалуйста, не изображай оракула! Не забывай, что ты больше не учительница. Ты обещала, что мы поедем искать Шарло, а теперь хочешь нарушить слово?

Я молчала. Действительно, я обещала это Марго в момент очередного приступа истерии, но никогда не воспринимала наш план всерьез.

– Я все устроила, – продолжала Марго. – Я поеду навестить мою старую няню Иветт, чтобы рассказать ей о помолвке с Робером. Мы, разумеется, отправимся в карете, а Мими и Бессель будут нас сопровождать. Ночевать мы будем в гостиницах, а так как мы возвращаемся в места, где родился Шарло, я снова стану именоваться мадам ле Брен. Это совсем как маскарад. Мими я сказала, что лучше не путешествовать под собственным именем из-за недавнего скандала в связи со смертью матери и настроений народа. Почему ты молчишь, как будто не одобряешь мой чудесный план?

– Я только надеюсь, что ты не сделаешь глупость.

– Почему ты всегда думаешь, что я сделаю какую-нибудь глупость? – осведомилась она.

– Потому что ты очень часто поступаешь подобным образом, – ответила я.

Но я видела, что Марго полна решимости осуществить свой план, и ничто ее от этого не удержит.

Подумав, я пришла к выводу, что это не такая уж плохая идея. Если Марго убедится, что о ребенке хорошо заботятся, то, возможно, перестанет тосковать о нем. Но как нам его найти?

Марго решила, что мы должны ехать в Пти-Монли, но, разумеется, не заходить к мадам Гремон. Даже она понимала, какой бы это было глупостью.

– Нам нужно найти гостиницу, где мы останавливались, когда у нас забрали Шарло, и навести справки в этих местах.

– Это все равно, что искать иголку в стоге сена, – заметила я.

– Даже иголку иногда находят, – ответила Марго. – А я хочу найти Шарло.

Мы отправились в путь, проделав за три дня несколько миль и ночуя в гостиницах, которые находил для нас Бессель.

Так как у мадам ле Брен, путешествующей в сопровождении кузины, слуги и горничной, несомненно, имелось достаточно денег, чтобы платить за услуги, ее повсюду встречали гостеприимно.

К несчастью, одна из наших лошадей потеряла подкову не более чем в миле от Пти-Монли, и нам пришлось обратиться к ближайшему кузнецу.

Оставив карету в кузнице, мы отправились в деревню, которую я помнила по своему пребыванию в Пти-Монли. Мы решили отдохнуть в гостинице, ожидая, пока кузнец закончит работу.

Хозяин оказался весьма болтливым. В таких местечках новости распространяются быстро, и он уже знал, что мы прибыли в карете, а также о причине нашей задержки.

– Это дает мне возможность угостить вас хлебом прямо из печи – его готовит жена – с маслом и сыром. Может быть, вы желаете кофе? Могу подать пунш "Мерсье" – отличный английский напиток; не хуже тех, что продают в Париже.

Марго, Мими и я заказали кофе с горячими булками. Бессель попробовал "Мерсье" и нашел его превосходным.

– Как живется в Париже? – спросил хозяин.

– Очень весело, – ответил ему Бессель.

– Да, давненько я там не был. По-моему, мадемуазель, я видел вас раньше. – Он посмотрел на меня. – Вы англичанка, не так ли?

– Да.

– И останавливались у мадам Гремон с вашей кузиной, которая перенесла тяжелую утрату?

Я бросила взгляд на Марго.

– Да, это так, – ответила она. – Я потеряла моего бедного мужа.

– Надеюсь, мадам, что с тех пор вы стали чувствовать себя счастливее.

– Со временем горе забывается, – сказала Марго.

Я заметила, что Бессель и Мими недоуменно переглядываются, и промолвила:

– Нам не стоит задерживаться – кузнец, наверное, уже кончил работу.

Мы вышли на улицу. Марго смеялась, словно происшедшее было всего лишь шуткой. Но я не разделяла ее веселья.

Когда мы шли к кузнице, навстречу нам бросилась молодая женщина.

– Ой! – воскликнула она. – Да ведь это мадам ле Брен и мадемуазель Мэддокс!

Отрицать не имело смысла, ибо это оказалась Жанна.

– Рада видеть вас, мадам, мадемуазель, – продолжала она. – Мы часто говорим о вас. Как поживает малыш?

– Превосходно, – невозмутимо отозвалась Марго.

– Такой славный мальчик! Мадам Лежер говорила, что никогда не видела более красивого ребенка.

Как глупо мы поступили, приехав сюда! Мне следовало предвидеть, что это чревато опасностями. Хотя указывать на это Марго все равно было бесполезно.

– Он, наверное, с няней, – не умолкала Жанна. – Я слышала о прекрасной карете, которая стоит в кузнице, и подумала, что приехали дамы из Парижа, но никак не могла догадаться, что это вы!

– Нам пора идти, – сказала я, взяв Марго за руку.

– Вы зайдете повидать мадам Гремон?

– Боюсь, что нет, – быстро ответила я. – Передайте ей наши наилучшие пожелания и скажите, что мы, к сожалению, очень торопимся. Мы сбились с пути и потому оказались здесь. А тут еще лошадь потеряла подкову.

– Куда вы едете? – спросила Жанна.

– В Парфур, – откликнулась я, придумав название.

– Никогда не слышала о таком месте. Рядом с каким городом оно находится?

– Это мы и хотим узнать. Нам пора идти за каретой. Всего хорошего.

– Было приятно повидать вас, – сказала Жанна, окидывая маленькими обезьяньими глазками ливрею Бесселя и аккуратную одежду Мими. Я была рада, что мы оделись попроще, и что платье Марго не свидетельствовало о ее аристократическом происхождении.

Молча мы сели в карсту, уже поджидавшую нас. Я заметила задумчивый взгляд Мими, но, будучи вышколенной горничной, она не упомянула о происшедшем. Очевидно, позднее она обсудит это с Бесселем.

Встреча не обескуражила Марго. Она сказала, что потом придумает какое-нибудь объяснение для Мими. Другой вопрос, поверит ли в него горничная.

Мы разыскали гостиницу, где были с Шарло. Хозяин помнил нас. Мы оставили о себе память, потому что я была иностранка, а Марго приехала с ребенком и уехала без него, что заставляло делать определенные выводы.

Марго сказала, что намерена задать несколько осторожных вопросов, но она плохо сочеталась с осторожностью. Вскоре хозяину, безусловно, стало ясно, что посетительница пытается выследить пару, которая увезла ребенка, и что этого ребенка она родила тайно. Ей удалось выудить информацию, что эта пара проследовала по дороге на юг – в сторону городка Бордро.

В Бордро было три гостиницы, расспросы в которых не дали ничего. Изучив указатели, мы поняли, что таинственная пара могла выехать в трех различных направлениях.

– Мы должны попытать счастья на всех трех, – твердо заявила Марго.

Как мы устали от этих бесполезных поисков! И тем не менее Марго не покидала надежда.

– Мы не можем продолжать поиски, – настаивала я. – И так мы уже достаточно обратили на себя внимание. Что, по-твоему, думает Мими и Бессель?

– Они – слуги, – высокомерно ответила Марго. – Им платят не за то, чтобы они думали.

– Разумеется, если только это не в твоих интересах! У них уже наверняка сложилось мнение о происходящем. Ты считаешь это разумным?

– Меня не интересует, разумно это или нет. Я хочу найти моего ребенка!

Поэтому мы продолжили наши расспросы, которые ни к чему не привели.

Наконец я сказала Марго:

– Ты сообщила в Париже, что мы едем навестить твою старую няню Иветт. Тебе не кажется, что к ней стоило бы заглянуть, раз уж это считается целью нашего путешествия?

Марго ответила, что не хочет тратить время, но мне, в конце концов, удалось ее убедить. Снова я вспомнила слова графа о том, что если плетешь паутину обмана, то лучше, чтобы в ней было несколько нитей правды.

Иветт жила в небольшом доме, окруженном садом. Она вышла навстречу карете, которая смогла проехать сквозь достаточно широкие ворота.

Ее добродушное лицо сразу же вызвало у меня симпатию, однако я заметила, как она испугалась, узнав, кто ее гости.

Марго бросилась к ней в объятия.

– Вот так сюрприз! – воскликнула Иветт. – Никак не ожидала увидеть мою малышку!

– Мы были поблизости и не могли не повидать тебя, – сказала Марго.

– А к кому вы приехали? – спросила Иветт.

– Ну, вообще-то, к тебе. Я давно тебя не видела! Это мадемуазель Мэддокс, моя подруга и кузина.

– Кузина? – переспросила Иветт. – Не знала, что у тебя есть кузина. Добро пожаловать, мадемуазель! Пожалуйста, входите. О, неужели это Мими? Здравствуй, Мими!

Однако смущение Иветт явно усилилось.

– Жозе позаботится о Мими и вашем кучере, – сказала она.

Жозе была служанкой одного возраста с Иветт. Мими и Бессель последовали за ней, а Марго и я вошли в дом вместе с Иветт. Комнаты были чистыми, аккуратными и комфортабельно меблированными.

– Ты счастлива здесь, Иветт? – спросила Марго.

– Мсье граф всегда был добр к тем, кто хорошо служил ему, – ответила она. – Когда ты перестала нуждаться во мне, и я покинула замок, он подарил мне этот дом и достаточно денег, чтобы я могла иметь при себе Жозе. Мы с ней живем здесь очень счастливо.

Она проводила нас в гостиную.

– А мадемуазель Мэддокс прибыла из Англии?

Меня заинтересовало, откуда ей это известно, так как я об этом не упоминала, а мой акцент не мог меня выдать, ибо я едва произнесла несколько слов. Мое имя? В произношении Марго оно не звучало по-английски.

– Садись, дитя мое, и вы садитесь, мадемуазель. Вы должны остаться пообедать – у нас хороший цыпленок, а Жозе отличная кухарка.

Иветт подобрала шитье, лежащее на стуле.

– Ты все еще занимаешься вышивкой, Иветт? – Марго обернулась ко мне. – Она украшала ею все мои платья.

– Я всегда любила работать иглой. А ты, я слышала, помолвлена?

– Откуда ты об этом знаешь? Кто тебе рассказал?

Иветт замялась.

– Граф всегда интересуется, как я поживаю, – ответила она наконец, – и он иногда навещает меня.

Об этой черте характера графа я до сих пор не подозревала и с радостью услышала о ней.

– Мы с удовольствием поедим цыпленка, правда, Минель? – сказала Марго.

Я кивнула, все еще думая о заботливости графа по отно,-шению к тем, кого он считал себя обязанным опекать.

– Я хочу показать тебе, как замечательно шьет Иветт, – продолжала Марго. Встав с крест, она подобрала шитье, над которым трудилась Иветт, и протянула его мне. – Смотри! Какой прекрасный шов в елочку! Но что это такое, Иветт? – В руках у Марго была детская распашонка.

