Ее выбор

4

Морин стояла у окна на кухне с чашкой кофе в руке и смотрела на галдящую толпу подростков, расположившихся вокруг бассейна. Из-за спешки она пропустила сегодня ленч, но желудок у нее сводило не от голода. А от едва сдерживаемого гнева – и обиды.

«Что же случилось с пресловутой обещанной помощью Шелли?» – кипятилась в душе Морин. По кухне, заваленной грязной посудой, словно прошелся смерч; все имеющиеся в доме полотенца мокрой грудой свалены у двери на патио; и Морин даже не нужно было заглядывать в туалетную комнату на первом этаже, чтобы сказать, в каком она состоянии… впрочем, и ванные на втором этаже, скорее всего, не в лучшем.

Совсем недавно Шелли пообещала, что подобных погромов больше не будет. Морин еще не отошла от последней вечеринки, когда, неожиданно рано закончив поиски работы, вернулась домой и обнаружила… Боже, страшно вспомнить! Десяток полуобнаженных девиц загорали вокруг бассейна, еще несколько в таком же виде расположились в патио, а в собственной спальне Морин застала милующуюся парочку…

Она чувствовала себя смертельно уставшей. И старой. Боже, какой же она себя чувствовала старой! И если бы хоть что-нибудь облегчило ее бесконечные проблемы, накладывающиеся одна на другую, размножающиеся как… как кролики весной. Конечно, ей стало бы легче, если б она нашла работу, чтобы не волноваться о ежедневных расходах. Откуда, интересно, взялась эта ее наивная уверенность, что ей не составит труда найти пусть не квалифицированную, но хотя бы низкооплачиваемую работу – скажем, продавца или секретарши?

Она просто-напросто забыла, где живет. Это же «Солнечный край»! Каждый день сотни приезжих, спасаясь от зимней стужи северных штатов, пересекали границу Флориды и так же, как она, начинали поиски работы! Да, разумеется, местные жители, особенно со знанием иностранного языка, имели преимущество перед приезжими – само собой негласное. Но, во-первых, рабочих мест было крайне мало, а во-вторых, Морин не работала ни дня в своей жизни… Так могла ли она рассчитывать найти хоть какое-нибудь, пусть даже самое низкооплачиваемое, место?

Что ж, завтра она возобновит свои поиски. А сейчас, выпив эту чашку кофе, чтобы компенсировать упущенный ленч, она… займется привычным делом. Надо убрать за детьми…

Но когда подростки ушли, забрав с собой и мрачную, как обычно, Шелли, Морин поняла, что слишком устала и не в состоянии сразу же начать уборку. Она села за стол на кухне и, уронив голову на сцепленные ладони, с ужасом представила себе непочатый край ожидавшей ее работы.

Зазвонил телефон, и Морин схватила трубку, радуясь, что нашлась причина хоть ненадолго потянуть с уборкой. Услышав протяжный, с придыханием, голос Лоис Медина, она едва не застонала. Сейчас на нее обрушится шквал ядовитых сплетен о людях, которые, как теперь казалось Морин, жили в каком-то другом мире. Ну не странно ли, думала она, что финансовая стабильность – или же отсутствие таковой – заменяла собой практически все в жизни… и словно бы рассовывала людей по разным полочкам?

Тем не менее она из вежливости поддержала беседу: да, очень жаль, что Диксоны снова разбежались… да, конечно, наверняка новый «Линкольн» Лоис великолепен.

– Так когда же ты появишься у нас за ленчем? В конце концов, уже полтора месяца как… ну, ты понимаешь.

Морин заколебалась. Какими же далекими они ей теперь казались, те спокойные, беззаботные дни, когда ее самым важным делом было встретиться с подругами за ленчем в загородном клубе Бэй-Сити. Сам собой неожиданно возник вопрос – почему же Ллойд, зная о своих материальных трудностях, позволял ей – да и Шелли – выбрасывать деньги на престижные клубы и изысканные наряды из самых дорогих магазинов Бэй-Сити? Неужели ему было так трудно признаться жене и дочери, что он больше не в состоянии обеспечивать им роскошную и беспечную жизнь?

– Ты что, не слышишь? Я спросила, приедешь ли ты завтра на ленч?

Морин повела плечом. Почему бы и нет, если уж на то пошло? Один ленч, в конце концов, не нанесет непоправимый ущерб их с Шелли бюджету. А если и нанесет – что с того? Днем раньше, днем позже… Какая разница?

– Ладно… Только на полтретьего у меня назначена встреча по поводу работы. Так что в два мне придется уйти.

– Отлично! Я позвоню Сьюзен и Леске. – Лоис, помолчав, понизила голос: – Как продвигаются поиски работы?

– Не очень. – Морин заколебалась, но все же спросила, очень неохотно: – У Джона в офисе ничего подходящего нет? Скажем, места младшего клерка или вроде того?

