Ее секрет

Глава первая

Саттон-Вени, Англия, ноябрь 1918 года

В баночке, которую держала в руке Леонора, хранилась субстанция столь же черная, как небо в безлунную ночь. Она отвинтила крышку, и ее подруга Джоан нетерпеливо заглянула ей через плечо.

– У меня все получилось, – сказала Леонора.

– Попробуй нанести ее! – посоветовала Джоан.

Леонора обмакнула палец в краску для бровей и ресниц, которую приготовила накануне. На подушечке пальца осталась пленка черной жидкости. Леонора нанесла ее на кончики ресниц, поначалу осторожно, а потом осмелела, сунула палец в баночку и добавила еще немного субстанции.

– Как я выгляжу?

– Подожди. – Джоан взяла в руки карманное зеркальце и экземпляр журнала «Кинофильмы и зритель», лежавший открытым на рабочем столе перед ними. Держа зеркальце перед лицом Лео, а журнал – рядом с ним, она принялась сверять получившийся эффект с фотографией Теды Бары[1] в роли Клеопатры.

Лео улыбнулась своему отражению: ее зеленые глаза теперь казались больше и ярче благодаря туши для ресниц.

– Получилось лучше, чем я надеялась. Держи.

Она передала баночку Джоан, и та, следуя примеру Лео, точно так же накрасила и свои ресницы.

– Пожалуй, в следующий раз надо добавить немного масла для блеска, – заметила Лео, продолжая внимательно разглядывать свое лицо. – Ресницы у Клеопатры определенно блестят сильнее.

– Учитывая, что это единственная тушь для ресниц на сотни миль вокруг, я думаю, что первый блин отнюдь не вышел комом.

– Ты не поверишь, но это всего лишь смесь мыльных хлопьев и ламповой копоти. Я пыталась использовать вазелин и сажу, но они оказались чересчур липкими. А эту тушь наносить куда легче, но, надеюсь, я смогу улучшить ее. – Лео вздохнула, окинув взглядом беспорядок, царивший в кладовой и на рабочем столе, заставленном мазями, бальзамами и результатами ее косметических экспериментов. – В том случае, разумеется, если у меня останется свободное время после приготовления лекарств от венерических заболеваний.

– Я могу понять, почему мальчики идут на это, – с грустью отозвалась Джоан. – Те, за которыми я ухаживала, говорили мне, что были готовы на все, лишь бы испытать хоть капельку любви после всего, с чем им пришлось столкнуться.

Лео содрогнулась всем телом, представив себе, как Джоан в госпитале военного лагеря, расположенного примерно в миле от Саттон-Вени, выслушивает подобные признания, перевязывая раненых солдат.

– Как ты думаешь, мы ведем себя ужасно? Стоим здесь и болтаем о туши для ресниц и кино, в то время как…

– Разумеется, нет! – с жаром воскликнула Джоан, австралийский акцент которой, как всегда в минуты волнения, стал заметнее. – Я трачу по двенадцать часов в день на то, чтобы не дать мужчинам умереть, да и у тебя не меньше времени уходит на приготовление лекарств. Не говоря уже о том, что необходимо поддерживать их моральный дух; походы в аптеку за снадобьями не зря так популярны в лагере.

Лео покраснела.

– Мы идем в синематограф или нет? – поинтересовалась она.

– Теперь к туши для ресниц мне требуется еще и помада для губ.

Лео протянула Джоан баночку, наполненную красным блестящим кремом.

– Ты – настоящее сокровище. Не сомневаюсь, что благодаря тебе у здешних медсестер косметика лучше, чем у дам в Лондоне. – Джоан осторожными прикосновениями нанесла крем на губы, обеими руками пригладила свои каштановые волосы, надела темно-синюю шляпку в форме колокола и удовлетворенно кивнула.

– А что, если нас увидит миссис Ходжкинс?

Джоан небрежно повела плечами.

– Ну и что? Накрасив ресницы, мы не нарушили закон.

– Пока еще нет. Но это, скорее всего, только потому, что никто не понимает, сколь многого мы хотим. – Лео ткнула пальцем в журнал. – Или ты полагаешь, что фраза «Я хочу быть похожей на Теду Бару» – достаточное оправдание для этого?

Джоан рассмеялась.

– Идем. А то мне давно уже хочется рассказать тебе свои новости.

– Сначала я должна взглянуть, как там папа.

Лео перевернула нужной стороной табличку «Закрыто» на двери, на которой красовалась надпись «Гарольд Ист, провизор первого стола и аптекарь», и взбежала по ступенькам в квартиру, где жила со своим отцом.

Гарольд Ист сидел за столом, якобы читая газету, но он снял очки, и глаза его были закрыты. Он выглядел еще более исхудавшим и бледным, чем обыкновенно, и Лео в тысячный раз пожалела о том, что не может обеспечить ему необходимое полноценное питание. Карточная система выдачи продуктов еще годилась для нее, молоденькой девушки, но никак не подходила ее отцу, здоровье которого и так необратимо ухудшилось от горя после того, как его жена умерла при родах, а тяготы войны состарили его еще больше.

– Папочка, – прошептала она, кладя ладонь ему на локоть.

Он едва не подпрыгнул на месте, и глаза его распахнулись.

– Что случилось? – осведомился он, нашаривая очки.

Леонора обнаружила их под газетой и протянула ему, но он лишь сжал их в кулаке, беспомощно глядя на нее. Она знала, что сейчас он видит лишь смутный ее силуэт.

– Мне очень жаль, что я напугала тебя, – негромко проговорила она. – Ничего не случилось. Я всего лишь пришла сказать «до свидания». Я иду в синематограф с Джоан, помнишь?

– Разумеется, помню. – Ее отец просиял и протянул ей обе руки.

Лео бережно поцеловала его в лоб.

– Ты поел хлеба?

– Я даже дочиста вылизал тарелку, не оставив ни единой крошки, – ответил он. – А ты ступай и повеселись немножко. Ты и так проводишь слишком много времени здесь, со мной.

– Как прошло твое утро в аптеке?

– Отлично. Пришли несколько солдат, но они остались крайне разочарованы, узнав о том, что ты ухаживаешь за их куда более везучими собратьями в мэрии Саттон-Вени. А еще придется приготовить новую порцию кольдкрема «Лео». Мы опять распродали весь его запас. Миссис Кидд заявила мне, что он куда лучше «Пондса».

– Так я и знала, что он им понравится. Быть может, теперь ты позволишь мне продавать и помаду для губ.

Ее отец покачал головой, но улыбка по-прежнему не сходила с его лица.

– Только представь себе, что скажет на это миссис Ходжкинс!

Лео и без него прекрасно знала, что скажет миссис Ходжкинс, которая назначила себя ответственной за ее моральное воспитание. Она мысленно поблагодарила Господа за то, что отец не надел очки и поэтому не видел ее ресниц.

– Я не нуждаюсь в том, чтобы меня окружал родительской заботой кто-нибудь еще, кроме тебя.

Глаза отца наполнились слезами, и Лео поняла, что он вспомнил ее мать, которой даже не представилась возможность прижать к груди свою дочь.

– Что ж, – проговорил он дрогнувшим голосом, – фактически, теперь это твоя аптека. Я ведь в ней практически не бываю. А сейчас, пожалуй, я пойду прилягу, родная. Что-то я совсем вымотался.

Лео смотрела, как он, старчески шаркая ногами, уходит прочь, время от времени придерживаясь за стену, чтобы не упасть. Затем она поспешила вниз, к Джоан.

– Извини, что заставила тебя ждать.

– С ним все в порядке? – спросила Джоан.

Лео покачала головой.

– Не знаю. Такое впечатление, что война высасывает из него все жизненные соки, отчего он слабеет на глазах.

– Я могу чем-нибудь помочь? – Джоан ласково сжала руку Лео.

– Нет. – Лео промокнула влагу в уголках глаз. – Идем.

И они зашагали вверх по главной улице. На ходу Лео помахала своему соседу, мистеру Бэнксу, который, судя по всему, глазам своим не поверил, глядя на них, но, тем не менее, помахал в ответ. Лео почувствовала, как с плеч у нее словно свалилась неподъемная ноша.

Как все-таки славно выйти на улицу и забыть, хотя бы ненадолго, о том, во что превратился этот мир! А заодно и добавить немного красок себе на лицо, дабы компенсировать тот факт, что платью ее исполнилось уже четыре года, что оно вылиняло до тускло-серого цвета и столько раз подвергалось штопке, что иногда казалось, будто оно сплетено из ниток, а не сшито из ткани. Как славно беззаботно смеяться вместе с Джоан, а не пребывать в постоянном нервном напряжении, ожидая известий о том, кто еще умер из деревенских мальчишек!

Под ногами у них похрустывали опавшие листья вязов – листья, которые летом появлялись с такой же быстротой, как и новые надгробия на кладбище. Лео уже открыла рот, чтобы расспросить Джоан о последних новостях, когда впереди показалась группа солдат из военного лагеря. Присутствие солдат, австралийских медсестер, таких как Джоан, близость армейского лагеря – все это казалось Лео знакомым и привычным, и она вдруг поймала себя на том, что уже и не помнит, как выглядела деревня до того, как рядом с ней построили ровные ряды бараков и военный госпиталь, в котором работала Джоан. Вдалеке уже виднелись мишени на стрельбище, белые прямоугольники которых походили на носовые платки, развешенные сушиться на ветру. Над головами пролетел биплан, готовясь приземлиться на лугу рядом с лагерем, но Лео все равно поспешно пригнулась, словно не доверяя всему, что могло обрушиться на нее с небес.

И вдруг Джоан схватила Лео за руку.

– Быстрее, – прошипела она. – Вон там стоит миссис Ходжкинс, и она увидит тебя, если мы не поторопимся.

Толпа солдат, столь многочисленная, что идущим навстречу деревенским жителям пришлось отойти на обочину, послужила для Лео и Джоан прекрасным прикрытием.

– Леонора!

Услышав, как кто-то окликнул ее, Лео улыбнулась знакомому мальчишке, – правда, теперь он уже превратился в мужчину в солдатском мундире, – которого знала всю жизнь как Альберта с фермы Грея. Когда он в последний раз был в увольнении, то пригласил ее на прогулку, а потом сводил и в синематограф. Провожая ее домой, он поцеловал ей руку, и Леонора даже закрыла глаза, чтобы ощутить тот удар молнии, который всегда поражает влюбленных в книгах, когда они касаются друг друга. Но она испытала лишь желание оказаться где-нибудь в другом месте, – например, в Лондоне, где она еще до войны проучилась три года в школе, после чего вернулась домой, и ей отчаянно хотелось чего-то большего, нежели торговать с рук помадой в госпитале, сбывая ее медсестрам и сиделкам.

Но на сей раз Альберт даже не попытался взять ее за руку.

– Что ты с собой сделала? – спросил он, и глаза его недоуменно расширились при виде ее подкрашенных ресниц.

Лео почувствовала, как радость, которую она испытала после того, как искусно подкрасила ресницы, стремительно тает.

И правда, что же она наделала? Изготовила тушь для ресниц в то время, когда мужчины сражаются на фронте, чтобы спасти ее страну. Она опустила глаза, глядя себе под ноги и сгорая от стыда за собственную фривольность.

– Ты похожа на… – Но Альберт вовремя спохватился. – Ты выставляешь себя на посмешище, Леонора. Что подумает твой батюшка?

Что подумает твой батюшка? Ранить ее больнее Альберт не сумел бы при всем желании. Она смогла бы пережить собственный позор, но только не отцовский.

– Извините нас, – решительно заявила Джоан. Взяв Леонору за руку, она увлекла ее в «Пэлас Синема», где выбрала места спереди, подальше от солдат, предпочитавших занимать задние ряды.

Лео села, и постепенно к ней вернулась уверенность в себе.

– Честное слово, я решительно не понимаю, отчего всех так возмущает легкий макияж? – сказала она, злясь на себя за то, что придала столь большое значение словам Альберта. – Когда солдат подхватывает венерическое заболевание от французской проститутки, которая наверняка красила губы помадой, это нормально, а вот женщине непозволительно совершить столь безобидный поступок – чуточку оттенить собственные ресницы!

– Не обращай на него внимания. – Джоан закурила и предложила сигарету Лео, но та лишь покачала головой в ответ. – Ты выглядишь настоящей красавицей, а он попросту испугался.

– Как ты думаешь, наступит такое время, когда все перестанут бояться этого? – поинтересовалась Лео. – И миссис Ходжкинс перестанет разглагольствовать о том, как ужасно, что медсестры выставляют напоказ свои лодыжки, а мистер Эллис не станет требовать от меня выключить эту ерунду, когда он входит в аптеку и слышит, как из патефона звучит голос Марион Харрис[2] вместо «О, что за чудесная война»?

– Скорее всего, это случится еще не скоро, – признала Джоан.

На экране появились первые кадры кинохроники, и свет в зале начал гаснуть. Лео откинулась на спинку кресла, устраиваясь поудобнее, как вдруг в голову ей пришла неожиданная мысль.

– А почему Альберт вернулся? – прошептала она. – И так много других солдат вместе с ним?

– Сегодня утром вернулся целый полк, – во весь голос отозвалась Джоан, игнорируя полные упреков взгляды соседей. – Именно об этом я и хотела тебе рассказать. Пит написал, что уже через несколько дней тоже будет здесь.

– Правда? – спросила Лео.

Ответом ей стало громкое и дружное: «Ш-ш! Тише!»

– Может быть, война уже почти закончилась, – прошептала она.

– Может быть.

На губах Лео заиграла широкая улыбка.

– Если это правда, я пройдусь колесом вокруг синематографа.

– Пит предложил мне переехать вместе с ним в Нью-Йорк после того, как его демобилизуют. Отчего я была готова пройтись колесом хоть до самой Луны.

– Нью-Йорк! А как же Сидней?

– Ш-ш! Тише! – На них вновь обрушилось негодование зрителей.

– Расскажу тебе после окончания фильма, – ответила Джоан.

Они перенесли все внимание на экран, но Лео никак не могла сосредоточиться. Перед ее мысленным взором встал Нью-Йорк, легендарный город, место, где царили любовь, надежда и небоскребы, пронзающие облака; здания, покоящиеся на столь солидных фундаментах, глубоко ушедших в землю, что мечты, которые они вздымали в воздух, должны были непременно сбыться, поскольку могли опереться на скальный грунт и несущую конструкцию. Если война и впрямь близилась к концу, значит, будущее все-таки могло наступить, и жизнь начнется заново, а не будет стоять на месте, как это происходило на протяжении уже долгого времени. И чем же тогда она займется?

Улыбка не сходила с ее лица, пока на экране шли кадры кинохроники, а потом и художественного фильма, и не угасла даже на улице, когда какой-то солдат засвистел, увидев ее. Но Лео все равно продолжала улыбаться. Кому какое дело, если она похожа на девицу легкого поведения? Разве не замечательно, что она была здесь, что солдат тоже был жив, что они могут заняться таким простым делом, как флирт?

– Ты ответила согласием? – полюбопытствовала Лео, взяв под руку Джоан и ступая на тротуар, по которому они быстро зашагали прочь, чтобы укрыться от пронизывающего ноябрьского ветра, забиравшегося даже под их плащи и варежки. – В Нью-Йорк?

– Да, ответила, и ты должна поехать вместе со мной.

– Я не могу, – возразила Лео. – Папа не переживет поездки в Нью-Йорк и уж точно не переживет, если я отправлюсь туда одна и оставлю его одного.

– Джоан! – Раздавшийся позади окрик заставил Джоан и Лео быстро обернуться прямо навстречу ветру, который набросился на них, словно рассыпавшаяся лавой кавалерия, обдавая холодом щеки.

– Ты должна вернуться, – задыхаясь, выпалила медсестра, догнавшая их.

– В чем дело? – спросила Джоан.

– «Испанка», – коротко и мрачно ответила та.

Эхо этих страшных слов еще не успело растаять в ночи, как Джоан уже исчезла в темноте, подгоняемая порывами ветра, оставив Лео вздрагивать всем телом.

Испанский грипп. Инфлюэнца. Неужели снова? Только не сейчас, когда мальчики возвращались домой и когда война близилась к концу. Они уже пережили одну эпидемию весной, и тогда и Лео, и Джоан провели две недели в постели. Но, по слухам, дошедшим до них из пораженных болезнью городов и деревень, эта вспышка была куда сильнее.

Остаток пути она почти бежала, будучи не в состоянии избавиться от гнетущего ощущения беспокойства, поселившегося у нее в животе. Добравшись до дома, она первым делом, даже не сняв плаща, шляпки и перчаток, тихонько прокралась по коридору в комнату отца. Приоткрыв дверь, она увидела, что он свернулся калачиком под одеялом и громко похрапывает, погрузившись в глубокий и спокойный сон. Лео улыбнулась, сбрасывая с плеч накидку и свои страхи.

На следующее утро Лео проснулась рано и сошла вниз, в кладовую, расположенную в задней части аптеки. Если в военный лагерь действительно пришла инфлюэнца, то ей предстоит нелегкий день. Она удостоверилась, что располагает достаточным запасом линиментов для груди и тинктуры от кашля, прежде чем воспользовалась тихим рассветным часом, чтобы достать стремянку и приставить ее к самой высокой полке, на которой хранились книги отца. Книги по химии и иным областям науки – книги, содержащие длинные и непонятные слова. Но Лео уже знала, что если постараться понять их, то они оказываются чуть ли не самыми очаровательными в английском языке. Вазелин, например, представлял собою маслянистую и водостойкую смесь углеводородов, но добавьте к нему сажу, и вы получите тушь для ресниц.

Она провела рукой по корешкам и остановилась, добравшись до своих сокровищ: эмалевой пудреницы Фаберже, в которой покоилась лебяжья пуховка, и флакончика духов «Коти» в форме стрекозы, произведенного на фабрике «Лалик». Это были настоящие жемчужины ее коллекции, самые ценные вещи, которыми она владела, – во-первых, потому что раньше они принадлежали ее матери, а во-вторых, Лео мечтала о том, что и ее косметические составы будут расфасованы в нечто столь же волшебное и удивительное, стройными рядами стоящее на полках в аптеке. Она решительно спустилась по ступенькам. Если эпидемия инфлюэнцы окажется не такой уж суровой – а в бледно-золотистом сиянии осеннего утра так и хотелось думать, – она, пожалуй, действительно выставит в аптеке на продажу немного губной помады вместо того, чтобы шутить с отцом на этот счет, и кому какое дело, что скажет на этот счет миссис Ходжкинс!

Она достала кастрюлю и деревянную ложку – свою импровизированную смесительную емкость – и принялась разогревать и помешивать пчелиный воск, кармин, миндальное масло, свеклу и розовое масло, пока у нее не получилась смесь насыщенного алого цвета. Затем она разлила ее по нескольким флаконам, чтобы та остыла, – зримая, осязаемая хрупкая красота посреди того ужаса, в котором они жили.

Затем Лео отправилась наверх.

– Папа? – окликнула она отца.

– Сегодня я немного проспал, родная, – долетел до нее из комнаты голос отца. – Сейчас спущусь.

Лео сварила два яйца, положила каждому из них по кусочку хлеба, а потом приготовила чай, взяв всего лишь по половине чайной ложечки листьев вместо трех, как любил отец; чай в последние годы стал такой же редкостью, как и хорошие новости.

Появился отец и тяжело опустился на стул. Его била дрожь.

– Ты замерз! – вскричала Лео. – Давай я принесу одеяло и укутаю тебе ноги.

– Не беспокойся. Я согреюсь чаем.

Лео передала ему чашку.

– Пей, – с шутливым укором проговорила она. – А я сделаю тебе еще одну.

– Ты – славная девочка, Лео. Как прошел вчерашний вечер?

– Я видела Альберта. Его полк перевели обратно.

