Эшвин

Эшвин привык к дискомфорту технологии регенерации.

Он даже не мог вспомнить, когда в первый раз испытал это. В хронологии самых ранних воспоминаниях было довольно трудно разобраться, но ему было не больше шести или семи лет. Неудачное падение или драка с другим подготовишкой привели к этой первой поездке, во время которой он смог увидеть врачей в белых халатах.

Вынужденный рост новых клеток причинял боль. Гражданским лицам всегда предлагали какое-нибудь обезболивающее, но на Базе хотели, чтобы их солдаты Махаи развивали терпимость к боли с ранних лет. На протяжении многих лет Эшвина так часто отправляли обратно в госпиталь, что врач однажды пошутил, мол, у него не осталось из собственных натуральных клеток ни в одной из частей тела.

Технология была новой. И незабываемый взгляд Эшвина вылечил врача-балагура от попыток шутить с солдатами Махаи.

Koрa всегда отличалась от них. Его пустой, невозмутимый взгляд никогда не мешал ей рассказывать анекдоты, как и протоколы Базы никогда раньше не останавливали от попыток делать все возможное, чтобы смягчить его боль.

Здесь, в Секторе 1, девушка была свободна от холодных правил и ограничений Базы. Под защитой Гидеона, и с его поддержкой, ее умение процветало.

Нежная боль оказалась единственным сувениром, который принесла пуля, попавшая в плечо. Эшвин прикоснулся к месту ранения, когда одевался, не понимая, почему новая кожа настолько чувствительна. Может быть, предчувствие? Возможно, предвкушение. Он мог представить, как Кора прикасается к нему в этом месте, как ее брови озабоченно хмурятся. Кончики пальцев прослеживают границы вновь исцеленной кожи, как они делали это десятки раз. Никакого безразличия и отстраненности. Всегда нежность и забота.

И теперь он знал, как звучит ее голос, когда она кончает.

При всем своем незнании социальных обычаев, Эшвин прекрасно понимал, что это неподходящая мысль. Кроме того, было недопустимо, когда его взгляд как магнитом притягивало к противоположной стороне семейного Храма Риос, где между Мариселой и главной жрицей стояла Koрa. Ее голубые глаза были устремлены на Гидеона, пока он восхвалял Джейдена, и слезы стояли в этих глазах, смачивая ресницы.

Было неуместно представлять ее в экстазе, но это было предпочтительнее, чем душераздирающий спазм в груди, когда он видел ее боль. Не было никакого врага, с которым бы можно было сражаться в этом случае. Невозможно было предпринять никаких действий. Ни одна пуля не заставит держаться от нее подальше.

Ее горе было бесплотным врагом, против которого Эшвин был бессилен.

Девушка на доли секунды подняла взгляд на него, потом склонила голову, и скопившиеся слезы хлынули по ее щекам.

Эшвин отвернулся. Он отвлекал себя пересчетом мышц, которые заставляли его пальцы сгибаться. Поверхностный сгибатель пальцев. Глубокий сгибатель пальцев. Длинный сгибатель большого пальца…

Приглушенный шум женских голосов привлек его внимание. Эшвин перевел свой взгляд — вовремя, чтобы увидеть, как подпоясанные веревками послушницы направляются в сторону Гидеона. Рядом с ним была нарисована фигура Джейдена, украсившая потемневшую оштукатуренную стену. Одна за другой девушки целовали кончики пальцев и прижимали их к рисунку. Потом последовали сестры Гидеона, и следом за ними Koрa. Пальцы девушки дрожали, когда она осторожно коснулась стены.

Главная жрица Дэл шла последней. Она положила свою ладонь на центр рисунка, закрыла глаза, широко расставив пальцы, в то время, как ее губы двигались в беззвучном благословении. Когда она закончила, то повернулась, чтобы коснуться рукой Гидеона.

— Завтра?

— Завтра, — согласился он, потом повысил свой голос: — Спасибо всем за чествование нашего павшего брата. Сегодня вы поможете нам праздновать свою жизнь. Но сейчас…

— У нас есть незаконченные дела, — уверенно закончила Дэл, махнув рукой на своих подопечных. Каждая из девушек сделала короткий реверанс Гидеону, прежде чем двинуться к двери. Туда же отправились все, кто не был Всадниками по статусу, даже сестры Гидеона. Эшвин повернулся, чтобы последовать за Корой, но хватка на плече остановила его.

— Останься, — ласковая доброжелательность в голосе Гидеона ничуть не смягчила отданный приказ.

Koрa заколебалась, и даже Марисела уставилась на Гидеона с широко открытыми глазами. Через мгновение ободряющая улыбка принцессы вытеснила шок, и девушка потянула сестру к выходу.

Голубые глаза Коры оставались прикованными к Эшвину, пока дверь за девушками не закрылась.

По всей комнате жесткие и серьезные Всадники начали расслабляться. Они понемногу начали отходить друг от друга, и тихие разговоры, наконец, заполнили глубокое и глухое молчание.

Некоторые бродили по комнате, подходя к другим портретам на стенах, в то время как остальные последовали за Диконом к столу Гидеона, где дюжина кистей лежала рядом с остекленными каменными чашами с краской, переливавшимися всеми цветами радуги.

Гидеон жестом предложил Эшвину следовать за ним в центр Храма. Оттуда открывался прекрасный вид на длинные стены и картины, украшавшие их. Фигуры начинались на дальней стене за алтарем — тринадцать человек. Десять из них были окрашены в яркие цвета с элегантным мастерством. Последние трое были очерчены простыми черными контурами.

В первом Эшвин узнал Дикона, во вторым был Адриан Мэддокс, кузен Гидеона, который сбежал в Сектор 4. Последним был сам Риос.

— Истинные Всадники, — пробормотал Гидеон. — Тринадцать из нас. На мой взгляд, достаточно символично. Хотя, в отличие от моего деда, я никогда не утверждал, что мы происходим непосредственно от самого Бога.

Эшвин наблюдал, как Ана поднялась по ступеням, остановившись перед одним из Истинных — высоким, стройным чернокожим мужчиной, с изящно уложенными подстриженными волосами, квадратной челюстью и пронзительными карими глазами.

— Ее отец, — прокомментировал Гидеон. — Он умер во время нападения на Центр-Сити внутри Эдема, и Ана ходатайствовала, чтобы занять его место. Она уложила на лопатки всех мужчин, претендующих наравне с ней, во время первых же испытаний.

Эшвин вспомнил осторожный многозначительный взгляд, которым она одарила его в первую ночь в бараке. Женщины время от времени требовали права бороться бок о бок с солдатами на Базе. Очень немногие из них были приняты в пехоту, но генералы быстро отменили эту практику. Независимо от того, как отличились женщины, мужчины-солдаты оказались не в состоянии справиться с их присутствием.

Это была причуда, которой Эшвин никогда не понимал. Люди приходили с ограниченным набором навыков. Большинство были ужасны, почти поголовно. Он считал преступно неумелым использованием ресурсов, когда кто-то проявлял склонность тратить время на такие несущественные детали, как пол солдата.

— Если она настолько хороша в бою, разумно позволить ей бороться.

Губы Гидеона дернулись:

— Очень логическая оценка.

Риос повернулся направо и показал на место в нижней части стены. Изображение Аны было в конце ряда, простой черный контур, но в нем все-таки удалось захватить кудрявые темные волосы, форму носа и напряженный изгиб ее губ.

— Это первый ритуал, после которого мы воспринимаем себя как Всадников. И последний. С того дня, как они присоединяются к Братству, каждый Всадник знает, что смерть рано или поздно придет за ними. Они смотрят на эту стену. Истоки собственных похорон.

Эшвин взглядом заскользил вдоль стены. Много людей уже были разрисованы, но были и другие контуры — Рейес, сонный и дерзкий. Ивэн, выглядевший сурово и бесчувственно, как любой солдат Махаи. Зик, со своими характерными чертами лица и торчащими волосами. Хантер, высокий и мощный. Его впечатляющая сила выражалась не столько командным выражением, сколько очертанием его бицепсов.

На противоположной стене набросок Джейдена был таким же огромным. Гейб подошел с одной из кистей и тщательно нанес глубокий янтарный мазок на волосы, упавшие на лоб Джейдена. Рейес присоединился к нему с более светлым оттенком золотистого цвета, смешивая краски вместе.

— Некоторые из ребят довольно хорошие художники, — тихо сказал Гидеон. — Дэл придет позже и закончит портрет, но первые мазки всегда делают братья Всадники.

Связующий ритуал, скрепляющий узы Братства.

Эшвин мог оценить мудрость этого. База усовершенствовала такую тактику, подняв создание сплоченного командного подразделения до точной и циничной науки. Даже солдаты Махаи не были застрахованы от смерти — татуировки, украшающие спину Эшвина, доказывали это. Пока Koрa не спросила его, он никогда не задумывался о логическом обосновании. Он слишком привык имитировать действия окружающих людей.

Но татуировка не имела значения связи между солдатами на Базе. Выкованный совместный опыт — вот что было важно!

Когда Лоренцо Круз обратился к нему с просьбой в отчаянной попытке спасти своего смертельно раненного возлюбленного, Эшвин не смог отказать ему, хотя и пришлось использовать навыки Koры, чтобы сделать это.

Это было Кодексом чести на Базе. Понимание. Просьба об одолжении. Обязательство вернуть долг.

Семь месяцев назад, Эшвин вернул ту услугу. Он перебирал в уме фрагменты, его мысли кружили вокруг Коры, все чаще и чаще возвращаясь к ней.

…Тогда он попросил Круза найти безопасное место, чтобы спрятать ее. Обязательным условием было не раскрывать это место, даже если бы Эшвин потребовал.

Долг востребован. Долг погашен.

Круз выполнил просьбу. Но не так, как Малхотра планировал. Эшвин думал, что напарник найдет безопасный дом или вообще увезет ее, возможно, забрав в горные общины. Чтобы не тащить ее полмили от импровизированного госпиталя до дома человека, управлявшего им.

Но все пошло не так, как он ожидал. Он не был в состоянии найти Кору, даже когда отправился на ее поиски. И Круз сдержал свое слово. Столкнувшись с безрассудным гневом Эшвина, напарник выстрелил ему в ногу. Малхотра хотел причинить ему боль.

«Страх боли, Эшвин. Это может сломать человека. Если ты попытаешься забрать ее откуда-нибудь прямо сейчас, ты только испугаешь ее. Ты причинишь ей боль. Ты не сможешь держать ее в безопасности, пока не возьмешь себя в руки»…

Это была самая тяжелая истина, которую кто-либо когда-нибудь говорил ему. Мало кто осмелился бы. Но Эшвин чувствовал дуло пистолета Круза приставленное к затылку, отведав свою собственную смерть на вкус, и знал, что Круз был прав.

Он не смог бы таким понравиться Koре.

Сломанный. Дикий. Одержимый ее ароматом, ее взглядом, мыслями о ней. Такими он видел Сектора в своей войне, а затем он вернулся на Базу, чтобы подчиниться рекалибровке.

Они выдрали Кору из него. Потребовались месяцы целенаправленных пыток, чтобы вернуть ему спокойствие, обоснованное логикой. Холодное оцепенение. Мир безмолвия.

Она уничтожала недели пыток каждый раз, когда прикасалась к нему.

— Малхотра.

Эшвин обернулся и увидел Дикона, стоящего в шаге от него и протягивающего кисть ручкой вперед. Хотя в отстраненной части его мозга не возникало проблем с распознаванием эмоциональных манипуляций, организованных Гидеоном, честная оценка показала… приступ боли. Удивление и что-то еще, острое и мятное, как травяной чай, который он приобрел в подарок для одного из своих домашних кураторов, чтобы подорвать лояльность.

Махаи сильно отличались от остальных. Другие боевики на Базе готовы были меняться одолжениями и следовать Кодексу, но социальные моменты — совсем другое дело. Никто не мог расслабиться рядом с Махаи. Немногие были готовы открыто избегать их, но тысячи крошечных комментариев и жестов несли это сообщение достаточно явно, чтобы услышал даже Эшвин.

Он никогда не был желанным. Он не был принят обществом. Он едва ли был человеком.

Эшвин отстраненно наблюдал, как его пальцы обвились вокруг деревянной ручки кисти. Кто-то создавал ее с любовью, полировал, пока она не стала совершенно гладкой. Он сжал кисть между пальцами и сражался с соблазнительной ложью, которую она воплощала.

Дикон отошел в сторону, освобождая путь к столу с чашами краски, и Эшвин признал шаткость своего положения.

Гидеон Риос сражался за душу Эшвина в разных плоскостях. Кора, с обещанием любви и страсти. Всадники, с возможностью принадлежности к Братству. Без сомнения, Гидеон завершит соблазн, предлагая отпущение ужасных грехов, совершенных Эшвином.

Но он был Махаи, за гранью человеческих эмоций. Ни одно из предложений Гидеона не должно соблазнить его. Это было не просто долгом — сдержаться перед лицом такого искушения, это было его природой.

Эшвин окунул кисть в краску, а затем наблюдал, как оранжевый проступает на темном кирпиче. Цвет настолько яркий и живой, что бросал вызов мрачной печали, которой был окутан мемориал для погибших. Каждая последующая картина в зале кипела жизнью, яркой и радостной, перед лицом потерь и смерти.

Ничто не следовало правилам в Секторе 1.

Может быть, и он не станет тоже.

Глава 12

Вечеринка в казарме Всадников была не похожа на танцы у костра. Она была меньше, более интимной и скрыта за толстыми глинобитными стенами. Были еще музыка и танцы, спиртное и смех, но атмосфера, чувствовавшаяся в воздухе, с точки зрения Koры. отличалась

Не отчаяньем, не совсем так, но сосредоточенностью. Напряжением.

Это был всего лишь один из многочисленных праздников, но он отличался от других, беззаботных, осторожностью. Не потому, что Всадники избегали горя. Наоборот, они, казалось, впитывали это ощущение, смешивая его в хаотичном вихре эмоций, которые приходят с живыми.

Это был Сектор 1 — здесь полновесно проживали каждую секунду, принимая то, что каждый момент мог стать последним. Здесь и оплакивали, и почитали в равной мере.

