Эмма

Глава 12

К обеду пригласили мистера Найтли – к тайному неудовольствию мистера Вудхауса, которому не хотелось ни с кем делить радость общения с Изабеллой в первый же день ее приезда. Однако дело решило свойственное Эмме чувство справедливости. Помимо рассуждений о том, что оба брата также имеют право рассчитывать на встречу, ее побудило послать приглашение мистеру Найтли воспоминание об их недавней размолвке.

Она надеялась, что теперь они смогут помириться. В самом деле пора положить конец ссоре. Впрочем, они ведь и не ссорились! Она, как ей казалось, обыкновенно бывала права, он же ни за что не соглашался признать свою неправоту. Ни один из них не хотел уступить другому, однако настало время притвориться, будто они никогда и не ссорились; она надеялась, что возобновлению былой дружбы поспособствует то, что, войдя в комнату, он увидит ее с племянницей – самой младшей, прехорошенькой малышкой восьми месяцев от роду. Это был ее первый визит в Хартфилд, и малышка радостно смеялась, когда тетка кружила ее по комнате. Уловка действительно помогла, и, хотя вошел мистер Найтли с видом весьма суровым и первые его вопросы грешили краткостью и отрывистостью, скоро он забылся и заговорил со всеми в своей обычной манере и с обычной для их прежней прекрасной дружбы бесцеремонностью взял девчушку из ее рук. Эмма поняла, что они снова друзья; она почувствовала огромное облегчение, а затем, в приливе веселья, видя, как он восхищается малышкой, заметила:

– До чего отрадно, что мы одинаково относимся к нашим общим племянникам и племянницам! Что касается взрослых мужчин и женщин, тут наши мнения иногда очень расходятся, но что касается этих детей, полагаю, мы никогда не повздорим.

– Если бы в оценке взрослых людей вы так же руководствовались зовом природы, как в общении с племянниками, и меньше находились бы под властью настроения и минутных прихотей в своих симпатиях и антипатиях, то мы с вами всегда придерживались бы сходного мнения.

– Значит, по-вашему, все наши разногласия происходят от того, что я не права?

– Да, – с улыбкой отвечал он, – и повод у меня весьма веский. Когда вы родились, мне было уже шестнадцать лет.

– Существенная разница в возрасте, – парировала она. – Несомненно, в ранний период моей жизни вы значительно превосходили меня во всем; но разве по прошествии двадцати одного года не стала я несколько ближе к вам по способности мыслить и выражать свои суждения?

– Да… существенно ближе!

– Но все же недостаточно близко для того, чтобы допустить возможность, что я бываю права, даже если мы расходимся в суждениях?

– Не забывайте, я все так же старше вас на шестнадцать лет – у меня больше жизненного опыта! А кроме того, я не являюсь хорошенькой молодой женщиной и испорченным ребенком. Полно, дорогая Эмма, давайте помиримся и больше не будем об этом говорить. Передай своей тетушке, маленькая Эмма, что ей следует подавать тебе лучший пример вместо того, чтобы вспоминать былые огорчения и обиды. Если даже она и не была не права прежде, то она не права сейчас.

– Вот уж верно, – воскликнула она, – совершенно верно! Малышка Эмма, становись лучше тетки! Будь бесконечно умнее и вполовину не так самонадеянна! Потерпите, мистер Найтли, мне осталось сказать всего несколько слов. Если принимать во внимание добрые намерения, то мы с вами оба – понимаете, оба – были правы! Кроме того, позвольте вам заметить, что до сих пор ни одно мое наблюдение или замечание не оказывалось ложным. Мне лишь хочется узнать, не слишком ли огорчен, не слишком ли опечален мистер Мартин?

– Хуже не бывает, – последовал его краткий и вполне недвусмысленный ответ.

– Ах! Я действительно очень сожалею… Ну же, пожмите мне руку!

Они пожали друг другу руки с большой сердечностью, после чего вошел Джон Найтли. Братья поздоровались сдержанно, как истинные англичане:

– Здравствуй, Джордж!

– Как поживаешь, Джон?

Однако их внешнее хладнокровие, почти граничащее с безразличием, скрывало истинную привязанность, ибо ради блага другого оба готовы были на все.