– Держу пари, он был рад встретить тебя, – сказал отец, и в тоне его голоса прозвучали странные нотки, повергшие Лео в недоумение.

– Не знаю. Я сделала себе легкий макияж, чем, кажется, шокировала его.

– Ха! – презрительно фыркнул отец. – Он был на войне и сидел в окопах, но его способна шокировать черная краска у тебя на ресницах? Значит, он тебе не подходит. Как и все остальные, впрочем.

– Это просто потому, что ты собственник, – поддела она его.

– Нисколько, – решительно отрезал он. – Помяни мое слово, он еще попросит тебя выйти за него замуж. Но ты должна ответить «нет». Не вздумай застрять здесь. Как только война закончится, я придумаю, как вернуть тебя в Лондон, вот увидишь.

– Я тебя не оставлю одного, даже не надейся.

В окно, прерывая их, вплыл колокольный звон.

– Сегодня же не воскресенье, – сказала Лео.

Подбежав к окну, она распахнула его, не обращая внимания на хлынувший внутрь холодный воздух.

А колокола все продолжали звонить, и люди запрудили улицу. Поначалу звуки, которые они издавали, показались Лео незнакомыми, и только потом она сообразила – люди смеялись.

– Что случилось? – окликнула она мистера Бэнкса, который стоял на ступеньках своей адвокатской конторы, располагавшейся по соседству, и лучился широкой улыбкой.

– Война закончилась! – прокричал он в ответ.

Лео подскочила к отцу и с такой силой сжала его в объятиях, что он закашлялся.

– Все кончилось! – вскричала она.

Отец хлопнул в ладоши и рассмеялся.

– Ну, не стой же столбом, – сказал он. – Беги и веселись!

Лео вытащила носовой платок и утерла слезы, выступившие у отца на глазах.

– Я люблю тебя, – сказала она.

А потом она сбежала по ступенькам и выскочила на улицу, надеясь отыскать Джоан и пуститься с нею в пляс. Но уйти далеко ей не удалось, потому что на каждом шагу она натыкалась на солдат, которые хотели взять ее за руки, чтобы закружить на месте или подбросить в воздух. Один из них даже попытался поцеловать ее, и она не стала противиться, потому что сегодня наступил такой день, когда правила приличия перестали что-либо значить.

– Спасибо! – крикнул он и улыбнулся, прежде чем бежать дальше.

В то утро город, казалось, сошел с ума: магазины и лавки лишились продавцов, коровы остались недоенными, а завтраки – несъеденными. В церкви было не протолкнуться от людей, возносящих благодарность Господу, владелец гостиницы «Кучевое облако» раздавал кружки пенного пива всем, кто, пританцовывая, пробегал мимо, полисмены игнорировали столь вопиющее нарушение правил, и даже деревья, казалось, присоединились ко всеобщему веселью, роняя листья, словно благословение, на золотисто-рыжие волосы Лео и головы всех деревенских жителей, собравшихся на импровизированный праздник на главной улице.

Лео мелкими глоточками потягивала пиво, от души наслаждаясь атмосферой нежданного праздника, когда кто-то похлопал ее по плечу.

– Мисс, моей маме нужно лекарство от кашля.

Слова эти стали для нее холодным душем: Лео вдруг сообразила, что так и не видела Джоан и что во всеобщем веселье принимают участие очень немногие медсестры. А вот солдаты, напротив, в городе встречались во множестве и на каждом шагу. Следовательно, вспышка инфлюэнцы не могла быть слишком уж серьезной. Тем не менее ее охватили дурные предчувствия, а эйфорию как рукой сняло.

– Уже иду, – сказала она парнишке, стоявшему перед ней.

Когда она развернулась, чтобы идти в аптеку, начал накрапывать дождь. Юбка ее сразу намокла, а подол отяжелел, пропитавшись водой и грязью. Придя в аптеку, она дала мальчишке лекарство от кашля для его матери, расспросив его насчет симптомов, и озабоченно нахмурилась, когда он рассказал ей о лихорадке, кашле и головной боли. После того как он ушел, она бегом поднялась наверх, чтобы повидать отца, который по-прежнему сидел за столом в той же самой позе, в какой она оставила его.

– К нам пришла эпидемия испанского гриппа, – без долгих предисловий заявила она. – Ты должен остаться дома. Я не переживу, если ты заболеешь.

– Не будь гусыней, – ласково сказал отец. – Я пребываю в полном здравии. Но, пожалуй, сейчас мне лучше прилечь на минутку, пока эта чашка чая не согреет мои суставы.

Оставив отца в уюте и покое его собственной комнаты, Лео вернулась в аптеку. В этот день покупатели шли к ней сплошным потоком, хотя и не слишком полноводным. Большинство жаловались на кашель и лихорадку, но ведь на дворе стояла осень. Она закрыла лавку в шесть, приготовила отцу на ужин яйца с гренками и отправилась спать, но уже в пять часов утра ее разбудил громкий стук в дверь. Страх заставил ее одеться с необычайной поспешностью, поскольку она знала, что только чрезвычайные обстоятельства могли вынудить кого-либо обратиться за помощью в столь ранний час.

– Что там такое? – донесся голос отца из его комнаты.

– Всего лишь какой-то клиент, у которого наверняка неправильно идут часы. – Она постаралась, чтобы голос ее прозвучал беззаботно, словно встать на рассвете – сущий пустяк для нее, не стоящий беспокойства.

Но покупатель оказался не один; их было много. На их лицах отражались растерянность и недоумение; как же так, они только что одолели одного безжалостного противника – войну – лишь для того, чтобы на порог их дома ступил другой, не менее жестокий. Всем им нужно было то, чего Лео дать им не могла, – исцеление. Чудо. Путь, ведущий прочь из ада, в который превратился этот мир.

За короткий промежуток времени со вчерашнего дня до сегодняшнего инфлюэнца протянула свою костлявую руку и схватила за горло столько людей, сколько уместилось в ее ладони, и уже не собиралась их отпускать.

Весь этот долгий-долгий день Лео сбивалась с ног, судорожно смешивая все новые и новые мази от кашля. Она раздала все муслиновые маски, которые у нее еще оставались, причем не взяла за них ни пенни. Самым ужасным испытанием для нее стал тот миг, когда в аптеку вбежала жена булочника. Окинув Лео диким взглядом, та закричала, что кожа на теле ее мужа приобрела багровый оттенок. Лео знала, что это конец: у бедняги начался цианоз, бывший страшным симптомом именно этой разновидности гриппа. И поделать она уже ничего не могла.

– Мужайтесь, – прошептала Лео, обнимая ее.

Но потом пришло известие о том, что Альберт – тот самый Альберт, который в своей жизни и мухи не обидел, – тоже пал жертвой болезни.

После этого Лео постаралась отогнать от себя все посторонние мысли. Она сосредоточилась на помощи тем, кому могла помочь сама, советуя всем тщательно мыть руки, содержать в чистоте постельное белье и носовые платки и не выходить на улицу без острой необходимости. Хотя уже к обеду пойти было некуда. Бóльшая часть лавок и магазинов закрылись. Церковь закрылась тоже. Как и синематограф «Пэлас Синема». И гостиница «Кучевое облако». Празднование окончательного перемирия было отменено. Вместо этого их деревня с населением в пять сотен душ, и без того пострадавшая от войны, начала хоронить новых мертвецов, и скоро умерших тут станет больше, чем живых.

Но вот сгустились сумерки, и она поспешила наверх, к отцу. Лео ожидала застать его за столом с чашкой чая, но квартира была погружена в темноту. Неужели он уже лег в постель?

И тут ее слуха достиг какой-то звук. Частый сухой кашель. Господи милосердный! Лео распахнула дверь в его комнату.

– С тобой все в порядке? Мне показалось, что я слышала… – Она не смогла заставить себя произнести вслух страшные слова.

– У меня лихорадка, – хриплым голосом прошептал отец.

Ужас ледяными пальцами стиснул сердце Лео.

– Ты обязательно поправишься, – сказала она, стараясь приободрить его, и себя заодно, и понимая, что потерпела неудачу. – Сейчас я сварю тебе бульон.

– Нет, не надо. Я посплю, и все будет в порядке. – Отец закрыл глаза, но, вместо того чтобы обрести покой во сне, хрипел и содрогался при каждом вдохе и выдохе.

Лео принесла полотенце и тазик, после чего присела подле его кровати, положив на лоб отцу влажное полотенце. Она растирала ему спину, когда он заходился таким сильным кашлем, что буквально выгибался дугой, едва не падая с кровати, и подставляла тазик, чтобы тот мог сплевывать в него мокроту, споласкивала таз и возвращалась как раз к следующему приступу.

Она перестелила ему простыни, когда они промокли от пота. Временами он затихал, и тогда она застывала в напряжении на краешке стула, судорожно теребя пальцами юбку. Потом его сотряс очередной пароксизм кашля, и приступ продолжался, как ей показалось, несколько часов. И все это время отец цеплялся за нее, словно маленький ребенок, а она держала его за руку и пела ему колыбельную, чтобы убаюкать, как самая настоящая мать.

Уже рассвело, когда она вдруг поняла, что единственными звуками, нарушающими тишину, стали пение петухов и грохот тележек мальчишек-разносчиков. Оттого что кашель у отца наконец-то прекратился, она испытала такое облегчение, что у нее даже закружилась голова. Комната поплыла у нее перед глазами, и она принялась дышать глубоко и размеренно, чтобы прийти в себя. В тусклом свете первых лучей утреннего солнца, пробившихся сквозь занавески, она видела, что он мирно лежит, свернувшись клубком под одеялом.

Лео на цыпочках вышла из комнаты. Пока он спит, она приготовит ему кашу, которая согреет его и придаст ему сил. Она даже подсластила ее капелькой драгоценного сахара. Когда каша сварилась, Лео понесла ее, горячую и исходящую паром, по коридору, уверенная, что отец уже уловил волшебный аромат и теперь с нетерпением ожидает необыкновенного пиршества.

Но при ее появлении отец даже не пошевелился.

– Папа? Я сварила тебе кашу.

Никакого ответа.

– Папа! – Голос у нее сорвался.

Она знала, что может подойти к кровати, тронуть его за плечо, увидеть, как он проснется и примется шарить руками в поисках очков. Или же она могла остаться на месте, замерев в неподвижности вне времени и пространства. Если она будет ждать достаточно долго, то будущее не наступит. Слезинка скользнула у нее по щеке и сорвалась в тарелку с кашей, приготовленную для отца. Затем еще одна.

Лео покачала головой. Это все ее глупое воображение, то самое, которому она, по словам миссис Ходжкинс, не должна давать воли. Что ж, сейчас она так и сделает. На негнущихся ногах Лео спустилась вниз, вышла на улицу и постучала в двери мистера Бэнкса.

Но когда мистер Бэнкс ответил ей, она вдруг обнаружила, что вся ее бравада улетучилась. Она стояла, не в силах вымолвить ни слова, с увлажнившимися глазами, сжав руки в кулаки.

– В чем дело? – осведомился мистер Бэнкс.

– Папа, – сказала она. – Инфлюэнца.

– Ох, Лео… – Мистер Бэнкс обнял ее, и она неловко замерла в кольце его рук, сознавая, что больше всего на свете ей хочется выплакать свое горе у него на груди. Но ведь от этого оно станет реальным.

– Я схожу посмотрю, – сказал мистер Бэнкс.

Лео кивнула. Она вошла вслед за ним в квартиру и осталась ждать на кухне, пока он поднялся в комнату отца. Она вдруг заметила, что не выключила плиту, на которой все еще свистел чайник. Но отец так и не спустился, чтобы снять его. Минуты медленно ползли мимо.

А потом появился мистер Бэнкс. Он покачал головой.

Ей показалось, будто в сердце ей воткнули острый нож, попутно растерзав все то, что составляло самую сущность ее, Леоноры Ист.

Она поспешила в спальню и откинула простыню, которой мистер Бэнкс накрыл лицо отца. То любимое и дорогое лицо, которое было знакомо ей лучше собственного, исчезло в ночи, оставив вместо себя нечто холодное и мертвенно-бледное. А его рот – он приоткрылся, словно отец, умирая, звал ее. Но она не услышала его и теперь никогда не узнает, что он хотел ей сказать.

Она просидела рядом с отцом весь день, не промолвив ни слова, не уронив ни единой слезинки, и сжимала его холодную, ледяную руку. Ей казалось, что со всех концов деревни до нее доносится кашель и люди выплевывают ярко-алую жидкость, которая скопилась у них в легких, жидкость, которая убила ее отца. Она оттолкнула Библию, которую кто-то пытался вложить ей в руки. Кому нужен такой Господь? Вместо этого она взъярилась на Него за то, что Он так обошелся с ней, с папой, со всеми. Она обзывала Господа всеми гадкими словами, какие только могла придумать, включая те, которые раньше никогда не произносила вслух.

А потом они пришли, чтобы забрать тело ее отца.

– Нет! – прошипела она, вскакивая со стула. – Вы его не получите.

– Ш-ш, тише, – принялся успокаивать ее мистер Бэнкс, крепко прижимая к себе, чтобы она не вырвалась и не помешала тем, кто поднимал с кровати тело. – Ты должна отпустить его.

– Как? – прошептала в ответ Лео. – Разве я могу это сделать?

И только когда отца унесли, она дала волю слезам, тяжелым и быстрым, которые, словно пули, падали на отцовскую кровать, опустевшую отныне и навсегда.

Глава вторая

Смерть и тишина. Только они и остались у Лео в памяти о прошедших трех месяцах. Мертвые листья лежали на улицах неубранными и гнили. Молчаливые покупатели с ничего не выражающими взглядами, слишком измученные и утомленные, чтобы поддерживать разговор обо всяких пустяках. Коричневая слякоть зимы, отобравшая у мира все краски. И все это время в ушах у Лео звучали слова одной-единственной песни:

Голоса детей эхом отражались от стен домов, когда они, во все горло распевая немудреный мотив, прыгали через скакалку на улице. А Лео обнаружила, что не может выкинуть их из головы. Она даже не могла все бросить и предаться горю: людям нужен был провизор. И вот с ноября по январь она раздавала маски и линименты, позволяя соседям выплакаться у себя на груди, когда их родные и близкие один за другим становились жертвами ужасной смерти. Тем временем собственная скорбь ждала своего часа, притаившись у нее под сердцем.

До тех пор, пока инфлюэнца наконец не отступила. Поток покупателей в аптеке обмелел, и все чаще стали случаться периоды долгого мрачного безделья, когда Лео замечала вокруг новые признаки запустения и отчаяния: толстый слой пыли на деревянных полках, которые отец соорудил сам и которые протирал каждый день. «Нет нужды ходить в модные чайные комнаты Бутса и библиотеки, если у тебя чистые полки», – говорил он. Лео слышала его голос так ясно, словно он стоял перед ней, и принималась оглядываться по сторонам, высматривая его, но потом вспоминала, что он умер и что впереди ее ожидает безрадостное будущее, в котором нет отца.

Однажды в феврале мистер Бэнкс и Джоан, которая заходила к ней почти ежедневно, застали ее плачущей на полу. Она наткнулась на штабель картонных коробок, отчего стеклянные баночки, лежавшие в них, полетели на пол и вдребезги разбились, расплескав свое красное, как кровь, содержимое.

– Ты не порезалась? – воскликнула Джоан при виде алой лужи вокруг нее.

– Это всего лишь помада для губ, – безжизненно откликнулась Лео.

– Слава богу, – сказал мистер Бэнкс и протянул ей руку, чтобы помочь подняться на ноги.

– Я приготовила ее в то утро в ноябре, – запинаясь, пояснила Лео. – Когда подумала, что эпидемия инфлюэнцы будет не очень сильной. Я собиралась выставить ее в витрине аптеки. Чтобы попытаться продать. Не могу поверить, что я думала об этом, когда должна была…

Джоан обняла ее и прижала к себе.

– Ты не могла знать, – горячо заговорила она. – Ты ни в чем не виновата.

– Но я чувствую себя виновной в том, что осталась жива, когда многие вокруг умерли. А ты разве нет?

– Твой отец был бы очень рад тому, что ты жива, Лео, – сказал мистер Бэнкс. – Иначе ради чего жил он сам?

– Не знаю, – прошептала Лео, оглядываясь на царящий кругом беспорядок: пыль, коробки, нескатанные бинты, грязную плиту, незакупоренные флаконы. Раньше все было совсем не так. По-другому. – Мне надо прибраться, – неожиданно заявила она. – Мне нужны тряпка, веник и ведро.

– Прямо сейчас? – с сомнением осведомился мистер Бэнкс.

– Мы поможем, – согласилась Джоан.

Уже через пятнадцать минут они дружно взялись за работу. Лео вытирала пыль и разбирала коробки, Джоан чистила плиту, а мистер Бэнкс выстраивал ровными рядами товары на продажу. Наконец настал черед пола, который мистер Бэнкс подмел, а Лео и Джоан сначала отскребли щетками, а потом и вымыли.

Вытирая последние следы красной губной помады, Лео произнесла:

– Только представьте, что сказала бы миссис Ходжкинс, если бы узнала, что мы спешили так сильно, что даже пол раскрасили помадой.

Джоан оглянулась на нее и ухмыльнулась, а Лео вдруг поймала себя на том, что улыбается. А потом она беспомощно рассмеялась и согнулась пополам, держась за бока и задыхаясь от смеха. Ее примеру последовала Джоан, и подруги предались безудержному веселью. В дверь задней комнаты просунул голову мистер Бэнкс и заявил:

– Я пропустил шутку, – отчего Лео расхохоталась еще сильнее.

В конце концов она вытерла слезы и уселась на теперь уже чистый пол.

– Мне это было необходимо, – сказала она.

– Вот именно, – согласился мистер Бэнкс. – Сейчас я принесу всем чаю.

Пять минут спустя он вернулся с подносом, на котором стояли чайные принадлежности и немного хлеба с вареньем. Присев на пол рядом с Лео, он раздал всем чашки и блюдца.

Лео отпила крохотный глоточек и зажмурилась, наслаждаясь теплом.

– Как вкусно, – сказала она.

– Я заварил его так, как любил твой отец, – сказал мистер Бэнкс. – Очень крепким. А теперь съешь кусочек хлеба. Ты уже исхудала до полной прозрачности.

Лео отщипнула кусочек.

– Знаете, а ведь вы – единственные, кто разговаривает со мной о нем, – сказала она. – Остальные или кудахчут вокруг меня, словно я наседка, высиживающая цыплят, или же избегают вспоминать об отце, что еще хуже. Ведь как можно делать вид, будто его вообще не существовало?

Склонив голову к плечу, она окинула взглядом полки, на которых в строгом порядке выстроились снадобья, – все было именно так, как всегда хотел ее отец. От осознания столь простого факта ее охватила легкая грусть. Облегчение, которое она испытала оттого, что они заговорили о нем, вспомнили его и позволили ему стать больше, чем призраком, разгладило пару самых глубоких морщин у нее на лбу и сняло – пусть и отчасти – тяжесть с души.

Она продолжала говорить, и слова, торопясь, хлынули бурным потоком:

– Жители деревни, похоже, уже уверовали в то, что я стану мисс Леонорой Ист, эксцентричной провизоршей и старой девой. Они похлопывают меня по ладони, когда приходят сюда, и говорят: «Какая жалость», – словно и моя жизнь закончилась тоже.

– Твой отец не хотел бы для тебя подобной участи. Он весьма недвусмысленно выразил свои пожелания, – напомнил ей мистер Бэнкс.

Во время оглашения завещания мистер Бэнкс, являясь поверенным отца, передал ей письмо от него. Если вкратце, то оно убеждало ее предпринять следующие шаги: «Продай все. Возьми деньги и сделай что-нибудь, как всегда хотел от тебя я и чего всегда хотела ты сама. Не посвящай свою жизнь Саттон-Вени. Тебе на роду написано совершить нечто большее».