– Я делаю это для подруги, – покраснев, промолвила Иветт.

Лицо Марго сморщилось, как бывало всегда, когда речь заходила о детях. Я подумала, что ей не удастся справиться со своим горем, пока она не заведет еще одного ребенка.

– Хорошенькая вещица, – заметила Марго, кладя распашонку на стул.

– Как дела в замке? – спросила Иветт.

– Как обычно. Только в окна стали бросать камни.

Иветт печально покачала головой.

– Иногда мне кажется, что люди сходят с ума. Здесь мы мало слышим об этом, но приходят вести из Парижа.

Затем она заговорила о прошедших днях и рассказала несколько забавных историй о детстве Марго. Было ясно, что она ее очень любит.

– Я слышала о смерти твоей матери, – продолжала Иветт. – Это очень печально. Бедная мадам! Ну-Ну, должно быть, убита горем. Для нее ведь не существовало никого, кроме графини. Это понятно – она ведь нянчила ее со дня рождения. У нас не было своих детей, и их место в нашем сердце заняли наши воспитанники. Конечно, я просто глупая старуха, но я всегда любила малышей. Судьба часто играет странные шутки, давая детей людям, которые их не хотят, и лишая их тех, кто о них мечтает. Да, бедняжка Ну-Ну! Могу себе представить ее горе.

– Она переносит это очень тяжело, – подтвердила Марго и внезапно осведомилась: – Что это?

Мы прислушались.

– Мне показалось, что я слышу плач ребенка.

– Нет-нет! – возразила Иветт. – Если вы извините меня, то я схожу на кухню посмотреть, как Жозе управляется с курицей.

Когда она открыла дверь, мы явственно услыхали детский плач.

Марго подбежала к Иветт.

– У тебя здесь ребенок! – воскликнула она.

Иветт покраснела.

– Ну, я согласилась присмотреть за малышом на короткое время, – запинаясь, пробормотала она.

Марго взбежала по лестнице и через несколько секунд уже стояла с ребенком на руках. На ее лице играла торжествующая улыбка. Пути Господни неисповедимы, подумала я, ибо прежде чем Иветт успела что-либо объяснить, поняла, что мы все-таки нашли Шарло.

Сияющая Марго принесла ребенка в комнату и села, держа его на коленях. Малыш кудахтал, дрыгал ножками и был явно доволен жизнью, несмотря на недавний плач.

– Смотри, какой он красивый! – восторгалась Марго, имея на то все основания, так как мальчик был пухленьким и веселым.

Иветт медленно покачала головой.

– Тебе не следовало приезжать сюда, дорогая, – сказала она.

– Не повидать моего Шарло! – воскликнула Марго. – Знаешь, как я скучала по малышу. И нашла его у тебя! Ты обманщица, Иветт, хотя хорошо заботилась о ребенке.

– Конечно. Я люблю всех детей, а твой малыш мне особенно дорог. Граф мне так и сказал:"Я знаю, что вы отлично позаботитесь о ребенке, потому что это сын Маргерит". Но, дорогая, ты не должна была приезжать сюда, будучи помолвленной. Не знаю, что скажет граф

– Это мое дело, – заявила Марго.

– Ты должна понять, Марго, – сказала ей я, – что для Шарло самое лучшее оставаться здесь.

Марго не ответила. Держа в объятиях Шарло, она не могла ни о чем думать. Она не хотела отпускать ребенка, когда он заснул, и Иветт сказала, что его нужно уложить в кроватку. Марго отнесла малыша наверх. Я поняла, что она хочет побыть с ним одна, и осталась с Иветт.

– Я знаю, мадемуазель, что вы присматривали за Маргерит, – сказала мне она. – Граф рассказал мне обо всем. Он очень тепло говорил о вас. Правда, не знаю, что он скажет, узнав, что вы побывали здесь.

– Чувства Марго вполне естественны – граф должен это понять.

Иветт кивнула.

– Меня беспокоит еще кое-что. О ребенке расспрашивали. Жозе слышит многое, что до меня не доходит, так как ходит в город по рыночным дням. Раньше я бранила ее за сплетни, но иногда они бывают полезными. То что у нас живет ребенок, разумеется, невозможно держать в секрете, и вокруг считают, что я присматриваю за ним по поручению каких-то знатных господ. Граф приказал, чтобы у малыша было все самое лучшее, и хотя я и раньше не бедствовала, но с появлением малыша стала жить еще лучше. Такие вещи всегда замечают. Жозе говорила мне, что какой-то господин, пытавшийся выдать себя за коммивояжера, хотя он явно был аристократом, расспрашивал о ребенке и хотел выяснить, кто он.

– Интересно – начала я и тут же умолкла. Иветт я инстинктивно доверяла. К тому же она долгие годы служила графу и была выбрана им для присмотра за малышом. Поэтому я продолжила:

– Не мог ли это быть Робер де Грасвиль – жених Марго!

– Мне такое приходило в голову. Узнать о том, что я служила в замке графа, было нетрудно. Граф – очень известный человек, и он посещал меня дважды с тех пор, как малыш здесь поселился. Граф беспокоится за Шарло и хочет быть уверенным, что с ним все в порядке. Конечно, он приезжает сюда одетым по-простому, но таким людям нелегко скрыть знатное происхождение. Иногда я вся дрожу, думая о будущем.

– Я хорошо вас понимаю. Спасибо вам за то, что вы мне это рассказали.

– Это еще не все, мадмуазель. Жозе на днях рассказала, что она слышала, как болтали, будто граф – отец ребенка,

– Что?!

Иветт окинула меня изучающим взглядом.

– Вы были с Марго, когда родился малыш. Вы жили в замке. Так что видите

Я покраснела от негодования.

– Вы же не можете предполагать, что я…

– Об этом ходят слухи. Не знаю, кто их распустил, но вы ведь сами видите, что они выглядят правдоподобно.

– Да, конечно, – согласилась я. – Но неужели граф послал бы свою дочь с женщиной, которая ожидает от него незаконного ребенка?

Иветт пожала плечами.

– Разумеется, это чепуха. Но ребенок здесь, я была няней в замке, а граф приезжал сюда справляться о малыше. Люди подмечают все это и делают неправильные выводы.

У меня закружилась голова. Казалось, что паутине интриг, сплетающейся вокруг меня, не будет конца.

– Думаю, я должна была предупредить вас, мадемуазель. Следите за Марго. Она всегда действует без оглядки. Я бы очень хотела видеть, что ее жизнь устроена, а теперь для этого, как будто, появилась возможность. Грасвили хорошая семья – я имею в виду их репутацию Они хорошо обращаются со своими крестьянами и слугами и очень щедры к ним. Такой брак – подходящий для Марго. Но все дело в ребенке Как бы я хотела, чтобы малютка Шарль был законным сыном Робера де Грасвиля!

– Конечно, это было бы идеально, и в таком случае для нас не было бы нужды находиться здесь сейчас.

– Вижу, мадемуазель, что вы очень разумная молодая женщина. Граф полностью полагается на вас. Берегите Марго! Возможно, расспросы и впрямь исходят от Грасвилей, и если они узнают, что ребенок – незаконный сын Марго, то могут отказаться от брака. Думаю, вам следует быть к этому готовой.

– По-моему, лучше пока ничего не говорить Марго.

– Я рада, что мне удалось побеседовать с вами наедине.

– Мы можем только ожидать дальнейших событий, – продолжала я. – Если справки наводил Робер, то мы скоро об этом узнаем.

Иветт кивнула.

– Но лучше заранее быть готовыми к худшему.

Марго вернулась в полном восторге.

– Шарло крепко спит. Он просто ангел!

Я подумала о том, как она будет горевать, когда придет время расставаться с ребенком.

Мы заночевали в доме Иветт, так как Марго сказала, что хочет подольше побыть с малышом. Она отправила Мими и Бесселя ночевать в гостиницу, и должна сказать, что я почувствовала облегчение, когда они ушли из дома.

Марго и я легли в одной комнате и долго разговаривал.

– Как же мне поступить? – спросила она.

– Разумно, – ответила я.

– Я знаю, что ты скажешь. Чтобы я оставила Шарло здесь.

– Здесь за ним присмотрят лучше, чем где бы то ни было.

– Если бы я должна была нанять няню, то наняла бы только Иветт.

– Ну, так Иветт и без того отлично о нем заботится. Он ни в чем не нуждается.

– Кроме своей матери.

– При данных обстоятельствах ему лучше обходиться без нее.

– Ты бессердечная, Минель! Иногда мне хочется поколотить тебя за твой холодный и логичный ум! Я все сильнее его ненавижу, так как большинство людей сказали бы, что ты права.

– Конечно, я права. Ты нашла Шарло и убедилась, что он в хороших руках. Ты можешь иногда приезжать к нему. Что еще тебе нужно?

– Чтобы он все время был со мной.

– Тогда тебе следовало бы произвести его на свет достойным образом.

– Не хочешь же ты, чтобы я вышла замуж за Джеймса Уэддера!

– Разумеется, это был бы неудачный брак, но тебе нужно смириться с последствиями своего поведения. Твой отец сделал для тебя много хорошего. Теперь ты должна выполнить его желание.

– Разве это честно по отношению к Роберу?

– Ну так расскажи ему все.

– Какая ты смелая! А если он откажется от меня?

– Если он на это способен, так, быть может, пусть лучше откажется.

– Как легко ты решаешь чужие проблемы!

С этим мне пришлось согласиться.

Поднявшись утром, Марго поняла, что надо уезжать, но она чувствовала себя счастливой, так как знала, что если будет тосковать по Шарло, то сможет приехать его навестить.

Наша экспедиция окончилась более удовлетворительно, чем я ожидала. Марго нашла Шарло, а я узнала, что в характере графа были и иные стороны, помимо тех, что он выставлял напоказ. Он заботился об Иветт и решил оберегать ребенка, несмотря на то, что возмущался обстоятельствами его появления на свет. Значит, граф был способен на добрые чувства.

В ту ночь я была очень счастлива.

Глава вторая

Когда мы прибыли в Париж, нас ожидало срочное сообщение от графа. Нам следовало немедленно возвращаться в замок. Так как послание прождало нас два дня, мы не могли тратить время на сборы.

Когда через два дня мы добрались до замка, граф был весьма недоволен.

– Я ожидал вас раньше, – холодно заявил он. – Разве вы не получили мое письмо?

Я объяснила, что мы ездили в деревню и вернулись только два дня назад, а прочитав послание, тут же ему повиновались.

– Вы поступили глупо, – проворчал граф. – Сейчас не время для увеселительных прогулок.

Меня интересовало, что бы он сказал, узнав, что мы ездили к Иветт?

Позднее в тот же день граф вызвал меня, и все его дурное настроение как рукой сняло.

