Экстренный контакт

И знаете что? Я даже не могу найти в себе силы удивиться такому повороту событий.

Кэтрин же, напротив, копает глубже и находит не только удивление, но и возмущение, которое направляет на пожилую работницу аэропорта.

— Вы не понимаете, — объясняет Кэтрин милой, хотя и растерянной женщине. — Мы должны попасть в Чикаго. Это вопрос жизни и смерти.

У женщины расширяются глаза, и она бросает на меня встревоженный взгляд. Я качаю головой, чтобы успокоить ее. Нет.

Пожилая женщина слегка расслабляется, а затем поворачивается к Кэтрин с восхитительно терпеливой улыбкой.

— Я понимаю, что это важно, дорогая. Сегодня канун Рождества и все такое. Но у нас каждый день только один рейс в Чикаго, и он улетел тридцать минут назад.

Кэтрин стукает кулаком по стойке.

— Это неприемлемо.

— Ладно, — бормочу я, коснувшись руки Кэтрин. — Давай не будем вымещать свои беды на... — Мой взгляд падает на табличку с именем. — Джун.

— Ну, Джун не ориентирована на решение проблемы, — говорит Кэтрин с недовольным видом.

— Что ты хочешь, чтобы она сделала? — спрашиваю я. — Организовала полет на воздушном шаре?

— Да! Видишь, вот это уже серьезное решение проблемы! — Кэтрин смотрит на Джун. — У вас есть воздушный шар?

— Кэтрин, — говорю я, сохраняя мягкий тон. — Ты должна взять себя в руки.

— Но мы были так близки, — говорит она, ее голос звучит так же отчаянно и разочарованно, как и мой.

Так ли это на самом деле? У нас нет ни паспортов, ни водительских прав, ни кредитных карт. Даже если бы мы вовремя добрались до аэропорта, попасть в самолет было бы очень проблематично.

Кэтрин потирает лоб, пока Нат Кинг Коул напевает на заднем плане о том, что будет дома на Рождество. В этот момент он, по сути, издевается над нами.

Джун не без сочувствия относится к нашему бедственному положению, потому что наклоняется через стойку и с добрым выражением лица подталкивает в нашу сторону миску с мятными конфетами.

— Послушайте, милые. Я знаю, что тяжело быть вдали от семьи на Рождество, но, по крайней мере, вы есть друг у друга, а это уже кое-что.

— Нет, вообще-то нет, — говорит Кэтрин, не переставая потирать лоб, что, похоже, больше связано с усталой покорностью, чем с сотрясением мозга. — Больше нет.

Вот опять. За последние двадцать четыре часа это ощущение сдавленности в груди появлялось все чаще и чаще.

— Эй, — тихо говорю Кэтрин. — Послушай. Мы что-нибудь придумаем.

— Что, например, Том? — Она вскидывает голову, ее глаза пылают гневом и чем-то еще. — Что мы придумаем? Если ты не заметил, то в этом захолустье, которое называют аэропортом, мало что происходит.

Я бросаю Джун молчаливое извинение, но пожилая леди отмахивается от него.

— Праздники — это стресс. Знаете, если вам двоим некуда пойти, я могу взять вас к сыну и невестке. Уверена, у них найдется два дополнительных места за столом...

— Мы это ценим, — говорю я, прежде чем Кэтрин снова проявляет себя как Гринч. — Но мы не можем вторгаться в вашу семью. И если вам нужно идти, мы все понимаем.

Кэтрин издает ворчливый звук, но, к счастью, держит рот на замке.

— Ну, мне действительно нужно идти. Я должна заехать домой и забрать свои знаменитые сырные шарики. — Она натягивает пальто и берет в руки огромную пуансеттию, хмуро глядя на нас. — Вы уверены, что не хотите пойти?

— Да. Но спасибо.

Она качает головой.

— Ну что ж. Хорошо. Аэропорт работает круглосуточно. Там есть торговый автомат и охранник, если вам что-нибудь понадобится.

— Да, нам что-то нужно. Самолет...

Я закрываю Кэтрин рот рукой и улыбаюсь Джун.

— Вы нам очень помогли. — Кэтрин кусает мой палец, и я сильнее сжимаю ладонь. — Счастливого Рождества.

— И вас с Рождеством, дорогие. Я знаю, что сейчас все кажется ужасным, но поверьте мне, всегда вспоминаешь только то, что идет не по плану!

«Так и есть», — думаю я, искоса глядя на Кэтрин.

— Эй, Джун? — зовет Кэтрин вслед уходящей женщине. — Ничего, если мы воспользуемся телефоном?

— Конечно! Только не забудьте потом переключить его на голосовую почту. Большая синяя кнопка.

— Обязательно. Счастливого Рождества, — говорит Кэтрин.

Я подталкиваю ее плечом.

— Посмотри на себя, Скрудж! Проявляешь личностный рост и рождественский дух.

— Да, я практически миссис Клаус, — ворчит она, хватая телефон со стола и поднимая его на стойку.

— Кому ты звонишь?

— Никому. — Она протягивает трубку мне. — Ты звонишь Лоло.

Я слегка вздрагиваю, размышляя, что говорит о моей ситуации тот факт, что моя бывшая жена думала о том, чтобы позвонить моей девушке, а я — нет.

И все же я колеблюсь.

Кэтрин издает нетерпеливый звук и хватает меня за запястье, шлепая трубкой по моей ладони.

— Мужайся, Уолш.

Я делаю глубокий вдох и набираю номер.

Лоло берет трубку только после третьего звонка.

— Алло? — Голос у нее нерешительный, вероятно, она ожидает спама или плохих новостей, учитывая незнакомый номер.

— Привет, Ло. Это я.

— Том? Откуда ты звонишь?

— Из аэропорта, — выдыхаю я, оглядывая крошечное помещение.

— Твой телефон разрядился?

— Он... потерялся.

— Потерялся, — повторяет она, ее голос ровный. — И дай-ка я угадаю. Ты задерживаешься.

Я ничего не говорю. Мне и не нужно.

— Том, все это...

— Я знаю. Поверь мне. Я знаю. — Я опускаю подбородок к груди и закрываю глаза.

— Я была терпелива, — говорит Лоло голосом, который я слышу от нее нечасто и который, как мне кажется, она использует с детьми в своем классе. — Я была понимающей. Но после всего, что произошло, я не могу не задаться вопросом, не пытается ли Вселенная нам что-то сказать.

Конечно, нет. А если и так, то только о том, что мы можем пережить все, что угодно.

Но успокаивающие слова не выходят.

Потому что, по правде говоря, я и сам задавался кое-какими вопросами.

Например, почему последние пару часов я не возражал против того, чтобы остаться без телефона, насильно оторванный от женщины, которую должен любить? Или почему не был так разочарован тем, что мы опоздали на единственный самолет?

Или, что самое тревожное, почему не расстроился из-за потери кольца?

— Том. — Кэтрин толкает меня в руку. — Ты отключаешься, — говорит она громким шепотом.

— Это Кэтрин? — спрашивает Лоло с легким укором.

— Да, — устало отвечаю я.

Лоло выдыхает.

— Вот видишь, Том, именно это я и имею в виду. Как я могу поверить...

Кэтрин протягивает руку.

— Дай мне телефон.

Я отталкиваю ее руку.

— Нет.

— Хорошо. — Она опускает руку, и я должен был догадаться, что лучше не расслабляться, потому что, как только я отворачиваюсь, она набрасывается и выхватывает трубку прямо у меня из рук.

— Привет, Лоло? Ладно, во-первых, я очень хотела узнать. Это твое настоящее имя?

О, Господи. Я пытаюсь вырвать трубку из ее рук, но Кэтрин двигается с удивительной грацией для женщины, которая недавно побывала в двух автомобильных авариях.

— В любом случае, это неважно, — говорит Кэтрин. — Итак, это Кэтрин. Или, как ты, возможно, знаешь меня «та, которая была раньше»?

— Дай. Мне. Трубку. Сейчас же, — говорю я, четко выговаривая каждое слово.

Кэтрин не обращает на меня внимания и продолжает.

— Слушай, Ло. Могу я тебя так называть? Как женщина женщину? Я понимаю. И даже не могу представить, насколько это отстойно. Вообще-то, знаешь что? Я могу. Я могу, потому что была замужем за Томом, и знаю, что это не то, о чем ты хочешь сейчас вспоминать, но поверь мне, в этом есть и положительный момент. Потому что я знаю, каков он как партнер, и Лоло? Он один из лучших.

Я снова начинаю тянуться к телефону, но замираю от ее слов, и мое сердце бьется слишком быстро, когда она поворачивается ко мне.

— Нет, не так, — говорит Кэтрин, ее тон смягчается вместе с выражением лица. — Он один из великих. Ты не поверишь, через какой ад он прошел, чтобы вернуться к тебе. И ты была бы дурой, если бы позволила ему уйти.

Кэтрин резко отворачивается от меня.

— Не повторяй мою ошибку.

Она еще больше понижает голос, но я все равно её слышу. И я совсем не уверен в том, что чувствую по этому поводу.

— Нет, ни в коем случае, — продолжает Кэтрин после того, что только что сказала Лоло. — Я была настоящей леди и держала свои руки при себе. Да, он тоже. Если бы у нас были резиновые перчатки, мы бы надевали их друг на друга, и, если бы у нас были наушники с шумоподавлением, мы бы тоже их надели. И если бы у меня был пистолет...

