Книга третья БУБНЫ

Нью-Йорк, май 1987

Слоун блаженно потягивалась под стеганым шелковым одеялом. Ее успокаивали и шум душа, и перекрывающая его песенка про ковбоя, которую во все горло распевал Джордан. Прекрасно: ей достался мужчина, который не меняет своих привычек в любых условиях. В его душе всегда будет звучать ковбойская песня. Без подарков в коробочках из-под «Крекер Джека» Джордан уже не Джордан, как и без китайской кухни и старых фильмов.

Но в нем много и непредсказуемого, — чего стоит та его австралийская реакция на деловой ленч Слоун. Правда, больше ничего подобного не случалось. Что же это было? Слоун подозревала, что Джордан слишком самолюбив и обидчив. В этом разгадка. Слава Богу, лишь однажды она почувствовала на себе силу его гнева. Не приведи, Господи, повториться такому. Не может же он завидовать ее успеху, популярности, ее гонорарам, которые выше его заработка.

Слоун думала о предстоящем замужестве: мы оба ждем многого от брака. Я буду рада, что наконец исчезнет с горизонта Джилли, а с ней исчезнут и все неприятности, которые она приносит. Джордан, наверное, надеялся, что они чаще будут вместе.

Слоун блаженно улыбнулась: а что, если махнуть на все рукой и обосноваться в Мунстоуне — все проблемы разом разрешились бы. И жили бы мы тихо, мирно и счастливо до самой старости. Мечты, мечты… Хорошо, что они учатся уступать друг другу.

В Сиднее после размолвки он заявил в тот же вечер:

— Слоун, я вел себя как последний дурак.

— И я так считаю.

— Не сдержался, прости. К тому же — мы проиграли. Но не в этом причина. Просто я не переношу наших разлук.

— Но ты ведь знаешь, что и я…

— Погоди, дай мне договорить… Я тебя очень люблю, Слоун, поэтому меня бесит даже мысль, что твоя или моя работа могут нас разлучить. Я боюсь этого. Хотя, наверное, страхи мои смешны.

— Джордан, я тебя тоже люблю.

— Я верю тебе, Слоун.

Появление Джордана на пороге спальни вернуло Слоун из воспоминаний к реальности.

Джордан, стоя у кровати, растирался полотенцем. Слоун, расшалившись, дернула полотенце к себе — Джордан сопротивлялся. Завязалась шутливая борьба, кончившаяся, конечно, тем, что Джордан повалился на постель и стал стаскивать со Слоун одеяло. Но ей удалось завладеть полотенцем и зашвырнуть его в угол.

— Вот чего тебе делать не стоило, женщина, — с напускным гневом прорычал Джордан.

— А я бы на твоем месте решила иначе. — Глаза Слоун искрились смехом, и, целуя, она повалила его на себя.

— Ммм… очень может быть, что ты права, — проворчал Джордан, оценив ее решимость.


Итак, дело сделано. Джордан повесил трубку и удовлетворенно откинулся в кресле. Хильер отпускает его на несколько недель. И замена подыскана с легкостью, которой, признаться, Джордан не ожидал. Вместо него будет один француз, тот самый, который забил им тогда девять мячей в Палм-Бич. Хильер просто решил воспользоваться отсутствием Джордана и посмотреть, на что способен новичок. Впрочем, Джордану казалось, что на самом деле Хильер просто ищет замену Лэнсу, который стал совсем плохо играть после того несчастного случая.

Лэнс… Мысли о бывшем друге вытеснили все остальные. Да, проклятый развод здорово подкосил его; Лэнс должен теперь наступить на себя, иначе ему — конец. В таком физическом и эмоциональном состоянии — Джордан вспомнил их последнюю стычку — он ни на что не способен.

Господи, а какая была прекрасная пара, Лэнс и Паула, — их любовь началась еще там, в Виргинии, в колледже. Глядя на них, Джордан верил, что возможна долгая и счастливая совместная жизнь не в сказке, а наяву. Но сказка кончилась. И причина конфликта — их работа. У него — одно, у нее — другое, теперь разбежались в разные стороны.

Та же опасность подстерегала и их со Слоун.

В поло — вся его жизнь. Ничто на свете не давало Джордану такого полного удовлетворения! В игре он испытывал напряжение всех сил, концентрацию воли, умственной и физической энергии, он безумно любил то ощущение полноты жизни, которое рождала острая, трудная игра.

А Слоун? Однажды она призналась ему: в минуты творчества она ощущает себя божеством, творящим мир, ей и только ей подвластный. «В книгах мне подчиняются и люди, и обстоятельства — не то что в жизни». Джордан запомнил эти слова. Он понимал Слоун. Он уважал ее за творческую страсть, за волю, восхищался ею. И все же — как им жить вместе, если каждый обитает в своем особенном мире и так им дорожит?! Сумеют ли они найти кусок земли обетованной для них обоих, где каждому отдельно и вместе будет хорошо?


Полупустой бар в нижнем Манхэттене. Поздний вечер. В зале не больше пяти посетителей. Бармен всецело поглощен телевизором. Это-то и нужно двум собеседникам — в уголочке, вдали от любопытных глаз они продолжают свой сговор.

— А осложнения ты предусмотрел?

— Их не будет. Тут задача попроще. — Последовала пауза. — Только половину денег вперед!

— Мы так не договаривались, нашими условиями это не предусмотрено.

— А иди ты знаешь куда со своими «предусмотрено, не предусмотрено»… Ты обещал мне деньги — хорошие деньги, приятель. И я должен их получить. Вот и весь договор.

— Ты меня знаешь: сделаешь — сразу получишь.

— Нет, так не пойдет. Ты втянул меня в темную историю — твое дело, какую, — меня это не интересует. Но я знаю: если ты влипнешь — выйдешь сухим из воды, а мне — крышка.

— Никто не знает заранее, кто выйдет сухим, кто — нет.

— В любом случае мне не выпутаться, приятель: половина суммы вперед или я выхожу из игры.

Снова последовала пауза, довольно длинная.

— Ладно, черт с тобой! Завтра будет половина.

— Наличными!

— Наличными…


— Мама, неужели все это так необходимо? — Тревис стоял на маленьком стульчике посреди комнаты, разведя руки в стороны. Стоял, как пугало, и чувствовал себя настоящим пугалом, которому шьют костюм.

Вид у Тревиса был глубоко несчастный.

— Да, дорогой, это совершенно необходимо. Давно пора сшить новый костюм, а уж сейчас, когда мы собираемся в Англию…

— Надоели эти чертовы примерки!

— Тревис!

— Правда, больно! А-а-а! — завопил Тревис: закройщик уколол его булавкой.

— О, извини, пожалуйста! — Мастер сохранял невозмутимость.

— Но, мама, почему нельзя купить это проклятый костюм? Чем так мучиться…

— Костюм хорошо сидит, если сделан по индивидуальной мерке.

— Куда мне его носить? Зачем он мне нужен?

— Вот появится «куда», — а у тебя есть.

Видя, что примерка заканчивается, Слоун разрешила:

— Ладно, ступай надень свои джинсы.

Когда они шли по Пятой авеню, в одной из витрин мать увидела великолепное свадебное платье, — отделка из старинных кружев и мелкого жемчуга. Слоун задержала на нем свой взгляд.

— Ты, конечно, хочешь что-нибудь в таком роде? — спросил Тревис.

— Нет. Это слишком роскошно. — Но в глубине души Слоун, конечно, была в восторге от платья.

— И когда это произойдет?

— Что «это»?

— Когда ты выйдешь замуж за Джордана?

— Точно не знаю, мы не говорили о сроке.

— А чего ждете-то?

— Рождества, — пошутила Слоун. — Ладно, пошли скорее, еще столько дел!

Слоун не раз задавала себе тот же вопрос — когда? Ответа не было.


— Ты уверена, что в состоянии давать интервью? — Джордан протянул Слоун две таблетки аспирина. Она привстала с подушки и запила их медленными глотками.

— У меня все пройдет, не волнуйся, Джордан. Сейчас голова немножко кружится — и все. Да не волнуйся за меня.

— Это настолько важное интервью?

Слоун откинулась на подушку.

— Они все очень важные, Джорди.

Джордан попытался улыбнуться.

— Ты самая сильная из всех женщин, которых я знаю.

— Стараюсь. — Слоун помолчала. — Когда я только начинала, единственным моим спасителем была Кейт. Она подбадривала, боролась с конкурентами, отстаивала мои интересы. Кроме нее — ничего и никого не было. Ни денег, ни связей, ни способности убедить издателя, что с моей рукописью можно рискнуть. Представляешь? Ничего! Одна Кейт. Ну, еще крепкие нервы и немного удачи…

— И таланта, не забывай.

— Талант — как красота, — Слоун улыбнулась. — Кто-то ее видит, кто-то — нет.

— Ну, даже я могу отличить хорошую книгу от плохой.

— Субъективно — каждый может. Но у всех разные представления о хорошей книге… И я работала, как проклятая, чтобы разобраться во всех комбинациях и колебаниях вкуса публики, из которых рождается общее мнение — это лучшая книга года. Я научилась быть дерзкой, агрессивной, нападать и сражаться с дьявольской хитростью… Сколько шишек набила, прежде чем сделала имя. Привычки тех лет глубоко въелись в меня и сейчас дают о себе знать, хотя времена изменились.

Джордан внимательно выслушал монолог Слоун. Долго держал ее руки в своих. Наконец-то он что-то понимает.


Лондон, июнь 1987

Площадки для поло в Виндзоре — их в парке несколько — содержались в идеальном порядке. Трава подстрижена так ровно, что издали кажется дорогим шерстяным ковром. Яркая зелень радовала глаз, создавала хорошее настроение. Вдали возвышалась величественная Круглая башня Виндзорского замка. Утром небо было серое, с грозовыми тучами, но к полудню погода разгулялась.