– Мне вас не доставало, – просто сказал он, и я почувствовала, как во мне пробуждается знакомое волнение. – Но меня донимали тревоги. Вам следует знать, кузина, что мы быстро движемся навстречу катастрофе. Только чудо может нас спасти.

– Чудеса иногда случаются, – заметила я.

– Нужно немало человеческой изобретательности, чтобы побудить божественное провидение совершить чудо. Но, увы, в то время, когда мы нуждаемся в изобретательности, наши правители проявляют только глупость.

– Но ведь еще не слишком поздно.

– Это наш единственный шанс. Не говорите мне, что мы сами навлекли на себя все это, потому что я и так это отлично знаю. Наше сословие вело себя глупо и эгоистично. Во время прошлого царствования король и его любовница говорили: "После нас хоть потоп!" Сейчас я чувствую, что потоп вот-вот настигнет нас.

– Но раз вы об этом знаете, следовательно, вы предупреждены, и потопа можно избежать.

– Король собирает Генеральные штаты[62]. Он просит два богатейших сословия страны – духовенство и дворянство – принести жертвы и спасти Францию. Ситуация чревата взрывом. Мне нужно ехать в Париж – я отправляюсь завтра. Не знаю, сколько я там пробуду, и когда увижу вас снова. Минель, я хочу, чтобы вы оставались здесь, пока я не пошлю за вами. Обещайте, что будете беречь себя.

– Обещаю, – сказала я.

– И позаботьтесь о Маргерит. Не делайте глупостей, вроде вашей поездки на поиски ее ребенка.

Я задохнулась от изумления.

– Так вы об этом знали?

– Моя дорогая кузина, у меня есть люди, которые поставляют мне информацию. Я должен знать, что происходит в моей семье. Я уверен, что вы, как и я, считали, что Маргерит лучше не знать, где находится ребенок. С другой стороны, вы уважали ее материнские чувства. Мне известно, что вы побывали у Иветт, и Марго нашла сына. Отлично! Она будет посещать его время от времени, но в один прекрасный день ее обнаружат, и ей придется все объяснить мужу. Когда Марго обвенчается с Робером, это будет касаться только их двоих. Но пока она не замужем, это мое дело.

– Вы словно всеведущи, – заметила я.

– Хорошо, что вы находите меня таковым. – Граф улыбнулся, и его лицо смягчилось. – Теперь я должен поговорить с вами серьезно, так как некоторое время нам, возможно, не удастся увидеться. Я уезжаю в Париж, на собрание Генеральных штатов. Мы должны смотреть правде в лицо: в любой момент народ может восстать, и не знаю, сможем ли мы подавить мятеж. Но мы живем на острие бритвы, Минель. Поэтому я хочу, чтобы вы знали о глубине моего чувства к вам.

– Именно этого я и не знаю, – ответила я. – Мне известно, что вы увлечены мной и привезли меня сюда по этой причине. Но я также знаю, что вы увлекались очень многими женщинами, поэтому не могу быть уверенной в глубине ваших чувств.

– А вы придаете этому важное значение?

– Безусловно.

– Я не мог говорить с вами об этом, пока была жива моя жена.

Я ощутила приступ страха. Сомнения и подозрения теснились у меня в голове. Я пыталась стряхнуть охватившие меня чары, словно слыша предупреждающий голос матери.

– Ведь со смерти графини прошло так мало времени, – услышала я собственный голос. – Возможно, вам следует подождать.

– Подождать! Чего? Собственной смерти? Клянусь Богом, Минель, неужели вы не понимаете, что я могу больше никогда не увидеть вас? Вы же знаете о настроении народа, видели камни, брошенные в наши окна. Если бы такое случилось пятьдесят лет назад, то виновного бы нашли, высекли и отправили в тюрьму на несколько лет.

– Неудивительно, что народ жаждет перемен.

– Конечно, неудивительно. Теперь нам ясно, что должны существовать справедливость, сострадание, забота о бедных. Но они требуют не только этого. Они хотят отомстить, и если им это удастся, то вместо установления справедливости нас просто будут убивать. Положение в стране трагично и безнадежно. Минель, я хочу поговорить о нас с вами Что бы ни произошло, знайте, мои чувства к вам глубоки и искренни. Сначала я просто считал это мимолетным увлечением, какие испытывал неоднократно. Но когда вы были в Париже, я боялся за вас. Я знал, что если потеряю вас, то уже никогда не буду счастлив. Поэтому прошу вас стать моей женой.

– Вы должны понимать, что это невозможно.

– Почему? Ведь теперь мы оба свободны!

– Вы стали свободным лишь недавно. И обстоятельства смерти вашей жены…

– Неужели вы верите тому, что говорят обо мне? Минель, дорогая, сейчас пользуются любым поводом, чтобы приписать аристократам самые черные дела. Вот меня и обвиняют в убийстве жены. И вы верите, что я убил ее, что я проскользнул к ней в спальню и вылил в ее стакан смертельную дозу лекарства Ну-Ну! Неужели вы в самом деле так думаете?

Я не могла вымолвить ни слова. Мне казалось, что мама стоит рядом со мной и говорит мне: "Если ты считаешь, что этот человек – убийца, как же ты можешь любить его?"

Но она никогда не могла бы понять охватывающие меня чувства. Ведь не всегда влюбляешься в идеал, а иногда страсть оказывается столь сильной, что не может исчезнуть, в чем бы ни был повинен твой возлюбленный. Конечно, моя любовь не походила на ту, что связывала моих родителей. Отец был прямым и честным человеком, храбрым моряком, всегда заботившимся о своей семье и достойно прожившим жизнь. Но ведь не все мужчины таковы.

Граф пристально наблюдал за мной.

– Значит, вы и вправду так думаете, – заговорил он. – Но я хочу жениться на вас, пока еще не слишком поздно. Ведь я уже не так молод, а мир, к которому я привык, ныне рушится вокруг меня Я испытывал страстное желание…

– Вы хотите сказать мне, что убили вашу жену? – прервала его я.

– Нет. Но я буду честен и признаюсь, что хотел убрать ее с дороги. Я всегда презирал ее, но начал ненавидеть, когда она превратилась в препятствие между вами и мной. Раньше я надеялся, что когда-нибудь женюсь снова, и у меня будет законный сын. Теперь появились вы, и я хочу жениться по другой причине. Я часто мечтал о нашей с вами мирной жизни в этом замке, где рядом будут подрастать наши дети. А потом она умерла. Она приняла смертельную дозу снотворного, так как знала, что страдает длительной и мучительной болезнью, которая убила ее мать. Теперь вы верите мне?

Я не могла смотреть ему в лицо, так как знала, что он прочтет в моем взгляде сомнение, а я, возможно, увижу в его глазах ложь. Я думала о его бешеной скачке через деревню, о маленьком мальчике, игравшем на дороге, и о том, как граф, промчавшись, оставил за собой изуродованный труп. Мальчик умер, удовлетворяя графскую прихоть. Прав да, он воспитал его брата и старался поддержать его семью, но что может возместить смерть?

– Я хорошо вас понимаю, – медленно произнесла я. – Всю жизнь вы считали, что все, кто не принадлежит к вашему сословию, находятся на низшей ступени. Когда я думаю об этом, то понимаю, что перемены неизбежны.

– Вы правы. Но не верьте всему, что слышите обо мне. Слухи распространяют о тех, кто возбуждает зависть в других. Вы тоже не защищены от них.

– Кто может мне завидовать?

– Очень многие. Те, кто знают о моих чувствах к вам. Как ни странно, это вызывает у людей зависть. Так что в сплетнях обо мне фигурируете и вы.

– Я все сильнее убеждаюсь, что должна вернуться в Англию.

– Бежать с тонущего корабля?

– Это не совсем мой корабль.

– Позвольте, я скажу вам, о чем ходят слухи. О существовании ребенка известно многим. Я слышал сплетни, что его родители – мы с вами.

Я густо покраснела, а граф продолжал почти насмешливо:

– Теперь вы понимаете, что не стоит верить всему, что вы слышите.

– Но такая злая сплетня…

– Большинство сплетен злые. Распространители слухов используют подлинные факты, поэтому их россказни выглядят убедительно. Но разумные люди не верят всему, что слышат. Впрочем, я зря трачу время, так как вынужден ехать в Париж и оставить вас здесь. Минель, берегите себя! Не поступайте опрометчиво! Будьте готовы действовать так, как я вам скажу. Не сомневайтесь, что это пойдет вам на пользу.

– Благодарю вас, – сказала я.

Он привлек меня к себе и поцеловал так, как никто не целовал меня прежде. Мне хотелось вечно оставаться в его объятиях.

– О, Минель! К чему отрицать то, что говорит ваше сердце? – Граф отпустил меня. – Впрочем, иначе вы бы не были самой собой. Но когда-нибудь вы отбросите все доводы рассудка и придете ко мне только потому, что не сможете противиться желанию. Вас не будет заботить то, кто я, и каковы мои былые грехи. Вы полюбите меня не ради несуществующих добродетелей, а ради меня самого Но я должен вас покинуть – мне нужно многое сделать до отъезда. Я отправляюсь в путь на рассвете, но когда-нибудь, Минель…

И граф поцеловал меня вновь, обняв так крепко, словно вовсе не намереваясь отпустить. Я быстро приблизилась к той стадии, когда все, что бы он ни сделал, в чем бы ни был повинен, казалось незначительным в сравнении с моим чувством к нему.

Я поспешно ушла, боясь эмоций, которых, как мне казалось еще совсем недавно, никогда не смогу испытывать.

Я провела бессонную ночь, а на рассвете, услышав топот копыт, выглянула из окна и увидела проезжавшего мимо графа. Заметив меня, он помахал мне рукой.

Я рано встала и оделась, когда горничная принесла мой завтрак, а вместе с ним письмо.

– Мсье граф велел передать его вам, – сообщила она. В ее глазах светилось любопытство.

Записка была написана на бумаге с гербом – такой же, какая была прикреплена к камню, брошенному в окно. "Моя любимая!

Я должен был написать Вам несколько строк после нашего расставания. Еще раз прошу Вас беречь себя. Будьте терпеливы – когда-нибудь мы сможем быть вместе. Обещаю Вам, что все будет хорошо.

Шарль-Огюст"

Я читала и перечитывала письмо. Шарль-Огюст! Имя звучало для меня, как незнакомое. Я всегда думала о нем, как о графе или "Дьяволе верхом" – такое прозвище я ему дала, впервые увидев. Эти имена подходили ему, а Шарль-Огюст – нет. Конечно, я многое узнала о нем с тех пор, как именовала его про себя "Дьяволом верхом". Граф, разумеется, держался высокомерно – он был воспитан в убеждении, что его класс представляет собой соль земли. Так было многие столетия. Аристократы брали все, что хотели, а если кто-нибудь становился на его пути, то его безжалостно сметали прочь. Все это наложило отпечаток на характер графа. Удастся ли ему измениться? Ведь в его натуре с высокомерием уживалась и доброта. Разве он не взял к себе Леона и не заботился о нем? Не пытался хоть как-то возместить ущерб, причиненный им его семье? Не обеспечил хороший уход маленькому Шарло и не посещал Иветт, дабы убедиться, что с ребенком все в порядке? А я? Была ли искренней его нежность ко мне? Отличалось ли его чувство от того, которое он испытывал к другим женщинам? Если я выйду за него замуж и не смогу подарить ему сына, не получу ли я в один прекрасный день роковую дозу снотворного, и не найдут ли меня на следующее утро мертвой?

