Глава 2

Артур


Девять утра для Артура было несусветной ранью. В это время он не вставал практически никогда. Как и в десять, как и в одиннадцать… Разве что, когда раннего подъема требовало срочное дело, как вот сегодня. Сегодня он ждал клиента, вернее, клиентку. Судя по уверениям Сереги, важную. А потому он должен быть во всеоружии, хоть в глубине души считал, что день не задался с самого утра.

Позавтракал Артур наспех и отправился в мастерскую – проверить лишний раз, все ли готово к приему заказчика. В мастерской царил идеальный порядок. Портреты, которыми он планировал проиллюстрировать свое мастерство, были расставлены на специальной подставке, в выгодном ракурсе света относительно окна. Никаких бликов или затемнений Артур не заметил. Все выглядело идеально даже на его слишком придирчивый взгляд.

Клиентка должна прийти в десять. Артур очень надеялся не больше чем за полчаса обговорить все условия заказа и отправиться в магазин Семена Исааковича. Раз уж он сегодня так рано встал, то нужно успеть сделать многое. Как и посетить аллею художников, где раньше проводил почти все свое время. Там он работал, пока не перебрался домой. Сейчас он на аллее творил в свое удовольствие – рисовал портреты детишек или таких же творцов, занятых работой. Артуру нравилась царящая на аллее художников атмосфера, пропитанная особым духом вдохновения.

Раньше у Артура на аллее было свое место. И за портреты он брал деньги, тем самым и зарабатывая на жизнь. Особенно неплохо получалось заработать в курортный сезон, когда город наполняли туристы. В осенне-зимний период работы было, конечно же, намного меньше. Тогда им с Людой приходилось жить в режиме строгой экономии.

Все изменилось в их с тетей жизни, когда Артур познакомился с Семеном Исааковичем – хозяином художественного магазина. Увидев работы Артура, владелец магазина предложил ему выставлять их у себя. Так у Артура появилась возможность работать дома. Но любовь к богемному месту, как про себя называл аллею художников, никуда не делась, и примерно раз в неделю он приходил туда, чтобы насладиться творчеством в чистом виде – для души.

Клиентка опоздала к неудовольствию Артура. Явилась ближе к одиннадцати и с таким видом, что именно она делает художнику великое одолжение, заказывая портрет мужа. Переубеждать ее Артур, конечно же, не стал, а про себя предпочел называть «мадам», как символ чего-то надменного и высокомерного. С такими женщинами ему не раз приходилось встречаться. Частенько такие потом начинали оказывать ему знаки внимания, словно со временем разглядывали в нем что-то такое, что с первого взгляда не замечали. Но и именно от таких Артур предпочитал держаться как можно дальше.

– Конечно, я рассчитывала на акварель… – капризно проговорила мадам, стягивая перчатки и разглядывая выставленные Артуром образцы работ. – Карандаш – это довольно скучно, серо…

В первый момент Артур едва справился с раздражением, когда подметил на лице клиентки недовольство, граничащее с брезгливостью. Вот уж чего точно не собирался делать, так это что-то кому-то доказывать, как и уговаривать! Да и если уж на то пошло, то в заказах такого плана он уже давно не нуждался. Так что, мадам эта может катиться восвояси тем же путем, каким добралась сюда. И пока Артур подбирал слова, чтобы все же выпроводить капризулю как можно вежливее, она продолжала разглагольствовать:

– Серж вас так рекомендовал, так расхваливал…

Серж? Она это серьезно? Откуда у Сереги только такие знакомые берутся?

– …Мне стало любопытно, что же вы из себя представляете, – повернулась к нему мадам лицом.

Артур невольно подметил, что лицо у нее хорошенькое. А вздернутый носик и пух светлых волос делали его почти трогательным. А когда она улыбнулась, на щеках проступили поистине очаровательные ямочки. Все это Артур зафиксировал мозгом художника, но к прелестям мадам остался абсолютно равнодушен, как мужчина.

– Знаете, ваши портреты и правда очень хороши, – удивила она Артура следующей фразой. – Есть в них что-то… особенное, что ли. Только вот что? Никак не пойму, – посмотрела на него так, будто он прямо сейчас посвятит ее в большую тайну особенности своих работ.