– Я уезжаю в мае, – сказала Джоан. – Пит уезжает раньше, но я сказала ему, что останусь здесь до тех пор, пока лагерь не будет расформирован. И ты должна поехать в Нью-Йорк вместе со мной. Для нас этот город – самое подходящее место, полное смеха и приятных впечатлений. Там легко можно найти работу. А еще я совершенно уверена в том, что тамошние люди придерживаются куда более широких взглядов, нежели здешние обитатели.

– Это же так далеко, – с грустью заметила Лео и умолкла. – Это же так далеко, – медленно повторила она. – Хотя, наверное, было бы неплохо уехать в такую даль.

– Да, это может быть мудрым решением, – согласился мистер Бэнкс.

Нью-Йорк. Отважится ли она отправиться туда на самом деле? Ее ведь более ничто не удерживало ни в Саттон-Вени, ни даже в Англии.

– Я обещаю подумать об этом, – сказала она.

Джоан крепко стиснула ее руку. Мистер Бэнкс ласково пожал другую. И, сидя вместе с ними на полу отцовской аптеки, Лео вдруг ощутила себя маленькой девочкой, делающей свой первый шаг, который уводил ее от прошлого и скорби. Шаг в будущее. При мысли о том, что она готова шагнуть в неизвестное, по телу ее пробежала дрожь возбуждения и страха.

Две недели спустя Лео выстроила в витрине аптеки пирамиду из маленьких горшочков, а спереди прислонила к ней табличку с надписью «Губная помада и краска для ресниц для прекрасных дам». Она улыбалась. Приготовление помады доставляло ей куда больше удовольствия, нежели смешивание порошка для прорезывания зубов у младенцев. Именно этим она хотела бы заниматься в будущем. И теперь оставалось ответить только на один вопрос: где она станет воплощать в жизнь свою давнюю мечту?

Ее косметические нововведения были встречены гробовым молчанием. В течение следующих трех дней порог ее аптеки переступили всего несколько покупателей, причем подвигла их на это лишь крайняя необходимость. Горшочки оставались в неприкосновенности и вызвали интерес лишь у нескольких медицинских сестер, все еще остающихся в военном лагере. Деревенские же жители лишь украдкой поглядывали на витрину, но потом поспешно отводили глаза да перешептывались с теми, кто оказывался рядом, осуждающе качая головами. Хотя она и ожидала чего-то подобного, такое отношение уязвляло ее куда сильнее, чем она была готова признать. Весь труд и любовь, которые она вложила в каждую баночку, оказались никому не нужны. Их сторонились и избегали, как чумы. Нет, хуже: их презирали.

– Видел бы твой отец, что ты наделала. – Миссис Ходжкинс заполнила собой дверной проем, после чего окинула презрительным взглядом витрину и Лео.

Лео посмотрела на одну из законодательниц общественного мнения викторианских матрон Саттон-Вени и поняла, что ни за что на свете не согласится стать похожей на нее. Как и жить в будущем, сообразуясь с правилами прошлого.

– Завтра тебе следует прийти на мессу, – заявила миссис Ходжкинс. – Поговорить с отцом Лоуренсом.

Лео улыбнулась. Не из чувства благодарности, а потому, что миссис Ходжкинс пробудила в ней способность принимать решения самостоятельно.

– Нет, благодарю вас. Полагаю, мой отец гордился бы мною.

Выпроводив миссис Ходжкинс, она заперла аптеку и зашагала прочь, выпрямив спину и расправив плечи. Уверенность в собственной правоте крепла в ней с каждым шагом, и вскоре она не выдержала и сорвалась на бег. Она пробежала через всю деревню, миновала убогие солдатские бараки, похожие на детские постройки из игрушечных кубиков, и оказалась в самом конце Госпитального проулка.

– Я еду! – выкрикнула она, едва увидев Джоан. – Я еду с тобой в Нью-Йорк.

– Ох, Лео… – Джоан положила локти на стол на посту медицинской сестры и покачала головой. – Пит обманул меня. Он везет с собой в Нью-Йорк другую девушку. Не меня. А я, скорее всего, вернусь в Сидней после того, как закончу свои дела здесь.

Лео крепко обняла подругу.

– О нет! С тобой все в порядке?

Джоан устало кивнула.

– Да, все нормально. Думаю, что я куда сильнее расстроилась из-за того, что не еду в Нью-Йорк, чем из-за Пита, – призналась она. – Особенно теперь, когда едешь ты. Ты, кстати, еще не передумала?

Лео заколебалась. Поедет ли она одна, без Джоан?

– Я хочу поехать.

Уныние сгущающихся сумерек притупило сверкающие острые грани энтузиазма Лео, когда она возвращалась домой. Было бы намного лучше, если бы в Нью-Йорке рядом с ней была Джоан, но Лео полагала, что сможет отправиться туда и в одиночку. Она совершенно определенно не могла остаться в деревне и позволить своему миру уменьшиться до ничтожных размеров, когда любая новинка кажется угрозой. С таким же успехом она могла и умереть, как и многие другие.

Мысли теснились у нее в голове, и она невольно замедлила шаг. Дойдя до главной улицы, она направилась прямиком к дому мистера Бэнкса. Пожалуй, он сможет помочь ей.

Не успел он отворить дверь, как Лео обрушила на него поток слов:

– Так получилось, что Джоан не едет в Нью-Йорк. Как раз в то самое время, когда я твердо решила, что поеду. Я хочу производить косметику. Я могла бы открыть магазин. Но мне необходимо определиться с тем, как я смогу туда добраться.

– Замечательная идея, – сказал мистер Бэнкс. – Входи. Кажется, у меня есть решение.

На кухне он даже не стал дожидаться, пока закипит чайник, а заговорил сразу:

– Ты помнишь мою племянницу Матти?

Лео задумалась. Ага, леди Матти, припомнила она. У мистера Бэнкса имелась племянница-аристократка. Когда Лео было пять или шесть лет, Матти приезжала навестить своего дядю, и Лео показала ей, как найти подходящее место, чтобы съехать по грязи с вершины холма позади дома мистера Бэнкса до самого низа без остановки. Впрочем, подобные шалости не произвели на Матти должного впечатления, поскольку она лишь испачкала платье да испортила прическу, в которую были уложены ее тщательно завитые кудряшки.

– В общем, – сказал мистер Бэнкс, – в скором времени Матти со своими родителями едет в Нью-Йорк. У них возникли некоторые финансовые затруднения, и они слышали, что в Америке с обедневшими английскими дворянами обращаются как с особами королевской крови, в отличие от нас. Я напишу сестре и спрошу, нельзя ли тебе сопровождать их. Я уверен, что ты станешь прекрасной попутчицей для Матти.

– Это было бы замечательно, – сказала Лео. – Но согласятся ли они взять меня с собой? Матти – настоящая леди, а я – всего лишь деревенская девчонка.

– Дорогая моя, ты никогда не была деревенской девчонкой. Я напишу им сегодня же вечером.

– Я еду в Нью-Йорк! – воскликнула Лео и от волнения едва не выронила чашку.

– За тебя, Лео. – Мистер Бэнкс приподнял свою чашку. – Желаю тебе приятных приключений.

Приключения… Лео широко улыбнулась. Надо же, прошло всего несколько месяцев, а какие перемены уже случились за это время! Вместо того чтобы беспокоиться о войне и смерти, она с нетерпением ожидала начала новой жизни на новом месте. Там, где у нее будет собственный магазин. Там, где, возможно, ей будет легче показать людям, что если женщина хочет сделать себе скромный макияж, то это не грех, не преступление и не привычка проститутки. Потому что если ее косметические средства купят достаточно женщин, и не просто купят, а еще и попробуют применить, то традициям и условностям придется отойти в сторонку. Нью-Йорк и станет таким местом, где она выяснит, кто же такая на самом деле Лео Ист. И кем она может стать.

Глава третья

Уже в самом конце мая, непривычно холодным и пасмурным днем, когда по небу яростно неслись грозовые тучи, Лео сделала свой первый шаг из Саутгемптона на пути в Нью-Йорк. С момента ее разговора с мистером Бэнксом минуло два месяца, на протяжении которых стряпчий отца искал и таки нашел покупателя на лавку и квартиру. Немногим людям была нужна аптека в Богом забытой и пострадавшей от войны деревне. В результате у Лео появилось немного денег, хотя и куда меньше, чем мистер Бэнкс рассчитывал изначально.

Вагонные колеса отстукивали прочь-прочь, прочь-прочь, и мимо промелькнула долина Уайли-Вэлли: сначала Уорминстер, потом Хейтсбери, Кодфорд и Уайли. Ночь она провела в Солсбери, где дождь обрушил свою ярость на крышу гостиницы, а ветер стучал в оконные стекла. На следующее утро рассвет едва успел заняться, как солнце уже закрыла черная туча. Вновь оказавшись в поезде, Лео вскоре провалилась в сон, который бежал от нее всю прошлую ночь, но ее разбудило внезапное ощущение падения, падения со своего места на пол, когда поезд резко затормозил.

Кондуктор принес свежие новости:

– Ураган повалил половину деревьев в Гемпшире. Пути заблокированы, и расчистят их не раньше, чем к завтрашнему полудню. До Данбриджа, где можно будет переночевать, придется идти пешком. Багаж можете оставить здесь.

С большой неохотой Лео вышла из вагона, раздосадованная опозданием. Уже через несколько секунд она насквозь промокла под проливным дождем, оказавшись в неровной цепочке пассажиров, бредущих по щиколотку в воде. В ее дорожных башмаках хлюпала вода, а над головой змеились огромные молнии. Дорога до Данбриджа заняла почти два часа, а там к услугам пассажиров нашлась одна-единственная гостиница.

Толпа людей до отказа запрудила крошечное фойе. Лео оказалась зажатой в последних рядах, едва сумев протиснуться внутрь, и потому не слышала, что говорила владелица. И вдруг она увидела, как ко входу подошел какой-то темноволосый мужчина, вежливо стряхнувший целый водопад с полей своей шляпы на лужайку вместо того, чтобы занести ее внутрь, хотя остальная его одежда промокла настолько, что это уже не имело никакого значения.

– Чертова погода, – проворчал он, подходя к ступенькам.

– Совершенно согласна с вами, – с чувством выразилась Лео. – Я бы предпочла оказаться на борту корабля, плывущего в Нью-Йорк, а не мокнуть здесь под дождем.

Незнакомец улыбнулся.

– Хотя в такую погоду морская болезнь свалит кого угодно.

– Пожалуй, вы правы. – Лео улыбнулась в ответ.

Теперь в фойе было тихо; большинство пассажиров уже разошлись по своим комнатам. Последние несколько гостей как раз поднимались по лестнице, и вскоре Лео и мужчина остались одни.

– Бог ты мой, почему же вы промолчали, когда я спросила, остались ли еще в очереди женщины? – пожелала узнать владелица гостиницы при виде Лео.

– Я вас не слышала, – ответила та.

– У меня больше нет свободных комнат, – сердито заявила хозяйка, словно в этом была виновата Лео. – И я не могу подселить вас к кому-нибудь, потому что вы – единственная женщина среди прочих пассажиров. Полагаю, мне придется подняться наверх и попросить нескольких мужчин потесниться, перебравшись в другие комнаты, хотя все они настолько битком набиты, что я просто не представляю, что мне с ними делать.

– Я подожду в гостиной, – сказала Лео. – Я уверена, что надолго мы здесь не задержимся.

– Очень оптимистическое заявление, – заметил мужчина, глядя в окно на сплошную пелену дождя, затянувшую окрестности.

Владелица гостиницы вздохнула.

– В приемной есть камин, чтобы просушить одежду, и диван, которым вы можете воспользоваться, мисс. А вот вы… – Она повернулась к мужчине, разглядывая его пальто, которое было сшито из мягчайшего кашемира и свидетельствовало о его богатстве. – Я уверена, что кто-нибудь уступит вам свое место.

– В этом нет нужды, – отозвался он. – Я тоже могу подождать в гостиной.

– Не знаю, уместно ли это, – с сомнением протянула хозяйка.

– Это же общая комната, – сказала Лео. – Со мной все будет в порядке.

– Полагаю, иного выхода все равно нет, – проговорила наконец владелица гостиницы, которой явно не терпелось поскорее решить проблему, и увела Лео с собой, чтобы подобрать ей сухое платье.

Когда они вернулись в гостиную, мужчина уже поджидал их в дверях. Он ослабил узел галстука и закатал рукава сорочки.

– Эверетт Форсайт, – представился он, протягивая руку Лео.

Владелица гостиницы ахнула.

– Из лондонских Форсайтов?

– Верно.

Лео смутно припомнила фешенебельный универмаг в Лондоне, который назывался «У Форсайта», хотя у нее никогда не водилось столько денег, чтобы совершать там покупки.

– Леонора Ист.

– Очень рад, – ответил он.

Владелица удалилась, строго-настрого запретив им закрывать дверь.

– Интересно, чем, по ее мнению, могут заняться в общей комнате гостиницы двое промокших и усталых путников? – проворчала себе под нос Лео.

Но Эверетт Форсайт услышал ее и улыбнулся.

– Очевидно, воображение у нее куда живее, чем у нас. – Но тут же поспешно добавил: – Я вовсе не имел в виду…

Лео рассмеялась.

– Я понимаю, что вы имели в виду. – С этими словами она подошла к огню.

Мистер Форсайт ничего не ответил и остался у дверей. Молчание стало неловким, и он приблизился к буфету и взял с него колоду игральных карт.

– Вы играете в бридж? – осведомился он. – Хотя нам нужны еще компаньоны.

– Мы можем сыграть с двумя «болванами», – сказала она. – Мой… отец научил меня. – Эхо произнесенных слов больно кольнуло ее в самое сердце, напомнив о том, что она больше никогда не сыграет в бридж с отцом. Лео устало опустилась в кресло.

– Нам вовсе не обязательно играть, – сказал мистер Форсайт. – Я просто подумал, что игра поможет нам убить время, раз уж у нас его так много.

– Да. Давайте все-таки сыграем, – резко бросила Лео. – Я покажу вам.

Она протянула руку за колодой и объяснила правила для двух игроков. Они сыграли первую партию в молчании. Раздавая карты, которые с мягким шелестом падали на стол, объявляя ставки и выслушивая поздравления, которые он сделал ей в конце, Лео исподволь изучала мистера Форсайта. Он был высокого роста – выше ее, чем могли похвастать немногие мужчины, – с темными волосами и голубыми глазами, похожими на солнечное небо. Лео страшно завидовала ему в том, что эти глаза не рассказывали историю смерти.

Усилием воли она отогнала от себя эту мысль.

– Вы хорошо играете, мистер Форсайт, – заметила она, когда он выиграл у нее вторую партию.

– Зовите меня Эверетт. Мистером Форсайтом меня называет только горничная.

– Ни за что бы не подумала, – отозвалась она, не в силах удержаться от того, чтобы беззлобно поддеть его. – У меня никогда не было горничной.

Но он не рассмеялся ее шутке, а лишь на мгновение задержал на ней взгляд. Она же сосредоточилась на раздаче, испытывая неловкость от того, что он пристально рассматривает ее.

– Почему вы выглядите такой печальной? – вдруг спросил он.

От его вопроса у нее перехватило дыхание, потому что в голосе его прозвучала нескрываемая нежность, словно ему действительно было интересно. И тогда она рассказала ему обо всем, хотя голос у нее то и дело дрожал и срывался, но усилием воли она вновь брала себя в руки.

Когда она умолкла, Эверетт в порыве сострадания взял ее руку в свои.

– Мне очень жаль, – проговорил он.

А Лео вздрогнула всем телом. Потому что это случилось. Та самая молния, которую она когда-то искала в прикосновении Альберта, пронзила ее с головы до ног внезапно и безжалостно.

Дождь лил без остановки всю ночь напролет, сопровождаемый раскатами грома. Лео сидела в кресле, слушая рассказ Эверетта Форсайта о том, почему он отправился в путь, а в следующий, как ей показалось, миг проснулась на диване, укрытая одеялом, с подушкой под головой. Приподнявшись на локте, она увидела мужчину, сидящего в кресле у огня.

– Что случилось? – сонным голосом пробормотала она.

– Вы уснули. Под мой рассказ, и это означает, что он был невыразимо скучен. Я решил, что вам будет удобнее на диване. Хозяйка, миссис Честертон, снабдила нас одеялом и подушкой.

Лео зарделась до корней волос.

– Ваш рассказ вовсе не был скучным. Просто я устала. Я почти не спала с того дня, как…

– Со Дня перемирия.

– Да.

– Я принес вам чай и гренки из столовой. – Эверетт кивнул на поднос, стоявший на столе.

– Благодарю вас.

Лео встала и потянулась, поймав свое отражение в зеркале над камином: грива спутанных рыжих волос, рассыпавшихся по спине, бледное лицо, до сих пор хранившее отпечаток потрясений последних дней, и Эверетт, наблюдающий за нею.

В комнате вдруг стало слишком жарко.

– Мне нужен свежий воздух, – сказала она. – Пожалуй, я пойду прогуляюсь.

– Там такие лужи, что в них можно утонуть.

Лео выглянула в окно. Гроза и не думала стихать.

– Мы не сможем уехать отсюда до завтрашнего дня, как минимум, – продолжал Эверетт. – Мой автомобиль по-прежнему застрял, да и ваш поезд стоит на рельсах. Так что вы спокойно можете позавтракать.

– Вы были очень добры: принесли мне завтрак, уложили меня на диван, когда я заснула.

– Я хочу, чтобы вы знали: я не во всем полагаюсь на горничных, что бы я там ни говорил вчера вечером.

Лео вспомнила свою шпильку, адресованную ему.

– Туше, – сказала она, со смехом поднимая руки и делая вид, что сдается. – Я больше не буду засыпать под ваши рассказы и не стану дразнить вас тем, что у вас есть горничная, а вы не будете напоминать мне, что я сделала и то, и другое.

Он тоже рассмеялся.

– Договорились.

Лео села, отпила глоток чаю и не смогла удержаться, чтобы не спросить:

– Вы были на войне или…

– Или сидел, задрав ноги на стол, в уютной конторе в Уайтхолле? – закончил он вместо нее, насмешливо подняв брови.

– Я думала, что мы с вами заключили перемирие! – сказала Лео.

Он улыбнулся, и она поняла, что теперь уже он поддразнивает ее.

– Просто… Все дело в ваших глазах. – Не успели эти слова сорваться с ее губ, как атмосфера в комнате стала такой же унылой и мрачной, как и день за окном. – Вы выглядите таким счастливым, словно никогда не сталкивались с чем-либо, что могло причинить вам боль. – Еще не успев договорить, она поняла, какую глупость сморозила. – Извините меня, – поспешно добавила девушка, – я сама не знаю, что говорю. Пожалуй, мне все-таки лучше прогуляться.

Она поднялась на ноги, но Эверетт коснулся ее руки.

– Прошу вас, останьтесь, Леонора, – сказал он.

Сердце у Лео замерло, и ей вдруг отчаянно захотелось, чтобы это мгновение длилось вечно – когда рука Эверетта касалась ее руки, а в ней проснулись и ожили неведомые чувства, о существовании которых она даже не подозревала.

– Никто не называет меня Леонорой, – сказала она, опускаясь на свое место. – Собственно говоря, я Лео.

– Вам идет это имя, – мягко заметил Эверетт. Он прочистил горло. – Но, отвечая на ваш вопрос, – да, я воевал. Я служил офицером во Франции. Дрался на Сомме. И под Ипром.

– Вы были ранены?

– В плечо. Пуля прошла навылет. У меня остались шрамы размером с серебряную крону на груди и на спине. – Голос его прозвучал равнодушно, но Лео прекрасно поняла, что ранение было тяжелым.

