Его другая семья

Ни беременности, ни сына, которого забрали в реанимацию.

Эмма уже прошла несколько стадий. От желания сбежать до принятия. Причём произошло это за считанные мгновения. Она то представляла себе, как собирает вещи и уезжает, несмотря на то, что ей был предписан постельный режим. То садилась, уставившись в стену, и думала о том, что всё случилось так, как было предопределено.

Соловков приехал к ней снова ближе к вечеру. Прошлую ночь Эмма помнила плохо. Роды и последующие травмирующие события слишком выпотрошили её. И последнее, что она хотела бы делать – общаться с Тимофеем. Но сейчас, исходя из того, что она услышала от мужа, нужно было решать, как поступить дальше. Не стоит ли засунуть свои потребности куда поглубже и остаться с Соловковым, чтобы не потерять ту самую синицу в руках?

– Нам нужно поговорить обстоятельно и чётко!

С такими словами к ней зашёл, словно генерал на плацу, Тимофей. Он не спрашивал, как она себя чувствует. Не уточнял, желает ли она таких бесед, или нет. Он просто делал так, как нужно ему.

А чего она, собственно, хотела? Ведь изначально их уродливая история и была такой. Тимми придумал себе какую-то определённую модель взаимоотношений, а сама Эмма играла по его правилам.

Потому что привыкла подстраиваться. Привыкла настолько, что ей думалось, будто она сама этого желает.

– Давай поговорим, – просто пожала она плечами, устраиваясь на постели удобнее. – Только без криков и выяснения отношений, идёт? Я очень устала из-за родов.

Удивительно, но произнесённые спокойным ровным голосом слова возымели на Соловкова странное действие. Он посмотрел на неё, и в его глазах полыхнуло осознание.

Может, всё не так ужасно, и её всё же ждёт хоть какое-то понимание?

– Этот ребёнок от меня? – задал вопрос в ответ Тимофей.

Захотелось очень глубоко вздохнуть и закатить глаза. Там, за стенами, лежал её маленький сын. И, честно говоря, она и сама не знала, от кого он зачат. Да и имело ли сейчас это значение? Эмма начала считать, что нет. Не имело.

– Я не знаю, – пожала она плечами. – Но мы можем это выяснить, если хочешь.

Тим так и вылупился на неё. Эмма поняла, что его так задело. Фраза «если хочешь». Конечно, он хотел. А она лишь желала услышать: я буду с тобой и неважно, от кого ты родила.

– А ты сама? Ты – хочешь?

Он подошёл и присел рядом. Протянул ладонь и коснулся её руки, лежащей поверх покрывала.

Эмма закусила нижнюю губу и призналась:

– Хочу… Если вдруг окажется, что он – сын Асатиани, мы сможем…

Она не договорила, когда поняла, насколько острая реакция возникла в ответ на эти слова у Тима. Он не желал даже думать о том, что можно использовать малыша для того, чтобы обогатиться.

А она сама? Неужели тот самый журавль в небе был настолько важнее её простого человеческого счастья? На которое она, как надеялась сама Эмма, всё же имела право…

– Мы выясним, от кого наш сын. Но лишь для того, чтобы впоследствии, если вдруг что-то случится, можно будет ему помочь…

Он сказал «наш сын», и она не смогла сдерживаться. Разрыдалась так отчаянно, что стала содрогаться всем телом.

– А если… если… он от него… ты всё равно будешь его любить? – спросила, когда смогла совладать с собой.

И когда почувствовала, как Тим напрягся, решила, что получит отрицательный ответ.

– Буду, – сказал он после паузы. – И всё же давай обсудим, как всё произошло. Как случилось так, что эта сучка окрутила твоего мужа?

Соловков переключился на события, которые произошли слишком внезапно для обоих.

Их с Тимом облапошили. Едва не оставили с носом.

Воспоминание о том, как Давид говорил об этом, стало для Эммы новым триггером. Она зафиксировалась именно на озвученной проблематике, и даже сын отошёл на десятый план.

– Я не знаю, как именно, Тимми, но нам нужно что-то с этим делать, – проговорила она и увидела, что Соловков за мгновение понял, что он готов ненавидеть хоть жену, хоть самого Господа Бога.

***

Приглашение от Амира поужинать со мной я, разумеется, решительно отвергла. Оно было красивым, со всякими виньетками и прочей мишурой. Пришло ко мне на почту, но возымело прямо противоположный эффект тому, который наверняка задумывал сын Давида.

Настолько острое отторжение, что я даже не представляла, как с ним бороться. Очень хотелось не впускать его в себя. Не позволять отравить моих малышей, которых я носила. Потому что казалось – как только позволю себе хоть каплю втянуться в это морально, как мои детки пострадают.

Поэтому пришлось призвать все свои силы на защиту от Амира.

Тем более, что сделать это было легко, ведь я полностью переключилась на Давида. Он настолько остро отреагировал на все последние события, что вполне закономерно слёг. И именно Асатиани-старшему, отдавшему мне всё и жаждущему увидеть внуков, я и посвятила всё своё время и все свои силы.

– Ну-ну, Карина, ты можешь больше не переживать о том, как всё пойдёт дальше, – говорил мне Давид. – Даже если Амир выполнит свои угрозы и подставит тебя под множество миллионных исков – у тебя на защите стоит несколько самых крутых адвокатов. Доверяй им…

После этого Асатиани практически «отключался», а я, сидя рядом с ним и меряя ему температуру, начинала лишь переживать ещё сильнее.

И всё же с этим нужно было что-то делать, потому когда Дашка, словно чувствуя, в какую эмоциональную яму я проваливаюсь, позвонила и сказала, что нам точно нужно просто встретиться и просто хоть немного погулять, я не стала отказываться.

Тем более, что мне отрядили охранника в сопровождение, которому, по словам Давида, он мог доверять, как себе.

– Ты уставшая, – покачала головой подруга, с которой мы встретились в небольшом скверике.

Погода была не самая располагающая для пребывания на свежем воздухе, однако мы планировали сначала немного прогуляться, а потом посидеть в кафе, которое располагалось неподалёку от входа в сквер.

– Сидела с Давидом, – сообщила подруге, взяв её под руку.

Компания близкого человека помогала морально. И даже прибавила физических сил.

– Поняла, – ответила Даша, закусив нижнюю губу. – Но вообще, Кариш, жизнь у тебя не сахар, – кивнула она назад, туда, где за нами по пятам следовал Сергей.

Точнее, не совсем по пятам. Он вышагивал чуть поодаль и делал вид, будто никакого отношения к нам не имеет. Хотя, конечно, его попытки слиться с окружающей обстановкой были весьма топорными.

– Не сахар, – согласилась я. – Но ты же понимаешь, почему я в это ввязалась…

Даша знала и о рождении то ли у Давида, то ли у Тима ребёнка. Знала, что пока мы не выяснили, от кого именно этот несчастный мальчишка, ставший своего рода разменной монетой. Знала обо всём, кроме того, что происходит у меня на душе, потому что я и сама пока не могла в этом разобраться.

– Эй… какого хрена?! – раздался позади нас голос Сергея так внезапно, что я даже охнула и схватилась за живот.

А когда мы с Дашей обернулись, выяснилось, что охранник уже мчится на выручку ребёнку, которого лупила на детской площадке нерадивая мамаша.

