Это мужской мир, подруга!

Глава 4 Материальная девушка

Что придется увольняться, мне стало совершенно ясно, как только я пересекла порог родимого гадюшника следующим утром. Еще лежа в кровати, я осознала, что работать под руководством Мудвина не представляется возможным. Вопрос, собственно, состоял не в том, что делать, а в том, как заставить себя встать с кровати. Вся моя с таким трудом выстроенная самостоятельная жизнь трещала по швам, а я лежала в кровати, слушала «Бухенвальдский набат» моего будильника и изобретала поводы, чтобы на работу не пойти.

«Что мне там делать?» – думала я, теребя пальцами ноги кошку, улегшуюся прямо мне на щиколотки. Если верить некоторым, кошки вот так бухаются только на тех, кому плохо, кому нужна срочная кошачья помощь. Мне нужна была реанимация, так мне не хотелось шевелиться и особенно думать. Чтобы жить – надо работать, это я за прошедший год усвоила четко. И существование без гроша в кармане мне не нравилось совершенно. Однако все-таки придется уволиться, потому что, только представьте, какими глазами теперь на меня все будут смотреть. Устроила безобразную сцену, вынесла сор из избы. В милицию побежала, дура.

«Не пойду!» – подумала я и перевернулась на другой бок.

«Чтобы уволиться, надо пойти на работу. Ты хочешь проблем?» – сказала я самой себе. Здравый смысл, а заодно неприятные воспоминания о блуждании по городу без денег заставляли сохранять объективность. Проблем я не хотела, но, боюсь, они хотели, жаждали меня. Я выползла из-под одеяла, смахнув кошку, и поняла, что ко всему прочему у меня еще и мигрень. Головная боль наступала откуда-то изнутри, просочилась сквозь виски и словно разломила лицо напополам.

«О-о-о!» – простонала я, добравшись до кухни. Слава богу, никого из лиц иностранного происхождения в кухне не наблюдалось, я была одна. Только стиральная машинка крутила чьи-то вещи, надрывно гудя. Машинка у нас с Варечкой была старая, Ленина видавшая, на ладан дышащая. Странно было, что она до сих пор еще не развалилась, особенно учитывая, сколько людей стирало в ней свои запыленные одежды. Включая меня. Теперь я уже отлично справлялась со всей этой бытовухой, хотя, надо признать, так было не всегда.

Помню, когда я только появилась на Патриарших, Варечка поручила мне большую стирку. Она тогда еще не отдавала отчета в том, насколько я бесполезна, а я боялась ее разочаровать, так что старательно делала вид, что от меня может быть много пользы.

– Белье, скатерти, полотенца. И вот из этой корзины всякую мою дребедень. Сетка в шкафчике, – пояснила Варечка и упорхнула на какой-то пленэр. Под пленэрами понимался совместный выезд альтернативно-богемной общественности на чью-нибудь дачу с этюдниками, палитрами, маринованной в луке бараниной и ящиком коньяку. Пленэры Варечка очень уважала, считала, что именно на них она больше всего растет как художник. Не знаю, так ли это, а только приезжала с пленэров она такой мятой и измотанной, что становилось понятно – человек пахал, человек устал. У человека даже кисти от такой нагрузки в руках трясутся.

Я стирала до этого раза два в жизни, и то в качестве элемента детской игры «Дочки-матери». Да-да, я тоже играла в куклы и терла куклино платьишко по детской стиральной доске странного вида, сидя в детской ванночке. Теперь же передо мной стояла реальная задача, и я решительно намеревалась с ней справиться.

Объективно, я старалась сделать все как надо. Я собрала вещи, что предназначались для очистительной процедуры, в одну кучу, с трудом вычислила ее примерный вес безменом, затем, старательно вчитавшись в инструкцию на стиральном порошке, попыталась понять, сколько его надо и куда его класть. Затем встала перед почти неразрешимой проблемой – как поставить программу и какую из них мне, собственно, надо.