– Н-не знаю… Я спрошу, конечно… Но ты же понимаешь, дела сейчас у всех идут неважно – спад производства и все такое… Кажется, он упоминал что-то насчет сокращений в его компании. – Она снова помолчала, а затем добавила скороговоркой: – Вот что, я у него спрошу, но ты особых надежд не питай, ладно?

Положив трубку, Морин устало поднялась из-за стола, сунула груду мокрых полотенец в стиральную машину, убрала на кухне. Потом поднялась наверх – и разозлилась еще сильнее. Дверь гардероба в ее спальне оказалась нараспашку, несколько платьев сняты с вешалок и валяются на полу. Не приходилось сомневаться, что кто-то примерял ее одежду.

Она навела порядок в своей ванной, взяла в охапку полотенца из раковины, куда перед этим их бросила, и направилась по коридору к лестнице. Дойдя до спальни Шелли, остановилась и заглянула в полуоткрытую дверь. С тех пор как им пришлось уволить миссис Льюис, Морин молча убирала в комнате Шелли, про себя решив, что из двух зол нужно выбирать меньшее. Но сейчас, глядя на раскиданные по всей комнате платья, россыпи косметики на изящном вишневого дерева трюмо, на покрывало, скомканное в ногах неубранной постели, она вся кипела от возмущения.

В качестве подарка на четырнадцатилетие Шелли она предложила свою помощь в переоборудовании спальни по вкусу девочки. На несколько недолгих недель между ними установилось редкое перемирие. Они работали в четыре руки – сообща выбрали серебристо-синюю ткань на покрывало и шторы, серебряные, с крошечными незабудками, обои, даже начертили вместе эскиз встроенного шкафа с полочками для коллекции кукол Шелли.

Морин со вздохом аккуратно закрыла дверь. Шелли уже не четырнадцать. Она считает себя взрослой. И если она предпочитает жить в свинарнике – что ж, так тому и быть. Это ее личный выбор.

Морин как раз занялась ужином, когда телефон снова зазвонил. Она скорчила недовольную гримасу, но все же накрыла крышкой кипящий куриный бульон и подошла к телефону.

– Да? – буркнула она в трубку.

– Не боишься с ходу отвечать «да» такому известному ловеласу, как я? – прозвучал в ответ голос Ноа.

Морин вспыхнула от радости.

– Ноа! Ты из Найроби звонишь?

– Я звоню из собственного дома на берегу Бэй-Сити. Прилетел вчера поздно ночью. А сегодня уже звонил несколько раз, но никто не отвечал.

– Нужно было набрать личный номер Шелли, – усмехнулась она. – На другие звонки, когда меня нет дома, она не отвечает.

– Ничего, я даже рад. Хотел сначала поговорить с тобой. Как дела?

– Дела… Ты хочешь знать правду?

– Только правду.

– В таком случае – все ужасно. Теперь твоя очередь. Давай, скажи мне, чтобы я не переживала, что все постепенно уладится, нужно только потерпеть. Так?

– Вообще-то я собирался сказать, что приеду через полчаса. И чтобы к этому времени ты была во всеоружии – причесана, накрашена и все такое. Мы едем ужинать в город. Тебя ждет гигантский стейк, столь же гигантский салат и слоеный торт с клубникой. В неограниченном количестве. После того, чем я питался целых два месяца, я намерен устроить гастрономическую оргию!

– Если все так плохо, почему бы тебе не сменить работу? – рассмеялась Морин.

– Ни за что. Мне такая жизнь нравится… того же и всем желаю. Итак, не забудь – через полчаса. Я уже выезжаю.

Он повесил трубку, не дожидаясь ее ответа, и Морин сразу вспомнила эту его несносную привычку – он никогда не утруждал себя излишними любезностями. Может, в этом виновата жизнь в местах, где нет даже намека на блага цивилизации?

Тем не менее, снова поднимаясь в спальню, она поймала себя на том, что улыбается. Как странно. Морин вовсе не одобряла принципы Ноа – жить независимо, ни за что и ни за кого не отвечая. И все же… как давно она не испытывала такого радостного возбуждения. Возможно, причина крылась в том, что она точно знала – сегодня вечером ей не грозит выслушивать соболезнования или советы, которых она за прошедшие недели получила столько, что хватит до конца жизни.

Она сильно похудела, и платье, что при покупке сидело на ней в обтяжку, теперь оказалось совсем свободным; Морин даже пришлось разыскать золотой поясок, чтобы немножко стянуть его в талии. Она знала, что это блестящее янтарное платье как нельзя больше шло ей. В нем она выглядела…

– Шикарно… благодарю за комплимент, – улыбнулась своему отражению Морин.