— Ладно, хватит... — говорю я, но Кэтрин снова уходит в сторону, натягивая телефонный шнур до упора, хотя теперь она стоит лицом ко мне, продолжая говорить в трубку.

— Ло, если ты откажешься от него, я буду очень зла, потому что он долго ждал тебя. Ты ведь видела его таблицу? Где он отмечает все пункты списка желаний своей жизни? Полный идиотизм. Да, конечно, «мило» тоже подходит. В любом случае, я хочу сказать, что ты вписываешься в эту таблицу, ты идеально вписываешься в его временные рамки. Это то, что ему нужно, Лоло. Он хочет именно тебя.

Мы с Кэтрин смотрим друг на друга, и на какой-то мучительный миг я вижу в ее взгляде все ее сердце. И боюсь, что мое собственное сердце находится в моих глазах.

Кэтрин снова отворачивается.

— Ну что, Ло? Иди, надень рождественский свитер, который, я знаю, Нэнси купила для тебя, и испеки имбирных пряников или что-то в этом роде. Потому что я обещаю, что доставлю Тома к тебе домой.

Не говоря больше ни слова, она кладет трубку и нажимает кнопку, предположительно для того, чтобы выполнить просьбу Джун перевести звонок на голосовую почту.

Когда оборачивается, мягкие эмоции снова скрыты, а на их месте — напряженная решимость.

— Прости, что не дала тебе попрощаться, — говорит она со взмахом руки, давая понять, что ей совсем не жаль. — Ты всегда вечно тянешь время, чтобы повесить трубку, а у нас нет времени на эту ерунду.

— Правда? — скептически спрашиваю я. — По-моему, у нас нет ничего, кроме времени. Я ценю твои попытки дать Лоло надежду, но... пора заканчивать, Кейтс. Мы сделали все, что могли, но сочельник у моей семьи не состоится.

Рождественское предложение не состоится.

Кэтрин протягивает руку, кладет ее мне на плечо и встречается со мной взглядом. Обнадеживающе. Комфортно. Тепло. Правильно. Затем слегка встряхивает меня, как тренер, дающий ободряющую речь.

— Том. Ты хочешь снова жениться?

Глядя в ее карие глаза, я киваю.

— Хочу.

— Отлично. — Она успокаивающе сжимает мое плечо. — Тогда давай доставим тебя домой.

ГЛАВА 33

TOM

24 декабря, 10:20

— Знаешь... это совсем не то, что я себе представлял. — Я наклоняюсь к Кэтрин, чтобы прошептать ей на ухо.

Кэтрин наклоняется ко мне, чтобы ответить.

— Правда? — шепчет она в ответ. — Какую часть этой поездки ты себе представлял?

— Справедливое замечание.

Я бросаю взгляд налево как раз в тот момент, когда водитель-дальнобойщик, который в данный момент является нашим шофером, откусывает огромный кусок от своего сэндвича. Я морщусь, наблюдая, как из булочки на его покрытую фланелью грудь выскальзывает смазанный майонезом кусок салата.

Горби — да, это его настоящее имя — смотрит на салат-латук, и грузовик заносит настолько, что кабина дрожит на предохранительной полосе на обочине дороги. Он резко перестраивается, в результате чего я врезаюсь в Кэтрин, которая попросила занять место у окна через несколько секунд после того, как обеспечила нам «приятную поездку». Ее слова.

— Черт побери, — в замешательстве бормочет Горби, прежде чем подхватить кусок салата и съесть его. Затем извиняюще смотрит на нас. — Простите за мой язык.

Да. Потому что это и есть проблема в данной ситуации.

— Ладно, — говорит Горби, доедая последний кусочек и облизывая большой палец. — Время основного блюда. Я готов к бургеру.

— Как вам закуска? — вежливо спрашивает Кэтрин.

— Попала в точку. Я называю это «портативной стряпней».

Горби протягивает мне холодный бургер, который он сунул в подстаканник, и я неохотно разворачиваю его и кладу в его «бургерную» руку, как он и велел мне сделать еще до того, как мы покинули аэропорт.

— Вот так, — одобрительно произносит Горби. — Теперь все легко и просто. Я понял тебя, Большой Карл.

— Большой Карл? — не могу не спросить я. Надеясь, что он не имеет в виду меня.

Он поднимает бургер.

— Я даю имена всей своей жратве. Кажется, правильным почтить память животного, отдавшего свою жизнь.

Кэтрин поджимает губы и кивает, как будто в этом есть смысл.

Горби отрыгивает.

Я уже говорил, что сижу посередине?

Все равно. Поездка есть поездка, даже если она нетипична.

Не знаю, как Кэтрин удалось найти номер компании, занимающейся дальними перевозками. Или убедить их диспетчера прислать грузовик, чтобы заехать в аэропорт и забрать пару автостопщиков. И вообще, как ей в голову пришла мысль о грузовике. Но, полагаю, после тех двадцати четырех часов, что у нас были, это может быть буквально последним вариантом.

Я благодарен, хотя и не очень доволен.

— Я не могу выразить словами, Горби, как мы благодарны тебе за то, что подхватил нас до Чикаго, — говорю я, принимая недоеденный бургер, который он протягивает мне, чтобы повозиться со своей навигационной системой.

— Ничего особенного, — говорит он, жуя. — Твоя милая леди поймала моего диспетчера как раз вовремя. Мне совсем не трудно было заскочить в аэропорт.

Кэтрин вздыхает, но не исправляет его предположение о том, что она — моя милая леди. На нее не похоже, чтобы держать язык за зубами, и я оглядываюсь, но ее лицо повернуто к окну, скрывая от меня все, что она думает или чувствует. Впрочем, я никогда не уверен, что правильно ее понимаю, даже когда она смотрит прямо на меня.

Еще один кусок салата падает на довольно большой живот Горби, когда он забирает бургер обратно.

— Вот черт, я только что забрал ее из химчистки! — Он собирает салат с рубашки с удивительной ловкостью, учитывая его огромные пальцы. — Хотя лучше уж я возьму на себя всю тяжесть беспорядка, чем Ребекка.

Меня занимает тот факт, что он сдал свою фланелевую рубашку в химчистку, поэтому я не сразу отвечаю.

— Ребекка?

— Разве я не говорил? Это Ребекка, — говорит он, убирая руку с руля и похлопывая по приборной панели. Он оставляет ее там на мгновение дольше, чем мне кажется удобным, и я сопротивляюсь желанию схватить руль. — Я люблю каждое из ее восемнадцати колес, как свое собственное. — Он вздыхает. — Мы вместе прошли через многое. Через огонь и воду. Через горе...

— И радости? — спрашивает Кэтрин.

Я бросаю на нее предостерегающий взгляд, не желая обидеть того, кто кажется буквально последним вариантом добраться до Чикаго. Но Горби либо не замечает, либо не обращает внимания на ее сарказм.

— Именно так, мэм! — Горби откусывает еще кусочек и опускает взгляд на свою рубашку. Он видит, что все чисто, и, прожевав, продолжает: — Мы с Бекки вместе уже восемь прекрасных лет. Прошли вместе миллион миль... Боже, разве это не здорово? Нам нужно придумать, чем бы это отпраздновать! А как насчет вас двоих? Как долго вы вместе?

— Не миллион миль, правда, Том? — говорит Кэтрин, хлопая ресницами.

— Нет, — подыгрываю я, смотря на Горби, а не на Кэтрин. — Моя девочка — не Ребекка.

— Пожалуйста, скажите, что меня только что не сравнили с машиной, — говорит Кэтрин.

— Нет! — восклицает Горби, оскорбленный таким предположением. — Ребекка — большая машина!

Я оборачиваюсь к Кэтрин.

— Она большая машина. Ты была просто большой...

Я замолкаю и усмехаюсь, когда она прищуривает глаза.

— Так что случилось? — спрашивает Горби. — Почему вы двое не прошли дистанцию?

Он выглядит почти грустным из-за нашего неудавшегося романа, хотя этот эффект немного смягчается, когда он откусывает огромный кусок бургера.

— Потому что, должен сказать, — продолжает он, когда никто из нас не отвечает. — Вы двое вместе. У вас настоящая... как бы это сказать?

— Враждебность? Неприязнь? Взаимная ненависть? — спрашивает Кэтрин.

— Энергия! — провозглашает Горби. — Именно это слово я искал. Или синергия? Вы двое как будто потрескиваете. Понимаете?

Я понимаю. Слишком хорошо понимаю.

— Потрескивание — это не всегда хорошо, — тихо говорю я.

— В этом мы согласны, — говорит Кэтрин. — Если его не контролировать, энергия иногда может... — Она делает руками движение, напоминающее взрыв.

Горби убирает руку с руля, выковыривает что-то из зуба и хмурится.

— Значит, вы больше не пара. Но на Рождество едете вместе? В этом столько же смысла, сколько в банке с крошечным маринованным луком.

Кэтрин наклоняется вперед, чтобы посмотреть на Горби.

— Маринованный лук? Ты не фанат? Они великолепны в «Гибсоне».

— Неестественно. — Он качает головой. — Что с ними случилось, что они стали такими маленькими? Они просто неправильные. Но вы двое. Вы двое кажетесь правильными, как...

Кэтрин вмешивается.

— Том нашел кое-кого, кто подходит ему гораздо больше, чем я.