«Надо идти по логическому пути», – подумала я и присмотрелась к надписям на самой машине. Там, наполовину стертые от времени, значились надписи: «очень сильное загрязнение», «среднее загрязнение», «легкое загрязнение» и «экспресс». Еще значились какие-то цифры и знаки, но они логическому взлому не поддавались, так что я не стала на них заморачиваться. Осмотрев свою кучу, в которой имелись как очень замызганные кухонные полотенца, так и относительно чистое нижнее белье, я пришла ко вполне логическому выводу о том, что вещи передо мной весьма и весьма «очень сильного загрязнения». И вообще, чем больше стирки, тем чище бобик. В общем, я затолкала вещи в барабан и нажала кнопку. Ни на секунду у меня не возникло сомнений, я даже не задумалась о том, что означала Варина фраза о «сетке в шкафчике». Про то, что нижнее белье стирается отдельно и в специальном мешке, мне и в голову прийти не могло. Я тогда вообще только что сбежала из мира, где булки растут из витрин магазинов, а пища добывается кредитками.

В общем, я справилась с задачей: вещи пошли весело крутиться по самой интенсивной программе при девяносто пяти градусах батюшки нашего Цельсия. С чувством выполненного долга стряхнув с усталых рук остатки порошка, я торжественно отбыла пить чай на своем окне, а машина в течение двух с лишним часов производила массовую экзекуцию натуральных и синтетических тканей. Результат ошеломил не только меня!

– Wow! – только и сказал очередной жилец-иностранец, присутствующий при выемке белья. Он в тот момент употреблял на кухне яичницу и наслаждался «вкусом настоящей России в самом сердце столицы». Я же молчала, остолбенев. У меня лично пороху не хватило даже на «Вау!». Только разве что на сдавленный писк. Все белье приобрело ровненький розовато-серый оттенок, с вкраплениями красных линий на местах сгибов. В моем паникующем мозгу замигал красный сигнал опасности, я задергалась и забилась в истерике.

– Что ж это! – восклицала я, перебирая утраченные материальные ценности, большая часть из которых в тот же вечер перекочевала на помойку. К Варечкиной чести надо сказать, что она, узрев этот акт вандализма, лишь сжала зубы и сказала:

– Предупреждать надо, что ты совсем Белоснежка!

– Я... я... никогда в жизни... – мямлила я.

– Мое белье! – с болью в голосе воскликнула она, но, переведя взгляд на меня, вздохнула и сказала сакраментальное: – Не трусами едиными жив человек. Хоть даже и шелковыми.

– Прости! – бормотала я, боясь, что сейчас меня выставят обратно, на мороз... ну, в смысле, на улицу. Даже на летних просторах города жить одинокой пугливой девушке не представлялось возможным. Сейчас я невольно улыбнулась, вспоминая, насколько бесполезной и нелепой я была тогда. Зная поименно все рестораны в центре города, я не умела элементарного – почистить картошку или вымыть посуду. Я умудрялась захлопывать двери, стоя без ключей, терять газеты и счета, проливать на себя кипяток из чайника... В общем, кто-то еще сомневается, что решение подобрать меня было для Варечки исключительно актом доброй воли, а не способом заработать? Я – нет.

На кухне никого не было, машинка крутила чьи-то штаны, а я не хотела на работу просто до слез. Однако здравый смысл взял верх, и я, выпив таблетку, которая почему-то совершенно не помогла, отправилась на свою голгофу. Вот ведь странная вещь – за коленки хватал Мудвин, а головная боль у меня. Во всех смыслах этого слова.

На работе было тихо. Я опоздала минут на десять, но этого, кажется, никто не заметил, кроме моей соседки, сегодня – девушки по имени Лиля, которая была известна тем, что умела одновременно говорить по телефону с клиентом и переписываться на своем личном аппарате с молодым человеком. Лили вчера в офисе не было, и, похоже, она не знала о той драме (если можно так сказать), которая тут разразилась. Она равнодушно улыбнулась мне и отвернулась к своему телефону. На столе у нее стояла фотография молодого человека. За год это была уже третья фотография с молодыми людьми, причем люди были разными, а ракурс один и тот же. Залитый солнцем пляж, Лиля в еле заметном купальнике (либо на лыжах) стоит в объятиях мужчины и широко улыбается. У меня вообще возникло ощущение, что она меняет молодых людей сразу после того, как съездит с ними в отпуск.

– Приветик, – кивнула я в ответ и покосилась на остальных. У нас тут работали самые разные люди: очень молодые девочки, учащиеся вечерних отделений вузов; престарелые мамаши, имеющие на фотографиях внуков и собак; молодые парни, которых вообще неизвестно что держало в подобном месте, разве что только лень; пенсионеры, старательно держащиеся за этот приработок. Было несколько девушек восточной национальности – их взяли специально, чтобы объясняться с их соплеменниками, которые, хоть и не знали русского практически совсем, тоже звонили и хотели подключить WiFi. Все, что нужно было работодателю, – это хорошие голосовые данные и так называемая стрессоустойчивость. Как оказалось, именно с этим у меня проблемы.

