ГЛЕБ
Просто стою под душем, упираясь ладонями в стену. От усталости не в силах пошевелиться. Перелет оказался выматывающим, еще и младенец в салоне кукуху сносил. Даже наушники не сильно помогли. Этот мелкий, кажется, турбину самолета умудрился переорать.
В такие моменты я с удивлением вспоминаю, что время от времени не прочь завести некое подобие семьи. Тихую безотказную жену. Только не из тех кукол резиновых, что вечно вокруг вьются. Этих надо выбрасывать вместе с использованным презервативом. А мне надо домашнюю такую, чтоб щи-борщи варила, хозяйственную. И мать хорошая чтобы была. Ну и карапуза орущего в придачу. Ладно. Своего-то и потерпеть можно. Да только где ж искать эту домашнюю?
По ходу, я перебрал по прилете. Опять о какой-то чепухе думаю.
Смахиваю с бровей воду, отбрасывая бесперспективные мысли. Мне бы сейчас просто бабу. Чтобы снять напряжение после долгой командировки. Градус в крови, конечно, отчасти справляется с этой задачей. Но физическая усталость тоже не помешала бы в комплект к моральной расслабленности.
Если бы в срок приехал, то организовал бы себе досуг, как полагается. Это отмена последней встречи смешала мне все карты. Вернулся домой не солоно хлебавши. Злой как черт. Даже не успел домработницу предупредить, что возвращаюсь. А потому еще и голодный остался.
Надо хоть омлет какой сообразить. Доставку ждать уже сил нет. Ночь поздняя. Вырублюсь раньше.
Отстраняюсь от теплых потоков, услышав какой-то грохот внутри дома. Что за хрень? Хмурюсь, пытаясь пораскинуть нетрезвыми мозгами, кто бы это мог быть.
Лариска вроде на отдых куда-то свалила — я миллион фоток в «Инсте» видел. Прислуга в моем доме приходящая — не люблю я посторонних людей под ногами. Животины тоже не держу — значит, кто-то непрошеный.
Есть у меня, чем поживиться. Правда, в сейфе лежит. Но раз у «гостей» есть инфа, что хозяин не дома, то, может, и пароль от сейфа добрые люди подсказали?
Выскакиваю из стеклянной кабины и, не теряя время, направляюсь на звук. Даже интересно посмотреть, кто у нас такой смелый, что решился к «самому Золотову» пробраться.
Немного дезориентировавшись, останавливаюсь в просторном коридоре. Темно. И тихо. Настолько, что слышно, как на мраморный пол падают капли с моего нагого тела. Откуда звук-то шел?
Ответом мне служит тихая возня из кухни. Чутье на задворках сознания подсказывает, что вор мне какой-то туповатый попался. Тоже пожрать, что ль, зашел? Может, кошка какая в дом забралась?
Заглядываю. Ну точно кошка...
Довольно скалю зубы. А дружище-то постарался организовать мне теплый прием после долгой разлуки с домом. Кроме Валерки ведь никто не знал, что я возвращаюсь.
Вглядываюсь в темноту, изучая свою добычу. Неплохой подгон. Даже в полумраке кухни четко вырисовываются все выгодные округлости. Мелковата, правда. Надеюсь, только ростом. Не стал бы меня друг подставлять.
Девчонка не двигается, будто прислушиваясь к чему-то. Молчит. Словно и не видит меня вовсе.
Да как же! В полоске света от микроволновки вижу, что ее взгляд наглухо прикован к моему паху. Впечатлена, девочка? Готов поспорить, такого, как я, у тебя еще не было.
Так и будем стоять?
Делаю шаг навстречу. Одним движением ловлю хрупкое тельце в объятия. Девчонка вздрагивает, будто от неожиданности. Резко втягивает воздух, видимо, хочет что-то сказать. Но я не даю. Впечатываю свои губы в ее приоткрытый ротик.
Не до разговоров мне сейчас. Нужно напряжение снять.
Подхватываю девчонку на руки. Опускаю на столешницу, становясь между ее ног, которые она тут же пытается сдвинуть. Грубее сжимаю пальцами бедро и кладу жесткую ладонь на затылок, чтобы дать понять, что мне не до игр. Она сдавленно хнычет, не в силах отстраниться от меня.
Хорошая актриса. Правда, эти невинные игры — не то, что нужно изголодавшемуся мужику. В другое время это меня даже позабавило бы. Но сейчас устал, как батрак. Нужно просто до предела измотать тело, чтобы мозг отключился. Без всех этих ужимок.
А девчонка, как назло, в грудь мне ручонками своими упирается. Плаксиво в рот стонет.
И что-то просыпается во мне от этого стона. Нехорошее такое. Сбивающее весь настрой. Напоминающее, что я животное. Которое хватает то, что нельзя. Ломает что-то хрупкое. Выбрасывает на помойку то настоящее, что случайно находит.
На секунду теряю бдительность. Девчонка тут же уворачивается от моего жадного рта и начинает бормотать нечто, напоминающее молитву. Ну, это уже слишком! Зверею, собираясь продолжить начатое, но почему-то все же замираю, прислушиваясь.
— Не надо, пожалуйста. Я вас очень прошу... — тараторит с надрывом.
Меня торкает от ее голоса. Он один такой. Я его в любом виде теперь узнаю. Хоть песня, хоть хриплый шепот. Отшатываюсь. Щелкаю выключателем. И...
— Аня?
Во рту тут же возникает ее сладкий привкус. Опускаю глаза, оценивая, как недвусмысленно растет мой интерес к незваной гостье. А девчонка и глазом не повела. Видать, и так я ее напугал достаточно.
— Будь здесь, — бросаю и выхожу из кухни.