— Вот! — Перед Корой появилась бутылка сидра.

Нита Рейес дождалась, пока Koрa возьмет ее, прежде чем плюхнуться на диван рядом с ней, подтянув ноги под красочную лоскутную юбку.

— Один из моих кузенов варит напитки. Мои родители прислали четыре ящика в качестве памятного подарка.

— Спасибо.

Нита была соблазнительной и самоуверенной, предпочитая одежде из Храма лоскутки из кожи и ткани. Ее волосы были того же цвета, что и у брата, но на этом сходство заканчивалось. В то время как Рейес был взбалмошным и непредсказуемым, Нита была более серьезной, почти замкнутой.

Девушка глотнула сидра и вздохнула.

— Честно говоря, на самом деле, очень вкусно. У Антонио есть дар к этому. Но моим родителям не нравится бизнес, если он не является естественным продолжением ранчо. Тони удается заниматься своим делом только потому, что он любимец Тиа Кристин, а никто не спорит с моей тетей. Даже мой отец.

— Я знаю, каково это. — Koрa закрутила колпачок бутылки. — Мой приемный отец был врачом. Он довольно четко дал понять, что я тоже должна стать врачом. И никаких аргументов.

Нита склонила голову и внимательно стала изучать Кору.

— Но ты в этом так хороша. Я пытаюсь представить, что ты можешь заниматься чем-то другим. Хотя, я полагаю, это проблема, но мы хорошо относимся к тем вещам, которые заставляют нас делать с детства.

Koрa не могла представить себе жизни без медицины, без возможности помочь тем, кто нуждался в безотлагательном, реальном содействии.

— Я бы стала врачом в любом случае, — призналась девушка. — Иногда это больше касается желания иметь выбор, чем чего-то другого.

— Я понимаю. — Нита наклонилась ближе. — Я всегда считала, что именно по этой причине мой брат сделал свой выбор. — Она кивнула в сторону, где Рейес и Зик танцевали с парой девушек из Храма. — Он должен был жениться на Мариселе, ты в курсе? Это было решено вечность назад, и случился огромный скандал, когда он присоединился к Всадникам вместо этого. Но братец не отвергал Мариселу. Он обожает ее. Он просто не хочет, чтобы его лишали выбора.

— О, я не знала! Возможно, он все-таки немножко отверг меня? — Марисела нагнулась над спинкой дивана и выхватила из пальцев Коры бутылку сидра. — Речь о том, как я хихикала каждый раз, когда он пытался поцеловать меня.

Нита застонала и закрыла глаза.

— Я думала, у нас было правило, Марисела!

— Правильно — не говорить о губах твоего брата и о том, что он ими делает. — Марисела сделала паузу. — Сделай себе одолжение и не смотри через комнату, хорошо?

Эти слова стали командой. Koрa посмотрела туда, где Зик и Рейес танцевали, или старались это делать.

Зик еще пытался, хотя, это вряд ли можно было назвать танцами. Он держал блондинку-послушницу в руках, ее ноги обвивались вокруг его бедер, волосы перепутались, когда мужчина прижался лицом к ее шее. Нотки маниакального смеха, звучавшие в его голосе, царапнули нервы Коры, как металлом по стеклу, и она отвела глаза.

Рейес удерживал свою партнершу по танцам напротив окрашенной стены, одной рукой широко распахнув синие складки храмовой мантии. Он целовал ее таким образом, как будто независимо от того, в какую сторону не поворачивал голову, никак не получалось достаточно глубокого поцелуя.

Нита заскрипела зубами, покосившись в их сторону, и снова застонала.

— Во имя Всех Святых!.. — Она решительно повернулась спиной к зрелищу и поморщилась, глядя на Мариселу:

— Я поняла, что ты имеешь в виду.

Koрa перехватила бутылку сидра и спокойно сделала глоток.

— Когда они закончат, нам стоит поинтересоваться у него, как там ее миндалины.

Марисела расхохоталась.

— Нет, она злая!

— Я должна пойти потанцевать с Гейбом или Аной, — проворчала Нита. — Держу пари, он не станет воспринимать это так же спокойно, как я.

— Слишком поздно, — Марисела указала на коридор, куда Рейес со своей партнершей скользнули в тень. — Теперь ты просто должна сделать это ради удовольствия!

— Я думаю, что так и сделаю, — Нита допила свой сидр — безусловно, не первую бутылку, и встала. Девушка покачнулась, восстановила равновесие и отправилась в сторону, где стоявшие Ана, Хантер и Гейб о чем-то разговаривали с Эшвином.

Нита не довольствовалась одним партнером. Она обхватила Ану и Гейба за плечи, и потащила их к танцующей толпе. Небольшая стайка Всадников и послушниц оторвалась друг от друга и смешалась в один круг, покачиваясь вместе со всеми — радостные, ласковые и раскованные.

Эшвин остался на месте, наблюдая за Корой. Выражение его лица было более мягким, достаточно открытым для нее, чтобы почувствовать, что стоит за его темным взглядом. Терпение, сосредоточенность — и страстное желание. Это не было новым, но заставило ее пульс ускориться от осознания, что Эшвин не скрывает своих эмоций.

— Иди, — прошептала Марисела, вытягивая бутылку из ее пальцев снова.

Кора встала, слыша пение крови в своих ушах. Эшвин встретил ее в середине импровизированного танцпола, сильные руки властно обхватили девушку за бедра. Он уже не был неуклюжим на этот раз, когда уверенно притянул ее к своей груди.

— Добрый вечер, Koрa!

Это еще больше заставило ее колени плавиться от желания.

— Привет!

Эшвин скользнул ладонью по узкой спине, привлекая девушку еще ближе, когда они начали двигаться под музыку.

— Я танцую лучше?

Он дразнил ее, и Кора попыталась сдержать улыбку.

— Неплохо для начала. Но ты знаешь об этом.

— Я подозревал. — Мужчина погладил шелковистые белокурые волосы, рассыпавшиеся по плечам. — У меня о тебе совершенно иррациональные мысли.

— Это замечательно! — она пробралась пальцами под край его рубашки, и рельефные мышцы живота напряглись в предвкушении. — Расскажи мне.

— Ты уверена? — Мужчина прикоснулся к ее виску, а затем медленно провел кончиками пальцев линию вниз по изящной скуле. — Ты озвучила мне свою гипотезу. Ту, что у солдат Махаи есть чувства.

Кора вздрогнула.

— Я не думала, что вы можете перенять это от человека. Не так легко.

— Что делать, если ты не права? — Мужская рука расположилась на ее плече, большой палец прижал ямку у основания горла, ощущая пульсацию крови. — Я хочу тебя в моей постели, Кора. Но ты должна оценить весь риск. И пока не ты поймешь, что есть вероятность…

— Какая?

— Я пустой, — просто ответил Малхотра. — Я сломан. Я могу обещать защитить твое тело, но никогда не смогу дать обещание заботиться о твоем сердце. Я могу уничтожить его, сам того не желая.

Она могла почувствовать истину в его словах. Но они уже вели этот разговор, с другими вопросами — и похожими ответами.

— Есть вещи и похуже, помнишь? — Она качнулась ближе к завораживающему теплу его тела. — Быть одиноким. Не чувствовать ничего. Я предпочла бы рискнуть.

— Я могу заставить тебя чувствовать. — Давление его пальца немного увеличилось. Предупреждая. — Я знаю, в чем нуждается твое тело, и я знаю, как дать тебе это. Будь уверена, ты захочешь. Это будет интенсивно и…

— Эшвин…

— Это имеет значение, Koрa. — Его глаза были абсолютно серьезны. Намеренно. Сознательно. — Женщины приходят к нам охотно, потому что они знают, мы можем доставить им удовольствие, но они строят фантазии о том, кто мы есть. Они лгут, потому что никто из тех, кто смотрит нам в глаза, на самом деле не хочет, чтобы монстр смотрел на них. Мне нужно знать, что ты не лжешь самой себе!

Вина. Боль. Пусть они омоют ее.

Кора покачала головой.

— Это будет важно для тебя, если так и есть?

Внимательные голубые глаза смотрели в его лицо, когда Эшвин почувствовал ловушку в ее словах.

Если бы его не волновало, они бы уже давно оказались в постели. И если ему не все равно…

Его рот сжался в твердую линию.

Мужчина сжал ее бедра на мгновение, а затем подхватил под попку и потащил вверх по своему телу, пока девушка не обвила ногами талию. Глаза Коры оказались на одном уровне с его, и пустота была последним словом, чтобы описать их темно-карие глубины.

— Я предупреждал тебя, — прорычал Малхотра, когда начал двигаться в коридор.

— Ты меня предупреждал, — согласилась Кора, и губами накрыла его губы, скользнув языком в рот.

Его поцелуй был сосредоточенным и глубоким. Он целовал ее жадно, всепоглощающе, не пропуская шаг, как если бы мог перемещаться по казарме с закрытыми глазами. Все, что она знала, было ощущение давления мужских губ и поддразнивание настойчивого языка, пока ее спина мягко не стукнулась о дверь его комнаты.

Два восхитительных удара сердца, Эшвин, удерживая ее, жестко прижимал в ловушке между дверью и каменно-твердой стеной груди. Потом дверь исчезла, и мужские руки крепче обняли ее за талию, прежде чем ощущение падения назад навалилось на девушку. Отдаленно, она услышала, как Эшвин пнул дверь и оттолкнул стул с дороги.

Отдаленно. Потому что он целовал ее так, будто мог это делать вечно.

Задыхаясь, она оторвалась от его рта. Они были рядом с кроватью, и девушка затаила дыхание, когда Эшвин отпустил ее, чтобы встать рядом.

— Подними руки.

Кора начала подчиняться, но у ее пальцев были другие идеи. Они коснулись его груди и задержались, надавливая через ткань.

— Мне нужно спрашивать тебя?

Его брови слегка нахмурились.

— Спрашивать меня о чем?

— Уверен ли ты?

Она вцепилась пальцами в его футболку.

— Я не единственная, кто может получить травму.

— Я не против физической боли. — Он скользнул руками по хрупким плечам, осторожно освобождая их от ткани. — И если бы ты причинила мне боль каким-то другим образом… ты бы выиграла, не так ли?

Он был серьезен. Koрa откинула голову и встретилась с ним взглядом.

— Речь не о том, права ли я. Или о доказательстве гипотезы. Это твоя жизнь, Эшвин. Это важно для меня.

Мужчина поднял ее руку и осторожно поцеловал в центр ладони.

— Вот почему я уверен.

Кора не осознавала, насколько ей необходимо услышать эти слова, пока он не произнес их вслух. Она пыталась сказать ему об этом, но дыхание снова перехватило, и девушка подняла руки над головой.

Мужчина двигался медленно. Целенаправленно. Как же она любила это в Эшвине — его серьезность, его дотошное внимание к мелочам, проявляющееся в нежном прикосновении рук, когда они скользнули вниз по ее плечам и бокам.

Он не снял платье все сразу. Он растягивал время, собирая мягкую голубую ткань в кулаки, уговаривая ее дюйм за дюймом. Он щекотал нежную кожу нескончаемой лаской, пока сдерживаемое дыхание не оборвалось прерывистым стоном.

— У меня есть план, — пробормотал Эшвин, когда платье соскользнуло с ее головы, обрушивая растрепанные волосы каскадом вокруг запрокинутого лица. Он отбросил платье и пригладил шелковистые пряди, откидывая назад от щек кончиками пальцев, нежно лаская раковину ее уха. — Я составил его, когда ты пришла ко мне прошлой ночью, но пересматривал и уточнял весь день.

— Весь… — голос Коры сорвался, и она судорожно сглотнула. — Весь день? Наверняка, это не настолько сложно, чтобы потребовался целый день.

— Речь не об усложнении. — Не отрывая от нее глаз, Эшвин сводящим с ума движением провел рукой по спине и линии позвоночника, затем прикоснулся к застежке лифчика. Одно ловкое движение пальцев — и ткань свободно провисла, одна лямка соскользнула с плеча.

— Речь об основательности. Мужчина, не способный дотошно разработать лучший способ доставить тебе удовольствие — такой мужчина не достоин прикоснуться к тебе.

— Действительно? — Еще один стон, зародившейся в горле и пролившийся хриплым вздохом. — Я думаю, выяснение этого должно быть частью удовольствия.

Кора прикоснулась к его лицу, рисуя линию от скулы до уголка рта, и улыбнулась, когда он резко втянул воздух.

— Видишь?

Что-то опасное загорелось в его глазах, когда Эшвин повернул голову и прикусил ей пальцы. Было почти больно, и ощущения волной пронеслись по нервным окончаниям электрическим током.

Девушку била дрожь, когда она опустила руку на мужское плечо и потянула мягкий хлопок футболки в молчаливом вопросе.

Эшвин ответил, подняв вверх руки.

Koрa не обладала его терпением. Она рванула ткань, но та зацепилась за подбородок и невольно запуталась вокруг головы. Тогда Эшвин помог ей, стащив футболку полностью, и бросил на пол.

Девушка видела его полуголым чаще, чем могла подсчитать. Большая часть их общения была связана с его частичной наготой. Но сейчас все было совершенно по-другому, ведь она тоже разделась, и этот взгляд…

Koрa провела ладонями по предплечьям, проследила царапины, оставленные ногтями прошлой ночью, а затем отступила назад, пока ногами не уперлась в край матраса.

Он последовал за ней, нависнув на какой-то головокружительный момент, перед тем, как опуститься на колени. Эшвин провел большим пальцем по краю простых черных трусиков, его взгляд скользнул к полуоткрытым губам.

— Ты уже трогала себя раньше, правда?

Вопрос удивил ее, хотя и не должен был. Сам факт, что он был не уверен, способен ли испытывать эмоции, не имел никакого отношения к его сексуальному опыту. Он как-то упомянул о других женщинах, и у него наверняка были домашние кураторы.

Он раньше занимался сексом. Наверняка, много и часто. Она единственная была неопытной.

— Да.

— Покажи мне.

