ГЛАВА 2

Эмма заканчивала приготовления ко сну в своей просторной комнате при свете мерцающей свечи. Керосиновая лампа светила бы ярче, но мягкий свет горящего фитиля позволял ей чувствовать себя Джейн Эйр. Она легко могла вообразить, что мистер Рочестер находится в соседней комнате.

Тихо напевая, она взяла медный подсвечник и отправилась поглядеть на бедного страдальца в комнате для гостей.

Она знала, что не заснет, если сначала не посмотрит на него. Это ведь по-христиански.

Эмма шла осторожно, стараясь не капнуть воском на ковры, чтобы не навлечь на себя гнев Дейзи — поварихи и домоправительницы Хлои.

Выйдя из комнаты, она прислушалась, но ничего не услышала. Она открыла первую дверь прямо напротив своей комнаты и тихо прокралась в комнату для гостей.

На постели лежала неясная фигура, но Эмма не слышала дыхания, и это ее встревожило. Если верить Хлое, большинство мужчин громко храпят во сне.

Девушка все ближе и ближе подходила к кровати.

— Сэр, — прошептала она, боясь напугать бедного страдальца. — Сэр, вы не спите?

В ответ было молчание.

Эмма встала у постели. Она наклонилась, свеча давала слабый свет, так как не было луны — и случилось неслыханное. Пламя свечи коснулось марлевых повязок на груди мужчины, и они загорелись.

На миг Эмма была в таком ужасе, что не могла шевельнуться. К тому времени, когда она пришла в себя и поставила свечу, огонь уже разгорелся.

Мужчина проснулся с проклятием, и его крик вывел Эмму из прострации. Она стала руками сбивать пламя.

Невидимый незнакомец вскрикнул, а потом выдохнул:

— Ради Бога, пусть я лучше сгорю!

Эмма продолжала бить по бинтам, пока последний язычок пламени не погас, потом повернулась и зажгла керосиновую лампу своей свечой. При более ярком свете стало видно, что в постели лежит красивый мужчина лет тридцати, его руки и грудь покрыты обгорелыми повязками, ребра туго забинтованы полосками старой простыни.

Это был тот самый мужчина, с которым Эмма столкнулась у железнодорожных путей утром, и она почувствовала, как к горлу подкатил комок сладкого ужаса.

— Простите меня, — с трудом произнесла Эмма.

Мужчина не выглядел расположенным принимать ее извинения. Его зеленовато-карие глаза яростно горели, когда он подтянулся, чтобы сесть, и даже при свете лампы Эмма заметила, как он побледнел от боли.

— Я когда-то знал кое-кого, похожего на вас. Это был янки, охранник в лагере военнопленных.

Придерживая халатик, Эмма подтащила кресло, не обращая внимания на его безжалостное замечание.

— Боюсь, эти повязки придется заменить, — сказала она. — Так как доктор Ваверли обычно трезв только днем, я лучше сделаю это сама.

Он недоверчиво разглядывал ее.

Эмма вздохнула.

— Я извинилась, не так ли?

Он прищурился.

— Кто вы?

— Меня зовут Эмма Чалмерс, — ответила Эмма, кладя руки на колени. — Мы встречались сегодня утром. А кто вы?

Он провел рукой по потным, пыльным каштановым волосам.

— Стивен Фэрфакс.

— Как вы поживаете, мистер Фэрфакс?

— Черт, просто прекрасно. Я прихожу в это проклятое место, чтобы выпить и… это заканчивается тем, что я взлетаю на воздух к чертовой матери из-за какого-то пьяницы, отмечающего свой день рождения. Потом приходите вы и поджигаете меня…

— Ох, перестаньте ворчать, — нетерпеливо прервала его Эмма. — Вы не первый, кто пострадал когда-нибудь от взрыва. Сейчас я сниму повязки.

Фэрфакс сердито смотрел на нее и натянул почерневшие простыни до подбородка.

— Я лучше подожду, пока доктор не протрезвеет, если это вам все равно.

