Эхо между нами

Сойер

Вот первые пять вещей, которые мне нужно сказать маме, но я скорее отрежу себе ногу тупым ножом для масла, чем произнесу это вслух:

1. Ей очень нравится, что я пловец. На самом деле она любит бо́льшую часть моей жизни сильнее, чем я сам. Но это логично, так как почти все она спланировала сама.

2. Я сломал руку, не поскользнувшись у бортика бассейна в ИМКА[1], как сказал ей, а сделав кое-что глупое.

3. Даже если я знаю, что делаю что-то безумное, не могу остановиться.

4. Нет, я не рад, что мой гипс снимут завтра, потому что этот гипс – единственное, что удерживает меня от совершения глупых поступков.

5. Новая подруга моего отца беременна их первым ребенком, и именно по этой причине я не разговаривал с ним и не навещал его с начала лета. Он с трудом справляется с тем, чтобы играть «папу» для нас, так зачем же ему еще один ребенок?

Разве я написал что-нибудь из этого в своем выпускном журнале? Черт возьми, нет. Наш учитель английского должен жить под скалой мании величия, думая, что есть хоть один из нас, кто поделился бы нашими самыми глубокими и сокровенными мыслями в «Пятерке вынужденных (по моему мнению) летних заданий».

Я отстаю на сорок записей, и у меня есть время до шести вечера, чтобы закончить, прежде чем сдать дневник судьбы моему учителю на ознакомление. Знаю, что это не самый лучший способ начать год.

Через боковое зеркало заднего вида я наблюдаю, как моя младшая сестра бегает вокруг матери. Люси вопит во всю глотку, потому что увидела пчелу. Ее спутанные черные кудри развеваются за ней, как плащ, а ее пронзительный крик смешивается с расстроенными мольбами мамы. Не знаю, как удержание кофе двумя руками над головой помогает шестилетнему ребенку в состоянии паники, но мама одержима своим утренним кофе, который для нее важнее страхов Люси.

Мама наконец ставит чашку на крыльцо и пытается удержать мою сестру. Нерешительными движениями она пытается схватить постоянно ускользающую Люси, но это все равно что ловить воздух. По тому, как мама двигается, можно предположить, что она застряла в мокром цементе, – она очень устала. Не уверен, какой это тип усталости: «я-не-выспалась-сегодня» или «я-мать-одиночка-которой-почти-пятьдесят-с-работой-требующей-полной-отдачи», или простая усталость вроде «сейчас-девять-утра-и-быть-ответственной-взрослой-полный-отстой».

Шесть лет назад мои родители подали на развод на следующий же день после рождения Люси, и мама с папой дали мне выбор решить, с кем я хочу жить. Мой отец тогда пригласил меня на ужин, положил руку мне на плечо и сказал:

– Твоя мама нуждается в тебе. Ей не нравится быть одной, к тому же она будет занята воспитанием Люси. Ей понадобится лишняя пара рук, а твоей младшей сестре – любящий старший брат. Мне нужно, чтобы ты стал хозяином дома и позаботился о них.

Решение принято. Кроме того, учитывая, что папа проводил со мной в общей сложности по десять минут за вечер, когда они были женаты, потому что предпочитал работу, а не нас, выбор мамы не был большой жертвой.

Кто-то сигналит, и я стараюсь не раздражаться из-за этого резкого звука. Моя машина загораживает конец улицы, окаймленной столетними высокими дубами, которые гнутся так, словно погода слишком жаркая даже для них. Что ж, кто бы это ни был, он может продолжать сигналить, а лучше сразу сдать назад, потому что я не сдвинусь с места, пока Люси не будет в безопасности. К тому же наш дом в конце дороги, последний в квартале, и впереди больше ничего нет.

Я опускаю окно, и августовская жара бьет меня словно отбойным молотком. Я высовываю голову и зову:

– Люси.

Моя сестра застывает на месте, медленно поворачивает голову в мою сторону и быстро хлопает большими глазами.

– Садись, я тебя подвезу.

Люси снова визжит, но на этот раз от восторга. В своей любимой пушистой розовой юбке и рубашке с единорогом из блесток, которую мама купила ей во время их последнего шопинга, она мчится по подъездной дорожке ко мне. Я открываю дверцу, выпрыгиваю и поднимаю руку в знак извинения ожидающей меня машине. Пожилой мужчина в четырехдверном «Кадиллаке» размером с лодку качает головой, как будто злится, и решает вернуться на подъездную дорожку, чтобы направиться в противоположном направлении.

