Эгоист

ГЛАВА I

Был ясный и солнечный весенний полдень. Воскресный покой, обычно не замечаемый в сумятице большого города, особенно ощущался на вилле, расположившейся рядом с многочисленными городскими домами. Огромный ее сад, вернее, парк, тянулся до самого побережья. Это была одна из тех великолепных вилл, на которых любят жить именитые горожане, стремящиеся укрыться от городского шума и при этом не тратить слишком много времени на поездки в город.

В гостиной виллы, стеклянные двери которой выходили на садовую террасу, мужчина и молодая девушка вели оживленную и, по-видимому, серьезную беседу. Щеки девушки раскраснелись от волнения, и, казалось, она с трудом удерживала набегавшие на глаза слезы. Мужчина же выглядел абсолютно спокойным. Средних лет, но уже совершенно седой, с холодным лицом, он явно производил впечатление делового человека. Сдержанность не покидала его ни на мгновение даже при самом возбужденном разговоре; вся его манера говорить, без сколько-нибудь теплого выражения, была чисто деловой.

– Действительно, Джесси, – произнес он, – мне уже надоело постоянно слышать от тебя одни и те же возражения. Еще бы! В качестве опекуна и родственника я принял на себя заботу о твоем будущем и думал, что то, которое я рассчитываю создать тебе, должно тебя вполне устраивать. Увы, ты другого мнения! Ну, скажи мне, пожалуйста, почему твоя глупенькая, романтичная девичья головка никак не хочет понять, что необходимо для твоего счастья.

Обладательница этой «глупенькой, романтичной головки» была довольно хорошенькой. Не наделенная классической красотой, молодая девушка – блондинка с нежными, но очень выразительными чертами и голубыми, слегка мечтательными глазами – таила в себе бездну очарования. Но в этот момент на ее юном личике отражалось страстное волнение, отчетливо проявившееся в ее дрожащем голосе, когда она ответила:

– Моему счастью? Нет, дядя, то, что ты называешь этим словом, слишком далеко от всего того, что я раньше называла своим счастьем!

– Не можешь ли ты по крайней мере сказать мне, какое же именно туманное и фантастическое понятие связываешь ты с этим словом? – саркастически спросил Зандов. – Счастье – это блестящее положение в большом свете, это надежная рука мужа, который в любых обстоятельствах сможет стать опорой. И все это ты можешь найти в человеке…

– Которого я даже не знаю! – перебила Джесси.

– Но узнаешь в самое ближайшее время. Да, собственно, мой брат вовсе и не чужой тебе, хотя ты его никогда не видела. Если судить по портрету, лучшей внешности нечего и желать, а кроме того, ты сама призналась мне, что не испытываешь никакой другой сердечной привязанности. Почему же ты так упорно противишься браку, на который Густав тотчас же согласился?

– Вот именно потому, что он согласился столь быстро! Я не могу и не хочу доверить свое будущее человеку, который, ни на мгновение не задумываясь, готов бросить избранную самим же профессию, блестяще начатую карьеру и отказаться от своего отечества и родного народа лишь потому, что перед ним открывается возможность сделать выгодную партию.

– Ну, опять эти экстравагантные взгляды, внушенные тебе современным воспитанием! – пожал плечами Зандов. – Ты и без того довольно склонна к сентиментальности! «Любовь! Избранная профессия! Блестящая карьера!» Ты, кажется, слишком высокого мнения о карьере журналиста. Знаешь, милая, произведения Густава будут пользоваться большим успехом, а газеты добиваться его сотрудничества лишь до тех пор, пока продержатся интерес к ним публики и нынешняя политическая обстановка. Но как только, рано или поздно, все это кончится, так и конец его карьере. Здесь же, в Америке, ему выпадает возможность стать независимым, богатым, обрести завидное положение хозяина и главы большого торгового дома. Он был бы более чем глуп, если бы отказался от этого ради своих передовиц в газетах.

– Ну, это – дело вкуса! Впрочем, уверяю тебя, дядя, мне было бы совершенно безразлично, кого бы ты ни выбрал себе в компаньоны, если бы ты не пожелал вовлечь меня в круг своих деловых интересов.