Ночью шел дождь, воздух был еще сырой, и трава на поле не просохла. Играть сегодня небезопасно.

Но игра сразу же пошла, оживленная, резкая. Слоун, как всегда, сидела недалеко от боковой линии поля и наблюдала за Джорданом в бинокль. С недобрым чувством шла она сегодня на стадион. Пожалуй, как никогда, боялась за Джордана. И действительно — лошади Джордана и еще двух игроков уже несколько раз спотыкались. Где же мяч? А, где-то в средней зоне. Всадники помчались туда. В общей свалке не разобрать, кто завладел мячом, — только слышались удары бит и храп коней. Мяч вроде бы у игрока в желто-голубой рубашке. Вот он пытается, не потеряв его, выбраться из общей свалки, вот чья-то лошадь упала, наездник старается ее поднять. Через минуту ситуация изменилась: теперь за мяч борются два других игрока. Один из них Джордан. У Слоун перехватило дыхание: Джордан каким-то необычайно ловким, почти незаметным движением коснулся мяча, и тот покатился к воротам противника. Судья в белом поднял флажок: гол засчитан!

Раздался звонок — конец третьего периода. Слоун с облегчением вздохнула. Теперь можно осмотреться вокруг. В бинокль она увидела королеву рядом с принцем Филиппом. Справа от королевы принцесса Уэльская — в белом платье и красной шляпе. Рядом с принцессой Дианой герцогиня Йоркская — ее всегда легко узнать по огненно-рыжим волосам.

Слоун не удивило присутствие на матче королевской семьи — они частые посетители, а сегодня играет принц Чарльз. Да Бог с ними, Слоун заметила, что в последнее время потеряла интерес к жизни знати.

— Аргентинцам запретили выступать после событий на Фолклендах, — так объяснил Джордан отсутствие на турнире латиноамериканской команды.

Они собирались на ужин. Джордан одевался, Слоун сидела перед зеркалом, завершая макияж.

— Ну, королеву, пожалуй, можно понять, — сказала Слоун, мизинцем подправляя помаду на губах. — Я читала, что принц Эндрю служил во время конфликта во флоте, и аргентинцы, запуская ракеты, всегда кричали: «Это тебе, Эндрю!»

Джордан оглядел себя в зеркало.

— Харлингемская ассоциация поло вряд ли скоро отменит это решение. Им явно не нравится, что будущему королю придется играть бок о бок с врагом. Жалко, конечно, в Аргентине столько прекрасных игроков, они любому турниру придают блеск и остроту.

— А Альварес?

— И Альварес — прекрасный игрок, хотя и порядочная сволочь.

— А сколько всего иностранных команд приехало сюда?

— Устроителям общее число не важно. Их интересуют фаворитные национальные команды, а в них допускается очень мало иностранцев.

— А тебя могли бы включить в какую-либо из них?

— Думаю, да. Даже в английскую.

Слоун встала, чтобы Джордан окинул ее критическим взглядом.

— Ну как?

— Можно выглядеть и получше.

— Другого ответа я и не ожидала. Спасибо.

— Слоун, я говорю совершенно серьезно: ты бледная как смерть.

— Просто разница во времени сказывается. Зато я обожаю праздничные ужины, особенно, когда подают чай.

— Хорошо, что хоть тебе это нравится. — Джордан терпеть не мог приемов, костюмов с галстуками.

— Да оставь ты в покое свой воротник. — Слоун обошла его вокруг. — Ты выглядишь отлично, придраться не к чему.

— Но чувствую себя как жертва испанской инквизиции, — мрачно пошутил Джордан. — Где Тревис?

— Сидит дуется, позже придет.

— А что случилось?

— Да он такой же, как ты: терпеть не может официальных приемов. Не будь я твердо уверена в твоей непричастности к появлению на свет Тревиса, ей-богу, считала бы тебя его отцом.

— Слоун, кто был отцом Тревиса? — неожиданно спросил Джордан.

— О… Это было так давно, что почти выветрилось из моей памяти. Когда мы встретились… мне, молодой и неопытной, показалось, что я его безумно люблю. Не знаю, что я себе навоображала. Он ужасно трепал мне нервы, и единственно хорошее, что я от него получила, — так это Тревис.

— Значит, ты считаешь, что он как бы ненастоящий твой муж?

— Давно так считала. А теперь вообще сомневаюсь, что он отец Тревиса.

Джордан посмотрел в глаза Слоун:

— У Тревиса другой отец. С этого дня!


Организаторами вечера были страстные поклонники поло — Гарри и Сарра Харвуд. Танцзал гудел оживленными голосами, которые не заглушала даже музыка небольшого оркестрика. Гости все прибывали — слуги не успевали развешивать верхнюю одежду прибывающих гостей. Свет ярких люстр казался еще ослепительнее, многократно преломляясь в блеске драгоценностей. Гости входили и выходили, создавая некое хаотическое, пестрое кружение. Официанты в белом ловко сновали по залу, разнося шампанское. Джордан разговаривал с Гевином Хильером, который явился на прием один, без жены. Слоун с интересом рассматривала публику. Кое-кого она уже видела в Палм-Бич и в Сиднее, а некоторых — и в Лондоне.

Подошла Дасти Уэллс.

— Ищешь кого-то? — спросила она, перехватив взгляд Слоун.

— Да нет! — Слоун взяла с подноса бокал шампанского. — Просто думаю: поразительно — в самых разных местах, на разных континентах — одни и те же люди.

Дасти улыбнулась.

— Удел тех, кто занят одним делом. Смотри, — заметила она, когда они отошли подальше от мужчин, — по-моему, Хильер скоро уморит Джордана. Не боишься стать вдовой раньше, чем выйдешь замуж?

Слоун рассмеялась.

— Надеюсь, этого не произойдет.

— А Гевин сегодня опять один?

— Насколько я поняла — да.

— У Надин что-то участились мигрени. Удивляюсь спокойствию Гевина, нанял бы если не врача, то… частного детектива, — съехидничала Дасти.

— Ты считаешь, что за этими сплетнями… что нет дыма без огня?

— Свечку над Надин и ее любовниками никто не держал, но, действительно, нет дыма без огня.

— Джордану кажется… она и Лэнс…

— Лэнс? Не думаю. — Дасти отпила глоток шампанского и покачала головой. — Он все еще сохнет по бывшей жене. Кроме Паулы, он никого не полюбит. Найти замену ей в постели — другое дело. Тут, кто подвернется…

В зал вошла пара, приковавшая к себе общее внимание: Макс и Джилли Кенион. Ярко-рыжие волосы Джилли не потерялись в потоке женских головок и причесок, светя как бакен. «Она на меня действует как красная тряпка на быка», — подумала Слоун. Она не могла забыть ни на минуту их разговора, мысленно представляла, что Джилли выделывала с Джорданом в постели, пыталась предугадать новые интриги, на которые пойдет Джилли, чтобы вернуть себе Джордана… Нет, она бессильна против этой женщины.

Слоун повернула голову к Дасти.

— Прости, я скоро вернусь, — и почти побежала в ближайшую туалетную комнату: ее тошнило.


Лэнс лежал на спине совершенно голый, заложив руки за голову; обнаженная Надин, оседлав его, сжимала бедра мужчины своими сильными и цепкими ногами. По-кошачьи прогнувшись, она, застонав, двинулась вверх по телу Лэнса. Требовательно распахнув ноги, попыталась заставить Лэнса войти в нее. «Быстрее», — прошептала она. Но мужчина не торопился. Он — нежась — хотел продлить удовольствие от близости.

Связь с Надин была просто находкой: Надин удовлетворяла сексуальные потребности, не требуя взамен ничего больше. Любви от него тут не ждали. После Паулы для Лэнса не существовало женщины, которую он смог бы полюбить. Но без секса не проживешь. От Надин он получал полное физическое удовлетворение.

У тому же Надин часто делала ему подарки — всякие дорогие безделушки. Он их немедленно продавал, а на вырученные деньги покупал кокаин.

Все устроилось как нельзя лучше. Хотя Лэнс понимал, что ходит по краю пропасти. Если Хильер пронюхает, что он спит с его женой, а она заподозрит в нем страсть к кокаину — все полетит к чертям!


— Джилли, ты брось мне заливать! — Макс был вне себя от злости. — Я видел, как ты у Харвудов таращилась на него, просто глаз не сводила! Надо быть слепым, чтобы этого не заметить. И каждый на том вечере понял все.

— Макс, что, собственно, случилось? С чего ты так бесишься?

— С чего бешусь? Да как только ты видишь своего бывшего любовника, ты вся загораешься! — Макс швырнул на кровать свой белый жилет. Он с трудом сдерживал ярость. — Интересно, когда мы с тобой спим, ты кому отдаешься — мне или ему?

— О чем ты, Макс?

— О, дьявол! Я уверен, что ты изменяешь мне с первого дня замужества!

— Можешь уверять себя в чем угодно! — Джилли возмущенно отвернулась от мужа. — Только выходила я замуж почему-то именно за тебя!

— Тогда тебе просто было удобней поступить так! — Макс в бешенстве швырнул на пол свои часы.

— Можно и поаккуратней, — спокойно сказала Джилли. — Знаешь, Макс, в один прекрасный день ты задохнешься в припадке дурацкой ревности. Я всего-навсего беседую с мужчиной, а ты впадаешь в дикую ярость! Так нельзя, дорогой.

Макс приблизил свое лицо к лицу Джилли и прошипел:

— Разговаривая с Джорданом Филлипсом, ты думаешь совсем не о том, о чем идет разговор. — Он стиснул лицо Джилли. — А теперь запомни хорошенько, моя дорогая жена, если я тебя с ним застукаю, пристрелю обоих, поняла?