С разбега моя младшая сестра запрыгивает мне на руки, и я сажаю ее в грузовик. Люси перебирается на другую сторону сиденья, и я закрываю за собой дверь. Хотя мы сдаем всего на метр назад, я пристегиваю ее ремнем безопасности и кладу руки на руль.

– Сойер, тебе нужно пристегнуться. – Ее невинное выражение лица заставляет меня послушаться.

Люси как Сверчок Джимини[2], и в большинстве случаев мне нужна эта дополнительная совесть. Я ставлю грузовик U-Haul на задний ход, и мотор урчит, когда я осторожно нажимаю на газ. Семнадцать лет – это еще не тот возраст, чтобы водить машину, но, будучи представителем фармацевтической компании, мама умеет говорить до тех пор, пока люди не прислушаются.

– Мой сын – совершенство. – Она показала свою улыбку на миллион и взмахнула рукой, когда парень за стойкой U-Haul запротестовал, чтобы я сам сел за руль. – Он однажды выиграет олимпийское золото. Вы бы видели, какой он хороший пловец.

Мама машет мне, показывая, куда ехать, но я не смотрю на нее. Вместо этого я доверяю зеркалам. В грузовике не особо много вещей, так как большая часть нашего имущества находится на складе, пока мы ждем завершения строительства нового дома. Он должен быть уже закончен, но подрядчик отстает от графика, а дом, в котором мы жили, продан, и теперь мы находимся в чистилище краткосрочной аренды.

Ясноглазая и улыбающаяся, как будто я привел ее к воротам «Диснейленда», Люси открывает свою дверь в тот момент, когда я ставлю грузовик на стоянку и выпрыгиваю. Она готовится к приключению, а я предчувствую крушение поезда. Потому что у мамы такая широкая улыбка, что можно подумать, будто она хочет рассказать плохие новости, но намерена преподнести их как что-то хорошее.

«Пока ты был в летнем лагере, я случайно забыла покормить твоего хомячка, но разве ты не хотел черепаху?»

«Я уронила остатки спагетти на твой выпускной костюм, который ты положил возле стола, но не лучше ли тебе пропустить церемонию и провести вечер со мной?»

«У Люси желудочный грипп, а у меня важная встреча с клиентами, и, если ты останешься с ней дома, тебе не придется сдавать этот тест на чтение».

Я медленно отхожу от грузовика и еще медленнее иду по высокой траве переднего двора, чтобы присоединиться к маме на осыпающейся дорожке перед домом.

– Знаешь, большинство людей считают за честь жить на Сидар-авеню, – говорит мама. – В этих домах жили люди на протяжении многих поколений. Разве они не великолепны?

Я оглядываюсь по сторонам, не совсем понимая смысл розыгрыша. Это же просто дом. Не водопад.

Другие высокие дома на этой улице имеют ухоженные газоны, которые наводят на мысль о лазерной точности садовника. Но этот дом зарос кустами и дикими розами, которые выглядят так, будто не видели острой пары ножниц долгие годы.

Мама выросла в этом маленьком городке, а я до одиннадцати лет жил в Луисвилле. Поначалу было странно быть чужаком, но я научился приспосабливаться.

Сняв резинку с запястья, мама стягивает свои окрашенные стилистом светлые волосы в пучок на макушке. То, чем она зарабатывает на жизнь, в значительной степени зависит от внешнего вида. Ее акриловые ногти всегда безупречны, макияж точен, и ее тело – результат ежедневного сорокапятиминутного марафона на беговой дорожке, а затем еще тридцати минут интенсивных тренировок по специальной программе.

Ее черные штаны для йоги и теннисные туфли – свидетельство того, что она имела в виду то, что сказала, и собирается взяться за дело. Капельки пота выступают у нее на лбу, и она смахивает их тыльной стороной ладони, глядя на чудовищный дом перед нами.

В типичной маминой манере, чтобы сэкономить время, она подписала договор аренды без предварительного просмотра.

– На фотографиях дом казался веселее.

– Как и психопаты.

Желтый дом в три этажа, вероятно, был построен в восемнадцатом веке, и у него даже была башенка. Один только цвет должен привлекать внимание, но в доме есть что-то темное. Как будто оконное стекло слишком толстое, а воздух вокруг нас слишком тяжелый, и мы уже не рады этому дому.

Не помогает и то, что он стоит у подножия крутого холма, на вершине которого располагается старая заброшенная туберкулезная больница, полная, как известно всем в городе, призраков и демонов, и именно там поклонники дьявола совершают свои обряды.