– Вы уже проснулись, как я вижу? – В дверях появилась миссис Честертон с подносом в руках и двумя кружками, от которых валил пар. – Вот вам обоим еще чай, чтобы согреться. Пейте, молодая леди, у вас кости наружу так и выпирают.

При этих словах владелицы гостиницы рука Лео взметнулась к груди, накрыв острые косточки выступающих ключиц. Эверетт взглядом проследил за ее движением.

– Теперь, когда мы знаем, что вы останетесь здесь еще на одну ночь, я постараюсь найти вам комнату, мисс, – сообщила миссис Честертон. – Надо соблюдать приличия. – Она посмотрела на Эверетта, который упорно не сводил взгляда со своей кружки.

Приличия! Лео покачала головой. Кому теперь какое дело до подобных вещей?

– Миссис Честертон права. – Голос Эверетта прозвучал резко, и Лео сообразила, что слишком уж разволновалась. Вообразила обмен пылкими взглядами там, где его быть никак не могло. Эверетт Форсайт был богатым человеком; вероятнее всего, знатные дамы так и падали к его ногам. И что для него Лео Ист?

– Я вернусь за вами, когда все устрою. – Миссис Честертон удалилась, а Лео рассеянно взяла со стола колоду карт и принялась тасовать ее.

– Хотите сыграть еще раз? – поинтересовался Эверетт. – Или я могу не докучать вам, если пожелаете, – чопорно добавил он.

– Нет, давайте сыграем, – сказала Лео, сдавая карты. Закончив, она спросила: – Как же вы управляли своим универмагом во время войны?

– Собственно, я им и не занимался, – отозвался Эверетт. – Мне повезло, у меня уже был хороший управляющий. А как только мне давали отпуск, я проводил его в конторе. Да и на фронте, пока все писали своим девушкам, я строчил письма исполнительному директору.

Лео улыбнулась и машинально отложила карты в сторону.

– Значит, теперь вы наверняка рады тому, что можете руководить всем лично.

Эверетт откинулся на спинку стула.

– Собственно, я предоставил вести дела управляющему. Я знаю, что у меня есть человек, которому я могу доверять, что дает мне возможность… гоняться за мечтами, которые посещали меня, пока я сидел в окопе и слушал, как свистят над головой осколки.

– Как вообще можно мечтать в таком положении?

– Мечты – единственное, что позволяет тебе остаться в живых.

Пожалуй, он был прав. Ее мечта о Нью-Йорке вдохнула в нее новые силы и желание жить дальше.

– И о чем же вы мечтали?

– О том, чтобы открыть универмаг «У Форсайта» в Нью-Йорке. Я уверен, что в течение следующих десяти лет глаза всего мира будут прикованы к этому городу. У них нет карточной системы, и их экономике не нужно выздоравливать после войны. Я собираюсь переехать туда через пару месяцев; я уже приобрел там обанкротившийся склад, который намерен превратить в райское местечко. Я хочу, чтобы люди приходили туда, как в театр. Там женщины, которые не хотят отказываться от работы, на деньги, заработанные во время войны, смогут покупать модные вещи из Парижа, шелковые чулки, может быть, даже косметику.

– А я вечерами работала в аптеке своего отца, изготавливая косметику для медицинских сестер в военном лагере.

– Кто бы мог подумать, что под внешностью скромницы скрывается женщина, снабжавшая англичанок столь скандальными вещицами? – поддел он ее.

Лео рассмеялась.

– Однажды я услышала, как сестры жаловались на то, что нигде не могут приобрести косметику, и сообразила, что я – единственный человек во всей деревне, располагающий необходимыми ингредиентами. Вот так и получилось, что в перерывах между изготовлением линиментов и мази от ожогов я делала губную помаду и румяна. Кольдкрем. И духи. Одни мне понравились особенно, у них был такой чудесный аромат.

– Я его чувствую, – негромко сказал Эверетт.

Лео неловко поерзала на стуле и вновь заговорила, стараясь не обращать внимания на то, что между ними возникло некое притяжение, которое почему-то нагревало воздух в комнате, словно языки пламени из камина вырывались далеко за его решетку. Ведь он подсказал ей одну идею, способ решить проблему нехватки денег, не позволявшую ей открыть собственную лавку или аптеку.

– И теперь я направляюсь в Нью-Йорк, – сказала она. – Быть может, я смогу продавать свою косметику тамошним универсальным магазинам?

– Прекрасная мысль.

– Я тоже так думаю, – согласилась она с широкой улыбкой на лице и вновь взволнованно заговорила: – Когда вы будете открывать свой магазин, не называйте один из отделов «Туалетные принадлежности». Назовите его «Отдел косметических средств». Я, например, желала бы совершать покупки именно в таком месте.

– Я так и сделаю, Лео. А еще я хочу, чтобы вы знали: я с радостью помогу вам.

Тон его голоса заставил Лео позабыть обо всем, кроме сияния его голубых глаз, которые больше не походили на летнее небо, а потемнели, словно он пытался скрыть голод и жажду, которые она, тем не менее, ясно различала в них. Взгляд ее остановился на его губах, и она вдруг поняла, что необычных ощущений от Альберта она ждала из чистого любопытства, тогда как в случае с Эвереттом ею руководило дотоле неведомое ей желание.

– Итак. – Появление миссис Честертон заставило их обоих едва ли не подскочить от неожиданности. – Погода более-менее наладилась, что дает мне возможность разместить нескольких мужчин в деревне. Соответственно, теперь я могу выделить каждому из вас по комнате. Работы по восстановлению движения на шоссе и железной дороге уже начались, и, как мне сказали, поезд отправится завтра в семь утра. Я договорилась с одним из наших местных жителей, чтобы он в то же самое время подвез вас к вашему автомобилю, мистер Форсайт. Мисс Ист, если вы будете так любезны проследовать за мной, я провожу вас в вашу комнату.

Лео встала.

– Благодарю вас за то, что составили мне компанию, Эверетт, – сказала она, словно пробуя на вкус его имя.

– До свидания, Лео.

Вот и все. Утром он поедет дальше на своей машине, а она – на поезде. И, скорее всего, они больше никогда не встретятся.

Единственным, что доставило Лео радость в тот вечер, стала ванна. Она наполнила ее до краев и опустилась в нее, позволяя теплой воде смыть пыль и грязь, а заодно и грусть. Она вынула заколки из волос, и, когда те тяжелым облаком легли на воду вокруг нее, ей еще пуще прежнего захотелось поскорее отправиться на поиски приключений. Особенно теперь, когда Эверетт подсказал ей такую замечательную мысль. Эверетт… Ей нравилось мысленно катать на языке его имя. Выбранив себя за глупость, она погрузилась в воду с головой, чтобы смыть его образ: как он смотрел на нее с другой стороны стола перед тем, как миссис Честертон прервала их.

Наконец вода остыла, и Лео вылезла из ванной. Встав перед камином, она стала сушить волосы, но огонь прогорел до углей, а корзинка для дров была пуста. На мгновение она замерла, не зная, что предпринять, а потом вспомнила о тепле, исходившем от камина в гостиной. Быть может, огонь в нем еще не погас. К этому времени Эверетт уже должен был уйти к себе в комнату, а миссис Честертон предупредила ее, чтобы она не приближалась к столовой, поскольку мужчины заняли ее для игры в покер. Так что гостиная наверняка пуста.

Она быстро оделась и спустилась вниз. Огонь в камине в общей комнате жадно пожирал дрова и гаснуть не собирался, так что она взяла книгу с полки, опустилась на пол и повернулась к камину спиной, рассыпав по спине влажные волосы, чтобы они поскорее просохли. Забывшись, она вздрогнула, когда дверь отворилась.

– Лео! – сказал Эверетт. Судя по голосу, он был удивлен, но, тем не менее, явно рад видеть ее. – Не хотите ли выпить? – В руке у него оказался бокал. – У здешнего повара обнаружился превосходный запас спиртного, на что я, признаться, даже не рассчитывал.

– Хочу, – сказала она.

Эверетт исчез, чтобы вернуться через несколько минут с двумя бокалами. Один из них он протянул ей, и она отпила крошечный глоток.

– Что это? – спросила Лео. Она покатала восхитительную жидкость на языке; ее несомненная крепость сглаживалась легким привкусом чего-то сладкого и острого.

– Это – коктейль из виски, горького пива, сахара и лимонной корочки. Вам нравится? Извините, мне следовало спросить, что вы предпочитаете. Сейчас я принесу вам что-нибудь другое.

Лео улыбнулась.

– Нет, он очень вкусный. Да я и не знала бы, что заказать. Мой отец ограничивался одним лишь виски.

– Что ж, в этом коктейле есть приличная доза виски. Что, скорее всего, напомнит вам об отце. Сейчас я все-таки принесу вам что-нибудь еще.

– Нет, – отказалась Лео. – Это приятные воспоминания. И поэтому спасибо вам.

Эверетт опустился в кресло возле камина, а Лео осталась сидеть на полу не далее чем в двух футах от него.

– Когда я так невежливо уснула давеча вечером, вы собирались рассказать мне о том, куда ехали на своем автомобиле перед тем, как вас настигла буря, – сказала она.

– В Саутгемптон, как и вы. Надо решить кое-какие семейные проблемы, – угрюмо сообщил он. – Для меня это нелегкое испытание. – Он потер лицо ладонью. – После того как я воевал в окопах, семейные разногласия представляются мне почти нереальными. Хотя, пожалуй, все должно быть совсем наоборот.

– Как я вас понимаю! – сказала она, не покривив душой.

Смерть давно стала неотъемлемой частью повседневности, тогда как обычные семейные трудности или хотя бы то, что она сидела сейчас перед камином на полу в гостинице и поддерживала интересный разговор, представлялись ей каким-то вымыслом, игрой воображения. Она не сводила глаз с его лица, хотя усилия, которые она к этому прилагала, казались ей столь же интимными, как если бы она протянула руку и провела пальцем по голубым венам у него на запястье.

– Я уверена, что вы со всем разберетесь. Вы кажетесь мне достойным мужчиной.

– Достойным мужчиной? В самом деле? – Эверетт одним глотком допил свой напиток. – Я сижу один в комнате с вами, когда должен находиться очень далеко отсюда, потому что вы – самая красивая женщина из всех, которых я когда-либо встречал, и… – Голос его сорвался, и он умолк.

А Лео могла лишь упорно смотреть себе под ноги, будучи не в силах поверить в то, что услышала. По жилам у нее растекся жидкий огонь, а лицо пылало из-за чувств, которых она еще не испытывала раньше, но знала, что имя им – желание. И, Господь свидетель, оно было сильным – достаточно сильным для того, чтобы ей захотелось подойти к Эверетту вплотную, позволить ему поцеловать себя и ощутить прикосновение его рук к своему телу. Но она прижала колени к груди и заставила себя остаться на месте.

– Не думаю, что это может быть правдой.

– Может. – Голос Эверетта прозвучал негромко и ласково, словно его рука погладила ее по щеке.

Лео вдруг обнаружила, что вскочила на ноги и заговорила:

– С тех пор, как все это случилось – война, инфлюэнца, мой отец… Да, действительно, я могу умереть завтра. И сейчас мне кажется, что осталась только одна возможность – жить сегодняшним днем, стремиться объять необъятное, пока его не отобрали, хвататься за простые желания, пока их предлагают, иначе… – Выражение его лица заставило ее умолкнуть. Еще никогда ни один мужчина не смотрел на нее так.

– Мы ступили на очень тонкий лед, Лео, – прошептал он.

Она шагнула к нему и оказалась так близко, что колени их соприкоснулись.

– Вы хотите поцеловать меня?

– Очень хочу.

Лео протянула ему руку. Эверетт принял ее и встал.

На мгновение они прижались друг к другу, но этого краткого мига было достаточно, чтобы кровь забурлила у Лео в жилах, и она жадно подставила ему губы для поцелуя.

Первый поцелуй превзошел все ее ожидания. Он оказался обжигающим, он пронзил ее, словно удар молнии, и ее язык устремился ему навстречу в яростном желании почувствовать его, узнать и раствориться в нем. Она смутно осознавала, что обвила его ногой, что его руки скользят по ее шее и опускаются к спине, крепче прижимая ее к себе, и она ахнула, ощутив жар его тела.

– Пойдемте наверх, – прошептала она. – Идемте ко мне в комнату.

Он уперся лбом в ее лоб, тяжело дыша.

– Вы уверены?

– Да. Приходите через минуту.

Она развернулась и с бешено бьющимся сердцем взбежала по лестнице в свою комнату. Здесь она сняла платье; оно только мешало ей, заставляя чувствовать себя пленницей войны, смерти и болезни; оно связывало ее по рукам и ногам на протяжении последних нескольких месяцев. Когда оно упало на пол, раздался стук в дверь, и Лео отворила ее в одном корсете и нижней сорочке. Она услышала, как у Эверетта перехватило дыхание, когда он взглянул на нее.

– Вы такая красивая, – сказал он.

Сильный ветер, поднявшийся к ночи, разогнал тучи, и в окно заглядывала полная луна; Лео видела свое отражение в зеркале на туалетном столике, и в этот миг она почти поверила ему. Он затворил дверь и остановился позади нее, выждав долгое и головокружительное мгновение, прежде чем поцеловать ее в шею. А потом его руки скользнули к ее корсету. В зеркале ее волосы отражались огненно-золотистым ореолом, ложбинка между грудей манила бледно-розовой тенью, и она увидела, как Лео там, за стеклом, откинула голову, упираясь ему в грудь, и медленно подняла руки, чтобы коснуться его лица. Зеленые глаза встретились в зеркале с голубыми, и дыхание ее участилось.

Медленно, очень-очень медленно, причиняя ей сладкую боль своей неспешностью, он принялся расстегивать крючки ее корсета, а потом развернул ее лицом к себе. Бретелька ее нижней сорочки соскользнула с плеча, и он провел пальцем по ее обнажившимся выступающим ключицам, задержавшись на верхнем крае ткани, которая, как она прекрасно знала, была настолько прозрачной, что он мог увидеть ее всю, если бы оторвал взгляд от ее лица.

Голос его прозвучал едва слышным шепотом, когда он сказал:

– Вы уверены, что хотите этого, Лео?

– Еще никогда и ни в чем я не была так уверена.

Он застонал и привлек ее в свои объятия, а она вновь поцеловала его, поцеловала так крепко, что ощутила приступ отчаяния, вот только что стало тому причиной, она так и не поняла. Он бережно снял с нее сорочку, и его ладонь накрыла ее грудь, пальцы принялись ласкать сосок, и она подумала, что, наверное, нашла то, что так долго искала, потому что ощущения испытывала просто невероятные и восхитительные. Ей хотелось ощутить прикосновение его обнаженной груди к своей, поэтому она расстегнула пуговицы его рубашки и отбросила ее в сторону, негромко ахнув, когда ее плоть встретилась с его плотью.

Затем он принялся покрывать поцелуями ключицы, по которым его пальцы прошлись чуть ранее, и спустился к груди, лаская губами каждый сосок. Она не выдержала и тихонько застонала. Губы его спустились чуть ниже, нашли ее пупок, потом скользнули еще ниже, и Лео обнаружила, что делает то, о чем раньше и помыслить не могла: она подалась ему навстречу и вскрикнула, когда губы его прикоснулись к бугорку между ее бедер и он начал совершать круговые движения языком вокруг него. Ее бедра тоже задвигались, чтобы он мог крепче и быстрее прижаться к ней губами, и ощущение столь восхитительное, что стало почти невыносимым, начало зарождаться в том месте, где находился его язык, и разошлось жаркими волнами сначала по ее животу, а потом и по всему телу. Она не выдержала и закричала, на этот раз громче, не обращая внимания на то, что ее могут услышать другие постояльцы, и будучи не в силах остановиться, потеряв счет времени и забыв обо всем, кроме этого жгучего ощущения, этого мужчины, его языка и своего тела.

– Лео, – шепотом произнес он ее имя и взглянул на нее снизу вверх. Он еще раз назвал ее по имени, а потом приподнял и прижал к себе так, что она обхватила его ногами за талию, и перенес на постель, где наконец вошел в нее, перебирая пальцами ее волосы и прижавшись губами к ее губам, чтобы сдержать собственный крик удовольствия.

Ах, что они вытворяли в ту ночь! Это была ночь познания, знакомства с телами друг друга, наслаждения всем, что только есть в мире чувственного и эротичного, не оставляющего никаких тайн и недомолвок. Время от времени им требовался отдых, и тогда они лежали, обнявшись, голова Лео покоилась на груди Эверетта. Но потом она бросала на него лукавый взгляд, он улыбался, привлекал ее к себе, и все начиналось сначала.

Однако уже очень скоро сквозь занавески пробились первые лучи рассвета.

– Я мог бы остаться с тобой навсегда, – прошептал Эверетт и нежно поцеловал ее, и в этом поцелуе угадывалось нечто большее, нежели желание или страсть, нечто глубокое и искреннее.

– Я тоже, – отозвалась Лео.

– Спасибо тебе, Господи, за грозу, – сказал он. – Если бы не она, мы бы никогда не встретились.

При этих его словах глаза Лео наполнились слезами. Она знала, что чувство, которое она испытывала к нему, захватило ее. Оно было похожим на любовь настолько, насколько она могла себе представить. Но сумеют ли они найти место для этой ночи в жизни, которую им предстояло возобновить теперь, когда настало утро?

– Когда я попросила тебя поцеловать меня, то и подумать не могла, что испытаю такие ощущения, – призналась она.

– Я тоже, – ответил он.

– Но у тебя есть другие дела. – Лео повернулась к нему спиной. – И в Нью-Йорке ты появишься еще не скоро.

Эверетт обнял ее и поцеловал в плечо.

– Мне нужно уладить кое-какие проблемы. Я приеду в Нью-Йорк так быстро, как только смогу. И тогда…

Мы будем вместе. Слова эти повисли в воздухе.

Лео закрыла глаза, стараясь навсегда запечатлеть в памяти горькую сладость и потрясающую красоту этого момента, лежа в постели с Эвереттом и чувствуя, как он прижимается к ее спине и ласково поглаживает кончиками пальцев ее обнаженное плечо.

– И что мы теперь будем делать? – спросила она.

– В Гринвич-Виллидж есть кафе, которое называется «У Романи Мари». Там собираются поэты, художники и прочие творческие личности – вдохновенные и забавные люди. Давай поужинаем там во вторую субботу июля. Романи Мари – цыганка-предсказательница. Она погадает нам на судьбу – хотя мне никто не нужен, чтобы подсказать, какие чувства к тебе я испытываю. – Эверетт поцеловал ее в шею и погладил ее по груди.

Лео перекатилась на живот и в последний раз уселась сверху на его обнаженное тело.

– И мне тоже, – прошептала она. – И мне тоже.

Глава четвертая

Лео остановилась напротив гостиницы «Дельфин» в Саутгемптоне, рассматривая два больших эркерных окна, нависавших над улицей, подобно орудийным башням. Это было куда более фешенебельное заведение, нежели то, которое выбрала бы она сама, и потому она машинально одернула платье, заправила выбившуюся прядку волос за ухо и прижала ладонь к щеке. Губы ее раскраснелись и слегка припухли после поцелуев Эверетта, а щеки горели, расцарапанные его щетиной, но она надеялась, что никто этого не заметит.

– Шагом марш, – скомандовала она себе, спрятав страх и неуверенность под маской холодного безразличия и держа спину прямо.

Внутри ее встретило фойе с многочисленными диванами с мягкими подушками и столами, заставленными фарфором, а также люди, много людей. Она спросила себя, как, ради всего святого, сумеет отыскать в этом столпотворении Матти, которую в последний раз видела, когда той исполнилось шесть.

Лео начала пробираться сквозь толпу, но тут мужчина, шедший впереди нее, сделал шаг назад, и она от неожиданности попятилась и налетела на столик, накрытый к послеполуденному чаю.