Оказавшись в комнате, хватаю спортивки, что валяются на кровати. Матерясь, одеваюсь, а сам не могу отделаться от навязчивых мыслей.
Крепко она мне в голову засела в тот раз. Потому что не такая, как все. Я даже надеялся повторить. Но после нашей спонтанной ночи Анюта больше не явилась на работу.
Конечно, я тогда по ходу, грубанул маленько. Нехорошо так жестко с нежными девочками. Такую красоту осторожно надо брать. А я как животное набросился, забыв о собственных правилах. Никаких отношений с подчиненными! И уж тем более держаться подальше от девственниц! С ней просто бинго. Два из двух. Все запреты разом.
И опять себя веду как животное.
Помнится, я сразу подумал, что это не очень хорошая затея, — брать такую хрупкость дрожащую на роль барменши. Но эта ее упертость покоряла. Девчонка боялась, но перла как танк. Напролом. Гуськом за мной ходила, уговаривала, чтобы я ее принял. Я же и взял ее, только чтобы обломать. Подумал: неделька при нашем графике, и она сама сбежит. Ан нет. Несколько месяцев продержалась. Дрожала, видел я. Но держалась.
ГЛЕБ
Открываю глаза и какое-то время просто продолжаю смотреть на цветастый принт. Незнакомый. Уж явно все эти бабочки-цветочки не соответствуют моему стилю. Предпочитаю классику. А это слишком экстравагантно, даже чтобы использовать в качестве постельного белья.
Где мои чертовы консервативные серые простыни? Вижу только цветочки. Они отчего-то шевелятся, будто дышат.
До меня наконец доходит, что это атрибут одежды. Поворачиваю голову и утыкаюсь взглядом в подбородок хозяйки пестрого принта.
Вот черт...
Что я тут вчера устроил? Осторожно поднимаю голову с колен девушки и тут же запускаю пятерню в свою шевелюру. Башка трещит. Сколько я вчера выпил? Знаю ведь, что градус влияет на меня не слишком благотворно, и все равно время от времени прикладываюсь.
Это все от безделья.
Проблема в том, что я не чувствую дурмана в привычном смысле. Однако что-то меняется внутри. Веду себя странно. Делаю что-то, мне несвойственное. Словно становлюсь другим человеком.
Я же и эту девчонку тогда с дуру... Дьявол!
Хорошо хоть, не додумался повторить этой ночью. Иначе точно не отделался бы.
Конечно, голос у нее действительно потрясающий. Но это еще не повод для совместного проживания. Все равно, как если бы мне духовой оркестр слушать нравилось. Это же не значит, что я обрадуюсь, найдя музыкантов в своем доме.
А собственно, что меня пугает? Вроде в любви не клялся. Замуж не звал. У меня перед ней никаких обязательств. Да, беспомощная. Но я не сиделка. Есть же интернаты какие-то...
На мгновение замираю, залипнув на мирно опущенные реснички. Что-то во мне словно противится пробуждению. Но я должен поскорее прийти в себя, чтобы выгнать этого сентиментального ублюдка из своей души, а незваных гостей — из дома. Ощущение, будто у меня скоро разовьется биполярное расстройство на хмельном фоне.
Убедившись, что девушка все еще крепко спит, поднимаюсь с кровати. Прихватив с тумбочки телефон, иду в кухню, желая заварить крепкого кофейка, выпить аспирин и привести себя в порядок к пробуждению гостьи.
Аня. Точно. Надеюсь, она ничего себе там не надумала.
— Лариса, — рычу в трубку, — ты окончательно рамсы попутала?!
— Ну что опять, Геш? Не трогала я карту...
— Я тебе нянька?! — перебивая сестру, громыхаю в трубку, даже игнорируя идиотское прозвище, которое запретил ей использовать в свой адрес. — Какого хера в моем доме делает эта девица беспомощная?!
— Э-э-э... ты вернулся? Я... это... собиралась тебя предупредить, но...
— Немедленно увези! — требую я, все еще чувствуя некое сопротивление в душе. Ничего-ничего, сейчас отойду окончательно и отпустит.
— В смысле? По-твоему, она котенок, которого можно так просто пристроить в добрые руки?
— Мои — тоже не добрые! — рычу я, припоминая то, что вытворял вчера. Чуть калеку не развел. Оно мне надо? — Сейчас же решай вопрос!
— Ну не на улицу же мне ее...
— Мне плевать!
— Ну, раз тебе плевать, ты и выставляй. А я в горах, пока снег не растаял. Вот на лыжах покатаюсь, и придумаю что-нибудь.
— Лара! Не смей...
Телефон пиликнул.
— ...класть трубку. Сука!
До боли сжимаю в руке мобильник. Вот же... Перезванивать бесполезно. Зная умение сестры от меня прятаться, на мои звонки она в ближайшие дни точно не ответит. Можно было бы попробовать позвонить Гарику, но эта стерва и дружбана своего натаскала, чтобы он не реагировал.
Пытаюсь вспомнить, как вообще так вышло, что я взял шефство над этой отвязной девицей. Мы ведь даже не росли вместе. Нас только мать связывает.
Когда мне было пятнадцать, появилась на свет Лара. Свет очей родительских. Тогда как со мной у отчима возникли явные нелады. Поэтому уже через год после рождения сестрички я ушел из дома.
Сам себя слепил! Через такую грязь пробился.
Много лет прошло, когда я узнал, что отчим умер. К матери поехал. Посмотрел, в каких условиях живут мои родные. Охренел. Купил им квартиру. На ноги Лариску поставил.
Когда мать умерла, сестрице еще и восемнадцати не было. Кажется, я в тот день тоже перебрал. Подумал: как же, родной человек будет скитаться не пойми где, при живом брате. Вот и посадил ее на шею.