Артур промолчал, пытаясь справиться с удивлением. Он привык относиться к таким клиенткам с долей пренебрежения. Считал их избалованными роскошью глупышками, имеющими обо всем поверхностное суждение, но считающими своим долгом делиться им со всеми. Мадам же стремительно рушила стереотипы, и следующая ее фраза только усиливала диссонанс.

– Они мне напоминают картины Врубеля с его серо-жемчужной гаммой… А почему вы не пишете акварелью? С вашим чувством малейших оттенков цвета могли бы создавать шедевры.

С трудом удалось сдержать усмешку, когда услышал «малейших оттенков цвета». И сразу же всплыли воспоминания – однажды он уже пытался написать картину акварелью. Это случилось давно, когда он только познакомился с Семеном Исааковичем. Собственно, тот и настоял на картине в цвете. Рассуждал тогда владелец магазина примерно так же, как вот и эта мадам сейчас. Только ему, в отличие от нее, было известно о цветослепоте Артура.


– Ты обязательно должен попробовать сделать это! А я тебе помогу с выбором цвета. С твоим интуитивным распознаванием малейших оттенков, ты можешь сотворить шедевр, мальчик мой.


И Артур сотворил его – шедевр. Только вот, чего это ему стоило! Сколько времени и сил они с Семеном Исааковичем потратили на его создание! Днями напролет Артур работал под руководством старшего наставника, который объяснял ему, что и какого цвета должно быть. Ему оставались полутона… Именно они заменяли ему цветовое решение и позволяли видеть весь расклад целиком.

Картина была создана, а Артур измучен в конец.


– Да… Никогда не думал, что скажу это когда-нибудь. Мальчик мой, ты сотворил чудо! – Семен Исаакович рассматривал полотно с изображенной на нем березовой аллеей осенью, и в глазах его стояли слезы. – Твоя осень получилась лучше настоящей! Именно твое незамутненное сознание и свое, особенное видение мира сделали ее такой. Эту картину должны увидеть все! Ты – гений, понимаешь ты это?! Настоящий гений! Но, мальчик мой, что с твоим лицом?


Что было с его лицом тогда? Да ничего особенного. Тогда он стоял рядом со старшим наставником и тоже разглядывал собственную картину. Только вот беда – в отличие от друга не видел в ней ничего особенного. Ничто ровным счетом не отличало ее от всех остальных его картин, выполненных в карандаше.

Артур видел перед собой все ту же осень, какой привык видеть всегда – красивой и неповторимой. Она ничем не отличалась от той осени, что не так давно продал Семен Исаакович. Ту картину Артур писал с натуры и вложил в нее всю любовь к этому загадочному времени года. Ведь больше всего он любил осень и море. За что, и сам не мог объяснить. Любил их даже не глазами, а скорее внутренним «я», душой. Любовь и отражал на полотнах, используя простой карандаш.


– Нет, Семен Исаакович. Ее не увидит никто! Я оставлю ее, лишь как напоминание о впустую потраченном времени. В ней нет ничего особенного.

– Но почему, мальчик мой?! Это кощунство – скрывать от людей свой талант!..


Тогда они сильно поссорились. Артур так и не смог объяснить наставнику, что чувствовал. Да и сам тогда он еще всего не понимал, осознание наступило позже. Тогда он просто не видел всего того, чем восхищался друг, и не хотел никому показывать то, что сам считал мазней по подсказкам.

Больше на эту тему они с Семеном Исааковичем не разговаривали. Картина пылилась за шкафом, а воспоминания ее канули в Лету. Но вот сейчас всплыли. Только Артур еще тогда дал себе слово ни с кем не обсуждать больше эту тему. Наверное, потому ответ клиентке и прозвучал несколько грубо:

– Я рисую карандашом. И… давайте уже перейдем к делу. У меня не так много времени…

– Да, конечно, – пожала она плечами, доставая из лакированной сумочки фото в рамке. – Вот, собственно, тот, кого вы должны изобразить, – протянула она фото Артуру.

С карточки на него смотрел усатый мужчина с пышной шевелюрой. Артуру понравилось его улыбающееся лицо. Было в нем что-то доброе и бесхитростное.

– Заказ будет готов через две недели, – повернулся он к мадам. – Сроки устраивают?

– Вполне, – кивнула она. – Вы работаете с предоплатой?