– Хрусталева? Ты чего вчера тут устроила? – подскочила ко мне одна девчонка, бросив ради такого дела даже рабочий пост. Я вздохнула и подумала: началось.

– Мудвин... он уже пришел?

– Еще нет. Его величество задерживается. Так что, он тебя изнасиловал, что ли? Прямо тут?

– Ну... не совсем, – растерялась я. Казалось бы, с момента совершения преступления прошло совсем немного времени, а грязные подробности уже переросли Эверест.

– Чуть-чуть, что ли? – хмыкнула она.

– Он... попытался, ну... схватить... В общем, я даже не знаю, как объяснить.

– Надо же! – хмыкнула она, с интересом осмотрев мои костлявые конечности. По ее взгляду я поняла, что она так и не нашла во мне того, что можно было бы хотеть схватить.

– Ладно, знаешь, я... – Тут я сделала неопределенный жест рукой и подалась к компьютеру. – Я лучше поработаю пока.

– Да ну, зачем. Хочешь совет? Попроси у него прибавку. Даст, сто пудов.

– Спасибо, – искусственно улыбнулась я, и она наконец отбыла.

Пока за моей спиной шушукались и шептались, я пыталась привести мысли в порядок и как-то подсобраться. Отвечая на звонки, я краем глаза прошерстила сайты, предлагающие трудоустройство, но голова болела так сильно, что сосредоточиться на чем-то было просто невозможно. А где-то после двенадцати часов в офис влетел Мудвин, и сразу стало понятно, что прибавку просить бесполезно.

– Ну, Хрусталева, ты... ты... я тебя... в порошок! – выдавил он, едва увидев меня на рабочем месте, и пронесся в офис. Я побелела и почувствовала, что руки у меня дрожат совсем как у Варечки после пленэра. Мудвин был красным, вспотевшим и взбешенным. Чем – было понятно. Видимо, мой сигнал все-таки не оставили без проработки. Доблестные представители закона все-таки отреагировали, проявили бдительность. Тем более что я сама дала им все координаты Мудвина. Сдала, как говорится, все явки и пароли.

– Ну, ураган! – выдохнула Лиля, которую тоже немного зацепило вихрем от мечущегося в ярости Мудвина.

– Я увольняюсь, – прошептала я, вскочила и первым делом побежала в отдел кадров. Заявление писать. Однако дописать мне не дали. Мудвин, не найдя меня на рабочем месте, позвонил кадровикам, и через пару минут я стояла перед ним, в его кабинете, снова. Но на сей раз на его лице сексуальной озабоченности не было и следа. Ни боже мой!

– На что ты вообще рассчитывала? – спросил он после пятиминутной паузы.

Я стояла и чувствовала, как головная боль заливает меня до краев. На что я рассчитывала? На то, что справедливость восторжествует. На то, что голова пройдет.

– Я... не знаю, о чем вы.

– О том. Хрусталева, ты что же это, свихнулась? Я к тебе приставал? Я, женатый человек, с прекрасной репутацией. Ты сколько выпила-то перед этим?

– Я – выпила? – вытаращилась на него я.

– Да ты была вообще невменяемая. В обед, что ли, перебрала? – Он продолжал нести эту странную, совершенно несусветную чушь.

– Я вообще не пью, – слабо ответила я, стараясь не качать головой, чтобы не усиливать боль в лобной доле.

– Что ты говоришь! А я сразу понял, что ты вчера просто пьяная была. Полный неадекват, представляю, как ты говорила с клиентами. Придумала черт знает что, в милицию побежала? Что, думала, обвинишь честного человека хрен знает в чем, и все тебе сойдет с рук? За что ты меня пыталась подставить?

– Я не пыталась, – простонала я.

– Может, у тебя на меня зуб? Пыталась свести счеты? – громко и четко спросил он, а я обратила внимание, что дверь в его кабинет закрыта не слишком-то плотно.

– Я написала все, как было.

– Интересно-интересно. И как, по-твоему, что-то там было? Поделись уж со мной! – Он переигрывал, картинка смазывалась, но я с трудом могла даже думать, не то что говорить.