— Ну и дела. — Горби разочаровано постукивает кулаком по рулю. — Мне это кажется неправильным.

Мне тоже, Горби. Мне тоже.

Эта мысль вызывает немедленную волну вины, когда я думаю о Лоло, которая была очень приятной спутницей в течение последнего года и терпеливо ждала, пока я разберусь с беспорядком, который представляет собой Кэтрин.

Мне просто необходимо вернуться к ней. Увидеть ее лицо, чтобы забыть о Кэтрин.

Возможно.

— Итак. Вы не вместе. Что же такого в Чикаго, что вы так торопитесь успеть к Рождеству? — задумчиво спрашивает Горби, сминая обертку от бургера в шарик и протягивая ее мне. Я принимаю её и отдаю Кэтрин.

— Лоло, — говорит Кэтрин, наклоняясь вперед, чтобы положить обертку в маленький мусорный пакет, который Горби прикрепил к бардачку со стороны пассажира.

— Это грузовик? — спрашивает Горби.

Кэтрин разражается смехом, и даже я не могу скрыть улыбку.

— Горби, ты просто чудо — говорит Кэтрин. — Нет, Лоло — невеста Тома. Почти невеста.

— Томас! — Горби откидывается назад, чтобы окинуть меня оценивающим взглядом. — Ты женишься?

— Таков план. — Мой голос звучит отстраненно, даже для моих ушей.

— О чем мы говорим, о предложении в рождественское утро? — спрашивает Горби.

— В канун Рождества. В полночь.

От шока я поворачиваю голову в сторону Кэтрин.

— Ты знаешь о...

— Традиции Уолшей в канун Рождества? Конечно, знаю.

— Откуда?

Кэтрин пожимает плечами.

— Я помогала твоей маме оцифровать все ее фотографии в прошлом году. Они были сделаны миллиардом поколений назад. Это было трудно не заметить.

— Так, погоди. — Горби подносит кулак ко рту и пытается сдержать отрыжку. Ему это не удается. — Почему ты так удивлен, что она знает, Том? Вы же были женаты, верно? Разве она не узнала обо всей этой истории в канун Рождества?

— Спасибо, Горби, — говорит Кэтрин, наклоняясь вперед, чтобы выглянуть из-за меня и одарить его лучезарной улыбкой. — Спасибо, что спросил. Том? Что ты на это скажешь?

Черт. Этот разговор давно назрел, и все же сейчас я предпочел бы быть где-нибудь в другом месте.

— Не молчи, Том. Это очень важно, — говорит Горби, делая большой глоток содовой. — У нас здесь намечается прогресс.

— Прогресс? — Прогресс в чем, в самой странной в мире терапии для пар?

— Да, не молчи, Том! — Кэтрин ободряюще похлопывает меня по плечу и ухмыляется.

— Ладно, хорошо. Ты действительно хочешь это сделать? — спрашиваю я, с вызовом поднимая бровь.

Ее ухмылка слегка сползает, потому что Кэтрин так же, как и я, понимает, что мы вступаем на неизведанную территорию. Но она тоже должна понимать, что это нужно сделать.

— Мы с Ребеккой — отличные слушатели, — уверяет Горби. — Мы постоянно смотрим доктора Фила, и его правило номер пять — быть активным слушателем. Или правило номер шесть?

— Хорошо, Горби. Ты сам напросился. — Я немного смещаюсь, переключая свое внимание на него, потому что это проще, чем смотреть на Кэтрин, когда говорю это. — Нет. Я не делал Кэтрин предложения в канун Рождества, как это принято в моей семье.

— Понятно. — Горби кивает. — Кэтрин? Что ты чувствуешь по этому поводу?

Мы с ним оба смотрим на нее.

Она фыркает.

— Ничего.

— Ну же, Кэтрин. — Тон Горби слегка укоризненный. — Мы ничего не добьемся, если не разберемся со своими чувствами.

— У меня их нет. Спроси кого угодно.

— Не надо, — тихо говорю я ей, прежде чем успеваю подумать об этом. — Не делай этого. Не притворяйся, что ничего не чувствуешь. Только не со мной. Кэтрин, ты хочешь знать, почему я не сделал тебе предложение...

— Подожди. Остановись.

В ее приказе звучит отчаяние, которого я не понимаю. А мне нужно понять.

— Почему?

— Пожалуйста, Том. — Ее голос теперь спокойнее, но такой же твердый. — Давай сосредоточимся на будущем. Чтобы мы оба могли просто... двигаться дальше.

— Я думал, мы должны смириться с нашими чувствами? — Я говорю с улыбкой, пытаясь заставить ее улыбнуться в ответ.

Кэтрин не улыбается.

— Послушай. Я не для того рвала задницу, чтобы доставить тебя домой к сочельнику, чтобы ты мог погрязнуть в воспоминаниях. Хорошо?

Я ничего не говорю.

— Горби? Разве ты не согласен? Что Тому нужно сосредоточиться на том, чтобы жить дальше? — Это скорее приказ, чем вопрос, и наступает напряженная тишина, прерываемая только тем, что Горби делает последний большой глоток своей содовой.

В кабине тишина, только наш водитель блаженно смакует напиток, прежде чем заговорить.

— Ну, понимаете, мне неприятно не соглашаться с такой милой леди, но...

Кэтрин снова наклоняется вперед и бросает на водителя убийственный взгляд.

— Горби!

Я улыбаюсь, потому что это тот же тон, который она использует с упрямыми свидетелями, непокорными клиентами и адвокатами. Это работает в зале суда, работает и здесь, потому что Горби прочищает горло и кивает.

— Итак, Том, — говорит Горби. — Противостояние призракам — это хорошо, но мы не можем жить прошлым. Видишь разницу?

— Я не...

— Ты подготовил свое предложение? — продолжает Горби. — Давай потренируемся в этой области.

— О, да, давайте, — радостно восклицает Кэтрин, резко меняя амплуа, теперь, когда я оказался в центре внимания, и она может полностью увернуться от эмоциональных вопросов.

— У меня все в порядке, — говорю я немного отчаянно. — Я уже много раз прокручивал это предложение в голове.

Горби горестно качает головой.

— Не сработает. Когда произносишь вслух, получается по-другому.

— Правда? — огрызаюсь я, немного устав от Горби и его непрошеных советов, которые задевают те места, где я не хочу капаться. — Кто сказал? Опять доктор Фил?

— Не будь ворчуном, Том, — говорит Кэтрин. — И он прав. Ты же знаешь, я всегда репетирую свои заключительные речи вслух.

— Это другое. — Я смотрю на часы. Осталось три часа. И никакого пути к отступлению.

— Не совсем, — настаивает она. — Разве Лоло не заслуживает большего, чем какая-то никудышная, спонтанная болтовня?

Она не добавляет «как было со мной», но мне интересно, думает ли она об этом. Отчаянно надеюсь, что это не так. Надеюсь, что она понимает...

— Давай же, Том, — говорит Горби. — Представь, что нас здесь нет, и ты опускаешься на одно колено перед Лулу.

Ни Кэтрин, ни я его не поправляем.

Я закрываю глаза.

— Если я буду заниматься этой ерундой с репетицией предложения, я хочу получить кое-что взамен. Час молчания.

Горби отхлебывает свой напиток.

— Хм. Думаю, это возможно. Кэтрин?

— Конечно, я могу с этим справиться. — Она делает жестикулирующее движение рукой. — Приступай, Том. Делай предложение.

Не могу поверить, что думаю об этом, но перспектива молчания в конце слишком заманчива.

Я прочищаю горло.

— Ладно, Лоло. Мы встречаемся уже почти год. У нас были хорошие времена. Мы хорошо подходим друг другу...

Кэтрин притворяется, что засыпает.

— Боже правый, Том. Хочешь, чтобы она сказала «нет»?

Прежде чем успеваю ответить, в разговор вступает Горби. Кто бы сомневался?

— Это должно быть романтично, Том.

Я прижимаю большие пальцы к глазницам.

— Серьезно, Горби?

— Вот. — Он крутит ручку радиоприемника, пока не находит песню, которая ему нравится. — Это поможет. Настроит тебя на амурный лад.

Кэтрин кивает.

— Амурный лад, — повторяет она.

Баллада Глории Эстефан «Рождество твоими глазами» заполняет крошечную кабину. Я почти желаю, чтобы произошла еще одна автомобильная авария.

— Ну же, Том. Не стесняйся.

Я делаю глубокий вдох. Чем быстрее закончу с этим, тем быстрее получу свой час тишины.

— Ладно, Лоло. У моей семьи есть очень важная традиция в канун Рождества...

Кэтрин быстро опускает взгляд на свои руки, и я смотрю на нее.

— Эй, если это...

— Нет, нет. — Она поднимает глаза и снова улыбается. — Я в полном порядке. Чего не скажешь об этом предложении. Хочешь, чтобы я погуглила идеи предложений? Просто как запасной сценарий?

— Хорошая идея. Никогда не будь слишком гордым, чтобы просить о помощи, Том, — говорит Горби. — Кстати, о...

Он протягивает мне пакет «Доритос» с сыром, который я со вздохом открываю и отдаю ему обратно.

— Знаешь, — говорит Горби, хрустя чипсами. — Думаю, проблема в том, что ты просто разговариваешь с воздухом. А не с реальным человеком. Почему бы тебе не потренироваться на Кэтрин?

