Её саада

Феодора Кантакузина – дочь Иоанна VI Кантакузины и Ирины Асень, жена правителя Османского бейлика Орхана Гази, мать шехзаде Халиля. Родилась около 1332 года. Умерла в 1381 г.

Глава 1

– Феодора! – голос отца звучал громко и несколько взволнованно.

Девушка оглянулась, оторвавшись от чтения.

– Феодора, закончены переговоры, касающиеся твоего брака. Ты выйдешь замуж этим летом.

Слова, которых она боялась все шестнадцать лет своей жизни. Внутри что-то резко упало, принцессу бросило в жар.

– Отец…

– Это не обсуждается. Для Византии твой брак станет соломинкой для утопающего.

Она напряглась. Значит, брак будет политический и совершенно не желанный для неё.

– Кто он? – говорить было трудно, Феодора словно выдавливала из себя слова.

– Османский царёк, называющий себя великим султаном. Орхан Гази.

Теперь что-то внутри не то, чтобы упало, а просто рухнуло в пропасть. Осман! Иноверец! Враг страны! Она хотела что-то сказать, но вместо слов из глаз полились слёзы, а плечи задрожали.

Отец молча развернулся и ушёл. Он не любил женских слёз, был для них слишком суровым, а на деле терялся, не зная, как успокоить.

В голове у Феодоры звучали тысячи проклятий и выражений, которых принцесса точно не должна была знать. Девушка согнулась, словно желая уменьшиться, испариться, и глянула на иконы. «Приснодева, защити!» – прошептала она. Богоматерь с обильно украшенной драгоценными камнями иконы смотрела на неё с жалостью, как будто желая изменить все, и, казалось, что она вот-вот покачает головой и скажет что-то ей в утешение, но икона лишь грустно молчала. Тишина убивала. В этом страшном, поистине мучительном молчании прошли ещё два часа. Зашла её служанка, Анна.

– Госпожа, императрица зовёт Вас.

Ещё хуже. Сейчас будут неискренние соболезнования и объяснения того, что «так надо для страны».

– Скажи матери, что у меня разболелась голова, и я не приду.

Анна помялась в дверях и тихим, нерешительным голосом спросила:

– Это правда, что вас за Великого Турка выдают замуж?

– Великого? Был бы он великим! – Феодора горестно усмехнулась и тяжело вздохнула.

– Что меня ждёт, Анна? Я буду жить в гареме. Какой я буду женой? Пятой? Десятой? Какой позор! Если меня заставят принять ислам, я готова на мученическую смерть ради моей веры.

– Госпожа, прошу Вас! Вы же так молоды и красивы, султан в Вас точно влюбится!

Феодора и правда была красива: золотые локоны, серо-зелёные глаза, тонкие брови и чувственные губы делали её похожей на лесную нимфу, а высокий лоб и румянец на щеках напоминали о том, что ей всего шестнадцать ,и вся жизнь ещё впереди. Но султанская любовь ей был совсем не нужна: уж лучше бы он её ненавидел! Пусть бросит в темницу, пусть выгонит из дворца!..

Феодора уронила голову на руки и зарыдала.

Глава 2

Дня свадьбы Феодора ждала как дня похорон: с постепенно нарастающим ужасом и липкой душащей тревогой она одобряла ткани для платья, выбирала украшения, примеряла одежду, учила османский. О, как же ей хотелось уйти, сбежать, исчезнуть, отсрочить ненавистный день отъезда в Бурсу1! Уже ни пение птиц, ни цветение садов, ни рассвет над Босфором не радовали её; она слонялась по дворцу как призрак, стараясь запомнить каждый свой последний день на родине, каждый фрагмент ускользающего девичества. Если бы только можно было умертвить свой рассудок хотя бы на час! Мысли… Они преследовали Феодору, крутились в голове, не давали покоя, и она раздирала в кровь ладони, чтобы хоть что-то, пусть то была бы боль, отвлекало её от этого кошмара. Чем ближе была свадьба, тем было хуже. Но время шло, и ненавистный день настал.