Выходит, я и впрямь верила, что он убил Урсулу. Все получилось так кстати! Графиня умерла как раз в нужный момент. Вряд ли она, прожив жизнь вечно ноющим инвалидом, внезапно решила покончить с собой.

Итак, я считала графа способным на убийство и тем не менее любила его. По крайней мере, я могла взглянуть в лицо правде, а это мама всегда считала необходимым.

Я всегда считала отношения между моими родителями образцом любви мужчины и женщины. Жена должна обожать мужа и восхищаться его достоинствами. Но если мужчина, который волнует тебя больше всех, пребывание в обществе которого является для тебя наивысшей радостью, может оказаться убийцей, что тогда?

Я бы с удовольствием посоветовалась об этом с мамой, но когда она была жива, мне не приходилось оказываться в подобной ситуации. Мама никогда бы не одобрила мою поездку во Францию, а если бы она очутилась здесь, то, несомненно, сказала бы: "Мы должны немедленно возвращаться в Англию".

Пока я предавалась размышлениям, в комнату вошла Марго со своим завтраком.

Я поспешно сунула записку графа в ящик, а она так была поглощена своими мыслями, что ничего не заметила.

– Мне нужно поговорить с тобой, Минель, – сказала Марго. – Это беспокоило меня всю ночь. Я почти не спала.

Я подумала, не видела ли она, как ее отец, уезжая, помахал мне. Но это было маловероятно. Когда Марго думала о своих делах, она ни на кого не обращала внимание.

– Я была так шокирована, – продолжала Марго. – Никогда такого от них не ожидала.

– О ком ты говоришь?

– О Мими и Бесселе. Конечно, слуги теперь изменились – они стали дерзкими. Но Бессель, а особенно, Мими… Конечно, это задумал Бессель. Мими без него никогда бы на такое не решилась.

– Что произошло? – спросила я. У меня защемило сердце – я знала, что было неосторожно делиться с ними тайной.

– Вчера вечером Мими пришла ко мне и сказала, что Бессель хочет со мной поговорить. Тогда мне не пришло в голову, что это значит. Я подумала, что речь идет о чем-то, связанном с лошадьми. Но Бесселю было нужно другое Он явился с весьма неприятным выражением лица и не извинился за несвоевременный визит. Бессель сказал, что в поместье имеется свободный коттедж, и ему хотелось бы получить его, чтобы они с Мими смогли пожениться.

– Ну, по-моему, это естественное желание.

– Я сказала, что ему следует повидать старшего конюха, но Бессель ответил, что тот ему не симпатизирует, и он предпочитает обратиться ко мне через его голову. Бессель слышал от друга, служащего у Грасвилей, что они с нетерпением ожидают свадьбы и надеются, что не случится ничего, что может ей помешать.

– Ну? – спросила я, затаив дыхание.

– Бессель долго распространялся о том, как он дружит с этим человеком и другими слугами Грасвилей, и как их хозяева огорчаются из-за отсрочки свадьбы по случаю смерти моей матери и рассчитывают, что больше ничего такого не произойдет…

– О, Марго! – воскликнула я. – Мне это не нравится.

– Мне тоже. Бессель после нашего путешествия пришел к мысли, что я могла бы замолвить за него словечко, чтобы уладить дело с коттеджем в его пользу.

– Это шантаж! – заявила я. – Бессель намекает, что если ты не раздобудешь для него коттедж, то он расскажет своему другу из поместья Грасвилей о нашем путешествии, а тот позаботится, чтобы эта история достигла ушей хозяев.

Марго медленно кивнула.

– Сделать можно только одно, – продолжала я. – Ты не должна подчиняться шантажу. Тебе следует повидать Робера и сообщить ему всю правду, прежде чем он узнает ее от кого-нибудь еще.

– Если он узнает, что у меня есть незаконный ребенок, то не захочет на мне жениться.

– Захочет, если он любит тебя.

Марго покачала головой.

– Нет. Я знаю, что он откажется от брака.

– Ну так значит, брака не будет.

– Но я хочу за него замуж!

– Ты уже однажды хотела замуж за Джеймса Уэддера и даже убежала с ним для этого.

– Я была молодой и глупой. Тогда я не знала, что делаю. А теперь я выросла, и у меня есть ребенок. Я уже построила планы на будущее, и не мыслю его без Робера, потому что люблю его!

– Тем более ты не должна его обманывать.

– Ты иногда бываешь такой суровой, Минель!

– Я стараюсь найти для тебя лучший выход.

– Но я не могу сказать Роберу! И в любом случае, я уже сказала Бесселю, что он получит коттедж. О, не делай возмущенное лицо! Я согласилась ради Мими, которая хорошо мне служила. Когда я выйду замуж за Робера, они останутся здесь, и я больше никогда их не увижу.

– Шантажисты обычно так не поступают, Марго. Первое требование редко оказывается последним.

– Я все расскажу Роберу, когда мы поженимся, но не раньше. О, как бы я хотела, чтобы не было этой отсрочки!

Я печально посмотрела на нее, чувствуя, что события вокруг нас быстро становятся угрожающими.

Согласно приказу графа, мы никогда не выезжали верхом без сопровождения грума. Но я начала замечать странные взгляды, бросаемые в мою сторону. Одно время я не вызывала к себе ненависть, так как была иностранкой, и все считали, что я нахожусь в замке почти что на положении служанки. Но теперь все изменилось. Я спрашивала себя, откуда пошел слух, что у меня был ребенок от графа.

Так как мы проводили все время в замке и поблизости от него, я чаще, чем раньше, видела Леона и Этьена. У них обоих были обязанности в поместье, и даже они не рисковали выезжать в одиночку.

Было интересно беседовать с ними и наблюдать за их отношением к происходящему. Этьен не сомневался, что старый режим устоит. Он питал величайшее презрение к тем, кого именовал "чернью". Если они попытаются восстать, говорил Этьен, то призовут армию, которая твердо стоит за короля. Леон, однако, придерживался противоположного мнения.

После еды они подолгу засиживались за столом и спорили.

– Сейчас армия и вправду за короля, – говорил Леон, – но в один прекрасный день все может измениться.

– Чепуха! – возражал Этьен. – Во-первых, армия никогда не выйдет из повиновения, а во-вторых, даже если такое произойдет, власть и деньги принадлежат аристократии.

– Ты отстал от жизни, – доказывал ему Леон. – Герцог Орлеанский[63] в Пале-Рояле[64] подстрекает к мятежу. Он всячески подбадривает агитаторов. Повсюду говорят о свободе, равенстве и братстве, ропщут против королевы и даже против короля. Ты просто ничего не желаешь замечать.

– А ты вечно якшаешься с мужичьем и придаешь ему слишком большое значение.

– По-моему, только то, которого оно заслуживает.

Прислушиваясь к их спорам, я начинала разбираться в ситуации, которая с каждым днем становилась более опасной. Меня постоянно мучили мысли о графе, который находился в Париже.

– Моя мать очень хочет, чтобы вы навестили ее, – сказал мне как-то Этьен. – Она настаивала, чтобы я пригласил вас. Мать приобрела фарфоровую вазу, вроде бы английскую, и ей хотелось бы услышать ваше мнение о ней.

– Боюсь, что я не специалист по фарфору.

– И все-таки она хотела, чтобы вы на нее взглянули. Можно я провожу вас к ней завтра?

– Да, с удовольствием.

На следующий день я была готова в назначенное время. Когда мы выехали, было около половины четвертого.

– Лучше поедем по тропинке, которую я вам показывал, – предложил Этьен. – По-моему, я говорил вам, что граф проложил ее несколько лет назад, чтобы быстрее добираться к дому моей матери. Правда, сейчас она заросла, так как ее редко используют.

Он оказался прав – тропинка заросла. Ветви и подлесок создавали летом существенную помеху.

Габриель уже ждала нас.

– Хорошо, что вы пришли, – сказала она. – Я так хотела показать вам мое приобретение. Но сначала выпьем чаю – я знаю, как его любят англичане.

Мадам Легран провела меня в гостиную, где я сидела с ней в прошлый раз. Когда мы пили чай, она спросила, понравился ли мне Париж?

Я ответила, что нашла город необычайно интересным.

– А вы заметили, как мы подражаем англичанам?

– Я обратила внимание на то, что в магазинах полно английских товаров, и на надписи, извещающие, что здесь говорят по-английски.

– Да, и везде пьют чай. Вам должно быть приятно, мадемуазель, что ваша страна у нас столь популярна.

– Думаю, это просто мода.

– По-вашему, мы – непостоянные люди?

– Моды приходят и уходят, не так ли?

– Да, как любовницы. Они тоже приходят и уходят. Умным людям следует знать, что на свете не существует постоянства. Сегодняшняя фаворитка завтра может быть отвергнута. Вам нравится чай?

Я заверила ее, что очень нравится.

– Попробуйте эти пирожные. Этьен их очень любит. Он ест их слишком много. Мне повезло, что сын посещает меня так часто. Мой брат также приезжает ко мне. Мы дружная семья, и я считаю себя счастливой. Хотя я не вышла замуж за графа, но, по крайней мере, не потеряла сына. А то ведь многие мужчины предпочитают, чтобы их незаконные дети воспитывались вдалеке от родителей. По-моему, для матери такое весьма печально, не так ли?

Я почувствовала, что краснею. Очевидно, до Габриель дошел слух, что я родила от графа ребенка.

– Конечно, печально, – холодно ответила я. – Однако женщинам следовало бы предвидеть подобную возможность, прежде чем ставить себя в столь неприятное положение.

– Но ведь не все женщины обладают даром предвидения.

– Вероятно. Но я бы хотела поглядеть на вашу вазу.

– Сейчас покажу вам ее.

Казалось, мадам Легран затягивает чаепитие. Я заметила, что она время от времени посматривает на часы в форме замка, которые, как мне уже было известно с прошлой встречи, подарены ей графом. Очевидно, Габриель хотела напомнить мне о его любви к ней.

Мадам Легран болтала о Париже, а так как я была очарована этим городом и чувствовала, что мой визит туда был слишком кратким, то слушала ее с интересом. Габриель сказала, что для того, чтобы увидеть настоящий Париж, мне следовало посетить Les Halles[65], и весьма колоритно его описала. Я словно видела перед глазами огромную круглую площадь, к которой вели шесть улиц, и прилавки, наполненные товарами. Потом она рассказала мне о распродажах по понедельникам поношенной одежды на Гревской площади. По непонятной причине они именовались ярмарками Святого Духа.