Вечер прошел в мирных разговорах; мистер Вудхаус отказался от карт, дабы без помех всласть наговориться со своей обожаемой Изабеллой, и маленькое общество вскоре естественным образом разделилось надвое: с одной стороны – мистер Вудхаус с дочерью, с другой – оба мистера Найтли. У членов двух кружков были настолько разные интересы, что они редко находили общую тему, а Эмме оставалось лишь сновать между ними, участвуя время от времени в их разговорах.

Братья беседовали о своих делах и заботах, но главным образом о делах и заботах старшего из них, более общительного по характеру. Он всегда и говорил больше. Будучи мировым судьей, он не упускал случая посоветоваться с Джоном по какому-либо пункту законодательства; на худой конец, он всегда мог припомнить какой-нибудь курьезный случай из своей практики. Так как он являлся хозяином фамильного поместья Донуэлл, при котором имелись обширные земельные владения, ему приходилось отчитываться о том, какой ожидается урожай на каждом поле, а также пересказывать все местные новости, которые не могли не представлять интереса для его брата, потому что в поместье прошла большая часть его жизни и он сохранил к отчему дому сильную привязанность. Необходимость сооружения водосточной канавы, починка изгороди, упавшее дерево, а также судьба каждого акра пшеницы, брюквы или яровых хлебов были Джону одинаково интересны, несмотря на внешнюю невозмутимость. Если же его словоохотливый брат изредка давал ему возможность вставить слово, в его расспросах слышалось живое участие.

Пока братья были так заняты беседой, мистер Вудхаус буквально купался в потоке счастливых сожалений и сладких опасений в разговоре с дочерью.

– Моя милая бедняжка Изабелла, – вздыхал он, нежно беря ее за руку и на некоторое время прерывая усердное шитье для кого-то из пятерых детей, – как долго, как невозможно долго тебя не было с нами! И как, должно быть, утомила тебя дорога! Дорогая моя, тебе необходимо рано лечь спать. Перед сном я рекомендовал бы тебе немного овсянки. Давай вместе съедим по мисочке каши. Эмма, милочка, полагаю, нам всем овсянка не повредит.

Эмма не разделяла батюшкиной уверенности, зная, что обоих Найтли, как и ее саму, ни за что не заставишь есть овсянку. Поэтому были поданы всего две порции каши. Еще немного пораспространявшись о пользе овсянки и поудивлявшись, почему все не едят ее каждый вечер, мистер Вудхаус продолжил с серьезным и задумчивым видом:

– Как некстати, дорогая моя, что осень ты провела в Саут-Энде, а не приехала к нам. Я никогда не разделял всеобщих восторгов по поводу целебности морского воздуха.

– Папенька, мистер Уингфилд настоятельно рекомендовал нам отправиться на море, иначе мы бы не поехали. Он рекомендовал морские купанья для всех детей, но особенно малышке Белле, из-за ее слабого горлышка. И морской воздух, и купанья.

– Ах, милая, но вот Перри очень сомневается, что море пойдет ей на пользу. Я же давно уже твердо убежден, хотя раньше и не говорил тебе об этом, что море вообще вряд ли идет на пользу кому бы то ни было. Однажды, помню, пребывание на море чуть меня не прикончило.

– Полно, полно! – вскричала Эмма, чувствуя, что разговор становится небезопасным. – Вынуждена просить вас не упоминать о море! Иначе во мне невольно просыпаются зависть и жалость к себе – ведь я никогда не видела моря! Так что, если позволите, тема Саут-Энда у нас под запретом. Милая Изабелла, кажется, ты до сих пор не спросила ничего о мистере Перри, а он никогда не забывает тебя.

– О, добрый мистер Перри! Как он поживает, сэр?

– Вполне пристойно, вполне пристойно… но не совсем. Бедняга страдает от разлития желчи, а времени позаботиться о себе у него нет… он говорит мне, что совершенно не успевает позаботиться о себе… как это ни печально… но его помощь требуется всей округе. Полагаю, нигде больше не отыщется аптекаря с такой обширной практикой. Да и такого умницу поискать!