— Не все равно, — сказала Эмма твердым голосом, поднимаясь с кресла. — Я вернусь через пару минут.

С этими словами она взяла свечу и вышла из комнаты. Когда она вернулась, то несла несколько свежих простыней из бельевого шкафа, ножницы, марлю и настойку опиума, прописанную ей доктором при ежемесячных недомоганиях.

Не обращая внимания на непокорный взгляд Стивена, она поставила лекарство на прикроватный столик рядом с лампой и положила остальное у спинки кровати. Готовясь к запаху и виду запекшейся крови, которая могла оказаться под бинтами, девушка начала срезать повязки, — мистер Фэрфакс наблюдал за ней в настороженном молчании.

На груди у него было больше швов, чем на вышивке, которую Эмма делала в прошлом месяце, раны воспалились. Это было неудивительно, так как доктор не удосужился промыть их, прежде чем браться за иглу.

Сняв все бинты, кроме полотняных полос, опоясывающих его ребра, Эмма отступила от кровати.

— Вам придется вымыться губкой, прежде чем мы продолжим, мистер Фэрфакс. Это грозит инфекцией.

К ее удивлению, непокорный гость смотрел на нее по-другому — в его глазах появилось лукавство, а голос стал тише. Спокойнее.

— Сколько это будет стоить? Обтирание губкой, я имею в виду?

Эмма нахмурилась, не понимая.

— Стоить?

Фэрфакс улыбнулся ей, показывая великолепные зубы, которые Эмма запомнила с их утреннего столкновения. Он больше походил теперь на джентльмена, чем на бродягу.

— Вы понимаете.

У Эммы не было времени для споров.

— Простите, — сказала она, идя к двери, — боюсь, что не понимаю.

Она снова ушла из комнаты и вскоре вернулась с тазом горячей воды, мылом, мочалкой и полотенцем.

— Вы действительно причиняете много беспокойства, мистер Фэрфакс.

— Стивен, — поправил он.

Эмма в смущении посмотрела на него.

— Стивен.

— Можно мне называть вас Эмма?

— Нет, — ответила Эмма, чувствуя неловкость от его фамильярности. — Конечно, нет. Это было бы неприлично.

Он широко улыбнулся, словно она сказала что-то забавное.

— Неприлично? — повторил он и хмыкнул.

Эмма намылила мочалку и начала старательно мыть его. Конечно, она не собиралась касаться его нигде, кроме рук и груди.

— В кармане моей куртки есть деньги, — сказал он, когда Эмма смывала мыло.

— Хорошо, — без интереса откликнулась Эмма. — Вы захотите купить себе другую одежду. Я с радостью сделаю это для вас завтра по дороге домой из библиотеки.

Он посмотрел на нее — смеющиеся глаза на изнуренном лице.

— Давно вы работаете здесь?

Она выжала мочалку.

— Работаю здесь? Я здесь не работаю — я городской библиотекарь. Это мой дом.

На это Стивен хрипло рассмеялся:

— Вы библиотекарь? Это что-то новенькое.

Эмма разрезала простыню на бинты.

— Новое что?

— Послушайте, когда вы закончите с этими повязками, мне не помешало бы немного утешиться.

Она склонилась над ним, аккуратно перебинтовывая его левую руку.

— У нас внизу есть виски, но, может быть, вам оно не потребуется, потому что вы будете спать от опия. Хотите, я немного почитаю вам, или…

— Почитаете? Что это за место?

— Это дом, мистер Фэрфакс, — ответила Эмма, заканчивая одну руку и начиная бинтовать другую. К счастью, больших ожогов не было, хотя часть волос на груди опалило.

— Вы здесь живете, да?

— Конечно. Почему бы еще я бродила по дому в ночной сорочке и халате?

Он изобразил смущение.

— Почему же тогда вы подожгли невинного человека?

Эмма закончила последнюю повязку и осматривала повязку на ребрах. Она была местами опалена, но ей не хотелось ее трогать, так как она была тугой.