Ну, очевидно, что воспитатель из меня никудышный. Некогда было. Все крутился, как белка. Вот и упустил момент, когда сестрица, задействовав все мои финансовые вливания в нее, покатилась по наклонной. За учебу башляю — потому что учиться ни хрена не хочет. Вся в тусовках. Завсегдатай моих же клубов. Чуть ли не каждый день то из одного, то из другого звонят ребята, которых я надсмотрщиками над ней поставил.
Выливаю половину кофе из турки в чашку. По инерции сварил на двоих. Всегда так делаю, когда в моей постели девушка.
Но эта ведь не считается...
Стискиваю челюсти. Нервно отталкиваю высокий стул и опускаюсь за бар. Зачем я вообще начинаю пить? Знаю ведь, что херню творить начну.
Вечера я обычно провожу в клубе. Почему? Не сказать, что там без меня не справляются. Сеть отлажена отлично и можно спокойнехонько отсиживаться дома. Ну, или же где-нибудь на Сейшельских островах, неважно. Однако где бы я ни находился, это раздражающее чувство преследует меня. Будто я один. Такая угнетающая пустота, даже когда вокруг толпа.
И я наливаю себе стаканчик, чтобы заглушить ее. Затем еще один. И еще. В голову начинают лезть мыслишки, что еще не поздно все изменить. И вот наружу является совершенно другой человек. Зато он не страдает от пустоты в душе. Он строит потрясающие своим идиотизмом планы. Как он обзаведется семьей и станет примерным мужем и отцом.
А пока из меня даже брат путевый не вышел.
В адеквате я тоже, бывает, планы строю. Только обычно это стратегические решения по расширению бизнеса, покорению очередной вершины и укоренению своих позиций на рынке. Этого достаточно, чтобы на какое-то время заткнуть дыру.
АНЯ
Зажимаю подмышками полотенце и быстро натягиваю трусы. Судя по звукам, он все еще в комнате. Раскладывает мои вещи. Я слышу, как время от времени шуршит моя дорожная сумка.
Даже не знаю, рада ли я тому, что этот грозный мужчина принял меня, или страх все же преобладает.
Конечно, я боюсь его. Признаться, я вообще всех людей теперь боюсь. Не зная, каким человеком я была до аварии, ориентируясь только на звук и осязание, сложно понять, насколько можно кому-то довериться.
Лариса взрывная. Я чувствую ее энергию, даже не прикасаясь. Она вечно суетится. Что-то тараторит. И всегда поторапливает меня.
Тетя Надя, напротив, двигается очень размеренно. По моим ощущениям, она весьма грузная женщина. Или же у нее какие-то проблемы с ногами. Говорит она отстраненно-холодно. В ее присутствии я чувствую себя так же неловко, как и в обществе Лары.
Но с этим мужчиной все иначе...
Он странный. Ночью был таким заботливым и нежным, что я даже умудрилась уснуть в его кровати, пока пела ему песни.
Тот факт, что между нами что-то было, выбил меня из колеи. Еще бы, первый мужчина в моей новой жизни — если не считать врачей, — и тут же такое открытие.
Сложно было обойти стороной предположение, что я была не самой примерной девочкой. Хотя все во мне и противилось этой версии моей прошлой жизни. Я бы вообще подумала, что он соврал. Но мое тело весьма однозначно отвечает на его прикосновения. Я лишилась памяти и зрения. Но рассудок вроде в порядке. Его большие руки действительно кажутся знакомыми. И почему-то действуют на меня успокаивающе. Будто помогают обрести равновесие.
Могу ли я и правда остаться рядом с ним? Хотя какие у меня варианты? Куда я такая могу пойти? Разве что в интернат? Но чтобы до него добраться, мне потребуется помощь. А этот мужчина ясно дал понять, что отпускать меня не намерен. Что странно после того, что я услышала сегодня утром.
Интересно, почему он вдруг передумал выгонять меня? Он явно не рад непрошеной, да еще и беспомощной гостье в его доме. Я слышала, как он ругался с Ларисой. И как отчитывал тетю Надю.
Первым порывом, конечно, было немедленно убраться из его дома. Не хочу быть обузой. Сама понимаю, насколько я тут не к месту. Осознаю, насколько обременительна для этих едва знакомых людей. Ведь я даже элементарных вещей без помощи сделать не могу.
Но пришлось проглотить свою гордость после всего услышанного.
Я нуждаюсь в нем. И судя по его словам ночью — мы не совсем чужие люди. Даже если этого недостаточно, чтобы брать на себя ответственность за беспомощную инвалидку, я сделаю все возможное, чтобы меня не прогнали.
Ненавижу это все! Чувствую, как к горлу слезы подкатили. Психую, не в силах одновременно удержать полотенце и при этом застегнуть лифчик.
— Серьезно? — слышу скептический выдох за спиной. — После всего будешь продолжать прикрываться от меня?
Голос приближается. Теплые пальцы касаются спины, которая невольно выпрямляется от этих прикосновений. По тому, как стянуло грудь, понимаю, что непослушные крючки наконец попали в петельки. Глеб Витальевич, как куклу, поворачивает меня к себе лицом и довольно грубо выдергивает из-под бюстгальтера полотенце.
— Так и будешь до ужина возиться? — бросает зло.
Я ежусь от холода в его голосе. Вчера он казался совсем другим. Я догадывалась, что он попросту пьян. Но не думала, что перемены окажутся столь кардинальными. Замираю, когда мне на голову натягивают легкую ткань. На секунду теряюсь.
— Руку просовывай, — велит строгий голос, которому я тут же хочу подчиниться.