– Да ведь я же это делаю ради тебя! Ты, конечно, знаешь, что твой покойный отец больше всего хотел, чтобы твое состояние осталось в нашем торговом доме. Он всегда надеялся на то, что когда-нибудь его место займет зять – твой муж. К сожалению, он не дожил до этого.

– Да, не дожил, – тихо сказала Джесси, – но ведь он не хотел принуждать меня к выбору мужа, как это делаешь теперь ты!

– Господи, как ты преувеличиваешь! Да я вовсе и не думаю принуждать тебя, а лишь настаиваю на том, чтобы ты прислушалась к голосу рассудка и не отказывалась от этого брака лишь потому, что он не соответствует твоим романтическим идеалам. Тебе уже девятнадцать лет и пора подумать о замужестве. Идеальных браков – таких, о котором ты мечтаешь, попросту не существует. Для каждого, кто добивается твоей руки, главную роль играет твое состояние. Время идеальной, лишенной материальных интересов любви давно прошло, и если тот или иной мужчина разыгрывает перед тобой подобную комедию, то с одной целью – получше распорядиться в дальнейшем твоим состоянием. Тебе необходимо заранее усвоить это, чтобы неизбежное разочарование не слишком сильно ранило тебя впоследствии.

Невероятное бессердечие заключалось в том железном спокойствии, с каким Зандов изложил все это своей племяннице, разрушив ее иллюзии, обнажив чисто меркантильную сторону того, что, как ей казалось, должно совершаться на небесах.

Губы Джесси болезненно дрогнули при этом жестоком заявлении. Непреложная уверенность Зандова в своей правоте не оставляла сомнения в его искренности. Ведь она уже испытала, что значит представлять собой так называемую выгодную партию, когда все мужчины, с которыми ей приходилось сталкиваться, откровенно проявляли корысть и расчет. И этот опекун ее видел и ценил в ней лишь богатую наследницу, а это было горчайшей мыслью для молодого существа с сердцем, страстно жаждущим счастья и любви!

– Здесь же тебе нечего опасаться, – продолжал Зандов, принявший молчание девушки за знак согласия. – Этот брак одинаково выгоден обоим. Густав вместе с тобой приобретает состояние и высокое положение в здешнем торговом мире, ты же останешься участницей в деле своего отца, а также обретаешь уверенность в том, что твой капитал, находясь в распоряжении мужа, будет расти. Все дело настолько ясно и просто, что я решительно не понимаю твоего сопротивления, тем более, что ты всегда интересовалась Густавом, с восторгом читала его статьи.

– Да, потому что я верила тому, кто писал их, потому что не представляла, что весь его пылкий патриотизм, его восхищение прекрасным, великим – всего лишь фразы, которые со спокойной совестью отбрасываются, как только на сцену выступают расчет и выгода.

– Ах, литераторам самой судьбой предначертано сыпать красивыми фразами, – небрежно заметил Зандов. – Это уже нечто профессиональное. Было бы неплохо, если бы они каждое свое слово подкрепляли делом. Густав писал так, как этого требовали его положение и общественное мнение, а теперь действует так, как требует разум. Если бы он поступал иначе, то вообще не подходил бы мне в компаньоны. Ну, а теперь покончим с этим спором. Я не настаиваю на том, чтобы ты приняла решение сегодня или завтра, но все-таки надеюсь на твое согласие.

– Никогда! – вспыхнув, воскликнула Джесси. – Принадлежать человеку, который видит во мне лишь один из пунктов делового договора! Стать женой эгоиста, который ради своих материальных интересов приносит в жертву все то, что дорого другому? Нет, нет, никогда!

Зандов не обратил никакого внимания на ее страстный протест. Будь это его дочь, он просто-напросто заставил бы ее подчиниться своей воле, но он слишком хорошо знал силу своей опекунской власти, чтобы прибегнуть и здесь к принуждению. Однако он знал и то, что его авторитет, непререкаемый для Джесси и вызывавший в ней даже какой-то страх, был своего рода средством принуждения, и решил использовать его.