В безотчетном порыве она, причесавшись, оставила волосы распущенными и просто подхватила их по бокам заколками. Неужели прошло каких-нибудь шесть недель с тех пор, как Ноа советовал ей выбирать себе прическу посвободнее? Интересно, отчего это мужчин так привлекают длинные распущенные волосы? Видимо, в них дремлют какие-то первобытные инстинкты.

Значит, Ллойд был ближе к цивилизации, чем большинство мужчин, потому что любил строгие, гладкие прически… или же он предпочитал их просто потому, что с такими прическами она казалась гораздо старше, а разница в возрасте между ними сглаживалась?

Она поспешно отмахнулась от неприятной мысли и направилась из спальни вниз. Шелли возникла на пороге кухни, когда Морин отставляла с плиты недоваренный из-за звонка Ноа суп. Падчерица обвела Морин с ног до головы оценивающим взглядом:

– Собралась куда-то? – Ее резкий тон граничил с грубостью.

– Ужинаю с Ноа. Он только что вернулся из Найроби.

Глаза Шелли сузились.

– А почему ты мне об этом раньше не сказала? – выпалила она. – Мне же нужно время, чтобы одеться.

Морин неуверенно молчала. Относилось ли приглашение Ноа и к Шелли тоже? Подумав, она решила действовать дипломатично.

– Он позвонил буквально несколько минут назад. Вы с друзьями уже ушли.

Шелли ответила тяжелым подозрительным взглядом, развернулась – и через миг ее каблучки зацокали по лестнице. Морин закончила с делами на кухне и прошла в гостиную.

Включив свет, она огляделась и удовлетворенно вздохнула. Глубокие уютные кресла и диван; накидки и портьеры из плотного шелка; старинный письменный стол и длинные ряды полок с прекрасно изданными – и любимыми – книгами; китайская шелковая ширма позади дивана; коллекция хрусталя и фарфора, доставшаяся Ллойду от матери, к которой уже сама Морин добавила купленный на одном из аукционов изящный медный сервиз… все это могло бы выглядеть неуклюжим сборищем несочетаемых предметов и стилей, но Морин чувствовала, что от просторной комнаты исходит редкая аура удобства и элегантности одновременно.

Она обставила гостиную собственными руками, несмотря на то, что Ллойд упорно настаивал, чтобы она обратилась за помощью к профессиональному декоратору. В конце концов он все же согласился, что Морин была права и что приглашенный со стороны человек ни за что не сумел бы с такой точностью отразить вкусы живущих в доме людей.

«Для меня важнее всего – уют, – решила Морин, принимаясь за переделку гостиной. – Удобство и раскрепощенность – для друзей Шелли. И элегантность – для Ллойда, который не может ударить в грязь лицом перед важными клиентами».

Как странно, что один лишь Ноа и отметил тонкое сочетание в облике комнаты вкусов Ллойда и ее собственных. Что он сказал, впервые увидев обновленную гостиную? Ах да, кажется, так: «Аккуратнее, мисс Берите-с-меня-пример! Если вам вдруг вздумается заменить эти потрепанные старинные издания на новомодную литературу, предупреждаю – лучше сразу сматывайтесь от греха подальше, не то опозоритесь на всю округу».

В дверь позвонили в тот момент, когда она ставила пластинку на проигрыватель. Морин подойти не успела. Шелли кубарем скатилась по лестнице, и к тому времени, когда Морин дошла до холла, дверь уже была распахнута, и Шелли, в мини-халатике, уже висела на шее Ноа.

– Потрясающе! Я буду готова через пару минут. Как это вышло, что не я первая узнала о твоем приезде?

– Извини, Шелли, – охладил ее пыл Ноа. – Сегодня приглашение касается только твоей мамы. Мне нужно с ней кое-что обсудить. Обещаю, что мы встретимся в ближайшее время.

Нижняя губка Шелли капризно выпятилась, как у обиженного ребенка.

– Она мне не мама, – взвизгнула Шелли. – И как я погляжу, она вернулась к своим старым штучкам. Уводит у меня самых близких людей. В этом она мастер!

– А ты – мастер делать поспешные выводы, Шелли. Будь умницей, поднимись к себе и надень что-нибудь посущественнее, пока не подхватила простуду, договорились?

В тоне Ноа сквозил смешок, но Морин заранее приготовилась к одной из бурных истерик Шелли, к целому потоку упреков и обвинений. Но, к ее удивлению, Шелли, бросив один-единственный ядовитый взгляд в ее сторону, направилась по лестнице на второй этаж.

– Вы само совершенство, леди. – Нисколько не обеспокоенный недавним объяснением с Шелли, Ноа сверкнул улыбкой. – Только не забудьте накидку. Я заказал столик на семь в «Дельфиниуме».