— Поняла, — смиренно ответила Джилли, ноги у нее подгибались.

Джилли знала, что Макс способен на все.


— Но, Слоун, это же смешно: впервые приехать в Англию и ничего не увидеть.

Слоун удивленно уставилась на сына:

— Что еще за «Слоун»? Я тебе мама, а не Слоун.

— Это не современно, ма, и я уже не маленький, чтобы называть тебя «мама».

Джордан с трудом сдерживался, чтоб не расхохотаться.

— И давно ты решил стать современным?

Тревис посмотрел на мать снисходительно: вместо того чтобы отправиться осматривать Лондон, она…

— Ты думаешь, что сможешь уклониться от ответа?.. Почему мы никуда не можем пойти сегодня? Джордан не играет.

Джордан решил прийти Слоун на помощь.

— Тревис, мне кажется, что твоей маме нездоровится, ей не хочется гулять.

Он посмотрел на Слоун:

— Я правильно тебя понял?

— Я немножко устала — и все.

Но Тревис продолжал стоять на своем.

— Давайте хотя бы сходим к Букингемскому дворцу, это же совсем недалеко.

В самом деле, дворец находился почти рядом с той улицей, по которой они шли сейчас. Джордан вопросительно взглянул на Слоун.

— Я же вам сказала, что очень устала.

— Слоун, — Джордан был не на шутку встревожен, — ты чувствуешь себя так уже несколько недель. По-моему, надо показаться врачу.

— Со мной все в полном порядке! — запротестовала Слоун и, повернувшись к сыну, скомандовала: — Идем ко дворцу!

— Ура! — завопил Тревис в восторге, — может, мы посмотрим по пути и национальных гвардейцев?

— Нет, это в другой раз, — ответил за Слоун Джордан. И сразу ему почему-то вспомнился первый приезд в Англию с родителями. Его тогда поразила пышная церемония по случаю дня рождения королевы! Королева, сидя на лошади, принимала парад королевской гвардии. Перед ней проходили отряды — каждый со своим знаменем, в своей форме. И все салютовали королеве! Джордан помнил свои ощущения: он был потрясен; и на Тревиса зрелище должно произвести такое же впечатление. Если Слоун согласится, надо обязательно пойти на парад гвардии, если уж им посчастливилось приехать в Лондон в июне, ко дню рождения королевы.

Да, Слоун… иногда он ее просто не мог понять. Почему она так упорно сопротивляется прогулкам? Может, опять произошло что-то, о чем он не знает? Она в самом деле немножко не в себе. Вошла в роль суперженщины и несет свое бремя. Нет, ее снова что-то мучит. Разница в возрасте? Его прошлое?

— Что ты замолчал? — прервала его раздумья Слоун.

— Думаю, — Джордан взял Слоун под руку: они переходили оживленную Пикадилли.

— О чем же, если не секрет? — спросила Слоун. Они перешли улицу и направились к Букингемскому дворцу.

— Не о чем, а о ком. О тебе, конечно. Какая ты иногда упрямая и как с тобой трудно, — полушутливо ответил Джордан.

— А… Ну, мне с тобой не легче, — улыбнулась Слоун.

Тревис, как и следовало ожидать, пришел от дворца в восторг несмотря на запрещение полазить по чугунной решетке ворот. Целых двадцать минут он провел возле молчаливого гвардейца, прыгал вокруг него, кривлялся, отпускал всякие шуточки — проверял, на самом ли деле, как он слышал, гвардейцев ничто не может вывести из себя.

— Мне казалось, что ты лучше воспитан, Тревис, — урезонила его Слоун.

— Мама, могу я немножко побеситься! Ты хочешь, чтобы у меня была совершенно незапятнанная репутация? — Тревис, если хотел удивить взрослых, употреблял и «высокий стиль».

— Господи, мой сын способен святого вывести из себя, — вздохнула Слоун. — В школе все учителя от него стонут.

Джордан засмеялся.

— Смотри! — Он показал на часы. — Сейчас пятнадцать минут двенадцатого. Если мы немножко погуляем вокруг дворца — увидим смену гвардейского караула. Не возражаешь?

— Вот здорово! — вырвалось у Тревиса.

Слоун кивнула. Но без особой радости: у нее кружилась голова, и ей казалось, что в любую минуту она может потерять сознание.


— Нет, уж лучше я почитаю какую-нибудь газетку! — Слоун не выдержала и отложила роман, который взяла с собой в самолет. Несколько раз порывалась читать, но не выдерживала и десяти минут.

Джордан ухмыльнулся.

— Неужто так плохо?

— Ужасно! — Слоун сняла очки и положила их на книгу. — Это не художественная литература — и длинно, и неумно, пересказ никому не интересных фактов.

— А ты не слишком требовательна, дорогая?

— Джордан, плохая книга есть плохая книга, тут уж ничего не попишешь! — Она усмехнулась. — Адриена мне такую порку устроила бы за подобную стряпню.

Джордан слушал ее невнимательно. Его беспокоил ее внешний вид.

— Может, тебе не читать больше? Попробуй заснуть, нам еще так долго лететь.

— Да, ты прав, лучше поспать.

Джордан засуетился: он явно хотел сказать еще что-то, но колебался… Решившись, наконец произнес:

— Слоун, обещай, что как только мы вернемся домой, ты сразу обратишься к врачу.

— Джордан, но ведь ничего серьезного…

— Я должен быть в этом уверен.

— Джордан…

— Я хочу услышать от тебя обещание сходить к доктору.

Слоун собралась с духом.

— Хорошо, я сделаю, как ты хочешь. Для твоего спокойствия.

Слоун не сказала, что сама решила — еще до их поездки в — Лондон — побывать у врача.


Нью-Йорк, июль 1987

— Вы беременны.

— Этого не может быть, — вырвалось у Слоун.

— Извините, — врач улыбнулся, — я абсолютно в этом убежден. — Срок — около трех месяцев.

— Три месяца, — машинально повторила Слоун.

— Неужели вы не догадывались? — удивился врач.

Слоун покачала головой.

— Нет… Когда я сильно понервничаю, у меня часто бывают нарушения цикла месячных.

— Значит, вы в последнее время находитесь в стрессовой ситуации?

— Да, к сожалению.

— Понятно. — Врач покачал головой. — Стрессов вам сейчас надо избегать любой ценой. Не забывайте, что в следующем месяце вам исполнится тридцать шесть и прошло уже одиннадцать лет со времени первых родов.

— Я бы с удовольствием забыла и о том, и о другом, — проговорила Слоун.

— Разрешите закончить! — Врач был серьезен. — У вас повышено давление. Сами понимаете, что роды будут не такими легкими, как в двадцать пять лет. Есть опасность.

— А что опасно?

— Роды в таком возрасте. Труднее выносить ребенка. Обязательно соблюдайте щадящий режим.

— Уточните, что это значит.

— Меньше ездить, значительно меньше. Сократить время вашей работы. И как можно больше отдыхать! Короче, всячески заботиться о себе и ублажать его.

Слоун засмеялась.

— Я была бы не против ублажать себя и в обычном состоянии.

— Женщина в обычном состоянии и беременная женщина не одно и то же! — Врач взял бланк для рецептов. — Выпишу вам специальные витамины. Вы должны приходить ко мне раз в месяц до семимесячного срока, а потом — каждую неделю.

— Когда на ультразвук?

— Не раньше семи месяцев.

Слоун никак не могла прийти в себя от неожиданности. А то, что состояние ее здоровья представляло опасность и для нее, и для ребенка, пока мало тревожило Слоун.


Итак, декабрь. Ребенок должен появиться в декабре.

Просто не верится. Признаться, она даже не знала, хочет ли ребенка. Еще раз все сначала: пеленки, молочные зубы, поносы — неизбежные хлопоты и трудности, которые приходят с малышом.

С Тревисом и то было нелегко, а сейчас — в десять раз труднее.

Но Джордан хотел ребенка — Слоун это чувствовала.

«Щадящий режим». За девять лет своей писательской жизни она привыкла много ездить, ей нравились такие поездки, особенно теперь с Джорданом. А как же режим?..

Но Джордан хотел ребенка.

А она хотела быть с Джорданом, удержать его.


— Ты уверена? — Джордан во все глаза смотрел на Слоун, боясь поверить своему счастью.

— Абсолютно.

— А как ты себя чувствуешь? Я хочу сказать, там все в порядке?

— Доктор Хаксли сказал, что мой организм должен справиться с этой нагрузкой. Но нужно соблюдать щадящий режим.

— И когда?

— В декабре, как раз перед Рождеством. — Слоун помолчала, потом спросила: — Я обрадовала тебя, правда?

Джордан расплылся в счастливой улыбке.

— Господи, конечно, я счастлив безумно! — И бросился обнимать Слоун.

— Осторожно, раздавишь своего ребенка!


— И ты уверена, что хочешь этого? — Кейт сидела в своей излюбленной позе на краю стола.

Слоун устало улыбнулась.

— Да, Кейт, я в самом деле сейчас хочу ребенка. Ты ведь меня достаточно давно знаешь: я никогда не делаю того, чего не хочу.

— Это правда, хотя… в данном случае, мне кажется, что ты хочешь больше для Джордана, чем сама.

— Нет. Скажу тебе честно, сначала я действительно так думала. Но сейчас все по-другому. Ведь это ребенок Джордана, а я его люблю. И мое решение только подтверждает мою любовь. А потом… я вспоминаю, как приятно, когда по дому ползает и бегает кто-то на маленьких ножках.

Кейт от удивления подняла брови:

— В самом деле?

— Кейт, я люблю Тревиса. Но воспринимаю сына как бы вне связи с его отцом. Теперь — иначе. Семья — это когда любишь и ребенка, и отца.