– Прошу прощения! – выдохнула она, когда лепешки едва не свалились на пол, а чай расплескался на блюдца.

– Вам следует быть осторожнее, – упрекнула ее какая-то женщина.

– Прошу прощения, – повторила Лео, которой хотелось провалиться сквозь землю.

– Ничего страшного, – с ласковой улыбкой заметила другая женщина.

И тут в комнату вплыла молодая леди, поправляющая элегантные атласные манжеты; перчатки ее сверкали невероятной белизной. Лео тут же спрятала собственные руки за спину; ее перчатки, бывшие белыми четыре года назад, теперь уже никто не рискнул бы назвать таковыми. Леди сдержанно улыбнулась одной из женщин, которую Лео оскорбила своим поведением, и вдруг в памяти у нее шевельнулись смутные воспоминания. Лео помнила, что волосы у Матти были светлыми, а у этой леди они выглядели светло-каштановыми, но вот улыбка осталась той же самой, как у маленькой девочки, очень похожей на фарфоровую куклу, с которой она некогда была знакома.

– Матти? – неуверенно проговорила Лео.

– Я – леди Матти, – сухо бросила женщина. – А ты, должно быть, и есть та самая девушка, которую прислал мне дядя.

Одним этим предложением она сказала много, и ничего приятного для слуха в нем не было. У Лео похолодело в животе; она сообразила, что Матти вовсе не горела желанием увидеться с нею. Но она все-таки сумела выдавить улыбку.

– А я Лео, – сказала она.

Матти окинула ее выразительным взглядом с головы до пят, и Лео вдруг вспомнила, что платье ее до сих пор забрызгано грязью после марша под проливным дождем два дня назад. Кроме того, выяснилось, что она на добрый фут выше Матти и что рядом с ней выглядит неотесанной деревенской девчонкой, кем и была на самом деле. Тем не менее она продолжала улыбаться.

– Спасибо за то, что позволила мне путешествовать с тобой, – сказала Лео.

– Я не могла отказать тому, кто нуждается в помощи. – Хриплый смех, раздавшийся за соседним столиком, прервал Матти. – Боже, какая дыра, – вздохнула она.

– Это не совсем дыра, – возразила Лео, глядя, как слуги в ливреях скользят по комнате, разнося шампанское в бокалах. Над головой у нее, на огромной высоте, простерлись сводчатые потолки, а на полу лежали столь роскошные ковры, что ноги Лео тонули в них по щиколотку.

– Я рада, что ты так думаешь, потому что первый рейс корабля уже заполнен до отказа, и нам придется ждать две недели, пока он не вернется. Судов, освобожденных от исполнения воинской повинности, пока еще слишком мало; в наличии имеются лишь возмутительные места эконом-класса на «Аквитании».

– Эконом-класса?

– Да, всего лишь одного класса, к тому же дешевого. А других нет и не предвидится.

Настроение у Лео упало.

– Не думаю, что могу позволить себе остановиться здесь на две недели, – призналась она. – Мне придется подыскать себе другую гостиницу.

И вдруг, пока они стояли друг напротив друга, Лео оценила положение вещей с точки зрения Матти. Ей навязали кого-то наподобие Лео, кому она просто не могла отказать из-за того, что той пришлось пережить, и вот Лео предстала перед ней в совершенно непотребном виде, грязная и не располагающая достаточными средствами для проживания в роскошных отелях. Ничего удивительного, что Матти выглядела напряженной и настороженной.

– По соседству имеется другая гостиница. Почему бы тебе не поужинать с нами? А потом мы вместе наведем справки, – сказала Матти, на этот раз куда любезнее, чем раньше.

– Спасибо тебе. – Лео улыбнулась, и теперь и Матти наконец-то позволила себе улыбнуться.

– А сейчас позволь представить тебя моим родителям, лорду и леди Монктон.

Лео съежилась от смущения, когда поняла, что мать Матти и есть та самая женщина, чей чай она едва не опрокинула.

– Как поживаете, леди Монктон? – сказала Лео. – Я крайне сожалею о том, что помешала вашему чаепитию.

– Какие пустяки, – небрежно отозвалась та. – Я отправила официанта за новым прибором.

Отец Матти кивнул, а женщина, сидевшая с ними, – та самая, которая сказала ей, что ничего страшного не случилось, когда она едва не опрокинула столик, – одарила ее самой дружелюбной улыбкой из всех, какие она только встречала в Саутгемптоне. Лео улыбнулась в ответ и присела.

Матти положила на свою тарелку несколько лепешек и принялась оживленно болтать.

– Мне так скучно. Мы торчим здесь уже два дня. Я очень скучаю по своим знакомым в Лондоне. По вечеринкам. Надеюсь, кто-нибудь догадается организовать здесь танцы, чтобы убить время. Я уже заприметила кое-кого, с кем была бы не прочь потанцевать. – Официант разлил чай. – А как у тебя с этим делом? Ты оставила дома кого-нибудь, кто был бы тебе дорог?

Лео испытала такое большое облегчение оттого, что ее приняли в компанию, что слова вырвались у нее сами собой:

– В общем, я познакомилась кое с кем по дороге сюда.

– Рассказывай. Какой он?

Лео принялась подбирать нужные слова, чтобы описать свое знакомство с Эвереттом. Он был первым мужчиной, который страстно целовал ее, разомкнув губы; первым мужчиной, который сумел пробудить ее тело к жизни. Но об этом она рассказать не могла.

– По пути сюда я впервые в жизни увидела океан, – сказала она, вспоминая ярость и красоту волн, которые одновременно и напугали, и очаровали ее. – Встреча с этим мужчиной была похожа на то, как если бы меня унесло в открытое море и я не захотела бы вернуться на берег.

Матти небрежно отмахнулась.

– Унесло в открытое море – это, конечно, очень романтично, но чем он зарабатывает на жизнь? Если хочешь знать, я уже почти помолвлена, и, к счастью, Ретт очень состоятелен. Если война меня чему-нибудь и научила, так это тому, что девушка должна удостовериться в том, что карман мужчины полон, прежде чем думать о его сердце. – И Матти устремила обвиняющий взор на отца.

– Ретт? – переспросила Лео, чувствуя, как по спине у нее пробежали ледяные мурашки дурного предчувствия.

– Да, мой жених – в общем, почти жених. А вот и он, наконец явился, чтобы сопровождать нас в Нью-Йорк. А я уже подумала, что ты заблудился, – окликнула Матти мужчину, направлявшегося к их столику, и помахала ему рукой.

И тут Лео поняла, что мужчиной, которого Матти называла своим «почти женихом», был не кто иной, как Эверетт Форсайт.

Хвала Господу, что она в этот момент сидела. В противном случае колени у нее наверняка подогнулись бы. Она так крепко вцепилась в свою сумочку, что защелка впилась ей в кожу. А еще Лео постаралась придать своему лицу равнодушное выражение, чтобы на нем не дрогнул ни единый мускул и не выдал ужасную правду о том, что всего несколько часов назад она лежала обнаженной в объятиях этого самого мужчины.

Эверетт встретился взглядом с Лео и отшатнулся, попятившись от Матти, которая устремилась ему навстречу. Он уже готов был окликнуть Лео по имени, но вовремя спохватился, сделав вид, будто закашлялся, что дало ему возможность выставить руку перед собой, отстраняя Матти. Он повернулся к ней спиной, якобы для того, чтобы унять приступ кашля, и, вновь повернувшись к ним, покачал головой, поняв, что Лео по-прежнему сидит за столиком.

– Ты выглядишь так, будто увидел привидение, – заявила ему Матти. – И не дай бог этот твой кашель окажется «испанкой». Я категорически не желаю заразиться ею.

Легкомысленный тон Матти заставил Лео ахнуть – та вела себя так, словно «испанка» была пустяком, от которого можно пренебрежительно отмахнуться, тривиальной простудой. Она также заметила, как потрясение на лице Эверетта сменилось беспокойством, и поняла, что он догадался о том, как больно укололи ее слова Матти. Но почему это должно его волновать, если он намерен жениться на Матти?

Матти подставила щеку Эверетту для поцелуя, и он машинально повиновался ей. И Матти, и леди Монктон недовольно нахмурились.

Лео же почувствовала, как чья-то рука накрыла ее ладонь.

– С вами все в порядке, дорогая? – Женщина, которая так ласково улыбалась ей, теперь с тревогой смотрела на нее. – Нас не представили друг другу. Меня зовут Абигайль Форсайт. Я – мать этого симпатичного молодого человека.

– Извините, мне нездоровится, – с трудом выдавила Лео. – Прошу простить меня.

Она встала из-за стола и поспешила прочь. Сейчас у нее не было ни времени, ни сил на поиски другой гостиницы, ей отчаянно нужен был какой-нибудь укромный уголок, где ей никто не помешает, и потому она заплатила за комнату на одну ночь и поднялась наверх. Там она легла на кровать и уставилась в потолок.

Мне никто не нужен, чтобы подсказать, какие чувства я к тебе испытываю.

Слова Эверетта эхом прозвучали у нее в ушах, и девушка перевернулась на бок, подтянув колени к груди и обхватив их руками, чтобы не рассыпаться на куски. Как выяснилось, кроме самой себя, больше у нее никого не было. Она осталась совершенно одна, превратившись в зарубку на столбике кровати. В порт во время шторма. А Эверетт мало того что повел себя недостойно, так еще и оказался лжецом.

И тогда она всхлипнула и заплакала горькими слезами, сотрясаясь от рыданий, которые рвались наружу из самой глубины ее души, заставляя ее заново пережить все потери и утраты прошедших шести месяцев. Сердце ее разрывалось от боли, она была такой сильной, что у нее перехватило дыхание, и Лео застыла, не в силах пошевелиться. Она могла лишь неподвижно лежать на кровати в незнакомой комнате, и от горя и усталости глаза у нее закрывались сами собой. Но потом воспоминание о губах Эверетта, прикасающихся к ее собственным губам, грубо вырывало ее из полузабытья, и перед ее внутренним взором предстала картина того, как он входит в комнату внизу и Матти представляет его: «Ретт, мой жених».

На следующее утро Лео проснулась рано, намереваясь подыскать себе иное место для проживания. Она испытала огромное облегчение, выяснив, что соседняя гостиница намного дешевле, и в ней даже нашлась свободная комнатка, отчего Лео едва не расплакалась прямо во время разговора с управляющим. Она собрала свои вещи и уже пересекала фойе гостиницы «Дельфин», направляясь к выходу, когда услышала, как кто-то окликнул ее.

– Куда это вы собрались, дорогая моя? – осведомилась миссис Форсайт, догоняя ее. – Я думала, что Матти будет сопровождать вас в Нью-Йорк.

– Я остановлюсь в гостинице по соседству. Не могу позволить себе остановиться здесь, – призналась Лео, и румянец стыда окрасил ее щеки.

– Не смущайтесь, – сказала миссис Форсайт, ласково кладя ей руку на локоть. – Я рада, что застала вас до того, как вы ушли. Сегодня вечером я даю званый ужин и была бы счастлива, если бы вы почтили его своим вниманием.

– Ох, н-нет, – сказала Лео. – Я никак не могу.

– Я была бы счастлива, если бы вы пришли, – повторила она. – Пожалуйста. – Миссис Форсайт вперила в Лео взгляд, и ее голубые глаза были так похожи на глаза ее сына, что Лео вновь охватило неудержимое желание расплакаться.

– Конечно, – сказала она только ради того, чтобы ее наконец оставили в покое.

Снедаемая дурными предчувствиями, Лео читала записку, присланную ей миссис Форсайт, в которой говорилось о предстоящем званом ужине. Мать Эверетта закончила ее словами: «Я понимаю, что совсем недавно скончался ваш отец и вам наверняка хочется побыть одной в своей комнате, но я была бы вам искренне признательна, если бы вы смогли прийти».

Лео судорожно скомкала записку. Она сознавала, что на борту корабля ей предстоит проводить много времени в обществе Матти и ее семьи. Значит, она должна привыкнуть к тому, что ей придется часто и подолгу видеть их. Отказ же явиться на ужин будет выглядеть грубо. Она пойдет, решила Лео. Но уйдет оттуда пораньше, а все время, которое ей предстоит провести в Саутгемптоне, постарается оставаться в одиночестве под предлогом усталости и скорби. Затем она присела к столу и написала письмо Джоан, излив ей душу. В семь часов вечера она надела свое лучшее платье, вышедшее из моды еще три сезона назад и уже успевшее слегка пожелтеть, и направилась обратно к гостинице «Дельфин», где поднялась в апартаменты миссис Форсайт и постучала в двери.

Надо же такому случиться, что открыл ей именно Эверетт.

– Слава богу, Лео, я так надеялся, что это окажешься ты.

– Не думаю, что должна разговаривать с вами, – чопорно отозвалась она, пытаясь проскользнуть мимо.

– Прошу тебя, прочти вот это, – взмолился он и сунул ей в ладонь сложенный вчетверо клочок бумаги.

– Ретт! Принеси мне еще выпить, – донесся изнутри голос Матти.

– Прошу прощения, – прошептала Лео, пряча записку в сумочку и входя в комнату.

Она с ужасом обнаружила, что место за столом ей отвели рядом с миссис Форсайт. Эверетт сидел подле отца Матти, явно пренебрегая негласным обычаем чередовать мужчин и женщин. Матти устроилась под боком у матери, рядом с молодым человеком, которого Лео не знала.

В качестве первого блюда подали устриц, которых Лео никогда не пробовала, и она украдкой огляделась, чтобы понять, как следует поступить с желеобразными объектами, лежащими перед ней.

– Просто подденьте ее вилкой, – негромко посоветовала миссис Форсайт. – И скажите мне, что вы о них думаете.

Сгорая от стыда оттого, что ее уловка обнаружилась, Лео последовала полученному совету и поднесла первую раковину ко рту. Ожидая испытать отвращение, она приятно удивилась острому и солоноватому привкусу.

– Лучше, чем я представляла, – призналась она.

– Ваша честность мне по душе. Кстати, если вы не знали, устрицы считаются афродизиаками.

– Теперь буду знать, – отозвалась Лео, проклиная свою белую кожу, на которой становился заметен любой, даже самый слабый румянец. – Вы едете в Нью-Йорк? – спросила она, чтобы сменить тему.

– Думаю, что да. – Миссис Форсайт вздохнула, словно предстоящее путешествие нисколько ее не радовало. – Леди Монктон – моя старинная и дорогая подруга, которая столкнулась с определенными трудностями в последнее время. Она попросила меня поехать с ней, чтобы помочь ей устроиться на новом месте. Полагаю, что пробуду там около месяца-двух, хотя мой сын может уговорить меня задержаться подольше. – Она улыбнулась Эверетту, который переводил взгляд с матери на Лео.

– Но ведь Эверетт не едет в Нью-Йорк прямо сейчас, не так ли? – выдала себя с головой Лео.

По крайне несчастливому стечению обстоятельств, в этот миг остальные гости умолкли, и потому слова Лео прекрасно расслышали все.

Матти нахмурилась.

– Нет, он едет. Со мной. Я убедила его в том, что не стоит откладывать поездку.

Ресницы Матти затрепетали, когда она устремила на «почти жениха» призывный взгляд, как это делают в кино, и Эверетт неловко заерзал на стуле. Миссис Форсайт незаметно покачала головой, глядя на Матти, а Лео захотелось провалиться сквозь землю. К счастью, разговоры за столом вскоре возобновились.

– Он очень щедр, – сказала миссис Форсайт. – Лорд Монктон нуждается в некотором… содействии, и Эверетт согласился помочь ему.

– И он хочет быть с Матти, – угрюмо закончила Лео.

– Почему бы нам не сделать перерыв между блюдами? – обратилась ко всем сидящим за столом миссис Форсайт. – Лео, сейчас я вам кое-что покажу.

Лео встала, смущенная и растерянная. Что ей собираются показать? Она не имела ни малейшего представления о том, что имела в виду миссис Форсайт. Девушка последовала за ней в соседнюю комнату, и миссис Форсайт закрыла за ними дверь.

– Я слышала, что вы питаете слабость к парфюмерным флаконам компании «Лалик», и решила, что вам будет интересно взглянуть на этот. – С этими словами миссис Форсайт извлекла бутылочку, пробка которой была искусно изготовлена в форме тернового венка.

– Какая прелесть! – выдохнула Лео, и только потом до ее сознания дошли слова миссис Форсайт. Очевидно, Эверетт разговаривал о ней со своей матерью.

– Мы всегда были близки с Памелой… леди Монктон, – небрежно заметила миссис Форсайт, словно продолжая разговор, который они вели за обеденным столом, – и оттого, что наши дети росли по соседству, один родился мальчиком, а вторая – девочкой, как-то само собой подразумевалось, что они поженятся, когда подрастут. Мы проводили очень много времени вместе, пока дети были маленькими, а им нравилось общество друг друга, как всегда бывает с детьми, – играть в прятки куда забавнее, чем тихонько сидеть в одной комнате со взрослыми.

Оказывается, дело обстояло куда хуже, чем предполагала Лео. Матти и Эверетт были обещаны друг другу с самого рождения, и их связывала давняя дружба.

– Эверетт оплачивает их проезд в Америку, – продолжала миссис Форсайт. – Как и проживание в гостинице. Он даже арендовал для них особняк на Манхэттене. Видите ли, лорд Монктон истратил все свои деньги. Эверетт не планировал сопровождать Монктонов, но теперь…

– Я понимаю, – запинаясь, промолвила Лео, но ее прервал звон бьющейся посуды, долетевший из соседней комнаты.

– Одну минуту, – сказала миссис Форсайт.

Прежде чем выйти вслед за ней, Лео достала из кармана письмо Эверетта и швырнула его в огонь. Она больше ничего не желала знать о том, сколь глубоко он привязан к Матти, не желала читать оправдания его поведению; его мать изложила ей все предельно ясно.

Она вошла в столовую в тот самый момент, когда отец Матти крикнул дочери:

– Прекрати изводить меня! – Он хлопнул ладонью по столу. – Если мне захочется прогуляться, я непременно отправлюсь на прогулку.

Его супруга с соблюдением всех приличий удалилась из комнаты, предоставив мужу и дочери самим выяснять отношения. Лорд Монктон встал из-за стола и покачнулся, явно переборщив с вином.

– Держись подальше от гостиницы «Красный лев», – прошипела Матти. – И матросов. И еще: ты вернешься обратно с той же суммой в кармане, что лежит в нем сейчас.

– Неужели мужчине нельзя зайти куда-нибудь, чтобы спокойно выпить? – резко бросил лорд Монктон, и Лео поморщилась. Как может отец разговаривать с дочерью в таком тоне? Ничего удивительного, что Матти выглядит такой напряженной.

Матти, поджав губы, смотрела, как уходит ее отец. Затем она содрогнулась всем телом и выдавила слабую улыбку.

Повинуясь внезапному порыву, Лео накрыла своей ладонью руку Матти.

– С тобой все в порядке?

Матти рассмеялась сдавленным смехом, который прозвучал хрипло и нервно.

– Со мной все в полном порядке. А вот тебе стоит приободриться. В противном случае твое общество будет унылым и скучным.

Она отняла свою руку и подошла к Эверетту.

– Теперь ты понимаешь, почему нам нужна твоя помощь, – сказала Матти, и глаза ее наполнились слезами. – Не могу же я ходить за ним повсюду, высматривая, в какой гостинице он окажется, когда там начнется игра.

– Мне действительно очень жаль, Матти, – сказал Эверетт.

Лео должна была уйти отсюда. Смотреть на их нежности ей было невыносимо. Развернувшись, она быстрым шагом направилась к двери.