Еще не понимаю, куда что просовывать, но поднимаю перед собой предательски дрожащую ладонь. Я буквально кожей ощущаю его раздражение. И мне неловко от этого. Словно я снова теряю зыбкий баланс. Голова начинает кружиться...
Однако стоит ему взять мою ладонь в свою, как я тут же заземляюсь. Спасительная рука увлекает меня за собой. И я следую уверенно. Только на ходу ощупывая платье, что оказалось на мне.
По резкому запаху кофе понимаю, что мы вошли в кухню.
— Твою мать, — устало выдыхает обладатель спасительной руки.
— Тут, наверно, бардак? — спрашиваю я, ощущая жар от его плеча на своей щеке.
Поднимаю глаза чуть выше этого тепла. Туда, где предположительно должны быть недовольно нахмуренные брови. Я даже вполне ярко могу представить, какие эмоции сейчас читаются на его лице. Губы сжаты в жесткую линию, между бровей пролегла складка, а глаза в ярости мечутся по кухне, оценивая масштабы организованной мной кофейной катастрофы. Интересно, какого цвета эти глаза...
Из моих рук вдруг ускользает теплая ладонь. Я приоткрываю рот в немом протесте, но тут же закрываю его, когда эта ладонь ложится на мое плечо и заставляет пятиться.
Упираюсь спиной в прохладную стену и так и остаюсь стоять, пока мужчина, матерясь себе под нос, суетится в просторной кухне, наводя порядок. И благодаря этим ругательствам я словно могу наблюдать за его перемещениями.
Мне стыдно. Чувствую, как жаром обдает щеки, но сделать ничего не могу. Сейчас пытаться ему помочь — только еще хуже сделать. Вот и стою послушно у стены.
— Иди ко мне, — неожиданно велит строгий голос.
Не задумываясь, подчиняюсь. Отлипаю от стены и двигаюсь в ту сторону, откуда донесся голос. Знаю, что он смотрит. Прямо чувствую. Поэтому стараюсь ступать осторожно, не выглядя при этом слишком неуклюжей.
Ничего не выходит. Босые ноги, как назло, скользят по влажному полу. Выставляю перед собой руку, пытаясь поймать равновесие.
Но оно само меня ловит.
Сильная заземляющая ладонь смыкается на моем запястье. Мужчина нетерпеливо подтягивает меня к себе. Невыносимо хочу коснуться его лица, чтобы понять, что он сейчас чувствует. Должно быть, снова злится...
— Кашу знаешь, как готовить? — задает он вдруг вопрос, которого я явно никак не могла ожидать.
— Что? — удивленно выдавливаю.
ГЛЕБ
Еще секунду гляжу в огромные невидящие глаза, наполняющиеся слезами. Отшатываюсь. Я же только хотел держаться подальше! Зачем гадостей-то наговорил? На кой хер поцеловал?! Дьявол!
Что ж, во всяком случае, я оттолкнул ее достаточно. Даже перегнул. Но раз у меня нет сил устоять перед ней, то, может, у нее хватит. Я только что дал ей эту силу.
Тяжело дыша, исподлобья наблюдаю, как девчонка торопливо пытается сбежать из кухни. Дрожащими пальчиками скользит по стене.
Вынуждая меня податься вперед, налетает на домработницу, которая явилась в самый неподходящий момент, резко отрезвив меня. Или подходящий. Останавливаю себя. Я ж вроде решил, что не нянька.
Хмурюсь, чувствуя неприятный осадок в душе. Будто я совершил сейчас что-то непоправимое. То, о чем потом могу крепко пожалеть.
— Что ты творишь? — ворчит Надежда. — Слепая ведь, а не полоумная! Куда так несешься?
— Простите, — слышу слезы в голосе Ани, хоть она и пытается не всхлипывать.
Запускаю пятерню в волосы. Так стискиваю зубы, что, кажется, сейчас они потрескаются. Воротит от самого себя! И от нее, жалкой такой!!!
Что за урод?! Забей! Займись своим делом!
— Доброе утро, Глеб Виталич! — завидев меня, домработница резко меняет интонацию. — А я чуть пораньше решила прийти! Вы ж поговорить хотели.
Принесла нелегкая...
Проводив девчонку взглядом, переключаю внимание на домработницу:
— Я вроде уже по телефону все сказал. Еще раз подобное повторится — уволю!
— Так а с девчонкой что прикажете делать? — вкрадчиво интересуется женщина.
Хлопает дверь, вынуждая домработницу подскочить на месте и покоситься в коридор.
Закатываю глаза.
— Накормить. И оставить в покое, — велю я, немного подумав.
— Как оставить? Тут?
— Хочешь к себе забрать? — Я скептически приподнимаю бровь.
— Вот еще! Только мне и не хватало обузы! В малюсенькой квартирке! Где мы с дочками ютимся! Ой, скажете, — усмехается Надежда.
А я недобро щурюсь. Значит, я не один такой недовольный подобным сюрпризом в своем доме?
— Сдали бы ее в приют. Есть же какие-то интернаты для калек, — советует добродетельница.
На секунду представляется, как я высаживаю беспомощную Аню у пошарпанных деревянных дверей интерната и уезжаю. До боли сжимаю кулаки.
— Сначала надо узнать, что к чему, — шиплю сквозь сжатые зубы. — А потом решу, как поступить.
Домработница неопределенно пожимает плечами.
— Хозяин-барин.
И удаляется из кухни.
Перевожу взгляд на край двери, что виднеется из кухни. Девчонка так ею шарахнула, что первым порывом было ворваться в комнату и напомнить, что она здесь тихая, неприметная и к тому же незваная гостья. Но чувство, что я уже и без того совершил непоправимую ошибку, не позволяет мне сделать и шагу. Все, что остается, — продолжать стоять среди кухни, зло сжимая кулаки.