— Мы уже делали это однажды. И все закончилось не очень хорошо, — бормочу я.

— Нет, нет, он прав! — взволнованно говорит Кэтрин, дергая меня за мочку уха, пока я не поворачиваюсь к ней лицом.

Она распушивает волосы и хлопает ресницами.

— Вот. Представь, что я Лоло. Нет, нет, подожди... Могу поспорить, что мои сиськи больше, чем у нее.

Кэтрин пытается сплющить грудь ладонями.

— Хорошо, теперь вперед.

Глория допевает последние ноты своей песни, и радиостанция переключается на другую праздничную песню, и не на что-то безопасное и занудное вроде «Бабушку сбил северный олень», а на призрачные начальные ноты песни Дэна Фогельберга «Старое доброе время».

Проклятье. Горько-сладкая ностальгия этой песни всегда проникает в меня, и она делает именно то, что задумал Горби, перенося меня в другое русло, где есть только я и женщина, с которой я хочу провести остаток своей жизни.

Делаю глубокий вдох, и, хотя я не лгал, когда говорил, что десятки раз прокручивал в голове свое предложение Лоло, когда открываю рот, выходит нечто совершенно другое.

— Я не хотел влюбляться в тебя, — медленно говорю я, не сводя глаз с задних фар грузовика перед нами, которые выглядят размытыми сквозь мокрый снег, покрывающий лобовое стекло. — И точно не собирался продолжать любить тебя, — продолжаю я. — Но в последнее время понял... что лучшие вещи в жизни — не те, что ты планируешь. Все лучшее в жизни дается нелегко.

Я делаю глубокий вдох, а затем продолжаю.

— Самое лучшее — это то, за что ты держишься изо всех сил, и если настолько глуп, что отпускаешь это, то сражаешься, чтобы вернуть.

Я сглатываю, по-прежнему глядя прямо перед собой.

— У меня нет абсолютно никаких сомнений в том, что я буду совершать ошибки и что я тебя не заслуживаю. Но я также обещаю, что никогда не перестану пытаться заставить тебя улыбаться, сделать тебя счастливой. Обещаю, что никогда не сдамся. Если ты только дашь мне шанс.

Когда заканчиваю, то намеренно не смотрю на Кэтрин. Горби протягивает мускулистую руку и предлагает салфетку Кэтрин.

— Вот держи, милая.

— Спасибо, — говорит Кэтрин немного хрипловатым голосом, и я удивляюсь, когда она берет её и вытирает глаза.

— Так плохо, да? — поддразниваю я, стараясь, чтобы мой голос звучал непринужденно, и смотрю на нее.

— Ужасно. — Она громко сморкается. — Ужасно. Просто... полное дерьмо. Ей это не понравится.

Ей. Лоло. Точно.

Горби тоже сморкается, еще громче, чем Кэтрин.

— Очень хорошо, Том. Только одна маленькая поправка. Ты сказал «то сражаешься, чтобы вернуть». Раз уж ты тащишь задницу через всю страну, тебе следовало бы сказать: «то сражаешься, чтобы вернуться».

Я долго молчу, потом киваю.

— Точно. Конечно. Спасибо, Горби. Хорошая идея.

Верные своему обещанию, Кэтрин и Горби награждают мое фальшивое предложение тишиной, и следующая минута заполнена только песней Фогельберга о потерянной любви и снеге, превращающемся в дождь.

Кэтрин тянется ко мне и сжимает мою руку.

— Эй. Она скажет «да». Она будет идиоткой, если не согласится. И как только я верну свой телефон, Гарри позвонит. И мы оба вернемся на круги своя, все пойдет по плану. Да?

Я сжимаю ее руку в ответ.

— Да. — Я позабочусь об этом.

А потом я начинаю вынашивать новый план.

ГЛАВА 34

КЭТРИН

24 декабря, 13:30

Через несколько часов мы подъезжаем к дому детства Тома, где на заснеженной лужайке перед домом стоит весь клан Уолшей, неистово размахивая руками из-за надувных саней, которые, как я знаю, являются проклятием существования Боба и радостью Нэнси.

Я говорю себе не смотреть. Не обращать внимания. Но ничего не могу с собой поделать. Мой взгляд ищет блестящую белокурую головку в море темноволосых Уолшей.

Я не вижу ее. Пока не вижу. Но это ничуть не облегчает внезапную приливную волну боли, которая, кажется, поглощает меня из-за неизбежности встретиться лицом к лицу с женщиной, которую любит Том.

Не думаю, что смогу это сделать.

За последние двадцать четыре часа я пережила автомобильную аварию, сотрясение мозга, дюжину швов, еще одну аварию, брожение по снегу, грязный номер в мотеле, кражу всех вещей и двухчасовую сессию пения с веселым водителем грузовика.

Со всем этим я справилась.

Но это? Встреча с Лоло? Я не могу.

Но, конечно, я должна это сделать.

Грузовик — простите, Ребекка, — останавливается у скромного, ухоженного дома в пригороде. И Уолши, которым Том пару минут назад отправил смс с телефона Горби о нашем скором прибытии, подходят к грузовику, переговариваясь между собой.

Любимый сын — это, конечно, повод для радости. А вот его бывшая?

Я делаю глубокий вдох и тянусь к дверной ручке. Она заедает. Предзнаменование? Возможно. На мгновение трусиха во мне задумывается о том, чтобы умолять Горби отвезти меня прямо в аэропорт. Но искушение обнять бывших родственников еще сильнее, чем желание избежать Лоло.

И все же ручка не поддается.

— Горби, что за...

— Старушка Ребекка разыгрывает из себя скромницу, милая, — говорит Горби, откусывая последний кусочек от своего третьего бургера за последние часы. — Просто потяни медленно и слегка подтолкни ее плечом.

Том добавляет:

— Осторожно. Мы не хотим снова потревожить твою рану.

— А мне показалось, что с ней все в порядке, — радостно заявляет Горби. — Я хорошо рассмотрел ее, когда Том недавно проверял повязку.

— Замечательно. Рада, что ты все хорошо рассмотрел, — бормочу я, прислоняясь к двери по указанию Горби, как раз в тот момент, когда отец Тома открывает дверь, с другой стороны.

Я практически падаю на него, и Боб Уолш, ничуть не смущаясь, заключает меня в теплые объятия.

— Черт возьми, Кэти. Столько времени прошло. Как же приятно видеть тебя.

Долгое время я позволяю ему обнимать меня. Позволяю себе притвориться, что все по-другому. Что это все еще моя семья, что Том...

— Моя очередь, моя очередь, моя очередь, — говорит Нэнси, отталкивая мужа и заключая меня в свои теплые объятия. — Кэтрин, дорогая. Ну и денек у тебя был.

— А как же я? Мой денек? — добродушно говорит Том, обнимая своих брата и сестер.

Его мама отпускает меня и протягивает руку, чтобы ласково погладить его по щеке, ее глаза слезятся.

— У тебя тоже, Томми.

Боб кладет руку на плечо сына.

— Рад, что ты добрался, сынок.

— Спасибо, папа. — Том тянется к отцу и обнимает его, и у меня немного слезятся глаза, когда я вижу восхищенное удовольствие на лице Боба, прежде чем он обнимает сына в ответ.

— Сейчас, — говорит Боб, отстраняясь, прочищая горло и доставая бумажник. Он кивает в сторону грузовика. — Сколько мы должны этому прекрасному джентльмену за поездку?

Я улыбаюсь, услышав, что «джентльмен» относится к Горби, но затем меняю свои мысли, потому что если Горби не самый настоящий джентльмен, то я не знаю, кто он. Такой щедрый, добрый человек, который заставил меня переосмыслить... ну, вообще-то, все мои жизненные решения.

Чем я и занималась последние двадцать четыре часа.

— Я позабочусь об этом, — говорю я, принимая наличные, которые Боб щедро протягивает мне. — И я, конечно же, верну вам все до цента, как только разберусь с потерянным бумажником.

— Ты мне ничего не должна, — бросает мне вслед Боб.

Когда я возвращаюсь к грузовику, взгляд Тома встречается с моим, и, несмотря на то, что он широко улыбается своей семье, в его глазах читается противоречие, как и у меня, когда я чувствую, что мы действительно достигли конца этого путешествия.

Нашего путешествия.

И тут, позади себя, я слышу ее. Незнакомый женский голос, не принадлежащий ни маме, ни сестрам Тома.

— Том!

Его взгляд устремляется прочь от меня. В сторону Лоло.

— Извини, что меня не было здесь, чтобы поприветствовать тебя, — слышу я ее слова. Я общалась по FaceTime с братом, чтобы посмотреть рождественское выступление моей племянницы, и, о боже, я так рада, что ты здесь...

Я иду к грузовику, не дослушав до конца.

Осторожно, чтобы не испортить праздничное настроение разрывом швов, я забираюсь в кабину, где сидит Горби и со счастливой ухмылкой наблюдает за воссоединением Уолшей.

— Горби, — говорю я шокировано. — Ты плачешь?

— Ничего не могу с собой поделать. — Он вытирает глаза. — Мы с Бекки очень любим семью на Рождество.

Я оглядываюсь через плечо, радостно машу сестрам и брату Тома, которых мне еще предстоит как следует обнять, а потом заставляю себя посмотреть на нее.

Лоло...