Застыв двумя безмолвными статуями, мы смотрели на происходящее во все глаза. Сергей добрался до маргинально вида женщины, схватил её занесённую для нового удара руку и хорошенько встряхнул. Однако за тем, чем завершится происходящее проследить я не успела, потому что на моём предплечье сомкнулась железная хватка крепкой мужской руки, и меня саму потащили куда-то в сторону. Да с такой скоростью, что я лишь чудом устояла на ногах и не упала на землю.

– Даш… – крикнула я, в ужасе видя, что подругу тоже схватил какой-то незнакомец. – Даша!

В голове стрелой пронеслась мысль: если сейчас со мной что-либо случится, у Соловкова останется весьма внушительное наследство после погибшей жены. А мои дети уж точно не родятся на свет.

Страх, что всё произойдёт именно так, был настолько осязаемым, что меня прошило им, словно электрическим током.

– Сажай её сюда! – рявкнул Тим, который уже ждал в авто, припаркованном на тротуаре возле сквера. – Быстрее! Сейчас этот недотёпа опомнится!

Под недотёпой наверняка имелся в виду Сергей. Его мне уже не было видно, но я очень надеялась на помощь от охранника. Когда тот, разумеется, наконец, поймёт, что вверенный ему объект для защиты пропал из поля зрения.

– Не надо! – взмолилась я, упираясь изо всех сил.

И вдруг мне на выручку пришёл тот, кого я никак не ожидала увидеть. Амир Асатиани собственной персоной не только оказался рядом, но и собирался драться за меня и мою свободу.

Так и случилось – завязалась потасовка, воспользовавшись которой, я вырвала руку из стального захвата и, развернувшись, помчалась прочь. И совершенно неважным было, как и чем закончится драка и что будет с Амиром. Я спасала себя и своих детей, и считала это совершенно нормальным.

– Господи, Карина! Ты как? Цела?

Ко мне бросилась Даша, которая, судя по её растрёпанному виду, тоже пострадала ни за что.

– Цела… – откликнулась я, схватив подругу за руку.

И, не желая давать даже повода хоть кому-то снова броситься за нами, скомандовала:

– Бежим в кафе!

Пришли в себя мы только когда оказались среди многолюдного пространства, где посетители пили, ели, отдыхали, даже не представляя, что в каких-то считанных десятках метров от них чуть не случилось непоправимое.

Плюхнувшись за первый свободный столик, мы с Дашей попытались отдышаться. Может, и действовали глупо, но ни я, ни подруга, попросту не знали, как стоит поступить дальше. Звонить в полицию? Давиду? Выйти прочь и, вызвав такси, уехать?

Вопросов задать друг другу мы не успели. Ровно как и начать предпринимать какие-либо действия. Двери кафе открылись и внутрь вошёл сначала Амир Асатиани, а следом за ним – притихший Сергей.

– Ты в порядке? – тут же потребовал ответа сын Давида.

По тому, что он смотрел на меня с явственным беспокойством, я поняла, что Амир действительно взволнован относительно моей судьбы.

И появился он рядом с нами сегодня совершенно неслучайно.

– Не в порядке! – процедила в ответ, вложив в эти два слова всё, что сейчас было на душе.

Я не в порядке с того момента, когда впервые увидела, как мой муж живёт второй жизнью со своей другой семьёй. Но сегодня эта ситуация достигла апогея.

Переглянувшись с подругой, я послала ей немое предупреждение во взгляде, надеясь, что она поймёт и не даст сорваться в истерику. Однако вдруг случилось то, чего я совершенно не ждала. Амир присел передо мной на корточках и, нахмурившись, спросил:

– Где-то болит? Он успел причинить тебе вред?

Внезапность этой заботы, какой-то немного неуклюжей, но абсолютно искренней, сбила с толку. Эмоции, которые рвались наружу в виде чего-то неконтролируемого, поутихли.

Я помотала головой.

– Не успел. И ты что, следил за мной, раз сориентировался быстрее, чем Сергей?

Охранник, который стоял неподалёку, потупив голову, откликнулся раньше Амира:

– Да эта бл… дамочка, – поправился он. – Я только на секунду ведь отлучился!

Асатиани обернулся и окинул его таким взглядом, под которым несчастный Сергей тут же стушевался. И больше наверняка в разговор вступать не планировал.

– Я следил не за тобой, а за теми, кто тебя окружает, Карина, – спокойно ответил Амир, поднимаясь на ноги.

Говорил таким ровным тоном, словно мы тут собрались обсудить список предстоящих бытовых дел и вопросов, а не то, что со мной едва не сотворил – подумать только! – мой муж.

– Узнав, что Соловков планирует это нападение, я решил его остановить, – продолжил Асатиани.

Затем взглянул на Дарью, что слушала его внимательно, но не без возмущения, которое уже стало загораться в глазах подруги.

– Мы можем поговорить с Кариной наедине? Тимофей… пока точно не сунется ни к ней, ни к вам, – сказал Амир, подпустив в голос мягких ноток, которые, впрочем, совсем не соответствовали его решительному виду.

Он словно бы говорил каждой клеточкой тела: мне не стоит перечить. Но Дашку было не так просто запугать. Она посмотрела на меня вопросительно и уточнила:

– Мы с Сергеем подождем снаружи? Или остаться рядом?

Я решила, что вот так вот просто соглашаться на то, что требовалось Амиру, не желаю, потому сделала вид, будто размышляю. Пусть не думает, что его указания, которые он пытается завуалировать под просьбы, станут исполняться по щелчку пальцев.

– Я думаю, что даже если мы с господином Асатиани будем обсуждать что-то важное без посторонних ушей, это не продлится долго.

Амир приподнял бровь, на его губах появилась чуть насмешливая улыбка. И хоть он успел поспешно её спрятать, она не укрылась от моего внимания.

– Хорошо, – кивнула Даша, поднимаясь. – Если что – зови.

Они с Сергеем ушли, а когда Асатиани присаживался напротив, мне в голову пришла мысль о том, что сотрудники этого кафе не торопятся нас дёргать. Вообще. Даже предложенного меню, и то не последовало. Словно все они знали – пока к нам лучше не соваться в принципе. И причина этого находилась прямо передо мною.

– Что у тебя? – сложив руки на груди, задала я вопрос, как только Амир устроился за столиком. – Нет, ты не подумай… Я тебе благодарна за то, что ты пришёл на выручку, и всё такое… Но разве моё исчезновение не играло бы тебе на руку?

Только теперь я, кажется, успела понять, в насколько опасном положении нахожусь. Тим будет действовать по принципу «Хорошая жена – мёртвая жена». Амир, как мне казалось, тоже сочтёт за благо, если я исчезну, ведь тогда управление всеми активами Давида повиснет в воздухе. Я и так толком не успела ни во что вникнуть, хоть и знала, что огромный бизнес Асатиани терпит одно бедствие за другим. Но если меня не станет, всё вообще пойдёт прахом, и может, хоть тогда Амир почувствует себя отомщённым.

– Я всё разузнал о том прошлом, о котором ты знаешь и так, Карина, – тихо ответил сын Давида, опустив голову. – Ты была права… точнее, отец был прав. Моя мама к нему не обращалась. Но то, что он сделал…

– Он разлучил вас с Алексом, но после очень сильно об этом пожалел! – тут же вступилась я за Давида.