Отъезд был поистине торжественным. Феодору с родителями и сёстрами провожала огромная толпа со всех уголков Константинополя: радостным гулом приветствовала семью правителя, кидала монеты и лепестки роз, выкрикивала пожелания счастья вступающим в брак. Затем невеста взошла на корабль, оправлявшийся в Селимбрию2. Путь, прошедший в попытках сдержать слезы. И вот, они прибыли. Какой же фальшивой была радость придворных, какими же омерзительной была их лесть, как же принцессе хотелось исчезнуть, повернуть все вспять, да хоть начать жизнь с чистого листа!

– Приплыли. Флот из тридцати кораблей, кавалерия… Взгляни, Феодора, какая роскошь! Ты ждёшь встречи с мужем? – её младшая сестра радостно задавала вопросы и тянула за руку Феодору, а та с нарастающим ужасом смотрела на прибывшую делегацию.

– Варвары… Умереть бы сейчас! – процедила сквозь зубы девушка.

– Что?

– Конечно, я жду нашей встречи, Ирина, – она ответила с натянутой улыбкой, сдерживая гнев и слёзы.

С причалившего судна сошёл посол, приглушая невесту взойти на корабль. Последний миг на родной земле вместе с семьей… Шаг. Вдох. Судно отчалило, и плеск волн словно расчертил её жизнь на две половины.

На другом берегу её ждал богато украшенный трон, завешенный занавесками, и толпа придворных. Женщины с закрытыми тканью лицами накрыли её голову алой фатой с золотистыми узорами. Принцесса взошла на трон. Вокруг на коленях стояли темнокожие евнухи с факелами. Словно по взмаху волшебной палочки заиграла музыка, и они поднялись с колен и закружились в танце вокруг невесты. К трону сквозь толпу продвигалась процессия. Впереди шёл высокий длиннобородый мужчина, в тюрбане и длинном кафтане. Он должно быть, был красив в юности, но годы и слезы, которые не были пролиты суровым мужчиной, наложили на него свой отпечаток. Горделивый, статный, он производил впечатление жесткого и прагматичного человека. Один из евнухов вынырнул из хоровода и шепнул на ухо Феодоре:

– Это и есть ваш муж, госпожа. Султан Орхан Гази.

У невесты внутри все похолодело. Как хорошо, что за фатой не видно слез! Она уже ненавидела его – всей душой ненавидела. Одна мысль о том, что этот варвар мог прикоснуться к ней, приводила её в ужас, а ведь он имел законное право на это!

Жена. Как горько и отвратительно звучит это слово. Со всех сторон сыпались поздравления, сливались в гул, и для Феодоры они были что голоса демонов в аду. Но вот и конец. Мужчины стали молиться, а её повели во дворец.

Прошёл час, а может и больше. Она лежала на роскошном ложе и смотрела в потолок, надеясь, что все это сон.

Евнух, обратившийся к ней на празднике, несмело заглянул в покои.

– Султанша, вас ждёт повелитель.

Она подняла на него взгляд, и все невыплаканные за сегодняшний день слёзы встали комом в горле, да так, что ответить была не в силах. Молча встала, с мольбой взглянула на него и отправилась на верную смерть – смерть души.

Феодора шла по длинному коридору и тихо шептала молитву.

«Приснодева, защити!» – девушка вспомнила, как говорила эти слова ещё дома, после известия о свадьбе. Казалось, прошли годы…

Раскрылись двери. Султан стоял посреди комнаты, спиной к ней. Феодора прекрасно знала, что она должна опуститься на колени и поцеловать край его одежды, но она продолжала стоять прямо.

– Здравствуй, хатун3, – она впервые услышала его голос. Он был гулким, раскатистым и, наверное, обычно напоминал гром во время летней грозы, но сейчас в нем чувствовались нотки грусти и раздражения.

Он подошёл к ней, заглянул в глаза и взял за подбородок. От этого прикосновения по телу пробежала обжигающая волна. Хотелось вырваться, сбежать и никогда не видеть этого отвратительного, слишком старого для неё человека.