Мужчина поймал ее руку и прижал к животу, пальцы широко разошлись веером под мужской ладонью. Но вместо того, чтобы направить ее вниз, он потащил их руки вверх. Когда она обхватила свою грудь, он позволил пальцам соскользнуть, одновременно наблюдая за Корой.

Ее щеки порозовели, но она не отводила взгляда в сторону, когда сжала пальцы вместе, зажимая сосок между ними. Дрожь пронзила девушку от внезапного всплеска удовольствия, более интенсивного, потому что он так внимательно наблюдал за ней.

— Ты не возражаешь? — Внезапное тепло дыхания на животе заставило Кору немного напрячься. Он успокаивал ее, нежно касаясь языком и целуя открытым ртом, так сладко, что она была не готова к внезапному шоку, когда его зубы сомкнулись на ее коже.

— Немного боли.

Голос подвел ее, так что она покачала головой.

— Все в порядке. — Эшвин зацепил пальцами трусики и потащил их вниз. За ними последовал рот, скользя мягкими обжигающими прикосновениями по коже бедра.

— Иногда боль является предупреждением. Но так происходит с кем-то, кому ты доверяешь.

Она на этот раз ожидала вспышки удовольствия, но все еще дрожала, когда зубы усилили давление, покусывая порозовевшую кожу.

— Это другой вид ощущений.

Ее колени начали подламываться.

— Эшвин …

— Я знаю. — Он стянул нижнее белье вниз и поднял ноги одну за другой, освобождая их из трусиков. Когда девушка осталась обнаженной перед ним, Эшвин обхватил ее за бедра.

— Садись.

Он находился так близко, что Коре пришлось переместить колени на одну сторону его тела, чтобы держать их вместе, повинуясь.

— Koрa. — Он осторожно сжал ладонь, проводя кончиками пальцев линию на всем протяжении от бедра к округлому колену. Он не оказывал никакого давления, просто прикасался, взглядом изучая ее лицо.

Что-то дрогнуло в карих глазах, или, может, это было в самом прикосновении. Она почувствовала волну щемящей нежности, прежде чем он проскользнул свободной рукой в шелковистые волосы и впился в губы глубоким, подавляющим поцелуем.

Ох!

Кора целовала его уже раньше, и он позволял ей, но это было совсем другое. Потворство, определенно, не напоминало эту сосредоточенную целенаправленную, всепоглощающую потребность. Это ощущение прожгло ее самосознание, как горячий нож — лед, и она растаяла.

Опустошающий рот отпустил ее только, чтобы переместиться ниже на подбородок. Сладкие поцелуи. Мягкие. Без зубов или внезапных укусов на этот раз, просто тепло и мурашки, влажные скольжения языка вниз по шее и обратно раскрытыми губами, чтобы снова покорить ее рот. Его пальцы коснулись внутренней части бедра, легко погладили, и она поняла, что раздвинула ноги — бесстыдно, бессознательно, как будто не могла дождаться, чтобы к ней там прикоснулись.

Она жаждала этих ощущений.

Что угодно, только бы сохранить это восхитительное напряжение.

Koрa качнулась вперед, а Эшвин наклонился ближе, и контраст заставил ее голову закружиться. Твердость мужского тела против мягкости женского, обжигающее тепло обволакивало кожу, пока ощущение прохладной плитки под ее ногами сплеталось с жаром соприкосновений.

Мир обрушился, когда это вдруг обрело смысл.

Это. Всякий раз, когда она задавалась вопросом о природе счастья или значимости удовольствия, или смысле жизни, то только потому, что долго не находила это.

— Да! — пробормотал он ей в шею, как будто услышал эту мысль. Мужские руки прошлись по телу, уже не так нежно, сильнее обхватывая набухшую грудь, большие пальцы безошибочно нашли напрягшиеся соски. Его прерывистое, тяжелое дыхание вторило ее, знаменуя резкий перелом в самообладании мужчины.

Прежде чем она успела насладиться этой лаской, Эшвин наклонил голову и втянул бусинку соска в жадный рот. Ощущения влажного тепла было достаточно, чтобы заставить ее выгнуться, но потом его язык пощекотал болезненно плотный пик. Она вонзила зубы в нижнюю губу, но всхлип все-таки вырвался из ее горла — наполовину протест, наполовину мольба.

Он дал ей больше. Зубы задели чувствительный сосок, что вызвало дрожь нервного предвкушения. Мужская рука сжалась у основания хрупкой шеи, удерживая ее на месте, пока он лизал и дразнил ароматную плоть. Ослепительная боль взорвалась, когда Эшвин резко ущипнул плотный пик другого соска, ошеломляя на мгновение. Кора выгнулась, удивленно вскрикнув.

Девушка царапнула ногтями его грудь, пытаясь отвлечься от отчаянной мольбы в своем голосе.

— Этого недостаточно…

— Пока нет!

Все поплыло перед глазами, когда она почувствовала, как Эшвин укладывает ее на спину. Плечи коснулись мягкой поверхности пледа на постели. Мужской рот снова обрушился на мягкие губы на какой-то отчаянный момент. Двигаясь плавно, Эшвин спускался губами вниз по трепещущему телу, оставляя тепло и влажные поцелуи. Коснулся груди, затем опустился ниже, прослеживая языком вокруг маленького пупка.

Эшвин снова расположился между ее ногами, раздвигая их широко и поглаживая внутреннюю поверхность бедер.

— Ты знаешь, что тебе нужно. — Голос вибрировал напротив ее лона, пока пальцы кружили все выше и выше, но не касаясь средоточия жара. — Скажи это!

— Я хочу кончить, — прошептала она. — Мне нужен ты!

Его хватка на бедрах напряглась, всего лишь на мгновение.

Затем он накрыл своим ртом ее холмик. Вдохнул. Да! Запах ее возбуждения перебивал аромат мыла.

Шок едва не сорвал ее тело с кровати. Кора знала, что прикосновение было легким и осторожным — едва заметный намек на скольжение языка по нежной плоти, но это ощущалось совершенно по-другому. Это казалось ослепительным финалом на бескрайнем и бесконечном пути, и она даже не понимала, как сильно жаждала его до этого момента.

Кора должна была прикоснуться к нему, так что она вцепилась дрожащими пальцами в его волосы и рванула короткие пряди. Он низко заворчал в одобрении, вибрировавший звук добавил еще один слой к ярким, интенсивным ощущениям. Выгнувшись, девушка прижалась к Эшвину, пока его пальцы касались ее практически рядом с лоном, поглаживая, а затем снова отстраняясь. Его следующее облизывание стало тверже, глубже…

Безжалостное и неумолимое…

Ни одно любопытство или исследование о том, как это работало в теории, не могло подготовить девушку к происходящему. Koрa ожидала, что он будет внимательным и станет действовать, исходя из ее реакции. Но она и предположить не могла, что ощущение дрожащих рук на ее бедрах заставит возбуждение взметнуться еще выше. Это было не физическое воздействие, хотя он не делал ничего иного, но знание того, как ее удовольствие повлияло на него самого…

Это было поразительно.

Внезапно Кора поняла потребность провести весь день, планируя встречу, потому что речь шла не о планировании вообще.

Это было предвкушение, замешанное на ожидании.

Его язык устремился вверх, разметав мысли, рисуя деликатные круги вокруг влажного клитора. Женские бедра дернулись, и сильные пальцы поймали ее, удерживая на месте, чтобы повторить это снова.

Вновь и вновь…

Эшвин держал ее так, что она не могла увернуться, а потом, когда наслаждение переполнило ее — так, чтобы она не могла избежать его языка. Казалось, это должно было расстроить, и даже на секунду так и было, но еще сильнее она жаждала ощущения мощи в его руках, удерживающих ее руки вместе в тот момент, когда она разлетелась на части.

Оргазм, охвативший девушку, было таким же, как в прошлую ночь, быстрым и жестким, удовольствием и облегчением в равной мере. Кора приглушила стон, прижав тыльную сторону ладони ко рту, пока зубы не придавили немного нижнюю губу, чтобы удержать хныканье.

— Не надо.

Отданный шепотом, приказ прошелестел вдоль нежной трепещущей плоти. Эшвин поднял голову, прикосновение большого пальца заменило его язык, скользя без усилий, выводя едва ощутимые круги.

— Не прячь свои реакции. Я хочу их.

— Вечеринка…

— Они не могут слышать нас. — Не в силах сдержаться, он потерся носом о сладкое местечко между бедром и лоном, такое нежное и мягкое. Потом скользнул поцелуем по внутренней стороне бедра. — Прислушайся, Кора. Плотность стен самана приглушает звук. Ты едва можешь слышать музыку.

Девушка чувствовала низкий ритм, вибрирующий через казарму, но не могла различить музыку или шум голосов из основного помещения. Она оперлась на локти и изогнула бровь, с интересом взирая на Эшвина.

— Если ты все еще можешь думать о плотности самана, теперь твоя очередь лишиться рассудка.

Эшвин передразнил ее жест, приподняв темную бровь в ответ. Не разрывая зрительного контакта, он крепче обхватил девушку за бедра и снова опустил голову. В этот раз, когда его язык жестко заметался, шок от удовольствия сплавился с пристальным взглядом. Испытывающим и полным решимости.

Ее руки ослабли, и Кора откинулась обратно на постель, пока он насиловал ее своим ртом. Не было тщательного изучения на этот раз. Не было медлительной нежности. Он использовал свои пальцы, чтобы держать ее раскрытой и жадно пожирал разгоряченную плоть. Его язык метался вверх и вниз, проникая внутрь лона, чтобы раздразнить и распалить. Прежде чем девушка успела отдышаться, он вернулся к клитору — не нежные круги на этот раз, но хищное, безрассудное нападение смертельно голодного самца.

Кора теряла волю, подчиняясь Эшвину. Каждый издаваемый стон, каждый рывок бедер, каждый раз, когда она хватала его за волосы или впивалась ногтями в плечи…

Это было утонченно, на первый взгляд. Изысканно.

Судорожная хватка мужских пальцев. Хриплое урчание стона. Но каждый слой ощущений, пронизывающих ее, казалось, ломал его ледяной панцирь.

Она почувствовала это — сумасшедшее, лихорадочное ощущение покалывания, пока он вел ее ко второму оргазму.

Кора открыла рот, чтобы прошептать его имя, но шепот превратился в сдавленный крик, когда мужчина всосал клитор между губами, плотно прижимая языком. Все тело сжалось в агонии, когда она снова сорвалась через край, корчась на кровати, содрогаясь в каком-то изнеможении, и едва понимала, что это — удовольствие.

Он зарычал. Низко и гортанно, испытывая первобытную потребность в ней, полыхающую, как жидкий огонь. Эшвин лицом прижался к бедру и сильно укусил, крепко сжимая зубы, заставляя ее выгнуться снова.

Он был там, чтобы встретить ее, скользнув одним невероятно грубым пальцем в содрогающееся тело.

— Я чувствую, как ты на грани…

— Эшвин?!!

Он должен остановиться. Если он этого не сделает, она сгорит заживо изнутри.

— Я предупреждал тебя. — Мужчина толкнул ее бедра шире, оставляя полностью раскрытой под его испепеляющим взглядом. Он заскользил своим пальцем в глубине, и она крепко стиснула его внутренними мышцами в беспомощном освобождении.

— Я заставлю тебя чувствовать. Ты хочешь, чтобы я остановился?

Да. Слово растворилось на языке, когда их взгляды сплавились. Теперь в карих глазах не было ничего холодного или далекого. Эшвин смотрел на нее так, будто бы никогда ничего более восхитительного в жизни не видел. Как будто она была единственной и самой важной из всего, существовавшего в целом мире.

Он замер, оставив палец внутри нее.

— Ты должна мне ответить, Кора. Скажи, мне остановиться? Или разреши мне дать тебе больше.

Она качнула бедрами и застонала, когда движение подтолкнуло его палец глубже.

— Эшвин, пожалуйста…

Ноготь царапнул по очень чувствительной внутренней поверхности бедра.

— Ты всегда залезала, куда не нужно, в любую сеть. Удалось ли тебе найти серверы порока?

Дыхание перехватило от вопроса.

— Что будет, если я признаюсь в этом?

— Тебе и не нужно признаваться. — Палец слегка шевельнулся, но ощущение было невыносимо приятным. — Ты слишком любопытна. Слишком жаждешь. Ты знаешь, что хочешь, Кора. Так скажи это. Используй слова, о которых ты пытаешься не думать. Те, которые звучат слишком непристойно.

Это звучало, как испытание… пока она снова не встретилась с ним взглядом. Эшвин не просто подталкивал ее — за пределы личного опыта, за грани, которые ей еще предстояло открыть, он толкал себя тоже. Каждое слово еще сильнее лишало его контроля, и одна только эта мысль заставила лоно сжаться вокруг его пальца.

Ей нужно было…

Хотя нужда — слишком слабое слово, чтобы описать эту жажду. Это было как потребность в кислороде или воде. Необходимость для выживания.

— Я хочу трахнуть тебя, — прошептала она. — Жестко. Я хочу, чтобы ты почувствовал это, как я. Чтобы знал, что, когда все закончится, независимо от того, что происходит, ты никогда не будешь прежним!

— Никогда, — прохрипел он, одно единственное слово, которое несло в себе и обещание, и клятву, и обет.

Эшвин снова толкнулся пальцем, надавил, потер какую-то точку внутри нее, двигаясь плавными толчками, и погладил большим пальцем ее клитор. Жгучее наслаждение взорвалось в самой сердцевине, ослепительно яркое, что было вполне достаточно, чтобы отвлечь Кору, когда в нее ворвались два его пальца, растягивая еще сильнее.

Это было больно, и он не останавливался. Инстинкт взял верх, Koрa сжала кулаки вокруг одеяла, чтобы упереться, и выгнулась ему навстречу. Боль росла и утихала одновременно, переплетаясь с напряженностью и желанием, пока не осталось ничего, кроме мучительного нечто, проносящегося с головокружительной интенсивностью, угрожая разорвать ее на части.

Эшвин приподнялся, хищные пальцы скользнули глубже, когда он склонился над ней. Одной рукой опершись на одеяло рядом с ее головой, он поймал прядь волос и настойчиво потянул. Его голова заслонила потолок, темный взгляд застыл на запрокинутом лице, пока он ритмично двигал пальцами, подстраиваясь под ее содрогания без особых усилий.