Мы много говорили с ним об этом. Я была своего рода жилеткой, в которую Асатиани-старший пытался выплакать всю ту горечь, которая снедала старика. И я верила в то, что Давид очень сильно переживает о случившемся в прошлом.

– Даже если и так, – пожал плечами Амир, – сделанного уже не вернуть.

Он начал закрываться, и я ощутила вдруг усталость, которая легла на плечи, словно тонкое покрывало, которое впоследствии могло превратиться в бетонную плиту.

– Вот именно. Сделанного уже не вернуть. Но здесь и сейчас вы с твоим папой ещё можете попытаться всё наладить. Ему осталось недолго, Амир… Он угасает с каждым днём. Его держит на грани жизни лишь тот факт, что я ношу под сердцем детей Алекса. Но если ты будешь с ним рядом, это может стать спасением. Пусть временным, но всё же.

В глазах Амира снова мелькнуло что-то вроде предупреждения. Будто он безмолвно кричал мне: осторожно! Не заходи туда, куда тебе не стоит даже совать свой нос.

И я замолчала. Потому что мне действительно не хотелось всего этого. Если сидящий напротив невыносимый мужчина вбил себе что-то в голову, пусть…

– Я подумаю, – вдруг сказал он, И я не успела даже удивлённо приподнять брови, когда Амир продолжил: – Но сейчас не об этом. Я всё выяснил про твоего мужа, Карина. И теперь у меня к тебе имеется новое предложение.

Сделав паузу, Асатиани посмотрел на меня выжидательно, словно в его понимании я должна была тотчас едва ли не броситься ему на шею и согласиться на всё, что бы он ни озвучил.

– Снова будешь угрожать или предлагать денег? – хмыкнула я.

Амир помотал головой и, улыбнувшись, ответил:

– Нет, я предлагаю оставить Тимофея ни с чем. Вернуть тебе всё, что он украл, а после вообще развеять по ветру даже его мысли о возможном богатстве. И уже знаю, как это сделать, Карина.

***

Соловков рвал и метал, потому что не мог дозвониться до брата второй день. Ему были срочно нужны деньги, причём немаленькие. Результат ДНК, который они с Эммой сделали, показал, что тот крохотный комочек, который и человеком-то трудно было назвать, и который сейчас претерпевал все муки, видимо, взяв на себя какое-то наказание, родился от него. Тимофей был отцом ребёнка, которому Эмма решила дать имя Артём.

Ему оно решительно не нравилось, но он согласился. Потому что было, в сущности, плевать, как будет называться тот «плод любви», который, скорее всего, останется глубоко нездоровым человеком.

Как только он это выяснил, пришёл на разговор к Эмме. Их больше ничего не держало рядом со стариком Асатиани, от которого теперь проку, как от козла молока. И с сучкой-Кариной, которую хотелось прибить. И он бы это с удовольствием сделал, если бы не ввязавшийся во всё сын Давида, который вылез из ниоткуда и испортил ему все планы.

Но сейчас лютая злоба, которая рождалась в душе каждый раз, когда думал о жене, немного поутихла. Потому что Эмма поставила ему условие: или он ищет средства и оплачивает дорогостоящие операции, которые предстояли их сыну. Или проваливает к чертям и больше о них с Артёмом не вспоминает.

А ведь в его голове всё так хорошо складывалось! Он бы забрал Эмму домой, а этого младенца они оставили бы здесь, написав отказ. Потому что при взгляде на него у Соловкова в голове словно рычажок переключился.

Он так крепко поверил в то, что сможет принять малыша и полюбить, даже если бы тот был сыном Асатиани, что когда его всё же пустили в реанимацию, где он увидел ребёнка, избавление от этой уверенности было слишком жестоким.

Маленький, какой-то синий настолько, что даже казался фиолетовым, сын не вызывал в нём ничего, кроме недоумения и отвращения. А от перечисленных диагнозов и их вероятных последствий у Тимофея и вовсе случился полнейший ступор.

Их последующая беседа с Эммой, когда он всего лишь попытался заикнуться о том, что они просто могут уехать и начать вести вдалеке ото всех свою отдельную прекрасную жизнь, вызвала в любимой такую бурю негодования, что Соловков даже заподозрил у Эммы родильную горячку.

А его самого метало туда и обратно по эмоциям, каждая из которых была краше предыдущей. И всё из-за чёртовых старика и дряни Карины! Тим даже не представлял, что разбитые в пух и прах планы могут превратить его жизнь в штормовой океан, в котором он будет барахтаться, как беспомощная щепка.

И вот решение принято. Он достанет денег, вложит их в операции для Артёма, а пока будет готовиться к тому, чтобы всё же добраться до Карины и уничтожить эту сучку. И даже не для того, чтобы унаследовать богатство, что должно было по праву принадлежать ему и Эмме. А просто в слепом желании поквитаться за то, что она сделала за его спиной.

– Егор, чёрт бы тебя побрал, если ты не позвонишь мне до вечера, я тебя из-под земли достану! – рявкнул в трубку Соловков, когда в ответ на его попытку связаться с братом ему ответил равнодушный телефонный голос.

Тимофей прикрыл глаза, досчитал до трёх и вышел из машины. Как назло два самых крупных вложения средств, которые он совершил через Егора, чтобы в случае развода не делить их с никчёмной Кариной, они с братом на Тима переоформить не успели. Но это было сейчас не столь важно – Егору просто нужно было самому продать большой дом, что Соловков приобрёл для Эммы в качестве сюрприза, о котором она пока не знала, а потом отдать деньги Тиму для операции.

Он мог, конечно, вытащить эту сумму из бизнеса, но тогда придётся платить неустойки по контрактам, в которые он ввязался.

Дойдя до палаты Эммы, Соловков мысленно приказал себе ни единым взглядом и словом не показать, что он зол. Любимая не должна переживать из-за тех вопросов, которые он сам способен решить. С этим настроем он уже собрался войти к Эмме, когда услышал голоса, которые раздавались из палаты. Её – такой щебечущий, с нотками лёгкой хрипотцы. Очень знакомый и узнаваемый, ведь она так часто обращалась к нему, Тимофею, используя эти завлекающие нотки. И мужской, который принадлежал врачу, что вёл Эмму.

Эти двое флиртовали! Вернее, флиртовала Эмма, а доктор лишь отвечал на её вопросы и, кажется, судя по отдельно долетающим словам, осматривал её грудь.

– Что здесь происходит? – потребовал ответа Тим, входя в палату.

Картина его глазам предстала просто «прекрасная». Врач склонился над Эммой и ощупывал её грудь, а она положила руку поверх его ладони и что-то ему говорила, улыбаясь.

И вроде бы умом Соловков понимал, что это вполне себе заурядная процедура. Но то, как себя при этом вела любимая, вывело его из себя за мгновения.

– Ничего из того, чего не может происходить между врачом и пациентом! – отрезала Эмма, когда врач отстранился, а она опустила рубашку и запахнула полы халатика. – Или ты думаешь, что у нас тут кино для взрослых снимают?