Ну, не совсем то, что я ожидала. Она блондинка, но вместо того, чтобы быть крошечной, миниатюрной и гламурной, она кажется... очень настоящей. Очень милой, на самом деле. И нельзя отрицать, что ее улыбка, когда она взволнованно разговаривает с Томом, очень, очень настоящая.

Она любит его. Он любит ее. И я с удивлением понимаю, что...

Я счастлива за него.

И все же...

— Ты собираешься сказать ему? — спрашивает Горби.

Я оборачиваюсь и с удивлением обнаруживаю, что водитель грузовика изучает меня. Он все еще улыбается, но уже не так весело.

— Что? Кому?.. — Я вздыхаю, когда он просто бросает на меня взгляд, который говорит, что я лучше, чем дешевые отрицания. — Нет, Горби. Я не собираюсь ему ничего говорить.

Горби печально качает головой.

— Том заслуживает того, чтобы знать, дорогая.

— Он много чего заслуживает, — говорю я. Лучшего, чем я могу ему дать.

Я пытаюсь вручить Горби деньги, но он выглядит оскорбленным и отталкивает мою руку.

— Было весело провести несколько часов с вами, ребята. В приятной компании.

С запозданием я понимаю, что сегодня канун Рождества и что Горби проведет его в грузовике, один. Как бы ни были они близки, Ребекка не сможет спеть с ним «Детка, на улице холодно» так, как это могу сделать я.

— Горби, не думаю, что... — Я показываю большим пальцем в сторону дома Уолшей. — Они с удовольствием примут тебя. Здесь всегда есть место для еще одного.

Мне ли не знать.

— О, боже, я ценю это, — говорит Горби, заводя двигатель. — Но мне нужно спешить. Эм убьет меня, если я не буду дома к тому времени, когда дети проснутся и придут за подарками Санты.

Я моргаю.

— Эм? Дети?

— Моя жена. У нас три мальчика и маленькая девочка на подходе.

— Я... Ты не упоминал о них.

— Конечно, нет, дорогая. Ребекка ревнует. — Он подмигивает.

С улыбкой я качаю головой, а потом, поддавшись импульсу, тянусь и целую его в щеку.

— Ты — сокровище, Горби. Я не совсем уверена, что у тебя нет пары крыльев под твоей фланелью из химчистки.

— Я никогда не признаюсь, — говорит он, дружески сжимая меня, а затем отмахивается от меня рукой. — А теперь иди. Иди и будь со своей семьей.

— О. Они не моя семья, — говорю я, собираясь уходить.

Горби улыбается.

— А я-то думал, что ты умная девочка. Счастливого Рождества, Кэтрин.

Я спрыгиваю вниз и улыбаюсь ему.

— Счастливого Рождества, Горби.

Я захлопываю дверь и отступаю назад. Затем мы вместе с семьей Уолш машем на прощание веселому, с большим сердцем водителю грузовика.

— Вы уверены, что он не Санта? — говорит сестра Тома Мередит, подходя, чтобы обнять меня. Затем оглядывает меня. — Черт, как я рада тебя видеть. И позволь мне сказать. Ты выглядишь ужасно.

Я смеюсь и обнимаю ее.

— Я скучала по тебе.

— А я по тебе. Но давай мы найдем для тебя смену одежды? Ты вся в крови.

Я опускаю взгляд на белую блузку, которую надела сегодня утром на рассвете.

— Кетчуп, вообще-то. Опасности, связанные с поездками на грузовиках.

— Все равно. Я принесу тебе одежду. И еще, народ! — Она поворачивается, обращаясь к своей семье. — Мы можем, пожалуйста, перенести вечеринку в дом и убраться со снега.

— Да, пойдемте, — говорит Нэнси. — И ты, Кэтрин.

— Но я не могу остаться. Я должна...

Мама Тома делает вид, что не слышит этого, и я тяжело вздыхаю. Вырваться из любящих объятий Уолшей может оказаться сложнее, чем я себе представляла.

— Кэтрин. — Голос Тома раздается у меня за спиной.

Я вдыхаю и поворачиваюсь лицом к неизбежному, но намеренно фокусирую свое внимание на Лоло, а не на своем бывшем.

— Привет. Ты должно быть Лоло.

— Да. — Лоло улыбается и протягивает руку, которую я пожимаю. — Приятно наконец-то познакомиться с тобой.

Я сужаю глаза и бросаю на нее подозрительный взгляд.

— Приятно или?..

— Интересно? — смеясь, уточняет она.

— Лучше, — говорю я, и с удивлением замечаю, что улыбаюсь в ответ. Я была готова возненавидеть ее, но она кажется... идеальной. Для него.

— Мне так жаль слышать о твоем несчастном случае. Как не вовремя, — говорит Лоло. — Как ты себя чувствуешь?

— Хорошо! — говорю я таким высоким голосом, что краем глаза замечаю, как Том удивленно вздрагивает от непривычного тона.

— Очень хорошо! — бормочу я. — Головная боль прошла. Спина немного чешется в месте швов, но все хорошо. Просто отлично.

Том теперь выглядит совершенно встревоженным, но я старательно избегаю его взгляда.

Я же не врала. Моей голове действительно стало лучше. И спине тоже.

А вот сердце? Честно говоря, я все больше беспокоюсь, что никогда не смогу собрать его воедино.

ГЛАВА 35

КЭТРИН

24 декабря, 14:30

В доме Уолшей очень шумно и в обычные дни. В канун Рождества возбужденная болтовня почти оглушительна, и мне требуется минута, чтобы найти тихий уголок. С мобильным телефоном, одолженным у младшей сестры Тома, Кайлы, я ныряю в кабинет Боба в дальней части дома. Вряд ли мне удастся многое сделать в канун Рождества, но, по крайней мере, могу начать процесс аннулирования кредитных карт, заказа нового телефона и...

— О! — Я прижимаю руку к своему колотящемуся сердцу. — Боб. Вы напугали меня до смерти!

— Извини, — с улыбкой говорит отец Тома. — Не обращай на меня внимания. Здесь. В моем собственном кабинет.

Я вздрогнула.

— Точно. Я — незваный гость.

— Никогда, — говорит он, ласково похлопывая меня по плечу и направляясь к буфету. — Полагаю, мне не стоит предлагать тебе выпить, учитывая, что у тебя шишка на голове?

— Если вы этого не сделаете, я могу расплакаться, — отвечаю я, кладу телефон Кайлы на столик и устраиваюсь в одном из уютных кресел с откидной спинкой, которые я всегда любила.

Боб присоединяется ко мне, протягивает мне бокал и садится в кресло рядом со мной. Мы чокаемся бокалами, и я делаю глоток. Проходит несколько мгновений дружеского молчания, прежде чем он заговаривает.

— Итак, Нэнси убедила тебя не ехать в Бостон?

Я бросаю на него взгляд.

— Это же Нэнси. Разве у меня когда-нибудь был шанс?

Он ласково улыбается.

— Она ни за что не допустит, чтобы это случилось. Она позвонила Айрин, как только Том рассказал ей о твоем плане побега.

— План побега, — повторяю я, взбалтывая виски. — Красноречивый выбор слов.

— Да уж. — Он хитро ухмыляется.

— Я слишком устала, чтобы даже думать о поездке в Бостон, но... — Я вздыхаю и отставляю стакан в сторону. — Я не могу остаться здесь. Не сегодня. Наверняка все это знают.

Улыбка Боба тускнеет.

— Да, мы знаем. Но это не значит, что мы не можем надеяться. И, возможно, убедить тебя остаться. Хотя бы до ужина? Ты сможешь уйти задолго до...

Полуночное предложение.

— Я не могу так поступить с Томом. И Лоло. Это их день. Их Рождество, — говорю я. — Я и так уже достаточно навредила. Но при любых других обстоятельствах вы бы не смогли меня выгнать, — добавляю я. — Я скучаю по вам, ребята. Особенно по вам Боб. — Я протягиваю руку, чтобы сжать его ладонь. — Это время года всегда было тяжелым для меня, но вы... вы всегда заботились о том, чтобы сделать его немного легче для меня.

Боб переворачивает свою руку так, что она оказывается в моей руке, которую он сжимает в ответ.

— Я никогда не буду тем отцом, которого ты потеряла. Но было здорово немного попробовать.

Я смаргиваю слезы, но это трогательные, горько-сладкие слезы, которые, кажется, все чаще и чаще подкрадываются ко мне в последнее время.

Я смахиваю одну.

— Боже. Если бы люди в Нью-Йорке могли меня сейчас видеть. Гринч превращается в большого старого добряка.

— Ты всегда была добряком, — говорит Боб. — Только с твердой карамельной глазурью.

Я смеюсь.

— Самый лучший эвфемизм, который я когда-либо слышала.

Я делаю глоток своего напитка и закрываю глаза, откидывая голову на спинку кресла.

— Где Том? — спрашивает Боб. — На кухне со всеми остальными?

Я киваю, но не открываю глаза.

— Он наконец-то получил свой болоньезе.

— Лоло — вегетарианка. Она к нему не притронулась.

— Многие люди вегетарианцы, Боб, — говорю я мягко, как будто не провела большую часть вчерашнего дня в поисках того, что можно покритиковать в ней.

— Я знаю, — говорит он со вздохом. — И она, похоже, милая девушка.