– Нет, расчет по завершении работы…


Диана


Через полчаса Диана уже была на месте. Она жутко волновалась, доставая скрипку из футляра. Два гитариста, саксофонист и виолончелист, друзья Лили и знакомые Дианы, тоже уже были там и настраивали инструменты.

Очень скоро она поняла, что зря так волновалась. На деле все выглядело несколько иначе и совсем не сложно. Диана действительно быстро ухватила основную нить и начала подыгрывать музыкантам на скрипке. Она даже рискнула немного поимпровизировать, что тоже получилось неплохо.

Когда мальчишки, как их называла Лиля, решили сделать перерыв и сбегать за чем-нибудь съестным, Диана захотела сыграть что-то для души. Ее выбор пал на «Шербурские зонтики». Очень ей нравилась эта мелодия. Она любила смотреть старый фильм, с Катрин Денев в главной роли, про любовь автомеханика и юной продавщицы зонтиков в маленьком городе Шербур.

Приятно играть просто так, не задумываясь о том, как ты это делаешь. Касаешься струн смычком и не прислушиваешься к каждому звуку – правильной ли чистоты и длинны он выходит, в нужном ли месте ты делаешь паузу, не получилась ли она затянутой или, наоборот, слишком короткой. В такие моменты музыка становится отражением твоего настроения. Если тебе грустно, то и она звучит приглушенно, неторопливо. Если ты счастлив, то и звуки превращаются в мажорные, словно пропитываются исходящей от тебя радостью.

Диана забыла обо всем – о недовольстве профессора, о собственных переживаниях. Ее затопила романтика с примесью приятной грусти. Она думала о Женевьеве и Гийоме, о продавщице зонтиков и автомеханике. Сколько препятствий устраивала жизнь, через сколько испытаний им пришлось пройти. Разлука, обман, отчаяние, попытка стать счастливыми с другими. Выдержала ли их любовь такое? Способен ли вообще человек сохранить любовь, пройдя через так многое? Смогла бы она, Диана, быть счастливой, люби она кого-то так, как Женевьева своего Гийома, даже тогда, когда судьба разлучила их навсегда?

Переход пустовал, когда Диана начала играть. Редкие пешеходы проходили мимо, не останавливаясь. Еще реже кто-то притормаживал послушать ее исполнение. Постепенно из таких набралась небольшая группа. Диану не смущало, что именно к ней приковано внимание, что несколько пар глаз смотрят на нее и внимают ее игре. Напротив, ей это было приятно, хотелось исполнять еще лучше. Взгляд скользил по лицам, не останавливаясь ни на одном. Она замечала растроганность, теплоту, задумчивость… и считала, что лучшей признательности быть не может.

В какой-то момент что-то неуловимо изменилось. Диана не сразу сообразила, что же такое произошло. Мимолетно ее взгляд выхватил из толпы несоответствие. Глаза мужчины! Они горели, жадно впивались в нее взглядом. Он так смотрел, словно внезапно прозрел. Музыка в тот момент заполнила собой все вокруг, зажила собственной жизнью. Диане казалось, что играет не она. Безупречные звуки доносились будто издалека, она же видела только эти глаза, прожигающие насквозь и дикие до дрожи в теле. Она не чувствовала рук, как удерживает скрипку, словно душа внезапно покинула тело, но находится где-то рядом. И вот она не может ни улететь, ни вернуться в тело, удерживаемая взглядом незнакомца. И самое странное – что мысли при всем при этом текли спокойно, в голове царила предельная ясность. И это не вязалось с ощущением нереальности. Она слышала любимую мелодию, в идеальном исполнении, словно впервые в жизни. И смотрела в эти удивительные глаза, не в силах оторваться.

Его взгляд уже не просто горел, а полыхал. В какой-то момент Диане стало нестерпимо больно, и она прикрыла глаза, чтобы унять жжение. Когда вновь посмотрела в ту сторону, незнакомец исчез. Звуки скрипки стихли, толпа начала редеть. Диана не слышала слов благодарности, что доносились со всех сторон. Она искала глазами того, кто сотворил с ней что-то волшебное, и не находила. Он испарился.

Еще один человек внимательно прислушивался к игре Дианы и не сводил с нее удивленного и немного растерянного взгляда. Это был профессор Измайлов. Диана была поглощена музыкой и незнакомцем, поэтому профессора не заметила. Дослушав мелодию до конца, он так и не показался. Под громкие аплодисменты толпы незаметно покинул подземный переход.