Врач, извинившись, вышел, пообещав заглянуть позже, а Эмма продолжила говорить:

– Ты достал деньги? Они нужны срочно! Мы должны лететь за границу как можно скорее. Я всё выяснила и нашла лучшую клинику. Счёт в ней, конечно, гораздо больше, но нам нужно именно туда!

Тимофей едва не взвыл. К такому его жизнь точно не готовила. В своих мечтах о том, как они с Эммой будут строить счастливую богатую семью, в которой станут растить долгожданного наследника, всё было совсем не так.

Сын был крепким и здоровым. Дом – полная чаша, а состояние банковских счетов – запредельное. И рядом с ним его любимая. Красивая, изящная, воздушная…

И что же сейчас? Недочеловек, который у них родился – в реанимации. Денег нет, но вы держитесь. Да ещё и Эмма превратилась в женщину-истеричку, которая требовала то, чего ей Соловков прямо здесь и сейчас дать не мог.

– Пока не достал, но в процессе этого, – расплывчато соврал Тимофей, подходя ближе к любимой.

Под её лихорадочно блестевшими глазами залегли чёрные тени, а от былой красоты и породистости, которые так нравились Тиму раньше, не осталось и следа.

Но она всё ещё оставалась матерью его сына. И той женщиной, с которой он будет находиться рядом и дальше. По крайней мере, до момента, пока их жизнь не превратится в ад.

– Тимми, пожалуйста… Нам нужно что-то срочно делать! Продавай бизнес! Тряси Егора… Иди на любые шаги! Это наш ребёнок! Я не хочу, чтобы он остался инвалидом! – взмолилась она.

Тим присел на край постели, уставился взглядом в пол перед собой. Снова в его голове появились довольно низкопробные мыслишки. Эмма сейчас зависит только от него. При разводе с Асатиани или смерти старика она не получит ничего. Может, если поднажать и обрисовать перспективы она согласится на то, что они оставят здесь Артёма и просто уедут в свою беззаботную жизнь?

Соловков вздохнул и принял решение. Сейчас пусть пока всё будет так, как хочет Эмма. Егор отыщется и деньги на перелёт, операцию и всё необходимое, что должно этому сопутствовать, появятся. Однако если это не сработает – придётся быть с Эммой довольно жёстким.

– Я пойду на любые шаги, – соврал он ей, улыбнувшись настолько фальшиво, что этому позавидовали бы даже самые искусные подделки. – Не беспокойся, любимая.

Эмма кивнула и, откинувшись на подушки, прикрыла глаза. А Тим в очередной раз отметил про себя, насколько же сильно померкла не только её красота, но весь образ этой женщины в целом.

***

Я чувствовала себя едва ли не королевой, за которой по пятам следовали стражники, даже когда это был всего лишь путь от дома через сад к машине, припаркованной возле ворот.

Давиду становилось лишь хуже, от того, чтобы поехать в клинику под присмотр врачей он категорически отказывался. И я начинала опасаться, что дни Асатиани сочтены.

Об этом и планировала поговорить сегодня с Амиром, который позвонил мне и сообщил, что за мной заедут его люди, чтобы отвезти к нему в офис.

С Давидом мы об этом не говорили – заставлять старика нервничать я не хотела. Лгала ему, что занимаюсь делами, которые требовали моего присутствия, но Асатиани уже находился в таком состоянии, что мне казалось, будто ему на многое плевать.

Я не знала, стоит ли мне лезть в семейные дела, но планировала сказать Амиру простую вещь. Если он не поторопится, но у него имеется желание когда-нибудь попытаться хотя бы просто поговорить с отцом, то беседы беседовать вскоре будет не с кем.

Однако, мысли об этом исчезли, стоило только мне войти в кабинет Амира, где меня уже ждали, и удивлённо охнуть, застыв на пороге. Потому что напротив Асатиани, восседавшего за столом, расположился… Егор Соловков собственной персоной.

Я, конечно, обсуждала с Амиром, что мы попробуем действовать через брата Тимофея в том, чтобы наказать моего мужа, как он того заслуживал, но была уверена в том, что Егор уж точно откажется.

– О, любимая невестка! – хмыкнул Соловков, полуобернувшись ко мне.

Амир поднялся со своего места, подошёл ко мне и, проводив к дивану, усадил на него, после чего недовольно взглянул на Егора, давая понять, чтобы он не отпускал здесь своих шуточек и прочего.

– И тебе привет, – усмехнулась я, положив ногу на ногу. – Кажется, ты здесь по собственной воле, – добавила, не спрашивая, а утверждая.

Егор пожал плечами и, взяв бокал виски, стоящий перед ним, повертел тот в руках прежде, чем сделать глоток.

– Здесь наливают дорогие напитки и делают отличные предложения. Конечно, я здесь по собственной воле, – ответил он.

Амир послал мне взгляд, в котором смешались отвращение, презрение и злость, направленные на Соловкова. Впрочем, когда посмотрел на Егора, эмоций, которые Асатиани испытывал в его сторону, он не показал.

– Брат твоего мужа, Карина, уже услышал от меня, что именно мы предлагаем сделать. Он знает, что я буду защищать женщину, которая носит детей Алекса под сердцем. Знает, что может пострадать так же, как и Тимофей, который совершил непоправимое, когда собирался причинить тебе вред. Поэтому господин Соловков готов продать мне всё, что у него имеется, так сказать, оптом. А потом исчезнуть. Я верно говорю?

Какое-то время Егор молчал, пока я переваривала сказанное. Доверяла ли я словам Амира и могла ли быть уверенной в том, что он действует так исключительно от того, что беспокоится за меня? Нет. Но раз пока мы играли в эту игру, так тому и быть.

– Ваша цена окончательная? – спросил Соловков после того, как допил виски и понял, что больше ему не нальют. – Это ниже, чем если бы я стал продавать все активы по отдельности.

Амир сжал челюсти – я увидела, как на его скулах заиграли желваки.

– Мы это уже обсудили. Иди и попробуй продать по частям. Сколько это займёт времени? Или думаешь, что твой брат не спохватится и не попытается тебе помешать? – терпеливо, насколько это было возможно, проговорил Амир.

Соловков вздохнул и вскинул руки в жесте «сдаюсь».

– Хорошо. Но деньги мне нужны как можно быстрее, – ответил он.

Итак, Асатиани выкупал у Егора то, что было приобретено Тимофеем, но оформлено на брата, чтобы я не претендовала на имущество во время развода. На остальное, то, что оставалось у Тима, мы планировали запросить наложение судебного ареста.

– Как только все документы будут подписаны, ты получишь аванс, как мы и договорились, – пожав плечами, ответил Егор. – Остальное, когда активы будут зарегистрированы на Карину.

Мои брови чуть не взметнулись наверх. О том, что именно я должна стать новой хозяйкой недвижимости и прочих милых приобретений Тима мы до сего момента не говорили.

– Идёт. Готовьте все бумаги, – ответил Соловков и, поднявшись с места, какое-то время постоял, глядя на меня.

Говорить, правда, ничего не стал, хотя я и ожидала какой-нибудь колкости в излюбленном стиле Егора.

Когда же он ушёл, а мы с Амиром остались вдвоём, молчание, которое протянулось между нами незримыми нитями, позволило мне немного выдохнуть и попытаться осмыслить произошедшее.