– Вы... ну, схватили меня. Это... это же недопустимо.

– Я тебя схватил? – преувеличенно ахнул он и вскочил со стула. – Да ты просто на ногах не держалась, вот я тебе помог не упасть. А ты, значит, решила, что это был... как его – харассмент?

– Я вас не понимаю! – Я чувствовала, что все происходящее идет не само по себе, во всем этом был какой-то неясный смысл, какой-то сценарий, но уловить его, определить его я не могла. Понятно, что он защищался. Понятно, что ради сохранения своей мерзкой шкуры готов был утопить меня. Только вот в чем и как именно он собирался меня топить?

– Да как ты смеешь! Нет, раз так – я просто не могу разговаривать с тобой один на один. Чего доброго, ты меня обвинишь, что я тебя прямо сейчас избиваю, или еще какую наглую ложь придумаешь. – Он метнулся к двери и через пару секунд притащил, видимо, заготовленную заранее кадровичку, бледную и пунцовеющую от неловкости пятнами Софию Сергеевну. – Вот, при ней будешь говорить. Чтобы потом ничего не переврала.

– Послушайте... – Голос мой неожиданно охрип и надломился. – Вы же ведь действительно ко мне приставали. Я не вру!

– Ну и что? – спросил он Софию Сергеевну, совершенно проигнорировав мои слова. – София Сергеевна, вы видите? Что я вам говорил?

– Рустам Вадимович, я все понимаю. – Она бормотала еле слышно, косясь на меня, как на прокаженную.

Я прикрыла глаза ладонью и попыталась сосредоточиться.

– Вы понимаете, что я просто не имею права оставить это вот так? – продолжал нести какую-то околесицу он. Я не понимала даже, о чем они говорят.

– Может быть, все же по собственному? – София Сергеевна явно пыталась решить дело миром.

– Опозорить меня и просто соскочить? А я с таким пятном буду всю жизнь жить? Это же позор!

– Это же не я вас позорила, вы сами... сами, – добавила я, но его партия была подготовлена, отрепетирована и сыграна от первой до последней ноты, я же фальшивила, как старый, простоявший в холоде и сырости рояль. К тому же я еще совершенно не понимала, к чему он ведет, а если бы понимала, то прямо там выбросила бы его в окно. Хотя у нас же даже окна были заблокированы, чтобы не мешать кондиционерам раздувать мороз и стужу по офису.

– Ты с самого начала была интриганкой. Не надо было тебя брать. Образования – нет.

– А диплом МГУ?! – удивилась я.

– А, что там! – Он легко отмахнулся. – Историк? Да уж, вы разбираетесь в историях. Вы умеете закрутить историю, да? Думали, добежите до милиции, и вас на руках понесут?

– Я думала, что живу в стране, где честь женщины можно каким-то способом защитить!

– Честь – можно. Только при чем тут ты? – сказал он, и слова его против, наверное, воли прозвучали слишком грубо. Даже кадровичка как-то задергалась. Мудвин тоже дернулся, воровато на нее посмотрел и осекся.

– В общем, как я и говорил, за этот навет вы ответите. Отдельно ответите. Я еще подам на вас в суд за клевету. – Он пыжился, но уже сейчас было понятно, что это он так, для проформы. Просто читает соответствующий роли текст.

– Отвечу, отвечу, – устало кивнула я.

– А пока – вы уволены! – прокукарекал он вслед.

– Вот и славно. – Я выдохнула, мечтая только об одном: выбраться из этого ужасного места, из этого ужасного офиса. А потом отдохнуть, отоспаться и начать новую жизнь.

– Пусть даст объяснения! – прошелестела кадровичка, дернув Мудвина за рукав.

– Ах да. Изволь-ка нам объяснить, как ты посмела вчера явиться на рабочее место пьяной?

– Что? – окончательно изумилась я.

– Только вот не надо. У тебя даже сейчас еще наблюдаются признаки похмелья. Утро добрым не бывает, да? Сейчас будем освидетельствование проводить! – крикнул он.

– Я вчера не пила! – воскликнула я раньше, чем осеклась в испуге. А ведь я как раз вчера пила. Почти бутылку эндрюшевского вина, почти всю в одиночку. Расслабиться захотела, блин. Теперь какое, на фиг, освидетельствование! Конечно, что-то там обязательно будет. Дура, дура!

– Что краснеешь? Правда глаза колет? – моментально поймал мое настроение Мудвин.

