Ее тайный возлюбленный

Глава 24

Гейбриел сидел в рубке, держась рукой за румпель и уверенно ведя судно вперед. Он с наслаждением вдыхал соленый морской воздух, погода стояла ветреная, как раз то, что надо. Сильный ветер надувал паруса, яхта ходко шла вдоль побережья, унося их все дальше от Сент-Нэллса. Гейбриел наслаждался морем, здесь он был свободен и независим. На душе у него было легко и спокойно впервые после того дня, когда он узнал печальные новости от отца и повздорил с Эпплби в его лондонском особняке. Там, где он в первый раз увидел Антуанетту. За все время он только однажды спустился вниз, чтобы посмотреть на нее — она крепко спала. Во сне она выглядела такой прекрасной и невинной, что ему стало стыдно тех мыслей, которые невольно прокрались в его голову. Его молодое горячее воображение рисовало возбуждающие картины, но вдруг он вспомнил о герцоге, и от злости и обиды ему захотелось свернуть ей шею.

Гейбриел аккуратно вел яхту, стараясь, чтобы ветер все время наполнял паруса. Когда судно ложилось на другой галс, оно кренилось под ударами ветра и продолжало быстро бежать по волнам.

Конечно, Антуанетта очень разозлилась на него, когда узнала, кто он на самом деле. Ничего другого Гейбриел не ожидал, он надеялся встретить ее гнев открыто, гордо и без страха. Но ее удрученное, как у ребенка, выражение лица так глубоко тронуло его, что ему хотелось обнять ее, приласкать и утешить.

Откровенно говоря, ему нечего было стыдиться, он сделал все точно так, как она просила: помог ей убежать от Эпплби. Гейбриел надеялся, что, очнувшись после сна, она все поймет и поблагодарит его нежным поцелуем. Если бы только она не упомянула про герцога.

От этого в душе у него сразу возникла острая горячая боль, которая постепенно поглотила его целиком. Итак, когда она спала с ним, любовно вздыхая и лаская его руками, она думала не о нем и не об Эпплби, она представляла себе, что лежит в объятиях герцога!

Гейбриел судорожно стиснул ручку румпеля, и только когда яхта зарыскала, теряя ход, он опомнился и опять выровнял судно. К чему напрасно тревожить себя печальными размышлениями? Он добьется от нее правды. Времени у него предостаточно. Гейбриел собирался, как стемнеет, бросить якорь в одном из своих любимых заливов и простоять там всю ночь. Там их никогда не настигнут руки Эпплби, и они будут вдвоем — он и она… ах да, еще письмо…

Он знал, что письмо должно быть при ней, она его где-то спрятала, и он собирался вытребовать его. В конце концов, какую пользу она могла извлечь из этого ценного для него документа? Получив письмо, он вернул бы себе Уэксмур-Мэнор и заставил бы Эпплби не возбуждать против него никаких обвинений. Он стал бы обеспеченным джентльменом, владельцем крупного земельного поместья.

Интересно, смогла бы тогда Антуанетта увлечься им?

Гейбриел почти презирал себя за подобные мысли, но ничего не мог поделать с собой. Он хотел обладать ею и был готов на все, лишь бы только завоевать ее.

Антуанетта сидела на краю койки, пытаясь сообразить, что ей делать дальше. Ее мутило и тошнило. Проснувшись, она никак не могла прийти в себя, понять, где она и не угрожает ли ей опасность. В следующий миг она бросилась к тазу, который был надежно укреплен в деревянной стойке. Как же он ей пригодился: после того как ее вырвало, ей стало немного легче, но через минуту опять стало дурно.

О Боже, морская болезнь… Антуанетта застонала и закрыла глаза. Ей хотелось выйти на свежий воздух. Но если она выйдет на палубу, то окажется в обществе этого типа.

Что бы он ни говорил в свое оправдание, она ему не верила. Судно сильно накренилось, и ее опять затошнило. С жалобным стоном она полезла наверх.