– А как поживает миссис Перри? А его милые детки – растут? Я просто обожаю мистера Перри! Надеюсь, он скоро зайдет к нам повидаться. Как он будет рад увидеть моих малюток!

– Надеюсь, он будет у нас завтра, потому что мне самому надо задать ему пару вопросов… Меня волнует мое здоровье. Знаешь что, милая, когда он придет, пожалуйста, попроси его посмотреть горлышко малышки Беллы.

– О, мой дорогой сэр, ее горлышко настолько окрепло, что я почти и не вспоминаю о нем! Не знаю, что послужило причиной улучшения – морские ли купанья или превосходные припарки мистера Уингфилда, которые мы ставим ей с августа.

– Маловероятно, дорогая моя, чтобы это купанья так благотворно на нее подействовали… И если бы я знал, что тебе нужны припарки, я бы непременно поговорил с…

– Мне кажется, ты совсем забыла о миссис и мисс Бейтс, – вмешалась Эмма. – Ты ни словом о них не осведомилась!

– Ах, милые мои друзья! Как мне не стыдно! Но ты упоминаешь о них почти во всех своих письмах. Надеюсь, у них все хорошо? Добрая старушка миссис Бейтс – завтра непременно навещу ее и возьму с собой детей… Они всегда так радуются моим детям! А наша добрая мисс Бейтс! Поистине они достойнейшие люди! Как они поживают, сэр?

– Что ж, моя дорогая, неплохо, в общем неплохо. Около месяца назад бедняжка мисс Бейтс сильно простудилась.

– Какая жалость! Нынешней осенью простуды свирепствуют, как никогда. Мистер Уингфилд говорил мне, что давно не встречался с более тяжелыми и трудными случаями – с тех самых пор, как у нас была эпидемия инфлюэнцы.

– Да, дорогая, мы тоже настрадались изрядно, но не до такой степени, как вы, судя по твоим рассказам. Перри говорит, простуды всегда случаются частенько, однако в эту пору они обыкновенно протекают не так тяжело, как, к примеру, в ноябре. Теперешнее же время года Перри вовсе не считает болезнетворным.

– Да, я не слыхала от мистера Уингфилда, чтобы он называл это время года таким уж опасным, но…

– Ах! Бедное мое, дорогое дитя, правда в том, что лондонский воздух всегда тлетворен и пагубен для здоровья. В Лондоне все нездоровы, да там и невозможно быть здоровым. Какой ужас, что ты вынуждена там жить! Так далеко отсюда! И в таком нездоровом климате!

– Но, батюшка… там, где живем мы, климат нисколько не тлетворен. Та часть Лондона, в которой мы живем, сильно отличается от большинства прочих городских кварталов! Дорогой сэр, прошу вас, не смешивайте наш квартал с остальным Лондоном. В окрестностях Бранзуик-сквер все совершенно иначе, чем в других частях го рода. У нас столько воздуха! По-моему, я бы не смогла и не захотела жить ни в каком другом районе Лондона. Вряд ли другое место подошло бы для проживания моих детей. Но у нас, смею вас уверить, дышится легко! Мистер Уингфилд уверен, что Бранзуик-сквер и прилегающие кварталы – самый благоприятный район в городе в смысле климата.

– Ах, дорогая моя, все равно в Лондоне не то, что в Хартфилде. Согласен, ваша семья живет не в самом плохом месте, но, пробыв в Хартфилде всего неделю, вы все буквально преображаетесь! К вам возвращаются силы. А сейчас… с прискорбием вынужден отметить, что вы все выглядите не лучшим образом.

– Папенька, мне грустно слышать от вас подобные речи. Уверяю вас, лично я чувствую себя вполне сносно, если не считать легких приступов мигрени и сердцебиений, от которых я не в состоянии освободиться нигде. А если дети показались вам бледненькими перед тем, как их увели спать, то только из-за того, что они устали немного больше обычного – их утомил долгий путь, и, кроме того, они очень рады приезду к вам. Надеюсь, завтра вы найдете их более здоровыми и крепкими. Вот мистер Уингфилд был в крайнем удивлении. По его словам, он даже не предполагал, что отпускает нас из города в таком прекрасном состоянии. Ну а каково ваше мнение о том, как выглядит мой супруг? Надеюсь, про него нельзя сказать, будто у него больной вид. – С этими словами Изабелла послала мужу нежный взгляд.