Морин достала из шкафа в прихожей шаль. Проходя впереди Ноа к выходу, она не могла избавиться от мысли, что стычка с Шелли всего лишь отложена на какое-то время. Дайте только шанс, а уж она сведет на нет все удовольствие от этого обещавшего быть таким приятным вечера…

Но вечер, похоже, был полон приятных сюрпризов, потому что настроение Морин вновь улучшилось. Да и как можно было не развеселиться, если Ноа то и дело поддразнивал ее и осыпал комплиментами, утверждая, что в своем желтом платье она кажется лучиком жаркого флоридского солнца. В ответ она заявила, что ему нужно показаться окулисту, потому что только дальтоник не заметил бы, что ее платье не желтое, а золотое…

– Я-то неплохо разбираюсь в цветах, – лениво протянул он. – И нечего изображать превосходство. Что, например, ты знаешь о сопротивлении несущих опор под давлением?

– Ровным счетом ничего! – парировала Морин. – То есть ровно столько, сколько мне и необходимо.

– Вот именно, – самодовольно кивнул Ноа, словно победа в споре осталась за ним.

По пути через мост Франклина в сторону Тампа, к ресторану «Дельфиниум», известному в городе своими превосходными стейками, Ноа рассказывал о своей работе – подготовке строительства дамбы, которую предполагалось возвести посреди одной из засушливых долин Найроби, чтобы туда пришла вода. Будучи инженером-гидравликом, специализирующимся в области механики грунтов, он часто консультировал подобные проекты на первых этапах строительства.

– И задолго до того, как там начинают появляться милые нашему сердцу блага цивилизации, – суховато добавил Ноа. – Так что и эта машина, и прекрасная женщина рядом со мной, и предвкушение замечательного ужина – все это составляет разительный контраст с теми условиями, в которых я жил последнее время. Мне даже хочется ущипнуть себя, чтобы убедиться, что все это происходит со мной наяву.

Морин попыталась представить себе мир, откуда только что приехал Ноа. Наверняка жизнь там так же отличается от Бэй-Сити, как, скажем, жизнь на другой планете. И при этом Ноа всегда умудряется соответствовать любому из этих миров, нисколько не изменяя самому себе. Каким же образом ему это удается? Связано ли это с его самоуверенностью и изрядной долей эгоизма – или же дело в том, что он осознает свое место и знает себе цену?

Поразительно, что ей никогда не приходило в голову заглянуть поглубже, под тот бесстрастный фасад, который он демонстрирует всему свету. Может, она просто боялась? Может, интуитивно чувствовала, что если их добродушное подтрунивание друг над другом перейдет какую-то черту, если они затронут более серьезные темы… то появится угроза спокойному, тихому течению ее жизни?

Чуть позже, уже сидя за столиком в ресторане и потягивая вино, заказанное Ноа к стейкам, Морин неожиданно сообразила, что это ее первый бокал после вечеринки в ночь смерти Ллойда, и съежилась от пронзительного чувства вины. Как она может наслаждаться жизнью, смеяться шуткам Ноа, если каких-нибудь несколько недель назад ей казалось, что она даже улыбнуться не сможет до конца своих дней?

– Эй, Морин, выше голову! Не забывай, мы празднуем возвращение странника домой!

– И надолго ли это возвращение? Полагаю, через день-другой ты снова улетишь в Африку?

– Нет, у меня передышка между проектами на пару недель. Мне необходимо как следует отдохнуть, а вам с Шелли – получить малую толику сочувствия и вечернего чая. Сочувствия поменьше, чаю побольше и покрепче.

Но именно его сочувствие согревало ей душу следующие полчаса, когда она взахлеб рассказывала ему обо всем, что происходило с ней в эти горькие недели, – и о поисках работы, и о бесконечных советах со стороны знакомых и малознакомых людей, и о стычках с Шелли.

– Она отбилась от рук, а я чувствую себя с ней совершенно беспомощной. Она не разговаривает со мной, не помогает по дому и… в общем, я с ней не справляюсь. Если бы мы раньше были друзьями, если бы наши отношения сложились по-другому… возможно, смерть Ллойда нас бы еще больше сблизила. А так – пропасть между нами лишь углубилась.

– Сейчас уже поздновато мечтать о том, как все могло бы быть. Тебе нужно все начинать заново, установить собственные правила…

– Я так и сделала, но она не желает идти мне навстречу. Я не слишком давила на нее. Во многих отношениях она вполне взрослый, сформировавшийся человек – разве я могу обращаться с ней, как с ребенком? Но ведь она игнорирует даже мои самые несложные требования. Дом, по сути дела, превратился в военный лагерь. Ты слышал, что она сегодня сказала обо мне… что я отнимаю у нее родственников. Так вот – она действительно так считает. Знаешь, она всегда воспринимала меня захватчицей, посягнувшей на нечто, принадлежащее лично ей. Она даже считает, что у нас с Ллойдом был роман в то время, когда ее мама умирала в больнице.