В ту ночь сон вновь бежал от нее. Лео прижимала кончики пальцев к глазам, чтобы унять безостановочно льющиеся слезы. Ей надо держаться от Эверетта подальше. Это не должно быть слишком уж трудно. Они остановились в разных гостиницах. Корабль им наверняка попадется большой. Ей придется всего лишь выходить к ужину вместе с семьей Матти в общем зале. Больше не представится случая остаться с Эвереттом наедине. Если только она сумеет столь же решительно изгнать его из своего сердца и перестать мысленно видеть перед собой глаза Эверетта, руки Эверетта и губы Эверетта.

Самые долгие две недели в жизни Лео закончились, и подошло время взойти на борт корабля. Вслед за Монктонами Лео поднималась по сходням на палубу, прилагая отчаянные усилия к тому, чтобы не прожигать взглядом спину Эверетта. Он уехал в Лондон на следующий день после провального званого ужина – наводил порядок в делах, по словам Матти, – и в Саутгемптон вернулся только сегодня утром. Как следствие, еще никогда в жизни Лео так не радовалась, когда услышала знакомый голос, окликающий ее по имени. Резко обернувшись, она увидела, как по пристани к ней спешит Джоан, одной рукой придерживая шляпку, а другой волоча чемодан, который нещадно колотил ее по ногам.

– Джоан! – вскричала Лео и замахала рукой, как сумасшедшая. – Что ты здесь делаешь?

– Я поняла, что мне не нужен Пит в качестве повода переехать в Нью-Йорк. А еще я не могла допустить, чтобы все плюшки достались тебе, – сказала Джоан, крепко обнимая Лео. – Кроме того, – прошептала она, – из твоего письма я поняла, что тебе срочно нужна подруга.

– Так ты едешь со мной?

– Разумеется, еду.

Лео поцеловала Джоан в щеку.

– Спасибо тебе. Мне уже стало лучше.

И она не покривила душой. Лео ступила на сходни рука об руку с Джоан, посмеиваясь над людьми вокруг, многие из которых – хорошо одетые и явно состоятельные, судя по их внешнему виду, – во всеуслышание жаловались на соседство с теми, кто при иных условиях и носу не казал бы на палубу из кубриков четвертого класса. Какая-то женщина, настоящая красавица, в пышных светлых волосах которой проглядывали локоны цвета меди, подстриженные чуть ниже подбородка идеально ровной линией, словно шеренга марширующих на плацу солдат, громко и игриво заявила своему спутнику:

– Дайте мне сигарету. Запах немытых тел убивает меня. – В голосе ее прозвучал безошибочно узнаваемый американский акцент.

– Фэй! – окликнула ее Матти, и коротко стриженная женщина обернулась.

– Так ты тоже угодила на это пуританское корыто? – Фэй улыбнулась, остановившись прямо посреди сходней, не обращая ни малейшего внимания на вереницу людей позади себя и ожидая, пока к ней не подойдет Матти и не запечатлеет поцелуй у нее на щеке. – Что ж, теперь у меня появилась надежда, что нам хотя бы не будет скучно.

– Ты помнишь Эверетта? – сказала Матти, взяв своего жениха за руку и заставляя его остановиться.

– Еще бы, – проворковала Фэй столь игривым тоном, что Лео от изумления приоткрыла рот. – Как мило, что вы оказались в заточении вместе с нами. – С этими словами Фэй протянула ему свою руку для поцелуя.

Но Эверетт просто пожал ее.

– Думаю, мы задерживаем остальных, – сказал он, кивая на вереницу людей за спинами двух женщин.

– Не смей флиртовать с ним, – заявила Матти и хихикнула. – Он – мой, помнишь?

Глава пятая

На следующее утро Фэй в прелестном атласном платье, искрящемся волшебной зеленью, подобно солнечным бликам на волнах, подошла к Лео. Та едва не выпрыгнула из своего шезлонга, нервная и утомленная, поскольку ночью не сомкнула глаз, держа тазик для бедной Джоан, желудок которой и океан оказались злейшими врагами. Когда же подруга наконец уснула, Лео воспользовалась возможностью подышать свежим воздухом, не отравленным запахом дезинфицирующего средства. Она слегка припудрила лицо, нарумянила щеки и подкрасила губы в попытке сделать вид, будто ничего страшного не произошло. Но вот теперь эта женщина, подруга Матти, остановилась перед ней с таким видом, будто хотела сказать ей нечто важное.

– Да? – осведомилась Лео.

– Катись отсюда! – Голос женщины прозвучал столь властно, что субъект, сидевший рядом с Лео в соседнем шезлонге, послушно встал и поспешил прочь. – Меня зовут Фэй Ричиер, – сказала она. На шее у нее красовалась нитка необычного жемчуга, – словно лýны неправильной формы, – мягко серебрившегося в лучах солнца.

Лео неохотно пожала протянутую руку.

– Я все утро глазею на ваши губы и спрашиваю себя, как вы сумели добиться такого оттенка, – без обиняков заявила Фэй. – Именно о такой помаде я мечтаю с тех самых пор, как стала достаточно взрослой, чтобы красить губы. Но все, что мне удавалось найти, стирается с первым же глотком шампанского, после чего смотрится столь уныло, что я кажусь себе двенадцатилетней девочкой. А у вас – сочный цвет спелых вишен.

Лео невольно рассмеялась.

– Я сама изготовила ее.

– Вы не сказали, как вас зовут.

– Леонора Ист.

– Что ж, Леонора Ист, с этой помадой вы самая интересная штучка на этом пароходе, хотя это, пожалуй, еще мягко сказано. – Фэй выдержала паузу, достаточно долгую, чтобы Лео покраснела, почувствовав себя объектом пристального изучения, а потом помахала рукой мужчине, с которым Лео видела ее на сходнях.

– Бендж! – окликнула его Фэй. – Иди сюда и познакомься с мисс Леонорой Ист. Это мой брат, Бенджамин Ричиер.

– Можно просто Лео, – сказала Лео, вставая и обмениваясь с ним рукопожатием.

– Сегодня вечером Лео ужинает с нами, – сообщила брату Фэй.

– О, нет, я не могу, – запротестовала Лео.

– У вас есть другие планы, учитывая, что мы застряли на этой консервной банке? – полюбопытствовала Фэй, выразительно приподняв брови. – Я не намерена выпускать вас из виду, пока мы не достигнем суши и я не уговорю вас приготовить для меня капельку такой вот красоты. – И она показала на губы Лео.

– Прошу вас, не обращайте внимания на мою сестру, – сказал Бенджамин. – Она привыкла добиваться своего, и, как мы выяснили, ее прямота – совсем не то, к чему привыкли большинство лондонцев.

– Я не принадлежу к числу жителей Лондона, посему она может быть настолько прямой, насколько захочет, – отозвалась Лео, с улыбкой глядя на Фэй, не проникнуться симпатией к которой было решительно невозможно.

Фэй рассмеялась и захлопала в ладоши.

– Видишь? Лео наверняка окажется куда забавнее тех ужасных вдовушек, с которыми мы давеча сидели за одним столом. Они не могли говорить ни о чем ином, кроме умерших. Я устала от войны. Пришло время забыть о ней.

– Фэй! – Имя сестры в устах Бенджамина прозвучало резко, как выстрел.

Но тут сочла за благо вмешаться Лео:

– Я тоже устала от войны. И с удовольствием присоединюсь к вам за ужином.

Все было прекрасно, пока Лео находилась на палубе в ясный солнечный день, поддавшись очарованию женщины в ярко-зеленом платье, но, когда она вернулась в каюту, ситуация предстала перед ней совсем в ином свете.

– Кажется, я только что совершила большую ошибку, – сказала она Джоан.

– И я тоже, – простонала Джоан, нисколько не походившая сейчас на веселую и улыбающуюся девушку из Сиднея, к которой так привыкла Лео.

Даже обман Пита не сказался на ней столь роковым образом, как это сумело сделать море. Светлые каштановые волосы намокли от пота и стали почти черными, кожа побледнела еще сильнее, чем за два года ее пребывания в Англии, а многочисленные веснушки пятнами выделялись на лице.

– И почему я решила, что это путешествие будет отличаться от того, что я проделала из Австралии?

– Это, по крайней мере, короче, – с улыбкой ответила Лео.

– И слава богу, – сказала Джоан, пытаясь сесть на койке. – А в чем заключается твоя ошибка?

– Я только что согласилась поужинать с Фэй, приятельницей Матти. Ну почему я сказала «да»?

– Быть может, это улучшит твое настроение. – И Джоан протянула записку, адресованную Лео.

Лео тут же заметила, чтобы она была подписана «Э.», и это означало, что ее автором мог быть один-единственный человек.

– Она не улучшит мне настроение, – заявила она. – Я не стану читать ее.

– Мне стоило таких трудов вытащить себя из койки, чтобы взять ее у его матери, которая проживает в соседней каюте, что ты непременно прочтешь ее, будь я проклята, – решительно заявила Джоан. – Кроме того, если бы я провела ночь с таким мужчиной, я бы приложила все усилия, дабы выяснить, что, черт возьми, здесь происходит. – Она вскрыла письмо и стала читать его вслух: – «Лео, пожалуйста, мне нужно поговорить с тобой. Я думал, что к моменту моего возвращения из Лондона ты ответишь на мое письмо, но теперь я спрашиваю себя, а прочла ли ты его вообще. В десять вечера сегодня я спущусь на палубу бывшего третьего класса. Пожалуйста, приходи. Э.».

Лео протянула руку за запиской.

– Отлично, – сказала Джоан. – Ты идешь на ужин, а потом в десять встречаешься с Эвереттом. Никаких возражений.

– Ты действительно думаешь, что он говорит правду? – медленно протянула Лео. – Что все совсем не так, как кажется?

– Существует только один способ выяснить это.

Но тут раздался стук в дверь, и Лео увидела на пороге стюарда, который держал в руках платье такого же цвета, как и глаза Эверетта Форсайта.

– Да? – сказала она.

– Меня просили передать вам это.

– Вы уверены, что оно для меня? – с сомнением поинтересовалась Лео.

– Вы – мисс Ист?

– Да.

– В таком случае, оно предназначено мисс Ист.

– Вот как. – Лео приняла платье. – Благодарю вас.

Джоан взвизгнула так, что смогла бы оглушить рыбу.

– Откуда взялась такая роскошь?

Лео развернула записку, приложенную к платью.

– Господи боже мой, – только и смогла сказать Лео.

– Кто такой этот Бенджамин Ричиер? – пожелала узнать Джоан. – И почему он присылает тебе красивые платья?

– Собственно, мне о нем известно лишь то, что он брат Фэй. Сегодня утром я познакомилась с ним на палубе.

– Очевидно, ты произвела на него некоторое впечатление.

– Я не могу надеть его. – Лео уронила платье на койку. – Что он обо мне подумает, если я это сделаю?

– Ты непременно наденешь его, – отрезала Джоан. – Ведь ты идешь на вечеринку.

Лео сделала так, как ей было сказано. Кроме того, ей и самой отчаянно хотелось надеть прелестное платье, похожее на восточное кимоно, с рукавами «летучая мышь» и широким атласным поясом, повязанным на талии. Она быстренько скинула с себя старое коричневое платье и натянула новенькое голубое. Затем привела в порядок волосы, заплетя их в косы и на свой лад уложив в прическу «помпадур», которая, как она прекрасно понимала, рядом со стрижкой Фэй будет смотреться скромно до застенчивости, но ничего другого она придумать не могла. Также Лео слегка прошлась по губам помадой, вызвавшей такое восхищение у Фэй, чуточку подкрасила тушью ресницы и брызнула на себя духами.

– Ты выглядишь великолепно, – с одобрением заметила Джоан. – И должна сполна воспользоваться этим. Ричиеры – состоятельные люди, судя по всему, и весьма дружелюбны. Такие друзья могут принести много пользы тебе и твоим замыслам насчет косметики.

– Может быть, – отозвалась Лео. – Жаль, что ты не идешь со мной.

– Да мне кусок в горло не полезет, а ты отдыхай и веселись.

Лео поцеловала Джоан в щеку и попрощалась, не давая себе возможности передумать, после чего поднялась в обеденный зал на верхней палубе, который был заполнен практически до отказа. Лео заметила остатки роскоши, с которой некогда была обставлена комната: та еще прослеживалась в античных колоннах, сверкающих белизной, подобно костям, лишенным кожи. Однако зал выглядел обветшалым – еще одно свидетельство разрушительной войны. А вот палуба, когда она ступила на нее, являла собой совершенно иное зрелище.

– Пошевеливайтесь, – окликнула ее Фэй. – Вечеринка началась без вас.

За столиком, приткнувшимся к поручням, сидели Бенджамин Ричиер, Матти со своими родителями, миссис Форсайт и Эверетт. Лео старательно улыбалась всем присутствующим, не подавая виду, какие чувства испытывает на самом деле, и благодаря Бога и Ричиера за платье.

– Полагаю, вы уже со всеми знакомы, – сказала Фэй. – Мы с Матти познакомились в Лондоне пару лет назад и сразу же подружились. Когда я пригласила ее на свою вечеринку, она спросила, можно ли взять с собой ее бедную осиротевшую подругу Леонору, а я ответила: «Удивительное дело! А ведь мы с ней уже знакомы!»

Матти напряглась и застыла. Лео тоже.

– Фэй! – резко бросил Бенджамин.

– Здесь так красиво, – поспешно сказала Лео, желая отвлечь внимание от собственной персоны и сменить тему, – хотя все, что сказала Фэй, было правдой.

Палуба преобразилась после утренней толчеи, когда пассажиры старались занять местечко под солнцем или в шезлонге. Теперь она превратилась в плавучий рай. Повсюду были расставлены накрытые белыми скатертями столики, на каждом из которых мягко светился фонарь «летучая мышь». Гости пришли в вечерних костюмах, и имелся даже граммофон, наигрывавший незнакомую Лео мелодию. Ей показалось, что она разобрала слова песни: «Жаль, что я не могу танцевать шимми так же, как моя сестренка Кейт».

Пока Лео рассматривала преобразившуюся палубу, взгляд ее встретился со взглядом Эверетта. Сегодня он выглядел еще привлекательнее, если это вообще возможно для мужчины, во фраке и с аккуратно зачесанными назад темными волосами.

Она вновь перенесла все внимание на Фэй.

– Как вам это удалось? – спросила она, обводя жестом палубу с красивыми людьми, залитую светом звезд и веселой музыкой.

– Я всего лишь немножко поболтала с капитаном, – улыбнулась Фэй. – Я сказала ему, что могу предоставить граммофон, если он разрешит мне устроить званый вечер, который сделал бы жизнь на этом корабле такой, какой она должна быть.

– Вы привезли с собой на корабль граммофон? – спросила Лео.

– Я не собиралась позволить ему погибнуть ужасной смертью в Англии. Его непременно погубило бы чрезмерное повторение песни «О, что за чудесная война». – Фэй пропела строчку с таким преувеличенным английским акцентом, что все присутствующие рассмеялись. – Кроме того, – продолжала она, – как показывает сегодняшний вечер, никогда не знаешь, когда тебе может понадобиться граммофон. Присаживайтесь. – Гости за столиком заговорили друг с другом, и Лео была рада занять место рядом с Фэй, оказавшись как можно дальше от Эверетта.

Фэй разлила по бокалам шампанское.

– Итак, вы поведаете мне, почему оказались на пароходе, плывущем в Нью-Йорк?

– Откуда ты взяла шампанское? – перебил ее Бенджамин.

– Режим строгой экономии – не для меня, Бендж. А вот потакание своим прихотям – в самый раз. – Фэй рассмеялась. – Капитан охотно согласился снабдить меня требуемым количеством, когда я объяснила ему, что не в состоянии проглотить ни кусочка без помощи бокала доброго шампанского.

– Я не стану спрашивать, что ты сделала, чтобы заполучить его, – сказал Бенджамин.

– Тс-с, тише, – упрекнула его Фэй. – Иначе Лео подумает, что я плохая девочка.

– И будет недалека от истины. – Бенджамин перегнулся через столик и предложил Лео сигарету. Она с благодарностью взяла ее, радуясь возможности занять руки.

– А еще я заметила, как ловко ты увел разговор в сторону от вопроса, который я задала Лео, – заявила Фэй брату. – Надеюсь, Лео не станет возражать и расскажет нам, почему покидает этот Богом забытый остров.

Достанет ли ей мужества? Лео глубоко затянулась сигаретой и для храбрости отпила глоток шампанского. А потом, повинуясь порыву, которому и сама затруднилась бы дать название, – навеянному шампанским, незнакомой музыкой, доносящейся из граммофона и тающей в темноте, стремлением игнорировать Эверетта, сидевшего от нее всего в нескольких футах, ощущением бестелесности, пребывания вне времени и пространства, в открытом море, не имея дома и не видя суши, – она рассказала им все.

– Я намерена производить косметику, – заявила она. – Губную помаду. Тушь для ресниц. Румяна. Я собираюсь объяснить и показать людям, что косметика – это не обязательно то, что следует тайком заказывать по почте. Если большинство женщин похожи на меня, то им уже надоело выслушивать упреки в том, что с красной помадой на губах они похожи на проституток. Я хочу, чтобы они открыто покупали ее, если им захочется. И я уверена, что так оно и будет. – Она ожидала истеричных воплей, которые должны были последовать за подобным заявлением, но ее встретила мертвая тишина, что было в определенном смысле еще хуже.

– Провалиться мне на этом месте, – высказалась наконец Фэй. Она раскинула руки в стороны и опрокинула все три бокала на палубу, где они со звоном разбились. – Умница девочка! И тогда я заполучу свою красную краску для губ. Прекрасная мысль, лучшая из тех, которые я когда-либо слышала. Ты ведь согласен со мной? – И она толкнула своего брата локтем в бок.

Лео вдруг заметила, что Бенджамин в упор смотрит на нее, и под этим взглядом ей стало неловко. Она поспешно затушила сигарету в пепельнице.

– Косметика, – медленно протянул он. – А ведь мысль и впрямь блестящая. – Он улыбнулся, наклонившись к ней.

Фэй завертела головой, переводя взгляд с Лео на Бенджамина и обратно, после чего выразительно выгнула бровь при виде их близости. Выпустив длинную струю дыма в ночной воздух, она принялась легонько перебирать свои жемчуга.

– Откровенно говоря, косметика не входит в сферу интересов моего брата. – Тон ее голоса был ледяным, весь радостный энтузиазм моментально куда-то испарился. – Он – унылый промышленник, который сожалеет о том, что ему пришлось спасать свою сестру из Англии, где она застряла на долгих четыре года.

– А почему вы застряли в Англии? – поинтересовалась Лео, не понимая, кому адресована ледяная холодность Фэй – ей самой или ее брату, – и желая восстановить атмосферу дружелюбия.

– Я сбежала в Англию вслед за мужчиной, которого подозревала в том, что он повеса, и он меня не разочаровал, – сказала Фэй. – А потом началась война, и уехать оттуда я уже не могла.

Разговор прервался, потому что подали ужин, во время которого Фэй вроде бы расслабилась и Лео узнала, что Ричиеры живут в доме, где имеется бальная зала, и что Бенджамин владеет большим мануфактурным бизнесом в Нью-Йорке.

– Но вы же еще очень молоды, – не смогла удержаться Лео после того, как Фэй закончила.

Бенджамин улыбнулся.

– Я принимаю ваши слова как комплимент. Наш отец скончался восемь лет назад. Тогда мне было семнадцать, а Фэй только исполнилось тринадцать. Мне пришлось руководить предприятием вместо него, и я нашел несколько удачных решений. Разумеется, помогла и война.