– Забавно смотреть, как женщины роются в одежде и вырывают ее друг у друга. Они все примеряют на публике – юбки, корсажи, шляпы

Наконец мадам послала горничную за вазой. Она оказалась очень красивой – темно-голубой с белыми фигурками. Я сказала, что это, очевидно, веджвуд[66], чем доставила хозяйке немалую радость. Она сообщила, что это подарок человека, которому известно ее пристрастие к английским изделиям, и я подумала, не является ли это очередным намеком на графа.

Когда я заявила, что должна уходить, Габриель снова задержала меня разговорами, и я пришла к выводу, что эта женщина не только ревнива, но и болтлива.

На миг мадам Легран стала серьезной.

– Ах! – вздохнула она. – Когда вы молоды и неопытны, то верите всему, что вам говорят. Клятвам мужчин не следует придавать значение – у них всегда одно на уме. Но у меня есть сын, мадемуазель, и это великое утешение.

– Разумеется, – согласилась я.

– Я так и знала, что вы, мадемуазель, меня поймете, – многозначительно произнесла мадам.

Вид у нее был почти заговорщический. Меня не покидало неприятное ощущение, что она знает о существовании Шарло и действительно думает, что он мой сын.

– Я чувствую, что могу быть с вами откровенной, – продолжала Габриель. – Мы с графом всегда хорошо понимали друг друга. Вы мне верите?

– Ну конечно, – ответила я. – Это естественно при существующих обстоятельствах.

– Граф был так горд, когда родился наш сын, – продолжала она. – Он всегда очень любил Этьена. Они ведь так похожи, верно? Граф хотел бы бросить вызов традициям и жениться на мне. Он ведь так мечтал о законном наследнике! Какая будет трагедия, если титул и поместья отойдут какому-нибудь дальнему родственнику! Никогда граф этого не допустит! Между нами было решено, что мы поженимся, если нам представится возможность.

– Вы имеете в виду, – холодно осведомилась я, – если умрет графиня?

Габриель опустила глаза и кивнула.

– Если бы она не умерла, Этьена было бы труднее узаконить. А теперь наш брак – только вопрос времени.

– Неужели?

– Безусловно. Мадемуазель, мы с вами светские женщины. Я хорошо знаю графа. Мне отлично известна его слабость к молодым привлекательным женщинам, а вы в своем роде весьма привлекательны.

– Благодарю вас, – промолвила я ледяным тоном.

– Было бы неразумно придавать слишком много значения его вниманию. Возможно, вы считаете меня несколько бесцеремонной, но, учитывая мои отношения с графом и то, что я знаю его много лет, я чувствую, что должна предупредить вас. Вы иностранка и, возможно, не вполне понимаете здешнюю жизнь. По-моему, вы можете оказаться в весьма неприятном положении. Смерть графини, ваше присутствие в замке Иногда я думаю, не устроил ли граф все это?

– Что именно?

Она пожала плечами.

– Когда вы вернетесь в Англию, начнут говорить, что вы надеялись…

Я выпрямилась.

– Мадам, если вы на что-то намекаете, то прошу вас говорить более ясно.

– Хорошо. Давайте будем откровенны. В течение года мы с графом поженимся. Наш сын будет признан законным. Но неприятные разговоры о смерти графини будут продолжаться.

– Но ведь установлено, что она покончила с собой.

– О, мадемуазель, мы ведь говорим о слухах. Вы уедете отсюда. Таковы намерения графа, и уверяю вас, что он скоро пришлет за вами. Вы поедете с Маргерит или же вернетесь в Англию. Люди скажут, что графиня умерла, когда в замке жила англичанка, которая надеялась выйти замуж за графа, и…

– Вы предполагаете, что я… Но ведь это грязная ложь!

– Разумеется. Но ведь вы действительно жили здесь, поддерживали дружбу с графом и, очевидно, питали определенные надежды. Так что основания для слухов имеются.

– Мадам, – заявила я. – Я нахожу этот разговор бессмысленным и оскорбительным. Извините меня, но я хочу немедленно его прекратить.

– Простите, но мне казалось, что вы должны знать правду.

– Всего хорошего, мадам.

– Я понимаю ваше возмущение. С вами обошлись несправедливо. Боюсь, что граф поступил безжалостно. Он использует людей для своих целей.

Я кивнула и направилась к двери.

– Вы должны подождать Этьена, – заметила мадам Легран. – Он проводит вас в замок.

– Я ухожу немедленно. Прощайте.

Потрясенная и дрожащая, я двинулась к конюшне, желая как можно скорее избавиться от общества этой особы. Ее намеки были не только оскорбительными, но и пугающими.

Как смела она предположить, что граф привез меня сюда в качестве козла отпущения, что он убил свою жену с целью жениться на Габриель и сделал это таким образом, чтобы подозрение пало на меня!

Все это казалось диким бредом ревнивой женщины. Как я могла сомневаться в искренности графа после нашего последнего разговора? Он никогда не отрицал своих грехов. На душе у него было немало, но он не мог обойтись со мной так низко, как намекала мадам Легран.

И все же… Конечно, я стала подозрительной, будучи брошенной в мир, которого не понимала, ибо была воспитана богобоязненной матерью с четкими понятиями о добре и зле.

Сколько времени длилась связь графа и мадам Легран? Не продолжалась ли она и поныне? Неужели Габриель все еще привлекала его? В обществе, где росла я, господствовала иная мораль, но в высших кругах Англии творилось то же, что и во Франции. Старший сын короля, принц Георг[67], и его братья прославились своими любовными похождениями. Среди аристократии постоянно происходили скандалы. Я не сомневаюсь, что те, кто жили так, как мама, были куда более счастливы. Меня удивляло, что простые люди считались менее умными, чем знатные, хотя жили зачастую гораздо счастливее, а ведь умный человек – это тот, кто умеет найти и сберечь свое счастье.

Терзаемая тягостными мыслями, я ехала по тропинке, добравшись до места, где подлесок был особенно густым.

Не знаю почему, но внезапно я почувствовала, что за мной наблюдают. Возможно, где-то треснула ветка, а быть может, просто сработала интуиция, но в ту же секунду я вся напряглась, ощущая, что за мной следят явно с недобрыми намерениями.

"Вы никогда не должны выходить одна", – предупреждал меня граф. Я не послушалась его. Правда, не совсем – Этьен сопровождал меня по дороге к дому его матери и, несомненно, пришел бы проводить меня назад, но я не дождалась его, возмущенная инсинуациями мадам Легран.

Фифин, моя кобыла, неторопливо двигалась вперед, так как скакать по тропинке галопом не представлялось возможным. Лошадь могла споткнуться о корень или запутаться в папоротниках.

– Что это, Фифин? – прошептала я, оглядываясь вокруг.

Среди деревьев царил полумрак. В мертвой тишине внезапно послышался звук, словно кто-то совсем близко случайно толкнул ногой камень

В тот день мне повезло. Когда я наклонилась, чтобы попросить Фифин ехать быстрее, пуля просвистела в том месте, где несколько секунд назад находилась моя голова.

Без колебаний я вонзила шпоры в бока Фифин и шепнула ей: "Вперед!" Но лошадь не нуждалась в приказах, чувствуя опасность не менее остро, чем я.

Никто из нас уже не думал о плохой дороге, спасаясь от того, кто пытался убить меня.

В намерениях незнакомца не приходилось сомневаться, ибо вскоре прозвучал еще один выстрел. Пуля прошла еще дальше, но целились, безусловно, в меня.

Когда я добралась до замковых конюшен, то ощутила колоссальное облегчение.

Один из грумов забрал у меня Фифин. Я ничего ему не сказала, считая более разумным промолчать. Мои ноги так дрожали, что я едва могла идти.

Придя к себе в комнату, я бросилась на постель.

Я лежала, уставившись на балдахин над кроватью. Кто-то пытался убить меня. Почему? Кто-то прятался в подлеске, поджидая, пока я проеду мимо. Кто знал о том, что я отправилась в гости к Габриель? Прежде всего, Этьен. Леон тоже был в комнате, когда Этьен предложил мне нанести этот визит. Я упоминала о нем Марго. Слуги тоже могли быть в курсе.

Если бы я не пригнулась, чтобы поговорить с Фифин, то, наверное, лежала бы мертвая на тропинке.

В комнату заглянула Марго.

– Минель, ты здесь? Я слышала, как ты входила, – затем она увидела меня. – Что случилось? Ты выглядишь так, словно увидела привидение.

Я ответила, все еще стуча зубами:

– Кто-то только что пытался меня убить.

Марго опустилась на кровать и уставилась на меня.

– Что? Когда? Где?

– На тропинке, ведущей от дома Габриель Легран к замку. На полпути я почувствовала, что за мной следят. К счастью, я наклонилась, чтобы шепнуть два слова Фифин как раз в тот момент, когда пуля просвистела у меня над головой.

– Очевидно, кто-то охотился на птиц.

– А по-моему, меня хотели убить. Был еще один выстрел, и целились явно в мою сторону.

Марго побледнела.

– Сначала, – сказала она, – они кидали камни нам в окна, а теперь решили начать убивать нас!

– Мне кажется, кто-то хочет убрать меня с дороги.

– Чепуха! Кому это может понадобиться?

– Это, – ответила я, – мне и придется выяснить.

Столкнуться с покушением на собственную жизнь – малоприятный опыт. Шок оказывается сильнее, чем ощущаешь в первый момент.

Марго рассказала о случившемся. Она была встревожена и напугана. Мы обсуждали это за столом.

– Они сменили камни на ружья, – заметил Этьен.

Однако Леон не был убежден в этом.

– У них нет огнестрельного оружия. Если они восстанут, то с косами и вилами. Откуда им взять ружья, когда им не хватает денег даже на хлеб.

– Все же, – возразил Этьен, – кто-то из них мог раздобыть ружье.

– Но зачем стрелять в мадемуазель?

– Теперь ее считают одной из нас, – ответил Этьен.

Они продолжали спорить, а я могла только согласиться с Этьеном. Очевидно, кому-то удалось завладеть ружьем. Разве не мог один из слуг украсть его из оружейной комнаты? После поведения Бесселя и Мими я знала, что даже тех, кому мы доверяли, нельзя считать нашими друзьями.

Атмосфера в замке заметно изменилась. Известие о покушении на мою жизнь все сочли весьма многозначительным. Оно как бы являлось символом перемены настроения народа. Время бросания камней прошло – наступала пора более серьезных действий. В доме ощущалось напряжение, которого я раньше не замечала, хотя знала о его существовании за пределами замка.

