Эверест

ПРОЛОГ

Читая романы, смотря ток-шоу и слушая рассказы подруг о ком-то из далеких знакомых, редко задумываешься о том, какие фортеля жизнь выкинет именно с тобой.

У каждого человека есть примерное видение своего будущего, некий, пусть даже нечеткий, жизненный план, но весь фокус в том, что жизни на это глубоко наплевать. И она, развлекаясь, подкидывает людям разной сложности задачки, прибавляя баллы одним, ставя на паузу других и обнуляя счета третьих.

Люди живут, о чем-то думают и мечтают, выводя на холсте размеренными мазками картину своего бытия, – так, как видят его они сами. Но мало кто может себе представить, что в эту картину вдруг самовольно и нагло вклинится чужая кисть, смешивая тщательно подобранные краски, искажая прорисованные детали, размывая мельчайшие подробности настоящего и незаметно ретушируя будущее.

Почти каждый из нас думает, что живет по собственному сценарию, наивно полагая, что так будет всегда. Но это ошибка. Самообман. Потому что есть неотвратимость, от нас не зависящая. И что это, – рок, судьба, высшие силы или игра невидимого кукловода, – знать не так уж и важно. Потому что сути это не меняет, а результат невозможно просчитать или подчинить некому алгоритму. Это как стихийное бедствие, – стремительное, разрушительное, неподвластное. И нельзя сказать с точностью, станет ли переживший его сильнее или сломается, не сумев устоять.

Пока я наносила штрихи, оформляя инсценировку собственного будущего, жизнь смотрела на меня с ухмылкой, перемешивая газовую сажу до жидкого состояния, чтобы одним теплым сентябрьским днем, не церемонясь, щедро выплеснуть ее на так долго создаваемую и так тщательно прорисовываемую мной картину.

Я отчетливо видела, как по мольберту стекает, собираясь в дорожки, липкая чернота, и, образуя жирные капли, падает на пол, порождая лужицу. А в ней, собираясь по крупицам, как робот из жидкого металла, проявляется маска, приобретающая черты моего врача, который по-медицински корректно подрубает мое спокойствие под самый корень, вынося неутешительный вердикт.

Ни одна черточка не дрогнула тогда на моем лице, хотя в груди разливался жар, грозя спалить мое сердце напалмом. Так со мной бывает всегда в минуты сильного волнения. Внутри все начинает гореть, грозя испепелить меня, если я не остыну, успокоившись.

Мужской голос что-то говорил и говорил, а я с трудом улавливала смысл. Его слова были лишь фоном моим ощущениям, не доходя до сознания, не проникая внутрь. Это как нестись на полной скорости в пропасть, чувствуя, что колеса автомобиля уже оторвались от земли, и он вошел в состояние свободного падения. До земли всего пара секунд, а в салоне в этот момент звучит музыка. Много ли внимания на нее обратит водитель? Не думаю, что запомнит слова. Хотя… кто знает…

В себя меня привело ощущение чужой руки на плече. Александр Семенович, в кабинете которого я все еще находилась, склонился надо мной, осторожно потряхивая:

- Валерия Викторовна, с вами все в порядке?

Я подняла глаза на его обеспокоенное лицо и, сморгнув пару раз, собралась:

- Да... Спасибо...

Жар начал рассеиваться, и возле сердца уже не было так невыносимо больно. Я сделала глубокий вдох и, наконец, взяла себя в руки.

- Вот необходимые направления, - продолжал доктор, выкладывая передо мной кипу бумажек. – В ваших интересах поскорее определиться с дальнейшими действиями.

- Да... Конечно... - Рассеянно произнесла я, и, вставая, рассеянно сгребла бумаги в кулак. – До свидания!

Словно во сне шла я по шикарному холлу частной клиники, лучшей в нашей области, где за несколько лет многочисленных посещений знала практически каждый угол. Но сейчас, с трудом ориентируясь в пространстве, словно сомнамбула, вяло доковыляла до стойки ресепшена, и, оплатив услуги, выплыла на тротуар шумного города.

Стояла теплая погода, мимо меня сновали люди, по дороге широким шумным потоком проносился транспорт, все куда-то спешили, а я словно застыла. Я пребывала в прострации, когда ощущаешь себя вроде бы со стороны, и в то же время в реальности, но не можешь избавиться от тумана в голове, который мешает видеть все четко, сосредоточиться, направить мысли в нужное русло.

Повернув наугад, пошла по улице, скользя расфокусированным взглядом по зданиям, деревьям, светофорам, не понимая, куда и зачем направляюсь. А сознание подкидывало яркие образы, которые, вспыхивая, напоминали мне, что жизнь, все же не била меня исподтишка.

Стоило признать, что сегодняшний день подкрадывался ко мне вовсе не незаметно, как всем известный пушистый зверь. И мне периодически посылались те самые «звоночки», которые я старательно фиксировала, не имея возможности хоть на что-то повлиять.

Вот перед глазами ярким пятном всплывает беседа с оперировавшим маму хирургом:

- У вас кроме мамы в семье еще у кого-то была онкология?

- Да. У бабушки. То же самое, что и у мамы.

- Не хочу вас пугать, но скорее всего у вас наследуется поломанный ген…

И следующей картинкой – я сижу в ослепительно белой комнате, положив руку на стол. Мою вену прокалывает игла и в вакуумную систему начинает сочиться бордовая жидкость. На пластиковую пробирку наклеивают штрих-код, а через пару недель приходит результат. С тех пор я знаю, что являюсь носителем гена, отвечающего за рак молочной железы, с какой-то там заумно звучащей мутацией.