Сам не пойму, чего так вскипятился. Обычно я на самообладание не жалуюсь. А сегодня просто крыша едет.
Долго так стою, продолжая пялиться на запертую дверь. В коридоре мелькнула Надежда и скрылась в дальнем углу. Должно быть, отправилась запускать стирку.
Едва не вздрагиваю, когда телефон на столе неожиданно начинает вибрировать. Привык, что часы о разного рода звонках заранее оповещают. Тянусь за телефоном.
Боковым зрением замечаю, что гипнотизируемая мною ранее дверь открывается. Аня неторопливо крадется по коридору, будто прислушиваясь. Заплаканные блуждающие глаза вызывают во мне новый приступ отвращения. Девочка останавливается на входе в кухню и начинает щупать часы на запястье.
Сбрасываю звонок на телефоне, даже не глянув на экран. Аня что-то облегченно бормочет себе под нос. Всхлипывает, трет раскрасневшийся нос тыльной стороной ладони и продолжает красться в кухню.
А я почему-то вжимаюсь в стену. Стою неподвижно. Боюсь даже дышать.
Не хочу ее сейчас видеть. Хотя почему «сейчас»? Вообще не хотел бы знать ее. Не желаю сталкиваться с ней. Ни в своем доме, ни где бы то ни было еще. Однако продолжаю стоять и следить за ее неловкими манипуляциями.
Скользя тонкими пальчиками по изумрудно-зеленой стенке, осторожно добирается до плиты. Ловит пальцами край столешницы. Нащупывает второй справа регулятор и выключает огонь под молочником.
Точно. Она приняла вибрацию часов за таймер. Надо бы отключить синхронизацию с телефоном, чтобы всякие звонки не сбивали ее с толку.
Водит рукой над конфорками, явно желая убедиться, что газ выключен. Разворачивается, норовя убраться из кухни так же тихо, как пришла. Но почему-то замирает, остановившись спиной ко мне.
Вполоборота поворачивает голову в мою сторону и прикрывает невидящие глаза. Будто прислушивается. Прерывисто вздыхает и обреченно роняет голову на грудь.
— Простите меня, — вдруг говорит еле слышно.
А у меня мороз по коже. Опять это ощущение, словно я вор в собственном доме. Меня поймали?
— Я... — начинает несмело, и я уже чувствую, что мне будет не по себе от того, что она собирается сказать. — Я буду осторожней. Чтобы не мешать вам. Вы простите, пожалуйста. Только не выгоняйте. Я просто боюсь. Поэтому, наверно, и веду себя так... бессовестно. Но такого больше не повторится.
Я же так и знал. Чувствую, как липкий стыд, пробираясь по жилам, становится комом в горле. Вместо того чтобы возненавидеть меня, она взяла на себя всю вину. Но разве кролик виноват, что какой-то ублюдок захотел его съесть?
Прикрываю глаза, откидывая голову на прохладную стену. Тяжело вздыхаю, слушая шуршание неуверенных шагов.
Нет. Нет! Я не поведусь на эту игру! Она специально разыгрывает этот спектакль! На жалость давит! Чтобы впиться в меня, как пиявка! Мало мне в жизни приживал?! Довольно! Надо решать, что с ней делать!
Открываю глаза, слыша, как к кухне приближаются грузные, но куда более бодрые шаги домработницы. Анина дверь вновь заперта.
ГЛЕБ
— Срочно мне резюме барменши, — едва переступив порог клуба, велю я первому встречному работнику. — Ани... этой, как ее?
— Хрусталевой, что ли? — удивленно переспрашивает официант. — Так она ж уже пару месяцев не работает?
— Я спрашивал? — злобно рычу я. — Быстро передал в отдел кадров, чтобы мне резюме прислали.
Игнорируя суетящихся в пустом зале трудяг, направляюсь к лестнице, ведущей к моему кабинету. Клуб начнет работать только через пару часов. Однако подготовка к приему гостей, как всегда, уже кипит.
Хорошо.
Кажется, я действительно потрудился на славу. Сеть работает, как отлаженный механизм. Для этого я нашел отличного хэдхантера, который выцепляет для меня лучших специалистов. Каждый из них — профи в своем деле. Поэтому мое вмешательство теперь требуется лишь в самых крайних случаях.
Однако я заскучал. Не привык оставаться без дела. Это я понял, когда каждую ночь стал зависать в своем же клубе, скорее в качестве гостя.
Аня стала тогда последним сигналом, что я занимаюсь не тем. Я перешел грань и понял, что нужно что-то менять. Передо мной встало несколько перспектив. Новый проект на имеющейся территории. Или же расширение горизонтов.
Был, конечно, и вариант попробовать организовать свою личную жизнь. Но тема работы мне всяко была привычней. Вот я и укатил за границу в расчете почерпнуть у зарубежных коллег знания по клубоустройству. Для бизнеса всегда полезно раньше конкурентов узнавать новые веяния.
— Глеб Виталич, вызывали? — прерывая мои мысли, в дверях кабинета мнется очкастый кадровик.
— Тебя — нет! Помнится, я просил только резюме!
— Так... вот. — Он подходит к моему столу и протягивает лист.
— Электронкой пользоваться не умеешь? — недовольно выгибаю бровь, выхватывая из его рук бумагу.
— Умею. Но там... это... такое дело...
— Хватит мямлить, — вздыхаю я, поднимая глаза на трудягу.
— Не знаю, помните вы или нет... Она ж выходить перестала. И я ей дозвониться не смог. К вам тогда пришел. Вы сказали пока не увольнять. Месяц минул. А вы потом уехали... — Он морщит нос и нервно поправляет очки. — В общем, зарплата ей до сих пор начисляется. Я не знал, что делать. Вот и пришел...