Когда я встречала Мими, она отводила глаза, как будто ей было стыдно, что могло соответствовать действительности. Поведение Бесселя было совсем иным – оно стало почти наглым. Он словно давал понять: подумайте хорошенько, прежде чем приказывать мне; я знаю слишком много.

Больше всего меня огорчала Ну-Ну. Почти все время она просиживала в апартаментах графини, не позволяя ничего там трогать. Граф не возражал, считая, что ей следует потакать. Слуги говорили, что они часто слышат, как Ну-Ну беседует с графиней, словно с живой. Когда она сталкивалась со мной, то смотрела на меня широко открытыми, как будто невидящими глазами. По-видимому, смерть графини помутила ее разум.

Леон и Этьен были очень обеспокоены происшедшим со мной. Этьен во всем корил себя.

– Мне следовало проводить вас назад в замок, – говорил он. – Я хотел прийти за вами через полчаса, так как думал, что вы пробудете у матери подольше.

Мне не хотелось говорить ему, что я была вынуждена уйти из-за оскорбительных намеков мадам Легран.

– Даже в вашем присутствии из-за кустов могли выстрелить, – сказала я.

– Вероятно, – согласился он. – Конечно, они намеревались причинить зло не лично вам, а любому, кто не является крестьянином. Но будь я с вами, то смог бы поймать негодяя. Вам следует быть поосторожнее. Никогда больше не выходите одна.

Леон также был встревожен. Как-то раз он подстерег меня, когда я гуляла в саду, и сказал:

– Я хочу поговорить с вами, мадемуазель Минель. Мне кажется, вам может грозить опасность.

– Вы имеете в виду выстрелы?

Он кивнул.

– Этьен считает, что они не предназначались лично мне. Очевидно, мы все в опасности.

– Меня озадачивает оружие, – продолжал Леон. – Будь это камень или хотя бы нож, все было бы понятно. Не думаю, что это происшествие – всего лишь отражение духа времени.

– А что же это, по-вашему?

– По-моему, вам следует поскорее вернуться в Англию. – Он задумчиво посмотрел на меня. – Минель, дорогая, вы не должны во все это впутываться. Это слишком опасно.

– Но кто может хотеть меня убить? Ведь за пределами замка меня практически никто не знает.

Леон пожал плечами.

– В замке произошла смерть, и ходят неприятные слухи.

– Вы не верите, что графиня покончила с собой?

Снова то же пожатие плеч.

– Ее смерть произошла слишком своевременно. Теперь граф свободен. Он давно этого хотел. Мы не знаем, что именно случилось, и, возможно, не узнаем никогда, но люди еще не один год будут обсуждать смерть графини. Так и рождаются легенды. Не позволяйте себе впутываться в это

– уезжайте и забудьте обо всем. Вы же не принадлежите к этому разлагающемуся обществу.

– Я обещала остаться с Марго.

– У нее будет своя жизнь, а у вас – своя. Вы оказались замешанной в дела, которых не понимаете. Вы судите о людях по себе, но ведь не все такие честные, как вы. – Его лицо озарила улыбка. – Я хотел бы остаться вам добрым другом, так как по-настоящему восхищаюсь вами. Может быть, я бы даже последовал за вами в Англию, но у меня есть обязанности, и я должен оставаться здесь. Не пренебрегайте моим предупреждением. До сих пор вам везло, но это не всегда может продолжаться.

– Скажите мне, что вы знаете. Кто хочет убить меня?

– Я знаю только, что вы должны подозревать каждого, пока твердо не убедитесь в его невиновности.

– Вам что-то известно?

– Только то, что вы добрая и очаровательная женщина, которой я восхищаюсь и желаю всяческого счастья. Пожалуйста, возвращайтесь в Англию! Еще есть время. Кто знает, быть может, вскоре уже будет слишком поздно.

Я повернулась к Леону и посмотрела ему прямо в лицо. В его голубых глазах светилась неподдельная тревога, а улыбка была не такой веселой, как обычно. Мне очень нравился Леон, и я хотела сказать ему, как мне жаль, что я видела его лицо в окне, когда в комнату бросили камень во время бала.

Меня охватило неприятное ощущение опасности. "Не доверяйте никому", – сказал Леон. Я не должна доверять ни Этьену, ни самому Леону, ни даже графу

– Возможно, – промолвил Леон, с тоской глядя на меня, – когда все будет кончено, я приеду в Англию навестить вас. Тогда мы сможем поговорить о… о многом.

Марго была встревожена.

– А если бы тебя убили? Что бы я тогда делала?

Я не смогла сдержать улыбку. Это замечание было так типично для Марго!

Однако она беспокоилась за меня не меньше, чем за себя. Я часто ловила на себе ее внимательный взгляд.

– Эта история напугала тебя, Минель, – сказала Марго. – Ты выглядишь совсем по-другому.

– Ничего, я приду в себя.

– Готова поклясться, что ты не спала ночью.

– Иногда я дремала и во сне оказывалась на тропинке. Мне показалось, что в кустах я вижу лицо…

– Чье лицо?

– Ничье. Просто лицо.

Но это не вполне соответствовало действительности. Я видела то же лицо, что и за окном во время бала. Это было лицо Леона – и в то же время не Леона. Словно какой-то художник ради злой шутки нарисовал на нем несколько штрихов, исказивших его выражением злобы, зависти и ненависти. Эти чувства я никак не могла связывать с Леоном. Во время нашего недавнего разговора он казался искренне и глубоко озабоченным. Я знала, что ему куда больше, нежели Этьену, свойственна терпимость. Леон видел, что народ серьезно болен, но не верил в разрушение общества. Я считала, что он более других членов семьи способен правильно оценивать ситуацию, и это было вполне естественно, так как именно Леон видел обе ее стороны.

Марго часто говорила о Шарло и о том, как она счастлива, что нашла его. Пребывая в состоянии эйфории, Марго даже радовалась, что открыла подлинную натуру Бесселя. Она не верила в вину Мими, считая, что на нее влияет Бессель, но с удовольствием избавилась бы от них обоих.

– Сколько времени продолжается траур? – спросила меня Марго.

– В Англии, по-моему около года, – ответила я. – Возможно, столько же и во Франции.

– Год – так долго!

– По-моему, нет нужды устанавливать время для траура, – печально заметила я. – Когда теряешь по-настоящему дорогого тебе человека, траур длится всю жизнь. Конечно, постепенно чувство утраты притупляется, но я не верю, что о ней можно вовсе забыть.

– Ты опять думаешь о своей матери. Тебе повезло с ней, Минель!

– Но если бы мама не была такой доброй и понимающей, я не оплакивала бы ее так горько. Иногда мне кажется, что она до сих пор дает мне советы.

– Возможно, так оно и есть. Наверное, это она посоветовала тебе пригнуться, благодаря чему ты и спасла свою жизнь.

– Кто знает!

– Минель, ты выглядишь измученной! – продолжала Марго. – Это непохоже на тебя. В тебе всегда было раз в десять больше энергии, чем во всех нас. Ты должна лечь поспать и постараться не видеть во сне лица в кустах.

Я и впрямь ощущала усталость, хотя сомневалась в необходимости сна. Но мне хотелось побыть одной, поэтому мы пожелали друг другу спокойной ночи, и Марго ушла к себе.

Я лежала в постели, очень утомленная, но тем не менее не могла заснуть. Перед моими глазами во всех подробностях проходили события того дня, начиная с момента, когда я простилась с Габриель, и кончая прибытием к конюшням замка. Я снова ощущала беспокойство при мысли, что за мной наблюдают, и усиливающийся ужас, когда стало ясно, что меня хотят убить.

Услышав звуки у моей двери, я испуганно вскочила и с бешено колотящимся сердцем уставилась на дверь.

Вошла Марго со стаканом в руке.

– Это для тебя, Минель, – сказала она. – Снотворное Ну-Ну, которое поможет тебе заснуть. Я взяла его у нее.

Я поспешно опустила взгляд, подумав о графе, вошедшем в комнату Урсулы. Неужели он взял пузырек из запасов Ну-Ну и вылил его содержимое в стакан жены, прежде чем я увидела его выскользнувшим в дверь на террасу? Но ведь если он это сделал, графиня не заснула бы так быстро, а когда я пришла, она уже почти спала. К тому же Ну-Ну находилась неподалеку. Что же сказали друг другу супруги во время их последней встречи? Покончила ли графиня с собой, и узнаю ли я об этом когда-нибудь? Возможно ли, что граф… Но я не могла даже подумать об этом. Однако так ли уж много я о нем знала? Его чары столь сильно опутали меня, что усыпили чувство здравого смысла, и я была способна лишь подыскивать для него оправдания.

Марго вопросительно смотрела на меня.

– Ты что, еще видишь во сне лица? Выпей это, и утром встанешь как ни в чем не бывало.

– Я выпью попозже, – ответила я. – Лучше останься и поговори со мной.

– Тебе нужно поспать! – твердо заявила Марго и поставила стакан на столик у кровати. Затем она опустилась на стул у туалетного стола, на котором стояли три свечи, хотя горели только две.

– Здесь очень темно, – заметила Марго.

– Одна свеча погасла, когда ты открыла дверь.

– Хорошо, что не все три. Это предвещает смерть. Один из слуг сказал, что в ночь, когда умерла моя мать, в их комнате погасли три свечи – одна за другой.

– Неужели ты веришь в такую чушь, Марго?

– Никто из нас не верит в приметы, пока не убедится в их истинности.

– Многие люди суеверны.

– Обычно те, кому есть чего бояться, – вроде матросов и рудокопов, которые всегда рискуют…

– Мы все чем-то рискуем.

– Но не настолько. Смотри, еще одна свеча погасла!

– Ты сама ее задула.

– Нет!

– Ну так зажги ее снова.

– О, нет, это тоже к несчастью! Мы должны подождать и посмотреть, не погаснет ли третья свеча.

– Просто откуда-то сквозит.

– У тебя на все найдется разумное объяснение.

– Это не так уж плохо.

– Значит, ты не веришь в примету со свечами?

– Конечно, нет.

Некоторое время мы молчали, потом Марго заговорила вновь:

– Я чувствую, что скоро что-то случится. Как ты думаешь, может, нам стоит поехать навестить Шарло?

– Разумеется, нет! Ты же видела, к какой беде привел наш первый визит.

– К беде? Когда я нашла своего малыша? О, ты думаешь об этом мерзком Бесселе! Ну, мне удалось с ним справиться. Мими так за него стыдно, что она не знает, как меня ублаготворить.

– Мне не нравится это, Марго.

– Если бы только не это ожидание! Так глупо! Я даже не могу горевать по матери, потому что мой брак отложен. Сейчас странное время, Минель! Наша жизнь стала опасной из-за того, что мы вообще не знаем, долго ли нам еще осталось жить… Бедная Минель, ты выглядишь такой утомленной! Прими лекарство и ложись спать. Спокойной ночи!