— Вы злопамятны, да, мистер Фэрфакс?

— Стивен.

— Хорошо, Стивен.

Она налила опиумной настойки в ложку и протянула ему.

— Вы не дурачите меня, а? — спросил он, послушно принимая лекарство и делая гримасу. — Что за дьявольщина происходит здесь, мисс Как-вас-там?

Эмма разозлилась. И это после того, что она сделала все возможное, чтобы загладить свою вину.

— Зачем мне шутить с вами? Он снова засмеялся.

— Вы действительно библиотекарь! — и засмеялся еще сильнее.

Эмма подумала, что он, наверное, немного сумасшедший. Возможно, он сбежал из сумасшедшего дома. Она отошла от него подальше.

Стивен Фэрфакс с видимым усилием прекратил смеяться.

— А как насчет той женщины, которая приходила раньше? Она кто, классная дама?

Наконец Эмма поняла, что подумал мистер Фэрфакс. Он, должно быть, видел Хлою в ее рабочей одежде. Она высокомерно выпрямилась в свои пять футов и шесть дюймов[2] и пристально посмотрела на него.

— Если бы вы не были ранены, — ровно произнесла она, — я бы дала вам пощечину.

Опиум начал действовать и мистер Фэрфакс широко зевнул.

— Вы уже поджигали меня, а потом пытались забить до смерти. Пощечина, возможно, будет просто облегчением.

Ярость Эммы отразилась в ее глазах.

— Не беспокойтесь, мистер Фэрфакс. В будущем вы будете в полной безопасности от меня.

— Это утешительно.

Эмма уже дошла до двери, но вспомнила и спросила:

— Вам нужен ночной горшок?

— Да, — коротко ответил Стивен.

Эмма прошла к кровати, достала фарфоровый ночной горшок с крышкой и не слишком нежно сунула ему в колени.

— Спокойной ночи, мистер Фэрфакс, — сказала она, задувая керосиновую лампу и выходя из комнаты.

Скрипя зубами от боли, Стивен поставил ночной горшок у кровати и откинулся на подушки.

«Эмма».

Он улыбнулся в темноте, понимая, каким дураком выставил себя. Из-за Хлои он решил, что оказался в публичном доме, и принял Эмму за свежий цветок в букете мадам. А она библиотекарь, и очень похоже, что ее еще не касалась рука мужчины.

Стивену это было приятно, хотя ему хотелось бы и нежного утешения, которое могла бы дать проститутка.

Он закрыл глаза и вспомнил, как она мыла его. Просто вспоминать — это возбудило его, и он раскинул ноги.

Дверь снова слегка приоткрылась.

— Мистер Фэрфакс?

Это был голос Эммы.

Он решил притвориться спящим, в надежде, что она подойдет к его постели, но потом раздумал. Он понял, что она была со свечой.

— Да?

— Я просто хотела узнать — вам больно?

— Да, — правдиво ответил он. Щелочка света из коридора расширилась.

— Опиум не помог?

Тронутый ее сочувствием, Стивен честно признался:

— Прошло мало времени, мисс Эмма.

Она вошла в комнату, на этот раз неся керосиновую лампу, и Стивен не мог не содрогнуться, когда подумал о том, что могла бы натворить эта лампа.

Но Эмма поставила ее на подставку рядом с другой и снова села в кресло. Он увидел, что в руке у нее книга.

— Простите меня, что я была так груба.

Стивен не мог не рассмеяться над серьезным выражением ее лица. Ее чопорность привлекала его, ему хотелось пробудить в ней необузданность, которую, по его мнению, она скрывала не только от людей, но и от себя.

— И меня простите за грубость, — ответил он с дружеской улыбкой.

— Я подумала, что, возможно, вам захочется, чтобы я вам почитала.

Он подавил улыбку.

— Вы добры ко мне, мисс Эмма. Что это у вас?

Ее простодушное лицо светилось при свете лампы, голос был теплым и хрипловатым. На один короткий миг Стивену захотелось, чтобы, главное, он не ошибся бы в ней.