Артур


Проводив клиентку, Артур принялся спешно собираться в магазин Семена Исааковича. Он с сожалением отметил тот факт, что на аллею художников сегодня уже не успеет. Время перевалило за двенадцать, а к двум часам аллея пустела, все расходились по домам – таково было негласное правило.

Улица встретила мелким дождем и промозглой сыростью. Что намокнут рисунки, Артур не опасался. На этот случай у него имелась специальная непромокаемая сумка-переноска, куда он и сложил работы, которые собирался предложить Семену Исааковичу.

До художественного магазина было рукой подать. Путь Артура пролегал через любимый парк, где в погожие осенние деньки уютно шуршала опавшая листва под ногами, кожу ласкали солнечные лучи, пробивающиеся сквозь кроны деревьев, и радовало глаз многообразие оттенков осени, разбитых на подоттенки и подподоттенки – от прозрачного белого до непроницаемого черного.

Всю жизнь Артур провел в родном приморском городе. Всего раз он уезжал из него в Самару, тогда еще Куйбышев, к дальнему родственнику. Тогда ему было лет семь. Вопрос о каком-то там наследстве срочно потребовал присутствия тети Люды. Она взяла с собой Артура. В конце сентября в родном городе еще по-летнему было жарко. В средней же полосе уже хозяйничала осень. Из той поездки Артур почти ничего не запомнил. Мелькание новых лиц и череда непонятных, сменяющих друг друга событий, не отпечатались в памяти. Запомнился только поход в лес за грибами. Как его учили аккуратно срезать ножичком гриб, чтобы оставить в земле корень. И запах… На всю жизнь в памяти остался запах леса – смесь прелой листвы и грибов. Именно так пахла его собственная осень, хоть леса поблизости не было и в помине, а, уж тем более, грибов. Запах всплывал из потаенных уголков памяти, как неотъемлемая часть осени.

Но сегодня был не такой день, не из любимых Артуром. Моросящий дождь не рождал приятных воспоминаний. Хотелось поплотнее закутаться в куртку, чтобы не дать настырной сырости проникнуть под нее. Мешал встречный ветер – из-за него дождь неприятно сыпал в лицо. Одним словом, Артур был рад добраться, наконец, до магазина Семена Исааковича и оказаться в уютном тепле, пропитанном духом искусства.

Магазин в точности повторял характер хозяина. Как в жизни Семен Исаакович мгновенно загорался интересными идеями, чтобы через какое-то время остыть и переключиться на что-то другое, так и в магазине царил характерный хаос. Небольшой по площади торговый зал был плотно увешан и заставлен картинами разнообразного размера и содержания. Они никак не были систематизированы. Для Артура всегда оставалось загадкой, как другу удается ориентироваться среди всех этих полотен. Нужна поистине феноменальная память и фанатичная любовь к живописи, чтобы в таком многообразии картин быстро отыскать нужную.

Сам Семен Исаакович не считал подобную обстановку магазина лишенной системы. На этот счет у него было своеобразное мнение, что покупателю легче выбрать понравившееся полотно, поочередно рассматривая картины разных авторов, на непохожие темы и выполненные в различных манерах. Гораздо хуже, считал он, когда сначала идут картины одного автора, потом второго и так далее… И вот ты бродишь среди них, определяешься, в каком жанре хотелось бы приобрести картину. От этого, по мнению Семена Исааковича, можно свихнуться и перехотеть что-либо вообще покупать. А при отсутствии разграничений, покупатель способен увидеть понравившуюся картину и сразу захотеть ее купить. Артур, который любил порядок во всем, подобные рассуждения друга считал абсурдными, но никогда не спорил, уважая его индивидуальность.

Колокольчик дважды призывно звякнул, когда он открывал и притворял за собой дверь. Тут же послышались шаркающие шаги, и через секунду Артур услышал:

– Артурчик, мальчик мой, как хорошо, что ты пришел. Избавил старика от необходимости мокнуть под дождем…

Как тот безошибочно определил, что пришел именно Артур, для последнего оставалось загадкой. За рядами картин, выставленных на специальных подставках, прилавок, за которым любил восседать, почитывая какую-нибудь книгу, Семен Исаакович, совершенно не проглядывался. По всей видимости, был тут какой-то секрет, о котором хитрый еврей предпочитал помалкивать. Да Артур никогда и не интересовался этим.