— Хорошо, — бросаю я и опускаю взгляд в резюме.
— В с-смысле?
— В прямом. Пусть и дальше капает.
— Так ведь третий месяц пошел, как ее на работе не видно, — непонимающе бормочет кадровик. — У нас пять барменов числится, я...
Тяжело вздыхаю, прикрывая глаза и снова впериваю злой взгляд в пацана:
— Я ее в другое место перевел. Не вижу смысла в бумажной волоките. Поэтому все остается как есть, покуда я сам тебе не скажу ее уволить! Ясно?
— Ясно! — наконец рапортует кадровик.
— Вот и молодец. Теперь будь добр, сообщи бухгалтеру и моему водиле, что я вернулся и жду их обоих сегодня в клубе. И пока свободен.
Когда за ним закрывается дверь, я наконец сосредотачиваюсь на бумаге.
«Анна Васильевна Хрусталева».
Действительно Хрусталева. Ей подходит. Хрупкая. Звонкая. Ларина ровесница. Значит, пятнадцать лет между нами. И правда, взрослый дядька на ее фоне. Усмехаюсь собственной глупости. О чем это я вообще? Вроде собрался раздобыть о ней информацию, чтобы избавиться, а не присвоить.
«Не замужем».
Хорошо.
Так-так, а вот это уже интересно. Адрес. Вот я и нашел то, с чего можно начать. Завтра же отвезу ее по этому адресу. И если там найдется родня, сдам.
Невольно продолжаю изучать резюме. Из графы «Образование» делаю вывод, что Аня вчерашняя выпускница школы. Боже мой, совсем ребенок же еще. Но должен признать, весьма одаренный ребенок.
С присущим детям оптимизмом Анечка умудрилась впихнуть в небольшое поле «Образование» целый список своих заслуг. Музыкалка, хоровое пение — и не просто, а солистка! — бальные танцы... И все это чудо — на вакансию бармена?
Усмехаюсь. Трусиха. Ведь с самого начала не просто так пришла ко мне. Хотела петь, да только смелости не нашла. Не успела.
Отбрасываю, начавший раздражать лист на стол. Поднимаюсь из кресла, чувствуя, что непрошеные мысли снова начинают завладевать моим вниманием.
Надо поработать! С этой мудрой идеей выбираюсь из кабинета. Но далеко не ухожу. Останавливаюсь на балконе, что висит над танцполом. Облокачиваюсь на перила, пытаясь придумать, чем бы занять голову. Не хочу ни с кем контактировать. И это сильно сужает круг моих возможностей отвлечься.
Вот черт. Забыл Надежду предупредить, чтобы она нашу узницу ужином как следует накормила.
Тоже, зараза, что она устроила утром? Разве не должна прислуга молча выполнять свои обязанности? И я сейчас даже не про «молча». Но «выполнять»! Я ведь точно помню, что велел: доварить, накормить. Из-за нее почувствовал себя еще большим дерьмом.
Хотя куда уж больше...
— Эй, не трожь рояль! — неожиданно для самого себя рявкаю я, глядя вниз.
Зазевавшийся официант, что в задумчивости принялся водить пальцами по обнаженным клавишам, тут же отскакивает от инструмента, словно ошпаренный.
С рыком выдыхаю. Выпрямляюсь, поправляя пиджак. Заметив внизу суетящегося кадровика, иду к лестнице. Похоже, все же придется контактировать с людьми. А то что-то мне крышу рвет.
— Буха вызвал?
— Скоро должен прибыть.
— Пусть поторопится. У меня сегодня еще встреча.
В зале становится как-то пустовато. Похоже, народ учуял дурное настроение начальства и потерялся. Я бы и сам не прочь потеряться. От самого себя.
Бездумно провожу пальцами по клавишам безмолвного рояля. Добираюсь до четвертой октавы. Фа диез... Соль... Режет слух.
Это звук ее боли.
Хорошо запомнил. Тем злополучным утром оттирал эти чертовы клавиши от ее крови и прямо как сейчас хмурился, когда под моими пальцами раздавалось мерзкое бряканье.
В тот самый момент, когда она захлебывалась от этой самой крови, лежа на обледеневшей дороге...
ГЛЕБ
Валерка потерялся на танцполе. Весельчак. Уже за тридцать, а энергии — как у пацана. Мне бы так. Отрываться, как в молодости, выкинув из головы все терзающие мысли. Хотя помнится, я так не умел и в двадцать. Не до того было. Искал свое место в мире. Потому голова всегда была забита проблемами. Видимо, дело не в возрасте. Просто Валерон — сын богатеньких родителей, оттого и беззаботный такой. Ему все отец на блюдечке с голубой каемочкой. А я тем временем сам пробивался.
Не завидую. Горжусь.
Хотя есть в моей биографии моменты, о которых лучше забыть. Потому и хочу, чтобы мой сын по жизни шел налегке. Как друг мой беспечный. Чтобы не пришлось ему прогрызать себе путь. Кровью и потом. Потерями и лишениями.
А уж сколько сил приложить пришлось, чтобы соскочить... До сих пор с оглядкой хожу. В нашем деле бывших не бывает. Да и затянувшиеся раны остаются вечным напоминанием.
Научу сына драться. И стрелять. Чтобы мог постоять за себя в любой ситуации. Но сделаю все возможное, чтобы ему это никогда не пригодилось в жизни.
Ну, вот уже и снова мысли о детях.
Усмехаюсь. Не поздновато, дядя? Мечтать-то не вредно. Да только для этого надо еще и какие-то усилия прилагать. А я пока только будущее своему мифическому сыну строю. А самого сына еще и в проекте нет.
Выхожу из шумного клуба и падаю на заднее сиденье своей бэхи.