В конце его фразы невысказанное «но», и я не обращаю на это внимания, хотя знаю, что он хочет, чтобы я это сделала. Кэтрин вчерашнего утра, возможно, была бы рада поразмышлять об идеальной девушке Тома.

Новая я просто хочу...

— Я хочу, чтобы Том был счастлив, — говорю я вслух.

— Твое рождественское желание, да? — спрашивает Боб.

Я смеюсь.

— Почему бы и нет.

— И ты думаешь, что твой уход сделает Тома счастливым?

— Ну, уж точно не бывшая жена, которая зависает рядом, пока он делает предложение Лоло, — шучу я.

— И все же он решил остаться в Нью-Йорке. Чтобы помочь тебе. Чтобы привезти тебя сюда на Рождество.

— Ну. Да. Потому что он стремится к святости. Вы же его знаете. Классический старший ребенок, всегда обязанный поступать согласно морали.

Вместо ответа Боб наклоняет бокал вперед-назад, наблюдая, как виски плавно переливается из стороны в сторону, приближаясь к краю, но не проливаясь.

— Знаешь, мы с Томом никогда особо не разговаривали. Не знаю почему. Наверное, потому что, когда он был маленьким, я еще много работал. Они с Нэнси гораздо ближе. Он привык все ей рассказывать, но когда дело доходило до меня...

Боб пожимает плечами. Прекращает взбалтывать, чтобы сделать глоток, и продолжает.

— Так что я привык наблюдать за Томом со стороны. Так я узнавал, о чем он думает. Чувствует. И поскольку я занимаюсь этим так долго и так хорошо научился читать его мысли, я стал замечать, что выражение его лица... иногда говорит о многом.

Я чувствую, что Боб собирается сказать мне что-то, с чем мои защитные стены в данный момент недостаточно прочны, чтобы справиться, поэтому поспешно пытаюсь уклониться, наклоняясь вперед и понижая голос до шутливого шепота.

— Боб, хотите сказать, что думаете, будто можете читать мысли своего сына?

Он фыркает.

— Конечно, нет.

Я откидываюсь назад, испытывая облегчение.

— Я пытаюсь сказать, что могу читать сердце своего сына, — совершенно серьезно продолжает Боб. — И я понял это сразу, как только он вышел из грузовика. Чего он хочет? Это не Лоло.

ГЛАВА 36

КЭТРИН

24 декабря, 15:00

Прежде чем успеваю уточнить у Боба, что именно он имеет в виду под своим сенсационным откровением, в дверь его кабинета врываются девочки Мередит, которые практически вибрируют от возможности показать «тете Кэти» свои рисунки Санты.

Рождественский дух и сентиментальность, должно быть, просачиваются из избытка рождественских украшений Уолшей, потому что у меня немного слезятся глаза от осознания того, что я все еще тетя Кэти.

Рационально я понимаю, что Клара, младшая, была совсем крохой, когда мы с Томом расстались, и, скорее всего, имеет лишь самые смутные воспоминания обо мне, но все же... тетя.

Кажется, мое сердце увеличилось на три размера. Потому что радость от того, что меня назвали членом семьи, пусть даже косвенно, почти так же сильна, как моя радость от слов Боба.

Слова, которые продолжают вертеться у меня в голове, даже когда я объявляю оба рисунка Санты моих племянниц одинаково искусными. Моих бывших племянниц. Не стоит забывать об этом.

И все же...

«Я понял это сразу, как только он вышел из грузовика. Чего он хочет? Это не Лоло».

— Пойдем, дедушка, — говорит София, протягивая руку Бобу. — Мама сказала, что перед ужином нужно посмотреть «Замечательную жизнь».

— Отлично, — говорит Боб, поднимаясь на ноги и беря внучку за руку, хотя она и покрыта чем-то похожим на глазурь. — Полагаю, я не могу проголосовать за «Рождественские каникулы»?

— О, конечно, можешь, — говорит София, утаскивая его из комнаты. — Но не думаю, что это поможет.

Боб поворачивается и встречает мой взгляд, приподняв брови.

— Думаешь? — произносит он.

— Ты тоже, тетя Кэти, — говорит Клара, пытаясь оторвать меня от стула. — Вся семья должна смотреть.

— О, знаешь что? — говорю я, позволяя ей вывести меня из комнаты. — Мне нужно быстро взять кое-что наверху. Я скоро спущусь.

Я начинаю задумываться, считается ли ложь детям в канун Рождества смертным грехом. И тут вспоминаю: Санта. Самая большая ложь из всех. Значит все в порядке.

Тем не менее, София бросает на меня подозрительный взгляд.

— Что ты хочешь взять?

Хм.

— Таблетки, — выпаливаю я. — Я вчера сильно ударилась. Мне нужно принять лекарство для головы.

Это, по крайней мере, похоже на правду, потому что от одной мысли о просмотре «Замечательной жизни» в той же комнате, где Том и Лоло обнимаются на диване, у меня начинает болеть голова.

«Я понял это сразу, как только он вышел из грузовика. Чего он хочет? Это не Лоло».

«Черт возьми, Боб», — думаю я, топая вверх по лестнице. — «Ты что, совсем меня не знаешь? Я не занимаюсь желаниями, мечтами и единорогами. Я не могу позволить, чтобы люди бегали вокруг, сея семена надежды, разрушая мою вполне нормальную жизнь...»

Очевидно, что лекарства, которые я получила в больнице остались в моем отсутствующем чемодане, но в общей ванной комнате в коридоре я нахожу в аптечке флакончик «Адвила». Вытряхиваю себе пару таблеток и запиваю небольшим количеством воды из-под крана.

Выпрямляюсь, тыльной стороной ладони вытирая рот, и замираю, увидев свое отражение в зеркале. Я выгляжу... по-другому.

В смысле, не хорошо. Это очевидно, учитывая, в общем, все.

Но почему-то я выгляжу... мягче. Может, и немного счастливее.

Я показываю на зеркало.

— Кэтрин, соберись. Мы не можем позволить себе быть мягкими сейчас. Пока не найдем способ выбраться из этой передряги. Это необязательно должно быть красиво. Мы сможем собрать осколки позже.

Зеркальная Кэтрин просто смотрит на меня в ответ, озадаченная, словно она на пару шагов опередила меня в путешествии по «Рождественской песне» и уже поела гуся с Крошкой Тимом.

Я издаю звук отвращения и выключаю свет, чтобы не встречаться с ней взглядом. Направляясь к лестнице, замедляю шаг, когда слышу голос Тома из его спальни, и вздрагиваю, ожидая, что за ним последует голос Лоло, но это не она. Это голос его мамы, и они оба говорят вполголоса.

Я замедляю шаг еще больше, пока не останавливаюсь у приоткрытой двери, не настолько близко, чтобы меня было видно, но достаточно, чтобы подслушать.

Не осуждайте меня.

— Спасибо, мам, — говорит Том.

— О, не стоит меня благодарить. Я просто достала его из сейфа. Это кольцо твое, Том. Для твоей жены. Я была удивлена, что ты вообще мне его отдал.

Кольцо! Мое кольцо.

Вот только оно уже не мое.

Желудок сжимается от ужасного осознания того, что он все-таки планирует сделать Лоло предложение сегодня вечером.

Том на мгновение замолкает, и я представляю, как он задумчиво вертит в руках коробочку с кольцом, хмурится.

— Мне показалось неправильным хранить его после развода, — наконец отвечает он.

— А сейчас правильно? Забрать его обратно?

На этот раз Том не колеблется.

— Да.

Мое дыхание вырывается с болью, когда крошечное семя надежды, посаженное Бобом, умирает медленной, мучительной смертью от подтверждения Тома.

Он сделает Лоло предложение в полночь. С моим кольцом.

Я закрываю глаза и вдыхаю так тихо, как только могу, стараясь сохранить равновесие.

«Видишь?», — говорю я той идиотской версии себя, которую видела в зеркале. — «Вот почему мы не должны быть мягкими!».

Делаю шаг назад, чтобы меня не поймали за подслушиванием, когда прямо у меня над ухом раздается тихое:

— Эй.

Я подпрыгиваю от неожиданности.

— Господи! — Я поворачиваюсь лицом к Кайле, младшей сестре Тома. — Боже правый, ты так тихо подкралась!

— Носки с дополнительной подкладкой. Те, что ты подарила мне в прошлом году! — Она выставляет ногу, чтобы продемонстрировать мне.

— Ш-ш-ш! — шиплю я на ее слишком громкий голос. — Я купила их для бега, а не для того, чтобы подкрадываться.

— Я не подкрадывалась! Это ты шпионишь за мамой и Томом.

— Я не...

— Что за сенсация? — шепчет она, наклоняясь к приоткрытой двери, за которой продолжают разговаривать Том и его мать. Из-за появления Кайлы я пропустила все, о чем они говорили, и очень этому рада. Вероятно, разговор был о дате свадьбы.

— Какой план? Убрать Лоло? — спрашивает она, глядя на меня через плечо.

— Что?!

— Ну, ты знаешь. — Кайла щурит глаза и проводит большим пальцем по горлу.

— Да, я знаю, что значит «убрать», Кей. Я думала, что она вам нравится.

Она пожимает плечами.

— Нравится. — Потом усмехается. — Но ты нам нравишься больше.

Прежде чем успеваю придумать ответ, голоса Тома и Нэнси становятся все ближе, приближаясь к двери. Кайла, благослови ее Господь, кладет руку мне на грудь и пихает меня назад, в соседнюю спальню, которую она раньше делила с Мередит, и я скрываюсь из виду.