– Даже если и так – кому какое дело? Почему ты позволяешь третировать себя подобным образом? Это твой дом, и устанавливать в нем правила – твоя привилегия. Вот когда она уедет – тогда пусть и живет по собственным.

– Я не могу рисковать. Она угрожала уехать немедленно. Понимаешь, этот парень…

Она рассказала Ноа о Джеффе Монтгомери – его неограниченных средствах, его «Порше», его привычке делать все что вздумается… и о его стремлении заполучить Шелли.

Она завершила свой рассказ, и Ноа покачал головой:

– Пробле-ема. И простого решения тут не найдешь. Но ты сильный человек, Морин, даже если пока этого и не осознала. Ллойд обращался с тобой как с ребенком, и у тебя не было возможности расправить крылья. Взяв свою судьбу в собственные руки, ты начнешь расти и почувствуешь свою силу. Но ты не должна вечно служить опорой Шелли, ее совестью.

Официант со стейками появился прежде, чем она успела напомнить Ноа, что уже попробовала установить свои правила – и что Шелли их отвергла. Тема их беседы была ужасно неприятна для Морин, и она решила, что аппетит у нее точно пропадет. Но стейк оказался настолько вкусным, что она в считанные минуты опустошила тарелку. Уже справляясь с последним кусочком, она подняла голову и поймала улыбку Ноа.

– Ладно уж, говори. Все равно ведь ты именно об этом думаешь. Мне нужно следить за своей диетой…

– Вообще-то я думал о том, что ты сказочно выглядишь. Совсем не похожа на мисс Примерную-во-всем-даму. И это платье весьма сексуально… Новое?

– Нет, но я его еще ни разу не надевала. Ллойд… – Поколебавшись, она скороговоркой закончила: – Ллойду оно не нравилось. Вернуть в магазин я его не могла, поскольку купила на распродаже, поэтому… короче, я подумала – почему бы и не воспользоваться им сегодня? Даже на распродаже оно обошлось мне в кругленькую сумму.

– У-гу. Ну, что я могу сказать? В нем ты выглядишь очень даже сексуально. И мужчина за соседним столиком определенно разделяет это мнение. Он пялится на тебя уже добрый час.

Морин, повернув голову, взглянула на человека за соседним столиком. И узнав Пола Гарфилда, машинально улыбнулась. Ей показалось, что он собирается подняться со своего места и присоединиться к ним, но Пол, поколебавшись и бросив быстрый взгляд на Ноа, лишь кивнул, приветствуя ее по-дружески теплой улыбкой.

– Это же Пол Гарфилд, – сказала она Ноа. – Разве ты не помнишь? Он был у нас на вечеринке в тот самый день, когда… – Она умолкла в ожидании привычного спазма горя. Но боли не было. Она ощутила лишь… что? Грусть. Но эта грусть была далека от всепоглощающего чувства потери прошлых недель.

– В чем дело, Морин?

– Так странно… Я хотела сказать, что Пол был у нас на вечеринке в ту ночь, когда у Ллойда случился сердечный приступ… и думала, что почувствую себя страшно несчастной… А мне только грустно – и все.

– Но это ведь естественно, Морин. Не можешь же ты до конца своих дней горевать и лить слезы!

Небрежность его тона почему-то разозлила Морин.

– Кто б это говорил! – язвительно воскликнула она. – Наш братец Ноа, который контролирует каждую минуту своей жизни! Ты, должно быть, здорово презираешь нас, обычных людей, которые копошатся, не зная, чего им ждать от собственной жизни.

– Заметь, это ты сказала. Не я. – Судя по ухмылке, ядовитая тирада Морин его позабавила. – Кроме того… ты можешь организовать собственную жизнь точно так же, Морин. Можешь установить свои правила, взять ответственность за свою судьбу в свои руки. Тебе и нужно-то всего проявить волю да не обращать внимания на советы окружающих.

– А что, по-твоему, ты сейчас делаешь? Разве не даешь мне советы, как жить дальше, а?

– Тouche! Я замолкаю. Не стану говорить тебе, что у тебя есть несколько возможностей на выбор, что у тебя есть сила и мужество, пусть даже ты их еще не ощутила в полной мере, и что ты неправа, заявляя о полном отсутствии у тебя каких-либо деловых навыков. По мне так любой, кто способен организовать благотворительное шоу, как это удавалось тебе, по-настоящему талантлив. Но я и об этом умолчу. Просто закажу бутылку хорошего шампанского к моему обожаемому слоеному пирогу с клубникой, а если этот самый Гарфилд не перестанет тебе улыбаться, я просто-напросто встану из-за стола и двину ему как следует.

