Еще раз с чувством [СИ]

Часть 17. Малек. Галлавич

Алек не смотрит на Магнуса Бейна. Не смотрит. Может быть, только чуть-чуть.

Может быть, протирая круглые бокалы, он изредка бросает взгляд на темную шевелюру. Может быть, выставляя на стойку рюмки для очередной порции текилы, он выискивает в толпе стройную фигуру. Может быть, когда Магнус танцует, Алек разворачивается лицом к стеллажам с алкоголем, чтобы ловить в отражениях его силуэт.

Может быть, это немного похоже на болезнь.

Все рушится ещё в тот момент, когда Бейн в свой первый рабочий день поднимается на подиум. В тот момент, когда Алек осознает, что черные кожаные штаны — самая сексуальная вещь, которая только может существовать на свете.

В тот момент, когда Магнус начинает танцевать и притягивает к себе взгляд получше всякого магнита. Заставляет впитывать каждое движение, каждый взмах рукой или плавное покачивание бедрами.

И это так возбуждает, что сжимаются все внутренности.

— Пошел нахуй, Галлагер! — громкий голос Микки врывается в воспалённый мозг Алека, и тот моментально переводит взгляд на тряпку в руках. Кажется, перед тем, как в очередной раз залипнуть на Бейна, он протирал стойку и готовился к вечернему открытию.

— Сам иди нахуй, Милкович, — раздается с другого конца клуба раздраженный голос.

Через мгновение разъяренный Йен, уже облаченный в свой костюм для выступлений, проносится мимо барной стойки и останавливается лишь рядом с Магнусом, приветственно ему кивая.

Эти двое спелись так быстро, что уже через пару недель совместной работы начали готовить общий номер. Публика их обожала.

Алек с Микки их ненавидели.

По крайней мере очень старались это показать.

— Ну и чего ты? — Алек откидывает тряпку в сторону и разворачивается к другу.

Милкович в своих неизменных потертых вовсе не из-за дани моде джинсах, старой клетчатой рубахе и с сигаретой в зубах. Он подносит зажигалку к губам и прикуривает, посылая к черту знак «Курить запрещено».

Нервно проводит рукой по волосам и то и дело бросает на Йена злые взгляды.

— Да блять, ты не представляешь, как же бесит.

Алек кривит губы в усмешке.

— И твоя злость никак не связана с тем, что сегодня его на работу провожал этот… Джексон?

— Джекман, — мгновенно поправляет Микки, а потом осознает, что выдал себя с головой, и разражается тирадой, в которой имя Алека стоит в удивительной близости от матных эпитетов.

Впрочем, к этому уже все привыкли.

— Ну-ну.

— Завали ебало, Лайтвуд.

— А ты хотел, чтобы он вечность ждал того момента, когда ты откроешь миру, что гей?

Кулак Микки приземляется в нескольких сантиметров от руки Алека.

— Я даже не вспомню, что ты мой друг. Такой пизды выпишу, что ходить не сможешь, понял меня? — Микки выплёвывает сквозь зубы. — Лучше смотри, чтобы твоего парня не увели.

Алек вновь бросает косой взгляд на Магнуса и Йена, которые начинают разминаться вместе, и нервно сглатывает.

— Он не мой.

— Ну-ну.

И когда они успели поменяться местами?

— Еще скажи, что тебе плевать на то, что сегодня после выступления он опять побежит к Камилле.

Алек скрипит зубами. Конечно же ему не плевать. Но что он может поделать? Его родители никогда не примут того, что их сын любит парней. А после смерти Макса им и без этого тяжело.

— То-то и оно, друг. Блять, как же заебало, — Микки устало выдыхает и опирается ладонями на барную стойку. Алек хочет также, но вместо этого вновь хватает тряпку и начинает с остервенением тереть и без того чистую поверхность.

— Майя, кексик, включи нам что-нибудь, пожалуйста, — Бейн улыбается через все помещение клуба сидящей за пультом девушке, и та расплывается в ответной улыбке.

Может быть, она тоже немного влюблена в Магнуса.

Алек снова резко отворачивается от танцпола, когда из колонок начинает литься медленная музыка. Бейн с Галлагером одним отработанным движением запрыгивают на подиум.

Может быть, он оглядывается через плечо, потому что не в силах это контролировать.

Может быть, Микки рядом с ним делает то же самое.

Майя знает, что включать. Мелодия медленная и плавно-тягучая, она забирается в самые отдаленные углы клуба, разливается над танцполом, нежно прикасается к танцорам. Алек оглядывается, потому что просто не может пропустить этот завораживающий момент.

Каждый раз, когда Магнус и Йен слышат музыку, они меняются. Сливаются с тактом и превращаются в бит. Становится непонятно, где заканчивается музыка и начинается танец. Все сплетается в одну яркую пульсирующую волну.

Магнус и Йен переглядываются, улыбаются друг другу и начинают двигаться. Алеку требуется вся сила воли, чтобы вцепиться в прозрачное стекло бутылки с дорогим виски и смотреть куда угодно, только не на подиум. Он знает, что увидит там.

Две фигуры в одинаковых узких кожаных брюках и с кожаными ремнями на плечах и предплечьях. Волосы уложены лаком, на лицах макияж и шальные взгляды. Они оба слишком любят танцевать, поэтому отдаются музыке всегда полностью, будь то переполненный людьми клуб или лишь подготовка к выступлениям.

Бронзовая кожа соприкасается с алебастровой, черные волосы — с рыжими. Бейн и Галлагер стоят слишком близко друг к другу, скользят ладонями по бокам и призывно ведут бедрами.

Алек не смотрит, но почему-то все равно видит.

Он обожает этот контраст. Обожает то, что танцоры такие разные, но в то же время удивительно похожие и дополняющие друг друга.

Рука сама тянется поправить член, натянувший ткань брюк. Так не должно быть, но почему-то происходит всякий раз.

И ему хочется разъебать стену к чертовой матери, ведь он понимает, что посетители клуба обычно смотрят на Магнуса и Йена такими же возбужденными взглядами.

Рядом с Алеком разбивается стакан. Милкович матерится и наклоняется, чтобы собрать осколки.

Может быть, он при этом все время смотрит на подиум.

— Мы в таком дерьме, Лайтвуд.

Может быть, Микки прав.