– Выглядит он неважно, дорогая, мне не с чем тебя поздравить. По-моему, вид у мистера Джона Найтли далек от здорового.

– В чем дело, сэр? Вы обо мне? – воскликнул мистер Джон Найтли, заслышав собственное имя.

– Мне грустно признавать, любовь моя, но батюшке кажется, будто вы неважно выглядите… впрочем, виной вашего не совсем здорового вида, скорее всего, является усталость. Однако, как вам известно, я была бы куда спокойнее, если бы вы перед отъездом из Лондона навестили мистера Уингфилда.

– Милая моя Изабелла, – пылко вскричал ее супруг, – умоляю, пусть мой внешний вид вас не тревожит! Хватит и того, что вы без конца советуетесь с докторами по любому поводу и кутаете и нежите детей. Мне позвольте выглядеть так, как я считаю нужным.

– Простите, – поспешно вмешалась Эмма, – я не слишком поняла, что вы говорили вашему брату. Кажется, ваш друг мистер Грэм собирается пригласить управляющего в свое новое имение из Шотландии? Но справится ли он? Боюсь, в нас слишком сильно укоренились давние предубеждения против шотландцев…

И она так ловко перевела разговор на новую тему, что к тому времени, как вновь повернулась к отцу и сестре, Изабелла уже успокоилась и принялась задавать вопросы о Джейн Ферфакс. Несмотря на то, что Джейн Ферфакс в общем не была у Эммы в большом фаворе, в тот момент она была рада присоединить свой голос к хвалам в ее адрес.

– Какая она милочка, эта Джейн Ферфакс! – воскликнула миссис Джон Найтли. – Я так давно ее не видела, только изредка встречалась с нею в Лондоне, и то ненадолго. Как, должно быть, обрадуются ее добрая старушка бабушка и славная тетушка, когда она приедет к ним погостить! Я всегда очень жалела милую Эмму, потому что Джейн Ферфакс нечастая гостья в Хайбери, но теперь, когда дочь полковника Кэмпбелла вышла замуж, у полковника и его жены, как я подозреваю, и вовсе не достанет сил расстаться с ней. Какой чудесной подругой она была бы для Эммы!

Мистер Вудхаус был совершенно согласен с дочерью, но присовокупил:

– Наш маленький друг, мисс Харриет Смит, также прелестная в своем роде молодая особа. Ты, дорогая, непременно полюбишь Харриет. Эмме трудно было бы найти себе более подходящую подругу.

– Отрадно это слышать, но, насколько мне известно, лишь Джейн Ферфакс получила отменное образование и обладает превосходными душевными качествами. К тому же они с Эммой как раз одного возраста!

Живо обсудив Джейн Ферфакс, перешли на другие, столь же мирные темы. Вечер продолжался в обстановке такой же гармонии, однако не обошлось и без нового, хотя на сей раз незначительного, повода для волнения. Подали овсянку; разговор перешел на это целебное блюдо: овсянку расхваливали на все лады и воспевали ее полезность. Пришли к выводу о безусловной необходимости овсянки для всех и каждого. Затем последовало несколько гневных филиппик в адрес некоторых домов, где не умеют правильно сварить овсянку. К большому огорчению мистера Вудхауса, его старшая дочь на собственном опыте испытала следствие недостаточного уважения к овсянке: ее личная кухарка в Саут-Энде, молодая женщина, нанятая на время, никак не могла взять в толк, что от нее требуется, когда ее просили сварить добрую миску овсянки. Она так и не научилась варить кашу негустую, без комочков, но и не слишком жидкую. Сколько бы раз Изабелла ни изъявила желание поесть каши и ни заказала овсянку, блюдо ни разу не было сварено должным образом. Разговор все больше сползал в нежелательную сторону.