– Я сегодня как раз собирался к тебе наведаться. Где же ты пропадал так долго, мальчик мой?

Внешне Семен Исаакович выглядел, как типичный представитель своей национальности. Невысокий, сухонький и сутуловатый, обладатель совершенно седой кудрявой шевелюры. Глаза, слегка навыкате, близоруко щурились (очками он пользовался только в случае крайней необходимости, когда не мог без них обойтись). Солидный нос тоже не оставлял сомнений в национальной принадлежности хозяина и являлся предметом особой его гордости. Семен Исаакович утверждал, что именно нос позволяет ему улавливать настоящие таланты в живописи и получать удовольствие от хорошего вина. Как были связаны между собой эти две вещи, и каким образом художника можно «унюхать», Артур не знал и подразумевал, что никогда не узнает. Но старика любил и уважал, как надежного друга и профессионала.

– Целую неделю провалялся с простудой. Люда только вчера разрешила выйти из дома, – ответил Артур, пожимая маленькую жилистую руку с крючковатыми неспокойными пальцами.

– Ох, Людочка, дай бог ей здоровья… Хорошо за тобой смотрит. Пойдем, мальчик мой, пойдем в кабинет, – он запер дверь и повернул табличку с надписью «закрыто-открыто» стороной «закрыто» к улице. – В такую погоду вряд ли кто заглянет, а нам нужно побалакать о деле…

Кабинетом Семен Исаакович называл маленькую каморку без окон, где кроме стола, стула и сейфа больше ничего не было, да и места свободного оставалось не так уж и много. Он усадил Артура на единственный стул, а сам открыл сейф и какое-то время там копошился.

– Перво-наперво отдам тебе причитающиеся денежки, а потом посмотрим, что ты мне принес, – голос звучал приглушенно, Семен Исаакович умудрился забраться в сейф с головой. Как только что-то видел там в темноте? Но вынырнул из сейфа довольный с внушительной пачкой денег в руке. – Вот, мальчик мой, твой гонорар. Тут за три картины. Как видишь, ты пользуешься успехом.

Артур поспешно убрал деньги в карман куртки. Он всегда немного стеснялся, когда Семен Исаакович расплачивался с ним за проданные картины, как будто это могло помешать их дружбе.

– Можешь не пересчитывать, – поздновато спохватился Семен Исаакович. – Я их уже дня три как отложил и пересчитал.

Артур и не собирался этого делать. О кристальной честности пожилого еврея было известно половине города. Его щепетильность иногда доходила до абсурда – он мог заявиться к покупателю, которому неправильно сдал сдачу, домой, чтобы отдать недостающие копейки.

– Ну, мальчик мой, показывай… Показывай, что принес, – Семен Исаакович нетерпеливо потирал руки, жадно глядя на сумку Артура.

Для магазина Артур отобрал самые удачные, на его взгляд, рисунки из последних. Два были выполнены карандашом, а один он решил написать углем. Он редко обращался к этому своеобразному инструменту. Причем, уголь предпочитал не покупать, а изготавливать сам. Для этого он строгал березовые палочки толщиной чуть меньше простого карандаша, укладывал их вертикально в консервную банку, засыпал банку песком, плотно закрывал крышкой и замазывал глиной. Перед тем, как отправлять банку в огонь, Артур проделывал в крышке небольшое отверстие, чтобы через него выходил газ от тлеющих палочек. Ему нравился сам процесс приготовления угля. Он любил смотреть на пламя, вырывающееся из маленького отверстия. Нравилась его насыщенность. Он не знал, что пламя от того выглядит необычным, что на самом деле синего цвета. Он видел лишь, что оно не похоже на пламя простого огня. Когда огонек над отверстием гас, Артур доставал банку из огня – это служило сигналом, что уголь готов.

Углем он изобразил море с клубящимися над ним грозовыми тучами. Море еще только начинало волноваться, а может, наоборот успокаивалось после шторма… Артур до конца не определился с темой. В самый последний момент он решил написать на море одинокую лодку, без весел и людей, как символ заброшенности и тоски.