Когда Марго, уходя, захлопнула дверь, погасла третья свеча. Я хоть и смеялась над суевериями, но не смогла сдержать дрожь. На мгновение я очутилась в полном мраке, но вскоре мои глаза начали привыкать к темноте и видеть очертания знакомых предметов. Взглянув на стакан у кровати, я взяла его, но не смогла поднести к губам.

Графиня умерла от смертельной дозы снотворного. Кто-то пытался убить меня. Но ведь лекарство принесла мне Марго, а я знала, что она никогда не причинит мне вреда.

Я встала с кровати, со стаканом в руке подошла к окну и вылила его содержимое. Мне не хотелось, чтобы Марго думала, что я испугалась лекарства, которое она принесла.

Теперь я полностью проснулась. Хотя мое тело нуждалось в отдыхе, мозг был не в состоянии его обеспечить.

Лежа, я ощущала беспорядочный хоровод мыслей. Я слышала, как часы на башне пробили двенадцать, потом час, но никак не могла заснуть.

Возможно, мне следовало принять снотворное, но теперь уже было поздно.

Я дремала, но не спала. Мои чувства были слишком напряжены. Внезапно я вновь встрепенулась, услышав шаги в коридоре, задержавшиеся у моей комнаты. Затем дверь медленно открылась.

Сначала я подумала, что вижу привидение, – столь странно выглядела фигура, вошедшая в мою спальню. Это была женщина, казавшаяся серой во мраке; ее растрепанные волосы свисали на плечи.

Она остановилась у кровати, глядя на меня, затем подняла стакан и понюхала его. Наклонившись ко мне, она заметила, что я за ней наблюдаю.

– Ну-Ну! – воскликнула я. – Что вы здесь делаете?

Ну-Ну моргала глазами и казалась озадаченной.

– А что вы здесь делаете? – осведомилась она.

Я встала с постели и завернулась в халат.

– Ну-Ну, – мягко заговорила я. – В чем дело? Что вы от меня хотите?

Дрожащими пальцами я зажгла три свечи.

– Она ушла, – пробормотала Ну-Ну, – и никогда не вернется. Иногда мне кажется, что я слышу ее голос. Он зовет меня, но я не могу понять, куда…

Бедная Ну-Ну! Смерть любимой подопечной и вправду повредила ее рассудок.

– Вам нужно вернуться к себе и лечь спать, – сказала я. – Примите одно из ваших снотворных.

– Она после этого умерла, – ответила Ну-Ну.

– Потому что приняла слишком много. Вам незачем себя винить. Графиня была тяжело больна, и вы знали об этом.

– Но она не знала! – пронзительно крикнула Ну-Ну. – Она не знала, какие муки ей предстоят!

– А может быть, знала, и именно поэтому.

– Он убил ее! С того времени, как родилась Маргерит, он хотел убить ее! Ему нужно было убрать ее с пути, и моя бедняжка об этом знала! Она ненавидела его, а он – ее. Я тоже его ненавидела! Здесь слишком много ненависти – это ее и убило.

– Ну-Ну, нет смысла размышлять об этом. Возможно, все это к лучшему для нее.

– Для нее! – Она разразилась каркающим смехом. – К лучшему для него! – Внезапно Ну-Ну устремила на меня пронизывающий взгляд. – И вы считаете, что для вас! Но не будьте слишком в этом уверены! Он – дьявол! От него вам нечего ждать ничего хорошего!

– Вы сами не понимаете, что говорите, Ну-Ну, – сказала я. – Пожалуйста, возвращайтесь к себе.

– Вы не спали, когда я пришла, – внезапно заявила она. Ее безумие сменилось хитрой проницательностью, страшившей меня еще сильнее.

Я утвердительно кивнула.

– А должны были спать.

– Тогда я не могла бы говорить с вами.

– Я не затем пришла сюда.

– А зачем?

Ну-Ну некоторое время не отвечала.

– Я пришла искать ее, – заговорила она. – Где она? Они похоронили ее в склепе, но я не думаю, что она там.

– Она покоится в мире, Ну-Ну.

Я увидела, как слезы медленно потекли по ее щекам.

– Моя птичка, моя бедная малышка…

– Не расстраивайте себя. Постарайтесь смириться с происшедшим. Графиня была больна – вскоре ей пришлось бы страдать от боли…

– Кто вам это сказал? – осведомилась Ну-Ну, снова становясь подозрительной.

– Так я слышала.

– Это все его оправдания!

– Ну-Ну, пожалуйста, идите спать!

– Три свечи! – пробормотала Ну-Ну и, повернувшись, задула их.

Перед тем, как задуть последнюю, она посмотрела на меня, и я увидела злобу на ее лице.

После этого старуха двинулась к двери, держа руки перед собой, словно сомнамбула.

Дверь захлопнулась. Встав с кровати, я заперла ее и сразу же почувствовала себя в безопасности.

Затем я снова легла, спрашивая себя, зачем Ну-Ну приходила ко мне. Если бы я приняла ее снотворное, то уже бы крепко спала. Что произошло бы тогда?

Как я хотела заснуть и спастись от беспокойных мыслей, вертевшихся в моей голове!

Мой единственный вывод заключался в том, что опасность близка, и больше всех она угрожает мне. Но от кого она исходит? И почему?

Только с наступлением рассвета я смогла заснуть.

Глава третья

Три дня спустя граф послал за нами. Марго и я должны были немедленно ехать в Париж.

Я без сожаления оставляла замок. Растущее напряжение становилось невыносимым. Я ощущала, что за мной наблюдают, и каждый раз, оставаясь одна, бросала испуганные взгляды через плечо. Мне казалось, что слуги как-то странно посматривают на меня. Короче говоря, я не чувствовала себя в безопасности.

Поэтому, получив вызов, я испытала облегчение.

Мы выехали в жаркий июньский день. В природе царило спокойствие, казавшееся зловещим. Было душно, и вдалеке гремел гром.

Париж нисколько не утратил своего очарования, хотя после свежести деревни жара была невыносимой.

Я сразу же заметила, что на улице было много швейцарских и французских королевских гвардейцев. Небольшие группы народа собирались на площадях и возбужденно разговаривали. Каф, откуда доносился аппетитный кофейный аромат, были переполнены. Многие сидели за уличными столиками под цветастыми навесами, защищавшими от солнца.

Граф с нетерпением ожидал нас в предместье Сент-Оноре.

Он крепко сжал мои руки.

– Я слышал о случившемся. Это ужасно! Я тут же послал за вами. Вы не должны возвращаться в замок без меня.

Казалось, только теперь заметив Марго, граф обратился к ней:

– У меня есть для тебя новости – на следующей неделе ты выйдешь замуж.

Мы обе были слишком изумлены, чтобы отвечать.

– Учитывая создавшуюся ситуацию, – граф выразительно взмахнул рукой, – Грасвили и я пришли к выводу, что брак не следует откладывать. Венчание пройдет здесь без лишнего шума. Потом вы поедете в Грасвиль, и Минель отправится с вами – временно, пока нельзя будет что-нибудь устроить.

Марго была приятно удивлена, и когда мы отправились в наши комнаты, чтобы умыться с дороги, она тут же пришла ко мне.

– Наконец-то! – воскликнула она. – Конечно, ждать было бы глупо. Теперь мы уедем отсюда, и отец больше не сможет командовать мной.

– Возможно, этим займется твой муж.

Марго расхохоталась.

– Робер? Никогда! Думаю, с ним я отлично уживусь. У меня есть планы…

Мне стало не по себе. Планы Марго всегда были безумными и опасными.

Граф попросил меня придти к нему в библиотеку.

– Когда я услышал о происшедшем, то чуть с ума не сошел от волнения, – сказал он. – Мне пришлось найти повод, чтобы вызвать вас сюда.

– И поэтому вы ускорили брак дочери?

– Этот способ не хуже других.

– Вы используете решительные меры, чтобы добиться своего.

– Полно! Марго пора замуж. Она принадлежит к тем женщинам, которым муж просто необходим. Семейство Грасвилей всегда пользовалось популярностью в народе, хотя никому не известно, сколько еще будет продолжаться эта популярность. Анри де Грасвиль – как родной отец для своих крестьян, поэтому трудно вообразить, чтобы они восстали против него. Хотя в нынешней ситуации это не исключено. Злобы в народе сейчас куда больше, чем верности и признательности. Но я буду чувствовать себя счастливее, когда вы окажетесь там.

– С вашей стороны очень любезно так обо мне заботиться.

– Как обычно, я думаю о собственной выгоде, – рассудительно заметил он. – Но расскажите, что именно случилось на тропинке.

Выслушав меня, граф промолвил:

– Какой-то крестьянин решил подстрелить кого-нибудь из замка, и случайно ему подвернулись вы. Для них такие поступки внове. Где же они достали ружье? Это тайна! Мы следим, чтобы в руки черни не попадало огнестрельное оружие, так как это может обернуться бедой.

– Значит, ситуация ухудшается? – спросила я.

– Она все время ухудшается. Каждый день мы делаем шаг навстречу катастрофе. – Он серьезно посмотрел на меня. – Я все время думаю о вас, мечтаю о том времени, когда мы будем вместе. Ничто не должно этому помешать!

– И тем не менее, многое мешает, – заметила я.

– Что именно?

– Я ведь не знаю вас по-настоящему. Иногда вы кажетесь мне совсем чужим, иногда удивляете меня, а иногда я точно знаю, как вы поступите.

– Ну, это только сделает жизнь более интересной, так как вам предстоит много открытий. Теперь выслушайте мои планы. Маргерит выйдет замуж и вы поедете с ней. Я буду навещать вас в Грасвиле, а через некоторое время мы поженимся.

Я не ответила, думая о Ну-Ну, стоящей у моей кровати, о намеках Габриель Легран. Она дала понять, что граф убил Урсулу, чтобы скорее жениться на ней. Он хотел иметь законного сына. Габриель уже подарила ему Этьена, которого осталось только узаконить, что не составило бы труда, если бы они поженились. Согласно Габриель, идея графа заключалась в том, чтобы использовать меня в роли козла отпущения. Теперь она, возможно, предположила бы, что он хочет убрать меня со сцены. Что если граф стрелял в меня или поручил это кому-нибудь?

Как я могла поверить такому? Это было абсурдно! И все же какой-то инстинкт предупреждал меня.

Граф обнял меня, с нежностью произнося мое имя. Мне хотелось не слушать голоса разума и навсегда остаться в его объятиях.

Мне казалось, что Марго хранит какую-то тайну, слишком важную, чтобы поделиться ею даже со мной.

Меня удивляло, как легко она отбросила свои огорчения и вела себя так, словно их никогда не было. Я радовалась, что у нее хватило ума не брать с собой Мими. Впрочем, Мими могла отказаться ехать, так как собиралась замуж, а под влиянием Бесселя ее поведение наверняка изменилось бы к худшему. Новая горничная Луиза, особа средних лет, была счастлива занять место Мими. В то время Марго относилась к поведению Бесселя и Мими, словно оно не имело никакого значения. Мне бы очень хотелось так думать.