— Есть семьи, где у любящих друг друга мужа и жены нет ребенка…

— Тогда какой смысл вообще заводить детей? Для продолжения рода? Неужели ты думаешь, что принимая решение родить, женщина руководствуется какими-то рациональными соображениями?

— Но у вас-то…

— Да, у нас это произошло, конечно, случайно. Я не думала об этом заранее.

— Надеюсь, еще подумаешь, — неуверенно протянула Кейт. — Пойми одно — надо твердо знать, что делаешь это с желанием.

— Ну конечно. Мы оба счастливы. Кейт, пожелай, чтобы так у нас оставалось всегда.

— Дорогая моя! — Кейт наконец рассмеялась. — С тех пор как я тебя знаю, все время держу кулаки сжатыми — знаешь, такая есть примета? Чтобы ты была счастлива.


Мартас-Винъярд, июль 1987

— Ну и список! — Слоун неумело попыталась скрыть свое неудовольствие. Она поставила чашку с кофе на стол и еще раз пробежала глазами огромный список приглашенных на свадьбу. — Скромное торжество называется, а гостей пятьсот человек.

— Это все мама. — Джордан пожал плечами: он тут ни при чем. — В округе она почти со всеми запросто, вот и наприглашала старых и новых друзей. А если уже записала — ты ее знаешь — нипочем не вычеркнет.

Слоун откинулась на спинку стула и расхохоталась.

— Здорово ты сказал — «ведь ты ее знаешь»! Будь я твоей матерью, Джордан, — никогда бы не сделала ничего подобного. И скажу тебе напрямик: или придется вычеркнуть большую часть из этого списка, или мы поедем в Нью-Йорк!

— Предоставляю тебе сказать об этом матери! — Джордан поднялся со стула. — А я пойду лучше взгляну на Леди Спейд.

— Спасибо! Как всегда черновую и трудную работу дают мне.

— Но ты здесь единственная, кто хочет маленькую и скромную свадьбу. Подозреваю, что тебе хотелось бы втихую забраться в Фенвей-Парк поздно вечерком — и там… выйти замуж.

— Но это же твоя мать! — пыталась урезонить Джордана Слоун.

— Но это твоя идея — идея незаметной свадьбы! — передразнил ее Джордан. — Ну-с, пошел проверить Леди Спейд.

— Ты так о ней беспокоишься?

— Да, очень. Она должна разродиться со дня на день. Это ее третья беременность: две были неудачными, надо сделать все, чтобы на этот раз прошло хорошо.

Слоун понимала Джордана. Леди Спейд, одна из его любимых лошадей, уже давно могла бы участвовать в игре. Но у нее прекрасная родословная, и сама она обладала великолепными данными — выиграла в свое время два дерби. Поэтому Джордан надеялся, что и ее потомство унаследует эти качества. Оставалась последняя попытка…

Слоун вернулась в мыслях к предстоящей свадьбе. Что поделаешь — всеми деньгами, предназначенными для торжества, по их общему решению, распоряжался Джордан, — пусть уж будет, как он решит…

— Ну, как она, Кэппи?

Конюх повернулся к Джордану:

— Немного нервничает, чувствует, что срок подходит.

Джорджан потрепал лошадь по шее.

— Доктор осматривал ее?

— Сегодня еще нет. Я звонил ему, скоро приедет. Задерживается — утренние роды в Лонгуорте.

Джордан недовольно сказал:

— Как только появится, дайте мне знать. Я должен с ним поговорить.

Посмотрел на лошадь: «Мы поможем тебе, Леди, не волнуйся».

— Она хорошо выглядит. Дай Бог, третья попытка будет удачной. Но вы здорово рискуете, сэр.

— Ты верно заметил, Кэппи. Но я всегда рискую. Кто не рискует, тот не выигрывает.


Слоун стояла перед старинным овальным зеркалом и пристально изучала свое отражение. Еще ничего не заметно, но ей видно то, чего не видят другие. Любая мать никогда не забывает, что переживала в такое время. Слоун вспомнила, как все было с Тревисом, как она вот так же стояла перед зеркалом в Чикаго, — правда, перед маленьким, на какое денег хватило. Только у портнихи могла разглядеть себя в полный рост. С мстительным удовлетворением следила, как становится все толще и толще: назло вертопраху — отцу ребенка. Слоун поправилась почти на шестнадцать килограммов! Теперь надо последить за весом, в ее нынешнем возрасте вернуть потом прежнюю фигуру значительно сложней. А сделать это необходимо! Конечно, сейчас Джордан говорит, что ему ужасно нравятся беременные женщины, но… если она останется дамой такого объема…

Слоун вспомнила, как почувствовала впервые толчки живого существа в своем лоне и первый страх за малыша во время жуткой ночной грозы. И всякие шуточки, которыми щедро осыпали ее друзья, — она действительно была «поперек себя шире», но это уже ближе к родам.

И роды — бр… Как орала и ругалась, пока ей не вкололи какую-то анестезию… В книжках пишут о родах то как о чуде, то как о кошмаре — ни то, ни другое: боль, а потом — облегченье.

Этот ребенок зачат в любви. Но нить, которая связала их с Джорданом, как говорится, до конца, не только самое крепкое, но и самое хрупкое.

Слоун стащила через голову ночную рубашку, снова погляделась в зеркало. Живот округлился, или ей так показалось? Может, она просто полнеет и незачем особо скрывать полноту?.. Но и подчеркивать нельзя — ей еще надо выйти замуж…

Замуж… Слоун реально смотрела на замужество — если не сказать, цинично. Как бы ни была она счастлива тогда в Онфлере, услышав предложение Джордана, сложности их отношений не уменьшатся, — скорее, наоборот, брак обострит их. Женитьба — важный шаг для Джордана, ему не просто далось такое решение. Слоун рада этому. Но это лишь первый шаг, один из многих по длинной — хорошо, если им удастся пройти ее вместе до конца, — дороге.


— Хорошо хоть дом просторный, — сказала Слоун Джордану, глядя в окно, гости уже начали понемногу собираться. — Ютиться в современных комнатенках, потом укладывать гостей на ночь в библиотеке — бр-р, это ужасно.

Джордан решил подразнить Слоун:

— Это еще что… Может случиться, что тебе надо будет разместить на ночь пятьсот человек.

— Нет, этого я себе не представляю — такого быть не может! Мы тогда отправим всех в гостиницу!

Когда Слоун приехала в Мунстоун в первый раз, она поняла, как Джордан дорожит этим уголком. Хорошо жить на виду у многих людей, зная, что всегда сможешь уединиться, забраться в глушь, в теплое гнездышко, где никто до тебя не доберется. Таким теплым гнездышком и был для Джордана Мунстоун.

— Слоун, а где кто-то из твоей родни? — без задней мысли спрашивал жених.

Слоун хотелось увильнуть от неприятного разговора, но, увы, вопрос этот рано или поздно всплывет. Джордан еще так мало знал о ней — о жизни Сэмми Дуглас в Чикаго.

— Отец плохо себя чувствует, боюсь, ему не выдержать поездки. А мама не оставит его одного, даже на два-три дня. — Слоун приложила к себе платье, повернулась к Джордану.

— Ну как?

— Ты мне безумно нравишься в этом платье. — Джордан продолжал свое: — А брат?

— Я не рассказывала тебе, Джорди, но… мы с ним очень далеки. Мне даже страшно подумать, что он приедет сюда! — Слоун стащила с себя платье. — Пойду приму душ.

— Составить тебе компанию? — Джордан словно не хотел замечать, как неприятен Слоун этот разговор.

— Джордан, не теперь. Если я не успею принять душ, мы опоздаем к праздничному ужину. Гости, думаю, не будут в восторге от этого. Поговорим позже.

Закрыв дверь ванной комнаты, Слоун расслабилась, улыбка мгновенно сползла с лица, и оно приняло озабоченное выражение.

Кейт как всегда права: придется все ему рассказать. Пусть лучше узнает о прошлом от нее самой, чем — на стороне. Родители вообще не знали, что Слоун выходит замуж, она ничего им не сказала, потому что не поддерживала с ними связи долгие годы. А если бы узнали — прилетели бы тотчас, Слоун не сомневалась в этом ни на минуту. «Я-то думала, что с прошлым покончено навсегда! Девять лет назад я приехала в Нью-Йорк, зачеркнув все, что было до этого. А приходится возвращаться! Господи, хоть бы в последний раз», — думала Слоун, стоя под душем.


Свадьбу решили праздновать в саду за домом: погода стояла чудесная! На официальной части присутствовали только самые близкие: родители Джордана, Карло и Габи да Тревис — с подушечкой, на которой лежали обручальные кольца.

Джордан облачился в синий костюм — пришлось пойти навстречу общепринятому правилу. Он и на собственную свадьбу явился бы в спортивной форме, если бы Слоун ему позволила.

Слоун выглядела принцессой из сказки, простенькое с виду белое платье, белая шляпка и нитка речного жемчуга на шее — подарок Джордана к свадьбе.

На огромной открытой веранде второго этажа молодые вновь скрепили свой союз клятвами, написав их собственноручно, — тексты частично придумали сами, а частично процитировали современных поэтов. Музыку подобрали тоже не традиционную, а современную: «Иди за мной» Джона Денвера, «История моей жизни» Нила Даймонда и прочее в том же роде. С веранды гости спустились в сад к накрытым столикам. Торжественно внесли огромный свадебный пирог, его украшали сахарные фигурки жениха и невесты на белоснежной лошади.

— Итак, ты решительная женщина и пошла до конца. — Кейт стояла рядом со Слоун, держа ее под руку. Они смотрели, как Джордан кружится в танце с Габи.

— До конца?

— Я говорю о твоем замужестве, дорогая моя. Ты мне столько раз говорила, что никогда не решишься…

— Ты мне все равно не верила, я же видела.