– Решил поработать с углем? – Семен Исаакович внимательно рассматривал лист полуватмана, лежащий перед ним на столе. – Хорошо получилось! Мрачность что надо!

Артуру стало смешно, так по-праздничному торжественно прозвучала реплика о мрачности.

– Как будем выставлять? По стекло или ты фиксировал? – Семен Исаакович аккуратно коснулся пальцем поверхности рисунка. – Ага! Вижу, фиксировал. Чем?

– Как обычно – молоком с водой…

Работа с углем имеет свои недостатки. Выполненные им рисунки нужно фиксировать, чтобы уголь не осыпался. Как вариант, можно хранить под стеклом. Артур обычно фиксировал свои рисунки. Для этого он использовал раствор снятого молока с примесью воды. Он сбрызгивал раствором рисунок в два три приема небольшими дозами, после чего больше мог за него не опасаться.

– Замечательно! Талантливо, мальчик мой… Что там у тебя еще? – Семен Исаакович отодвинул рисунок в сторону, освобождая место для дальнейшей демонстрации.

Артур достал два карандашных рисунка и положил их перед ожидающим другом.

– Где ты выискал такую замечательную натуру? – Семен Исаакович рассматривал пейзаж с развалинами старого замка в самом центре, заросшими гутой растительностью. – Великолепная заброшенность! Как у тебя получается настолько точно передать настроение? Будто счастье покинуло это место давным-давно… Осталось только эхо в пустых уцелевших комнатах, как отголоски былой жизни.

Артур подивился, насколько точно друг передал настроение картины. Именно эти чувства он и пытался вложить в нее. За основу взял вид из окна мансарды. Только замок был чистым вымыслом, а природа копировала настоящие заросли – беспорядочные и дикие.

– Замок мой. А все остальное с натуры.

– Необычный замок… – Семен Исаакович почесал кудрявый затылок, взлахмачивая и без того не знающие стрижки, сильно отросшие волосы. – На своем веку я повидал великое множество замков, и разрушенных, и уцелевших. Но твой… Он какой-то сказочный. Думаю, не ошибусь, предположив, что такого замка не существует, – это было скорее утверждение, чем вопрос. Стареющий знаток живописи просто рассуждал, ни к кому при этом не обращаясь.

Даже другу, который знал про него почти все, Артур не мог признаться, что образ замка родился еще в детстве, когда он читал «Сказку о мертвой царевне». И пусть у Пушкина был грот, а в нем гроб, Артур представлял себе именно такой замок – полуразрушенный и заброшенный. А в нем хрустальный гроб с покоящейся в нем девушкой невиданной красоты. Причем образ девушки смутно вырисовывался в его голове. Он просто знал, что она красивая и не похожа на всех остальных. А вот замок он «видел» в мельчайших деталях, со всеми трещинками на каменных стенах, местами заросших мхом, с тенетами паутин в пустынных залах, почему-то с винтовыми лестницами с продавленными каменными ступенями и с гуляющим по всему замку сквозняком.

Первый раз он рискнул изобразить замок на бумаге, лишь внешнюю его сущность. До этого образ хранился глубоко внутри сознания Артура. Вслед за внешней картинкой, родилась идея написать ту самую комнату со спящей красавицей. Загвоздка состояла именно в девушке – Артур ума не прилагал, какой должна быть спящая красавица, и его развитое воображение молчало, не давало ни малейшей подсказки.

Задумавшись, Артур не заметил, что пожилой друг какое-то время внимательно смотрит на него, словно ожидая ответа на вопрос, который он прослушал.

– Что с тобой, мальчик мой? В последнее время ты какой-то не такой… Сам на себя не похож.

– Я просто… Сам не знаю. Просто чувствую, что чего-то не хватает. Только вот чего?

– Жениться тебе нужно, – Семен Исаакович хитро прищурил глаза. – Ну, или влюбиться.

– Влюбиться, куда не шло, – усмехнулся Артур. – А насчет жениться… Это вы явно преувеличили.

– Что, рассуждаю по старинке? – ответная усмешка друга была немного грустноватой. – Так ведь и тебе уже не двадцать лет.

– Не будем об этом, Семен Исаакович. Мне и с Людой хватает разговоров… – Артур собрал рисунки со стола, передавая их другу. – Видно, не родилась еще та, что способна покорить мое придирчивое сердце, – попытался пошутить он.