Морин не выдержала и рассмеялась. Только тогда она почувствовала, насколько ей хорошо. Конечно, это мало что меняло, насущные жизненные проблемы так и остались при ней, но хотя бы на один-единственный вечер ей было так приятно расслабиться за ужином, приготовленным кем-то другим, и распить бутылку хорошего вина с симпатичным – и очень внимательным к ней – мужчиной.

Возможно, именно поэтому она и не воспротивилась, когда Ноа – уже на пути домой – свернул в сторону пляжа, заявив, что им обоим не помешает прогулка после такого сытного ужина. В глубине души Морин понимала, что играет в опасную игру, но ей было все равно. Ехать по пустынной дороге, наслаждаясь свежим бризом с залива, влетающим в открытое окно, и слушая тихую трогательную мелодию по радио… она уж и забыла, что бывает такое удовольствие.

Дом Ноа стоял последним в небольшом ряду прибрежных домов, вытянувшихся вдоль самой кромки пляжа. Морин знала, что дом был построен лет сорок назад – как раз когда разразился очередной строительный бум во Флориде, но выглядел он гораздо старше, словно возник здесь одновременно с древним океаном.

Мебель в комнатах была по большей части из ротанговой пальмы – добротная, удобная, безликая. Собственно, если что-то в доме и носило личный оттенок, так только набитый книжный шкаф и кое-какие произведения искусства – первобытные маски, резные фигурки из дерева и слоновой кости и тому подобные причудливые вещи, которые Ноа привозил из поездок по Африке и Южной Америке.

Пока Ноа открывал окна, чтобы впустить в комнату свежесть океана, Морин разглядывала одну особенно страшную маску, вырезанную из эбенового дерева.

– Батюшки, как тебе удается оберегать все это от грабителей?

– За домом присматривает отставной полицейский, мой сосед. Да я особенно и не волнуюсь по этому поводу. Обворуют так обворуют. В конце концов, это всего лишь вещи, Морин.

Он подошел к небольшому бару, очень изящному, из красного дерева и ротанговой пальмы, и достал бутылку коньяка. Наполнил два пузатых бокала и поднес один Морин. Потягивая янтарный напиток, она продолжала бродить по комнате, разглядывая развешанные на стенах диковины. Ноа выбрал кассету и вставил ее в магнитофон – чуть ли не такой же допотопный, удивленно отметила Морин, как и вся мебель в доме.

Негромкие напевы английских народных песен заполнили комнату. Морин открыла дверь и остановилась на пороге, всматриваясь в ночь. Ветер здесь дул заметно сильнее, оставляя соленый вкус на ее губах… и поднимая из сердца какие-то смутные, неопределенные мечты.

Всего лишь в сотне ярдов от дома волны с тихим шелестом накатывали на белый песок, напоминая ей о том, как давно она не была на пляже.

– Красиво, правда? – произнес у нее за спиной голос Ноа. – Можно даже воображать себе, что это прекрасная необитаемая планета… до тех пор, пока кто-нибудь не забудет полотенце на берегу или не зажжет огонь прямо под окнами. К счастью, время наплыва туристов еще не пришло.

Морин обернулась к нему. Ноа стоял так близко к ней, что она чувствовала его дыхание у себя на щеке. Ей вдруг захотелось прильнуть к нему, опустить голову ему на плечо, и этот порыв поверг ее в такое замешательство, что Морин поспешно сделала шаг назад, на выложенную каменными плитами дорожку.

– Ну, как насчет прогулки? Только тебе нужно захватить шаль – погоди-ка, я сам возьму.

Не дожидаясь ее согласия, Ноа снял со спинки кресла шаль и накинул ее на плечи Морин. Пока они шли по дорожке, он молчал, погруженный в свои мысли. В некоторых домах окна еще светились, но на пляже не было ни души. Только одинокий краб неуклюже пересек их путь, да пару раз вдалеке залаяла собака. Здесь дюны были гораздо выше, полностью закрывая от них коттеджи.

Прервав молчание, Ноа рассказал ей, что из-за непредсказуемого движения песков в этой части залива пляж постепенно расширился, и теперь коттеджи отделяла от океана длинная гряда песчаных дюн.

Морин взглянула на него с любопытством. В свете луны ей хорошо было видно лицо Ноа, и он показался ей непривычно серьезным.

– Как, должно быть, все это странно для тебя. Буквально вчера ты был в Африке – а теперь стоишь здесь, в тысячах миль оттуда, совершенно в другом мире, – негромко сказала она.

– Различий на самом деле меньше, чем тебе кажется. Песчаник, образующий центральные высокогорья Флориды, – точная копия палеозойского песчаного бассейна к востоку от Мавританид… это горы в Африке. В обоих регионах встречаются даже схожие ископаемые трилобиты. Как видишь, я вовсе и не покидал Африку.

Ноа притопнул ногой.