– Пока мы подождем с этим, – сказал он, вставая. – Я еду на вокзал и собираюсь через час представить тебе своего брата. Ты прежде всего познакомишься с ним, а остальное само уладится. До свидания!

Он вышел из комнаты, и тотчас же вслед за этим послышались звуки отъезжающего экипажа.

Джесси осталась одна. Теперь, когда она чувствовала себя вне власти холодных, строгих глаз дяди, у нее вырвались долго сдерживаемые слезы. Девушка не принадлежала к энергичным натурам, способным противопоставить свою волю чужой. В ее слезах проявилась вся мягкость характера, привыкшего подчиняться чужому авторитету и почувствовавшего свое бессилие при первой же попытке противостоять ему. А это действительно была первая в жизни Джесси попытка. Она жила в идеальных условиях, под нежной охраной родителей, первое горе пришло к ней, когда умерла ее мать, а через два года после этого – и отец. Согласно завещанию, опекуном осиротевшей Джесси был назначен Зандов, давнишний друг и компаньон почившего.

Трудно было бы найти другого человека, который лучше бы распорядился состоянием девушки, но она так и не смогла сердечно привязаться к дяде, хотя и знала его с детства. Близкий родственник ее матери, он так же, как и она, был родом из Германии. Более двадцати лет тому назад он почти без всяких средств прибыл в Америку и поступил на службу в компанию, принадлежавшую отцу Джесси. Рассказывали, что несчастья и горькие разочарования заставили его покинуть Европу, но как обстояло все в действительности, Джесси так и не узнала, тем более, что и ее родители были, по-видимому, мало осведомлены об этом, а сам Франц Зандов никогда не затрагивал этой темы.

Вначале – и то лишь благодаря родственным отношениям – ему дали маленькое место в конторе, но он развернул такую кипучую деятельность, проявил такую широту взглядов и энергию, что весьма скоро его повысили по службе. Когда же угрожавший делам скандал был избегнут исключительно благодаря его своевременному умелому вмешательству, он был сделан участником торгового предприятия, и под его руководством оно стало развиваться совсем иначе. Целый ряд смелых и удачных операций превратил скромную прежде фирму в первую в городе, и Зандов сумел так использовать завоеванное этими успехами положение, что стал почти единственным распорядителем, собственно, хозяином дела, к голосу которого прислушивались в первую очередь.

Так в сравнительно короткое время Зандов стал богатым человеком. Поскольку он оставался холостяком, то, как и прежде, продолжал жить в доме своих родственников; но, несмотря на эту долголетнюю совместную жизнь и общность интересов, между ними не сложилось сердечных отношений. Холодный, резкий характер Франца Зандова исключал настоящее сближение. Он вообще не признавал ничего, кроме деловых интересов, кроме неустанной работы ради них, никогда не давал себе покоя, не отдыхал в кругу семьи, да, по-видимому, и не нуждался в этом. Отец Джесси ничего не имел против того, что его компаньон принял на себя основную часть забот и работы; сам он был более склонен к наслаждению жизнью, к приятному пребыванию в семейном кругу. Благодаря такой негласной договоренности, между компаньонами сложились наилучшие отношения, хотя, правда, они больше основывались на взаимной необходимости, чем на дружбе.

Со смертью отца Джесси руководство делом и распоряжение состоянием юной наследницы сосредоточились в руках одного Зандова, но скоро он настолько расширил свои опекунские права на Джесси, что решил распоряжаться всем ее будущим. С тем же беззастенчивым эгоизмом, какой проявлялся во всех его предприятиях, Зандов создал план брака между Джесси и своим братом и был не только поражен, но даже возмущен, когда этот план, полностью поддержанный братом, натолкнулся на резкое сопротивление девушки. Однако Зандов не придавал никакого значения ее протесту и был твердо убежден, что Джесси, до сих пор никогда не проявлявшая склонности к самостоятельным действиям, и тут подчинится его воле.