— Вот так. Покажи мне, каково это.

Кора уперлась руками ему в грудь, трепеща, когда его мышцы напряглись и сократились от ее прикосновения. Эта связь породила совершенно иной уровень взаимоотношений в мире, в котором вдруг не оказалось ничего, кроме них.

— Это так… — ее голос сорвался на беспомощный вскрик.

— Скажи мне.

Напряжение усилилось, и движения уже не были медленными или уговаривающими. Его большой палец настойчиво поглаживал набухший клитор, скользя по кругу и заставляя ее тело содрогаться в сладострастном огне.

— Что ты чувствуешь?

Наполненность. Боль. Потрясающие ощущения, заставляющие каждое нервное окончание биться в эйфории. Слова мелькнули в мозгу, но были не в состоянии выразить эмоции, обуревающие ее, и казались какими-то мелкими, неадекватными.

— Это так хорошо.

Эшвин дышал часто и хрипло. Бурно. Каждый выдох звучал почти стоном.

— Да. Я могу заставить тебя чувствовать себя хорошо.

Не останавливайся. Кора не была уверена, подумала или выкрикнула эти слова, когда напряжение лопнуло, и волна за волной ошеломляющее удовольствие прокатилось через нее. Оно не было быстрым и сладким на этот раз. Это был порывистый, огненный вихрь, пока она не перестала понимать, где он начинается или когда это может закончиться.

Его пальцы выскользнули, оставив ее пустой и потерянной, только чтобы вернуться ощутимее и полнее — уже три.

— Ты можешь взять больше.

Она не могла, но она сделала. У нее не было выбора. Боль и удовольствие больше не существовали в виде раздельных эмоций. Каждый глоток ощущений от его медленных, осторожных пальцев был просто жаром, утоляющим голод, который не имел больше смысла.

Кора дрожала, всхлипывая, измученная и слабая от блаженства.

И она все еще хотела его.

Ее руки тряслись, когда прикоснулись к влажной мужской коже, ища опору, чтобы удержаться, когда волны начали набирать силу снова, подхватывая с того места, где они остановились. Ее пальцы сомкнулись вокруг талии, и девушка пыталась сказать ему, что кончит снова, но единственный звук, который она смогла издать, оказался всхлипом. Кора беспомощно прильнула к нему, сжавшись в комочек.

Она не переживет этого…

Но оно того стоит.

«««§» ««

Эшвин понял, что зашел слишком далеко в четвертый раз, когда она кончила от трех пальцев.

Одного раза было бы достаточно. Нет, даже одного было слишком много, потому что не было никакой реальной причины подталкивать неопытную женщину так далеко. Ее лоно плотно сжималось вокруг одного пальца, обеспечивая достаточно трения, чтобы доставить ей удовольствие. Он мог бы логически объяснить второй палец, признавая ее пристрастие к интенсивным ощущениям.

Три были просто чистым эгоизмом.

Это был слишком эгоистично — смаковать, как она реагировала на мягкое давление, чтобы упиваться тем, как она утопает в ошеломляющем экстазе. Чтобы опосредовано жить через ее неконтролируемую способность чувствовать так сильно, так безрассудно.

Кора была его отражением, его противоположностью, за исключением тех моментов, когда ее ощущения были так интенсивны, что девушку не волновало, придет ли следующее мгновение в виде удовольствия или боли, до тех пор, как оно не наступит.

И когда она кончала…

Его пальцы замерли внутри распухшего лона, но ее мышцы продолжали сжиматься, стискивая его в содрогании. Она была влажной и возбужденной — два поддающихся количественной оценке конкретных факта. Третий факт: его член было каменно-жестким с тех пор, как первое же прикосновение ее кожи вызвало острую боль, пронесшуюся по его нервам.

Разрозненные, не связанные между собой факты.

Эшвин держал их в голове, осторожно разделяя в своем сознании, когда аккуратно вытащил пальцы из ее лона, и начал успокаивать мяукающие всхлипывания нежным прикосновением руки. Соединение этих фактов было бы опасно, потому что Эшвин знал, какое в итоге получится математическое уравнение из всего этого, и как это сработает. Он уже трахал Кору более тщательно, чем требуется любой девственнице.

Он не представлял себе, какое интенсивное облегчение можно получить от скольжения в желанном теле, толкая ее от сонливой дезориентации обратно к безумной потребности.

Вместо этого Эшвин прижал девушку к своей груди. Голова в изнеможении откинулась назад к его плечу, в выражении лица все еще скользило ошеломление. Мужчина крепче притянул Кору к себе, и, передвинувшись к изголовью, прислонился затылком к простой деревянной спинке постели.

Она… идеально подходила для его коленей. Маленькая головка легко помещалась под подбородком, белокурые пряди волос щекотали его горло. Девушка издала легкий мяукающий звук и обняла его мощную шею.

Доверчивая. Милая.

Он привык к едкому ощущению чувства вины, вызванному наивной верой в него, но было все труднее сдерживать Кору, когда она была такой. Обнаженной, в прямом и переносном смысле. Крайне уязвимой и беззащитной.

Он хотел уничтожить все, что ей угрожало!

Он угрожал ей.

Девушка шевельнулась в его руках, и Эшвин ослабил объятия достаточно, чтобы позволить ей развернуться и оседлать его бедра. В ее взгляде больше не было ошеломления. Ее врожденная нежность сменилась чем-то более хищным, и покалывание боли, когда он положил руки на ее голые бедра, было таким же предупреждением, как и ментальный блок при изменении физического состояния.

Неопытная, но не невинная.

Нет, женщина, смотревшая на него сверху вниз неожиданно полными решимости голубыми глазами, могла быть неопытной, но она была далека от невинности.

Кора точно знала, чего она хочет.

Эшвин не знал.

Никто никогда не смотрел на него так раньше.

— Такой суровый. — Koрa погладила руками по плечам и поцеловала уголок его рта. — Расслабься.

Он почти не чувствовал боли. Это просто было спрятано глубоко в нем, заряженное ощущение, мало чем отличающееся от статического электричества.

— Я не обучен расслабляться.

— Даже здесь? — Ее руки спустились ниже, и Кора снова прикоснулась к его губам, затягивая и углубляя поцелуй. — Со мной?

Тонкие пальцы коснулись пряжки ремня.

Эшвин чувствовал себя более расслабленным, когда балансировал на краю высотного здания во время бури.

— Ты голая. И ты расстегиваешь мой ремень.

Металл щелкнул, и Koрa медленно улыбнулась.

— Да.

Он должен был вернуть контроль над этой ситуацией. Стоять на краю здания было более безопасным, для сравнения.

Если Koрa собьет его с баланса…

— Мы не должны, — тихо сказал Эшвин, перехватывая любопытные ручки. — Тебе будет больно.

Она кивнула.

— Моя боль причинит тебе вред. Я понимаю.

Пауза.

— Можешь ли ты довериться мне?

Да! Он был слишком дисциплинированным, чтобы слово вырвалось без логического осмысления, но он сознательно хотел этого. Когда Кора смотрела на него, так нежно, он осознавал это — то, что она видела именно его. Она всегда была единственной, кто, казалось, видел именно его. Поэтому он будет стоять на краю здания, если она его попросит.

И он сдался.

Эшвин медленно опустил руки вдоль тела.

— Да. Я доверяю тебе.

— Хорошо. — Кора прикоснулась своим лбом к нему. — Я никогда бы не предала тебя, Эшвин. Ни за что!

Он ждал возвращения чувства вины, но ее проворные пальцы, пальцы хирурга, уже расстегнули его штаны. Ни одна субъективная эмоция не могла конкурировать с мгновенным, обжигающим ощущением ее теплой, мягкой руки, сомкнувшейся вокруг его члена.

Интенсивное физическое удовольствие.

Мгновенная болезненная обратная связь.

Он стиснул зубы и зашипел, судорожно втягивая воздух и содрогаясь, когда противоречивые ощущения заполыхали в его крови.

— Кора…

Ее пальцы сжались, и легкие поцелуи, порхающие по выпуклым мускулам груди, сменились влажным прикосновением языка, задевающего маленький мужской сосок.

Его кровь снова вскипела, яростно пульсируя в венах. Если он закроет глаза, то опять вернется туда, в стерильный медицинский кабинет, где Кора возилась с ним десятки раз. В памяти Эшвина каждое прикосновение и каждая улыбка были связаны с инъекцией препарата, сделанной ему раньше напарником солдатом-Махаи. Он будет извиваться в агонии рядом с Корой до тех пор, пока, думая о своей боли, не перепишет каждое воспоминание с ощущением кислоты, разъедающей его изнутри.

Это не сработало.

Боль никогда не была эффективной системой предупреждения, потому что Малхотра был слишком готов игнорировать болевой эффект. Даже сейчас скольжение ее языка по мощным пластинам пресса сладко обжигало, но каждое прикосновение причиняло боли меньше, чем следовало из ожидания.

Кора создавала новые воспоминания.

Эшвин фиксировал их в своем уме, потому что уже не мог остановиться. От вида того, как она гладила напряженный член с жадным любопытством, поглядывая на него снизу вверх, захватывало дух. Если бы кто-то нарисовал ее в этот момент красками, он бы смог оценить искусство в первый раз.

Но это было ничто по сравнению с видом ее приоткрытых губ, опускающихся к головке его члена. Кончик языка высунулся, все еще так любопытно…

Молния.

Весь накопленный статический разряд сразу полыхнул, как вспышка сверхновой. Его тело дернулось, и Эшвин резко откинул голову назад на спинку кровати, ослепленный болью, которой не мог управлять и не мог разделить.

Она все еще пульсировала там, за его веками. В течение всего времени, необходимого для перекодирования базового физического состояния. Взъерошенные золотистые волосы вокруг пылающих щек. Распухшие розовые губы. Горящие голубые глаза, смотревшие на него снизу — вверх с нетерпением и предвкушением. И желание. Реальная и всепоглощающая жажда.

И все это для солдата-Махаи. Для человека.

Для него.

Шаловливый язык скользнул по нему, мягкий, влажный и шершавый, и на этот раз Эшвин зашипел от чистого, необузданного удовольствия. Он вцепился обеими руками в одеяло, чтобы не схватить ее, и заставил себя открыть глаза.

— Сделай это снова.

Кора лукаво посмотрела на него — глаза сверкали, как небо в пустыне перед бурей — и лизнула медленно, неторопливо, кружа языком вокруг головки пульсирующего члена.

Это был не первый случай, когда женщина прикасалась к нему подобным образом. Его домашний куратор номер три любила этим заниматься, при условии, что Эшвин удовлетворял ее фантазии. Держать ее за волосы, чтобы разыгрывать завоевание зверя, было достаточно простой ролью, даже для него. Но он всегда ломал голову над тем очевидным противоречием: почему женщина, обладающая малой толикой власти, мечтала, чтобы он забрал даже те крохи.

Теперь он это понял. Желание запустить руки в волосы Koры было настолько неоспоримым, что его пальцы в предвкушении дернулись на одеяле. И если сейчас она поднимет голову и прикажет ему бороться с целой эскадрой голыми руками, он даже не моргнет.

Фантазии об этом подавляющем безумии полыхали внутри него.

Эшвин желал быть монстром, чтобы она целиком и полностью владела им. Тогда он будет бороться за нее. Защитит ее. Убьет во имя нее!

Он уничтожит весь мир ради Коры.

И он больше не мог с ней сдерживаться…

Судорожно выдохнув, Эшвин запустил пальцы в ее волосы, обхватил ладонью хрупкий затылок — нежно, не подталкивая — и сдавленно прохрипел.

— Больше. Глубже. Соси меня.

Глаза девушки удовлетворенно блеснули, и она облизала губы. Потом сомкнула влажный рот вокруг него и крепко обхватила рукой основание члена.

Уже только этого могло быть достаточно. Учитывая, сколько времени прошло с тех пор, как он достигал физической разрядки, и как напряжен был, чувствуя вкус ее естества на своем языке… Нет, много времени не понадобится, чтобы достичь оргазма. И раньше это всегда было самоцелью. Но теперь Эшвин был очарован, наблюдая за Корой. Как румянец усиливался на скулах, как пухлые губы раскрывались, чтобы полнее обхватить член, когда он осторожно надавил на затылок, и она послушно взяла его глубже.

Было ли это частью ее наследственности? Или необходимость успокоить боль распространялась на стремление доставить ему удовольствие?

Это было бы проще понять, чем допустить вероятность того, что издаваемое увлеченное урчание, когда он притянул ее голову ниже, может быть полностью основано на желании к нему.

Он потянул ее обратно, довольно сильно ухватив за волосы, пока головка члена не коснулась влажной нижней губы, выскользнув изо рта.

— Тебе это нравится?

Девушка отстранилась, выдергивая волосы из захвата, и скользнула к нему на колени, усевшись верхом. Нагнулась, потом опустилась еще ниже, пока ее груди не коснулись его груди.

— Мне очень нравится, — выдохнула Кора низко и хрипло, и снова обхватила рукой его член. — Ты мне нравишься.

Простая истина была предложена так охотно, и так опасно соблазнительна.

Эшвин поддался фантазии — во-первых, фантазия отличалась от изначального плана. Во-вторых, фантазия означала пренебрежение неудобными реалиями и включала в себя невероятности.

Так он и сделал.

Он опять ухватил Кору за волосы и потянул на себя. Ее жадный рот был так близко к его губам, что он мог попробовать их дыхание на вкус. Он положил другую руку на ноющий член. Пальцы все еще были скользкими от женской влаги, и Эшвин вздрогнул, когда их руки встретились.

— Жестче, — пробормотал он, скользя рукой вместе с ее пальцами. — Ты можешь быть грубее со мной.

— Я знаю. — Кора вырвалась из его хватки, прочертила ногтями по тыльной стороне мужской ладони, а затем потерла большим пальцем чувствительное местечко как раз под головкой члена, задевая уздечку. — Но я могу быть и нежной.

Кора дразнила его. Игривые огоньки в глазах обещали воздаяние за его методичное планомерное соблазнение, и, несмотря на потребность достигнуть кульминации, возникло отчетливое ощущение, как если бы кислоту в его жилах заменили теплым медом.

Эшвин позволит ей мучить его всю ночь.

Koрa поцеловала его: мягко, медленно, шаловливый язык танцевал на его губах. Их первый поцелуй без жалящей боли, и Эшвин запрокинул голову, чтобы углубить его, возбуждаясь от готовности, как легко она приняла его. Потом она начала двигаться, раскачивая бедра, чтобы подтолкнуть их сцепленные руки. Трение было минимальным, как раз достаточно, чтобы поддерживать его возбуждение на медленном огне…

Пока она не застонала ему в рот и крепче сжала ногами бедра.

Огонь полыхнул по венам…

Эшвин отпустил ее волосы и вцепился в изгиб бедра, широко распластав пальцы на ягодицах.

— Быстрее, — простонал он ей в рот, заставляя ускорить свой темп. Ее складочки потерлись о костяшки тыльной стороны его пальцев, и она откинула голову с глубоким стоном, звук вышел низким, почти первобытно-звериным.

Она могла кончить снова, это не займет много времени. Эшвин вытащил их соединенные руки и потащил ее тело на себя. Гладкая, раскаленная плоть охватила колыбелью его член, и Кора закричала, когда он схватил ее за бедра и начал двигать, потирая клитором вверх и вниз вдоль эрекции.

Девушка рухнула на него и уткнулась в плечо, заглушая свой крик. Затем тепло открытого рта превратилось в восхитительную боль, когда она укусила его — не осторожным прикосновением зубов, чтобы усилить возбуждение — а жестко, как будто она не могла остановить себя в этот момент.

Удовольствие от укуса затянуло каждую мышцу в его теле. Эшвин дрогнул на пике ощущений, неуверенный впервые в жизни, сможет ли сохранить самообладание до оргазма. Девушка содрогнулась в его руках, ее стоны сменились хриплым дыханием, пробуждая воспоминания в памяти.

Сначала высокие. С придыханием. Потом низкие и насыщенные. Он услышал волну облегчения, когда она бурно кончила.

Его контроль рухнул.

Он стиснул ее бедра, член судорожно дернулся, когда он мощно излился: удовольствие в центре шторма иррациональных, нелогичных эмоций. Он перестал пытаться осмыслить все это и просто чувствовал — следы доказательства ее желания, невыносимого жара ее тела. Способ ее плоти отдаться его пальцам, мягко и великодушно.

Его сперма растеклась по коже, и укол сожаления казался единственно логичным в настоящий момент.

Рационально было бы желать кончить в нее, потому что выживание было единственным инстинктом, который никто никогда не пытался вырвать из него. Инстинкт требовал, чтобы он опрокинул Кору на спину и широко раскинул ноги, заполняя ее своим членом, пока, сгорая в удовольствии, она не разрыдалась бы от наслаждения. Инстинкт требовал вонзиться глубоко и кончить внутри, потому что размножение означало все. Выживание. Вечную жизнь для его ДНК. И неважно, что Эшвин подвергся на Базе процедуре внедрения контрацепции, предусмотренной регламентом для солдат-Махаи. Инстинкт все еще был там, может быть, даже сильнее в нем, чем в большинстве. В конце концов, его ДНК чрезвычайно хорошо приспособлено к выживанию.

Все это было бы более рациональным, чем осторожно удерживать ее опустошенное тело в своих руках, полностью удовлетворенное, в то время как она задыхалась, прижавшись к его шее, и мелко дрожала от испытанного ошеломляющего оргазма.

Эшвин не мог сказать, что это было выживание.

Он просто… наслаждался.

Слишком сильно.

Koрa сдавленно выдохнула, фыркнула, а потом ее плечи затряслись. Он напрягся, охваченный абсолютной уверенностью — ее тихие всхлипывания указывали на то, что она все осознала, и эмоций оказалось слишком много.

Только потом Эшвин понял, что она смеется.

Облегчение был мгновенным, но было что-то еще. Незнакомое ощущение ему сразу не понравилось, оно заставляло чувствовать себя беззащитным и выставленным на всеобщее обозрение.

— Что смешного?

— Мы! — Кора подняла голову и откинула спутанные волосы с порозовевшего лица. — Мы идиоты. Мы могли бы сделать это раньше. Мы могли бы жить, занимаясь любовью голыми в постели.

Неприятное ощущение испарилось довольно быстро, и он наконец-то понял, что это было — уязвленное самолюбие. Самодовольная гордость сменила его, и Эшвин протянул руку, чтобы откинуть влажные волосы с ее потного лба.

— Это было неосуществимо.

— О, я не согласна! Я думаю, это моя самая лучшая идея, когда бы то ни было.

Светлые локоны запутались вокруг его пальцев, и Эшвин начал нежно перебирать их, отделяя друг от друга.

— Ты находишься под влиянием большой дозы окситоцина (прим. — в упрощенном смысле — гормон привязанности и любви, удовольствия).

— Интимный разговор в постели — интересная штука. Ты сможешь осмыслить это позже. — Кора очертила его полную нижнюю губу одним пальцем. — На данный момент ты мог бы просто сказать, что такого у тебя не было ни с кем. Это правда. Так оно и есть.

— Я не нуждаюсь в этом.

Эшвин пригладил распутанные пряди волос на плече и провел линию по ключице, туда, где в ямке на горле все еще колотился пульс. Было ли это результатом затяжного напряжения или просто нервы?

— Такого у меня не было ни с кем.

Быстрый стук ее пульса усилился. Девушка посмотрела на него сверху вниз, глаза расширились, пока не заблестели от навернувшихся слез. Маленький рот приоткрылся, потом закрылся, потом снова открылся.

— Прости. И я рада.

Эшвин ненавидел слезы. Они выглядели упреком, вызывая тревожную необходимость уничтожить все, что причиняло ей печаль. Вместо этого Малхотра притянул девушку ближе, чтобы ее голова оказалась у него под подбородком. Кончики пальцев нашли татуировку розы на изящной спине, и он начал медленно обводить края каждого цветка, надеясь, что это будет ощущаться, как рассеянное, успокаивающее утешение.

Он не был создан, чтобы сделать ее счастливой.

Неизменная истина его существования кольнула в сердце, даже когда она стремительно отбрасывала эту истину прочь, отметая доводы и причины, одно за другим.

И он, в конечном итоге, как и шесть месяцев назад, опять зациклится на этом и станет одержим ею.

И тогда он, вероятно, причинит ей боль по-новому.

Грейс

Брат Грейс был мертв.

Справедливости ради стоит сказать, что это не должно было стать каким-то шоком или даже новым известием. Семьи Всадников считали их ушедшими в тот момент, как они вступали в Братство. Они должны были, потому что это означало оплакать их сразу, изжить эту мучительную боль задолго до того, как обещание смерти будет выполнено.

Это должно быть милосердием, способом удержать близких от мук переживания неизбежного. Но, независимо от того, насколько сильно она пыталась, Грейс никогда не была в состоянии заставить это работать в своей голове, потому что она всегда знала, что Джейден был там, дышащий, смеющийся и полный жизни.

И теперь его не стало.

Она еще крепче сжала одеяло вокруг плеч; снаружи вроде не было холодно, но она дрожала. Горящий узел льда под ложечкой не позволил бы ей остановиться.

Грейс бродила около открытой задней двери дома, но идея зайти внутрь заставляла ее горло сжиматься от приближающейся паники. Дом был заполнен не только воспоминаниями о погибшем брате, но и традиционными подарками соболезнования, которые следовали за смертью в семье. Из-за статуса Джейдена, как одного из Всадников Гидеона, они были особенно разнообразны — не только продукты питания и предметы первой необходимости, но и золото Милагрос, двойные наплечники из мягкой кожи, а также рулоны домашней ткани, вытканной вручную.

Грейс не могла смотреть на них прямо сейчас.

Задумавшись, девушка перевела взгляд на небо. Звезды здесь смотрелись так же, как они выглядели и дома, в Секторе 7, ясные и светлые на фоне бархатной темноты. Это только чувствовалось, она была очень далеко от этого места.

После того, как их мать умерла, Джейден вкалывал все время, чтобы поддержать их, днем работая в поле, где были необходимы дополнительные руки, а ночью — в палатках паба, где рабочие пропивали их скудную грошовую зарплату. Он держал Грейс подальше от всего этого, не давая ей брать на себя больше, чем немного дополнительной стирки и ремонта одежды.

Джейден обещал заботиться о ней, и он сдержал это обещание. Вот она, в безопасности и под защитой в Секторе 1, и самая большая проблема заключалась в том, что она не могла оставаться в этом теплом, хорошо укомплектованном доме.

— Грейс?

Девушка узнала голос. Она обернулась, и вот он тут — Зик Джеймс, держит бутылку спиртного в одной руке, одетый в джинсы и поношенную футболку, которая была старше всего на свете. Его лицо выражало озабоченность, что ему совершенно не шло. Он был создан для улыбки, а не для печали.

И это было чертовски плохо, потому что именно скорбь они все испытывали сегодня.

— Сожалею, — Зик мотнул головой через плечо, в сторону входной двери. — Когда ты не ответила, я забеспокоился. Я могу уйти, если ты хочешь.

— Нет, все хорошо. Я просто… — Не было возможных объяснений, да и не имело смысла отвечать, поэтому она просто поинтересовалась. — Это для меня?

— Да. — Он протянул бутылку, не глядя ей в глаза. — Это ерунда, всего лишь немного бурбона из Сектора 4. Я не был уверен, что… — На этот раз его жест охватил все подарки, разложенные на столе и сваленные на полу. — Я подумал, все, что я могу предложить, кто-то уже принес тебе.

— Благодарю тебя, что не принес еду. — Грейс прошла на кухню и закрыла за собой заднюю дверь, заслоняя и небо, и звезды, и все воспоминания.

— У меня закончилось место в холодильнике еще перед обедом. Мне пришлось бы отдавать ее своим соседям. Там есть одна пожилая женщина, которая не знает о Джейдене, я имею в виду, я не смогла рассказать ей. И я придумала какую-то ерундовую историю об усовершенствовании нового рецепта, и теперь она думает, что я могу приготовить все.

О, Боже, она лепетала. Заткнись, Грейс!

Сочувствие заполнило глаза Зика, но все, что он сказал:

— Это трудно. Я был здесь в течение десяти лет, и то, как они переживают… или не переживают… — он пожал плечами. — Это тяжело понять, если ты не выросла здесь.

— Да. — Помогло, что он понял больше, чем она ожидала. Девушка накинула одеяло на спинку кухонного стула и потянулась за бутылкой. — А не стоит ли нам?..

— Конечно. — Зик протянул ей бутылку и подождал, пока она вытащила два стакана. — Послушай, я знаю, что они поступают немного странно, но есть некоторые вещи, которые Гидеон постановил действительно верно. Это забота о своих людях. И ты одна из них, ты знаешь? Вы с Джейденом присоединились к народу.

Грейс сломала печать на бутылке и покачала головой. Последнее, о чем она хотела думать в настоящее время, это о чьей-либо ответственности перед ней теперь, когда брат ушел. Вечное бремя, унаследованное Гидеоном.

— Я в порядке, Зик. Со мной все будет отлично.

— Я знаю. — Сказанное прозвучало почти страстно, но когда девушка взглянула на него, выражение лица было по-прежнему серьезным, почти замкнутым. — Но выслушай меня. Пожалуйста.

Грейс налила бурбон почти до краев в каждый стакан и передала один ему.

Она поняла, что бы это ни было, это имело для него большое значение, когда он расправился с половиной спиртного, прежде чем снова заговорить.

— Есть одна портниха, на окраине района Ист-Темпл. Я думаю, что она кузина Гейба, или тетя, или еще что-то, не знаю. Она становится старше и хочет уйти на пенсию, так что я думал… Я мог бы купить ее мастерскую для тебя.

Ее желудок сжался. Гидеон был одно дело: он отвечал за всех в своем Секторе, независимо от их положения или статуса, но это было совсем по— другому. Если Зик купит магазин для нее, это бы соединило их очень реальным, ощутимым образом. Даже если он никогда не станет ожидать, что она расплатится с ним, даже если он поклянется, что она не должна ему ничего отдавать, связь всегда будет там.

Она была неравнодушна к нему. Грейс ненавидела себя за это, конечно, но она интересовалась им. И не для относительного удобства он сделал предложение, а ради этих отношений.

Зик еще не закончил:

— Ты можешь взять на себя магазин, и она будет рядом, чтобы помочь тебе продолжить это дело. И ты могла бы поучиться у Хермана…

— Нет.

Зик клацнул зубами.

— По крайней мере, подумай об этом. Это даже не будет мне дорого стоить. Она, вероятно, заключит сделку для одного из друзей Гейба. И тогда тебе не придется беспокоиться.

О, его, должно быть, парализует чувство вины. Невыносимо.

— Я знаю, что ты был там с ним, Зик.

Его красивое, дружелюбное лицо просто… замкнулось.

— Это здесь ни при чем.

— Неправда. — Грейс перегнулась через небольшую деревянную стойку, разделявшую их, и обхватила его предплечье, достаточно сильно, чтобы впиться пальцами в напряженные мышцы.

— Ты был его семьей тоже, как и все остальные. Может быть, более важным, чем я, потому что он выбрал тебя. Он был бы рад, что ты сделал это.

Зик осушил свой стакан и схватил бутылку. Молча он налил еще дважды и выпил тоже. Он не выглядел пьяным, но Грейс начала задаваться вопросом.

— Он хотел бы, чтобы о тебе позаботились. Это все, что он когда-либо хотел.

— Ты ничем ему не обязан, если это все, о чем ты думаешь.

Он грохнул рукой по столу так сильно, что бутылка закачалась.

— К черту это, Грейс! Речь не об этом. Я о… — его пальцы сжались в кулак, и он выдохнул грубо. — Не бери в голову. Неважно.

Джейден ушел. Даже мысль об этом вызвала боль в ее груди. Произнесенная вслух, она стала бы реальной. Постоянной, неотвратимой реальностью.

Но, конечно, это было правдой. Джейден был мертв. Если души существуют, то его уже не было. Даже его тело уже было разрушено, сожжено на традиционном костре, как было принято в Секторе 1.

Ее брат был мертв. В соответствии с другими обычаями Сектора 1, здесь был Зик. Непостижимый, стоял он перед ней, и столько в нем пылало жизни, и гнева, и боли.

— Джейден ушел, Иезекиль. — Ее голос был на удивление ровным, и она качнулась вперед. — Это адски больно, но нет ничего, что любой из нас мог бы с этим поделать. Это просто есть. И мы не можем это исправить. Мы просто должны перешагнуть через это.

— Я знаю. — Зик провел пальцами по волосам, и обычно торчащие колючками белокурые пряди сегодня, казалось, сникли, как и он сам. Широкие плечи опустились, и он снова потянулся к бутылке. Но вместо того, чтобы налить еще, Зик нашел крышку и осторожно завинтил ее.

— Если тебе что-нибудь нужно, спроси, хорошо? Ради него, если ты не хочешь делать это для себя.

Ей ничего не было нужно, ни от Гидеона или других Всадников, и уж тем более ни от Зика. Она не могла себе позволить.

— Ему нравилось здесь. Когда мы уехали из Седьмого, я не совсем понимала, где мы окажемся в конечном итоге. Но в ту же минуту, как Джейден ступил в Храм, он почувствовал себя дома.

После минутного колебания Зик протянул руку, и его пальцы прикоснулись тыльной стороной ладони к щеке Грейс.

— Даже если тебе ничего не нужно, ты не одинока, договорились? У Джейдена была дюжина братьев, так что у тебя они тоже есть.

Ее живот снова стянуло. Слова резанули, но, по крайней мере, Зик не заметил. Он никогда не замечал. Ни ее нервозности, ни лучистых глаз или того, как она краснела, когда оказывалась в десяти футах от него.

Знание о том, что он понятия не имел, как она безумно влюблена в него, позволяло сохранить хоть какую-то гордость, но даже это сейчас ускользало. Часть ее хотела зацепиться за слова, чтобы попросить Зика остаться. Они могли бы уговорить бутылку и беседовать всю ночь, пока солнце не выглянет над горизонтом на востоке, чтобы потоком хлынуть через окна.

Но если бы Зик остался, это было из жалости, потому что он испытывал сочувствие к одинокой девушке, которая только что потеряла последнего из своей семьи. И единственное, что могло быть хуже, это знать, что он не думает о ней вообще.

— До свидания, Зик.

Девушка выдавила слова, прежде чем передумала.

— И спасибо за бурбон.

Он понял намек и направился к двери.

— Береги себя, Грейс.

— Ты тоже.

Она не смотрела ему вслед. Вместо этого Грейс засунула бутылку бурбона подальше, сгребла со стола золото Милагрос вместе с дорогой тканью, и подняла свое одеяло. Потом завернулась в него, как в броню, и начала планировать свой следующий шаг.

Сектор 1 всегда был мечтой Джейдена, а не ее. Может, стоит просто уйти, чтобы найти какое-то другое место, где она сможет чувствовать себя увереннее? Разве это не лучше, чем жить чужой жизнью, позволяя прошлому просто решать за нее, лишь из-за того, что она оказалась слишком напугана, и не готова решиться на какие-либо реальные изменения?

Три месяца. Она даст себе три месяца, чтобы смириться с потерей Джейдена, а потом выяснит, куда ей двигаться дальше.

Глава 13

Эшвин подошел к двери кабинета Гидеона с мрачным предчувствием, ощущавшимся пеплом на языке.

Ему следовало бы испытывать удовлетворение в этот момент. Насколько он понимал текущую ситуацию, Гидеон Риос вызвал его, чтобы официально предложить вступить в Братство Всадников. Он должен чувствовать себя победителем. Ощущение торжества на вкус казалось сладким и легким.

Как Кора.

Теперь у него появилась потребность постоянно чувствовать ее вкус, который исчез слишком быстро. Эшвин думал о сотне мест, где ему хотелось бы попробовать Кору. Нагнуть над узким столом в своей комнате. Прислонить к стене. Разложить на камнях вокруг костра, чтобы ее белокурые волосы светились в солнечном свете. Прижать к одному из тысяч деревьев в саду, удерживая за руки, чтобы она оставалась в вертикальном положении, когда он брал бы ее языком. Пока девушка не начнет издавать эти беспомощные, мяукающие тихие звуки, которые царапают его нутро. В бассейне, под лунным светом, где он мог задержать дыхание достаточно надолго, чтобы заставить ее кончить.

В своей постели.

В ее постели.

В каждой проклятой постели этого огромного поместья.

Это навязчивое, беспомощное страстное желание было причиной пепла на его языке. В животе ощущался слабый трепет. Он играл в игру с Гидеоном. И Эшвин не знал, кто из них окажется победителем.

Он не был уверен в том, что хотел, чтобы кто-то из них выиграл.

Эшвин постучал костяшками пальцев по полированной двери из орешника и в ответ почти сразу же услышал глухой голос Гидеона.

— Войдите!

Интерьер офиса Гидеона был таким же непростым для понимания, как и человек, сидевший за широким полированным столом. Как и в большей части его роскошного дома, освещение в значительной степени зависело от естественного света из огромных окон, занимавших обе стены. Три массивные кованые люстры в виде широких треугольников свисали с высокого потолка, мягкий свет от свечей рассеивался красочными шарами из цветного стекла.

Аналитик с Базы мог написать только одну страницу о люстрах в тех сообщениях, которые он передал. Отказ от электрического освещения выдавал определенный страх людей полагаться только на технологии — общая черта у мужчин и женщин, которые пережили Вспышку, но это считалось все более эксцентричным с каждым новым поколением. Использование свечей и затейливого цветного стекла говорило о роскоши даже тем, кто не доверял энергосистемам; солнечные батареи стоили в долгосрочной перспективе гораздо дешевле, чем драгоценные, трудно заменимые свечи.

Вероятно, они были сделаны из сального воска. Один из братьев младшей ветви семьи Риос занимался очень прибыльным бизнесом поставки животного жира с ранчо. Без сомнения, процент от продукта шел Гидеону Риосу, десятина, которую платили все в этом Секторе.

Гидеон Риос легко мог оказаться самым богатым человеком в радиусе ста миль. Его богатство конкурировало с состояниями бывших продажных советников в Эдеме, а также с большинством других лидеров Секторов.

И он сидел за простым деревянным столом, в обычной хлопковой рубашке, потягивая воду из фаянсовой чашки, и улыбался так искренне, что Эшвин почти поверил в то, что для Гидеона не было ничего важнее беседы с человеком, посланным шпионить за ним.

А может, это было не так. В конце концов, Гидеон способен одержать победу.

Как будто Риос почувствовал эту мысль, его улыбка стала еще шире. Он указал на один из резных деревянных стульев у противоположной стороны стола.

— Присаживайся.

Эшвин пересек комнату, но еще не успел сесть, как Гидеон продолжил:

— И давай решим, какой, по-твоему, разговор у нас будет? Мы можем говорить друг другу едва скрываемую ложь и анализировать подтекст каждого слова, или же мы можем сказать правду и сделать ставку.

В течение двух следующих ударов сердца, Эшвин просчитывал убийство Гидеона Риоса.

Вряд ли это было оптимальным результатом. Если Гидеона не станет, то любое преимущество, которое База могла получить с этого, будет сведено на нет священной войной мести, которая сразу же последует. Гидеон мог объявить Изабелу новым Главой религии деда, но как бы она ни пропагандировала пацифизм, Сектор 1 обязательно поднялся бы, чтобы отомстить за него.

И Кора будет убита горем. Мало того, что человек, о котором она заботилась как о брате, будет мертв от рук Эшвина. У нее разобьется сердце от осознания того, что он стоял перед Гидеоном, размышляя о его убийстве без малейших колебаний.

Кора вызывала в нем чувства. Но до сих пор никто не доказывал, что они могут быть заразны.

Опускаясь в кресло, Эшвин уперся глазами в своего противника и мгновение рассматривал его.

— Я предпочитаю правду.

— Так же, как и я, — Гидеон откинулся на спинку стула и сцепил пальцы за головой, его поза казалась легкой и непринужденной, но взгляд был внимательным и острым.

— Теперь, когда мы можем быть откровенными, у меня есть вопрос. Были ли дезертиры частью тактического расчета, чтобы проникнуть в Братство Всадников, или просто удобным предлогом?

Судя по выражению глаз Гидеона, неверный ответ мог оказаться фатальным. К счастью, правильный ответ был правдой.

— Удобным оправданием. Дезертиры стали проблемой на Базе после разрыва с Эдемом. Это была самая многочисленная группа, и там было достаточно много солдат, числившихся пропавшими без вести после войны.

— Действительно? — намек на любопытство заменил холодок в глазах другого мужчины. — Почему так много?

Особой опасности в этой информации не было, поэтому Эшвин предпочел объяснить ситуацию в качестве жеста доброй воли.

— Разочарование. Желание выяснить, почему в Эдеме растратили все ресурсы, в то время как на Базе люди уже истекали кровью и приносились в жертву, что и вызвало значительные волнения.

— Я могу себе представить, — пробормотал Гидеон. — В Секторах слишком хорошо знакомы с жертвами во имя жадности Эдема.

Учитывая, что многие Секторы выразили разочарование по поводу восстания против города, Эшвину нечего было возразить на это.

С полуулыбкой Гидеон понимающе кивнул, а затем сменил тему.

— Так… База, значит, обеспокоена по моему поводу? Я уж было грешным делом подумал после того как О'Кейн провернул нашу маленькую революцию настолько эффективно, обо мне забыли.

Не было никаких сомнений, в том что Даллас О'Кейн, лидер Сектора 4, вызывает серьезную озабоченность у Руководства Базы. Он оказался в состоянии полностью восстановить свою империю, основанную на доходах от спиртного, азартных игр и секса всего лишь через шесть месяцев после войны, раз и навсегда укрепившись в роли похотливого варвара.

Гидеон в свою очередь строил Храм.

— Генералы достаточно подробно изучили военную историю до Вспышки, — Эшвин тщательно подбирал слова. — Я не был подробно проинформирован об их текущих проблемах, но, думаю, число беженцев, в настоящее время присоединившихся к религии вашей Семьи, приводит их в замешательство.

— Откровенная оценка. — Гидеон поднял брови. — Я мог бы указать на то, что моя сестра Изабела в настоящее время является официальной Главой религии, если это поможет?

Эшвин скрытно наблюдал за Ассамблеей, где состоялась официальная передача власти. Гидеон стоял на ступенях самого большого Храма в Секторе и принародно — в буквальном смысле — передал Мантию власти своей средней сестре.

Руководство Базы считало, что Изабела была лишь номинальной фигурой. И Эшвин не мог с этим не согласиться.

Спустя минуту молчания Гидеон рассмеялся.

— Полагаю, нет. И что же их смущает? То, что я добровольно отдал власть, или что я отдал власть женщине?

Эшвин обещал говорить правду, поэтому так и сделал.

— Я думаю, они считают, что передача власти была лишь формальной, а ваша сестра является номинальной Главой.

— Они не встречались с Изабелой, — ответил Гидеон, все еще улыбаясь. — Но это философский вопрос, дело не в этом. Суть вопроса заключается в том, что они послали тебя проникнуть в Братство Всадников, и я намерен тебе это позволить.

Это было правдой, суровой и простой. Его миссия была одновременно и успешной, и провалившейся. Малхотра смог достигнуть своей цели, оказавшись внутри основы империи Гидеона. У него не было никаких оснований сомневаться в серьезности предложения — во всяком случае, окружение Гидеона относилось к нему с осторожным уважением со дня церемонии прощания с Джейденом.

Но Гидеон знал, что он был заслан. И отдавал себе отчет, что, если Эшвин что-нибудь обнаружит в процессе наблюдения, то может вернуться на Базу с информацией. С точки зрения логики, это было единственным приемлемым результатом, если Гидеону совершенно нечего скрывать. А может, он был безрассудным, или имел абсолютную уверенность в том, что лояльность Эшвина могла быть поколеблена.

Проклятое чудо.

Пепел на языке Эшвина превратился в злость с привкусом металла.

— И это ваша идея, пари? Вы готовы сделать ставку на то, что я способен стать причиной разорения Сектора против влияния Коры на меня?

Улыбка Гидеона так и не дрогнула.

— Да!

— Вам не следует этого делать. — Эшвин сжал пальцы в кулак, ошеломленный внезапным желанием стереть самодовольное выражение с лица мужчины. — Это нерационально. И это рискованно!

— Ты так считаешь?

Конечно, это было глупо, и не только из-за явной опасности, которую Эшвин собой представлял. Было недопустимой жестокостью взваливать такую непосильную ношу на Кору, которая не только не знала о возможной ответственности, но и никогда бы не смогла простить себе, если бы это не удалось.

Когда Малхотра ничего не ответил, Гидеон смягчился. Его улыбка превратилась в более серьезное выражение, когда он наклонился вперед и оперся локтями на стол.

— Я думаю, ты слишком мало себе доверяешь, Эшвин. Я знаю, ты сильно беспокоишься о Коре, и тебе можно доверять, учитывая настойчивую заботу об ее интересах.

— А если я решу, что в ее интересах будет лучше всего находиться далеко от вас и вашего Сектора?

— Теперь ты слишком мало доверяешь нам. — Гидеон открыто встретил его взгляд. Взгляд в упор. Мало кто, казалось, был способен долго смотреть Эшвину в глаза. Люди обладали врожденными инстинктами, в конце концов, даже у самых тупых они были отточены достаточно, чтобы распознать опасность.

Но Гидеон не отступал.

— Ты — человек разума и логики. Я знаю, что не смогу переубедить тебя, не дав полного и неограниченного доступа. Ты должен видеть, кто мы есть, все наши недостатки и достоинства. И если ты увидишь что-то в нас, что для Коры станет небезопасным… Ну, я хотел бы об этом знать. Никто не сможет оценить то, что я пытаюсь выстроить, так же сурово и пристрастно, как ты.