– Ах! – воскликнул мистер Вудхаус, качая головой и устремляя на Изабеллу взгляд, исполненный нежной заботы и тревоги. Эмма перевела для себя его восклицание так: «Ах! Конца не видно печальным последствиям твоей необдуманной поездки в Саут-Энд. Я просто не нахожу слов». Некоторое время она лелеяла надежду, что отец, не найдя слов, не будет продолжать и, погрустив втихомолку, снова вернется к наслаждению собственной безупречно сваренной овсянкой. Однако, поразмыслив несколько минут, мистер Вудхаус завел старую песню: – Я всегда буду жалеть о том, что ты осенью вместо приезда к нам отправилась на море.

– Но о чем тут жалеть, сэр? Уверяю вас, детям пребывание на море принесло много пользы.

– И более того, если уж тебе взбрело в голову непременно поехать на море, то надо было ехать куда угодно, только не в Саут-Энд. Саут-Энд – нездоровое место. Перри очень удивился, узнав, что вы все же остановились на Саут-Энде.

– Знаю, папенька, многие так считают, но на самом деле это заблуждение. Наше здоровье там не оставляло желать ничего лучшего, грязи не доставили нам ни малейшего неудобства. Кстати, мистер Уингфилд тоже полагает, что мнение о нездоровом климате этого места ошибочно. А я твердо знаю, что его суждениям можно доверять, ибо он хорошо разбирается в тамошнем климате. Чего далеко ходить, его собственный брат с семьей неоднократно бывал там.

– Дорогая, если уж вы собрались на море, вам следовало отправиться в Кромер. Однажды Перри провел там неделю и считает, что Кромер – лучший из морских курортов. Море там чудесное, уверяет он, а воздух чистейший. Из его рассказов я уяснил, что там без труда можно снять дом не на самом берегу, а примерно в четверти мили от моря – это очень удобно. Тебе надо было посоветоваться с Перри.

– Но, дорогой батюшка, ехать туда значительно дальше! Вы только представьте: путешествие длиною около ста миль вместо сорока.

– Ах, душенька, как говорит Перри, когда на кону здоровье, ничто другое не должно приниматься в расчет: и если уж собрался путешествовать, то какая разница, сколько проехать – сорок миль или сто. Конечно, лучше вообще не двигаться с места, лучше оставаться в Лондоне, чем ехать за сорок миль в место с еще худшим климатом. Вот точные слова Перри. Ему ваша поездка показалась весьма необдуманной.

Эмма напрасно пыталась остановить отца – мистер Вудхаус сел на своего любимого конька. Она ничуть не удивилась, когда в разговор вступил мистер Джон Найтли.

– Мистер Перри, – вмешался он раздраженным тоном, – лучше бы держал свое мнение при себе, пока его не спрашивают. Чего ради он лезет поучать меня? К чему мне его советы? Мне лучше знать, на какой курорт выезжать с семьей. Неужели он считает, будто я не в состоянии позаботиться о своих близких? У меня своя голова на плечах есть. Я не нуждаюсь ни в его указаниях, ни в его лекарствах! – Он обиженно замолчал, а чуть позже, несколько остыв, ехидно продолжил: – Если мистер Перри может указать мне, как с удобством отвезти жену и пятерых детей за сто тридцать миль при тех же расходах, что и в поездке на сорок миль, я охотно предпочту, подобно ему, Кромер Саут-Энду.

– Верно, верно! – с готовностью поддержал брата мистер Найтли. – Ты, Джон, как всегда, зришь в корень. Но вернемся к моим планам. Как тебе известно, я собираюсь продлить дорогу до Лангэма, сдвинув ее вправо, чтобы она не проходила через наши пастбища. Я не предвижу здесь никаких затруднений. Если бы мои планы угрожали удобству жителей Хайбери, я бы и не брался за дело, но вспомни, как дорога проходит сейчас… Однако ты лучше все себе представишь, если мы посмотрим на карту. Надеюсь завтра утром видеть тебя в аббатстве, тогда мы вместе изучим карты и ты сможешь высказать свое мнение.

Мистера Вудхауса изрядно взволновал такой резкий отзыв о его друге Перри, которому он хоть и бессознательно, но определенно приписывал многие собственные чувства и мысли. Однако нежное внимание и забота дочерей постепенно загладили неловкость, а готовность одного брата немедленно затушить тлеющий пожар и стремление второго брата держать себя в руках предотвратили новые вспышки.