— «Маленькие женщины», — с воодушевлением сказала она. — Это моя любимая книга, я перечитываю ее все время.

Стивен слышал про книгу, и, хотя у него никогда не возникало желание прочитать ее, он не смог этого сказать. Сейчас он заметил, что в Эмме была какая-то хрупкость, которую можно ранить или разрушить насмешкой.

— Почему вам так нравится эта книга? Она прикусила на минуту нижнюю губу.

— Наверное, потому что она о сестрах. Их было четыре — Мэг, Эми, Джо и Бет.

«Звучит очень волнующе», — подумал Стивен, но свой сарказм оставил при себе. Может, ему и наплевать на всех маленьких женщин, но ему очень хочется послушать голос Эммы.

Она открыла потрепанную книгу, слегка откашлялась и начала читать ему о четырех юных девушках.

— Я никогда не слышал, чтобы кто-то звал мать «мамми», — заметил Стивен, когда Эмма закончила первую главу и остановилась, чтобы высморкаться.

— Это довольно распространено на востоке, — оправдываясь, сказала она.

Вспомнив, что он звал свою собственную мать французским «маман», Стивен кивнул. Хотя он не признался бы в этом, но ему хотелось услышать следующую главу.

— У вас есть сестры? — спросила Эмма с расширенными и грустными глазами.

Стивену страстно захотелось утешить ее, но он не посмел. Тем более что раньше он практически назвал ее проституткой, хотя и по ошибке, и, несмотря на мытье, он считал, что от него пахнет, как от мула.

— Нет, — ответил он, — у меня есть брат.

Он не стал уточнять, потому что не хотел говорить о Маконе. Или о Нэте, Натаниеле, кузене, который приехал в Фэрхевен после гибели родителей и был таким маленьким, что Стивен едва знал его. Нэт родился уже после вступления Стивена в армию.

Эмма вздохнула, и на ее лице появилось тоскливое выражение. Она выглядела юной и беззащитной, в халатике, с толстой косой светло-рыжих волос, перекинутой через плечо на грудь. Стивен не понимал, как он мог принять ее, такую невинную, только что переступившую порог девичества, за кого-то другого.

Почему-то он понял, что она очень одинока, и это причиняло ему боль сильнее его ран.

— Я ценю, что вы вернулись подбодрить меня, мисс Эмма.

Она рассеянно улыбнулась, словно мыслями была где-то далеко, и поднялась с кресла.

— Я снова желаю вам спокойной ночи, — сказала она, а потом ушла и унесла с собой свет.

В своей комнате Эмма задула лампу, осторожно положила рядом книгу и забралась в кровать. Она собиралась подумать о Лили и Каролине, как делала всегда, когда читала «Маленьких женщин», но вместо этого ее мысли обратились к Стивену Фэрфаксу.

«Этот человек совсем не респектабелен», — сказала она себе, упрямо задирая подбородок и устраиваясь под простыней.

Мысли девушки вернулись к мытью, которое она устроила ему перед тем, как перебинтовать раны. Мускулы на его груди и руках были твердые и ровные, покрытые загаром.

Она натянула повыше простыню и подумала о Фултоне. Это было вполне пристойно, так как она проводила время в его обществе многие месяцы. Ей не стоило связываться с мытьем Стивена Фэрфакса.

Но она никогда не видела обнаженные руки Фултона и уж, конечно, его грудь, поэтому не могла сравнивать. Ее щеки вспыхнули в темноте, когда она мысленно раздевала своего нареченного.

Не надо было обладать развитым воображением, чтобы представить руки Фултона, белые и мягкие на ощупь, как у женщины.

С тихим стоном отчаяния Эмма повернулась на бок и укрылась с головой. Стивен Фэрфакс не более чем бродяга, возможно, разыскиваемый полицией, и мыть его совсем не дело леди.

Она вспоминала, как он улыбался. Озорной блеск в глазах человека, превозмогающего, должно быть, сильную боль. Мягкий, отчетливый выговор южанина — как будто слышишь, как теплый дождь барабанит по крыше летнего домика.