Этот мужчина, который находился в паре метров от меня, был настолько непознанной другой вселенной, что я даже не представляла, как к нему подступиться. Однако нам стоило обсудить и все события, случившиеся в этом кабинете, и то, с чем я и направлялась сюда.

– Сейчас отвечу и поговорим, – пообещала Амиру, который и сам, похоже, собирался инициировать беседу со мной, но меня отвлек телефонный звонок.

А когда я ответила на него, все мысли о Егоре и заготовленные фразы по поводу Давида испарились. Потому что мне сообщили те новости, которых я подспудно ждала, но надеялась не услышать.

Асатиани-старшему стало значительно хуже.

***

– Он, кажется, уже всё тебе отдал, но ты всё равно продолжаешь с ним возиться, как с родным, – задумчиво сказал Амир, когда мы мчались к дому Давида.

Я пребывала в настолько нервном состоянии, что у меня дрожали руки. То хваталась за край блузки, то за телефон, чтобы хоть чем-то себя занять. А когда Амир выдал эту свою фразу, переключилась на неё. Какое-то время смотрела на чётко очерченный профиль, затем отвернулась.

– Ты мыслишь странными категориями. И если для тебя слово «человечность» – пустой звук, то ты меня не поймёшь, как бы я ни старалась сейчас объясниться.

Мы остановились на светофоре, и я ощутила на себе пристальный взгляд. Посмотрела в тёмные глаза и увидела в них то, что уже замечала не раз. Для Амира я была словно чем-то непонятным, удивительным, с чем он столкнулся впервые.

– Знаешь, я рад, что с папой остался Алекс, – признался Асатиани, когда мы двинулись в путь вновь. – Мы с братом разные. Я не так давно просматривал его фотографии в соцсетях. Его видео и посты. Он мягкий, а его отношение к жене пропитано такой нежностью.

О-ла-ла, какие откровения у нас начались! Я не перебивала, лишь повернулась к Амиру всем корпусом. Было довольно странно осознавать, что сейчас он говорит об отце моих детей. А ещё вдруг пришла мысль, что Амир ведь близнец Алекса, так что малыши будут похожи на него ровно настолько же, насколько и на своего папу.

– Мама у меня была другой. И я гораздо больше подходил ей по характеру, чем отцу.

– То есть, твоё отношение к жене пропитано нежностью не будет? – не удержалась я от уточнения, постаравшись сделать так, чтобы в голосе сквозили шутливые нотки.

Амир хмыкнул и покачал головой, но ничего не сказал. Тем более, что мы уже приехали к дому Давида, и мысли мои вновь были посвящены только Асатиани-старшему.

– Я иду с тобой, – уверенно сказал Амир, когда мы вышли из машины.

Когда спешно покидали его офис, чтобы ехать к Давиду, обсудить то, не хочет ли Амир увидеться с отцом, пока не поздно, не успели. И теперь, когда я услышала его властный голос, который произносил те слова, спорить с которыми было бы бесполезно, даже если бы я вдруг этого пожелала, поняла, что всё сложилось именно так, как нужно. События сами привели нас в эту точку, от которой начнётся новый отчёт истории семьи Асатиани.

– Хорошо. Но только помни, что он очень слаб, – ответила я Амиру и мы направились к дому.

Он пошёл к отцу первым. Сам, без каких-либо вопросов и уточнений с моей стороны. А я, сидя на краешке дивана в гостиной, всё думала, думала, думала… Вспоминала себя ту, которая впервые узнала о неверности Тимофея. Сравнивала с Кариной, которую обрела сейчас. И понимала, что пропасть между двумя версиями меня самой лишь растёт с каждым мгновением.

Амир и Давид говорили долго. Я даже начала подумывать о том, чтобы устроиться удобнее и немного подремать, потому что устала ждать, когда Асатиани-младший всё же вышел ко мне. Посмотрел и не сказал ни слова, но по тому, в каком состоянии он находился, можно было уверенно сказать, что разговор с отцом у него вышел очень эмоциональный.

– Он тебя зовёт, Карина, – тихо проговорил Амир. – От госпитализации отказывается наотрез. Я переговорил с врачом, он сказал, что часы папы сочтены. Хоть дома он останется, хоть мы перевезём его в лучшую клинику.

Я кивнула и сжала пальцы в кулаки. Амир устроился рядом, и какое-то время мы посидели в молчании, после чего я встала и, не прибавив ни слова, отправилась к Давиду.

На удивление, выглядел он гораздо лучше, чем когда мы виделись в последний раз. Весь будто бы светился изнутри, а лихорадочно сверкающие глаза говорили о том, что Асатиани находится в высшей степени нервного напряжения.

– Подойди, подойди, – попросил он, сделав рукой характерный жест, после чего похлопал по краю постели. – Ты вернула мне сына! – воскликнул Давид с таким восторгом, какой бывает у маленьких детей, что получают на день рождения заветный подарок.

Я слабо улыбнулась и, устроившись на кровати, ответила:

– Амир вернулся сам. Вы наверняка уже поняли, что заставить Асатиани сделать хоть что-то против воли невозможно.

Давид тихо и как-то надтреснуто рассмеялся, после чего достал из-под покрывала бархатную коробочку, которую протянул мне.

– Это для моих внуков. Вещи, которые особо ценили и любили Лена и Алекс. Отдашь своим детям, когда они немного подрастут.

Я открыла коробочку и увидела два парных браслета. Очень красивых и сделанных, скорее всего, на заказ. Должно быть, их носили муж и жена – Алекс и Лена. Например, надели друг другу на запястья, как немые обещания быть рядом всегда.

– Может быть, вы сами… – начала я, но Давид меня тут же перебил.

На руке моей сомкнулись его сухие горячие пальцы, Асатиани помотал головой.

– Нет, Карина. Не сам. И спасибо тебе за всё то, что ты сделала для меня и моего Алекса. Ты вернула мне одного сына, ты дала мне надежду на то, что мой погибший ребёнок будет иметь продолжение… А сейчас я так устал…

Несмотря на сказанное, Давид выглядел не просто бодрым – казалось, он вот-вот подскочит с кровати и пустится в пляс. Но я понимала, что это впечатление очень и очень обманчиво.

– Отдыхайте, – просто ответила я и, поднявшись, подалась к Асатиани.

Коснулась губами его щеки, которая почему-то была ледяной.

– Да… я буду отдыхать, – ответил он и, взглянув на мой живот, улыбнулся, после чего откинулся на подушки.

В эту ночь я почти не сомкнула глаз. Амир остался, хотя вполне мог отправиться туда, где переночевал бы не в настолько гнетущей атмосфере. Вроде бы всё было ровно таким же, как вчера и позавчера, но я физически ощущала нечто огромное, неотвратимое, с чем было бесполезно бороться.

А на рассвете, когда я всё же заставила себя погрузиться в тяжёлое забытье, меня разбудил Амир.

Он сообщил то, чего я подспудно ждала.

Давид Асатиани отправился на встречу со своим сыном Алексом.

Смерть Давида будто опустошила меня. Словно до сего момента я была сосудом, в котором теплилась жизнь, и вот теперь она почти иссякла и мне нужна была перезагрузка.

И только два обстоятельства держали меня на плаву – моя беременность и то, что Амир взял на себя все заботы, связанные с прощанием и похоронами.