– На самом деле это не часть Северной Америки, а кусочек Гвинеи. Его прибило сюда благодаря смещению материков более чем… скажем, два миллиона лет назад. Ну, плюс-минус несколько сотен тысяч лет.

Ноа поймал ее ладонь, чтобы помочь перейти через полузасыпанное песком бревно, а потом так и забыл отпустить. Морин его прикосновение как-то странно растревожило, но, не желая останавливать на этом внимание, она не отдернула руку. Какое-то время они снова шли молча, а потом Ноа рассказал ей пресмешную историю о том, как купался однажды на пляже на другом конце света, в Австралии. Морин смеялась от души, и в ответ рассказала ему очень похожий случай, произошедший с ней и ее друзьями, когда они купались нагишом в озере неподалеку от ее родного дома в Майами.

– Ну, и как тебе? Понравилось?

– Здорово было, – призналась Морин. – В купании без одежды есть своя прелесть… ощущение свободы… В общем, я была в восторге.

– Согласен. Я это часто практикую.

– Но не здесь же, – со смехом возразила она.

– И здесь тоже.

– Да ладно тебе, Ноа, – недоверчиво отмахнулась Морин. – Тебя бы арестовали за непристойное поведение.

– Только не в межсезонье. И уж, конечно, не в такое позднее время. Кто увидит? Хочешь попробовать?

– Ни за что!

– Боишься? Кого, меня? Или себя? – мягко спросил он.

Морин понимала, что он бросает ей вызов и что ей стоило бы послать его к дьяволу – пусть бы играл в свои детские игры с какой-нибудь наивной дурочкой. Но ей внезапно так захотелось войти в эту призывно плещущуюся воду, ощутить на своей коже ее шелковистую прохладу. Она поняла, что колеблется уже слишком долго, лишь когда услышала его тихий смех. И увидела, как он начал раздеваться. Обнаженный, Ноа побежал к воде, даже не бросив взгляда назад – проверить, последует ли за ним Морин.

Он не уговаривал ее, не звал. В противном случае Морин сразу бы ушла. Но глядя, как он с наслаждением рассекает мерцающую призрачным светом воду, Морин неожиданно осознала, что уже выскользнула из платья, оставшись в одних трусиках. Вода обласкала сначала ее ступни, потом бедра, обнаженную грудь и плечи… Морин сама понимала, что поступает глупо и позже будет жалеть об этом, но…

«Любой вправе сделать парочку ошибок в жизни, – подумала она. – Так почему именно я должна быть самым благоразумным человеком в мире?»

Морин уловила всплеск воды от сильных рук Ноа. А через миг он уже оказался рядом, и его руки легли ей на плечи. Он развернул Морин лицом к себе, и при виде его мокрых волос, откинутых назад, капелек воды, блестевших на его лице, сердце у нее стремительно полетело куда-то вниз, как бывает на сверхскоростном лифте.

И вот он уже целовал ее, и его губы прикасались к ней очень нежно, почти умоляюще. Как чудесно вновь оказаться в объятиях мужчины. У его губ был соленый привкус, а тело… о Боже, каким восхитительным было ощущение его тела, прижатого к ней!

Его руки скользнули вниз по ее спине, обхватили бедра, и теперь уже даже вода не разделяла их. Морин словно плыла в невесомости; она словно стала частью океана… и этого сильного мужчины. Да разве такое возможно – чтобы ей казалось так легко и естественно быть рядом с ним, так близко, в окружении лишь вечно мятежных волн?

Смутная мысль не способна была замедлить затопивший ее тело жаркий поток. Губы Ноа вдруг приоткрылись, как будто он хотел о чем-то спросить, и Морин поняла, что ей стоит сделать только один жест – и он тут же остановится.

Но ей не хотелось, чтобы он останавливался, не хотелось, чтобы настал конец этим удивительным минутам, когда исчезли все вопросы – хорошо это или плохо, и когда важны были лишь чувства, лишь ощущения. Наоборот, если у нее сейчас и осталось какое-то желание, так только одно – быть еще ближе к его мощному, пульсирующему страстью телу; и она с силой притянула его к себе.

– Морин? – вопросительно пробормотал он.

Она не ответила ни словом, ни хотя бы кивком… и все же он уловил ее ответ.

Он подхватил ее на руки и понес к берегу. Прижавшись лицом к его плечу, она ощущала, как перекатываются под ее щекой мышцы, наслаждалась его запахом – запахом Ноа, йода и соли. Ей хотелось прикоснуться языком к ложбинке на плече, попробовать солоноватую кожу на вкус, хотелось пробежаться пальцами по влажному покрову на груди… но ее время еще не пришло. Странная робость и смущение овладели ею, как будто она согласилась принять участие в новой игре, не зная ее правил.