– Ну-ну, – только и сказал Семен Исаакович, осуждающе покачав головой. – Дело, конечно, хозяйское. А время, как говорится, в руках не удержишь.

Дождь из моросящего перерос в несильный затяжной ливень. Спешить Артуру было некуда, и он решил провести это время в художественном магазине, разглядывая полотна знакомых и новых для него художников, попивая крепкий кофе из маленькой чашечки, в приготовлении которого Семен Исаакович был настоящим мастером, и разговаривая с другом обо всем сразу и ни о чем одновременно. Табличка на двери все это время была повернута надписью «закрыто» к омываемой дождем улице и редким прохожим, прячущимися под зонтами.

Дождь перестал, но унылая сырость никуда не делась. Наступил вечер. Мрачные тучи, как черная армада в ожидании чьего-то приказа, низко нависли над городом, делая людей маленькими и беззащитными. До самого заката они держали в плену солнце, не оставляя ему ни малейшего шанса раскрасить серость.

Артур распрощался, наконец, с хозяином магазина и отправился домой. Вечером он предпочитал пользоваться подземным переходом, чтобы перейти оживленную для небольшого приморского городка улицу. Это было своеобразным пунктиком: днем Артур пользовался светофором для слепых, хотя подземный переход был гораздо ближе. Ему приходилось делать приличный крюк, направляясь к светофору, по пути от дома до художественного магазина или аллеи художников. Но спускаться под землю, лишать себя дневного света, дышать спертым воздухом и окунаться в каменную прохладу Артур категорически отказывался.

Звуки одинокой скрипки он услышал еще на улице. Играли «Шербурские зонтики». Артур не считал себя знатоком музыки, но некоторые мелодии рождали в душе приятный трепет, лирическое настроение. Именно к таким относилась музыка Мишеля Леграна.

Играли хорошо, с чувством. Возможно, исполнитель не был очень искусным скрипачом, но Артуру нравилась его манера. Он замедлил шаг, спускаясь в подземный переход. Хотелось растянуть удовольствие, насладиться музыкой подольше. Сами собой в голове зазвучали строки из песни, так часто напеваемой Людой:

Целой жизни мало, чтобы ждать тебя,

Моя жизнь пропала, если нет тебя.

Ты в краю далеком не забудь меня,

Где бы ни был ты, я тебя жду…

В этом переходе постоянно обитали музыканты. Но чаще они исполняли что-нибудь современное и не очень музыкальное с точки зрения Артура. Редко когда звучала одинокая скрипка. Обычно ей подыгрывали на флейте или гитаре. Реже «пел» саксофон, изображая джаз, который Артур совершенно не понимал, и из-за этого не любил. Впрочем, он допускал, что большинству людей нравится именно такая музыка – осовремененная. Поэтому еще так сильно удивился, услышав скрипку.

Оставалось всего несколько шагов до поворота, которые Артур преодолел не спеша. И тут произошло невероятное. Он совершенно не понял, что это. Взгляд уперся во что-то сверхъестественное. Его ослепило на мгновение, как дальний свет фар приближающегося на огромной скорости автомобиля. В голове все перевернулось и стало пульсировать, отдаваясь болью в каждой точке. Боль была нестерпимая, словно мозг свело судорогой. Реальность исчезла, а вместе с ней люди, звуки, запахи… Остался только слепящий свет, странное ощущение непонятной легкости и полное отсутствие страха.

Артур резко остановился, закрыл глаза и попытался унять бушующий в голове огонь. Полегчало, но совсем чуть-чуть. Отголоски увиденного рождали воспоминания, а вместе с ними боль.

А музыка зазвучала еще неистовей, достигнув кульминационного момента. Она буквально пропитывала Артура, насильно открывая глаза и заставляя смотреть на ту, что явилась взору в непостижимом образе. Он не мог отвести от нее взгляда, не обращая внимания на боль в голове, глазах и шум в ушах. Кто это? Или правильнее спросить, что это? Что же он такое увидел, что перевернуло всю его жизнь? Как женщина может быть такой? Кто сможет объяснить ему? И как он сможет спросить о том, чему нет определения? Все эти вопросы навалились разом. Артур испуганно вздрогнул и отвел глаза от загадочного явления.

«Бежать! Нужно бежать отсюда. Иначе, я сойду с ума!»

Загрузка...