Это почти, почти имело смысл, но только в мире, где Гидеон был именно тем, кем он себя провозглашал. Наименее вероятный из всех возможных миров.

— Вы предполагаете, что я способен заботиться о другом человеке. Откуда вы знаете, что я не притворяюсь, демонстрируя привязанность к Коре? Это было бы логичным способом манипулировать вашей сентиментальностью.

— Потому что логика — твоя специальность. А сердце — моя. — Гидеон протянул руку. — Пари, Эшвин? Присоединяйся к Всадникам. Узнай все, что можно, о том, кто мы есть, в мире, который мы хотим сделать реальностью. Я готов поспорить, что смогу сделать верующего и из тебя!

Эшвин не двигался.

— И если вы этого не сделаете?

— Тогда ты будешь делать то, что считаешь нужным. И пусть так и будет!

В голосе мужчины была твердость, она была так же многослойна, как и его дорогая скромная одежда и сдержано-роскошный кабинет. Гидеон мог претендовать на сердце, как область его знаний, но любовь была не единственной вещью, которая жила в мужских сердцах.

Эшвин видел тени слишком часто.

Может быть, Гидеон тоже.

В конце концов, не было никакой реальной альтернативы. Малхотра мог прервать свою миссию и сообщить о собственной несостоятельности на Базу. Любой выговор, который они могли изобрести, был бы приемлемым. И вряд ли бы они послали кого-то другого на его место.

Правда Kopa все еще была бы здесь. В лучшем случае — лучшем — ее присутствие привело бы к вопросам со стороны Эдема и Базы. Даже если в городе были новые, якобы более благожелательные правила. Ведущий член Совета Маркович вряд ли хорошо отнесется к Эшвину, как к своего рода человеку, позволившему такому драгоценному ресурсу, как Kopa, ускользнуть без сопротивления сквозь пальцы.

База даже не будет опровергать его. Они просто придут за ней. И это при условии, что непонятно, кем она действительно является.

Если же они выяснят…

Медленно Эшвин протянул руку. На этот раз он не собирался оценивать социально приемлемое давление, он просто сжал ладонь Гидеона с достаточной силой, чтобы сделать свой вызов и предупреждение однозначно и безошибочно.

— Пари!

— Отлично! — Гидеон улыбнулся, словно Малхотра не угрожал раздавить его пальцы. — Я поговорю с Дэл и Диконом и организую твое посвящение. Добро пожаловать в семью, Эшвин!

Семья. Своеобразная концепция. Еще одно оружие в арсенале Гидеона, и возможно, самое опасное.

Эшвин не знал, как бороться с осознанием этого.

«««§» ««

Даже спустя месяцы после окончания войны между Эдемом и Секторами Kopa сталкивалась с ее последствиями каждый день в своей клинике недалеко от границы города. Там всегда находились люди, которые получили ранения во время боевых действий, но мешкали или искали альтернативное лечение, пока у них не оставалось выбора, кроме как прийти за помощью. Доверие всегда было трудным делом для бедных и гордых и в лучших ситуациях, а сейчас еще сложнее.

Иногда Кора думала, что самым беспощадным, что Эдем когда-либо сделал для своих граждан, было заставить людей верить в то, что никто о них не заботился. И что никто не готов помогать им. И они не должны когда-либо делать это сами. Не должны ожидать компенсаций. Все медицинские услуги были по слишком высоким ценам, и было лучше перетерпеть, чем обратиться к врачу.

Поэтому Kopa принимала все, что они предлагали в качестве оплаты, потому что в случае любого отказа, если она это сделает, никто уже не вернется. Девушка рассказывала им о лагерях беженцев, а также о вакантных местах в Храме, где жрицы могли найти для них работу.

Она исправляла когда-то сломанные кости, которые плохо заживали, лечила затяжные инфекции. И старалась не плакать при виде больных детей, которые вовсе не были больны, они просто голодали без пищи и безопасности… Надежды.

Человек, который сейчас лежал на ее столе, был травмирован при вывозе мусора. Он ничего не рассказывал, но в рваной, грязной ране остались кусочки земли и бетона, а его руки были грубыми от обработки острых кусков щебня.

Кора промыла рану, пока Ана готовила Медикал-гель и аппликатор. Первые несколько раз Ана, последняя из Братства Всадников, которую приставили к Коре для охраны, наблюдала за происходящим с едва скрываемым ужасом. Для того, кто вырос в Секторе 1, где забота о беспомощных людях была как религиозным призванием, так и прекрасным способом для благородных семей укрепить хорошую репутацию, пренебрежительное отношение Эдема к его больным и голодным было просто непостижимо.

Ана стала лучше скрывать свое возмущение. Но все-таки вздрогнула, когда человек вложил потрепанную кредитку, украшенную логотипом шикарного ресторана, Коре в руку. Она была там только раз, на одном из своих нечастых свиданий. Пища была приличной и слишком дорогой, что сделало это место очень популярным в привилегированном обществе. Там была возможность не столько насладиться едой, сколько пойти и покрасоваться.

Дверь захлопнулась, возвращая девушку обратно из воспоминаний. Ана уже собралась, но кивнула на сжатую руку Коры:

— Это не похоже на обычную кредитную карту.

— Так и есть. — Девушка бросила кредитку на стойку и повернулась к раковине. — Бизнесу в городе было разрешено выплачивать часть заработной платы своим работникам кредитками. Как будто повар или посудомойка будут есть закуски, которые стоят дороже их аренды.

Ана посмотрела на карту.

— Вот ведь туфта!

Да, добавить нечего.

— Если это заставит тебя почувствовать себя лучше, то я предположу, что место закрыли после войны. Хозяева не могли позволить себе остаться в бизнесе, когда должны платить своим сотрудникам реальные деньги.

— Тогда они, должно быть, хреново занимались бизнесом, — пробормотала Ана, сортируя вторсырье из биоотходов. — По крайней мере, он дал нам что-то ненужное, я думаю.

Если человек знал, что ресторан закрылся, а скорее всего так оно и было, то Кору это не волновало.

— Все, что приводит их к нашей двери, меня устраивает.

— Пока они не начнут приходить круглосуточно, сами по себе. — Ана прислонилась к прилавку. — Речь идет о том, чтобы завершать все дела в течение дня. Солнце уже садится.

Kopa подавила инстинктивный протест. Здесь всегда было много работы, и она до сих пор думала, что Гидеону глупо было беспокоиться о том, что она находилась недалеко от границы города после наступления темноты. Но было несправедливо задерживать Ану, когда у нее наверняка были более важные дела, чем нянчиться с Корой.

— У тебя, наверное, есть свои планы?

Ана усмехнулась.

— Я думала о сборе сплетниц.

— Сборе?… Каком?

— Ты знаешь, что в Храме каждый вечер после ужина устраивают ночные девичники? Они занимаются ремеслами и перекусывают, делают друг другу маникюр и разговаривают о своих семьях, обсуждают, чем занимаются Всадники… — Ана склонила голову. — Разве ты раньше никогда не ходила с Мариселой?

Марисела, вероятно, звала ее — эти приглашения по тому или иному поводу никогда, казалось, не заканчивались — но Kopa обычно оставались в своей комнате или в библиотеке. Иногда она присоединялась к Гидеону в его кабинете, но даже это было редкостью. В основном, девушка держалась особняком.

Слова Эйвери эхом отозвались в ее голове — есть причина, почему они называют это созданием дома, ты знаешь — вместе с ее советами. Эдем больше не был домом. Даже База, где она выросла, где ее обучали и где она работала, была частью ее прошлого.

Здесь было ее будущее.

Кора выключила воду в раковине и вытерла руки.

— Могу я пойти с тобой?

— Конечно. — Ана приблизилась к стойке, подхватила кредитную карту, бросив к оставшейся части платежей в корзине у двери, и осторожно потрясла ее.

— Как думаешь, здесь есть что-нибудь для обмена на коробку пончиков? Выпечка способствует посиделкам, как ничто другое.

— Если нет, то я просто немного куплю. — Повар Гидеона всегда держал что-то готовое на кухне, но приносить сладости из дворца может показаться высокомерием. Kopa не хотела выглядеть сестрой Гидеона, принцессой. Так или иначе, ей необходимо было выяснить, кем она была здесь, в Секторе 1, за пределами этого статуса. Может, когда-нибудь она почувствует себя настоящей…

— Отлично, — Ана взмахнула медицинской сумкой Коры, закидывая ремень через плечо. — Я знаю одно идеальное место.

Ана, казалось, всегда знала идеальные места — наследство от жизни, прожитой здесь. Она точно знала, какие маршруты выбрать, чтобы избежать изнурительного движения по рынку, и в каком магазине могли оказаться дополнительные пирожные.

Ей было комфортно здесь, и, в некотором смысле Kopa ей отчаянно завидовала.

Это было несправедливо, и это не имело смысла. Гидеон приветствовал ее в своем доме, в своей семье, и все в Секторе относились к ней, как к принцессе, когда он объявил об этом. Но Кора всегда находила удовольствие и комфорт только в своей работе — она так выросла, ее этому учили. Это единственное, что она когда-либо знала.

Как она могла помочь обнаружить Эшвину радости Сектора 1, если она не испытывала их сама?

Ана держалась подальше от главных улиц, кружа по грунтовой дороге, проходящей через семейные сады Риосов. Лимонные деревья были в полном цвету. Сотни ярких цветков благоухали в воздухе. Их запах отчетливо ощущался через открытый верх джипа. Аромат был приторно сладкий, слаще соцветий флердоранжа, которые щекотали нос, когда она наклонялась слишком близко.

Дорога привела их на поляну позади семейного Храма. Ана припарковалась между двумя мотоциклами, и протянула руку назад за выпечкой. Они вошли через хорошо охраняемую боковую дверь и поднялись по лестнице в жилые помещения.

Шум встретил их на полдороги, и Koрa не удивилась, увидев, что большинство прислужниц, которых сразу узнала, собрались в общей комнате. Болтая и смеясь, они возились с различным рукоделием или вообще ничего не делали. Это, похоже, не имело никакого значения.

— Kopa!

Нита вскочила и отбросила в сторону книгу, которую читала. Как обычно, она отказалась от своих храмовых одежд и надела красочную юбку, простой топик и множество браслетов, которые мелодично зазвенели, когда она поймала Кору в приветственные объятия. Ана получила свою порцию объятий.

— Я рада, что вы обе здесь!

Нита вела себя непринужденно, как будто девушки не были нежданными гостями. Казалось, их присутствия ожидали, и, возможно, так и было.

— Рада видеть тебя, Нита.

— Давай! — девушка схватила Кору за руку. Ана уже выложила пончики и пирожные на столе, и две младшие прислужницы, чьи имена Kopa не могла вспомнить, завизжали от восторга и полезли за сладостями. Нита просто рассмеялась и потянула Кору обратно к дивану.

— Ты становишься популярной. Мы все готовим по очереди, поэтому все, что нам не нужно делать самим, доставляет удовольствие.

— Это самое малое, что мы могли сделать.

Никто не встал, чтобы поприветствовать ее, но Kopa чувствовала десятки любопытных глаз, когда она уселась на диване.

— Я хотела спросить у тебя кое-что.

— Что угодно, — легко ответила Нита.

— Ты работала с Мариселой, не так ли? Занималась лепкой?

— Да. Ну, когда она работала с глиной. — Нита склонила голову. — Ты хочешь присоединиться к нам в следующий раз? Знаешь, это удивительный способ расслабиться. Ты так много работаешь…

Взгляды теперь превратились в шепот.

— Об этом и говорила Марисела. Я была занята, но, думаю, что смогу выбрать время.

— Тебе обязательно следует. У меня есть гончарная мастерская на заднем дворе, но в последнее время погода такая хорошая, что мы думали перетащить все во двор в следующий раз. — Взгляд Ниты скользнул к шепчущимся помощницам, и девушка им подмигнула. Все смотревшие поспешно отвернулись, а Нита закатила глаза.

— Не обращай на них внимания. Они умирают от любопытства, но слишком вежливы, чтобы ляпнуть вслух неуместные вопросы. В основном…

Они все видели Кору прежде, много раз.

— Какие вопросы они хотят задать?

Нита наклонилась ближе и понизила голос.

— Об Эшвине.

Щеки Коры покраснели. Это, по крайней мере, имело смысл. Эшвин был странником, таинственным и сексуальным, как грех. Большинство женщин и мужчин, если они были к этому склонны, в Секторе 1 были достаточно романтичны, чтобы найти это сочетание непреодолимо убедительным.

Разве что, им на самом деле было интересно узнать о его связи с ней.

Она сморщила нос, глядя на Ниту.

Губы другой девушки дрогнули.

— Ну… может быть, немного об этом.

Одна из послушниц подошла, застенчиво улыбаясь, и протянула Коре пунш в керамической чашке. Затем поклонилась и поспешила обратно к своей группке, где болтушки вернулись к разговорам. Медленно все остальные последовали их примеру.

Kopa потягивала свой пунш. Он было восхитительным: острый и сладкий напиток, приготовленный из свежих ягод с оттенком цитрусовых, мягко щекотал горло.

— Если они хотят знать, — невзначай заметила Кора, — они должны спросить Эшвина.

— Не искушай их, — возразила Нита, расслабляясь на диване и поджав под себя ноги. — Большинство девочек здесь родом из семей, лишь немного менее высокопоставленных, чем Мариселы. Или моей, — добавила она, ее голос иронично дрогнул. — Трудность работы Дэл заключается в том, чтобы научить каждую контролю над импульсивностью. Подрастая, дворянство, как правило, имеет тенденцию становиться немного испорченным.

— А как насчет остальных из них? Те, кто не из богатых семей?

— Спонсорство, в основном. Как правило, потому что они продемонстрировали особый талант для некоторых ремесел. Мы все должны проходить здесь обучение, чтобы получить навыки, которые делают нас ценным дополнением к семье, но… — Нита пожала плечами. — Некоторые люди имеют больше практических навыков, чем другие.