– Постарайся быть позитивным. – Мама толкает меня в плечо, но я не двигаюсь с места.

– Я уверен, что психопаты на фотографиях выглядят веселее, чем в реальной жизни. – Косой взгляд от мамы, и боль на ее лице вызывают щемящее чувство вины. Вспоминаю, что мое дело – поддерживать ее, когда дела идут плохо.

Поэтому я подмигиваю ей, чтобы смягчить свои слова.

– Ты молодец, что нашла нам это место.

Мама обожает комплименты, и она, конечно же, вся засияла.

– Я справилась хорошо, – она делает ударение на последнем слове, напоминая, что хотела бы, чтобы я сосредоточился на худшем предмете в школе. Есть предметы, в которых люди успешны, и предметы, которые не даются. Я хорош в математике. Английский же – постоянная борьба.

– В нашем распоряжении весь первый этаж и три спальни, – продолжает мама. – Одна для тебя, одна для Люси и одна для меня. Там есть полностью оборудованная кухня и вся необходимая бытовая техника. Мы можем пользоваться стиральной машиной и сушилкой в подвале, мы платим только половину коммунальных услуг, и, учитывая, сколько стоят дома на этой улице, наша арендная плата – просто гроши. Лучшая новость заключается в том, что мы здесь только до декабря.

Именно тогда, как обещал подрядчик, наш дом будет готов.

– Ты рассказал отцу о своем переезде? – мамин легкий тон теперь стал напряженным. После стольких лет одно упоминание о папе все еще заставляет ее вздрагивать.

– Да.

Я неохотно отправил ему сообщение, но только для того, чтобы отвязаться от мамы.

– И что же он сказал? – Она надевает свои дизайнерские солнцезащитные очки, слишком большие для ее лица.

Нет такого ответа, который заставил бы ее чувствовать себя лучше.

– Ничего особенного.

И это чистая правда. Мама бросает взгляд на мою сестру, которая играет с палкой в тени дерева.

Люси похожа на папу. У нее черные волосы и светлая кожа. Я же похож на маму. У нас круглый год сохраняется естественный загар, а глаза одинаково светло-голубые, как у ребенка. Правда, мои волосы были песочно-белыми с рождения, а не как у мамы – купленными платиновыми.

Я высокий – около ста восьмидесяти трех сантиметров, как и мама. Она была волейболисткой в средней школе и колледже. Но никакого волейбола для меня – я пловец, как и папа. И к тому же очень хороший. Если смогу сохранить свои оценки, мой тренер убежден, что я окажусь на пути к чемпионству штата.

– А ты уверен, что тебе следует держать все эти коробки одной рукой? – спрашивает мама. Она уже в сотый раз задает этот вопрос за последние две недели.

– Доктор сказал, что нужна всего неделя, чтобы поправиться. Она подходит к концу, так что я в порядке.

– Ты такой замечательный ребенок. Не знаю, что бы я без тебя делала. Наш хозяин и его дочь живут на втором и третьем этажах, но они нам не помешают. У них есть свой собственный вход. Я думаю, его дочь ходит в ту же школу, что и ты.

Я резко вскидываю голову, потому что об этом слышу в первый раз.

– Кто?

Мама играет бровями.

– А что такое? Подумываешь о том, чтобы устроить несколько поздних свиданий?

Нет. Мне не нравится, что кто-то из школы будет смотреть на мою жизнь с высоты птичьего полета, но, если я скажу об этом маме, она будет искать объяснения. Мама смеется, принимая мое уклончивое молчание за утвердительный ответ. Она всегда ищет для меня свою версию нормальной жизни.

– Ханна помогла мне найти это место. Сильвия сказала ей, что с девушкой, которая живет здесь, вы обычно не общаетесь.

Ханна – риелтор и одна из лучших маминых подруг, а Сильвия – дочь Ханны. Кроме Мигеля, Сильвия – одна из моих самых близких подруг.

– Ханна также сказала, что человек, которому принадлежит этот дом, очень милый. Он много путешествует по своей работе и прекрасно относится к своим арендаторам.

– Если это сказала Ханна, значит, это правда, – бормочу я. Из-за своей работы Ханна знает о множестве людей больше, чем следует, и с радостью выбрасывает всю личную информацию, которую она узнает о своих клиентах, к первому же раунду выпивки.

Мама игнорирует мой комментарий, что, вероятно, лучше для нас.