Но паника не давала сделать ни шагу, произнести хотя бы слова.

– Не надо… не надо, пожалуйста, молю!.. – прошептала она. Орхан не обратил внимания на ее слова.

Мгновение, и принцесса уже лежит на ложе, а султан нависает над ней, гладит её бёдра и снимает одежду. Как отвратителен этот миг! Она перед ним и в одеяниях совсем нагая, сгорающая от ненависти и стыда, а что теперь? Она вспомнила легенду об Аполлоне и Дафне. Как она понимала несчастную нимфу сейчас, как хотелось ей обратиться в лавровое дерево!

Его дыхание обжигало, мутный взгляд разрывал на части, а боль от каждого его движения заставляла тихо стонать. Ненавидела. Плакала в душе, не показывая слез, ибо они уже все высохли; стискивала зубы и мечтала о самой мучительной смерти для этого человека. Но сил ударить, вырваться не было, словно ее парализовало, словно она – не она, и не в своём теле. Боль нарастала, и она начинала задыхаться, не смея заплакать, находясь в ужасе от происходящего. О небеса, хоть бы это было не наяву!..

Издав стон, он рухнул на кровать и долго смотрел на неё, ожидая, что та начнёт беседу. Наконец, сказал:

– Спасибо. Можешь идти.

Она тихо встала с ложа, и, сама себя не узнавая, попятилась к двери. Еле-еле дошла до комнаты. Упала и зарыдала, как в далеком детстве, когда умерла от чумы её близкая подруга. Только вот не было рядом няни, что могла бы утешить. Никого не было. В слезах прошёл час, второй, третий. Глаза отекли и уже не могли открыться, но легче не становилось ни на каплю. Какой же грязной, павшей она себе казалась, как отчаянно подавляла естественное чувство жалости к себе!

В дверь постучали. Кажется, уже утро. Раздался голос служанки.

– Феодора хатун, султан Орхан хан шлёт вам подарки!

Глава 3.

Она приняла подарки, не понимая, что с ней происходит: гордость сменилась апатичным смирением, а эмоции притупились, уступая место равнодушию. Мир уже не был таким, как раньше. Слоняясь по огромным покоям как призрак, она чувствовала себя совершенно грязной, никчёмной и отяжелевшей. Снова расцарапывала руки в кровь, надеясь почувствовать хоть на миг боль физическую, а не душевную.

Дни проходили в раздумьях и воспоминаниях о прошлом. Ночами она раз за разом возвращалась к эпизоду ненавистной близости.

Начала носить широкие штаны и платье до лодыжек, тюрбан с пером и изумрудами или круглую шапочку-фотазу4, укладывала волосы по-турецки. Зачем? Сил сопротивляться обстоятельствам не было. Она полнела с каждым днём и отекала по утрам, становилась все более пышной, как и окружавшие её одалиски. Лицо ее было теперь сероватого цвета, ещё бледнее, чем раньше, и она больше напоминала труп, чем живого человека.

Из покоев почти не выходила, да и кому она была нужна? Но вскоре случилось то, чего она боялась больше всего – стало плохо утром. Нет, этого не могло быть. А на следующее утро ее вновь стошнило, а потом опять и опять… И что только она не делала, как ни пыталась и убедить себя, что съела что-то не то, главная калфа5, навещавшая её раз в несколько дней, не могла не заметить ее изменений в её самочувствии. Позвали лекаршу.

Пышная, пышущая здоровьем Хатиджа совмещала в себе профессии главного врача гарема и акушерки. Наверное, ее было бы не отличить от остальных женщин, если бы не какой-то тёплый, родной запах, напоминающий об объятиях матери, и звонкий жизнерадостный голос. Она улыбалась приветливо, и, пожалуй, была единственной женщиной в гареме, не разучившейся смеяться. Осмотр был болезненным и неприятным. Встав и встряхнув руки, лекарша сказала: