Глава 26

— Лия, нам пора… — в комнату заглянула Марида.

— Да, конечно… — я отошла от окна, в которое смотрела, будто старалась увидеть там нечто новое, не замеченное за эти дни. — Конечно, я готова…

— Тогда давай поторапливайся — нас ждут!

— Ничего, без меня не начнут…

— Волнуешься?

— Есть немного…

— Не беспокойся: в этот раз все будет хорошо!

— Очень бы хотелось на это надеяться…

— Лия, выкинь из головы все сомнения! Не понимаю причины твоих страхов! То есть, конечно, по большому счету я могу тебя понять… Но не стоит опускать руки! Сказано же было: в прошлый раз произошла ошибка из-за неверного состава отвара! Досадно, конечно, но больше такого не повториться!

— Разумеется…

— Ну-ну, не надо так уныло… — Марида говорила преувеличенно бодрым голосом. — Вот увидишь: пройдет совсем немного времени — и твое настроение станет совсем иным!

— Кто бы сомневался…

В коридоре меня ждал Кисс. За эти дни, прошедшие после смерти графа Эдварда Д'Диаманте, Кисс заметно осунулся, побледнел и утратил часть своего обычного нагловатого жизнелюбия. Смерть отца он переживал очень тяжело — я, честно говоря, даже не ожидала от него столь неподдельного горя, всегда считала, что Кисс куда более закален жизненными передрягами и тяготами, и куда более неприязненно относится к отцу. Как выяснилось, я здорово ошибалась: несмотря ни на что, Кисс в глубине души по-прежнему едва ли не боготворил отца, и жестокая смерть обожаемого графа потрясла его настолько, что он все еще никак не может придти в себя… Бедный парень! Хотя и у меня на душе сейчас немногим лучше, чем у него. Проше говоря — паршиво у обоих, причем каждому из нас так тяжело, что хуже, кажется, уже некуда.

Подошла к нему, и, не говоря ни слова, обняла, уткнувшись лицом в его плечо, и он в ответ сжал меня в своих объятиях… Зареветь бы сейчас в полный голос, но нельзя — Киссу и без того тяжело, не хватало еще орошать парня своими горючими слезами! Да этого и не надо: достаточно просто стоять вот так, и понимать, что часть твоей боли и тяжести, камнем давящей на сердце, кто-то из находящихся рядом может взять на себя, отвести в сторону… Пусть и у другого на душе одна тоска и уныние, но вдвоем все же легче переносить удары судьбы, и уж тем более такие… Когда подле тебя находится родной по духу человек, и ты вот так чувствуешь тепло его тела, дышишь запахом его волос, то тебе становиться все же как-то немного посветлей на душе, и хочется верить — рано или поздно, но все плохое в твоей жизни останется позади…

Не знаю, сколько времени мы так простояли, но голос Мариды вернул нас к действительности:

— Ребятки мои хорошие, нам надо идти… Я вас понимаю, но не стоит заставлять людей ждать.

— Да, конечно… — Кисс первым отпрянул в сторону, и взял меня за руку. — Пойдем. Пора…

Пока карета ехала по улицам Нарджаля, мы молчали — говорить особо не хотелось. В этот раз даже Кисс изменил своей привычке всюду ездить верхом на коне — сейчас он сидел в карете рядом со мной, и все так же держал меня за руку. Марида, сидя напротив, не говорила ничего, да слова сейчас и не нужны, все кажутся глупыми и произнесенными не к месту…

Дело в том, что через несколько дней после того скандала, что произошел на празднике в королевском дворце, в Харнлонгр из Славии был доставлен, наконец, свиток с текстом снятия с человека заклятия эценбата. В прилагаемом к свитку письме было сказано, что в Славии этот обряд, так сказать, был уже опробован на практике, и дал прекрасные результаты: четверо людей, много лет назад подвергнутые эценбату, полностью освободились как от него, так и от его последствий. По общему мнению, в одном из тех свитков, которые мы нашли в пещере давно погибшего колдуна — в нем было описание того самого обряда, с помощью которого колдуны по сей день снимают эценбат в Храме Двух Змей. Если это действительно так, тогда мне стоит благодарить всех Светлых богов за то, что в Нерге я все же не рискнула сунуться в тот храм…

Получив послание, священники в Харнлонгре тоже решили проверить обряд в действии, тем более что в здешних местах эрбаты появлялись куда чаще, стремясь уйти из своих стран за Переход, наивно полагая, что в далеких северных странах им легко удастся спрятаться. Оттого-то в здешних тюрьмах этих бедолаг оказывалось куда больше, чем в той же Славии. Да и баттов в Харнлонгре тоже хватало — все же здесь, в отличие от северных стран, приезжим было не запрещено появляться со слугами — баттами.

В общем, за несколько дней обряду снятия эценбата были подвергнуты чуть ли не три десятка человек, и положительный результат был достигнут со всеми, кого привозили для испытания, а кто-то приходил и сам. Каждый из них после проведения того обряда становился обычным человеком, стряхивая с себя, словно шелуху, последствия того, что с ними было сотворено много лет назад. Говорят, эти везунчики долго не могли поверить в произошедшее, и до сих пор без остановки благословляют за этот великий и неожиданный дар Небеса и короля Харнлонгра.

Слух о том, что в столице с людей снимают последствия эценбата, за короткий срок успел широко разнестись по городам и странам, и сейчас в этот маленький храм со всех сторон начинали стекаться люди из числа тех, кого еще в детстве превратили в рабов, и оставили жизнь без будущего. И вот у них появилась надежда… Плату за снятие брали совсем небольшую, но народ уже стал подтягиваться в столицу, к волшебному храму. Если так дело пойдет и дальше, то вскоре здешним священникам придется переходить в иной храм, побольше, да и умению снимать последствия эценбата обучать дополнительных храмовников — двое имеющихся никак не справятся с растущей волной людей, желающих снять с себя последствия когда-то наеденного колдовства.

Правда, пришло несколько раздраженных писем из Нерга, где в весьма жесткой форме был задан вопрос: по какому праву Харнлонгр использует научные разработки ученых Нерга по снятию эценбата? Дескать, на подобное вы не имеете никакого права! Немедленно прекращайте свои публичные опыты, затрагивающие финансовые интересы Нерга, а не то мы вынуждены будем предпринять иные меры по защите наших прав!..

Ну, с этим разобрались быстро: в ответных письмах со всей возможной любезностью было сказано, что исследования эценбата уже давненько ведутся в самых разных странах, и то, что ученые в разных странах подходят к таким же результатам, что ранее были достигнуты в Нерге — в этом нет ничего удивительного! Подобные случаи в науке не так уж и редки. Если желаете, можно обменяться полученными результатами исследований… Ответа не последовало, да и что тут можно сказать?!

Раз все складывалось так хорошо, то вскоре пришла и моя очередь. В небольшой храм, что был отдан священникам для проведения этих обрядов, я даже не шла, а летела, и в голове крутилось только одно: наконец-то, наконец-то, наконец… Кажется, то же чувство радостной приподнятости испытывали и Марида, и Вен, и даже Кисс, который пытался выглядеть бодрым и веселым. Все друзья в тот день были со мной, и все, как один, были твердо уверены — вскоре с меня будет будут сняты последствия ритуала эценбата. Не сомневалась в этом и я. Ну, почти не сомневалась — все же в глубине души таились опасения, да и Койен помалкивал…

Храм, стоящий чуть в отдалении от главной площади Нарджаля, тогда показался мне самым лучшим зданием на свете. Легкий полумрак внутри, приятная прохлада, запах каких-то незнакомых трав…

В полукруглом зале, где свет лился из полукруглых окон, расположенных в крыше, я села, вернее, почти легла в низкое кресло. Рядом стояла Марида — ну прямо как заботливая бабушка, следящая за тем, как бы кто не обидел ее бедную внученьку… Мужчины остались ждать за дверями, тем более что все они были уверены в благополучном исходе дела. В этом же не сомневалась и Марида. Только вот на душе отчего-то было тревожно, но я относила это на обычное чувство страха перед изменениями в жизни: восемнадцать лет своей жизни прожить под последствиями ритуала эценбат — и вдруг снова стать обычным человеком…

Ко мне подошли два священника, и у каждого в руках была чаша с каким-то отваром.

— Пей…

Отвар в первой чашке был горьковатым, причем на мой вкус даже слишком горьким и вяжущим, и от него у меня настолько сильно перехватило дыхание, что стало тяжело дышать, зато отвар во второй чашке можно было пить много легче, хотя и там не было ничего хорошего — от темноватой жидкости тянуло чем-то вроде запаха перепревшего сена, да и вкус второй отвар очень напоминал это самое прошлогоднее сено, сунутое в воду и долго там пролежавшее. Зато сразу пропали спазмы в горле, чуть кругом пошла голова, и, как мне показалось, больше не тянуло застарелым духом старого сена — наоборот, запахло чем-то свежим, похожим на то, что носится в воздухе после летнего дождя… А потом меня и вовсе охватила непонятная истома, и я уже была не в состоянии не то что пошевелиться, а даже открыть глаза. Казалось, легкий воздушный поток уносит меня куда-то вдаль, и невнятные голоса людей доносились до меня примерно так же, как если бы у меня на ушах лежал толстый слой ваты…

Я понимала: священники читают какие-то заговоры, куда больше похожие на резковатые песни, но не могла разобрать ни слова, и, говоря откровенно, я не хотела и вслушиваться в доносящиеся до меня слова. Постепенно я перестала различать даже голоса священников, которые слились для меня в один непонятный звук.

Воздушный Меня будто подхватил воздушный поток, который создавали именно эти непонятные звуки голосов, и сила у этого потока была более чем ощутимая, и так что сопротивляться ему не было никакой возможности… Все это слилось во что-то похожее на ту легкую волну, которая несет, но не топит, и ты все время ждешь, на какой же прекрасный берег она вынесет тебя…

Не могу сказать, сколько времени я находилась в этой светлой волне, только вот в какой-то момент поняла, что больше не парю в воздухе, а стою в начале длинного темного коридора, по обоим сторонам которого находится много закрытых дверей. И еще мне было понятно: надо идти вперед, но не просто идти, а еще и открывать все двери на том пути. Шаг вперед, потом другой, третий… Толкнула рукой первую же дверь, встреченную на своем пути. Она открылась на удивление легко, и в нее сразу же хлынул солнечный свет, разгоняя тьму и страх. Еще вперед несколько шагов — и я вновь толкаю очередную запертую дверь, и снова льющийся из нее солнечный свет разгоняет темноту…

Так я и шла все дальше и дальше по этому темному коридору, распахивая каждую дверь, встречающуюся на своем пути, и оставляя за собой радующий душу солнечный свет. И с каждым шагом мне становилось все легче и легче, будто я стряхивала со своих плеч неимоверную тяжесть, долгие годы лежащую на них тяжелым грузом. И еще я понимала: мне надо дойти до конца коридора, и выйти из него — вот тогда все будет хорошо…

Не знаю, сколько времени я шла по тому коридору, и не скажу точно сколько дверей открыла — думаю, немало… Но вот и конец коридора — там тоже находится дверь, которую надо распахнуть, и вот тогда закончится этот бесконечный путь по темному коридору…

Последняя дверь, закрывающая выход из коридора… Интересно, что за ней такое? Сейчас узнаем… Уже привычно толкнула закрытую дверь, но та отчего-то не поддалась. Толкнула еще разок, посильней — бесполезно. Такое впечатление, будто эта дверь заперта на крепкий запор, ключа от которого у меня нет. Налегла на дверь всем телом, не понимая, отчего она не открывается — все бесполезно, дверь даже не дрогнула. В чем дело? Остальные двери ведь все открылись! Вновь повторила попытку, но и она оказалась напрасной. Оглянулась назад, на ярко освещенный коридор, и в растерянности увидела, как одна за другой захлопываются все только что открытые двери, и в освещенный было коридор вновь вступает тьма… А в следующее мгновение меня будто выкинуло из того места, где я находилась, перед глазами все завертелось, и казалось, будто я провалилась в глубокую темную яму, откуда уже не выбраться…

В себя я пришла на том самом кресле. Первое, что мне бросилось в глаза — удивленные лица священников, и растерянность в глазах Мариды. Те недоуменные взгляды, которыми меж собой обменялись Марида и священники безо всяких слов сказали то, о чем мне бы не хотелось знать никогда…

Тем не менее я не удержалась, и спросила, хотя ответ был ясен и без слов:

— Ничего не получилось, так ведь?

— Именно так… Во всяком случае, похоже на это… — в голосе одного из священников звучат нотки искреннего непонимания. — В толк не возьму, в чем здесь может быть загвоздка! Все шло хорошо, можно сказать — замечательно, но только до определенного периода… И вот когда обряд был проведен почти полностью — вдруг, почти в самом конце, все срывается! С подобным я пока что не встречался…

— Может быть кто-то из вас мне скажет мне более подробно, что случилось? — в голосе Мариды появились злость и раздражение.

— Извините, госпожа, но пока мы и сами этого не понимаем! — вздохнул второй священник. — Выражаясь в переносном смысле — обряд был грубо прерван в самом конце, когда, если можно так выразиться, было сделано почти все, и оставались последние, завершающие штрихи… Знаете, складывается такое впечатление, будто мы на своем пути встретили нечто из того, что нам не по зубам…

— А может — чуть прищурила глаза Марида, — может, дело просто в том, что вы нарушили проведение обряда, где-то допустили серьезную ошибку — и вот результат!

— Не думаю… Мы уже не раз проводили этот обряд, но никогда не сталкивались ни с чем, похожим на то, что увидели сейчас… Разумеется, можно предположить, что с нашей стороны была допущена некая ошибка, которая свела на нет всю проведенную…

— Так проведите обряд по-новой! — Марида начала терять терпение, и это мне совсем не понравилось: обычно она куда более выдержана, и так срывается лишь в том случае, если видит, что все идет совсем не так, как она того ожидала.

— Сегодня это невозможно — покачал головой священник. — И дело тут не только в нашем желании или нежелании повторять обряд. Дело в отварах, при помощи которых человек погружается в нужное состояние. Вернее, в составах тех сборов, из которых делаются те отвары. Если бы вы знали, из чего…

— Через какое время можно повторить обряд? — не дослушав, Марида довольно бесцеремонно прервала священника.

— Не ранее, чем через сутки. И это самый минимальный срок.

— Хорошо. Мы будем здесь завтра в это же самое время…

Самое неприятное предстояло чуть позже — сказать о неудаче всем тем, кто ждал меня за дверью. Ох, чувствую, плохо дело — вон, как недоуменно мужчины переглянулись меж собой. Их можно понять: всем известно, что до этого дня из всех проведенных обрядов не было ни одного неудачного… Выслушала преувеличенно-веселые слова вроде того «ну, бывает, мало ли что может произойти — обряд только-только начали применять! не все получается с первого раза..», и тому подобные ободряющие слова… Все верно, я и сама говорила бы в случае неудачи то же самое, но, чувствую — здесь все не так просто…

К сожалению, я не ошиблась — на второй день повторилась та же самая история, причем с точностью до последних мелочей — полет, коридор, двери и невозможность открыть последнюю из них, самую главную, выпускающую человека на свободу из плена эценбата…

Все было и при третьем посещении храма, хотя в третий раз туда можно было бы и не ходить — к тому времени и для меня все стало предельно ясным…

С той поры прошло чуть ли не три седмицы. Как мне сказали, в Славию было послано срочное сообщение о том, что требуется новый свиток с описанием снятия ритуала эценбат, причем просили вновь сверить оригинал с переводом — дескать, не исключено, что в том свитке, который отослали в Харнлонгр, при переписке вкралась ошибка… И вот, мне стало известно — вчера сюда доставили новый свиток. Уж не знаю, что там высмотрели священники, какие ошибки могли заметить, но, как сказала мне Марида, во вновь присланном описании снятия обряда эценбат чуть иной состав трав для отвара. Судя по преувеличенно-бодрому голосу бывшей королевы, отклонения в составе трав для отваров столь незначительные, что их можно не принимать во внимание — это столь малые величины, что о них не стоит и упоминать. Правда, говорить об этом старой ведунье я не стала — она и сама это прекрасно понимает, просто хочет меня поддержать. И потом, я хорошо понимаю одну простую вещь: отвары в снятии ритуала эценбат играют не главную, а второстепенную роль… Только вот все равно хочется надеяться на лучшее!

Сейчас, сидя в карете, мы молчали — о чем говорить? У меня не было особого желания молоть вздор, да и моим спутникам не хотелось поддерживать пустой, ничего не значащий разговор. К чему? Уж лучше просто помолчать, тем более, что каждому из нас есть о чем подумать…

Я посмотрела на Мариду… За то недолгое время, что прошло после того праздника, где граф Д'Диаманте рассказал, что вынужден был оболгать бывшую королеву — с того времени Марида, то есть Мейлиандер, вновь заняла достойное место в королевском дворце Харнлонгра. Властная, сильная, пусть уже и не очень молодая женщина даже сейчас сумела заставить считаться с собой. Не прекращался поток аристократов, желающих посетить бывшую королеву, и наперебой твердящих о том, что они никогда не верили в гнусные измышления графа Д'Диаманте. А уж уверений в верности и преданности было столько, что оставалось только удивляться, отчего в свое время совсем немногие решились подать свой голос в защиту той, которую, по их словам, они считали чуть ли не образцом честности, искренности и порядочности…

Кажется, что у бывшей королевы все хорошо, но это не совсем так. Прежнего влияния у нее уже, увы, нет, да и за то время, когда она отсутствовала, в самом дворце поменялось очень и очень многое, и, прежде всего, почти не осталось ее знакомых, тех, кого она хорошо знала по своей прошлой жизни. Увы, но многих из них уже нет на свете… И сама Марида за долгие годы тоже успела привыкнуть к несколько иной иному образу жизни, много лет принимала совсем другие решения… Красивая дворцовая жизнь круговерть со своими правилами, установками, и традициями и глубокими подводными течениями хотя и радовала ее, но, тем не менее, за годы изгнания стала для бывшей королевы несколько чужой.

Конечно, Марида, вернее, бывшая королева Мейлиандер, вначале вновь было вернулась в свои покои в королевском дворце, которые вынуждена была покинуть много лет назад. Но вот что удивительно: прожив там всего пару дней, она вновь приехала в дом Вена, вернее, ко мне и Киссу. Как она нам пояснила: во дворце слишком много воспоминаний и слишком много изменений… А мне кажется, что ей сейчас нужна не когда-то привычная обстановка, а люди, с которыми ей спокойно, и чьими бедами и проблемами она успела проникнуться. К тому же меня она знала уже многие годы, а к Киссу она относилась как к сыну человека, которого она полюбила много лет назад, и, как мне кажется, все еще от той любви отойти не может… Что ж, все верно — граф Эдвард Д'Диаманте обладал удивительной особенностью брать в плен людские сердца…

Наверное, именно оттого, не отдавая себе в том отчета, она тянулась к нам обоим, а я… Я за свою жизнь тоже настолько привыкла к ней, что считала ее кем-то вроде родной бабушки. Пусть между нами лежит огромнейшая разница в происхождении, воспитании и положении в обществе, но, несмотря ни на что, общаться со мной ей было привычней и легче, чем со многими из бывших знакомых или же тех, кто сейчас пытался доказать ей свою преданность и верность… Вот и сейчас она вновь отправилась в храм, где с меня в очередной раз попытаются снять последствия того проклятого обряда…

А вот что касается той истории с коллекцией, которую мы увели из дома Гал'яна… Марида сделала правильный шаг: из тех пяти реазов, что она забрала из шкатулки, три пластинки она разослала тем, кому раньше принадлежали эти артефакты, а последние два (в том числе и медальон Великих) отдала в свой придворный храм. Каждую из своих отсылок она сопровождала письмом, где было сказано: при их встрече в Нерге сын ее бывшей подруги, страстный коллекционер, не так давно купил несколько ценных вещиц для своей коллекции, и внезапно узнал, что его новые приобретения в свое время были похищены из домов весьма уважаемых людей, тех, кто в свое время был знаком с его матерью. Так что бывшей королеве Гал'ян вручил эти реалы и сказал следующее: он считает своим долгом вернуть похищенное их законным хозяевам и вместе с тем просит выразить этим достойным людям свое истинное уважение. Естественно, госпожа Мейлиандер, возвратившись в Харнлонгр, исполнила просьбу сына своей бывшей подруги.

Гал'яну было крыть нечем. Если бы он стал возражать, то сразу бы возник вопрос — он что, скупает краденое? За реазами охотилось множество людей, кражи этих артефактов были не так и редки, а вот похищенное, как правило, никогда не находилось… Так что при первом же подозрении на скупку таких вот похищенных редкостей у коллекционера могло возникнуть столько неприятностей, что об этом лучше и не думать! Что ни говори, а обвинение в воровстве человека благородного происхождения накладывает на его имя грязное пятно, которое не так легко смыть. Во всяком случае, никто из людей его сословия не стал бы открыто поддерживать отношения с человеком, по приказу которого из их же дома могут похитить приглянувшуюся тому вещь.

В общем, все обвинения рассыпались, как карточный домик. Сынок бывшей подруги, скрипя зубами, вынужден был сказать что-то вроде того, будто обнаружив пропажу своей коллекции, он от горя не понимал, что говорит, и сейчас вынужден принести госпоже Мейлиандер свои искренние извинения, и надеется, что она милостиво его простит… Как бы это ни печально звучало для уха коллекционера, но в данном случае для Гал'яна будет куда лучше согласиться со словами бывшей королевы, чем признать публично, что по его заказам совершались кражи фамильных артефактов.

Что же касается пропажи остальной коллекции… Стража Харнлонгра выразила искренне восхищение благородным поступком коллекционера вернуть законным владельцам когда-то украденные у них ценности, и предложила свою бескорыстную помощь великодушному страдальцу в поисках пропавшего. Естественно, стражники попросили прислать им список похищенного — мол, все перевернем, но постараемся вам помочь!.. Как и следовало ожидать, Гал'ян ничего не ответил… А что он мог сказать? Только то, что, судя по всему, вся его большая коллекция состояла из таких вот краденых вещей…

С тех пор о сыне лучшей подруги бывшей королевы Харнлонгра мы ничего не слышали…

Карету тряхнуло, и Кисс чуть сильней сжал мою ладонь. Вновь невольно подумала: бедный парень… В тот раз на празднике в королевском дворце ему невероятно повезло — он стоял немного в стороне от Кастана, примерно в пяти шагах от него, что, в конечном счете, и спасло Киссу жизнь, а не то, без сомнений, сводный братец прикончил бы и его. Не сомневаюсь, что подобное доставило бы сыну Гарлы огромное удовольствие, но, по счастью, ему Кастану для этого просто не хватило времени — после совершенного у всех на глазах убийства отца и невесты, Кастану ему надо было спасаться самому, причем не медля ни доли секунды, а эти несколько шагов по направлению к старшему брату почти наверняка закончились бы смертью и для самого убийцы: все же охрана возле трона короля не дремала, и рассеянных недотеп туда, как правило, не брали. Ведь не только по показаниям охранников, но и многие из присутствующих в зале своими глазами смогли рассмотреть, что еще в тот момент, когда Кастан выбивал ногой цветной витраж в окне, в него успело попасть не менее трех арбалетных болтов, и еще два метательных ножа впились в его ногу… Пусть Кастан действовал очень быстро, но и парни, находящиеся в охране короля, медлить не стали!. Но вот что удивительно: задержать младшего сына графа Д'Диаманте охранники так и не сумели, хотя перевернули все, что могли, заглянув при том едва ли не в каждую мышиную норку на дворе, там, куда беглец выскочил из разбитого окна. Однако все было бесполезно — совершенно непонятным образом, но Кастан сумел уйти от преследования, и это с такими-то ранениями, которые он получил!.. Просто невероятно!

По показаниям очевидцев, Кастанбеглец, упав вместе с градом осколков на тщательно взрыхленную клумбу с восхитительными лилиями, почти не пострадал. Более того: он вскочил на ноги, и, несмотря на торчащие в его теле арбалетные болты и метательные ножи, кинулся в толпу слуг, конюхов и лакеев, стоявших рядом, и, в ожидании своих господ, находящихся на празднике, обменивающихся последними новостями и перемывая кости хозяевамвсем подряд… При виде окровавленного человека одни шарахнулись в сторону, другие закричали, третьи попытались спрятаться… Дальше показания свидетелей расходятся, но, что весьма удивительно, ни у кого из них в памяти не отложился ни сам Кастан, ни то, куда он делся… Странно, не правда ли?

Позже, когда придворные маги (а их, как оказалось, при королевском дворце было едва ли не в излишке) осматривали осмотрели это место, то поняли: здесь какой-то очень сильный колдун применил заклятие хаоса вместе с напущенной на окружающих рассеянностью, причем оба эти заклятия были достаточно мощные, и быстро стереть следы от их применения никак не получилось.

Надо признать, что подобное весьма дерзко — применять запрещенную магию в королевском дворце! Почему? Просто по законам Харнлонгра это приравнивается к государственной измене. Однако придворные маги тоже не были разинями или недоумками, и еще в зале, сразу же после приземления Кастана на клумбу и произнесения запретных заклятий, уловили происходящий на дворе непорядок, да только вот наглеца, осмелившегося колдовать, отыскать так и не смогли — уж очень коротким (хотя и достаточно мощным) было то заклятие… Ну, маги лопухнулись в очередной раз, а раненый Кастан сумел уйти. Непонятно, как это мог сделать в битком набитом охранниками дворе человек с тремя арбалетными болтами в теле и двумя метательными ножами в ноге!.. Вернее, я догадываюсь в чем тут дело, только вот предположение звучит очень уж невесело…

Надо признать, что у многих вызвало немалое удивление то, с какой невероятной быстротой действовал Кастан. Вначале я тоже была в недоумении — реакция младшего брата Кисса была прямо-таки молниеносной, да и сил вкупе с ловкостью у него оказалось немало, что обычно достигается лишь долгими годами упорных тренировок, а о том, что младший сын графа Д'Диаманте будто бы проводит много времени в фехтовальных или тренировочных залах — о таком никто и никогда не слыхивал. По утверждениям его закадычных приятелей из Таристана, у молодого человека были совершенно иные увлечения, куда более подходящие для подлинного потомка древнего рода — вечеринки, скачки, охоты, собачьи и петушиные бои, карты, кости, кабаки… Во всяком случае, в Таристане считается, что для молодого аристократа это самые подходящие места для правильного проведения досуга… Ну, а до борделей он и вовсе был великий охотник, хотя, по слухам, тамошние обитательницы его заметно побаивались — парень был жесток, и еще очень любил унижать…

Значит, невероятная ловкость и быстрота Кастана имеет другую причину, куда более простую и неприятную… Я вновь и вновь вспоминаю, как еще в Сет'тане мы видели младшего сына графа Д'Диаманте, въезжающим в цитадель колдунов. Позже я решила, что он ездил туда для того, чтоб в очередной раз зарядить камни Светлого бога, но теперь по этому поводу у меня несколько иное мнение… Ох, боюсь, Кастан связан с колдунами Нерга куда более тесными узами, чем могло показаться на первый взгляд, и его способность молниеносно реагировать на возникшую ситуацию, а также возможность весьма шустро передвигаться, получив тяжелые раны… Увы, но это может говорить только об одном: без вмешательства колдунов тут никак не обошлось.

Где сейчас находится Кастан было никому неизвестно, и хотя стражники Харнлонгра все еще не прекращали поиски беглеца, уже было понятно, что Кастан, скорей всего, сумел скрыться не только из столицы, но и из страны. И Койен мне ничего не говорил о Кастане. Более того — в последнее время предок вообще не давал о себе знать, все время молчал, не отвечал ни на один из моих вопросов…

В любом случае, отныне титул графа Д'Диаманте перешел к Киссу, так же, как и все состояние графа, состоящее, по сути, из одних долгов. Однако парень как-то совсем равнодушно воспринял все эти изменения в своей жизни, и на многочисленные требования кредиторов лишь махнул рукой: распродавайте все, что есть, и отстаньте от меня!.. В результате с молотка пошло все, что только было в наличии у семейства Д'Диаманте, в том числе и поддельные камни Светлого бога. Вырученных денег едва-едва хватило на то, чтоб покрыть долги прекрасного графа и его убийцы… Единственное, что осталось у Кисса кроме титула — так это подлинные камни Светлого бога. На какое-то время они отданы на хранение в сокровищницу Правителей Харнлонгра: пока что для Диа и Анте это самое надежное и безопасное место, тем более что сейчас Кисс даже не вспоминал об этих камнях.

Дело в том, что после смерти графа он никак не мог избавиться от чувства вины перед отцом, и, что бы не делал, состояние подавленности парня так и не покидало. Недаром Кисс каждый день ходил на могилу папаши, которого похоронили здесь же, на столичном кладбище. Впрочем, там Кисс, как правило, был не одинок: каждый день на место упокоения прекрасного графа приходили и приезжали женщины самого разного возраста, в свое время потерявшие голову (а частенько, и состояние) из-за Эдварда Д'Диаманте, и каждая из этих особ была твердо уверена в том, что милейший граф любил только ее одну, и никого другого, а вместе они не могли быть только из-за безжалостной и жестокой судьбы, а также трагических и непреодолимых обстоятельств, разлучившей их пламенные, трепетные и любящие сердца…

Все это Кисс рассказывал мне, и его всерьез злили эти бесчисленные женщины, каждая из которых проливала на могиле его отца свои горькие слезы, и высказывала находящемуся там сыну графа свои трепетные и горячие чувства к его папаше, так и не остывшие за те годы, когда их прекрасный принц (вернее, прекрасный граф) исчез из их жизни, оставив на сердце (а заодно и в кармане очередной красотки) зияющую рану, которая так и не затянулась до сей поры (это утверждение одинаково верно относится как к тому самому раненому сердцу, так и у продырявленному карману)… Вообще-то все эти истории, по сути своей, были совершенно одинаковы, разница была только в деталях, но выслушивать одну и ту же песню, пусть даже исполняемую на разные голоса, Киссу было крайне неприятно, да, честно говоря, и порядком надоело.

Ну что тут можно сказать? Только одно: прекрасный графпапаша Кисса умел манипулировать людьми и внушать любовь к своей персоне. Этого у него было не отнять… Да что там говорить о других, если даже Марида, как мне кажется — и та готова плакать на его могиле… Она мне ничего не говорит по этому поводу, но я, глядя на нее, кое-что понимаю и без лишних слов. Это ж какой силой любви надо обладать, чтоб простить этому человеку все, что ей пришлось вынести из-за него!? И пусть бывшая королева все правильно понимает, но, как видно, не может, да и не хочет выбросить этого человека из своего сердца. Иногда, глядя на отношения людей, можно только в недоумении развести руками…

А вот что касается родни Кисса… Тут дела у парня тоже были далеко не блестящи. Как я поняла, близких родственников со стороны отца у парня не было — так, имелась весьма отдаленная родня, которой до нового графа Д'Диаманте не было никакого дела. Их куда больше интересовали камни Светлого бога: ведь если Кисса не станет, то будущего графа Д'Диаманте камни Светлого бога должны будут избрать из имеющейся родни, будь она хоть и того более дальней, но, тем не менее, имеющей подлинную кровь семейства Д'Диаманте. Впрочем, если (не приведи того Пресветлые Небеса!) случится так, что придется выбирать нового графа Д'Диаманте, то можно не сомневаться — в этом вновь пожелает участвовать и Кастан, хотя не считаю, что он осмелиться появиться при том возможном выборе: убийство отца должно раз и навсегда убрать Кастана из числа возможных претендентов на титул графа.

Что же касается семейства Белунг, родственников со стороны матери… Сами они так и не показались на глаза Кисса, но прислали письмо, где несколько суховато поздравили парня с подтверждением его принадлежности к древнему роду, получением наследственного титула, и заодно пожелали всего самого наилучшего. Ни приглашений посетить их дом, ни желания увидеться лично для более близкого знакомства в том письме не было. Обычное вежливое послание, и не более того. Старая история с побегом Кристелин так и не была забыта ни семейством Белунг, ни аристократией той страны, и вряд ли забудется в ближайшие десятилетия, особенно если учесть, что семья северного герцога славилась жестким и достаточно суровым нравом. Так что устраивать шумные веселья по поводу появления в их семействе нового родственника никто не собирался — мол, это еще надо посмотреть, как в этом, пусть и знатном, но бедном и не очень-то нужном родственнике, скажется кровь его развратного и блудного отца.

Так что мнение северной родни звучало примерно так: мы тебя признаем, и согласны, что ты имеешь отношение к нашему семейству, но и только. Проще говоря — этого с тебя вполне достаточно.

…Так, что-то я в дороге слишком задумалась, не заметила, что мы уже приехали к храму. Глядя на стражников, стоящих подле храма, а также на полтора десятка человек, находящихся чуть в отдалении, мне вновь подумалось: это с какой ж скоростью разносятся между людьми слухи и новости!? Остается только диву даваться — ведь совсем недавно стало известно, что здесь, в Нарджале, столице Харнлонгра, есть храм, где почти бесплатно снимают последствия ритуала эценбат, а сюда за помощью уже каждый день приходят десятки людей, причем их становится все больше и больше…

Сегодня в зале меня ждали уже не только те два священника, с которыми я встречалась ранее, а еще несколько человек, судя по их виду, маги. Интересно…

— Простите, а что здесь делают все эти люди? — помимо моей воли, вопрос прозвучал несколько суховато.

— Я поясню… — не дала никому раскрыть рот Марида. — Видишь ли, детка, хотя мы и уверены, что в этот раз все получится, как надо, не помешает принять некоторые меры…

— Понятно — вздохнула я, вновь усаживаясь в кресло. А чего тут не понять? Все ясно и без долгих пояснений: если снять с меня последствия когда-то проведенного ритуала не получится и сейчас (а, судя по количеству приглашенных сюда магов так, скорей всего, и будет), то остается надеяться хотя бы на то, что они смогут разобраться, в чем же заключается причина постоянных неудач…

— Нет, ты, очевидно…

— Давайте лучше не будем терять понапрасну время.

— Разумно…

Вновь отвары из трав, полет, темный коридор, открывающиеся двери, и накрепко закрытая последняя из них…

Я открыла глаза. Ничего нового или необычного я не ощутила, просто еще одна неудачная попытка. На душе вновь было все так же горько, а маги, стоявшие в стороне, обменивались негромкими словами. О чем именно говорили — не было ни малейшего желания вслушиваться, и так все скоро узнаю…

— Детка, ты не могла бы выйти на время? — извиняющимся голосом спросила меня Марида.

— Без проблем…

Стоящий за дверями Кисс, только взглянув на меня, сразу понял, в чем дело. Не говоря ни слова, он подошел ко мне, и мы с ним опять долго стояли, обнявшись, ничего не говоря друг другу. Да и что тут можно сказать? А за дверями то и дело раздавались голоса, причем даже на повышенных тонах — судя по всему, господа ученые маги доказывали друг другу свою правоту при решении моего вопроса. Н-да, галдят ничуть не тише большой стаи ворон, того и гляди пух и перья полетят даже сквозь закрытую дверь…

— Чего они так расшумелись? — негромко спросил меня Кисс.

— Научный спор…

— Хорошо, что я к наукам не имею ни малейшего отношения — чуть усмехнулся Кисс. Надо же, парень впервые ехидничает после смерти отца! Это уже неплохо, может, в ближайшее время Кисс выйдет из своего угнетенного состояния, в котором находится весьма долгое время. — Боюсь, моего терпения в таких вот дискуссиях хватило бы ненадолго. Психанул бы, обругал всех и каждого, плюнул на все, а потом ушел, оставшись при своем мнении.

— И больше ничего?

— Ну, под горячую руку подглазник бы поставил кое-кому из несогласных… А что, тоже аргумент в споре, и довольно действенный!

— Вот оттого-то таких, как ты, к наукам и близко подпускать не стоит. Все решения будут приниматься силовыми методами.

— А у меня такое впечатление, что там, за стенкой, эти самые силовые действия вот-вот начнутся, причем с применением мер физического воздействия по отношению к своим оппонентам…

Прошло еще немного времени, и меня вновь позвали назад. Что ж, можно и пойти, выслушать приговор, тем более, что, чувствую — ничего особо приятного меня там не ждет. Хорошо уже то, что Кисс в этот раз пошел со мной — все же на душе стало чуть полегче, хотя бы будет возможность поплакать на дружеском плече, узнав о своем невеселом будущем…

Судя по всему, присутствующие здесь господа пришли к общему мнению, хотя при том они едва ли не переругались между собой. Ну, научный спор они решили, только вот мне от этого вряд ли полегчает — вон, судя по выражению лица Мариды, разрешение этого спорного вопроса меня вряд ли сильно порадует.

Вперед выступил невысокий пожилой кхитаец выступил вперед.

— Мои коллеги поручили мне сообщить вам наш вердикт…

Я ведь я его, этого кхитайца, и раньше где-то видела. Но где, где… А, вспомнила! Этот самый человек… как же его зовут? а, верно, Файнн-Тьенн… Так вон, он присутствовал в кабинете Правителя Славии в тот день, когда Вояр читал письмо убитого колдуна, и именно этот кхитаец проводил опыт, чтоб определить, кто из моих родных дал кровь для проведения обряда эценбат… Тогда же он сказал, что давно занимается проблемой эценбата… Похоже, что к решению моей проблемы привлечены большие силы — вон, даже из Славии человека прислали… Возможно, это именно он и привез новый свиток с описанием снятия ритуала эценбат. Даже не возможно, а, скорей всего, этим посланцем и был Файнн-Тьенн. Хм, могли бы и не заморачиваться, понапрасну гоняя мужика из страны в страну — и первый присланный сюда свиток с описанием снятия эценбата был верен, недаром люди приходят сюда за помощью, и я пока что не слыхивала, чтоб у кого-то из них произошла такая же неудача, как у меня.

Сама не знаю отчего, глядя на кхитайца, я довольно глупо брякнула:

— А я вас помню…

— Должен сказать, что и я вас хорошо запомнил! — губы мужчины растянулись в почти незаметной улыбке, но узкие глаза оставались серьезными. — Вы очень милая женщина, и произвели крайне приятное впечатление на очень многих из тех, кто в тот день присутствовал в кабинете Правителя… Но сейчас речь о другом, должен с горечью признать, не об очень приятном для вас…

Как я поняла из дальнейшей речи кхитайца, все дело было в особенностях обряда, проведенного надо мной, точнее, в том кодовом слове или фразе, при помощи которой из меня можно было сделать покорное оружие. Именно она, эта кодовая фраза, и могла превращать меня в человека, полностью покорного воле колдунов Нерга, способного без раздумий и жалости выполнить любой полученный приказ, чего бы этот приказ не касался. После произнесения кодовой фразы вместо меня оказывался человек, готовый на все, лишь бы выполнить то, что ему велели, к тому же почти не чувствующий боли, равнодушный к чужим страданиям и с полностью выжженной душой… Не ведающие страха идеальные солдаты, без раздумий идущие в атаку, бесстрашно вступающие в бой с во много раз превосходящими силами противника, или же до последней капли крови преследуя того, с кем было велено рассчитаться… Совершенные в своем послушании исполнители, не ставящие под сомнение ничто из слов своих хозяев… Напрочь лишенные чувств солдаты, не боящиеся ни смерти, ни боли, никогда не нарушающие приказ, и сражающиеся до последнего вздоха… Полк таких солдат представляет из себя страшную силу, способную побеждать очень и очень многих…

Но это было не все. Кодовая фраза, произнесенная второй раз, вновь превращала бездушных солдат в тех, кем они были до произнесения кодовой фразы в первый раз. Новое произнесение — и вновь перед всеми появляется равнодушное создание без эмоций и чувства страха. Этот что-то похожее на ключ и замок: один поворот ключа — и замок заперт, второй поворот — и замок снова открыт. Проще говоря: включил-выключил, включил-выключил, и так до бесконечности, вернее, до того момента, как подопытный отправиться на Небеса, только вот за то, что он успел сотворить, безжалостно выполняя полученные приказы — за то ему будет навсегда закрыта дорога на Светлые небеса…

С точки зрения науки создания, подобные мне — это весьма интересно; для тех, кому такие люди преданно служат — надежно и прибыльно; а вот по отношению к тому, над кем в свое время сотворили подобное… Да, кому-то хорошо, а вот кому-то весьма и весьма хреново…

В основе всего лежала кодовая фраза, которая удерживала собой весь сотворенный обряд. Говоря проще — она цементировала собой весь ритуал, и именно эта кодовая фраза, которую должны знать всего лишь несколько человек, не позволяла провести нужным образом обряд снятия эценбата. Это она, неизвестная мне ключевая фраза, и блокировала возможность удачного исхода при попытке снять с меня когда-то наведенную тьму.

В конце своего долгого пояснения Файнн-Тьенн подвел итог: возможно, каким-либо иным образом мне и удастся снять с себя последствия когда-то проведенного ритуала, но только не тем способом, которым снимают эценбат в Храме Двух Змей, и который сейчас пытались применить в отношении меня. К великому сожалению, в моем случае он совершенно не годится. Как говорится, нам очень жаль, и мы вам искренне сочувствуем, но в данный момент помочь бессильны. Примите наши искренние соболезнования…

Что ж, чего-то подобного я и ожидала, вернее, в глубине души была к этому готова. Не повезло. Вернее, очень не повезло. Остается лишь вновь и вновь радоваться, что будучи в Нерге я так и не сунулась в Храм Двух Змей, хотя мне там очень хотелось побывать — ведь сейчас в Харнлонгре с людей снимали эценбат тем самым способом, который применяли и в стране колдунов.

— Спасибо — я постаралась говорить спокойно, чтоб мой голос не дрожал. — Спасибо. Теперь я хотя бы знаю правду…

— Если бы мы были в состоянии хоть чем-то… — снова завел свою невеселую песню кхитаец, но я его перебила.

— Мы можем идти?

Файнн-Тьенн лишь беспомощно развел руками… Впрочем, что он мог мне еще сказать? Ровным счетом ничего. А мне хотелось как можно скорей оказаться в той комнате, где мы пока что обитали вместе с Маридой, закрыть поплотнее двери, и дать, наконец, волю давно сдерживаемым слезам, которые уже были на подходе…

Мы не успели выйти из храма, когда Кисс внезапно остановился, и повернулся к шедшей за нами Мариде.

— Уважаемая атта, — обратился он к бывшей королеве. — Вы как-то говорили о том, что обряд по снятию эценбата можно провести в храме, во время венчания?

— Ну да, можно…

— Там другое проведение обряда?

— Да. Совершенно иное. И порядок, и…

— Тогда, моя дорогая, — повернулся Кисс ко мне, — тогда пошли.

— Куда?

— То есть как это — куда? Я — жениться, а ты, соответственно, выходить замуж!

— Кисс, хватит издеваться! — я едва сдержалась, чтоб не рявкнуть на парня. И без того на душе тошно, а тут еще он со своими дурацкими шуточками. Кстати, совсем не смешными.

— Лия, погоди! — одернула меня Марида, и повернулась к Киссу. — Ты серьезно?

— Вообще-то такими вещами обычно не шутят — парень, кажется, и в самом деле не смеялся. — И словами не бросаются. И уж тем более это относится к мужчинам, для многих из которых понятия «брак» и «тюремное заключение» звучат совершенно одинаково.

— Что ты сказал? — от возмущения я едва не зашипела.

— Счастье души моей, я открываю тебе глаза на таинство брака с точки зрения обычного мужчины… Итак, уважаемая атта, что вы скажете?

— А что… — задумчиво проговорила Марида, — а что… Дело может и выгореть. Тут совершенно иной подход, и порядок снятия другой…

— Еще чего! — попыталась было возмутится я. — Мне таких жертв не надо!

— Дорогая, зато мне для тебя ничего не жалко! Даже своей так долго лелеемой свободы!

— Переживу…

— Лия, хватит вам обоим дурака валять! — Марида даже не обратила внимания на мои слова. — И ломаться, как сдобный пряник, будешь потом… Молодой человек, а ведь это, возможно, и есть выход из положения!

— Какой еще выход?! — я едва не взорвалась от возмущения. — Вы оба что, с ума сошли?

— Дорогая, я сдвинулся головой еще в тот момент, когда впервые увидел тебя в образе огромной гадюки, или кого-то подобного, выползающей на меня из болотного тумана… Подумай сама: разве можно забыть такую милашку? Одни зубы с клыками в четыре ряда чего стоили… Правда, не припомню точно, ты меня тогда укусила, или я ненароком наступил в лужу того смертельного яда, который ты разбрызгивала направо и налево? Склоняюсь к второй версии… В любом случае, мое сердце с той ночи потеряло покой и сон — говорят, змеиный яд может подействовать таким избирательным образом на некоторые человеческие органы. Для лечения срочно требуется…

— Кисс, ты не только зараза, но и мерзавец!

— Как я понимаю, таким своеобразным образом ты говоришь мне «да»?

— Да погодите вы оба! — вновь вмешалась Марида. — Вас не переговорить… Кисс, против такого предложения трудно хоть что-то возразить! Мысль замечательная!

— Я против!

— Интересно, почему? — повернулись одновременно ко мне и Кисс и Марида.

— Ну… — я подбирала нужные слова. — Ну, ты же сама говорила, что для снятия эценбата во время венчания нужно, чтобы хотя бы один из двоих искренне любил другого…

— Так оно и есть. И что тебя тут смущает?

— А разве непонятно?

— Совершенно непонятно. Отговорки у тебя несерьезные — у вас и без того все складывается, как надо… Лия, все, больше мы эту тему не обсуждаем. Ждите меня здесь, сейчас вернусь! — и Марида поспешила назад, а я тем временем снова повернулась к парню.

— Кисс, что за чушь пришла тебе в голову?

— Почему это чушь? Я, проведя с тобой наедине столь долгий срок, как честный человек, просто обязан жениться. Репутация, милая, после общения со мной и бесконечных скитаний невесть где на пару с холостым мужчиной у тебя сейчас несколько подкачала, зато я парнишка хоть куда! Кстати, дорогая, прошу принять во внимание, что ваша нравственность не подвергается мной ни малейшему сомнению. И что бы вы, моя дорогаясвет души моей, не думали обо мне, все же я, в отличие от вас, склонен считать себя образцом добродетели и порядочности…

Так, — невольно отметила я про себя, — так, наконец-то Кисс стряхнул с себя то состояние подавленности, в котором он пребывал со дня смерти отца, и сейчас передо мной стоял прежний насмешливо-нагловатый парень, к которому я привыкла за то время, что мы были вместе. Были вместе… Хм, надо же, как это звучит…

— Кисс, послушай меня — я старалась говорить спокойно. — Послушай внимательно и хорошо подумай: зачем я тебе нужна? Кто по рождению ты, и кто такая я? Человек, относящийся к самой вершине аристократии и крестьянка из болотного поселка… Даже звучит нелепо! Ты просто жалеешь меня, и пытаешь таким образом приободрить. Это все, конечно, очень благородно, но не стоит вешать на свою шею такое ярмо, как эрбат, от которого каждый нормальный человек стремится оказаться как можно дальше!

— Дорогая, я ж тебе сказал — мы с тобой ненормальные! — хмыкнул Кисс. — Если тебе будет от этого легче, тогда считай, что наша парочка — оба больные на голову, как бы ты не хотела убедить в обратном и меня, и себя. А для двух дураков предпочтительнее держаться вместе

— Кисс, я говорю серьезно!

— И я тоже. Только что ты сказала, будто я по рождению принадлежу к самой вершине аристократии… Все так, только вот у элитного аристократа в кармане пусто. Как говорят в твоей родной Славии — гол, как сокол… Если я правильно понял, радость моя, вы предлагаете мне ждать очередную Алиберту, доверху набитую деньгами, которая пожелает купить себе титул, а в придачу и меня, со всеми моими потрохами… Так сказать, в довесок. Милая перспектива, ничего не скажешь. Только вот, боюсь, ты этой несчастной глаза выцарапаешь еще до того, как она успеет объявить о нашей с ней помолвке. И ей еще крупно повезет, если она отделается только выдранными волосами и тремя-четырьмя десятками синяков…

— Я имела в виду совсем другое! Тебе уже было сказано, и повторяю еще раз: для снятия эценбата во время венчания необходимо, чтобы хоть один из двоих искренне любил другого…

— Дорогая, успокойся: в твоих глубоких чувствах ко мне я никогда не сомневался.

— Я говорю про тебя!

— В этом не сомневайся: как только ты начинаешь шипеть, слиться злиться и топать ногами, как мне сразу же, искренне и от всей души хочется чтоб ты, наконец, успокоилась — твоя ревность говорит сама за себя!!

— Перестань молоть вздор! Я имею в виду совсем иное!

— Ты хочешь сказать, что я должен сделать тебе официальное предложении?

— Ну, — я не знала, как подобрать нужные слова. Он что, не понимает: обычно, когда зовут замуж, то, и верно, делают предложение… Или хотя бы говорят о любви! — Ну…Ты…

— А что я? Ну, уж если ты, звезда моих очей, так настаиваешь на правде… Человек я скромный, с нежной и ранимой душой, и стесняюсь сказать о том, что за то время, что мы провели вместе, я здорово привык к твоему постоянному зудению над своим ухом, и еще к тому, что ты вечно действуешь мне на нервы в самом кошмарном смысле этого слова. А так как мы все рабы своих привычек, то уж лучше иметь перед глазами такой раздражитель, как ты, чем кого-то иного — ведь этот кто-то может оказаться еще хуже, чем ты, радость моя несказанная. Впрочем, хуже найти будет сложновато…

Ничего себе! Это он так делает предложение руки и сердца?! Да кто после этого согласиться пойти с ним к алтарю?!

— Ну, Кисс… — от злости у меня вылетели из головы все нужные слова, необходимые, чтоб поставить на место этого наглеца. — Ну, ты и…

— Знаю! — на лице парня появилась та самая ехидная улыбка, которую я терпеть не могла. — Я — радость и любовь всей твоей жизни, а заодно волшебное видение из твоих детских снов, только ты стесняешься сказать мне об этом. Ну да мне и так все понятно, о свет моего сердца, так что лишних слов понапрасну можешь не тратить, тем более что твой лексикон мне хорошо известен.

От хорошей трепки Кисса спасло появление Мариды, которая вела за собой двоих священников, тех самых, которые совсем недавно неудачно пытались снять с меня последствия эценбата. Вместе с ними шел и Файнн-Тьенн. Судя по удивленным лицам мужчин, они были всерьез заинтригованы словами бывшей королевы.

— Ну, договорились меж собой? — деловито спросила Марида. — Надеюсь, все решилось к обоюдному согласию? Впрочем, сейчас это не важно. Эти господа любезно согласились помочь нам, а господин Файнн-Тьенн будет свидетелем на свадьбе. Он же поможет мне в проведении обряда… Лия, в чем дело? Хоть сейчас не вешай нос — все будет в порядке! Что молчишь? Скажи что-нибудь!

Вообще-то сейчас у меня вовсе не было подавленного состояния — Кисс успел меня разозлить до того, что от недавнего желания лить горькие слезы даже следа не осталось. На душе была непонятная растерянность, а еще откуда-то появилась уверенность, что все, рано или поздно, но должно закончиться хорошо. Конечно, надо было бы сказать, что не стоит торопиться, надо подумать, или что-то подобное, но вместо этого я, сама не знаю как, выдала:

— А… а платье? К свадьбе…

Высокое Небо, подумала я в следующую секунду, ну как можно было такое сморозить?! Думать о том, что на мне сейчас нет красивого платья, когда речь идет совсем об ином, во много раз более важном?! Так иногда и приходишь к мнению, что верно старое утверждение: у баб ума нет, и особенно перед свадьбой! Ну, обо всех женщинах подобное говорить не стоит, но насчет меня это утверждение, похоже, верно полностью. И почему я, неожиданно даже для себя самой, спросила про платье? Уж не потому ли, что, не смотря ни на что, в глубине души я все же мечтала о свадьбе, хотела, чтоб и у меня все было именно так, как и у остальных людей? А ведь похоже на то… Вон, даже внезапно объявившийся Койен хихикнул… Ой, ну о чем я думаю в такой момент?!

По счастью, на мои слова никто не обратил внимания — видно, поняли, что я от растерянности и расстройства несу невесть что. Только Марида рукой махнула — не обращайте внимания, все нормально, после сегодняшней неудачи еще и не такое скажешь…

Но вот Кисс и тут не смог удержаться:

— Дорогая, ты и так хорошо выглядишь! Единственное замечание — я бы сказал, что на тебе надето слишком много…

На лицах остальных появились чуть заметные улыбки, а мне стоило великих трудов промолчать, хотя руки просто зудели от желания отвесить парню хорошую затрещину!

Сама церемония свадебного обряда проходила в этом же храме, у алтаря, и по сути, ничем не отличалась от тех, какие я видела в нашем Большом Дворе. Все те же слова священника о долге супругов, молитвы…

Я не заметила, когда в проведение свадьбы вмешались Марида и Файнн-Тьенн. Просто в какой-то момент у меня отяжелели ноги, и я почувствовала, что не только не могу сдвинуться с места, но, более того: казалось, все тело одеревенело, перед глазами началось стремительное мерцание темных пятен, а затем я словно провалилась в глубокую темную яму… В этот раз не было ни воздушного потока, ни светлой волны. Вместо этого было долгое падение в сплошной темноте, которое закончилось все в том же коридоре с множеством закрытых дверей. И снова шла, вернее, уже не шла, а бежала по тому бесконечному коридору, с силой распахивая двери, пуская свет солнца, и мечтая о том, как бы раскрыть последнюю дверь. Кажется, я ударилась о ту проклятую дверь со всей силой, на какую только была способна, но, тем не менее, дверь по-прежнему осталась непоколебимой… Удар в нее, и еще один удар… Все бесполезно, и вновь за моей спиной закрываются все те двери, что я сумела открыть раньше…

Единственное, чем этот обряд отличался от прошлых — так это более долгим выходом из него. Ранее я сразу же приходила в себя, а здесь онемение прошло нескоро, и самостоятельно передвигаться я смогла не раньше, чем через несколько минут. Странное состояние — будто в тебя постепенно возвращается жизнь…

Можно было бы не смотреть на лица присутствующих — я и без того знала, что нам вновь не повезло. Помнится, Марида в свое время сказала мне, что поторапливала Вольгастра со свадьбой, чтоб во время церемонии у алтаря снять с меня последствия эценбата. Оказывается, это были напрасные надежды — в моем случае ведунья ничего бы не сумела сделать. Недаром сейчас она была донельзя расстроена произошедшим, и я ее понимаю: похоже, такого исхода Марида никак не ожидала. Еще находясь в Большом Дворе она именно таким образом, на свадьбе, и хотела снять с меня последствия эценбата. К великому сожалению, здесь все было далеко не так просто…

Но еще более неприятны были сочувствующие взгляды мужчин, устремленные на нас с Киссом — судя по всему, они уже успели сделать насчет нас двоих очень неприятный вывод… Я же все время думала о другом… Бедный Кисс! Теперь у него есть жена, только вот с ней он никогда не обретет семейного счастья.

…Мы возвращались во дворец Вена примерно в том же состоянии, которое бывает после посещения врача, когда он сообщил вам смертельный диагноз, и при том сочувственно развел руками — мол, извините, но привычное лечение не дает результатов, так что мне очень жаль… Во время всего пути мы молчали — говорить было не о чем. Не знаю, что думали Марида и Кисс, а я не чувствовала ничего, кроме усталости. Когда за один день несколько раз переходишь от надежды к отчаянию, а потом это повторяется снова, то хочется просто забраться с головой под одеяло, постараться уснуть, а уж потом, проснувшись, обдумать все произошедшее, и лишь потом принимать хоть какие-то решения…

Но когда я закрыла за собой дверь в свою комнату, то обернулась к стоявшему рядом Киссу.

— А теперь скажи, зачем ты на мне женился? Из жалости? Ты даже не разу не сказал мне, что… Не то, что любишь — об этом я даже не говорю, а хотя бы дал понять, что я тебе хоть немного нравлюсь!

Вообще-то я хотела спросить совсем иное. Не понимаю, как у меня вырвались эти слова. Но Кисс, по-моему, понял его правильно.

— Из жалости я могу подобрать на улице бездомного котенка. А ты… Знаешь, я за то время, что мы с тобой начали наши бесконечные блуждания, я настолько… Даже не сказать, что привык, а даже сроднился с тобой, что слова о любви… Видишь ли, все наши поступки… они настолько естественны, что слова совсем не нужны. Ну, ты же сама все понимаешь!

— Ничего не понимаю! Не вали все в одну кучу, скажи понятно.

— Ну, не могу я о своих чувствах говорить так просто, и уж тем более по указке! Не умею…

— Да? Ну надо же, не умеет он!.. А Гури, например, ты их говорил! И не только о чувствах, но и о любви!

— Ревнивая ты особа…

— Кисс!

— Ладно, признаю, ей я говорил еще и не то, а все, что она только хотела слышать. Пожалуйста, мне не сложно, при желании можно придумать все, что угодно, тем более, что некоторых хлебом не корми, а только рассказывай сказки о внезапно нахлынувших волшебных чувствах и тюкнувшей по темечку страстной любви! А уж если честно, то долгие и пустые разговоры о пламенных чувствах я вел не только с Гури. Женщин на пути одинокого мужчины всегда хватает, и всем можно повторять одно и то же… Но это совсем не то, что я бы хотел сказать тебе!..

Ох, Кисс, ну кто же рассказывает жене о своих прошлых увлечениях? Вот балда! У многих баб ума нет, но и мужчины иногда ведут себя ничуть не умнее! А ведь парень, действительно, теряется и не знает, что сказать, раз выкладывает мне все это…

А Кисс тем временем продолжал:

— Не хочу я это повторять вновь и вновь! Там, с другими, были только слова, а с тобой… Тут совсем другое! Во всяком случае, замуж я раньше никого не звал!

Наверное, многим женщинам хватило бы и этого, но мне все равно хотелось услышать больше.

— Что имеешь в виду, когда говоришь — у нас все другое? Поясни…

— Лиа…

— Расскажи, отчего ты внезапно решил жениться на мне? Только постарайся объяснить это серьезно, без глупостей!

— Ну, если так… Сложновато, но я постараюсь… Ты помнишь, как мы встретились впервые? Неулыбчивая девушка с удивительными глазами в обычном придорожном поселке… Ты мне очень понравилась, хотя и не настолько, чтоб с первого взгляда я мог потерять голову. Красивых девушек на свете много, но ты была несколько иной, не похожей на остальных. Обычно мне не составляет труда дурить головы женщинам, но то, что я тебе совсем не понравился — это было понятно сразу же. К тому же нравы в таких вот поселках довольно строгие — здешние девушки обычно не знакомятся с проезжими…

А ведь и верно, — подумалось мне. Дело в том, что и в Большом Дворе, и в соседних поселках девушки могли встречаться только с поселковыми ребятами, а вот знакомство, и уж тем более отношения с проезжим человеком считалось чем-то весьма непорядочным, чуть ли не клеймом глупости и легкомысленности…

Кисс тем временем продолжал:

— Наверное, для того, чтоб в будущем иметь хоть какой-то предлог и возможность познакомиться с тобой… Именно оттого я и решился выполнить твою просьбу — накормить рабов, хотя подобное мне было строго-настрого запрещено делать. Сейчас я понимаю, что приказ держать людей впроголодь — это было чем-то вроде дополнительной меры воздействия на двоих пленных… И позже, когда я покинул ваш поселок, то и дело вспоминал строгую девушку в зеленом платье, и думал: надо же какие красавицы встречаются в этих далеких местах!.. А позже мне даже показалось, что ты вот-вот пойдешь вслед за мной…

А ведь я, и верно, пошла. Только не одна, а с Маридой, и не за твоими прекрасными глазами, а чтоб увести из каравана двоих пленных…

— Так вот, — чуть усмехнулся Кисс, — а на болоте… Я здорово струхнул, и только позже, сам не зная отчего, стал сравнивать тебя с тем страшилищем, что вылезло из болотного тумана. Вначале мне эти сравнения казались просто дикими, но позже я сумел привести мысли в порядок, и понял, что меня здорово провели, но отчего-то меня больше всего задело то, что этим человеком была именно ты, показавшаяся мне несколько иной, отличной от других женщин. А может, дело просто в том, что я тогда еще не понимал, что ты с первого раза вошла в мое сердце куда глубже, чем можно было предположить, и оттого меня так задел этот обман… Конечно, зол на тебя я был настолько сильно, что обычными словами это никак не высказать! Оттого и помчался искать девушку с синими глазами сразу же, как только сумел удрать из-под стражи! В поселке тебя не оказалось, но я сумел выяснить, куда ты направилась. И даже понял, с кем…

— Погоди! — остановила я Кисса. — Помнишь, ты мне как-то сказал, что побеседовав с зятьком, выбил ему пару зубов?

— Ну, было такое…

— И еще ты говорил, что Дая за подобное тебе чуть в глаза ногтями не вцепилась, и именно из-за попорченной красоты своего ненаглядного… Что же тебе зятек тогда сказал?

— Что хорошего может сказать проблеять этот козел со смазливой мордой? Совсем ничего…

— И все же?

— Тебе это будет неприятно слышать.

— Переживу. Итак?..

— Этот слизняк заявил: плати мне пару золотых, и потом, когда найдешь эту стерву, то бишь тебя, можешь пользоваться ею, сколько хочешь, только скажи ей, что это я тебя послал… Ну вот я ему и пояснил, где его место, кого и куда он может посылать, и заодно поучил, как нужно говорить о женщинах…

И отчего я нисколько не удивилась, услышав подобное? А Кисс молодец, только вот зятьку наука впрок никак не пошла…

— А дальше?

— Дальше… Дальше я безо всякой жалости гнал всю дорогу до Стольграда, и все больше и больше себя накручивал, и когда впереди показались стены Стольграда — к тому времени я тебя почти ненавидел. Кроме того, я уже устал, издергался, потерял осторожность… В общем, стража взяла меня без всякого труда. На допросе я ничего скрывать не стал, но взамен этого попросил, чтоб меня посадили неподалеку от тебя…

— Так это была не случайность? Ну, то, что ты оказался подле меня?

— Нет. Вояр пошел мне навстречу… Он уже тогда, кажется, понимал меня куда лучше, чем я себя… И вот, радость моя синеглазая, после недолгой разлуки я вновь увидел тебя. Помнится, тогда у меня в душе тогда все смешалось одной кучей: злость, ненависть, желание прибить тебя — и в то же самое время радость от встречи, пусть даже она произошла, когда нас с тобой разделяли железные прутья. Попадись ты мне в тот момент в руки — не знаю, что бы я с тобой сделал: или бы убил, или бы целовать стал… Главное — ты была рядом, пусть даже в тот момент мы ругались без остановки. Потом злость прошла, и появилось желание постоянно говорить с тобой, пусть даже и так, ругаясь без остановки. Видишь ли, мне просто-таки невероятно нравилось дразнить тебя, выводить из себя, тем более, что ты очень легко поддавалась на все мои подначки. Достаточно было тебя чуть-чуть подтолкнуть… И еще когда ты злишься, то становишься такой забавной, чуть ли не подскакиваешь на месте, пытаясь доказать свою правоту, и настолько по-детски сдуваешь со лба постоянно выпадающую прядь волос… А потом я узнал, что ты эрбат. Вояр, конечно, провел весьма жесткую проверку… Если откровенно, то я был просто в шоке от увиденного. Но еще больше был удивлен, когда к тебе заявилась та обкуренная парочка, и ты свернула шею младшему брату Правителя, хотя будь моя воля, я бы сам из него душу вытряхнул. Причем сделал бы это с огромным удовольствием.

— Да, если бы не твое вмешательство после того, как я вышибла дух из принца Паукейна… Я почти уверена: потом стражники убили бы меня…

— Наверное… А затем тебя попытались отравить…

— Между прочим, в один далеко не приятный момент ты меня едва не придушил! Может, хотя бы сейчас объяснишь, почему?

— Почему, почему… Неужели самой не понятно?

— Представь себе — нет!

— Наверное, в тот момент я тебя просто-напросто приревновал, да и разозлился всерьез… Суди сама: на меня ты постоянно шипела, как злая кошка, вернее, как целая стая тех самых злющих кошек, а тут пришел Дан, молодой парень — и ты ему только что на шею не бросаешься с объятьями… Ах, Дан, ах, Вен, ах, как я вас люблю, и как вы там живете без меня, мальчики мои дорогие!..

— Я такого не говорила!

— Но подразумевала!

— А душить-то зачем?

— Оправданий тут, конечно, нет, разве что… Видишь ли, в тех местах, где я жил до того времени, пока меня не подрядили сопровождать невольничий караван… Там именно таким образом принято выражать женщинам свое недовольство. А в той стране я обитал пару лет, вот и нахватался…

— Интересно, где это?

— В Дарибале. Южная страна, иные нравы… Как раз там считается невозможным поднимать руку на женщину, но свое недовольство ею обычно выражают таким вот, несколько… своеобразным способом.

— Можешь не сомневаться — этот, как ты его назвал, своеобразный способ выражения твоего недовольства я оценила должным образом… Рассказывай дальше.

— А чего там говорить? Дальше я понял, что заболеваю, и единственное, на что мне оставалось надеяться, так только на призрачные мечты о том, что к серой лихорадке эта болезнь не имеет никакого отношения. Держался до конца — не хотелось оказаться в бараке для заболевших… До сих пор не понимаю, как я тогда сумел дойти от тюрьмы до корабля и не свалиться по дороге, а уж про то, как мы с тобой там вдвоем путешествовали — об этом и вовсе вспоминать не хочется! Ну, а то, что мы умудрились оттуда выбраться… Произошедшее я и вовсе отношу к разряду чудес. Правда, кое-что помню, и то довольно смутно, только до того момента, как мы с тобой оказались в воде, а потом несколько обрывочных воспоминаний — и все, как отрубило… Когда пришел в себя, то увидел, что лежу на земле, вернее, на лесной подстилке — тут и мох, и хвоя, и ветки, и шишки, а где-то очень высоко надо мной кроны деревьев. А еще чуть покачиваются острые верхушки елей… И рука настолько сильно болит, что хоть кричи — и жгло ее, и дергало… Но, тем не менее, я был здоров! Вначале поверить не мог в собственное выздоровление, а потом от радости было желание запрыгать чуть ли не выше собственной головы!

— Понимаю тебя…

— Вижу — и ты неподалеку лежишь. Думал — уснула, отдыхаешь, ждешь, когда я проснусь, но все вышло совсем не так. Мы с тобой опять поцапались… Потом я ушел к речке за водой, возвращаюсь — тебя нет. Ушла… Ох, сколько же мне тебя искать пришлось! На счастье, ты шла, спотыкаясь и падая, и оттого за тобой оставались довольно заметные следы: примятый и вырванный мох, поломанные кусты, вдавленные шишки… Еще хорошо, что к тому времени было еще не очень темно, а не то и не знал бы, где тебя искать… А потом я уже от тебя не отходил. Даже силки на зайцев ставил неподалеку, причем так, чтоб при том тебя постоянно видеть. Не то удерешь снова — ищи тебя неизвестно где. Или опять приступ случится…

— Какой еще приступ? Ты мне о том ничего не говорил!

И тут я увидела, что парень растерялся, вон, даже взгляд в сторону метнулся. Не понимаю… Неужели я о чем-то не знаю?

— Это я так, просто сказал не подумав. Не обращай внимания.

— А вот мне сейчас кажется, будто ты от меня что-то скрываешь. Я права? У меня в то время, что, случился приступ? Как это произошло?

— Нечего мне от тебя скрывать! Вырвалось случайное слово, а ты меня в чем-то сразу подозревать стала! Женаты всего пару часов, и уже никакого доверия! Интересно, что будет дальше? Выкинь ты из головы…

— Кисс, скажи: что тогда произошло?

— Ровным счетом ничего!

— А если я сейчас о том Койена спрошу?

— Спрашивай, если хочешь…

Но Койен, хотя и не отозвался, но все же издал какой-то звук, больше похожий на ехидный смешок — дескать, соображай сама!.. Он неприятных предчувствий зашлось сердце…

— Кисс, отвечай, что тогда произошло!

— Верно говорят: язык мой — враг мой!

— Если сейчас не скажешь правду, то у тебя будет на одного врага меньше!

— Радость сердца моего, отчего ты так разошлась? Ну, ляпнул я, не подумав, а ты уже невесть что себе в голову вбила!

— Кисс… — мне вдруг пришла в голову страшная мысль. — Я что, хотела тебя убить? Если приступ, то… Ой, прости меня пожалуйста!

— Нет, вовсе не убить… С чего тебе это в голову пришло? Эрбат Сама знаешь — эрбат во время приступа не отстанет от человека, пока с ним не расправится!

— Лиа, забудь!

— Ты мне скажешь правду или нет?

— А, ладно! Так значит, хочешь знать, что произошло тогда, в лесу? Только учти — никто тебя за язык не тянул, сама лезешь с расспросами!

— Ответь мне наконец — что там случилось?

— Что ж… Видишь ли, я едва успел отыскать тебя до того, как наступила темнота. Рад был до невозможности… Я костерок запалил, около него присел, смотрю на огонь, и за тобой приглядываю — все же лежишь без сознания, бредишь… И вдруг ты встала и ко мне пошла. Достаточно было одного взгляда, чтоб я понял — у тебя приступ. Мне в жизни и раньше довелось видеть, что это такое — безумие эрбата, да и на тебя в тюрьме успел наглядеться, так что понимал: мне сейчас бесполезно хоть что-то делать. Ну, думаю, все — разорвешь на куски, и следов от меня не останется… Сидел, не двигался, молчал — все одно убежать бы никак не мог. Но все произошло совсем не так, как я мог предположить: ты подошла, сгребла меня в охапку так, что кости затрещали, и давай говорить о любви…

— Тебе?!

— Увы, не мне. Клялась в вечной любви своему бывшему жениху, называла меня Вольгастром, говорила, чтоб я тебя не бросал и несла тому подобную чушь. А мои попытки вырваться привели к совсем иным последствиям.

— Н… Не поняла… — а у самой от неприятного предчувствия загорелись щеки.

— А я думаю, что ты все поняла. От собственных разговоров о любви ты, счастье мое, разошлась так, что хоть чайник на тебе кипяти, а потом и вовсе перешла к более активным действиям. Думай, что хочешь, но в тот момент остановить тебя не было никакой возможности. Ты, радость моя, так стремилась доказать бывшему жениху свою любовь, что устоять… Ну, это было выше человеческих сил во всех смыслах этого слова. Выбора ты мне тоже не оставила — возражать эрбату во время приступа невозможно — весьма чревато, но тебе в тот момент мое согласие и не требовалось… Вначале я, правда, здорово растерялся, и даже пытался успокоить тебя, только вот толку от этого естественно, не было никакого — ты меня просто-напросто не слышала и не понимала никаких слов. А уж если быть совсем честным, то надо признать: чуть позже мне уже и не хотелось тебя останавливать… Впрочем, к тому, что произошло потом, наши желания или нежелания не имели никакого значения — все случилось само собой, причем с твоей стороны был проявлен такой пыл, что… В общем, меня можно считать пострадавшей стороной — ты мной попользовалась, как хотела. Хотя, справедливости ради, и положа руку на сердце, вынужден покаяться — я тоже не отставал от тебя… Можно сказать, на какое-то время в ту ночь свихнулись мы оба. На пару… И еще я тогда чувствовал себя таким счастливым, каким не был долгие годы. Выражаясь иносказательно, в крышку моего гроба был забит еще один гвоздь.

— Нет…

— Не нет, а да! Ты же хотела узнать, что произошло во время твоего приступа, вот я тебе и выкладываю все. Подчистую.

— Ой! — я прижала ладони к горящим щекам. Теперь понятно, отчего Койен хихикает и ехидничает. — А как же… Потом…

— А дальше все было очень просто. Когда все…ну, после всего ты вдруг посмотрела на меня почти ясным взглядом, и сказала что-то вроде «Ты — не Вольгастр, но это даже хорошо…», после чего сразу же то ли уснула, то ли потеряла сознание… А я остаток ночи сидел у костра, подбрасывал в него ветки, вспоминал произошедшее, и не знал, что мне делать: смеяться, или злиться на тебя. Хоть верь, хоть нет, но в такой ситуации я оказался впервые в жизни. Решил: ладно, поглядим, что будет дальше. Но когда ты через пару дней пришла в себя, то не помнила ничего из того, что тогда произошло. И даже больше того — твоя прежняя неприязнь ко мне не прошла, и ты шипела на меня не хуже той самой змеи, которую когда-то изображала. Что ж, раз такое дело, то и я решил сделать вид, что ничего не случилось, хотя делать это мне было совсем непросто. Думал — пусть все идет само собой… Вот и все.

Койен, это правда? Тогда почему раньше мне ничего не сказал? Что значит — ты не спрашивала?! Я у тебя этим интересовалась пять минут назад, а ты в ответ только хихикал! Как это — в отношениях меж собой разбирайтесь сами… А ты у меня на что? Ах, значит, это я сама во всем виновата, и бедному Киссу надо еще посочувствовать?! Ты еще скажи, будто он, бедняжка, в ту ночь получил тяжкую душевную травму, которая все еще кровоточит!.. И чего ты, собственно, смеешься?! Вечно вы, мужики, горой друг за друга стоите! Козлы! Что-что? Так значит, ты имеешь наглость утверждать, что нечего перекладывать свои шалости на чужую шею?! Ну, знаете ли!.. Что предлагаешь? Во всех подробностях показать мне все то, что тогда произошло в лесу? Ой, не надо!

Тем не менее, вспоминая наше путешествие по лесу, надо признать, что Кисс вел себя очень достойно. О том, что произошло, он не сказал мне ни слова, и даже не намекнул. Больше того — с того времени он по-настоящему заботился обо, и, как я теперь понимаю, в его поступках, кроме благодарности за свое спасение, было и кое-что личное…

Подошла к парню, и уткнулась лицом ему в грудь, а Кисс, в свою очередь, обнял меня… Вот так бы и стоять, только мне надо ему хоть что-то сказать…

Однако Кисс не был бы собой, если бы и тут не съехидничал:

— Как я понимаю, кисонька, за прошлое ты мне глаза пока что выцарапывать не будешь?

— И за какие только прегрешения ты свалился на мою шею?

— Ну, дорогуша, насчет того, кто и у кого висит на этой самой шее… У одного из нас, как я понял, с шеи свисает мало того, что шипящая, так еще и кусачая змея, от которой нельзя ожидать ничего хорошего, зато другаяой, счастливицачик, обзавеласьлся сидящим на шее нежным, мягким, пушистым котиком… Это ж какое счастье ты себе отхватила, в отличие от меня!

— Уж не себя ли ты так называешь? Ну надо же такое придумать — нежный и пушистый котик… Тоже мне, счастье привалило!

— А то! Конечно, привалило, ведь в том счастье больше четырех пудов живого веса…

Ну кто мне подскажет, каким нужным словом его, паразита, еще можно назвать?!

Загрузка...