– Кстати, я сказала Сильвии, что ты пригласишь ее посмотреть дом, как только мы распакуем коробки. Может быть, тебе стоит пригласить ее остаться на ужин, когда ты приведешь ее сюда? Может, и в кино тоже? Я заплачу.

– Имеешь в виду свидание? – Я слишком высоко поднимаю брови в надежде, что мама подумает, прежде чем заговорить.

– Сильвия милая девушка, и она очень высокого мнения о тебе. Возможно, вы двое могли бы стать больше чем просто друзьями.

– Она предпочитает девушек.

Вздохнув, мама оставляет эту тему.

– Готовы войти внутрь?

Не совсем.

– Конечно.

Мама зовет Люси, и та бегом поднимается по ступенькам крыльца, которые не помешало бы отшлифовать и покрасить. Несколько усилий с электронным замком, и мы минуем первую дверь, оказавшись в фойе.

Мы проходим мимо лестницы к другой двери с еще одним электронным замком. Маме приходится свериться со своими сообщениями, чтобы открыть его, и когда ей это удается, дом словно выдыхает, и не в хорошем смысле.

Воздух спертый, внутри темно, и, когда мы входим, клянусь, становится еще темнее. Люси обеими руками хватает меня за руку и прячется за моей спиной. Я с громким звуком включаю древний выключатель, и одна-единственная лампочка над головой вспыхивает и оживает. Теперь в комнате царит тусклый туман, как в фильмах ужасов, и я готов поспорить: мама жалеет, что не посмотрела дом заранее.

– Нам нужно открыть окна, – говорит она, но в гостиной нет окон, так как вдоль стен тянутся спальни, кухня и ванная. – Люси, пойдем со мной, начнем с кухни. Сойер, проверь наши спальни.

Перевод: «Мы с твоей сестрой направляемся в комнату с выходом, а ты проверяешь спальни на наличие там серийного убийцы». Я согласен, потому что забочусь о маме и сестре, защищаю их, и это мой долг.

Сначала я осматриваю правую часть дома. Пространство по другую сторону лестницы огорожено стеной. Здесь есть ванная комната и большая спальня, которая, как я предполагаю, будет принадлежать маме. Возвращаюсь в гостиную и проверяю маленькую комнату, идущую вдоль левой стороны дома. Может быть, здесь предполагался домашний офис? Затем я вхожу в спальню с круглым сиденьем у эркерного окна – это понравится Люси.

Несмотря на то, что шторы задернуты, лучи света проглядывают сквозь них и высвечивают обильные частицы пыли в воздухе. Я прищуриваюсь, глядя на прямоугольный предмет, лежащий на подушке у окна, и медленно прохожу вглубь комнаты, несколько раз оглядываясь через плечо, как будто здесь есть кто-то еще и этот кто-то смотрит на меня.

Беру стопку скрепленных бумаг, пролистываю ее – это какие-то распечатки, помятые, словно зачитаны до дыр.

ДНЕВНИК ЭВЕЛИН БЕЛЛАК

1918 год

Эвелин от Мейди. Веселого Рождества и восхитительного Нового года.

– Что это? – спрашивает мама с порога.

– Видимо, осталось с давних времен. – Я сворачиваю бумагу в трубочку, кладу ее в задний карман и открываю шторы. Яркий, веселый свет льется в спальню. – Эй, Люси. Что ты думаешь об этой комнате?

Она подбегает прямо к окну, и тяжесть в моей груди уменьшается при виде ее улыбки.

– Есть несколько условий для проживания здесь, – говорит мама. Мой желудок опускается, поскольку это то, к чему я привык: за хорошим всегда следует удар. Она пятится в гостиную, и, судя по выражению ее лица, хочет поговорить со мной без Люси.

Я присоединяюсь к ней и скрещиваю руки на груди.

– Ну и что же?

– Мы можем пользоваться стиральной машиной и сушилкой только в отсутствие хозяина, и нам не разрешается приставать к ним. Даже если что-то пойдет не так с квартирой. Мы должны звонить – никогда не стучать. Единственное исключение – когда платим арендную плату. Ее нужно передавать им лично и без задержек. И мы должны работать во дворе, все необходимое оборудование находится в гараже за домом.

Это значит, что я буду работать во дворе, но если это самое худшее, то я смогу жить с этим.

– Это вполне выполнимо. Что-нибудь еще?

– Только одно, и это не имеет большого значения. Правда, пустяк.

– Ну и что же?

– В этом доме водятся привидения, – выпаливает мама и улыбается мне. – Так, давай распакуем вещи.