— Чтобы заставить женщину нарушить слово, нужен только подходящий мужчина.

Слоун смотрела на Джордана и думала: да, это ее выбор. Его сделала известная писательница Слоун Дрисколл. Сэмми Дуглас умерла еще раз. Интересно, а Джордан обратил бы внимание на девчонку, какой была она в молодые годы?


— Послушай, а тебе не кажется, что у нас теперь все по-другому… Не так, как раньше?

Джордан попытался заглянуть в глаза Слоун. Почему она спрашивает?

— Видишь ли, милая, все зависит от внутреннего состояния любящих. Любовь и секс — это не одно и тоже…

— Ммм-да… это интересно. Только поняла это довольно давно.

— А, ты хочешь чего-то новенького? — Джордан наклонился и поцеловал ее в губы.

Слоун обхватила его шею и вся будто открылась ему.

— Нет, лучше не бывает.

— А вдруг — бывает? Надо попробовать.

— Знаешь, я буду толстеть с каждым днем, и… нам придется иногда меняться местами.

— В этом что-то есть, мне кажется.

— Никогда не представляла тебя в пассивной роли.

— Бороться можно и снизу. И побеждать! — Джордан уже игриво покусывал шею, и грудь, и ушки Слоун.

— Каннибал! — шутливо вскрикнула Слоун, отбиваясь от настойчивых домогательств.

Снизу раздались громкие крики:

— Огонь! Огонь! Пожар!

Джордан, в чем мать родила, бросился к окну: о, Боже, зарево подбиралось к конюшням.

— Хлев горит, а там рожает Леди Спейд!

— О, Святая Дева!

Джордан судорожно натягивал на себя брюки, шнуровал ботинки, Слоун никак не могла в темноте попасть головой в ворот рубашки, рукой нащупывая платье. Джордан кинулся к двери.

— Я с тобой!

— Не сходи с ума! Ты что, забыла, что в положении?

— Ничего я не забыла! — Слоун побежала за Джорданом и догнала его уже внизу. — Я помогу тебе.

— Хорошо, помоги! Сделай для нас кофе. Мужчинам он скоро пригодится! — Джордану некогда было спорить.

Слоун бежала за ним.

— Ты что, считаешь, что я соглашусь торчать на кухне с каким-то кофе. А ты там рискуешь жизнью?!

Джордан бежал, Слоун с трудом поспевала за ним. Потеряла с ноги тапочек — отстала и подбежала к конюшне чуть позже. То, что она увидела, ужасало: все помещение было в огне. Лошадей успели вывести, но не всех. Джордан и Кэппи разматывали огромный шланг.

— Ты вызвал пожарную команду?

— Да! — Кэппи старался перекричать голоса людей, ржанье лошадей и рев огня. — Они, наверное, в пути.

— Всех лошадей вывели?

— Шестерых жеребцов не хватает.

— Где Леди Спейд?

— До нее невозможно добраться, сэр, — ответил один из конюхов, который вел в поводу еще двух лошадей. — Огонь повсюду, а в той части конюшни, где кобыла, — там просто ад!

Ни Слоун, ни Кэппи не удержали Джордана, он бросился в самое пекло и исчез в пламени.

— Джордан!!! — Слоун рванулась за ним, но ее остановил Кэппи.

— Куда? Джордана все равно не удержать. Слоун, послушайте, вы ведь знаете, как он привязан к своей любимице. С ним ничего не случится, он достаточно осторожен… успокойтесь…

Тем временем Джордан пробирался внутри пылавшей конюшни. Вокруг трещало, падали горящие доски, по стенам змеились языки пламени. В шуме и треске Джордан различал отчаянное ржание Леди Спейд. Прямо перёд ним упало, загородив ему дорогу, горящее бревно, — взметнулось пламя, чуть не опалив ему лицо. Осторожно убрав с дороги препятствие, Джордан упорно двигался дальше. Наконец добрался до стойла, толкнул дверь. Понял, что замок заклинило. В ярости крутил и дергал ручку, но дверь не поддавалась. Разбежавшись, Джордан вышиб дверь ногой — и как раз вовремя: горящий потолок навис над стойлом.

Джордан схватил обезумевшую от страха лошадь за повод и, накинув на спину подвернувшееся старое одеяло, вывел ее из стойла. Но как одолеть обратный путь? Джордан сообразил, что надо прикрыть лошади глаза. Чем? А, большой носовой платок оказался в кармане. Человек и животное осторожно двинулись к выходу. Два шага, еще два… Джордан никогда не замечал эти несколько метров — от входа до стойла, теперь ему казалось, что дорога бесконечна. Снова перед ними упало огромное горящее бревно — Джордан сорвал с Леди Спейд одеяло, попробовал прикрыть им костер под ногами. Это было последнее, что он помнил… Да еще промелькнула мысль, что скоро он станет отцом…

Слоун с ужасом смотрела на конюшню, объятую пламенем, она беззвучно молилась: только бы Джордан остался жив. Сердце, казалось, вот-вот выскочит из груди, в ушах барабанным боем стучала кровь.

«Господи, сделай так, чтобы все кончилось благополучно, он должен жить».

Три пожарные машины с воем ворвались во двор. Пожарные прыгали на ходу.

— Там человек! — крикнул Кэппи.

И тут все увидели Джордана, который выходил из конюшни и вел за собой лошадь. Слоун, а за ней Кэппи бросились к нему.

— Джордан! Жив, слава Богу!

— Сам с трудом верю, что вышел живым из этого пекла.

— Джордан, — позвал Кэппи, — посмотри-ка сюда.

Слоун и Джордан обернулись. Кобыла лежала на земле, Кэппи ходил вокруг нее.

— Боюсь, Джордан, она не сможет родить. Она здорово пострадала от огня. Вон какие ожоги.

— Ее задело горящим бревном.

— И ноги, наверно, сломаны. Не представляю себе, как ты выбрался и ее вывел оттуда…

— Я терял сознание… Так ты считаешь, придется ее пристрелить?

Кэппи утвердительно кивнул.

— Кэппи, — Джордан говорил почти шепотом, — я не смогу этого сделать, не смогу…

— Ты обязан избавить ее от мучений! Посмотри, как она страдает, Джордан!

— Но хоть какая-то надежда…

— Никакой. Любой ветеринар подтвердит. Кстати, наш уже должен быть с минуты на минуту, но и он скажет то же самое.

— А жеребенок?

— Может, если ветеринар приедет вовремя…

Молчание.

— Ну, — решительно сказал Джордан, — если уж я теряю Леди Спейд, то… попытаюсь спасти жеребенка. Принеси мне нужные инструменты и дробовик.

Слоун смотрела на него с ужасом.

— Дробовик, — произнесла она машинально.

— Да, я сделаю это сам, — мрачно отозвался Джордан.

— Но, Джорди…

— Ты слышала, что сказал Кэппи? Она уже не встанет. Я сделаю это и спасу жеребенка.

Молоденький конюх быстро вернулся, неся все, о чем его просили. Слоун встала позади Кэппи, чтобы не видеть ни Джордана, ни Леди Спейд. Она открыла глаза только после того, как услышала звук короткого выстрела, — Джордан уже протягивал ружье конюху. Потом Слоун увидела, как Джордан открыл ящичек с медицинскими инструментами, и услышала:

— Большой нож. Дайте же мне большой нож!

Со стороны картина казалась фантастической: мокрые волосы падали Джордану на грязное лицо, казавшееся багровым в отсвете пламени, в руках — нож. Руки действуют четко и спокойно — хотя Слоун понимает, что сейчас происходит в душе Джордана… Боже! Да ее вывернет в тот миг, когда Джордан вспорет кобыле живот! Но Слоун превозмогла себя, осталась на месте: вдруг понадобится ее помощь. Слоун взглянула на Джордана — по лицу его текли капли — слез? пота? Раньше Слоун никогда не видела Джордана плачущим. Она поняла, как дороги Джордану и эта лошадь, и ее жеребенок. В какой-то мере от них зависело будущее Мунстоуна и карьера самого Джордана.

Джордан сумел-таки вытащить жеребенка из чрева матери, освободил от покрывавшей его пленки. Жеребенок, казалось, не дышал. Джордан пытался оживить его.

— Ну, дыши, дыши, — шептал он, — прошу тебя, живи, живи…

И жеребенок задвигался, поднялся на своих дрожащих ножках.

Джордан заплакал, закрыв лицо грязными ладонями.


Причиной пожара стала неосторожность конюха: наверно, забыл погасить сигарету.

Так Джордан думал сначала.

Но на следующий день, когда они с Кэппи опросили всех конюхов и слуг в Мунстоуне, выяснилось, что ни один из них на работе не курит: этот пункт специально оговаривался в контракте. Значит, причина иная.

— Кэппи, ты ожидал чего-то другого? Кто скажет правду, если это грозит потерей и работы и репутации?

— Это так. Но причина, повторяю, не в небрежности.

— Можно, мистер Филлипс? — в дверях конторы стоял молодой парень, неуверенно переминаясь с ноги на ногу.

— Чего ты там стоишь, — дружелюбно отозвался Кэппи, — проходи, Данни Тайлор.

— Ты хочешь что-то сказать, Данни?

— Да, сэр. Вы знаете, я видел, как один парень выходил из конюшни ночью… Не уверен, что он курил, но…

— Кто?

— Я не знаю, он новенький здесь.

— Что еще за новенький? — Джордан был удивлен.

— Только-только начал работать.

Кэппи покачал головой:

— В этом году я никого на работу не принимал.