Эмма глубоко вздохнула, сердясь на собственную глупость, потом отбросила простыни и, встав с постели, села у окна, выходящего на озеро.

В лунном свете вода может быть сказочно хороша, но сегодня это была только большая дрожащая тень, не приносящая успокоения.

Прижавшись лбом к стеклу, Эмма снова вздохнула. Что в этом Стивене Фэрфаксе так сильно волнует ее?

Первым делом утром Эмма оделась, расчесала и заплела волосы и заглянула к Стивену.

Он широко улыбнулся ей, и, хотя он давно нуждался в бритье, а волосы были взъерошены, сердце Эммы дрогнуло.

— Я могла бы принести вам завтрак, если хотите, — сказала она, чувствуя себя необычайно стеснительно.

Стивен покачал головой и пробежал по ней взглядом, под которым она вспыхнула.

— Спасибо, но я никогда не ем до полудня.

— Кофе? — предложила Эмма, не желая уходить и понимая, что у нее нет оснований задерживаться.

— Вы очень добры, — сказал он, и Эмма приняла его ответ за согласие. Она поспешила вниз и, не обращая внимания на Дейзи, налила чашку горячего кофе.

Когда она вернулась, Стивен снова уснул.

Эмма возвратилась на кухню. Дейзи была еще там, виртуозно выпекая лепешки на сковороде. Крупная чернокожая женщина с сильным характером, Дейзи знала, как управлять домом, больше чем Хлоя и Эмма вместе взятые.

— Не знаю, почему Хлоя захотела принести этого незнакомца в свой дом, — ворчала женщина, не отрываясь от сковороды. — Мне он совсем не нравится, скажу я вам.

Солнце через окна заливало дом, блестело на царственной синеве озера.

— Не бранись, Дейзи, — добродушно укорила ее Эмма, наливая себе кофе из фарфорового кофейника, стоявшего на середине стола. — Такой прекрасный день.

— Я буду браниться, если захочу, — пробормотала Дейзи, со стуком ставя тарелку с лепешками на стол. — Мне кажется, что никакому распрекрасному бродяге не следует подавать в постель.

Эмма улыбнулась:

— Он ведь прикован к постели.

— Ну, это не моя вина, — подчеркнула Дейзи, тяжело возвращаясь к плите.

Эмма взяла лепешку — было выше ее понимания, почему Дейзи всегда готовят на целую армию, — и намазала ее маслом.

— Ты приведешь банкира к ужину? — спросила Дейзи.

Эмма улыбнулась.

— Не думаю, Дейзи. Фултон обычно не любит приходить в будни. Он говорит, что это мешает ему сосредоточиться на работе на следующий день.

— Я помешаю ему сосредоточиться, — бормотала Дейзи скорее себе, чем Эмме, — трахну его сковородой по голове…

Эмма чуть не подавилась лепешкой.

— Честно, Дейзи, — проговорила она, сдерживая улыбку, — никто бы не подумал, что ты добрая христианка, судя по твоим словам. Что сказал бы преподобный Гесс, если бы послушал тебя?

— Думаю, он бы сказал, что я старая леди и меня надо оставить в покое.

— Мистер Фэрфакс спит и не хочет завтракать. Ты могла бы заглянуть к нему попозже.

— Я загляну к нему, — сказала Дейзи, — дам ему хорошенько палкой от щетки, вот что.

Эмму ничуть не беспокоили эти разговоры, потому что она знала, что, несмотря на ворчание и брюзжание, Дейзи Путнам была нежной, как новорожденный олененок.

— Хорошо, ты ударишь его за меня, — сказала Эмма, относя посуду в таз.

Дейзи ответила веселым громким смехом, и Эмма поспешила из дома через парадную дверь.

В воздухе чувствовалась весна. Эмма шла быстрым шагом по кленовой аллее в центр города. Дом Хлои с его многочисленными комнатами, верандой и просторным двором был одним из красивейших в городе. За исключением ранчо Большого Джона Ленагана и особняка Уитни, это был самый красивый дом в штате.