— Кайла. — В голосе ее матери слышится осуждение. — Что ты делаешь, болтаясь возле спальни своего брата?

— Вспоминаю старые добрые времена, — щебечет Кайла. — Помнишь, когда мама с папой были на новогодней вечеринке, а ты должен был сидеть с нами, а вместо этого пригласил Джесс Вон, не закрыл дверь до конца, и я увидела...

— Хочешь сыграть в эту игру? — прерывает Том. — Как насчет того, чтобы рассказать маме о том времени после твоего школьного выпускного, когда...

— Перемирие! — громко заявляет Кайла. — Перемирие, перемирие, перемирие.

— Я так и думал, — говорит Том, его самодовольный голос старшего брата становится все более отдаленным по мере того, как они втроем спускаются по лестнице.

— О. Эй, Ло! — слышу я его слова. — У тебя есть минутка? Я подумал, что мы могли бы прогуляться перед ужином.

— Конечно, — говорит Лоло, ее голос становится ближе, когда она поднимается по лестнице. — Я как раз собиралась забрать свой телефон с зарядки. Возьму пальто и шапку и сейчас спущусь.

Я жду, пока не слышу, как Лоло собирает свои вещи, прежде чем выйти из своего укрытия и зайти в комнату Тома.

Она оборачивается.

— О! Привет, Кэтрин. Как дела?

— Вообще-то, — тихо говорю я, закрывая дверь в спальню. — У меня к тебе большая просьба... Но, думаю, это пойдет на пользу нам обоим.

— Почему? — спрашивает Лоло, когда я заканчиваю объяснять.

Я говорю ей правду, хотя и не могу сдержать улыбку.

— Том отложил свои желания и потребности в сторону, чтобы сделать то, что было лучше для меня. Пришло время отплатить ему тем же.

ГЛАВА 37

TOM

24 декабря, 16:50

Моя прогулка с Лоло прошла хорошо.

Невероятно хорошо, на самом деле.

Лучше, чем я мог себе представить.

Но мне предстоит еще один разговор, и я готовлюсь к тому, что он будет намного, намного сложнее.

Все еще в зимнем пальто и шапке, я вхожу в гостиную, где моя семья, по рождественской традиции, смотрит «Эту замечательную жизнь».

— Эй, — говорю я, не обращая внимания на сердитые взгляды, которые получаю за то, что прерываю просмотр фильма. — Кто-нибудь знает, где Кэтрин?

Кто-то качает головой. Кто-то пожимает плечами.

— Большое спасибо, — бормочу я, поднимаясь на верх, перепрыгивая через две ступеньки. — Кэтрин? — Я заглядываю в спальни, думая, что, возможно, ее беспокоит головная боль и она захотела прилечь.

Но ее нет ни в одной из них. И в ванных комнатах тоже.

Обеспокоенный, я прошу родных помочь мне с поисками, и, поверьте, это свидетельствует об их привязанности к Кэтрин, что они без колебаний бросили смотреть фильм, чтобы помочь.

Но дом моих родителей не такой уж и большой, и спустя всего десять минут все становится предельно ясно.

Кэтрин в доме нет.

Ошеломленный, я опускаюсь на родительский диван и сцепляю дрожащие руки за головой.

Двадцать четыре часа назад я никак не мог смириться с тем, что Кэтрин Тейт вернулась в мою жизнь.

А сейчас? Мое сердце не может представить себе жизнь без нее.

Только я не знаю, где ее искать. Даже не представляю, с чего начать поиски.

— Эй. — Мередит садится рядом со мной и поглаживает мое колено. — О чем ты думаешь?

Я медленно опускаю руки, смотрю на сестру и произношу фразу, которую никогда не думал, что скажу:

— Мне бы хотелось, чтобы у Кэтрин был ее телефон.

ГЛАВА 38

КЭТРИН

24 декабря, 23:40

— Эй, Джоуи. Там случайно нет розетки?

Бармен, и мой новый лучший друг за последние несколько часов, поднимает взгляд от полировки стакана.

— Могу предложить тебе кое-что получше. Прямо перед тобой, красавица.

— А! Удобно. Спасибо. — Я наклоняюсь, чтобы заглянуть под барную стойку, и, конечно, там оказывается розетка, которую какой-то гений додумался установить в баре в холле отеля.

Я вставляю вилку своего нового зарядного устройства для iPhone в розетку с мягким, удовлетворенным щелчком и испускаю небольшой вздох счастья от того, что я снова в сети и являюсь обладателем новенького телефона. И давайте на секунду похлопаем прошлогоднюю Кэтрин по спине за то, что она оформила кредитную карту Apple, которая позволила купить новый телефон, даже без кошелька.

Отель тоже неплох, хотя для этого мне понадобилась помощь... приготовьтесь...

Лоло Бауэр. (Что, вы думали, у нее нет фамилии? Ничего страшного, я тоже не знала).

Мне нужна была услуга всей жизни, и я попросила девушку моего бывшего мужа одолжить мне денег на отель. Она поступила еще лучше: забронировала мне номер за свои баллы и вызвала Uber, а также дала мне достаточно денег на... ну, скажем так, это не первый мой мартини.

Ее не пришлось долго уговаривать. Наши цели совпадали.

Я не хотела присутствовать при предложении руки и сердца. Она не хотела, чтобы я присутствовала при предложении руки и сердца. Все в выигрыше!

Ну, может быть, не Уолши. Я чувствую себя виноватой за то, что сбежала, но решила заехать к ним домой перед возвращением в Нью-Йорк, чтобы как следует попрощаться.

На этот раз навсегда.

Я люблю их. Пришло время отпустить их.

Я люблю его.

Пришло время отпустить его.

— Еще один перед закрытием, милая? — спрашивает Джоуи. — Мы сегодня закрываемся немного раньше. Канун Рождества и все такое.

— Конечно, конечно. — Я жду, что вот-вот подкрадется обычное раздражение по поводу этого дурацкого праздника, но, как ни странно, этого не происходит. На самом деле, даже в моем слегка меланхоличном настроении Рождество совсем не кажется глупым.

— Знаешь что, да, — говорю я. — Почему бы и нет. Как ты и сказал, сегодня Рождество, и мне нужно кое-что сделать на моем новом телефоне. Только вот пусть на этот раз это будет «Манхэттен».

— Понял, — говорит Джоуи, постукивая пальцем по барной стойке и доставая бурбон.

— Уверена, что тебе стоит пить? — спрашивает кто-то из-за спины.

У меня слегка кружится голова, и не из-за алкоголя. И не из-за сотрясения мозга тоже. А от дежавю.

Поворачиваюсь, в шоке смотрю на мужчину, который выдвигает барный стул рядом со мной и садится.

— Том?

— С твоим-то сотрясением мозга? — говорит он небрежно, как будто нет ничего странного в том, что он находится в лобби-баре заурядного отеля в канун Рождества, когда должен быть...

Я качаю головой, все больше убеждаясь, что у меня галлюцинации.

— Подожди. Это что, настоящая «Рождественская песнь»? Я Скрудж? Неужели все, что я пережила, было просто сном?

— Ты Скрудж, — подтверждает он, протягивая руку, чтобы съесть один из моих холодных картофелин фри. — Но нет. Все было не во сне.

— Тогда кто... что? Как ты меня нашел? Тебе снова кто-то позвонил? Как моему экстренному контакту?

— Нет. — Мужчина съедает еще одну картошку. — Потому что на этот раз ты не попала в аварию. — Он прекращает жевать. — Подожди. Или попала?

Я качаю головой, когда Джоуи ставит передо мной «Манхэттен». Том показывает на него.

— Я возьму такой же. Пожалуйста.

— Нет, — быстро говорю я. — Он не останется. Ты не останешься, — говорю я Тому.

Том смотрит на Джоуи, снова показывает на напиток и улыбается.

— Ладно, если ты остаешься, тогда мне нужны ответы, — говорю я, поворачиваясь на стуле так, чтобы оказаться лицом к нему.

— Конечно, — соглашается Том. Подозрительно быстро. — Что ты хотела узнать?

— Даже не знаю, с чего начать, — говорю я. — Как насчет того, где, черт возьми, Лоло? Разве ты не должен сейчас стоять на коленях?

Он проверяет свои часы.

— Почти. У меня в запасе есть несколько минут.

У меня открывается рот.

— И ты проведешь эти минуты... здесь?

— У сестры, — говорит Том.

Я хмурюсь на него.

— У тебя сотрясение мозга? Чьей сестры?

— Лоло. Ты спрашивала, где она. Она в Мэдисоне у своей сестры. Улетела в последнюю минуту.

— Я... — Я почесываю затылок. — Я в замешательстве.

— Заметно, — говорит он с улыбкой. — И это очень мило.

— Возьми свои слова обратно! — говорю я, оскорбленная.

— Не возьму. — Его улыбка становится шире.

Я чувствую... что-то. Смятение, смешанное с... надеждой?

И уверена, что не вынесу, если ошибусь. Не смогу вынести, если потеряю его во второй раз. В панике я протягиваю Тому свой телефон.

— Вот. Почему бы тебе не позвонить Лоло, и мы все уладим...

— Я не женюсь на Лоло, Кэтрин.