Бостон, сентябрь 1987

Гамильтон — небольшой городок в штате Массачусетс. Расположен в двадцати пяти милях северней Бостона. Места тут чудесные: океан рядом, зеленые холмы, сосновые леса, в которых прячутся красивые усадьбы. В округе немало ферм и совсем нет промышленных предприятий. По утрам можно видеть вереницу машин и автобусов, мчащихся в Бостон, — люди едут на 470 службу, делать свой бизнес. В городском парке красуется статуя генерала Джорджа Паттона — героя войны, из рода основателей города.

Здесь, в Гамильтоне, находился «Миопия Поло-клуб». Его создали бостонские спортсмены, а в 1888 году команда города сыграла свой первый настоящий матч против игроков из Дадхема — «Дадхем Кантри-клуб».

Слоун шла по тому самому полю, где некогда разыгралось это знаменитое сражение, и представляла, как столетие назад прибывали сюда в элегантных экипажах бостонцы со своими разодетыми в пух и прах женами, прятавшимися от солнца под разноцветными зонтиками. С тех пор и моды изменились, и способ передвижения давно стал иным, но особая элегантность в этой части штата Массачусетс передавалась из поколения в поколение.

Слоун увидела Джордана, тот уже сидел на лошади.

— Как хорошо, что ты пришла! Я не ожидал увидеть тебя здесь так рано. Твое интервью отменили?

— Увы, уже в третий раз. Там авария — самолет разбился в аэропорту Логана. Сегодня все репортажи и статьи — об этом печальном событии: не до меня…

— Ну, насколько я помню, и твое предыдущее интервью соседствовало с не менее грустными публикациями.

— Конечно, грустно, когда рядом с писательским помещают интервью с игроком в бейсбол. — Слоун до сих пор считала унизительным такое соседство.

Джордан засмеялся:

— Да уж, соседство пострашнее любых аварий и убийств!

— Пострашнее! Чуть не разнесла их дурацкую газету, когда увидела.

— Я тебе очень признателен, что все же ты этого не сделала. Ну, дорогая, мне пора. Поговорим после, ладно?

— О да, я всегда уступаю место поло. Наш медовый месяц, как я понимаю, кончился?

— Ненадолго! — Джордан ловко выхватил у грума клюшку. — После матча он опять наступит, не расстраивайся.

Слоун только головой покачала в ответ. По его тону никогда не догадаешься, важная сегодня игра или не очень. Для Джордана, похоже, все матчи были важными, и говорил он о каждом так серьезно, что порой ее даже смех разбирал.

Большинство игроков принадлежали к семьям, где традиция игры в поло и приверженность к клубу «Миопия» переходила по наследству вместе со всем прочим. Здесь были Литтлы, Фаусетты, Дэниэллы, Карпентеры, Макгоуаны и Сноу. И Джордан не раз говорил ей, что мечтает основать семейную команду. Ну что ж… Джордан играет так мощно и красиво, что мог бы вполне создать свою школу, а ученики будут — Тревис и… малыш, который у них вырастет. Слоун невольно коснулась живота. Если бы год назад кто-нибудь сказал, что у нее будет второй ребенок, она бы только рассмеялась. Да и насчет замужества была настроена скептически. Но это случилось! И теперь она верила, что в жизни все возможно…


— Меня не волнует, сколько сейчас времени на Западном побережье! — орал в трубку Гевин Хильер. — Немедленно позовите к телефону этого ублюдка, из-под земли достаньте! Тащите из постели, откуда угодно, и немедленно звоните мне! — Хильер швырнул трубку.

— Какие-то неприятности, Гевин? — Надин подняла брови.

— Некомпетентность всегда оборачивается неприятностями, — сказал он, усаживаясь завтракать. — Иногда мне кажется, что каждую мелочь я должен сделать сам, и только тогда все будет в порядке. — Гевин, пытаясь унять раздражение, все накладывал себе в тарелку салат и не мог остановиться.

— Я всегда думала, что ты именно так и поступаешь! — Надин кокетливо улыбнулась и налила себе апельсинового сока.

Гевин пропустил шпильку мимо ушей: он думал о делах и ел молча. Надин украдкой наблюдала за мужем. Она чувствовала, что в империи Хильера происходит что-то неприятное, но пока он сам в это ее не посвятит, соваться с расспросами не стоит.

Да… он явно чем-то встревожен. Раньше любые неудачи и поражения встречал, не моргнув глазом. Что бы ни случалось — с него, как с гуся вода. Надин раз и навсегда поверила, что Гевину все нипочем, теперь он явно не в себе.

С трудом могла себе представить, что может как-то измениться, тем более рухнуть, ее хорошо налаженная жизнь. Вообразить себя на месте «обычной» женщины, «обычной» жены — нет! Без мехов и драгоценностей, без слуг, путешествий и многозвездочных отелей, без дорогих ресторанов?! Это невозможно, просто невозможно!


Первое, что увидел Джордан, въехав на территорию клуба, — были две полицейские машины, припаркованные прямо у входа.

— Какого дьявола? — Свой вопрос Джордан адресовал томящимся у входа членам клуба.

Открыв дверцу, он помог выйти из машины Слоун.

Слоун тоже встревожилась — что случилось?

— Раньше полиция никогда сюда не совала носа, что бы ни произошло, — раздраженно заметил Джордан.

В самом деле, за последний год на игровых полях было столько несчастных случаев, что сразу и не припомнишь. Но полиция… совсем другое дело. Игра в поло, хоть и полна неожиданностей и опасностей, всегда оставалась игрой для истинных джентльменов.

— Какой-то маньяк проник на ферму Силвер-Лиф, — услышала Слоун слова Лэнса, — и в результате две лошади Хильера покалечены. Тяжкие травмы. Лошадей придется пристрелить.

— Как это произошло? — У Джордана дрогнул голос.

Лэнс поморщился.

— Какая-то сволочь засунула палку в прямую кишку лошади. Ветеринар подозревает, что это ручка веника. У одной лошади все кишки разворочены, у другой… тоже травмы. Ясно, лошади не выживут.

— Какой подонок мог такое сотворить? — Джордан все еще не верил Лэнсу. — Человек, который ухаживает за лошадьми, никогда не сделает ничего подобного. Если у него, конечно, крыша не поехала.

— Знаешь, кто хочет, всегда найдет нужную сволочь.

Слоун вообще чувствовала себя сегодня неважно, а от таких разговоров — и подавно.

— Кого-то подозревают?

Лэнс махнул рукой.

— Пока нет, но полицейские, видишь, приехали. Хотят поговорить с каждым, кто имеет отношение к поло.

— А где Хильер? Он уже знает?..

— Пока нет! — Лэнс, как видно, был осведомлен обо всем. — Ему звонили, но в отеле его нет. Я говорил с Надин… с миссис Хильер — с час назад. Она сказала, что Гевин недавно ушел.

Слоун перевела взгляд с Лэнса на Джордана: тот, конечно, догадался, зачем на самом деле звонил Лэнс Надин Хильер.

Но Джордан ничем не выдал своих догадок.

— В таком случае он скоро должен здесь быть! — Джордан огляделся.

— Надо связаться со страховой компанией.

Слоун удивилась:

— Лошади застрахованы?

— Конечно! — Джордан сказал об этом, как о само собой разумеющемся факте. — Животные, которых разводят для Хильера, — очень дорогие. Некоторых привезли прямо из аргентинской пампы. Он заплатил за них пятьдесят тысяч долларов. Можно ни на минуту не сомневаться, что Хильер застраховал их — причем, на огромную сумму.

— Да, он не из тех, кто потеряет вложенные деньги! — Похоже, Лэнс разделял антипатию Джордана к человеку, на которого они оба работали.

Не успели вспомнить, а он тут как тут. Словно чертик из табакерки выпрыгнул, — пробормотал Джордан.

Почему он согласился играть за его команду «Достойных», хотя давно знал цену этому человеку, не скрывал, что ему глубоко противно отношение Хильера к животным и людям? Конечно, не деньги ему были нужны, размышляла Слоун. Тут были какие-то свои причины, до которых она не могла докопаться.

Хильер вышел из машины — к нему подскочили полицейские. Слоун не слышала, о чем шел разговор. Было заметно, что Хильер очень расстроен. Не ошибаются ли Джордан и Лэнс?

— Прибыл, — мрачно отметил Лэнс. — Выглядит неважнецки.

— Чего ты ждал? Больше всего на свете Хильер не любит что-то терять.

Хильер подошел наконец и к группе «своих» игроков.

— Как это могло произойти? Неужели нельзя было поставить около конюшен охрану?

— Гевин, ты же понимаешь, невозможно обеспечить охрану лошадям на все двадцать четыре часа в сутки, — ответил за всех Джордан. — Да и кто мог знать, что такое приключится?

— Они ответят за моих лошадей! — Гевин озирался, словно ища виноватого.

— Что сказала полиция? — Джордан хотел сбить тон разговора.

— Пока ничего. Никаких следов, никаких подозрений. — Хильер обращался как будто только к Джордану. — Ты-то хоть можешь объяснить мне, что все это значит?! Страховая компания вообще отказалась платить, прежде чем не проведет свое расследование, а на это уйдут месяцы, черт побери!

«Да, — подумала Слоун, — его действительно интересуют только деньги».


Двое уже встречались в этом бостонском кабачке. И решили выбрать для очередного свидания то же место, хотя это и было против их правил. Но они торопились — потому рискнули, и отлично: знакомых не оказалось.

— Деньги здесь. — Снова появился коричневый конверт. Получивший его заглянул внутрь: деньги там. — Здесь все.

— Да, я вижу. — Убрал конверт в карман. Помолчав, спросил: — А когда все кончится?

Ответ был лаконичен:

— Когда я скажу «все» — тогда «все» и кончится.


Наблюдая за игрой Джордана и всей его команды, Слоун пришла к выводу, что события последних дней усилили агрессивность игроков, жесткость и грубость игры. При каждом столкновении Джордана с противником у Слоун душа уходила в пятки. И когда только она вздохнет спокойно?