Гейбриел широко раскрыл глаза от удивления, когда увидел над люком лицо Антуанетты, позеленевшее и перекошенное от страданий. Ее тошнило, но она сдерживала себя изо всех сил, прикрыв рукой рот. Без очков ее глаза выглядели совсем огромными.

Гейбриел едва не расхохотался, но, вовремя спохватившись, закусил нижнюю губу. Любая его шутка сейчас показалась бы насмешкой. Он быстро подошел к ней и подал руку. Антуанетта неохотно ухватилась за нее и кое-как выбралась из люка на палубу. Гейбриел провел Антуанетту в рубку, усадил на встроенное сиденье, для удобства покрытое подушками, а сам вернулся к румпелю.

Уголком глаза он заметил, как она пытается отдышаться, закрыв глаза и подставив лицо морскому ветру. Замерзнув на прохладном ветру, она обхватила плечи крест-накрест руками.

— Бедный воробышек, — прошептал он.

Она с подозрением взглянула на него, не доверяя его сочувствующему голосу.

— Как вы полагаете, вы сможете вести судно, пока я спущусь вниз и принесу пару одеял? Иначе вы скоро совсем здесь замерзнете.

— Вести судно? — оторопело спросила она.

— Не бойтесь, вы нас не опрокинете, по крайней мере я на это надеюсь. Только держите румпель прямо. Запомните: когда надо плыть в какую-то сторону, то румпель следует направлять в противоположную. Но лучше этого не делать, держите румпель твердо и не волнуйтесь.

Она неуверенно взялась за рукоять румпеля, Гейбриел сверху прижал ее руку своей ладонью, рука ее была холодна и дрожала.

Очаровательный воробышек явно замерз.

— Держите ровнее, — ласково прибавил он.

— Вот так?

Она выпрямилась, стараясь успокоиться.

Паруса наверху хлопали под порывами ветра, а яхта, разрезая зеленоватые волны носом, словно летела над водой. Это действовало опьяняюще; по её лицу Гейбриел заметил, с каким увлечением она отнеслась к порученному делу.

— Вот так и держите. Я вернусь через минуту.

Ее глаза расширились от страха, а пальцы стиснули рукоять, едва он убрал свою руку. Он спиной ощущал, как она напряжена, пока спускался по люку вниз.

В каюте он быстро сдернул два одеяла с койки и заодно прихватил фляжку с бренди и пакет с сухим печеньем — и то и другое было прекрасным средством от морской болезни. Нагруженный вещами, он начал подниматься наверх. Едва его голова возникла над палубой, как он сразу заметил, с каким напряженным ожиданием она смотрела в сторону люка, а, увидев его, облегченно вздохнула.

— Все в порядке?

Он сел рядом с ней и аккуратно принялся укрывать ее одеялами, подтыкая их края ей под ноги.

— Да, благодарю вас.

Ее голос звучал сухо и официально, она старательно избегала его взгляда.

— Глотните-ка вот этого.

Гейбриел, отвинтив крышку, протянул ей фляжку. Она с подозрением принюхалась к ее содержимому.

— Бренди, — пояснил он. — Оно как нельзя лучше подойдет к вашему расстроенному желудку.

Антуанетта с недоверием выслушала его, она явно колебалась, но затем решительно сделала глоток, потом другой. Гейбриел поспешно дал ей печенье:

— Погрызите печенья. Нет ничего хуже, чем пить бренди на пустой желудок при морской болезни.

Она не стала ему возражать. После долгого молчания она, наконец, спросила:

— А вы страдаете морской болезнью?

— Только при сильном шторме.

— Помнится, вы говорили, что сегодня штормит?

— Да, сегодня море бурное, но до шторма далеко. Просто сильный ветер.

Антуанетта задумалась.

— Это ваша яхта? — спросила она, когда он взял у нее управление судном.

— Да. Она называется «Морская ведьма».

— Вот как.

Гейбриел увидел, что ее мучает вопрос, который она никак не решается задать ему, и пришел ей на помощь:

— Нет, я не сын Присциллы Лэнгли, но судно действительно названо в ее честь.

— Неужели она была колдуньей? — рассеянно спросила она.

Плотнее укутавшись в одеяла и поудобнее устроившись на сиденье, она закрыла глаза.