Это не был какой-то вселенский траур, я не ощущала себя так, будто жизнь моя кончилась. Нет. Я просто будто дошла до определённой точки, после которой должен был начаться новый этап. Как в игре, когда добираешься до следующего уровня, и тебе нужно просто подлататься перед тем, как начать его проходить.

Амир настоял на том, чтобы я перебралась к нему. Хоть я и восприняла это предложение, больше похожее на требование, без восторга, но аргументы Асатиани выслушала. Он обещал максимально избавить меня от любых волнений, в том числе и от своего общества, чтобы я могла отдохнуть. И когда я оказалась в одной из шикарных комнат, которая была полностью готова для того, что я могла разместиться с комфортом, поняла, что это было верное решение.

А стоило мне только очутиться на удобной постели, как я провалилась в сон. Только успела подумать о том, что теперь могу позволить себе полноценный отдых. А Амир Асатиани сделает всё, чтобы его не нарушили.

И всё же, открыв глаза следующим утром и поняв, что я отлично выспалась, я начала думать о том, как дальше выстраивать свою жизнь. Постоянно бояться, прятаться от Соловкова или его Эммы – это не то, чем я хотела бы заняться. К тому же, теперь на мне лежала огромная ответственность – просто невероятных объёмов бизнес, в котором я, положа руку на сердце, не особо разбиралась. А ещё мои дети, которым нужно было уделить максимум внимания и не после родов, а уже сейчас.

– Доброе утро, – поздоровался со мной Амир, когда я спустилась к завтраку.

Он взглянул на меня встревоженно, но, когда я улыбнулась в ответ, расслабился.

– Я думал, ты будешь спать до завтра, – покачал он головой. – И рад, что ты отдохнула. Я вчера сделал все распоряжения – ты можешь ни о чём не волноваться.

Искусно обойдя тему смерти и похорон Давида, Амир, тем не менее, успокоил меня всего парой слов.

– Позавтракаешь со мной? – предложил он, указав на стул рядом.

Я кивнула и устроилась возле Асатиани. Посмотрела на еду, разложенную на тарелках, почувствовала почти что звериный голод.

– Я провёл некоторый анализ того, на что стоит обратить внимание в первую очередь, – начал Амир издалека, и когда я посмотрела на него вопросительно, пояснил: – Я про бизнес отца. Точнее, теперь уже твой.

Он что – мысли читал?

– Я тоже провела некоторый анализ, – ответила я, не удержавшись от улыбки, – и у меня есть идея, кого привлечь в качестве моей помощницы.

Асатиани кивнул и, намазав половинку круассана маслом, протянул её мне. Со стороны мы, должно быть, выглядели как семейная достопочтенная пара за завтраком. На мгновение в голове появилась мысль о том, что именно к такой жизни стремился Тимофей. Но лишился её, а вместо него вся роскошь и богатство достались мне.

– Хорошо. И по поводу твоего развода – я отдал распоряжение, чтобы это дело не затягивали. Так что скоро прижмём твоего мужа окончательно.

Он взглянул на часы и кивнул сам себе. Поднялся из-за стола и добавил:

– Переговори тогда с той самой помощницей, но не отказывайся и от моих людей, прошу. Они разбираются в бизнесе, уверяю. И отдыхай побольше, Карина.

Амир опустился взглядом и застыл глазами на моём животе. В его потемневших зрачках плескалось что-то, чему я даже не могла дать названия. Постояв так немного, Асатиани ушёл, пообещав вернуться вечером пораньше, а я налила себе сока и с аппетитом принялась за еду.

В день похорон Давида, которые были организованы через трое суток после его смерти, светило яркое солнце. С самого утра телефон разрывался от входящих. Но отвечала я лишь на звонки по работе, а ещё Дашке и Вале.

Последнюю я и хотела привлечь к тому, чтобы она помогала мне вести дела. Конечно, нам с нею обеим потребуется время, чтобы вникнуть во все нюансы, но я была уверена, что мы справимся. И встретиться с Валентиной я собиралась уже завтра, после того, как похороны и всё, что им должно сопутствовать, останется позади.

У ворот кладбища яблоку было негде упасть. Желающих попрощаться с Давидом прибыло столько, что машины пришлось ставить на противоположной от парковки стороне.

– Послушай, Карин… – обратился ко мне Амир, который был отстранённым и сосредоточенным всё то время, что мы потратили на дорогу. – Сегодня может возникнуть множество вопросов… Сама понимаешь – копия Алекса возникла прямо из ниоткуда. Это ты в курсе и некоторые особо приближенные к отцу. Но для многих, кто приехал на похороны, будет сюрприз. Да и твоё присутствие может вызвать вопросы.

Он повернулся ко мне и стал смотреть на мои губы. Это порядком волновало и не сказать, что в приятном ключе. А может, виной тому была внутренняя тревога, которая родилась сегодня сразу, стоило только мне открыть глаза после сна, и лишь крепла с каждым мгновением.

– Не вижу ничего такого в том, чтобы просто ответить на вопросы, которые будут возникать у людей, – пожала я плечами.

Амир вздохнул, кивнул и вдруг ошарашил меня:

– В крайнем случае представим тебя моей будущей женой. А про меня смысла врать не вижу. Уехал с матерью и теперь вернулся.

Он сказал это и вышел из машины. И когда открыл для меня дверцу, я заметила, что Амир спрятал довольную улыбку. Ему понравилось то, что он сам сейчас выдумал.

Погружаться в данную тему я не стала. Тем более, что нас закрутил настоящий водоворот событий, который напоминал гигантскую тёмную воронку. И только яркое солнце, которое светило с небес, окрашивало этот день, рассеивая мрак.

Я была странно спокойной. Со мной никто почти не говорил, но я беспрестанно чувствовала возле себя присутствие Амира. Даже если он был вне поля моего зрения, казалось, что Асатиани знает всё о каждом моём шаге.

А когда Давид был предан земле, случилось неожиданное. Я увидела, что по дорожке кладбища уверенным шагом к нам направляется Эмма собственной персоной. На ней было надето чёрное платье, на лице – тёмные очки. Тотчас, как жена Давида добралась до нас, рядом со мной немым стражем будто вырос из-под земли Амир. Эмма же, остановившись в паре метров от нас, заявила звонким голосом:

– Ты уже успела всем рассказать, что убиваешь моего ребёнка, Карина? И что сначала завладела богатством Давида, потом уничтожила моего мужа, а сейчас делаешь всё, чтобы его законный сын погиб?!

Она прибыла сюда исключительно ради скандала. Это было совершенно очевидно. И последнее, что волновало Эмму или вызывало в ней хоть какие-то чувства – смерть её супруга.

– Ты забыла прибавить к этому, что законный сын Давида Асатиани был зачат не от него, а от мужа Карины… – процедил Амир в тот момент, когда я поняла, что растерялась настолько, что даже слова из себя выдавить не могу. – Или что, у него больше нет средств для вашего содержания? Ты сделала проигрышную ставку, Эмма?

Я услышала, как стали беспрестанно щёлкать затворы фотоаппаратов. Это репортёры, которые уже потеряли интерес к похоронному событию, воодушевились и почуяли запах жареного. А у меня внутри появилось ощущение, словно земля уплывает из-под ног.