ГЛАВА 1

Домой, как ни странно, не хотелось. Ноги принесли меня в какую-то кофейню, где я, усевшись за столиком у витрины, заказала чашку мокко с высокой шапкой взбитых сливок. Руки же в это время сами потянулись к телефону и набрали номер единственного человека, голос которого сейчас хотелось слышать.

- Да, дорогая? – Бодрячок с той стороны пространства создавал иллюзию присутствия, хотя я прекрасно знала, что на самом деле нас разделяли тысячи километров.

- Дусечка, у меня проблемы, - огорошила ее без приветствия и вступлений.

Я знала, что она могла быть жутко занята, но не хотела разрывать звонок для повторной попытки. Хорошо помня пословицу о том, что горе - не калач, пополам не разломишь, сейчас, в этот самый момент времени, переживала ее полнейший крах, потому что, деля свою беду пополам, я проговаривала ее вслух, признавала, принимала.

На той стороне трубки молчали. Потом я расслышала тяжелый вздох, и ее хорошо поставленный голос приказал успокоиться. Собственно, к этому времени я уже была спокойна как слон, но она, моя извечная соседка, одноклассница и подружка, а в одном флаконе и наимудрейшая женщина на планете, знала меня как никто.

Дуся будто не просто чувствовала, а видела собственными глазами, как под основательно возведенную стену моего внешнего спокойствия с нечеловеческой скоростью лезут корни страха, кроша и разрушая ее бетонное основание.

Я бы все поняла, сбрось она вызов, или положи трубку сразу же после моего сообщения. Работа в МИДе не предполагала отвлечение на личные звонки. Но, как я узнала позже, тогда она, прервав какое-то важное совещание ради минутного разговора со мной, сумела найти такие правильные и такие нужные мне слова.

Благодаря им, туман в голове благополучно рассеялся, а я, выйдя из кафе, подставила лицо теплому ветру, дав себе зарок не раскисать и не сдаваться без боя.

Домой совершенно не тянуло. Без детей там было пусто, но я, обычно хорошо переносящая одиночество, именно сейчас не хотела оставаться одна. Поэтому долго бродила по парку, присматриваясь к зелени травы, прислушиваясь к сиплой трескотне каких-то птиц, жадно вдыхая воздух.

В мозгах пульсировал проблесковый маячок красного цвета, а сопровождавший его звуковой сигнал кричал о том, что моя жизнь может закончиться очень скоро. Но ведь этого нет в планах ни у одного из нас – закончить земной путь в тридцать семь – не так ли?

Я осознавала, конечно, что рано или поздно каждый человек умрет. Так запрограммирован естественный процесс бытия. Но применительно к себе никогда не отмеряла года.

Сколько бы я хотела прожить? Семьдесят? Восемьдесят? Девяносто лет? Никогда не думала об этом. И вроде бы не страшно было поменять один мир на другой, да только теперь, при переходе от теории к практике, до странности сильно хотелось задержаться, ведь, оказывается, я столько всего не успела!

Какие глупые мысли в тот момент лезли мне в голову: я сожалела о том, что так и не научилась гонять на байке, не прошла по извилистым улочкам Праги, не смогла реализовать себя в профессии, так и не успела родить. Неужели мои тридцать семь лет пролетели никчемно?

Ну уж нет! Никчемной я свою жизнь назвать никак не могла: я вырастила двух прекрасных, пусть не биологически, но моих детей!

Я бесцельно бродила, стараясь выветрить из головы так некстати прилетавшие мысли и обрести прежнюю невозмутимость, после того как моя устоявшаяся жизнь стремительно теряла ясность очертаний. Как весь мир теряет очертания в наступающих сумерках, моем самом нелюбимом времени в сутках. Когда это уже не день, но еще и не ночь, а какое-то серое вязкое марево, в котором я отчетливо не вижу лиц прохожих и дорогу под ногами. У меня плохое зрение, но даже в линзах или очках в серой сгущающейся полутьме чувствую себя неуверенно. А сегодня именно в это время возвращаюсь домой. И именно в таком состоянии находится моя душа – в мутных осенних потемках.

Открываю ключом дверь и вхожу в полумрак просторной квартиры. Семь вечера, но она все еще пуста. Дети уже две недели как стали студентами престижных вузов, учатся и живут в столице. Муж как обычно пропадает на работе и вернется не раньше, чем через час.

Привыкнуть к отсутствию детей все еще непросто после того, как мы прожили под одной крышей столько лет. Да и им тоже, наверное, не так легко разлучаться, ведь они – двойняшки. Но сын выбрал международный менеджмент и теперь учится в институте бизнеса, а дочь поступила на факультет дизайна в институт современного искусства.

К отсутствию мужа я, напротив, давно уже привыкла. Потому что это было естественным состоянием нашей семьи – его безусловная и неограниченная преданность работе. И я смирилась. Только вот приняла ли?

Прошлепала босыми ногами по паркету в сторону детской и нажала кнопочку включения ноутбука. В скайп сразу же постучала Марина, поделившись последними новостями. Следом за ней отметился и Михаил.

Мишка и Маришка - так я называю детей - были первым радостным пятном в сегодняшнем дне. А потом меня набрала Дуся.

Я знаю ее столько, сколько помню себя. Наши родители были соседями, мы с ней попали в одну группу детского сада и в один класс. Ехать учиться в столицу тоже решили вместе. Поступали в один вуз, прожив большую часть студенчества в одной комнате, а потом мне пришлось вернуться домой, в то время как она осталась, построив головокружительную карьеру.