— Мне самому это любопытно! Она умела лечить людей, и даже наш местный врач не раз спрашивал у нее совета. Она каким-то непостижимым образом проникала в суть болезни и заранее знала, что произойдет, если принять то или иное лекарство.

Гейбриел улыбнулся, вспомнив ее предсказание, что коричневая птичка изменит его судьбу. Как ему сейчас хотелось, чтобы Присцилла дала ему еще один совет: как навсегда удержать возле себя эту птичку.

Гейбриел взглянул на Антуанетту и увидел, что она заснула. Осторожно, чтобы не разбудить ее, он просунул руку, обнял ее и привлек к себе поближе. Ее голова склонилась к нему на грудь, и их тела тесно соприкоснулись. Она были само воплощение мягкости и нежности, от нее веяло теп лом и приятным ароматом.

Он хотел быть ее защитником, опорой в жизни: чувство было для него совершенно непривычным, но приятным. Как жаль, что она любит другого. Или утверждает, что любит, подумал он, прижимая ее теснее к себе. Она что-то прошептала, и на ее губах мелькнула доверчивая улыбка. Как угодно, но он должен убедить ее отдать письмо. Ее тело он уже подчинил своей воле, дело оставалось за малым: найти веские доводы для разума и смягчить сердце. Обнимая ее за талию одной рукой, а другой управляя судном, Гейбриел впервые в жизни почувствовал себя необычайно счастливым, насколько, наверное, может быть счастлив на свете человек.

Антуанетта смутно помнила, как ее осторожно отнесли на руках вниз и мягко положили на койку. Наконец судно прекратило свой бег, а когда его перестало качать из стороны в сторону, ее самочувствие сразу улучшилось. Бренди оказало успокоительное действие на ее возмущенный желудок, и она задремала. Сквозь приятную дрему она чувствовала, как Гейбриел начал расстегивать ее платье. Если он надеялся найти письмо под одеждой, то его поджидало разочарование: она перепрятала письмо, как только очутилась внизу.

Он стащил с нее платье, но сорочку и нижнюю юбку оставил, лишь ослабив ее шнуровку, а затем уложил в постель. Постельное белье было теплым и мягким, от него приятно пахло морем. Его шершавые губы коснулись ее щеки, и он поднялся наверх.

Через какое-то время раздался лязг спускаемой якорной цепи, затем топот его шагов по палубе, стук и скрип снастей — видимо, он сворачивал паруса, привязывая их к реям, и крепил такелаж. Наконец Гейбриел спустился вниз. Проскользнув к ней под одеяло, улегся рядом с Антуанеттой и прижал ее к себе.

Антуанетта собиралась поставить его на место, обвинив во всех смертных грехах, однако настолько устала, что смогла только слегка разлепить глаза. Прижавшись лицом к его обнаженному плечу, она ощутила особый морской запах, исходящий от его тела.

Заметив, что она проснулась, Гейбриел повернул ее лицом к себе и поцеловал. Она не намеревалась отвечать на его поцелуй, но помимо воли ее губы прижались к его губам и поцелуй вышел страстным и горячим. Он продолжал ласкать и целовать ее до тех пор, пока она, изгибаясь и изнывая от любовного желания, сама не попросила его о том, чего они оба так хотели.

Когда минуты любовного экстаза прошли, и Антуанетта спустилась с небес на землю, то сразу ощутила смятение и тревогу, поселившиеся в ее душе.

— Где мы? — волнуясь, спросила она.

— В безопасности, — сонным голосом ответил он.

Он повернулся, чтобы коснуться ее щеки, но она отстранилась — в ее глазах застыл немой вопрос.

У Антуанетты возникло непреодолимое желание схватить и трясти его до тех пор, пока он не ответит на все мучившие ее вопросы. Однако в глубине души ей хотелось, чтобы он признался: он похитил ее потому, что не может жить без нее. Хотя она понимала, насколько нелепы и даже смешны ее пожелания, она все равно надеялась услышать от него подобное признание.