Все вокруг словно расплывается, хотя ни я не притронулась к своему бокалу, а Том к своему.

— Что ты... что...

— Мило, — снова бормочет он с улыбкой. — Мы с ней поговорили. Оказывается, Горби не единственный, кто заметил, что мы... как это... потрескиваем от энергии?

— Она бросила тебя, потому что мы потрескиваем? — спрашиваю я.

— Нет. Ну, типа того. Я бросил ее, потому что мы потрескиваем. Она бросила меня, потому что ей нужен кто-то, с кем можно было бы потрескивать, и она поняла, что я никогда не стану этим парнем.

— Вы бросили друг друга?

— Думаю, мы можем перестать использовать слово «бросили», но... да. В общем-то, да, — говорит он, пожимая плечами.

— Том, я...

— Хочешь знать, почему я не сделал тебе предложение в канун Рождества все эти годы назад? Почему отступил от семейной традиции, которая, как мне казалось, была так важна для меня?

Я качаю головой, и Том тянется к моей руке.

— Потому, что я не мог ждать, Кэтрин. Мы сидели там, ели китайскую еду, и я помню, как подумал, что никогда в жизни не буду так счастлив, как с тобой. И хотел, чтобы это чувство длилось вечно. Я сделал предложение, потому что не мог больше ждать ни минуты, чтобы сделать тебя своей.

Слезы текут по моим щекам, и я раздраженно вытираю их.

— Зачем ты это делаешь?

— Знаешь, как я наконец-то нашел тебя сегодня вечером? — спрашивает он, а затем наклоняется вперед. — Лоло.

— Предательница, — бормочу я, хотя уже догадалась. Она единственная, кто знал, где я.

— Но она сказала мне не сразу, — продолжает Том. — Заставила меня ждать, чтобы убедиться, что я приеду сюда до полуночи.

— Зачем...

Том ставит передо мной коробочку. С кольцом.

Мою коробочку с моим кольцом.

Том встает, поднимает меня на ноги и, опустившись на колено, берет меня за руки.

Счастье, подобного которому я никогда не испытывала, пронзает меня насквозь.

— Я не хотел влюбляться в тебя, — говорит Том, повторяя слова, сказанные им в грузовике Горби. — И уж точно не собирался продолжать любить тебя. Но в последнее время понял... что лучшие вещи в жизни — не те, которые ты планируешь. Все лучшее дается нелегко. Самое лучшее — это то, за что ты держишься изо всех сил, и если настолько глуп, что отпускаешь это, то сражаешься, чтобы вернуть. У меня нет никаких сомнений в том, что я буду совершать ошибки и что не заслуживаю тебя. Но я также обещаю, что никогда не перестану пытаться заставить тебя улыбаться, сделать тебя счастливой. Я обещаю, что никогда не сдамся. Если ты только дашь мне шанс.

Я смеюсь сквозь слезы.

— Горби будет в бешенстве. Ты опять забыл про «вернуться».

— Я ничего не забыл, — говорит Том, целуя мои костяшки пальцев. — То фальшивое предложение в грузовике. Оно было для тебя. Только для тебя. Конечно, ты это знаешь.

Я вынимаю свою руку из его руки и с удивлением понимаю, что она дрожит, когда достаю коробочку с кольцом и открываю ее. Я начинаю вытаскивать его, а потом встречаю его взгляд.

— Будь уверен, Том, — шепчу я. — Будь действительно уверен. Потому что я не могу потерять мужчину, которого люблю, во второй раз.

Том встает, затем прикладывает ладонь к уху и наклоняется ко мне.

— Повтори-ка?

Я смеюсь.

— Не буду.

— А что, если я скажу первым? Я люблю тебя, Кейтс.

— Я тоже тебя люблю, — шепчу я.

Том берет у меня коробочку и прижимается лбом к моему. Мы оба смотрим, как он надевает кольцо обратно на мой палец. Именно туда, где ему самое место.

Он поднимает руку и проверяет часы. Ухмыляется.

— Двенадцать ноль-одна. Вовремя.

— На этот раз у тебя все получилось, — слегка поддразниваю я.

— На этот раз мы все сделаем правильно, — поправляет он, снова наклоняя голову.

Мой телефон жужжит на барной стойке, и Том бросает на меня удивленный взгляд.

— Я должен был догадаться, что ты сразу же купишь новый телефон.

— Да, но это было важно, — говорю я, поднимая палец, чтобы объяснить. — Оказалось, что моя контактная информация на случай чрезвычайных ситуаций сильно устарела, и я хотела ее обновить...

— Не нужно, — говорит Том, обхватывая меня за талию. — Твой старый контакт здесь и никуда не денется.

Он снова опускает голову. И снова звонит мой телефон. Вместо того чтобы раздражаться, он улыбается.

— Ответь. Я могу подождать.

Опускаю взгляд на экран и вижу имя Гарри. Есть только одна причина, и только одна, по которой мой босс звонит мне в канун Рождества.

Я протягиваю руку и отправляю звонок на голосовую почту, а затем снова поворачиваюсь к Тому.

— Счастливого Рождества, — шепчу я.

— Счастливого Рождества, — шепчет он в ответ. А потом целует меня.

Сердце Гринча в Рождество увеличилось в три раза.

А мое? Я не знаю.

Оно принадлежит Тому.

И всегда принадлежало.

ЭПИЛОГ

Канун Рождества. Год спустя

— Это нечестно! — восклицает Клара слишком громким голосом шестилетнего ребенка, который умыкнул слишком много теста для рождественского печенья. — Почему бабушка может открыть подарок раньше, а все остальные должны ждать утра?

— Ш-ш-ш, — говорит Мередит, гладя рукой хвостик своей старшей дочери. — Ты слышала дядю Тома. Это подарок для всей семьи. Бабушка просто его откроет.

— Эм, — скептически произносит Кэтрин. — Подарок — не самое подходящее слово.

— Определенно нет, — соглашается Том, протягивая руку, чтобы поцеловать висок жены. — Скорее, потенциальная фурия?

— Вполне возможно, — говорит Кэтрин, пересаживаясь на диван в гостиной, чтобы освободить место для племянницы и прижаться к ней.

— Что такое фурия? — спрашивает София.

Том указывает на Кэтрин, которая отмахивается от него рукой.

— Это слово, обозначающее сильную женщину.

— Конечно, можно и так, — говорит Том и снова целует ее. На этот раз в губы.

София притворяется, что ее тошнит, но не покидает своего места между ними.

— Мам, что ты делаешь? Просто открой уже, — требует брат Тома.

Нэнси Уолш прижимает к груди полуоткрытый красный конверт, ее глаза уже покраснели и блестят.

— Я наслаждаюсь моментом.

— Ты еще даже не знаешь, что там.

— О, да, я знаю. Мама всегда знает. — Она вскрывает оставшуюся часть конверта и заглядывает внутрь, издавая счастливый визг. — Я так и знала.

— О, ради Бога, Нэнси, — нетерпеливо говорит обычно невозмутимый Боб, хватая конверт. — Пусть остальные...

Он переворачивает конверт, и вся семья Уолш смотрит на то, что из него вываливается.

— Что это? — спрашивает София, не впечатленная.

— Это снимок УЗИ, милая. У тети Кэти и дяди Тома будет ребенок, — восклицает Мередит, счастливо всхлипывая.

София сползает с дивана и возбужденно подпрыгивает перед ними.

— Кузина! Наконец-то. Мальчик или девочка?

— Девочка, — одновременно говорят Кэтрин и Том, а затем обмениваются счастливыми улыбками.

— Девочка! — Нэнси уже вовсю плачет. — У нас есть имя?

— Пока нет, — говорит Том, как раз в тот момент, когда Кэтрин отвечает: «Да».

— Есть? — спрашивает Том, слегка нахмурившись.

Кэтрин кладет руку на свой все еще плоский живот и смотрит на мужа.

— Да. Я думала о Горби.

Улыбка Тома сразу же становится одобрительной.

— Мне нравится. Но как второе имя.

Кэтрин хмурится, как всегда готовая к спору.

— Но...

— Я думал о Даниэль, — вставляет Том. — Даниэль Горби Уолш?

Кэтрин требуется мгновение, но, когда осознание приходит, она ошеломленно моргает.

— Даниэль. Ты хочешь назвать ее в честь моего отца?

— Хочу, — говорит он, притягивая ее ближе. — Надеюсь, что если назовем ее в честь дедушки, то у нее не останется выбора, кроме как взять пример с матери.

— Тебе должно повезти, — с улыбкой говорит Кэтрин, приникая своими губами к его губам. В последний момент она отстраняется и сужает глаза. — Ты имел в виду Даниэль Горби Тейт, верно?

Том улыбается ей в губы.

— Мы можем поспорить об этом позже?

Губы Кэтрин изгибаются в улыбке, и она целует его в ответ.

— Не могу дождаться.

Notes

[

←1

]

Dodger – прохиндей, изворотливый человек.

[

←2

]

The Rockettes — нью-йоркский женский танцевальный коллектив. Представления сочетают в себе традиции французского варьете и американского танцевального мюзикла и славятся особой синхронностью исполнения.

[

←3

]

Quiet Car — это специальный вагон во многих поездах Amtrak в США, в котором пассажиров просят соблюдать тишину и поддерживать «библиотечную атмосферу».

[

←4

]

Было — Blue Shell Motel, стало — Blue hell Mote.