Мы провели насыщенную неделю, главным образом, занимаясь покупками, и я снова ощутила возбужденную жизнь города. Снова я наблюдала из окна, как ежедневно в два часа состоятельные люди вылезали из карет, отправляясь обедать. На это стоило посмотреть, ибо экстравагантные прически дам выглядели почти комично. Они были вынуждены балансировать, дабы сохранить в целости сооружения на головах, изображавшие то райских птиц, то парусные корабли. Народ передразнивал аристократов, что было чревато неприятностями. В доме графа, как и в других знатных семействах, обед происходил в шесть, чтобы можно было успеть в оперу или другой театр к девяти часам, когда город приобретал иной облик.

Мы как-то посетили частный театр, чтобы посмотреть пьесу Бомарше[68] "Женитьба Фигаро", которую, по словам графа, не следовало бы показывать в эти дни, так как она была полна критических намеков в адрес деградирующего общества на радость тем, кто жаждал его уничтожения.

Когда мы возвращались в отель, он был задумчив и мрачен.

У него было много дел, и он часто отлучался, бывая при дворе. Меня трогало, что, несмотря на все происходящее, граф находил время заботиться о моей безопасности, хотя, конечно, я не верила, что брак его дочери был ускорен по этой причине.

Робер де Грасвиль с родителями и их слугами прибыли в Париж.

Будучи взволнованной, Марго была столь красивой, что я почти поверила, будто она в самом деле влюблена. Хотя ее эмоции, возможно, были поверхностными, она относилась к ним серьезно.

Бракосочетание происходило в капелле на верхнем этаже дома. Поднявшись из роскошных апартаментов по винтовой лестнице, мы очутились в совсем иной атмосфере.

Там было холодно. Пол был выложен камнем, скамьи стояли перед алтарем, покрытым расшитой золотом материей, над которым возвышалась статуя Мадонны, сверкающая драгоценными камнями.

Церемония быстро завершилась. Сияющие Марго и Робер вышли из капеллы.

Вскоре мы уже сидели за столом: граф во главе стола, его зять справа от него, а Марго слева. Я сидела рядом с отцом Робера, Анри де Грасвилем.

Обе семьи, несомненно, были довольны браком. Анри де Грасвиль шепнул мне, что молодые, безусловно, влюблены друг в друга, и что он очень этому рад.

– В таких семьях, как наши, браки редко бывают удачными, – сказал он. – Часто оказывается, что молодые не подходят друг другу, хотя бывает, что они росли вместе. Но наши дети вроде бы счастливы.

Я согласилась с ним, но не переставала думать, что бы он почувствовал, узнав о печальном опыте Марго, и горячо надеялась, что все обойдется, но мне было не по себе, когда я вспоминала требования двух доверенных слуг.

– Хорошо, что мы скоро уедем из Парижа, – продолжал Анри де Грасвиль. – В Грасвиле нам будет спокойно. Там нет никаких волнений.

Мне очень нравился отец Робера, хотя он был абсолютно не похож на графа. В нем было что-то простодушное. Казалось, он видел в каждом только самое лучшее. Я бросила взгляд через стол на довольно мрачное лицо графа. Он выглядел, как человек, испытавший за свою жизнь всевозможные приключения, в результате чего его идеалы потускнели, если вовсе не рассыпались в прах. Я почувствовала, как мои губы изогнулись в улыбке, и в этот момент граф посмотрел на меня, и в его взгляде мелькнула усмешка.

Когда трапеза была закончена, мы собрались в гостиной, и граф заметил, что по его мнению было бы разумно, не теряя времени, отправляться в Грасвиль.

– Невозможно предугадать, когда начнутся волнения, – сказал он. – Для этого достаточно самого незначительного предлога.

– О, Шарль-Огюст, – засмеялся Анри де Грасвиль, – уверен, что вы преувеличиваете.

Граф пожал, плечами, твердо решив поступать по-своему. Подойдя ко мне, он шепнул:

– Я должен переговорить с вами наедине, прежде чем вы уедете. Идите в библиотеку – я присоединюсь к вам там.

Анри де Грасвиль посмотрел на часы, висящие на стене.

– Если мы должны ехать сегодня, – сказал он, – то лучше отправиться через час. Это всех устраивает?

– Безусловно, – откликнулся граф, отвечая за всех.

Я сразу же пошла в библиотеку, и он вскоре последовал за мной.

– Дорогая Минель, – заговорил граф, – вам, наверное, интересно, почему я отсылаю вас так скоро?

– Я понимаю, что мы должны ехать.

– Бедный Анри! Он едва ли осознает ситуацию. Живя в деревне, он полагает, что пока овцы блеют, а коровы мычат, ничего не изменится. Молю Бога, чтобы он смог и дальше думать так же.

– Эта философия весьма удобна.

– Вижу, что вы настроены на дискуссию и намерены утверждать, что Анри – счастливый человек. Он продолжает верить, что все идет хорошо, Бог хранит нас, а народ невинен и простодушен. В один прекрасный день его ожидает жестокое пробуждение. Конечно, вы скажете, что он, по крайней мере, был счастлив до того. Я мог бы поймать вас на слове, но для этого у нас мало времени. Минель, вы никогда не говорили, что любите меня.

– Я не могу говорить так легко о подобных чувствах, как вы, влюблявшийся в стольких женщин. Думаю, что вы часто говорили им, что любите их, хотя на самом деле испытывали лишь мимолетное увлечение.

– Значит, когда вы мне это скажете, я смогу быть полностью уверенным в ваших словах?

Я кивнула.

Он привлек меня к себе и прошептал:

– О Боже, Минель, как я жду этого дня! Когда же он наступит, Минель?

– Я еще многое должна понять.

– Стало быть, вы не так любите меня, как я вас.

– Прежде чем я смогу полюбить вас, мне нужно узнать, что вы из себя представляете.

– Вам ведь нравится мое общество. Вы не находите меня отталкивающим. Ваши глаза сияют, когда вы смотрите на меня…

– Но моя жизнь была так непохожа на вашу! Мне нужно приспособиться к новым стандартам, и я не знаю, смогу ли я это сделать.

– Минель, неужели вы не слышите предупреждающий набат? Разве вы не знаете, что произошло в этом городе в канун дня Святого Варфоломея двести лет назад – точнее, двести семнадцать?[69] Некоторые чувствовали, как это приближается. Несколько недель это носилось в воздухе, пока не разрешилось ужасающей резней. Теперь происходит нечто подобное, но по сравнению с грядущим кошмаром, Варфоломеевская ночь покажется незначительной. Колокола словно говорят: живите полной жизнью сегодня, ибо завтра вы, возможно, не будете жить вообще. Почему же вы отвергаете меня, когда каждая ночь может оказаться для меня последней?

Я испуганно прижалась к нему и тут же подумала: а вдруг это трюк, чтобы выудить у меня признание. Однако теперь я осознала природу своих чувств к графу.

Я любила его, если любовь к мужчине означает желание постоянно находиться с ним рядом, в его объятиях, быть для него всем. Но я не могла ему доверять. Когда я была в состоянии ясно мыслить, то понимала, что смерть Урсулы произошла уж очень кстати. Я была новичком в любви, а граф располагал обширным опытом, включавшим искусство обманывать.

Мне нужно быть осторожной. Пока что я могла поздравить себя с тем, что мне удавалось держать графа на должном расстоянии, несмотря на властный зов моих чувств. Строгое воспитание и память о маме удерживали меня от глупостей.

– Значит, – с нежностью произнес граф, – я вам небезразличен?

– Я полюбила вашу семью, – ответила я, – провела некоторое время в вашем доме, а Марго всегда была моей подругой. Но я вижу, что наши жизни не похожи друг на друга, и у нас разные моральные устои. Поэтому мне нужно подумать.

Граф, прищурившись, смотрел на меня.

– Да, вы росли в ином обществе, но вы искатель приключений, Минель. Вы не хотите запереться в своем маленьком мирке и не исследовать другие миры. Ваша натура стала для меня ясной, когда вы заглядывали в комнаты в ДеррингемМэноре. Так не поступают хорошо воспитанные девочки.

– С тех пор я выросла.

– Да, и изменились. Вы смотрите на мир другими глазами. Вы поняли, что и мужчины, и женщины не делятся четко на хороших и плохих, не так ли, Минель?

– Разумеется. Никто не может быть ни полностью хорошим, ни полностью плохим.

– Даже я?

– Даже вы. – Я подумала о том, как он заботился об Иветт и следил, чтобы с Шарло все было в порядке.

– Ну, тогда…

– Я не уверена.

– Все еще?

– Мне нужно время.

– Времени нам как раз и не хватает. Я мог бы дать вам все, кроме этого.

– Но мне требуется именно время. Я еще многое должна понять.

– Вы думаете об Урсуле?

– Когда решаешь вопрос, выходить ли замуж за человека, который уже имел жену, трудно о ней не думать.

– Вам незачем к ней ревновать.

– Я не имею в виду ревность.

– Значит, ее печальную кончину? О Господи, вы думаете, что я убил ее! Вы считаете меня способным на это?

Я твердо посмотрела на него и ответила:

– Да!

Он уставился на меня и внезапно разразился хохотом.

– И несмотря на это, вы обдумываете, выходить ли за меня замуж?

Я не знала что ответить, и он продолжал:

– Ну, конечно, обдумываете. Иначе зачем вам время? Вам нужно убедить чопорную сторону вашей натуры, что выйти замуж за убийцу может оказаться comme il faut. О, Минель, любовь моя, сколько у нас будет забавы с этой вашей чопорной стороной!

Граф снова обнял меня, и я не могла удержаться от смеха. Я отвечала на его поцелуи, не имея никакого опыта, что, несомненно, доставляло ему удовольствие.

Часы на бюро нетерпеливо тикали, напоминая нам о времени.

– По крайней мерс, – сказал граф, сжимая мои руки в своих, – ваши слова дают мне надежду. Мне придется некоторое время пробыть в Париже. Опасные люди возбуждают народ против короля, стремясь уничтожить монархию. Самый опасный из них герцог Орлеанский, который каждый вечер призывает к мятежу в Пале-Рояле. Я должен оставаться здесь и не буду спокоен, пока вы не окажетесь в деревне, хотя бы в относительной безопасности. Уезжайте с Марго. Присматривайте за ней. Она ведь всего лишь капризный ребенок. Ее секрет может осложнить ей жизнь. Так что ей нужна ваша забота, Минель, ваш трезвый аналитический ум. Берегите ее и себя. Защищайте ее от ее же собственной глупости, и в один прекрасный день я защищу вас от вашей. Я научу вас принимать жизнь такой, какая она есть, брать то, что она предлагает, и никогда не отворачиваться от счастья!

Он нежно поцеловал меня, и я покинула его.