— Что же вам надо от меня? — задала она вопрос, присаживаясь на койке и неловко прикрывая одеялом свои обнаженные плечи. — Почему я нахожусь здесь?

— Антуанетта, пожалуйста, только не сейчас. Давайте спать. Все обсудим завтра утром.

— Нет, я хочу поговорить обо всем сейчас. Мне нужно знать, как вы намерены поступить со мной дальше. Меня ждут дела в Лондоне.

Голос Гейбрйела, еще минуту назад такой мягкий и добрый, вдруг превратился в холодный и колючий:

— Вы имеете в виду, что вас ждет ваш герцог?

«Мариетта? Кто же такая Мариетта?»

Вопрос висел у нее на кончике языка, но она так и не решилась задать его.

— Мне нужно письмо, — сказал он.

Она промолчала, а он опять сказал таким же холодным тоном:

— Вот почему вы оказались здесь, Антуанетта. А вы думали, что по какой-то другой причине?

— Ах, письмо. Ну конечно.

Как только она могла забыть об этом — ведь письмо так много значило для нее? Но теперь она пришла в себя.

Гейбриел вылез из-под одеяла.

Его глаза по-прежнему светились голубизной, его лицо оставалось таким же красивым, но теперь он казался ей совершенно чужим. Он не был похож ни на грабителя, ни на Кумба. Он превратился в незнакомца, таким она его никогда прежде не видела.

— Почему вы не хотите отдать его мне? — Его голос звучал недовольно и неприязненно. — Оно ведь вам больше не нужно. Не будьте такой эгоистичной, Антуанетта. Отдайте мне письмо.

— Нет! Письмо мне нужно. Без него я никогда не освобожусь от лорда Эпплби.

Она сказала ему правду и теперь молча смотрела на него, ожидая, какое действие произведут на него её слова и что он скажет в ответ. Но к ее огорчению, его лицо стало еще жестче и суровее, ей стало ясно, что он никогда не сумеет взглянуть на это с ее точки зрения.

— Итак, вы намерены шантажировать его с помощью письма, не так ли?

Неужели она не ослышалась?! «Шантажировать»? Это слово резануло слух, но как бы страшно оно ни звучало, еще страшнее для нее было услышать имя лорда Эпплби.

— Где оно? — Гейбриел повернулся и огляделся вокруг.

Увидев разбросанную по каюте одежду и нижнее белье, он начал обыскивать каждую вещь, одну за другой. Он тряс и даже отрывал подкладку на нижних юбках, чтобы убедиться в том, что письмо не зашито внутри. Антуанетта наблюдала за ним безмолвно, с напускным безразличием. Когда он закончил с бельем, он схватил ее саквояж и вывалил все его содержимое на койку, раскидав все по одеялу.

Копание в ее личных вещах переполнило чашу терпения Антуанетты.

— Прекратите! — сердито закричала она.

Но Гейбриел уже не мог остановиться — шлея попала ему под хвост. Надо было проверить все ее вещи. Он рылся в них, а потом разбрасывал как попало, вплоть до чулок и шпилек.

— Вот что я должен был сделать с самого начала, — сказал он сердитым голосом, ничуть не похожим на его прежний голос. — Сколько я зря потратил времени и сил.

Неужели она не ослышалась? Он зря потратил время и силы? Неужели он имел в виду их личные, интимные отношения? Гнев с новой силой вспыхнул в душе Антуанетты, в нем растворилась ее жалость к себе.

— Жаль, что вы не сказали этого раньше, тогда мне не надо было бы притворяться, называя вас замечательным любовником. Хотя, откровенно говоря, ваши несколько уроков любви оказались полезными.

— Антуанетта! — проворчал он сквозь стиснутые зубы.

Она скрестила руки на своей обнаженной груди и со злостью посмотрела на него:

— Полагаю, сейчас для вас самое время сказать правду. Что обещал вам лорд Эпплби за вашу услугу?

Он перевел дыхание, чтобы успокоиться.

— Мне нужно письмо, а взамен он отдаст мне Уэксмур-Мэнор.