– Бендж скромничает в свойственной ему манере, – сказала Фэй. – Он принял предприятие, отягощенное долгами и располагающее всего несколькими ценными активами, а сейчас он один из самых успешных предпринимателей на Манхэттене. Но у всего есть своя цена. Не оборачивайся, к нам идет Доротея Уинтербурн. Доротея, – многозначительно добавила Фэй, повысив голос, чтобы ее было хорошо слышно, – была знакома с нами, но отвернулась от нас, когда наш отец погряз в долгах, зато теперь, когда мы крепко стоим на ногах, она проявляет к нам всяческий интерес.

– Фэй. – Голос Доротеи был холоден, как и ее иссиня-черные волосы и светло-серые глаза. – Я хотела повидать твоего брата.

– Я знаю.

– Но я только что пригласил мисс Ист на танец. – С этими словами Бенджамин протянул руку Лео.

Головы всех присутствующих, включая Эверетта, повернулись к Лео. Фэй и Доротея нахмурились, словно айсберги, состязающиеся в ледяной холодности, а выражения лица Эверетта Лео прочесть не смогла.

Она встала, напомнив себе о том, что когда-то давно в одной из школ Лондона обучалась тому, как должна вести себя леди и как нужно танцевать. И вот сейчас, похоже, настало время проверить, сохранилось ли у нее в памяти что-либо из этих знаний.

Она отошла от стола на несколько шагов, но еще успела расслышать, как Фэй сказала Матти:

– Похоже, твоя подопечная намерена подцепить крупную рыбу.

Лео поморщилась, надеясь, что никто, включая Бенджамина, не расслышал этих слов.

Но он ограничился тем, что сказал:

– Благодарю вас за то, что спасли меня от мисс Уинтербурн. – И они заняли свое место на танцполе.

– Она не выглядит довольной. – Лео украдкой покосилась в сторону Доротеи и Фэй и помимо воли содрогнулась, наткнувшись на пристальный взгляд сестры Бенджамина.

– Она всегда такая.

Лео улыбнулась. Она не ожидала, что такой мужчина, как Бенджамин, отвергнет столь красивую и явно состоятельную женщину, как Доротея.

– Вы совсем не похожи на свою сестру.

– Это вынужденная мера. Только представьте, что вышло бы, если бы мы оба были такими, как она. С нами никто бы не разговаривал. И тогда мы разорились бы. – Бенджамин улыбнулся.

– Но вы ведь любите ее именно такой, какая она есть.

Бенджамин вглядывался в лицо Лео. Глаза их находились почти на одном уровне; он был выше ее на какой-то дюйм. А он привлекателен, решила она, хотя и в типично американском стиле. Светлые волосы и правильные черты лица, выглядевшие чуточку слишком безупречно. Прилизанный красавчик – так они называли подобных типов.

– Люблю, – подтвердил Бенджамин. – Я уже давно несу ответственность за Фэй и потому привык. И хотя я предпочел бы не приезжать в Англию, чтобы спасти ее, в случае необходимости я готов проделать это столько раз, сколько понадобится.

– Ей повезло, что у нее есть вы. – Лео отметила, что голос ее дрогнул, и поняла, что Бенджамин заметил это, но не стал требовать пояснений.

Вместо этого он сказал:

– Сейчас, в ореоле лунного света, вы похожи на загадочную сирену.

Лео сообразила, что волосы ее выбились из прически, что ветер стал сильнее и что локоны струятся у нее за спиной во время танца. Она умолкла, не зная, что ответить.

– В «Антонии и Клеопатре» Клеопатра приказала пропитать душистой эссенцией паруса своей барки, чтобы не только Марк Антоний, но и ветер изнемогал бы от любви в их ароматах, – продолжал Бенджамин.

Лео кивнула, будучи не в силах угадать, к чему приведет столь неожиданный поворот в разговоре.

– Да. Она заколдовала розовое масло и нероли, и Марк Антоний не мог не влюбиться в нее.

– А это означает, что духи и косметика могут быть очень влиятельными. – Было уже слишком темно, чтобы Лео могла прочесть выражение его лица, и потому она не знала, то ли он говорит о парфюмах вообще, то ли о ее духах в частности. – Давайте подробнее обсудим вашу идею с косметикой утром.

Лео оказалась слишком ошеломлена, чтобы ответить что-либо. Что он имеет в виду? Но он не стал уточнять, и они закончили танец в дружеском молчании, каждые три такта наблюдая за маневрами за их столиком во время очередного поворота. Матти что-то возбужденно нашептывала своему отцу; он стряхнул ее руку и направился к группе мужчин, играющих в карты, на столе между которыми лежали кучки денег; Матти с мольбой посмотрела на Эверетта; Эверетт догнал лорда Монктона и возвышался за его спиной, словно телохранитель. Еще через три такта Эверетт исчез.

Танец закончился, и Бенджамин подвел Лео обратно к их столику.

– Прошу меня извинить, – сказала Лео, обратив внимание на время. Была уже четверть одиннадцатого, и она сообразила, что опаздывает на встречу с Эвереттом.

– Я боялся, что ты не придешь, – сказал Эверетт, выходя из тени в дальнем конце палубы, где курил сигарету. Он был так счастлив видеть ее, что она едва удержалась, чтобы не броситься ему на шею.

– Итак, делом, которым ты собирался заняться в Саутгемптоне, была помолвка, – коротко бросила она.

– Нет, – возразил он, качая головой. – Совсем наоборот.

– Тем не менее ты находишься на борту корабля, который идет в Нью-Йорк, вместе с леди Матти, которая называет тебя «почти женихом», хотя мне ты сказал, что пока никуда отплывать не собираешься.

– Мне очень жаль, что я причинил тебе боль. – Голос его прозвучал мягко и искренне, и Лео порадовалась тому, что на палубе темно: он не мог видеть, что от его слов на глаза ей навернулись слезы. – Сейчас я все объясню.

– У тебя есть пять минут.

И он начал рассказывать ей историю договоренности между миссис Форсайт и леди Монктон, равно как и о своей детской дружбе.

– Твоя мать уже посвятила меня в такие подробности, – сообщила ему Лео.

– Моя мать, – с оттенком сухой иронии произнес Эверетт. – Она обещала помочь, но на самом деле лишь все испортила.

– Она действительно постаралась объяснить, почему ты привязан к Матти.

– Но ведь это не так! – вскричал Эверетт. – Связь эта – совсем не то, что ты думаешь. Это и пыталась, хотя и весьма невразумительно, растолковать тебе моя мать. После того как я пошел в школу, я почти не виделся с Матти. Я совсем забыл о договоре, пока не вернулся в Лондон с войны. Ко мне с визитом явилась леди Монктон, чтобы напомнить мне, как она выразилась, о моем долге.

– С ее стороны было бесчувственно наведаться к тебе так скоро, – заметила Лео, спрашивая себя, какой должна быть женщина, чтобы навязывать свою дочь мужчине, который только вернулся домой после долгой и кровавой войны.

– С ее точки зрения, дело не терпело отлагательств. У них закончились деньги. И мне стало жаль ее, ведь она, в сущности, умоляла меня спасти ее дочь. Ну, я и пообещал выходить с Матти в свет и помочь лорду Монктону… – Эверетт вздохнул. – Который просто проигрывает все до последнего пенни.

Лео ждала, чувствуя, как к ней потихоньку возвращается прежняя вера в Эверетта, вера, от которой она так и не смогла избавиться окончательно.

– Мне понадобилось всего несколько свиданий, чтобы понять, что представляет собой Матти, и я решил, что дальше так продолжаться не может. Я поговорил с матерью, и она поняла меня. Я рассказал обо всем Матти, и мне показалось, что и она согласилась со мной. Но потом кое-кто из общих знакомых передал мне, будто она рассказывает всем и каждому о том, что я должен присоединиться к ней в Нью-Йорке. И что там же состоится и свадьба. Я приехал в Саутгемптон, чтобы попросить Матти перестать распространять столь нелепые слухи. Матти пригласила и мою мать, рассчитывая, вероятно, что та придет ей на помощь. А теперь все кончилось тем, что я, как наседка, опекаю лорда Монктона, пытаясь сделать так, чтобы до прибытия в Нью-Йорк он не проигрался в пух и прах. Я пообещал Монктонам, что помогу им обустроиться на Манхэттене, но я не намерен жениться на Матти.

Я не намерен жениться на Матти. Облегчение, которое испытала при этих словах Лео, было столь велико, что она вынуждена была ухватиться за поручни, чтобы не упасть.

– Слава богу, – сказала она. – Я думала… я думала…

– Я знаю, о чем ты подумала. – Эверетт шагнул к ней, и голос его стал хриплым от сдерживаемого волнения. – Я бы никогда не сделал того, что мы сделали, если бы был помолвлен с другой женщиной. Ты – единственная, кто мне нужен.

Лео смахнула слезы с глаз и улыбнулась Эверетту, улыбнулась мужчине, которому была нужна.

– Сегодня вечером ты выглядишь настоящей красавицей, – прошептал он. – И мне хочется обнять тебя…

– Но ты не можешь, – закончила вместо него Лео. – Пока все не устроится окончательно.

Эверетт вздохнул.

– Из уважения к дружбе с ними моей матери я, скорее всего, увижу тебя не раньше, чем помогу Монктонам устроиться. Но теперь мне кажется, что я смогу вынести разлуку, пока…

– Не наступит вторая суббота июля, и мы встретимся «У Романи Мари».

– Ты помнишь.

– Разумеется, помню.

Следующие несколько мгновений прошли в молчании, лишь волны разбивались о нос корабля. Лео слышала хриплое и учащенное дыхание Эверетта и гулкий стук собственного сердца.

– Мне нужно возвращаться, чтобы оторвать лорда Монктона от игры в карты, – нехотя проговорил Эверетт.

– До свидания, – негромко сказала Лео.

Проходя мимо, Эверетт протянул к ней руку. Она в ответ коснулась пальцами его ладони. Глаза их встретились, и такого ошеломительного желания, которое вспыхнуло в ней, она не испытывала еще никогда. Она словно бы вернулась обратно в гостиницу, где стояла перед зеркалом, пока он снимал с нее корсет, когда она чувствовала себя сильной, красивой и желанной. Ей понадобилась вся ее сила воли, чтобы отнять руку.

Глава шестая

Было уже поздно, когда Лео проснулась, словно от толчка; топот ног и громкие голоса пробились сквозь сонную дрему, окутавшую ее сознание. Да и корабль больше не двигался. Она с трудом поднялась на ноги, протерла глаза и поспешила прочь из своей каюты, присоединившись к паническому бегству остальных пассажиров в атласных пижамах и мужских домашних куртках, привлеченных суетой и шумом. Отовсюду до нее долетали обрывки разговоров об айсбергах и пробоинах в трюме.

Шестое чувство заставило ее взбежать на верхнюю палубу, где вчера была устроена вечеринка. Достигнув обеденного зала, она увидела Эверетта, стоявшего у арочного прохода, ведущего на палубу. Лицо его было бледнее мела. Матти громко всхлипывала, уткнувшись носом ему в плечо. Фэй гладила Матти по спине. Они по-прежнему были в своих вечерних нарядах: Фэй – в красном, Матти – в лиловом, Эверетт – в смокинге. За их спинами виднелись потушенные фонари «летучая мышь», а ветер уносил в небо скатерть, похожую на тающего вдали призрака. В воздухе висел запах алкоголя и чего-то еще, зловещего и пугающего.

– Его нигде нет, сэр, – обратился к Эверетту судовой стюард, на лице которого была написана тревога.

– Прошло уже четыре часа с тех пор, как его видели в последний раз. – На этот раз с Эвереттом негромко заговорил капитан, но Лео стояла в первых рядах собравшейся толпы и потому слышала каждое слово. – Думаю, мы имеем все основания полагать…

Матти громко всхлипнула и прижала ладонь к животу.

– Я сейчас упаду в обморок. Мне нужно прилечь. В противном случае ребенок…

Слово «ребенок» резануло слух Лео куда сильнее, нежели суета, заставившая ее подняться наверх, а пассажиры мгновенно замолчали.

А потом ноги Матти подкосились, но Эверетт поддержал ее, подхватил на руки и унес прочь, подальше от толпы. Три человека последовали за ним: Фэй, мать Эверетта и леди Монктон.

По залу прокатился негромкий гул голосов. «Что случилось? Кого не видели вот уже четыре часа? И действительно ли леди Матти только что во всеуслышание призналась, что беременна?» Толпа не знала, какой вопрос считать самым пикантным: возможную трагедию или скандальное состояние Матти. Лео, расталкивая всех, кто попадался ей на пути, выбралась из гущи людей. Тошнота накатывала на нее волнами.

Когда она добралась до своей каюты, Джоан там уже не было. Так прошел час, а Лео все сидела на койке, глядя на дверь и слыша, как люди снуют взад и вперед по коридору. Наконец появилась Джоан.

– Где ты была? – спросила Лео. – Ты выглядишь ужасно.

Лицо Джоан было белым как мел. Она подбежала к раковине, и ее вывернуло наизнанку.

Лео убрала ей волосы от лица и, когда рвотные позывы прекратились, уложила подругу в постель.

– Отец Матти, – сказала Джоан, вытянувшись на койке. – Он исчез.

– Что?

– Думают, что он упал за борт, им нужен был врач на тот случай, если в воде обнаружится тело. Но доктор был настолько пьян, что его не смогли растолкать, и тогда они попросили помочь меня. Мне сказали, что лорд Монктон долго играл в карты, раздавая расписки, поскольку проигрался в пух и прах. Очевидно, Эверетт пытался остановить его, но лорд Монктон ударил его в лицо.

– Что?! – вновь воскликнула Лео.

– А потом лорд Монктон исчез. Все решили, что он отправился спать. Но его ищут с полуночи и до сих пор не могут найти.

– Он упал за борт? – спросила Лео. А потом в голову ей пришла ужасная мысль: – Или же он…

– Я не знаю, – прошептала Джоан.

– Бедная Матти. Как она?

– Спит. Я дала ей лекарство, которое нашла у доктора в чемоданчике, но, учитывая то, что она… – Джоан не договорила и умолкла.

Лео заставила себя произнести слово вслух:

– Беременна?

– Так она утверждает.

Раздался стук в дверь. Лео открыла ее и обнаружила за нею стюарда.

– Нам снова нужна медицинская сестра, – сообщил он.

– Думаю, ей нездоровится, – отозвалась Лео, бросив встревоженный взгляд на подругу.

Но та поднялась на ноги.

– Уже иду, – сказала она и вышла вслед за стюардом.

А Лео принялась расхаживать взад и вперед по каюте. Отец Матти исчез. Сама Матти беременна. От кого?

Немного погодя она услышала, как закрылась соседняя дверь и голос миссис Форсайт произнес:

– Мне надо выпить.

– Мне тоже, – ответил Эверетт мрачным тоном.

Лео сообразила, что дверь, соединяющая обе каюты, осталась открытой, – вероятно, стюард забыл запереть ее, – и теперь она могла слышать каждое слово из разговора матери с сыном в каюте миссис Форсайт, расположенной по соседству.

В стаканах звякнул лед.

Вновь заговорила миссис Форсайт.

– Памела только что рассказала мне о том, что даже без сегодняшних игорных долгов у них остался единственный дом, который заложен и перезаложен в банке несколько раз, так что Матти может работать всю жизнь и так и не выкупить его. А у Матти нет навыков, которые помогли бы ей найти работу. Они хуже, чем нищие; они обречены всю жизнь прозябать в долгах.

– Проклятье! – выругался Эверетт. – А как насчет отца ребенка? Наверняка он захочет помочь матери своего отпрыска.

Самый ужасный страх, поселившийся в сердце Лео, растаял без следа. Она не могла поверить в то, что он является отцом, но что еще можно было подумать в такой ситуации, она тоже не знала.

– Матти уверяет, что не знает, кто отец ребенка, – ответила миссис Форсайт.

– Как такое может быть?

Миссис Форсайт вздохнула.

– Полагаю, в Лондоне она вела очень рассеянный образ жизни. И крайне беспечный.

– И что теперь, черт возьми, требуется от меня?

После вопроса Эверетта в каюте надолго повисла тишина.

– По кораблю уже гуляют сплетни, – запинаясь, проговорила миссис Форсайт. – Люди считают, что ты – отец ребенка Матти. Ты стоял рядом с ней, когда она призналась в том, что беременна, да и она сама рассказывала всем, что ты едешь в Нью-Йорк, чтобы остаться с ней.

– Матти может легко опровергнуть эти домыслы. – Голос Эверетта дрожал от сдерживаемого гнева.

– Я просила ее так и сделать. Но она отказалась.

И вновь в каюте воцарилось молчание. Лео беззвучно опустилась на койку и прикусила губу, чтобы не расплакаться.

Следующие слова Эверетт произнес так тихо, что Лео с трудом расслышала их:

– Ты полагаешь, она поступила так намеренно? Или же она была настолько расстроена, что эти слова вырвались у нее помимо воли? – Стакан со звоном опустился на стол. – Ушам своим не верю – чтобы я задавал такие вопросы!

– Честное слово, я не знаю, родной мой.

От столь ласкового обращения у Лео перехватило дыхание. Совершенно очевидно, сердце миссис Форсайт разрывалось от беспокойства за сына, но разговор шел в единственно возможном направлении.

И следующие слова Эверетта подтвердили это.

– Значит, я стану мужчиной, который бросил скорбящую, обнищавшую и беременную женщину, с которой, по общему мнению, был обручен, сразу же после того, как ее отец покончил жизнь самоубийством. Или я могу жениться на Матти.

– Я не хочу влиять на твое решение. Но если ты откажешься, с тобой больше никто не станет разговаривать. Или вести дела. Твоя мечта открыть магазин в Нью-Йорке не сбудется. Сплетни уничтожат тебя.

– Предположим, мне нет до этого дела.

– Предположим, Лео стоит этого, – мягко сказала его мать.

– Лео стоит всего на свете. – При этих словах голос Эверетта сорвался. – Но при этом я должен поступить правильно.

– Да.

– Я не могу, – прошептал Эверетт.

Но Лео знала, что Эверетт – слишком достойный мужчина, чтобы бросить Матти сейчас.

Лео вышла на палубу, положила руки на поручни и подставила лицо холодному ветру. Потом она перегнулась наружу, чувствуя, как холодеют щеки, и закричала. Она кричала долго, пока не задохнулась. Повернувшись спиной к морю, она оперлась о поручни, ожидая, пока дыхание не придет в норму. Ну вот, теперь, пожалуй, она сможет сделать то, что задумала.

Для начала она зашла в бар.

– Два коктейля из виски, горького пива, сахара и лимонной корочки.

– Сию минуту.

– Не думала, что кто-нибудь еще во всем мире пьет такую бурду.

Лео замерла. Это был голос Матти.

– Меня приучил к ним один американский солдат, – солгала она и поморщилась, когда бармен толкнул к ней по стойке два бокала.

– Должно быть, они тебе очень понравились, раз ты заказала сразу два. – Матти уставилась на бокалы. Глаза у нее были совсем не такими красными, как ожидала Лео; кроме того, у нее нашлось время посреди скорби и хаоса сделать прическу и одеться с иголочки.

– Мне очень жаль, что с твоим папой случилось такое, – сказала Лео. – Я знаю, что сначала в это даже трудно поверить.

Матти коротко и визгливо рассмеялась.

– О, для меня все это вполне реально.

– Когда умер мой отец, я разозлилась. Разозлилась на него за то, что он оставил меня одну.

Вновь прозвучал тот же лающий смешок:

– Не думаю, что когда-нибудь мы с мамой перестанем злиться на отца. Но, по крайней мере, теперь он не сможет и дальше проигрывать все до последнего пенни. Так что хотя бы за это я могу быть ему благодарна.

Должно быть, жизнь Матти превратилась в настоящий кошмар, раз она так сильно ненавидела своего отца, что его смерть казалась ей благословением. Лео почувствовала, как ее собственные глаза наполнились слезами, которые Матти не позволила себе пролить.

– Ты не видела Эверетта? – спросила Матти.