— Приятной ночки, Глеб Виталич, — кивает мне водила, пряча телефон в карман.
— Поехали, — велю я, сам еще не зная куда.
Однако тянет. Я как компас с нестабильной стрелкой — балансирую на грани. Стоит повернуть не туда, и аж дышать тяжело становится.
Водитель без слов выруливает с парковки у клуба и, очевидно, берет курс на дом. А там девочка обиженная. Которую я собирался в покое оставить.
— Погоди, — устало говорю я. — Найди-ка мне книжный магазин какой.
— Ночью?
— Мы вроде в цивилизованной стране живем. Хочешь сказать, нет ни одного круглосуточного книжного? — недовольно бормочу я, укладываясь вдоль заднего сиденья. — Сказал, вези в книжный, значит, ты везешь! Совсем распоясались. И Надежда, гадюка такая. Стопудово же не покормила мою девочку...
Приятный дурман в голове позволяет не сдерживать себя. И я улыбаюсь, глядя в подрагивающий потолок. Вспоминаю, как еще сутки назад нашел у себя в доме сюрприз, который теперь тянет меня как полюс.
Хмурюсь.
Северный полюс. Обидел ведь.
Вот же урод! Черт дернул такое ляпнуть! Надо загладить как-то.
Знаю, что уже завтра мне не понравится мое спонтанное решение вернуться домой. Но это будет завтра. Вот пусть он — тот другой я — и разбирается с последствиями. Лишь бы снова не обидел.
— Приехали, Глеб Виталич, — оповещает водила, и я отлипаю от сиденья.
— Ну пойдем, глянем, — отвечаю, выбираясь из машины.
Вхожу в двери магазинчика и сразу направляюсь к кассе. Продавец глядит на меня с очевидным недоверием. Ну а как вы хотели? Круглосуточно работать и без клиентов? Извиняйте.
— Мне нужен алфавит, — начинаю я без прелюдий.
— Это в детском...
— Не, погодите, этот... как его? Брайля.
Пацан кивает и усаживается за комп.
— Сейчас посмотрим.
Пока он стучит по клавишам, осматриваюсь. Рядом с кассой — целая витрина всяких побрякушек. Забавные цветастые ручки и карандаши. Брелоки, пестрые резиночки, блокнотики в разного рода ярких обложках. И прочая дребедень.
Ей бы понравилось. Девочкам нравятся всякие такие штучки. Да только она у меня необычная девочка...
Прямо перед кассой стоит полка с какими-то зверушками непонятного происхождения, так как густая белая шерстка закрывает даже стеклянные глазки-бусины.
Беру одного в руки. Уши длинные. Будешь кроликом.
— Этого возьму, — говорю, опуская рядом с кассой.
Еще один зверек привлекает внимание. Маленькая гиперпушистая птичка.
— Этого тоже посчитай, — велю, выкладывая перед продавцом меховых созданий.
Недостаточно. Сгребаю жменю разносортного зверья, сколько в руку поместилось, и выкладываю на стойку.
— Думаю, так хватит. — Чешу затылок, понимая, что это перекрывает мое свинство ровно на ноль.
Зато, может, хоть улыбнется.
— Нашел, — наконец отзывается продавец. — Вам повезло. Ее кто-то заказал несколько месяцев назад и так и не дошел, чтобы забрать заказ. Валяется на складе. — Он выходит из-за стойки и направляется к внутренней двери.
— Ты там глянь, может, мне еще с чем повезло, — кидаю ему вдогонку. — Все, что есть для незрячих, тащи.
— Посмотрю. — Продавец бросает выразительный взгляд на охранника, что мнется у входа в магазин, и прячется за дверью.
Похоже вид у меня сейчас не слишком презентабельный. Усмехаюсь. Нынче-то подобные косые взгляды смешат. Но было ведь время, когда я не на шутку боялся охранников. Я-то шпаной для них был. Беспризорником. Да не только для них. Так и было. Это сейчас дядя серьезный. А когда-то тащил из магазинов что не попадя, чтобы хоть поесть.
Так меня и заметили «старшаки». Приютили, так сказать. Да только лучше б я и дальше в магазинах подворовывал. У этих ребят все было куда серьезней. И с каждым «делом» моя душа стиралась в порошок.
Хотя теперь грех жаловаться. Если бы там не поднялся, то сейчас, наверно, так и скитался бы по общагам.
Неторопливой походкой прохаживаюсь вдоль книжных полок. Останавливаюсь у стеллажа со сказками. На торец выставлена открытая книжка, привлекающая мое внимание объемными страницами. Персонажи словно норовят выбраться из своей сказки, выпирая за пределы книги картонными силуэтами. Особенно мне нравится образ миниатюрной Дюймовочки, что хочет сбежать от гадкого крота, который желает лишить ее солнечного света. Кого-то напоминает...
По ходу, эти книжки — то, что нужно. Пока будет учиться читать, пусть хоть картинки потрогает. А там, глядишь, и операцию сделаем...
АНЯ
Не успеваю проснуться, но осознаю, что мое тело отрывается от нагретого мной же дивана. Похоже, я уснула перед телевизором. Послушала совет тети Нади и решила включить. Хоть какой-то звук из ящика немного развеивает одиночество.
А куда это, собственно...
Меня начинает пронизывать весенний ветерок, и я невольно льну сильнее к широкой мужской груди. Меня пробирает дрожь. Но не от холода вовсе. Зубы начинают отбивать чечетку.
— П-позвольте, я хотя бы вещи свои заберу? — стараясь не плакать, выдавливаю я.
— Ничего не надо, — отвечает спокойный голос у меня в волосах.
— Холодно ведь, — мое бормотание сродни шелесту ветра.