Нет, я вовсе не опасалась того, что скандал, который непременно будет раздут из появления Эммы и того, что она вещала, как-то на меня повлияет. Мне просто стало нехорошо. Видимо, сказывались нервные потрясения последних дней.

– А! Так это же ты… Тот самый, кого эта гадина облапошит следующим! – вскрикнула любовница Тима истерично. – Она убивает моего сына! Она обокрала меня и своего мужа! Нам не на что лечить ребёнка!

Амир взял меня под локоть и решительно увёл в сторону машины. Оставляя прибывших на похороны людей, я не чувствовала никакого неудобства или чего-то подобного. Мне нужно было прежде всего думать о своих детях и себе.

Только когда я устроилась на пассажирском сидении, а Асатиани сел за руль и, сделав звонок, распорядился по поводу того, как всё мероприятие будет происходить дальше в наше отсутствие, ко мне пришло какое-то вселенское успокоение.

Всё закончилось. А то, что уже сегодня интернет будет пестрить не особо лицеприятными заголовками – ерунда. Я просто не стану заходить в сеть, чтобы не трепать себе нервы.

– Мы с тобой не обсуждали отцовство Тимофея. Эмма родила от него? Ты это доподлинно знаешь? – всё же решила я расставить все точки там, где их не хватало.

Амир неспешно кивнул.

– Я всё выяснил, Карина. Это ребёнок Соловкова, так что даже если бы Эмме было, на что претендовать, мы бы с ней обязательно повоевали. Но сейчас она будет занята здоровьем сына. Наследник у твоего мужа родился хилый.

Я закусила нижнюю губу, когда ощутила укол совести из-за того, что мы провернули с братом Тима. Но это чувство так же быстро рассеялось, как и возникло. Соловков и Эмма думали, что они умнее всех. И уж точно не стали бы считаться с моими малышами, встань подобный вопрос, касающийся моих дочери и сына.

– Думаю, что Тимофей гораздо быстрее пойдёт на уступки, когда поймёт, что взять денег ему неоткуда. На имуществе арест, Егор предал, а до тебя дотянуться он не может.

Я сосредоточилась на том, что стала наблюдать за Амиром. То, как он уверенно и спокойно вёл машину, какие вещи говорил, окончательно привело меня в состояние равновесия с самой собой.

– Не переживай, пожалуйста, Карина. Мы всё сделали правильно. Ты сделала правильно, – с нажимом сказал Асатиани, и я лишь доверительно кивнула и пообещала впредь думать только о себе и детях.

***

Новости, которые докатились до Тимофея, ошарашили. То, чем пестрел интернет, ужасало. А в перекошенном лице Эммы, смотрящем на него с экрана телефона, он не узнавал ту женщину, которая однажды его покорила и заставила думать только о ней.

Всё это было уже в прошлом. Сейчас она не вызывала у Соловкова и сотой доли того, что Тим испытывал раньше.

И вот теперь, когда он шёл по коридору клиники к палате Эммы, в которой её, скорее всего, не было, Соловков крепко задумался о том, нужно ли ему всё это. Никаких обязательств перед этой женщиной он не имел. Перед ребёнком, который не сегодня-завтра мог или отправиться на тот свет, или окончательно стать инвалидом – тоже. А вот жизнь у Тимофея была одна.

И даже если сейчас сучка-Карина его переиграла, если она и чувствовала себя на коне, он все равно в накладе не останется. Вот только доберётся до Егора и вернёт всё, что тот у него украл.

В палату Эммы заходить Тимофей не стал. Прошёл мимо чуть приоткрытой двери, убедился в том, что любимой, которую таковой теперь даже язык не поворачивался назвать, там нет. Наверное, ещё не вернулась после своей поездки на кладбище, куда за каким-то чёртом отправилась, хотя это ничем, кроме скандала, их положению не помогло бы.

Постояв некоторое время и поразмыслив о том, что сейчас хочетсч лишь сбежать куда подальше, Тим всё же дал себе ещё один шанс. И не только себе, но и Артёму.

Прошёл в реанимацию, куда его пустили вновь на несколько минут, посмотрел на слабенького сына, который уже никогда не вырастет в нормального человека. Прислушался к своим чувствам, но ничего, кроме всё того же приглушённого отвращения, которое уже испытывал ранее, не ощутил.

А когда вышел прочь – сначала из реанимации, потом из клиники – на смену всем переживаниям и мерзким эмоциям пришла такая эйфория, что Соловков не стал противиться своим настоящим потребностям и желаниям.

А через несколько часов, отключив телефон, по которому отдал все распоряжения юристам по поводу развода, Тим сел в самолёт на первый попавшийся приличный рейс и улетел из города.

Конечно, знал, что вскоре вернётся и снова погрузится в то дерьмо, которое теперь представляла из себя его жизнь. Однако в момент, когда шасси оторвалось от взлётной полосы, Соловков почувствовал лишь безграничное и уродливое, но всё же счастье.

Эпилог

– Тимми, сколько можно возиться? – рявкнула на Соловкова Эмма, когда он засиделся в ванной, откуда вёл переписку со своей новой пассией.

Девочка была молоденькая, умненькая, жаль только небогатая. Но на Тима смотрела, открыв рот, чем он беззастенчиво пользовался. Уже научил её тому, что пригодится в жизни любой барышне, которая захочет заработать телом не только на хлеб, но и на масло с икоркой.

– Иду я! – так же злобно, как и Эмма, ответил Тимофей.

– Давай скорее! Тёма только уснул!

Соловков поморщился, но напомнил себе, что у него есть обязательства. Именно они связывали его и женщину, которая родила ему сына. Пусть и плохонького, не особо здорового, но всё же живого. И раз уж они забрали его домой, так тому и быть – эту ответственность нести на себе придётся. Но ведь её вполне удачно можно сочетать с тем, чтобы устроить себе вольготную и спокойную вторую жизнь. Тем более, что Эмма погрузилась в материнство, а Артём стал для неё едва ли не священным телёнком, вокруг которого она и носилась.

Дела твои, господи, неисповедимы. Так думал Тим, когда смотрел на то, как ухоженная и привыкшая к роскоши Эмма готова была положить всё на алтарь их сына. Это даже отчасти вызывало уважение.

– Ты же знаешь, что у меня сейчас очень много дел, – тихо и спокойно ответил Тимофей, выйдя из ванной.

Он принялся обуваться, пока Эмма стояла и ждала возле коляски.

– Егор нас обворовал. Карина отсудила часть имущества. Мне нужно заново вставать на ноги! – с нажимом произнёс он и улыбнулся, когда смарт-часы показали, что от его новой любовницы пришло сообщение.

Улыбку, впрочем, Эмма восприняла на свой счёт. Она ответила ему тем же, подошла, прильнула и искусственным тоном, в котором не было и капли искренности, сказала:

– Я знаю… ты у меня очень умный, Тимми, у тебя всё получится…

Он небрежно похлопал её по плечу и ответил:

– Давай поторопимся. Мне ещё в офис, так что возвращаться вам придётся самим.

Эмма вздохнула и, распахнув дверь, чтобы Соловков мог вывезти коляску в общий коридор, буркнула:

– Как же я ненавижу эту твою сучку жену! Из-за неё все беды! Будь она проклята вовек!