Его слова, словно нож, вонзились в ее сердце. Нет, он не должен заметить, насколько она возмущена и обижена, теперь она ему ни за что не уступит письмо.

— Ну что ж, тогда вам не повезло, — язвительно ответила она.

Гейбриелу хотелось взять ее обеими руками и вытрясти из нее всю душу. Или зацеловать до изнеможения. Ее оскорбительный тон жалил, но он не обращал внимания на столь мелкие уколы. Может быть, он не самый замечательный любовник на свете, но невозможно поверить, что она притворялась, изображая страстные чувства, когда они занимались любовью. Такое трудно подделать, и если ей вздумалось отрицать подлинность своих чувств, то, вероятно, по каким-то особым причинам. Вероятно, ей надо притвориться, что их связь ничего не значит для нее: она должна предстать перед своим герцогом в достойном виде. В известном смысле он мог войти в ее положение, но до конца все-таки не понимал ее и не мог примириться с тем, что она сказала. Однако к письму у него было совсем другое отношение. Направляясь к своему новому покровителю, она собиралась взять письмо с собой в качестве средства шантажа, чтобы держать Эпплби в своих руках, лишая его возможности причинить ей какие-нибудь неприятности.

Подобный хладнокровный эгоизм возмущал Гейбриела, и он считал, что она не вправе так себя вести. Письмо значило для него очень многое, с его помощью он мог вернуть не только Уэксмур-Мэнор, но и защищать от посягательств Эпплби клуб «Афродита». От его решительности зависела также судьба его друзей и знакомых. Нет, он постарается любой ценой получить от нее письмо, чего бы это ему ни стоило.

— Отдайте мне письмо, и я расскажу вам все, о чем бы вы ни захотели меня спросить, — угрожающе сказал он, наклонившись над ней.

Зрачки у нее расширились, но вовсе не от страха, как он заметил. Напротив, в ее глазах блистала решимость.

— Я очень устала, — произнесла она лениво и равнодушно. — Пожалуйста, оставьте меня.

Гейбриел не пошевелился.

— Вы все равно отдадите мне письмо, — сквозь зубы проговорил он. — В нем все мое будущее.

«Но ведь и ее тоже», — прошептал ему его внутренний голос. Но она по-прежнему упорно смотрела ему в глаза, тем самым давая понять, что не собирается выполнять его просьбу. Наконец, не выдержав, он со злостью буркнул что-то себе под нос и ушел в соседнюю каюту, громко захлопнув за собой дверь.

Антуанетта откинулась спиной на подушки, ее била дрожь, она с трудом удерживалась от слез. Его волновало одно лишь письмо и его права на владение Уэксмур-Мэнором. Его тревожило с самого начала только это.

Насколько же она была глупа, что ничего не замечала. Ей надо бежать от него. Если бы ей удалось убедить его ссадить ее на берег, то у нее появилась бы возможность вернуться к себе домой. Там она будет одна, но это все же лучше, чем быть пойманной на судне вместе с ним. Она не верила ему. Она никогда не верила ему, и была права.

Но хуже всего было то, что она теряла уверенность в себе, когда он был рядом с ней. Она сама добровольно бросалась в его объятия, но с этим надо было что-то делать. В Антуанетте заговорила гордость.

Она лежала и сквозь закрытые веки видела смутное пятно слабо светящегося фонаря. Перед ее глазами мелькали события прошедшего дня, как вдруг одна картина отчетливо выступила вперед, заслонив все остальные: они находились на палубе, он стоял к ней спиной, а за его поясом торчал пистолет — то, что ей было нужно.

Если бы она заполучила пистолет, то смогла бы заставить его выполнять ее указания. Где же он мог хранить его? Конечно, сейчас его не было на нем. Она снова присела и оглянулась вокруг, высматривая его одежду, но он все унес с собой. Затем очень тихо она встала и осмотрела буфет, выдвижные ящики, но не нашла никакого оружия. Должно быть, он держал пистолет под рукой. Антуанетта понимала, что должна опять завоевать его доверие, убедить его в своей беспомощности. Надо было все как следует обдумать. Времени для этого у нее было более чем достаточно — целая ночь.