Я стояла и молчала, просто не зная, как вообще себя повести. Я сама, по собственной дури дала ему в руки козырь, от которого даже не знаю теперь как отбиться. Боже, как глупо, как глупо!

– Чего молчишь? – продолжал злорадствовать он. – Может, пивка? Думала, все тебе сойдет с рук?

– Рустам Вадимович?! – София Сергеевна робко пыталась хоть как-то остановить разбушевавшегося Мудвина. Ей весь этот скандал тоже был на фиг не нужен, но начальник не собирался останавливаться. Он решил размазать меня, и чем грязнее, тем лучше. Уничтожить следы собственного скотства, вымазав меня в грязи. Я стояла и смотрела на него, прямо в глаза и вдруг мне стало невыносимо смешно. Истерика, конечно. Все мы люди.

– Что, вызываем органы? Пройдешь освидетельствование, чтобы уж не было ко мне претензий, а? Ты же так любишь милицию. Можем даже тех же самых ребят из отделения вызвать, они будут рады. Они мне звонили. Кстати, они-то тебя сразу раскусили.

– Да что вы? Прямо раскусили? Ай, молодцы! – Я еле сдержалась, чтобы не рассмеяться. Какой цирк.

– Ладно, хватит. – Мудвин вдруг посерьезнел. – София Сергеевна, вы подготовили акт?

– Ну, да, – безо всякого энтузиазма кивнула та. Я увидела, что в руках она держит какие-то бумаги.

– Так, ну что. Свидетель у нас есть. Ты будешь объясняться? Вчера ты была неадекватна, а сегодня-то хоть, может, немного совесть проснется.

– У меня? – уставилась на него я. Кажется, я даже не мигала. У меня возникло полнейшее ощущение, что я нахожусь в заповеднике ядовитых змей. Как его там называют – в террариуме. И что по какой-то дикой случайности меня забросили, закрыли, и теперь вокруг меня пляшут змеи.

– А у кого? Так, значит, от освидетельствования ты отказываешься? Милиции не хочешь?

– Нет, не хочу! – помотала головой я. Что и говорить, милиции с меня и вчера хватило. Вот уж точно, не надо было туда ходить.

– Отлично. Так и запишем. Объяснений, как я понимаю, ты давать тоже не будешь?

– Нет, не буду. Вам – точно не буду.

– И не надо. – Он помотал головой, удовлетворенно закивал и что-то там у себя пометил. Кадровичка хоть и смотрела на меня с неким подобием сожаления, а что-то тоже отметила в акте, после чего сказала, что я могу быть свободна.

– Две недели вам отработать? – хмыкнула я.

– Ну что ты! – Мудвин растянулся в раболепной улыбке. – Ты иди лечись от алкоголизма. Мы уж как-нибудь сами.

– Вот и распрекрасно! – облегченно выдохнула я, потому что к концу этого дикого, невозможного фарса я уже ни о чем другом не могла думать, кроме как о головной боли и гудении в висках. Мигрень, моя давняя проблема, сопровождавшая все мои нервные стрессы, – она, как предатель, лишила меня возможности мыслить ясно.

Я выскочила из мудвиновского офиса на воздух и еще долго стояла, провожая глазами проезжающие мимо машины. День только начался, а для меня уже все было кончено. Я совершенно не представляла, что буду делать дальше. Я подумала, что справлюсь, конечно, как-нибудь. Москва большая, работа найдется. Нашла этот мутный офис, найду и другой. Много ли мне надо? Варечкина квартплата и некоторые деньги на еду. Три зернышка в день. Иногда пирожок.

Конечно, до этого у меня были куда более амбициозные планы. Где-то в глубине души я хотела иметь деньги, настоящие деньги, уж точно не такие, какие мне платили в этой дурацкой конторе. Я питала себя уверенностью, что когда-нибудь я найду способ заработать по-настоящему хорошие деньги, такие, которые помогут мне никогда не попадать в подобные ситуации. Но пока, пока я не позволяла себе думать о светлом будущем. Надо было заняться сомнительным настоящим. Через неделю после этого сюрреалистического увольнения я получила из отдела кадров какой-то длинный акт, а также трудовую книжку, в которой, к моему дикому удивлению, значилась запись: «В соответствии п. «б» п. 6 ст. 81 ТК РФ уволена за пьянство на рабочем месте». Сказать честно, к этому я совсем не была готова.