И сама себе отвечала: «Никогда». Приходилось смиряться с тем, что человек, которого она любит, за которого вышла замуж, почти ежедневно подвергает себя опасности. Но эта опасность — неотъемлемая часть его жизни, и поэтому остается только взять себя в руки и смириться.

В нескольких метрах от Слоун располагались Макс и Джилли Кенион, а рядом с ними английская пара — Уильям Спенсер-Уайт, спонсор команды Макса, и его жена. Леди Маргарет поражала элегантностью своего простого, но безупречного светло-серого костюма. Дамы являли собой разительный контраст: у одной ярко-рыжие волосы и крупные драгоценности, у другой — единственная нитка жемчуга; вызывающее «мини» у Джилли и темная элегантная шляпка у леди Маргарет. Женщины отличались, наверное, не только разными вкусами сидя рядом, они за все время едва обменялись двумя-тремя словами. Зато их мужья весьма активно обсуждали игру и вообще проблемы конного поло.

И зачем только Макс притащил ее сюда? — бесилась Джилли. Он прекрасно знает, как противна ей роль благовоспитанной супруги. Ей нужно совсем другое — общество молодых мужчин, которые бы восхищались ею, домогались ее. Это в конце концов не только ее потребность, но и право. Неужто Макс всерьез полагает, что если вот так будет таскать ее повсюду за собой, то она ни на кого и не посмотрит?

Джилли видела, как играет Джордан. Дура, упустила его, прогнала! Лучший секс-партнер, который у нее был. Лучший! И больше, намного больше, чем секс-партнер. То, что у них происходило, осталось самым прекрасным ее воспоминанием. Какая дура: позволить ему уйти! Непоправимая ошибка!


— Что они здесь делают? — неприязненно спросил Джордан в перерыве у Слоун.

— Кто? — Слоун притворилась, что не поняла вопроса.

— Джилли и Макс! — Джордан показал рукой в их сторону. — Зачем они тут?

— Понятия не имею, я их даже не заметила. А ты удивляешься? Мы же с ними периодически пересекаемся. — Про себя добавила: «К сожалению».

Джордан снял шлем.

— Его команда вообще не играет. Да и Кенион не из тех, кто помчится на край света смотреть игру даже своей команды. — Джордан вытер лицо и шею мокрым полотенцем. — Нет, есть какие-то важные причины, почему он здесь.

— Какие, например? — Слоун подала Джордану стакан с водой.

— Хотел бы я это знать! — вздохнул Джордан. Он немного лукавил: у него были подозрения насчет Макса, но до тех пор, пока он не удостоверится, что они верны, он не хотел никому ничего говорить, даже Слоун. Надо иметь веские доказательства причастности Макса Кениона к событиям прошедшей ночи…


Сидней, сентябрь 1987

— Честное слово, папа, чем стаж моего замужества больше, тем ясней я понимаю, что наше супружество с Максвеллом — какая-то дурная шутка, страшный сон, — рассказывая отцу о своих жизненных проблемах, Джилли нервно покручивала на пальце кольцо с крупным бриллиантом.

Джилли и Джон Флеминг завтракали в уютном пригородном ресторанчике в местечке Глиби. Старинную церквушку поговаривали, что ей около ста лет, — реконструировали и превратили в ресторан — с баром на месте бывшего алтаря.

Флеминг, откинувшись в кресле, слушал Джилли, испытующе глядя на дочь. Ему далеко за пятьдесят, он полноват, но еще весьма привлекателен… Да, Джилли стала очень красивой женщиной. Вылитая мать, — понятно, почему он, Джон, так привязан к своей девочке. Ее мать он любил безумно, и пока та была жива, ни разу не посмотрел ни на одну женщину. Встретил Сару и понял, что дни его холостяцкой жизни сочтены. К сожалению, их счастье длилось недолго… Никто поюм не смог хоть в какой-то степени ее заменить, ни с кем не нашел он нового счастья. Сейчас Сара воскресла в его сознании, и ее облик вызывал боль в сердце.

Джон глубоко вздохнул.

— Макс любит тебя, Джилли.

— Любит? — Джилли нервно рассмеялась. — Что это за любовь, папа? Какая-то болезненная одержимость. Ты не видишь его изо дня в день и даже представить себе не можешь, на кого он иной раз бывает похож.

— Ну, он ревнив, — Флеминг пытался защитить Макса, — но в этом нет ничего особенного.

— Ты тоже был ревнивый, когда жил с мамой? — спросила Джилли.

Джон печально улыбнулся.

— Дорогая, я был готов убить на месте всякого, кто посмотрит на нее… как-то не так, — честно признался отец. — Скажу тебе по секрету, из-за этого у меня возникало много неприятностей.

— Но я просто боюсь… я боюсь агрессивности Макса… Он иногда впадает в безумие.

— Джиллиан, признайся, ты сама во многом виновата.

Джилли пришла в негодование и даже не стала возражать отцу.

— Папа, что ты говоришь?! Я ведь твоя дочь!

— Ты не только моя дочь, но и жена Макса, — спокойно возразил Джон, закуривая сигару. — Насколько я знаю, ты не всегда вела себя… как верная жена.

— Что ты, папа, знаешь об этом?

— Конкретно ничего, но мои друзья не раз говорили о твоем вызывающем поведении. Джиллиан, ты замужняя женщина. Джордан Филлипс — женатый человек.

— Я любила Джордана задолго до того, как каждый из нас обзавелся другой семьей. И люблю его до сих пор.

— Но ты теперь замужем за Максом.

— Я думаю о разводе. Это вполне серьезно.

— Джиллиан, не делай глупостей, — мягко сказал Джон.

Но Джилли продолжала напористо:

— Я сделала большую глупость, папа, — вышла за Макса. У меня был шанс стать счастливой — и я его упустила. — Про себя Джилли добавила: «Но без борьбы я не уступлю! Мы еще поборемся!»

Джилли очень хотела встретиться с отцом, по душам с ним поговорить, почувствовать, что кто-то о ней беспокоится, за нее болеет. Но даже отец не поверит, если рассказать о Максе все, — чем он грозил и на что способен…


Макс Кенион пребывал в мрачном расположении духа. Проклятущая Джилли! Женушка вечно выводит его из себя! Как будто и не видит мужа, не понимает, что с ним происходит, когда она пялится на другого мужчину. Сегодня весь матч глаз не отвела от Филлипса, — так и следила за ним — и на поле, и когда к жене подъезжал. Ей и в голову не приходит, как она унижает его на людях!

Макс сел за руль, повернул ключ зажигания.

Все, хватит, больше он терпеть не намерен! Джилли — его жена, и он заставит ее вести себя порядочно. Прекратит ее заигрывания с кем попало. Он заставит ее выкинуть Джордана из головы!

Джилли нужно преподать урок… Она его получит. Они оба получат.


Сан-Антонио, сентябрь 1987

Гевин Хильер держал себя в руках. Его затруднения не должны отражаться на лице. Окружающим он не даст позлорадствовать. Направляясь в Сан-Антонио из аэропорта в своем черном лимузине, Хильер предавался невеселым размышлениям. Раскрыл коричневый кожаный кейс, лежавший на коленях, с такой осторожностью, словно внутри находилось радиоактивное вещество. Еще раз просмотрел бумаги и решил, что дела не так уж и безнадежны, могло быть и хуже.

Да, дела компании идут по нисходящей. Срочно нужны деньги, чтобы покрыть убытки, — и большие деньги. Где их взять? На влиятельные банки рассчитывать не приходится, обращаться туда сейчас бесполезно. Вкладывать деньги в акции, которые не дадут высокий дивиденд, — дело рискованное. Проклятье! Как его подвели эти идиоты — компаньоны. И кредит поставили под вопрос… Да что теперь говорить…

В то время как Хильер размышлял о непростой ситуации, в которой он оказался, его жена обдумывала свои проблемы.

Опустив ветровое стекло, Надин рассеянно смотрела на проносившиеся мимо машины, дома, людей. Настроение — безрадостное. Несмотря на все усилия, которые она прилагала, — пластические операции, массажи, наряды и прочее, — Надин чувствовала себя как уже немолодая женщина, которой нужно удержать явно теряющего пыл молодого любовника. Такова, увы, горькая правда. Лэнс никогда не видел в их отношениях ничего иного, кроме секса, а в последнее время и секс (именно с ней!) перестает его интересовать. Она готова встречаться с Лэнсом, когда угодно, идти на любой риск, но он… все чаще ссылался на какие-то препятствия, неблагоприятные обстоятельства. Надин поняла, что Лэнс избегает ее. Когда они все же встречались, все происходило не так, как раньше. Лэнс, правда, получал свое, а на ее запросы ему наплевать.

Надин искоса взглянула на озабоченного Гевина — что ж, у нее проблемы не менее сложные.


Джилли не хотела уезжать из Австралии. Надо еще немного побыть в Сиднее, обдумать свое положение и решить, как поступить завтра. Но Макс настаивал, он ей не доверял. И в лучшие дни он был человеком нелегким — требовательным, без чувства юмора, а теперь все возрастающая ревность делала их жизнь просто невыносимой.

Макс разговаривал с носильщиком, развозившим багаж. Джилли ненавидела толпу, особенно в аэропортах, — суета пассажиров, толкотня — все приводило Джилли во взвинченное состояние, еще и капризы Макса; ей казалось, что она сходит с ума.


Лэнс привалился к изгороди ипподрома и смотрел на резвящихся лошадей. «Как красиво, — думал Лэнс. — И просто. Люди борются за место под солнцем, делают все возможное и невозможное, чтобы выжить, а тут все естественно и просто. Животные едят, пьют, спариваются. И никаких глупостей, никаких любовей. Как здорово!»