Он опустил ее на шаль, которую она сама несколько минут назад бросила на песок. А потом опустился рядом, и его ладони заскользили по ее телу, словно он обрел способность видеть кончиками пальцев. Тепло и сладкая боль разливались вслед за прикосновением его рук. Ее тело, так долго страдавшее от одиночества, отзывалось на его ласку – и вот уже и ее руки поднялись, легли ему на спину, заскользили по ней, даря ему ту же ласку.

А потом… а потом она испытала нечто особенное. Ллойд был внимательным, бережным, осторожным любовником, но сейчас Морин открывалась другая любовь.

Любовь Ноа.

Словно читая ее мысли, он удовлетворял самые тайные, до сих пор неизвестные даже ей самой желания; его поцелуи и прикосновения, интимные ласки любовника дарили ей неповторимое чувство единственной, самой желанной женщины на свете.

В ответ, забыв про робость и смущение, она открывалась ему, и желание, как волна во время прилива, неумолимо накатывало на нее, требуя удовлетворения и освобождения от невыносимой и сладостной – о Боже, какой сладостной! – муки. Но только когда Морин сказала Ноа, что хочет его, когда она прошептала эти слова ему в губы – лишь тогда он склонился над ней, вошел в нее.

Водоворот желания кружил и вскипал, то опуская, то вознося ее на своем гребне… пока не взорвался агонией страсти. Пока не пришло облегчение, бесконечное облегчение, которое было ей так необходимо, которого она так долго была лишена.

Потом она лежала в объятиях Ноа, и ее тело еще трепетало от любви, а дыхание еще рвалось из груди короткими и быстрыми толчками, но сомнения уже возвращались к ней вместе с реальностью.

А вместе с сомнениями пришла и злость на себя, на собственную глупость, легковерность, податливость. Как могла она позволить Ноа соблазнить себя, словно наивную девчонку… Она ведь многие годы знает и его, и его отношение к женщинам!

Ноа, должно быть, почувствовал напряжение в теле Морин, потому что приподнялся на локте и заглянул в ее освещенное луной лицо. Морин отвела глаза, поспешно отодвинулась от него, и он тяжело вздохнул:

– Морин… Морин… Ну когда же ты повзрослеешь? – сказал он.

Она в ярости замахнулась, поймав его врасплох. Ее кулак ткнулся ему в грудь, Ноа со смехом остановил ее руку, и этот смех окончательно вывел Морин из себя.

– Ты негодяй! Что ж, можешь добавить еще одну легкую победу к своему бесконечному списку. На этот раз в твоих сетях отчаявшаяся вдова. Еще один день прошел, еще одно очко в твою пользу.

Его улыбка растаяла.

– Ты действительно так думаешь… или же это тебе Ллойд меня так описал? Да, у меня в жизни были женщины. Мне тридцать три, коли уж на то пошло, и я нормальный мужчина. Но что дает тебе право судить меня подобным образом? Когда ты, наконец, увидишь жизнь в ее истинном свете, а, Морин? Ты не можешь вечно жить в собственном коконе. Ты ведь взрослая женщина, и у тебя не может не быть физических желаний. Так уж сложилось в мире, что мужчины занимаются любовью с женщинами, которые им нравятся. Ты нравишься мне, Морин, и я – видит Бог – не противен тебе. Так проснись же, наконец! Этот вечер был особенным для меня. Да и для тебя тоже. Так что же с тобой такое? Считаешь себя виноватой из-за Ллойда? Но это же безумие. Ллойда нет на свете, но ты-то жива! Ты полна страсти – неужели ты считаешь, что сможешь игнорировать секс?

Морин не желала выслушивать продолжение. Схватив с песка шаль, она закуталась в нее и с одеждой в руках побежала в сторону дома. Уже очутившись за дюнами, остановилась и дрожащими руками натянула на себя белье и платье, а когда услышала шаги Ноа, снова ринулась по пляжу и сквозь раздвижные стеклянные двери проскочила в дом. Потом пролетела через гостиную, на ходу подхватив свою сумочку, и к тому времени, когда Ноа, успев одеться, появился на крыльце, она уже сидела в машине и неотрывно смотрела сквозь ветровое стекло прямо перед собой.

На обратном пути ни один из них не произнес ни слова. В свете фар проезжавшей мимо машины Морин краем глаза увидела напряженное лицо Ноа – и тут же отвернулась. Он еще смеет злиться. Это она должна быть в бешенстве… и она действительно в бешенстве. Не только на него, но и на себя – за то, что так легко позволила себя соблазнить.

Морин намеревалась развернуться и молча уйти, но, выйдя у дома из машины, все же наклонилась и, не отдавая себе отчета, что говорит, произнесла:

– Спасибо тебе за приятный вечер.

И ее настроение отнюдь не улучшилось оттого, что Ноа скептически усмехнулся, повел бровью и протянул:

– Всегда к вашим услугам, мисс Берите-с-меня-пример.