Накрахмаленная юбка синего сатинового платья Эммы шуршала при ходьбе. Сегодня она уложила косу короной на затылке, вместо того чтобы оставить ее свисать, как обычно. Воротник платья она заколола изящной камеей, подаренной ей Хлоей на Рождество. Время от времени девушка трогала и пощипывала щеки, чтобы вызвать на них румянец.

Проходя мимо салуна «Желтое чрево», она поразилась. Передняя стена все еще лежала посередине улицы, хотя мужчины с молотками и пилами разбирали ее на части, а внутри пианино и стойка представляли собой покрытые копотью карикатуры на свой прежний облик. Огонь опалил стойку, а картина обнаженной женщины, так ненавидимая пресвитерианами, лишилась большей части, так что теперь была видна только голова леди. Судьба благоволила к пресвитерианам.

Эмма перешла на другую сторону и пошла бы к библиотеке, если бы из салуна «Звездная пыль» не вышла Келли Виско в коротком розовом атласном платье, черных ажурных чулках я боа из голубых перьев.

— Привет, мисс Эмма, — сказала она. Посмотрев вокруг и убедившись, что никто не видит, она достала роман, который брала позавчера. — Не могли бы вы дать мне еще такую же книгу? — спросила она шепотом.

Эмма улыбнулась.

— Не понимаю, почему вы считаете, что это надо скрывать, Келли. Нет ничего плохого в том, что вы любите читать.

Келли пожала узкими плечами. Под правым глазом она прилепила мушку, желтые волосы крупными локонами обрамляли лицо.

— Другие девушки могли бы подумать, что у меня много свободного времени или еще что-нибудь, — ответила она, покачав головой.

— Ну, ладно, — ответила Эмма таким же заговорщическим шепотом, — выходите, когда увидите меня по дороге домой на ленч. Я захвачу для вас книгу.

Келли широко улыбнулась. Невозможно было определить ее возраст из-за краски на лице, но Эмма дала бы ей около сорока.

— Спасибо, мисс Эмма.

Эмма поспешно отперла библиотеку и вошла внутрь. Она не пробыла там и пяти минут, когда появился Фултон, одетый для банка и играя цепочкой от часов. Когда Фултон так делал, это всегда было плохим знаком.

— Я слышал, Хлоя приютила у себя в доме мужчину, — чопорно произнес он. — Ну, Эмма, ты знаешь, я не возражаю против Большого Джона Ленагана, который останавливается в доме время от времени, но всему есть мера…

— Это не твой дом, Фултон, — спокойно вставила Эмма.

Фултон был так поражен этим высказыванием, что покраснел до ушей.

— Мне не все равно при мысли, что моя невеста спит под одной крышей с тем, кто опускается до выпивки в «Желтом чреве».

Эмма пошла к двери и стала собирать возвращенные книги. Скрывая улыбку, она мягко напомнила:

— Я не твоя невеста, Фултон.

— Кто он? Как его зовут?

Какое-то внутреннее чувство заставило Эмму скрыть имя Стивена.

— Просто бродяга, — сказала она, неся книги к своему столу и начиная их разбирать. — Он скоро уедет.

— Надеюсь.

Эмма переменила тему.

— Дейзи хотела узнать, планируешь ли ты сегодня ужинать у нас?

— Ты же знаешь, обычно я не выхожу по вторникам.

Эмма вздохнула, глядя в пустоту. Он выходил в понедельник, но ей не хотелось напоминать ему об этом.

— Да, — сказала она, вспоминая мужчину, которого вчера мыла и которому читала. Интересно, если он проснулся, пьет ли кофе, оставленный Эммой, хотя тот уже остыл, или ругается, чтобы ему вернули его сорок пятый.

— Чему ты улыбаешься? — спросил Фултон. Эмма продолжала разбирать книги.

— Ничему, — ответила она, — просто так.