Уже год как от него ушла Паула. А Лэнс по-прежнему был влюблен в женщину, которая бросила его, и ничего, ну ничего не мог с собой поделать. Что же это за мука такая?! Почему он не способен по-настоящему увлечься, к примеру, той же Надин Хильер.

«Господи, умереть бы, что ли?» — подумал Лэнс с отчаянием.


Слоун жалела, что приехала в Сидней. Голова у нее заболела еще в самолете. А уже в номере гостиницы, когда она принялась распаковывать вещи, накатил такой приступ тошноты, что пришлось прилечь. Да, зря не послушалась Джордана и не осталась дома. Терпеть все тяготы переезда ради каких-то трех дней не стоило. О Тревисе она, правда, не беспокоилась — сын уже не так скучает по ней, как прежде, у него появилась своя жизнь, свой круг друзей, свои интересы. «Мой малыш вырос, — подумала Слоун со смешанным чувством грусти и гордости. — А тебе, дорогая, предстоит все начинать сначала: новый муж, маленький ребенок. Не сошла ли я с ума?» Что ж, вполне возможно… Способна ли она вообще на всепоглощающую материнскую любовь? Вспомнился вдруг такой случай: Тревису пять лет. Она пишет — и так увлеклась работой, что забыла вынуть малыша из ванной. Кончилось тем, что ребенок стал орать истошным голосом — только тогда она вспомнила о нем. Боже, Тревис просидел в ванне несколько часов!.. Чего только не пережито с Тревисом: бессонные ночи, кормление грудью, поносы, зубки, потом — школа, уроки. И теперь все начнется сначала!

В замке тихонько поворачивался ключ — поток воспоминаний прервался. Открылась входная дверь, затем скрипнула в соседней комнате — на пороге спальни возник Джордан.

— Я думала, ты на тренировке.

Джордан подошел к ней, нежно поцеловал.

— Увы, всю ночь шел дождь, играть пока нельзя. Как ты себя чувствуешь?

Слоун с неохотой ответила:

— Ничего, только тошнит немножко.

— У тебя шесть месяцев, разве токсикоз не проходит после первых недель?

— Иногда проходит, иногда нет. Мою бедную маму тошнило все девять месяцев.

Джордан посмотрел на нее с удивлением.

— Вот это сюрприз!

— Что ты имеешь в виду?

— То, что ты сказала! Ты ведь впервые заговорила о своей семье.

Слоун пожала плечами.

— Когда мать носила меня, ее рвало почти каждое утро. Ты считаешь, что это имеет какое-то значение?

Джордан плюхнулся в кресло, положив ногу на ногу, руки забросил за голову.

— Для меня, дорогая, все имеет большое значение, — потягиваясь, произнес Джордан, — потому что я ничего не знаю о твоей семье. Ты не рассказывала мне ничего о своем детстве, ни одной даже крохотной — забавной или грустной истории о том, как ты жила в Чикаго…

Слоун наклонилась над чемоданом.

— К сожалению, не могу вспомнить ничего забавного.

— Ну, хорошо, в твоем детстве не было ничего доброго, веселого. Неужто все было настолько мрачно и печально, что тебе вообще не хочется ничего вспомнить?

Глаза их встретились.

— А тебя это так интересует? — как можно равнодушнее спросила Слоун, снова взявшись за раскладывание вещей.

— Мне хочется понять! — Джордан искренне недоумевал: что могло быть такого ужасного в детстве Слоун, что ей и сейчас не хочется о нем говорить?


Надин выпорхнула из взятого напрокат «БМВ» и стояла, опершись на крыло машины. Гевин подошел к ней, поздоровался — они сегодня еще не виделись.

— Этот матч аннулируют, — сказала Надин.

— А тебе-то что?

Она обиженно посмотрела на Гевина. Не впервые Гевин своей резкостью заставляет ее замолчать. Но сейчас она особенно ясно почувствовала — у них нет и не будет ничего общего. Какие они муж и жена? Потому ее всегда и тянуло к другим мужчинам — она просто не нужна Гевину.

Его страсть — деньги, власть, все атрибуты богатства и преуспевания: дома, машины, яхты, породистые лошади, игроки в поло. Может быть, женщинам в этом ряду места нет. Может быть — уже нет? Ей-то, во всяком случае, — точно.


— Что тут нужно этим птичкам? — спросила Слоун.

С Дасти они наблюдали с нижней трибуны, как два вертолета низко кружат над полем. Игроки уже собрались на поле и ожидали, когда конюхи выведут лошадей.

— Они сушат поле, — объяснила Дасти. — Дорогостоящее удовольствие, но что поделаешь.

— Мне кажется, что вот-вот свалятся, — громко сказала Слоун.

— Не волнуйся, летчики знают свое дело.

— Надеюсь…

— Дасти внимательно посмотрела на Слоун.

— С Джорданом все будет в порядке. Он выходил на это поле уже несколько раз. А вообще-то случались условия и похуже. Ты и представить себе не можешь, какие.

— Очень даже представляю, — с горестью ответила Слоун. — Не раз воображала себе картины — как он падает на траву, как не может справиться с лошадью…

— Хватит, Слоун! — Дасти дотронулась до ее руки. — Остановись. Я хочу кое-что сказать тебе. Моя мать почти всегда ездила с отцом и в результате вконец измотала нервы. Отец падал — несколько раз в году — на нем живого места не было. И у мамы здоровье с каждой его травмой ухудшалось. Как только он падал, с ней начиналась истерика. Прямо на стадионе. После сердечного приступа врач посоветовал ей больше не ездить с мужем на игры.

Слоун резко повернулась к Дасти.

— И она больше не ходила на матчи?

— Нет, она поняла, что так лучше для них обоих.

— Она не любила поло?

— Она не любила риск, без которого немыслима эта игра.

«Как я ее понимаю», — подумала Слоун.

— Пойми, Дасти, — продолжала она, — сегодня риск все увеличивается. Все эти несчастные случаи… Без них уже не обходится ни одна игра. Словно четыре коня из Апокалипсиса вышли на поле. Смерть и несчастья скачут за игроками по пятам — кто остановит эту дьявольскую скачку?


Игра прошла в хорошем темпе и даже довольно успешно: команда Джордана выиграла с преимуществом в один гол. Победу отмечали в ресторане, а потом Джордан и Слоун шли домой пешком — при лунном свете.

— Ты такая молчаливая сегодня весь вечер, — сказал Джордан. — Плохо себя чувствуешь?

Слоун удивленно взглянула на него.

— Почему ты так думаешь?

— Ты очень бледная, на себя не похожа. Я волнуюсь.

— Да нет, чувствую я себя довольно прилично.

Джордан осторожно взял Слоун за руки, привлек к себе и нежно поцеловал в лоб.

— Извини меня, дорогая.


— Ты что, считаешь, что меня пора отправлять в санаторий для беременных? — спросила Слоун, водя кончиком пальца по груди Джордана.

Он улыбнулся в темноте.

— Тебя это волнует, глупенькая? Или хочешь что-то выудить из моего ответа? Иногда, дорогая, я просто теряюсь в догадках — чего ты от меня ждешь, чего тебе хотелось бы.

Слоун приподнялась на локте:

— Ты считаешь меня такой коварной, но почему?

— Потому что… Ладно, скажу… Мне часто кажется, что существенная часть твоей жизни закрыта от меня. И не только от меня — от всех.

— Это из-за того, что я не хочу рассказывать о своем детстве?

— Да нет, это частность…

— Джорди, в моем детстве не было ничего такого, о чем интересно рассказать. Поверь мне. Я радуюсь, что почти не помню того времени. Скажу тебе больше: я потратила годы, чтобы забыть ту часть моей жизни.

— Но, Слоун, даже несчастливое детство порой оставляет счастливые воспоминания.

— Это не мой случай, — неожиданно резко ответила Слоун. — Послушай, Джордан, давай поговорим о чем-нибудь более приятном.

— О чем, например?

— Не знаю, — ее руки ласково поглаживали тело Джордана, — ну, лучше вот об этом…


Ян Уэллс сидел в трейлере, принадлежащем «Достойным», и предавался воспоминаниям. Сколько лет он уже не играл! С тех пор, как…

— Отец?

Ян вскинул голову. В дверях стояла Дасти.

— А я думал, ты тренируешься.

— Где? Утром опять был дождь — все шестнадцать полей практически бездействуют.

Дасти села на старое полено у двери трейлера.

— У тебя все нормально, папа?

— Не совсем, — ответил он задумчиво. — Ты заметила, что в последнее время… Ну все эти недоразумения?

— Какие недоразумения?

— Вроде этих разорванных уздечек, гляди-ка! — И он протянул Дасти уздечку. — Ты не находишь в ней ничего странного?

Дасти внимательно осмотрела уздечку.

— Она вроде бы нарочно подрезана…

— Не исключено.

Дасти посмотрела на отца почти испуганно.

— Ты подозреваешь?..

— Да, я почти уверен — это неспроста.

— Но…

— Подумай, Кирстен! — Ян назвал дочь ее настоящим именем, что случалось крайне редко. — Вспомни, как часто за последний год в команде Хильера были всякие неприятности: то кто-то упал, то лошадь понесла…

Дасти протестующе подняла ладонь:

— Отец, ты столько играл. Ты же знаешь, сколько всего случается на поле.

— Взгляни еще раз, дочь, она разорвалась после того, как ее надрезали.

— Но у тебя же нет полной уверенности.

— Да ты видишь все сама. Мне нечего добавить.

Дасти развела руками.

Ян пытался выстроить логическую цепочку. Он вспомнил, как пришлось застрелить лошадей на конюшне Хильера, попытался связать то «происшествие» с испорченной уздечкой, которую держал в руках… А что случится завтра?

Загрузка...