Должно быть, он меня и не расслышал. Продолжает уверенно идти. А я вся обращаюсь в слух. Да только кроме мерного дыхания своего палача не слышу ничегошеньки.
Глеб вдруг останавливается и присаживается. Моя попа касается холодной ткани, что на ощупь, как брезент. Однако ноги остаются в тепле, на его коленях. Спину обдает жаром, словно от обогревателя.
Чувствую, как Глеб продолжает суетиться подо мной, но пока не могу понять, что происходит.
Очевидно, на дворе ночь. При свете дня моим глазам обычно хоть немного светло. Да и звуков много больше. Машины, что время от времени проезжают по улице. Птицы, в конце концов. А тут только его дыхание и шелест ветра, запутавшийся в свежих листьях деревьев.
Едва не вздрагиваю, когда меня накрывает мягкая ткань. Подтягиваю ее к лицу и по запаху узнаю тот плед, под которым я уснула на диване.
Ничего не понимаю. Разве он меня не выбросить собрался? Или решил в качестве сувенира плед оставить? Но тогда почему я сижу не на какой-нибудь лавке на остановке, а на вполне себе удобном диванчике? Да и судя по моим ощущениям, мы даже из двора не вышли...
Напрягаюсь, когда рядом со мной вдруг скрипит бумага. Что это? Чувствую, что мозги готовы расплавиться от того, как сосредоточенно я пытаюсь понять, что этот звук может означать.
Хочу вспомнить. Хоть что-нибудь.
— Голодная? — наконец прерывает мучительную тишину строгий голос.
Глаза наполняются слезами. Слова не могу выдавить. Молча мотаю головой.
— Надя тебя накормила?
Закусываю губу и киваю. Зачем все эти прелюдии? Пусть просто сделает уже, что собирался!
— И что же было на ужин? — не отстает строгий голос.
Теряюсь. Мне нечего ответить, ведь я соврала. А на ум, как назло, ничего не приходит...
— Открывай рот, — велит серьезно и я, кажется, даже слышу, как он хмурится.
Послушно подчиняюсь, неуверенно размыкая губы. Языка тут же касается нечто соленое.
— Пусть не очень полезно, зато сытно, — говорит он.
Непонимающе жую съедобную палочку. Это картошка фри? Да что происходит, черт возьми!
— Ротик, невеличка, — неожиданно мягко просит Глеб Виталич.
От удивления я выполняю и эту просьбу.
— Наггетсы, — комментирует он. — Подумал, что бургер среди ночи — это слишком жирно. Хотя тебе явно не повредит лишний жир. Тебя что, эти месяцы вообще не кормили?
Он молчит, явно ожидая моего ответа.
— Я без сознания долго была, как мне сказали, — бормочу, пытаясь прожевать наггетс. — Потом в больнице...
— Точно, — перебивает Глеб, устало выдыхая. — Эту баланду больничную вообще жрать невозможно.
Что происходит? Мы просто сидим и болтаем? Вот так, будто мы близки? И судя по голосу, он сейчас вовсе не злится.
Спросонья я плохо соображаю. И пока пытаюсь окончательно проснуться, просто покорно открываю рот.
Закончив кормление беспомощной квартирантки, Глеб откидывается на диване. Я различаю это по тому, как вслед за ним заваливаются мои колени. Напрягаю ноги, пытаясь ему не мешать. Но тяжелая ладонь прижимает их к напряженному торсу.
— Зачем мы здесь? — наконец проснувшись окончательно, решаюсь спросить я.
— На звезды захотел посмотреть, — задумчиво отвечает он.
Судя по направлению голоса, его лицо повернуто ко мне, а вовсе не к звездам. Каждая клеточка моего тела напрягается. Опять мучить будет?
— Издеваетесь? — предполагаю обреченно.
Мощное тело под моими ногами вновь приходит в движение. Где-то на другом конце дивана, куда сейчас как раз тянется Глеб, шелестит бумага. После недолгого замешательства и непонятного скрипа он возвращается на исходную. А я уже и не знаю, чего ожидать.
Теплая ладонь обхватывает мое запястье. На колени ложится нечто невесомое.
— Давай вместе посмотрим. — Мягкая интонация его голоса действует на меня как-то странно. Щеки начинают гореть, а в груди тарабанит сердце. О чем он, в конце концов?
Мои пальцы вдруг касаются острых выступов на куске картона, что оказался на моих коленях. От неожиданности отдергиваю руку, но тут же возвращаю, заинтересовавшись неведомым предметом.
— Теперь видишь? — Я слышу улыбку в его голосе, но не могу понять, что за штуковину он вложил в мои руки.
— Что это? — спрашиваю неуверенно, боясь показаться глупой.
— Смотри. — Он обхватывает своими пальцами мой указательный и ведет по неведомому полотну.
Точка. Вправо. Точка. Вправо. Точка. Вправо. Точка. Вниз. Точка. Вправо. Точка. Вверх. Точка.
Глаза наполняются слезами.
— Медведица, — улыбаюсь я, сама дивясь своей догадке. — Это звезды?
— Да. Карта неба для тебя, — слышу, как он довольно хмыкает. — Вот еще, смотри...
Он вновь ведет мой палец по плотному картону, а я улыбаюсь этой его манере говорить слепой: «смотри»... Будто и нет у меня никаких недостатков. Словно я абсолютно полноценный человек. С которым даже можно на звезды смотреть. Что с ним? Помнится, еще несколько часов назад он со мной даже говорить не желал.
На глаза снова наворачиваются слезы. Но в этот раз я не успеваю их сдержать. И одна предательски падает на наши пальцы.
— Ну чего ты, невеличка? — Это ласковое слово из его уст вынуждает меня чувствовать себя комфортнее рядом с ним. — Не понравилось, что ли?