Большинство людей, которых Kopa встречала в Секторе 1, были ремесленникам. Даже те, кто предоставлял услуги, как правило, объединялись для совместной торговли, как, к примеру, поставщики продуктов питания на рыночной площади, которые также продавали консервированные овощи или сушеное мясо. Если кто-то обладал природным талантом, было легко понять, сколько семей оценят образование, которое помогло бы развить это ремесло.

— Возьмем Солу, например, — продолжала Нита, кивая на рыжеволосую девочку, сидящую в углу с доской на коленях. — У нее есть талант. Она придумывает невероятные узоры из кружев, поэтому семья Гейба спонсирует ее. У них уже есть целая империя прядения и ткачества, но с ее дизайном они могли бы начать совершенно новый бизнес. Один из двоюродных братьев Гейба теперь ухаживает за ней.

Казалось, это былделовой подход, почти безликий, словно их инвестиции в образование Солы были задуманы, как своего рода приданое.

— Ты так говоришь, что это звучит как обмен, но этого не может быть. Гидеон никогда бы этого не позволил.

— О нет! Сола вольна поступать со своим будущим, как она хочет. Но… большинство людей были бы рады шансу присоединиться к семье Монтеро или к любой другой из благородных семей, даже если это не главная отрасль. Это означает безопасность, независимо от того, что происходит в секторе.

Безопасность, с чем сама Kopa столкнулась, не осознавая этого. По логике вещей, ее положение — быть принятой в семью Гидеона — давало ей деньги и статус, но это были две вещи, которые она имела всю жизнь. Они не были новыми, и она не могла оценить их, как некоторые из этих девушек. С другой стороны, у нее никогда раньше не было настоящей семьи. И все в секторе, казалось, считали само собой разумеющимся это, безопасность и роскошь.

Это было забавно, в каком-то извращенном виде. Неудивительно, что прислужницы смотрели на нее, словно она была каким-то загадочным, инопланетным существом.

— У них, наверное, много вопросов о том, как я попала сюда?

— Не у всех, но не так много, как ты можешь подумать. — Нита перевернула руку и показала Коре тонкий шрам, портивший ее смуглую кожу. — Ты можешь вылечить людей, не оставляя следа. Это намного более ценно, чем лепка, шитье или даже самое красивое кружево в мире.

Кора не была уверена, что согласна с таким утверждением.

— Я могу спасать жизни людей, — возразила она. — Если они остаются с рубцами или шрамами, это не так уж плохо. Это означает, что мы уже выиграли.

— Ты права. — Нита потерла большим пальцем шрам, прежде чем снова опустила руку, и Kopa почувствовала ее печаль. Нита спрятала грусть за улыбкой. — Честно говоря, я никогда не возражала против шрама. Или глины под моими ногтями, или ожогов от моей печи. Но у моих родителей есть представление о том, какой должна быть старшая дочь семьи Рейес, и это не грязь.

Ярость полыхнула внутри Коры, внезапная и свирепая, покалывая под кожей.

— Ну, и черт с ними! Пошли на х…

Нита моргнула. Потом рассмеялась, пораженная, но вуаль печали исчезла.

— Kopa! Я никогда не слышала, чтобы ты материлась.

Она и не материлась, по крайней мере, не часто, но Кора не знала, что еще делать с гневом, вспыхнувшим внутри нее.

— Они должны гордиться тобой! Тем, кто ты есть!

— Может быть. — Она поймала руку Коры и слегка сжала ее. — Все нормально. Мне очень хорошо здесь. И у меня есть семья, которая любит меня. Как Ксиомара… — Она кивнула на красивую брюнетку, которая сидела за карточным столом. — Она моя кузина, точнее, дочь моего двоюродного дяди. И внучатая племянница другого дяди, — брови Ниты нахмурились. — Я думаю, что она тоже связана с Хантером. Может быть, через одного из братьев своей матери? Черт, я едва могу распутать этот клубок родовых связей, а я изучаю королевскую генеалогию всю свою жизнь.

— Если это так трудно для тебя, то у меня нет ни малейшего шанса. — Kopa спрятала улыбку за чашкой пунша. — Если я смогу сопоставить имена с лицами, я уже буду счастлива.

— Ну, это все, что тебе нужно сделать. Ты не связана ни с одной из них. — Нита рассмеялась. — Это, вероятно, одна из причин, почему Эшвин настолько привлекателен. Он однозначно не окажется чьим-либо кузеном.

В отличие от родителей Ниты и их взаимоотношений, здесь было кое-что, что Кора могла бы изменить.

— Как ты думаешь, станет легче, если я предложу сделать ДНК тестирование? Было бы не трудно проверить общее происхождение.

Нита снова рассмеялась.

— Знаешь что? Наверное, ты должна это сделать. Я имею в виду, нас всего лишь несколько поколений здесь, но учитывая, что мы собираемся… — Она замолчала и покачала головой. — Нет, я не в буквальном смысле, так как… это тайна, ты знаешь? Они не уверены, откуда Эшвин взялся или что он там делал, так что они могут представлять себе всякие романтические штуки.

На мгновение Kopa попыталась представить себе, как Эшвин может отреагировать, и все, что она могла придумать — гнев, тяжелый, кипящий внутри, который можно ощутить даже за его прикрытыми глазами. Может, они бы не задумывались о его прошлом и не пытались идеализировать его, но они могут просто не знать, что его надо опасаться.

Что он скажет, что он сделает, если они узнают все, что можно было узнать о нем. От этого ничего не изменится? Докажет ли это ему, что прошлое мужчины не должно определять его будущее? Да и будет ли он вообще устанавливать связь со всеми?

— Kopa? — Нита слегка коснулась ее руки. — Я знаю, мне легко просто шутить, потому что я не из города. Если это беспокоит тебя или его, мы можем прекратить это. Я знаю, что у тебя было другое детство, в отличие от меня.

— Что? Нет, я просто… думаю. — Девушка с трудом сглотнула. — Ты права. Мы пришли совсем из другого места. Мне кажется, Эшвин привык к тому, что людям любопытно узнавать о нем, а не общаться с ним лично. Я знаю, я всегда приводила его в замешательство.

— Серьезно? — вопрос прозвучал мягко, почти дразняще. — Он никогда не выглядит смущенным, когда смотрит на тебя. На мой взгляд, во всяком случае.

Kopa снова покраснела.

— Это гораздо сложнее, чем, кажется.

— Как и большинство вещей. Но я слышала, что Эшвин официально станет Всадником в ближайшее время. Я думаю, у тебя будет достаточно времени, чтобы увидеть, как все станет проще.

Если это не запутает все еще больше. Проект Махаи был более сложным, чем его описание на бумаге. Ученые не просто создали более эффективных, специально модифицированных солдат с помощью генетических экспериментов и физической подготовки. Большей частью этого процесса, может быть, даже основной, была ментальная рекалибровка. Все вещи, которым обучались солдаты и то, чем они не были.

— Я не знаю, смогу ли объяснить тебе это. Мне потребовались годы, чтобы попытаться понять его, а я видела Эшвина каждый день. — Kopa передвинулась на диване, повернувшись лицом к Ните. — Ваши родители говорят вам что-то, и даже если ты знаешь, что они ошибаются, через некоторое время какая-то часть тебя начинает верить им. И ты ничего не можешь с этим сделать.

— Нет, — тихо согласилась та. — Не можешь…

— Солдаты Махаи утверждают всю свою жизнь, что они не чувствуют эмоций, но это не так. Я видела это. Чувствовала это. Кураторы проекта тоже знают об этом. У них даже есть специальный термин для такого состояния — дестабилизация. Каждый раз, когда солдат чувствует что-то, не связанное напрямую с миссией, они называют это сбоем. Печаль, радость, страх. Любовь. Все эти эмоции означают, что Махаи дестабилизированы. Это единственное слово, которое у них есть.

Карие глаза Ниты расширились, когда понимание переросло в ужас.

— Но… почему? Какой в этом смысл?

— Контроль, — прошептала Kopa. — В данном контексте их интересуют только те эмоции, которые делают Махаи более эффективными при проведении операций. Все остальное является не только излишним, это контрпродуктивно.

— Но… а как же остальная часть их жизни? Как они?.. — Нита вдруг замолчала, создалось впечатление, что она испытывает тошноту. — О Святые, у них нет другой жизни, не так ли?

— Как я уже сказала, это считалось бы контрпродуктивным.

Нита выглядела настолько потрясенной, что Коре не хватило духу продолжить, чтобы рассказать о том, как солдаты, которые были дестабилизированы, подвергались пыткам для рекалибровки.

— У меня было веское основание для того, чтобы уйти. И только одна очень важная причина, почему я оставалась там.

— Из-за него. — Нита взволновано прикусила нижнюю губу. — Неудивительно, что он всегда кажется таким… отстраненным. Не беспокойся о других послушницах, хорошо? Я прослежу, чтобы они дали ему некоторое пространство. — Внезапно улыбка Ниты выразила больше, чем капельку озорства. — Есть некоторые преимущества быть старшей дочерью семьи Рейес. Если бы не Риос вокруг, я просто опередила бы всех.

— Я помню об этом. — Kopa вернула ей улыбку. — Не обращай на меня внимания. Я не могу помочь, но чувствую себя ответственной.

— Эй! — Нита снова схватила ее за руку и сжала. — Не пренебрегай этим. Воспользуйся. Это сила. Если База не знает, насколько сильными наша печаль или радость, наш страх и особенно наша любовь делают нас, то это их промах. И их слабость.

— Чудо, достойное Храма! — Марисела появилась из-за спинки дивана, держа одной рукой корзинку с вкусностями. — Как ты ее сюда заманила, Нита?

— Ана привела меня с собой.

Ухмылка на лице Мариселы была настолько заразительной, что Kopa едва почувствовала укол упрека в ее словах.

— Ах, это имеет смысл! Никто не может сказать «нет» Ане. Даже Дикон — всего лишь глина в ее руках. — Девушка потрясла корзинкой. — Я приготовила еду.

— Приготовила, хм?.. — Нита подвинулась и похлопала по дивану между ними. — Теперь ты просто хвастаешься.

— Выполняю свой долг, — поправилась Марисела, откидываясь на подушки со вздохом. — Я должна быть хорошим примером для послушниц.

Ухмылка Мариселы превратилась в хихиканье:

— Я — как моя мать.

— Лучше твоя, чем моя. — Нита сделала жест рукой, после чего Ксиомара вскочила и поспешила налить Мариселе пунша. Она передала чашку с реверансом, отступая, и Нита улыбнулась. — Я уже пыталась объяснить Коре сплетение благородных семей. Нам, возможно, придется нарисовать ей схему.

— Я не могу придумать ничего более подходящего для вечеринки, — заявила Марисела. — Вы знаете, что делал сегодня Гейб?

Брови Ниты поднялись.

— Я думала, что они все сегодня были заняты подготовкой к инициации Эшвина.

— Вот и нет. Он провел день в доме беженцев с дамой из Сектора 2. Ее имя…

— Малена, — перебила ее Kopa. Обе девушки посмотрели на нее с любопытством, и ей пришлось объяснять. — Она и Джейден… Они очень любили друг друга.

Марисела застонала.

— О, я такая задница! Я думала, что у него было тайное свидание. Я не понимала…

Kopa взяла Мариселу за руку.

— Не так много людей знали об этом.

Нита кивнула на корзинку, принесенную Мариселой.

— Может, послушницы должны последовать твоему хорошему примеру. Уже долгое время мы не делали ничего для дома беженцев. Я могла бы поговорить с Дэл.

— А мы что-нибудь придумаем для сестры Джейдена, — решительно сказала младшая Риос. — Что больше похоже на обряд, который проводят, когда кто-то умирает в Секторе 7.

— Я могу помочь с этим? — Это была не та роль, которую Kopa представляла себе, когда появилась в Секторе 1 — королевский советник по траурной церемонии — но она была единственной, которую она бы с удовольствием взяла на себя. Потому что Гидеон и Марисела не ожидали, что люди могут оставить позади свою культуру только потому, что поселились в новом месте. Они надеялись, что принеся это с собой, пришедшие сохранят ее, даже когда их прошлое станет частью их нового дома.

Такое уважение достойно почитания, и Кора гордилась, что была частью семьи Риос.

Глава 14

Жужжание тату-машинки звучало для Эшвина гипнотическим фоном горящих укусов иглы, пока Дэл наносила последние штрихи новой татуировки. Прикосновения были легкими, гораздо мягче, чем у человека, делавшего татуировку Махаи, которая сейчас красовалась на его спине. Они были почти успокаивающими, эти маленькие укусы боли. И вызывали воспоминания о первых обжигающих прикосновениях к нему.

Размышлять о девушке казалось не самой хорошей идеей. Его контроль над физическими реакциями тела сейчас был более хрупким, так как он знал, что Кора беспокоилась о нем. Эмблема на плече была почти закончена. Эшвин не был уверен, сможет ли он испытать унижение, но ему все равно не нравилась идея присутствовать на церемонии Посвящения Всадников с эрекцией, которую невозможно скрыть.

Даже у него были какие-то инстинкты социального выживания.

— Мы закончили. — Жрица перекинула тряпку через плечо и откинулась на спинку стула, улыбаясь своей работе. — Как выглядит?

— Красиво, как всегда. — Дикон наклонился и изучил татуировку, иронично приподняв бровь. — Листья, да?

Слова прозвучали так, как будто в них был глубокий сакральный смысл, и теплый смех Дэл подтвердил это.

Жрица стала складывать инструменты, объясняя мужчине свой выбор.

— Все происходит в положенное время, Дикон. Вы знаете об этом лучше других.

— Я преклоняюсь перед вашей неизменной проницательностью.

И Дикон так считал, в буквальном смысле слова. Выпрямившись, он махнул Эшвину рукой.

— Пошли. Они ждут нас.

Малхотра поднялся, подхватывая свою куртку одной рукой. Хлопковая безрукавка не скрывала свежую татуировку, и кожей он остро ощущал прикосновение прохладного воздуха. Все сейчас казалось слишком чувствительным, как будто Koрa своим присутствием разрушила больше, чем боль его ассоциаций. Стены, тщательно возведенные, чтобы абстрагироваться от неважных физических раздражителей, рассыпались и исчезли. Как будто с него содрали кожу.