Лео покачала головой, и она выплыла из комнаты.

После этого Лео взяла два своих коктейля. Должна ли она разыскивать его теперь, когда знала, что и Матти ищет его? Но дело должно быть сделано, и чем быстрее, тем лучше; оттягивать неизбежное было бы невыносимо для обоих.

Она нашла его там, где и предполагала, на нижней палубе. Эверетт смотрел на море, словно только что видел, как все его люди погибли на ничейной земле, простиравшейся перед ним. Лео никак не могла унять дрожь в руках, от которой кубики льда в бокалах зазвенели, и он обернулся на звук. Стоило ему увидеть ее, как уголки его губ дрогнули в улыбке, а в глазах вспыхнула радость.

– Лео, – сказал он. – Ты даже не представляешь, как я рад видеть тебя.

Слава богу, у нее были заняты руки. Если бы она не держала коктейли, то, наверное, бросилась бы ему на грудь.

– Взаимно, – негромко отозвалась она. – Я решила, что тебе не помешает выпить. – Она передала ему бокал, пальцы их соприкоснулись, и, вместо того чтобы взять у нее коктейль, он задержал руку, растягивая этот сладостный момент близости.

Но даже это легкое прикосновение грозило перерасти в нечто прекрасное и опасное. Он взял у нее бокал и сделал долгий глоток.

– Да, мне действительно нужно выпить. – Он отставил бокал в сторону. – Лео… – В звуках ее имени прозвучала тоска, больно царапнувшая ее по сердцу.

Изо всех бед и несчастий, обрушившихся на нее, именно нынешние показались ей почти невыносимыми. Но она упорно продолжала смотреть на воду, которая тянулась далеко-далеко и убегала в неведомые края прочь от этого скорбного места. Лео постаралась, чтобы голос ее прозвучал ровно.

– Не говори ничего, – сказала она. – Ты должен жениться на Матти. Я понимаю почему. Было бы неправильно, если бы после случившегося мы остались бы вместе. Я не хочу испортить нашу единственную прекрасную ночь тем, что ты считал бы себя в долгу передо мной.

– «В долгу» – крайне неподходящее слово, чтобы выразить то, что я чувствую. – Глаза его заблестели.

– Не надо так говорить. От этого становится только тяжелее. – Голос у нее задрожал, несмотря на все усилия, и она понимала, что если позволит хотя бы одной слезинке скатиться по щеке, то он обнимет ее, чтобы попытаться унять боль. Но она больше никогда не сможет прикоснуться к нему.

– В жизни я не испытывал такого отвращения к тому, что по всем канонам выглядит правильным поступком, – сказал он.

– Но ты совершишь его, потому что ты достойный человек. Это – одна из многих причин, по которым я…

«Полюбила тебя», – мысленно закончила Лео.

– Лео…

На этот раз она сдалась. Позволила себе всем телом прильнуть к нему, когда он крепко обнял ее, спрятала лицо у него на груди. У нее больше не осталось сил сопротивляться, и, приподняв голову, она поцеловала его так крепко, как только могла, чтобы он понял, какие чувства она к нему испытывает. Он ответил ей тем же, прижимая ее к себе так, словно хотел слиться с нею воедино, давая ей понять, что, как бы далеко ни забросила их судьба друг от друга, он никогда не забудет этого момента, никогда не забудет ее.

Она отпрянула от него за миг до того, как тело отказалось бы ей повиноваться.

– Надеюсь, ты будешь счастлив, – сказала она, отворачиваясь, и заметила, что на палубу вышла Матти.

– Вот ты где, – нетерпеливо бросила она и только тогда увидела Леонору.

Матти перевела взгляд с Эверетта на Лео, и от ее внимания не укрылись ни два бокала, ни возбуждение на лице Эверетта, ни слезы, которые наконец заструились по щекам Леоноры.

– Что здесь происходит? – резко спросила Матти.

Леонора не ответила. Она просто не могла. И решительно направилась прочь, мимо Матти, которая повторила еще раз, уже громче:

– Что здесь происходит?

«Что здесь происходит?» – повторяла про себя Лео, уходя с палубы и поднимаясь к себе в каюту. Как может кто-либо объяснить, что произошло между Лео и Эвереттом? Ни в одном языке не нашлось бы подходящих слов, чтобы описать это.

Глава седьмая

Следующие два дня Лео не выходила из каюты, оставаясь там вместе с Джоан. Но в конце концов она почувствовала, что начинает задыхаться в тесной комнатке, и вышла наружу. Отыскав свободный шезлонг, она опустилась в него, отщипывая кусочки от круассана и глядя на то, как какая-то женщина достала из сумочки пудреницу и принялась припудривать нос. Лео понимала, что ведет себя неподобающе, но ничего не могла с собой поделать; она еще никогда не видела, чтобы кто-нибудь занимался этим в общественном месте.

И действительно, те немногие пассажиры, которые в столь ранний час оказались на палубе, реагировали соответственно. Пожилая пара обменялась возмущенными взглядами и поспешила прочь, а у молодого человека глаза полезли на лоб, грозя вывалиться за борт. А вот на саму Лео, помимо всего прочего, неизгладимое впечатление произвела пудреница; она была крупной и неудобной, как и большинство подобных изделий. С каким удовольствием она сотворила бы нечто куда более элегантное, легкое и незаметное.

– Понимаю, подобные вещи в самый разгар трагедии могут показаться неуместными, но Фэй сообщила мне, что такой помады, как у вас, нет больше ни у кого. – В соседнем шезлонге, откуда ни возьмись, очутился Бенджамин и проследил за ее взглядом.

– Только представьте, каково это – создать пудреницу, которая уместилась бы у вас в ладони, – сказала Лео, кивком головы показывая на женщину.

– Только представьте, что у вас нашлись бы для этого деньги.

– Для этого потребовалось бы настоящее чудо, – сухо отрезала Лео.

– Быть может, вы как раз и смотрите на свое чудо.

– Что вы имеете в виду?

Бенджамин расслабленно откинулся на спинку стула, скрестил лодыжки и закурил сигарету.

– Я имею в виду, что если Фэй хочет заполучить вашу помаду, то этого же захотят и все остальные женщины на Манхэттене. И потому я хочу инвестировать в вас.

– Чтобы я занялась чем?

– Производством косметики.

Разум Лео отказывался сформулировать какую-либо рациональную мысль или предложение.

– Разумеется, все не так просто, – продолжал Бенджамин. – Например, всего пару лет назад продавщицу в «Мейсиз» уволили только за то, что она пришла на работу с румянами на щеках. Об этом случае написали все газеты.

Лео встала.

– Мне необходимо прогуляться. Этот разговор – не из тех, которые можно вести, сидя в шезлонге. Потому что такие вещи доводят меня до бешенства. Что люди могут лгать и обманывать, а потом… – Она оборвала себя на полуслове; от того направления, которое принимали ее мысли, боль в груди стала лишь сильнее. – Люди совершают куда худшие поступки, чем попытка накрасить щеки, – проговорила она наконец. – По крайней мере, румяна еще никому не причинили боли. Почему бы продавщице не прийти на работу нарумяненной, если ей так хочется? Какое право имеет кто-либо запрещать ей это?

– Итак, вы намерены изменить мир?

Лео вздохнула.

– С чего вы предлагаете мне начать?

– Теперь, когда война закончилась, мои фабрики могут перестать производить патроны. У меня есть свободные мощности. И я как раз подыскивал, чем бы их занять.

– Вы делали патроны для войны? – перебила его Лео. – Патроны ведь куда полезнее румян, – не удержалась она от сарказма.

– Но румяна едва ли могут остановить наступление германских войск, – пошутил он.

Лео даже не улыбнулась.

Бенджамин вздохнул.

– Страсть и бизнес плохо уживаются друг с другом, Лео. Это одна из тех вещей, которые вам необходимо уяснить. Я хочу расширить сферу своих интересов, – продолжал Бенджамин, не давая ей возможности возразить. – А еще я хочу, чтобы Фэй перестала бегать за неподходящими мужчинами. Она должна будет работать вместе с вами. Ей придется заняться каким-нибудь делом.

– Итак, Лео производит косметику. Бенджамин дает Лео деньги. А я демонстрирую своим богатым друзьям, какая чудесная у нее получается косметика. И они покупают ее. Все довольны и счастливы. Верно? – раздался за их спинами насмешливый голос Фэй, прерывая разговор.

– Производство косметики – хороший бизнес, – заявил Бенджамин сестре. – Окончание войны подтолкнет американцев к стремлению забыть о пережитых тяготах, начать тратить деньги и наслаждаться собой и жизнью. А это означает, что женщины станут требовать все больше косметических средств. Я не разбираюсь в косметике, но знаю, что в ней разбираешься ты, Фэй. И Леонора умело пользуется помадой для губ, которую носит с изяществом и элегантностью, что ей очень идет.

После этих его слов Лео вполне могла бы обойтись без румян. Взгляд ее в панике метнулся с лица Бенджамина на волны за бортом, которые она принялась разглядывать с преувеличенным вниманием.

– Как мне представляется, для благоразумного бизнесмена вы идете на неоправданный риск, – сказала она.

– Осторожничая, нельзя стать богатым до неприличия, – заметила Фэй, выделив голосом последние слова, словно проверяя Лео.

Бенджамин поморщился.

– Уверен, что у меня это получилось бы с куда бóльшим тактом. Но Фэй права – меня интересуют рискованные возможности.

«Я – дочь провизора из английской деревушки, которая ничего не знает о Нью-Йорке, чей опыт в работе с косметикой заключается в изготовлении помады и туши для ресниц для медицинских сестер из местного военного лагеря. Это не слишком надежное основание, чтобы строить на нем косметический бизнес», – хотелось сказать Лео. Но почему она должна недооценивать себя? Она уже заявила Эверетту, что поверила в себя. И не лучше ли подтвердить свои слова делом?

– Мы не проиграем, – сказал Бенджамин. – «Ричиер Косметикс». «Косметика Ричиера». – И он сделал характерный жест рукой, словно начертал эти слова золотыми буквами в небесах.

– «Ричиер Косметикс», – медленно, словно зачарованная, повторила Лео. – А что, мне нравится.

– Еще бы тебе не понравилось, – растягивая слова, заявила Фэй. – Интересно, не правда ли? – Она развернула газету и ткнула пальцем в фотографию Бенджамина. – В статье говорится: для того чтобы стать по-настоящему успешным, Бенджамину недостает только одного – достойной супруги. Теперь, когда Эверетт и Матти обручены, ты больше не прогуливаешься с ними по палубе. Вместо этого ты сидишь здесь, с моим братом.

Лео вдруг стало жарко, словно солнце опалило ей щеки своими лучами. Значит, Эверетт уже сделал предложение Матти. Но рассказала ли Матти Фэй о том, что видела: о двух бокалах и двух людях, плачущих на палубе?

– Мне говорили, что на корабле плывет охотница за деньгами с волосами цвета червонного золота, и я хотела убедиться, что это не ты, – продолжала Фэй.

– Ты невыносимо груба, Фэй, – резко бросил Бенджамин.

– Мне пора идти. Я подумаю над вашим предложением, обещаю, – сказала Лео Бенджамину и поспешила прочь.

В каюту Лео заглянула с большой осторожностью, чтобы не разбудить Джоан, если та все еще спала после очередного приступа морской болезни.

– Ты уже проснулась! – с облегчением воскликнула она, видя, что подруга встала.

– Обычно я прихожу в себя перед тем, как наступает время сходить с корабля на берег, – с оттенком сухой иронии заметила Джоан.

– Ты не поверишь, но Бенджамин Ричиер сказал, что поможет мне открыть свое дело по производству косметики. – Лео с размаху плюхнулась на койку Джоан.

– А что по этому поводу думает Фэй? – проницательно поинтересовалась Джоан.

– По-моему, ей просто нужна такая помада, какой больше нет ни у кого, а теперь она беспокоится, что я напрасно потрачу все их деньги.

– Не думаю, что это единственная причина ее беспокойства.

– Кажется, Матти рассказала ей о том, что видела, как я разговаривала с Эвереттом.

– Ну и что? – Джоан пожала плечами. – Ты поступила правильно. Оставила его, чтобы он мог жениться на Матти. Кроме того, она пребывает в расстроенных чувствах вовсе не поэтому. Она ревнует.

– Ревнует? – Лео едва не расхохоталась во все горло. – Но почему?

– Потому что ты привлекла внимание ее брата, а ей это не нравится.

Вот оно. Самые худшие страхи Лео были озвучены вслух.

– Ты думаешь, он предлагает мне помощь только потому, что рассчитывает получить что-либо взамен? – Лео с преувеличенным тщанием принялась выдирать торчащую нитку из одеяла. – Он кажется мне симпатичным и довольно милым, но я все равно не могу понять, почему он проявляет ко мне такой интерес.

– Давай разберемся. Быть может, он заинтересовался тобой, потому что ты красавица? А еще ты совершенно не похожа на Фэй и эту Доротею Уинтербурн, о которой ты мне рассказывала. Вот почему, скорее всего, Фэй и сочла, что может без опаски познакомить его с тобой. И что ты собираешься делать?

Что она намерена делать? Лео уже неоднократно задавала себе этот вопрос. Эверетта она потеряла, в этом не было никаких сомнений. Но задолго до того, как она познакомилась с Эвереттом, у нее была мечта. Бенджамин помог ей оформить эту мечту, а разговор с ним лишний раз подтвердил, как сильно она желает ее осуществления. Мужчины имеют полное право убивать друг друга на войне, проигрывать состояния своих семей, напиваться до полной невозможности исполнять свои медицинские обязанности на борту корабля, и подобное поведение будет считаться доблестным, замалчиваться или игнорироваться, но стоит женщине нанести на лицо капельку румян, как она превращается в парию. Лео была настроена драться. К тому же терять ей было нечего.

На следующий день Лео отправила Бенджамину записку с просьбой встретиться с ней на палубе. Перед встречей она тщательно накрасилась, словно надев своеобразные доспехи, и превратилась в совершенно другую Лео Ист, став непохожей на ту, кем была еще шесть месяцев назад. Теперь же она была готова вынести все, что пошлет ей судьба, лишь бы добиться того, чего хотела. Она стала намного сильнее и мужественнее, чем когда-либо.

В назначенный час к ней с улыбкой подошел Бенджамин.

– Вчера вечером я рассчитывал встретить вас за ужином. Надеюсь, мы с Фэй не отпугнули вас.

– Я пропустила ужин. Мне нужно было о многом подумать.

– Вот как? – Это было сказано небрежным тоном, но в глазах его светился вопрос – и кое-что еще. Это было чувство, видеть которое Лео не хотелось. Желание.

– Благодарю вас за предложение инвестировать в мое дело. Впрочем, как бы мне ни хотелось ответить вам согласием, я намерена попытаться добиться успеха самостоятельно. Я должна знать, что могу совершить нечто необычайное. – Слова сорвались с ее губ, словно колдовская песнь крошечных пташек, долетевшая сюда с другого берега Атлантики. – Я собираюсь найти работу в универмаге. Одновременно я попробую снять мастерскую, в которой буду экспериментировать с формулами. А когда пойму, что сделать лучше уже не сумею, то отнесу свои образцы в самый фешенебельный универмаг. И надеюсь, что там согласятся выставить их на продажу.

– Вы очень целеустремленная и решительная женщина. А мне лучше многих известно, чего могут достичь целеустремленные люди на Манхэттене.

– Того, чего достигли вы.

– Да.

Лео сделала долгий выдох и улыбнулась.

– Благодарю вас за понимание. Я думала, что вы станете смеяться надо мной.

– Напротив, – сказал он и заправил ей за ухо выбившийся локон. – Я восхищаюсь вами.

Лео отступила на шаг, но тут же разозлилась на себя за подобное поведение.

– Куда вы намерены направиться в Нью-Йорке, когда мы достигнем его? – поинтересовался он. – Надеюсь, вы дадите мне знать, где остановились. Я бы хотел увидеться с вами вновь. И мое предложение помощи останется в силе, когда – или я должен сказать «если»? – вы поймете, что все пошло не так, как вы задумывали.

Да, это вполне могло быть оговоркой. Когда вы поймете, что все пошло не так, как вы задумывали. Но Бенджамин был проницательным и ловким бизнесменом. Он не принадлежал к числу тех людей, для кого подобные оговорки в порядке вещей.

– Благодарю вас, – все с той же дежурной улыбкой отозвалась Лео. – Это очень щедро с вашей стороны.

– Рад, что вы так думаете. Я увижу вас за ужином?

– Да, разумеется. – Лео продолжала улыбаться до тех пор, пока он не ушел. Затем она развернулась лицом к морю, но на сей раз кричать от отчаяния не стала, а лишь сказала: – Папа, быть может, это не совсем то, что ты имел в виду, но я хочу заниматься именно этим. Если ты видишь меня, то, надеюсь, дашь мне свое благословение. Потому что я не желаю потерпеть неудачу.

Наконец наступил день, когда корабль должен был прибыть в Нью-Йорк. Казалось, он даже увеличил ход, подгоняемый радостным возбуждением, охватившим пассажиров, ведь некоторые из них, подобно Фэй, не могли покинуть Англию несколько лет кряду. Волнение Лео достигло таких масштабов, что она вдруг поймала себя на том, что временами способна вообще не думать об Эверетте. Она стояла на палубе, с нетерпением всматриваясь вдаль и горя желанием увидеть берега страны, которая должна была стать ее новым домом. Даже Джоан сумела, хотя и с трудом, присоединиться к ней.

– Земля! – Крик донесся с носовой части корабля, и несколько рук взметнулись в воздух, указывая на темную полоску суши вдали, там, где раскинулся город.

Лео уже различала серебряные черточки башен, устремившихся в небо, подобно крыльям незнакомых и странных птиц. Она побежала вперед, не сводя глаз с горизонта, на котором вырастал Манхэттен. Гавань кишела судами: сновали паромы, каботажные суденышки, пожарные и прогулочные катера, буксиры, яхты и гигантские плавучие платформы для перевозки зерна. Грохот орудийного выстрела заставил Лео испуганно вздрогнуть, но другой пассажир объяснил, что это выстрелила пушка на острове Говернорс, отмечая заход солнца. И, словно по команде, в руке статуи Свободы вспыхнул и, подобно надеждам Лео, запылал факел на фоне городского пейзажа Нью-Йорка.

Рядом с нею появился Бенджамин.

– Смотрите! – воскликнула Лео, показывая на статую, которую тот наверняка видел тысячу раз.

Но он проследил за ее взглядом, и лицо его тоже осветилось; он был явно счастлив оказаться почти дома.

– Она великолепна, – выдохнула Лео.

Бенджамин взял ее руку в свои, поднес к губам и поцеловал.

– Как и вы.

Она рассмеялась, слишком взволнованная окончанием их путешествия, чтобы возражать.

– Я решительно не готова выдержать конкуренцию со статуей Свободы. Но все равно, спасибо вам.

Оба умолкли. Лео была поражена видом сумерек, опускающихся на Манхэттен. Ей казалось, будто она лежит на спине и смотрит в ночное небо: на каждом здании близ гавани ярко вспыхивала своя звезда. Она думала о том, сколь многого может добиться в этом городе. И непременно добьется.

А потом она заметила Матти и Эверетта, стоявших в нескольких шагах поодаль. Матти не носила траур, но на лице у Эверетта была написана скорбь.

К брату подошла Фэй, а место рядом с Лео заняла Джоан. Лео вдруг сообразила, что Бенджамин по-прежнему держит ее за руку и что Матти сунула ладонь в руку Эверетта. Судьбы шести человек, глядящих на приближающийся город и плывущих навстречу своему будущему, оказались безнадежно переплетены. А ведь с ними был и ребенок, ребенок Матти, тот самый, который обрел отца, отняв у Лео любовь всей ее жизни.