Эмма завела любимую пластинку. Миновало полгода с момента, когда он всё же вернулся обратно из своего побега, решив, что трахать других женщин он может и без того, чтобы отказываться от ребёнка-инвалида. За это время случилось многое. Суд присудил Карине часть его имущества при разводе. Егор сбежал, избавившись от того, что покупал он, Тимофей. Прикарманил деньги и поминай, как звали.

А сам Соловков, забрав Эмму и Артёма из клиники, начал своего рода новую жизнь. И чем больше времени проходило, тем больше выводов о том, что можно жить и так, он делал.

Эмма полностью от него зависела, так что даже если бы и узнала о его похождениях, была вынуждена это проглотить. А сам Соловков как с цепи сорвался. Была та часть его существования, где он был примерным семьянином, который возил ребёнка на реабилитации. И та, где он позволял себе всё. И куда спускал немалые суммы.

Однажды он услышал от приятеля, который разводился с женой и которому назначили выплату нехилых алиментов: «Что ж, теперь будет повод зарабатывать больше…». Вот и у Тима он появился тоже.

Для того, чтобы и дальше вести тот образ жизни, который ему очень нравился, нужно было развивать бизнес. Так что забот у него было много…

– Будь она проклята, – мрачно согласился Соловков и, толкнув коляску, которая вскоре могла стать инвалидной, сделал ещё один шаг по своей новой жизни.

***

– Я сказал, что ты будешь лежать здесь столько, сколько понадобится!

Именно такую фразу говорил мне Амир раз за разом, как только я начинала заикаться о том, что мне очень хочется домой. А всему виной было небольшое подскочившее давление, которое Асатиани воспринял едва ли не как угрозу для наступления ранних родов, что и стало причиной тому, что меня поместили под присмотр лучших врачей.

И если первую неделю я лежала смирно, наблюдалась и выполняла все предписания, то когда выяснилось, что я и дети полностью здоровы и мне ещё ходить и ходить беременной, ведь малыши пока никуда не собирались, мною было принято решение возвращаться домой. Амир воспринял это в штыки. И я начала подозревать, что он желает меня запереть в стенах клиники до самых родов.

– Ты говорил с врачом? – отозвалась я, начиная собирать вещи.

Всем нутром чувствовала, что Асатиани смотрит за мною с огромным недовольством. Но я не хотела прозябать тут и дальше! Хотя, конечно, то беспокойство, которое проявлял в мою сторону Амир, мне льстило. А со временем, когда наступил третий месяц беременности, он и вовсе начал говорить про близнецов «наши дети». Это подкупало.

– Говорил, – мрачно отозвался Асатиани.

Подошёл и отстранил меня, мягко, но непримиримо. Начал сам паковать мою одежду, что ввело меня в состояние ступора.

– Я не понимаю, как тебе удаётся делать со мной такие вещи, Карина, – покачал он головой, окончательно сбивая меня с толку.

– Какие – такие? – выдохнула я, не совсем осознавая, что конкретно он имеет в виду.

Амир ответил не сразу. Закрыл застёжку-молнию и повернулся ко мне.

– Ни одна женщина до тебя не вила из меня верёвки, – признался Асатиани. – И я был уверен в том, что такая особа не родится на свет никогда.

– Особа? – тут же сложила я руки на довольно объёмном, но аккуратном животе.

– Так и знал, что ты так скажешь! – воздел руки к небесам Амир. – Особа, да. Бесконечно спорящая, имеющая своё мнение, но бесценная…

Я почувствовала, что мне в лицо бросается краска. За последние полгода мы с Асатиани сблизились ещё больше. У нас было общее дело, мы сообща шли по жизни в то будущее, которое с каждым днём становилось всё более уверенным и спокойным. И хоть между мною и Амиром пока не имелось каких-то романтических отношений, всё кругом буквально кричало: рано или поздно они случатся.

– Послушай, – примирительно сказала я, подойдя и положив ладонь на сгиб локтя Асатиани. – Тебе разве не достаточно того, что я уже делегировала все полномочия Вале, и она теперь знает о деле, которое принадлежит мне, гораздо больше, чем я?

Амир покосился на мои пальцы, лежащие поверх его тёмной рубашки. Даже через ткань я ощущала тепло, которое источала его кожа…

– Мы уже говорили… Наши дети не должны пострадать от того, что их мама – та самая особа, у которой вечно свербит.

Он убрал мою руку со своего локтя, но лишь для того, чтобы поднести её к губам и поцеловать. После чего начал деловито допаковывать мои вещи, распихивая крема и зарядки по маленьким кармашкам сумки.

Я победила, Амир забирал меня домой.

– Не пострадают, – заверила его я. И прежде, чем выйти из палаты и отправиться на пост к медсестре, чтобы сообщить, что я уезжаю, добавила: – У них ведь очень серьёзный и ответственный папа…

Три года спустя

Алексия и Леон носились вокруг клумбы с цветами. То обрывали несчастные нарциссы, которых распустилось столько, что от них каждый вечер по саду плыл роскошный аромат, то забывали о своём хулиганстве, чтобы начать допекать лабрадора Сеню.

Последний воспринимал все шалости близнецов флегматично. Даже позволял им улечься поверх себя, когда Алекс и Леонтий, наигравшись вдоволь, буквально падали от усталости на собаку.

– Амир – сама серьёзность, – проговорила Даша, указав бокалом мартини на моего мужа.

Я спрятала улыбку за глотком апельсинового сока, который пила вместо алкоголя, потому что была беременна нашим с Амиром сыном.

– О, теперь он совсем большой человек, – ответила я не без гордости за любимого. – Столько международных контрактов, бесконечные поездки… Мы с детьми так скучаем, когда он не рядом.

– Уверена, он тоже скучает, – откликнулась Даша. – Ладно, пойду посмотрю, куда унеслась эта неугомонная детвора.

Она поднялась из плетёного кресла и направилась на поиски своей двухлетней дочери и Алексии с Леоном. А я осталась сидеть, наблюдая за мужем.

Любовь к нему была какой-то особенной. Я не сразу поняла, что именно это чувство не только родилось в моей душе, но ещё и стало крепнуть с каждым днём, когда вдруг осознала, что без Амира чувствую себя так, словно у меня украли половину сердца. А когда это случилось и я призналась во всём мужу, он воздел глаза к небесам и поблагодарил бога за то, что я, наконец, рассказала ему о своих чувствах.

С тех пор я была самой счастливой женщиной в мире.

– О чём ты задумалась? – спросил меня Амир, когда оставил мужа Даши присматривать за барбекю, а сам присел рядом.

Я не знала, как ответить ему теми словами, которые могли бы вместить хотя бы сотую долю того, что я чувствовала. Но когда повернулась к Амиру и посмотрела в его глаза, увидела, что он понял всё без слов.

А впереди у нас был долгий путь. Который закончится нескоро. И который мы проведём вместе рука об руку, воспитывая сначала наших детей, а затем внуков. И даже – я была уверена в этом – правнуков.

И хоть начался этот путь далеко не с первых мгновений нашего знакомства, сейчас я знала: именно с этим человеком нас свела судьба.

И даже если у этой самой судьбы свои планы на то, как привести людей друг к другу, рано или поздно они всё равно встретятся.

Ведь ещё их направляет та огромная божественная сила, которая никогда не ошибается.

Любовь.