F 20. Балансировать на грани

Часть 1

Аля

— Алла Константиновна, так что мы будем делать с последней версией СЭДа?

Я смотрю на черную, слегка побелевшую от тысяч касаний пальцев клавиатуру. Наблюдаю, как красная капля крови стекает с буквы «И» вниз, растекаясь под трапециями кнопок. Сердце учащенно колотится, каждый удар болью отдается в висках и затылке.

— Алла Константиновна, Вы понимаете, что еще одна подобная оплошность и мне придется применить к вашей фирме штрафные санкции? — неумолимый голос бьет своей бескомпромиссностью по моему левому уху, посредством телефонной трубки.

— Я понимаю, — говорю очень вежливо, насколько только возможно уважительно, — такого больше не повторится.

На букву «Т» приземляется очередная капля, потом еще одна.

— Тогда в понедельник мы ждем от вас новой версии СЭДа с уже исправленными ошибками?

Салфетки, которыми я зажимаю нос, уже не сдерживают потока, я быстро убираю их в сторону, беру новые, находящиеся в открытой пачке всегда под рукой. Собеседница говорит с улыбкой на губах, это чувствуется. Она любит издеваться надо мной, по полной программе пользуя правило: клиент всегда прав. Мой голос звучит несколько гнусаво:

— Да, конечно, Вера Анатольевна. И я еще раз повторяю…

Прерываюсь, так как вижу, очередное красное пятно на клавиатуре.

Мои попытки откинуть голову и прекратить водопад приводят к тому, что здоровенная капля катится от запястья к локтю, на полпути впитываясь в белоснежный три четверти рукав некогда любимой блузки.

— Я еще раз повторяю, — беру новую салфетку и прижимаю к носу, — больше такого не повторится.

— С Вами приятно работать, Алла Константиновна. Хороших выходных.

— И Вам хороших выходных…

Трубку положили прежде, чем я успела договорить. Тут же хватаю несколько салфеток, вытираю нос и клавиатуру, на которой уже образовалась лужица. Ножичком для бумаги отдираю заляпанные кнопки, чтобы тщательнее провести уборку.

Давление.

Стрессы.

Бешеная гонка по карьерной лестнице. И уже не остановиться, никогда. В сфере IT-технологий минута промедления отбрасывает тебя на сотни шагов назад. Если ты (не дай Боже!) ушла в декрет, через три года можешь считать, что у тебя нет образования.

В мире слишком много изобретателей. Слишком быстро происходит развитие и совершенствование. Мы не имеем права отставать. Я не имею права уступить. Я не имею права даже заболеть гриппом.

В следующем году мне будет тридцать два, позади двенадцать лет работы в отделах аналитики, тестирования, снова аналитики, последние полтора — в должности руководителя направления разработки системы электронного документооборота, сокращенно СЭД. Когда меня брали на эту должность, говорили, что через месяц я освоюсь. Когда месяц миновал, свято верящие в мои способности друзья убеждали, что через полгода станет легче. Через полгода безумно гордящиеся мной родители твердили, что они счастливы иметь такую дочь, как я.

Моим родным и знакомым всегда казалось и продолжает казаться, что в жизни мне все дается крайне легко. Золотая медаль в школе, диплом с отличаем в Университете, успехи в спорте. Наконец, должность руководителя большого отдела.

Три раза в неделю у меня стабильно идет кровь из носу.

Ответственность.

Иногда мне кажется, что на моей шее постоянно сидит двадцати килограммовый ребенок, мне ужасно тяжело, но я не могу снять эту ношу. И никого не смогу.

К сожалению, у меня больше нет возможности вернуться в отдел аналитики или тестирования. Карьерная лестница, подобно эскалатору в торговом центре, движется исключительно вверх. Любая остановка либо перечеркивает все твои достижения, либо меняет направление движения на противоположное. В последнем случае придется всю жизнь бежать против течения, чтобы не свалиться в самое начало. Попытка сделать шаг назад в сфере IT подобна краху, грандиозному фиаско в жизни. Не справилась. Не оправдала надежд.

Чувствую себя бойцом советской армии, слепо следующему приказу: Ни шагу назад.

Я тщательно вытираю клавиатуру и нос, прежде чем ответить на звонок сотового.

— Катя? Привет, дорогая, — говорю, одновременно набирая в скайпе сообщение главному разработчику: «придется поработать в выходные».

— Аля, я тебя не отвлекаю? Звоню напомнить про свой день рождения в следующую пятницу. Ты же придешь ко мне домой?

— Приду, — говорю. Сама пишу: «Я тоже выйду, не ты один. Нам кровь из носу….-стираю — нам обязательно нужно исправить ошибки и отправить новую версию в понедельник»

— Вот и славненько. Аль, а в твоей компании сейчас нет открытых вакансий?

Все мои друзья и родные всегда говорят «в твоей компании», несмотря на начальников, в количестве трех штук, перед которыми я регулярно отчитываюсь.

— Эммм, кажется, есть одна. Помощник системного администратора. Эдик в декрет уходит, — говорю не без зависти в голосе.

— Эдик?!

— Ну да, его жена полгода посидела, теперь его очередь. А что такое? Тебя уволили из ресторана?

— Нет, что ты! Сплюнь. Ко мне братик приехал. Вот работу ему подыскиваю.

— У тебя есть брат?

— Да, младший. Так что, поможешь?

— А кто он по образованию? — читаю сообщение: «я женюсь, поэтому не могу выйти». Вспоминаю об этом слишком поздно. Вот черт. — Кать, слушай, пусть он мне отправит резюме на ящик, я передам в отдел кадров. Очень занята, честное слово.

— Хорошо, дорогая, до связи!

— Пока!

Пишу: «может, хоть на пару часов выйдешь?»

Он отвечает: «на пару часов — выйду»

Откидываюсь на стуле, запрокидываю голову и мечтаю о массаже, о руках мускулистого Мено, чьими стараниями я полгода назад в Таиланде приходила в себя, после сдачи крупного проекта. Его руки… нет, не так. Его восхитительные руки за десять сеансов возвратили мне спокойный сон, вытащили из тяжелейших мыслей о собственной безнадежности и бездарности. Вернули одеревеневшим после тяжелейших первых шести месяцев на новой должности мышцам желание двигаться. Мено, кстати, мне и посоветовал заняться йогой, чтобы держать себя в тонусе.

Утро понедельника ничем не отличается от утра субботы или воскресенья, если ты работаешь в «Электронный документооборот точка ру».

Планерка идет вяло. Разработчики, утомленные жаркими выходными, исподлобья пялятся на бодро вещающего директора, который регулярно раз в месяц устраивает разносы во всех направлениях, начиная с нашего. Я стою в углу, разглядывая вчерашний маникюр и размышляя над тем, что случится раньше: меня уволят, или мы получим первый штраф?

Хотя, очередность этих событий не так уж важна. Что по-настоящему важно, так это их неизбежность.

Затянувшаяся на час речь Сергея, наконец, обрывается телефонным звонком его жены, во время разговора с которой он всегда выходит из переговорной, а мы через другую дверь успешно разбегаемся по кабинетам. Я, которая должна подавать пример подчиненным, настолько сильно устала за выходные, что стартую первой. Впрочем, пример я все-таки подаю, правда, не тот, которой следует. Стук каблуков от моих быстрых шагов эхом отдается в пустом коридоре. Шаги широкие, несмотря на сковывающую движения узкую юбку карандаш.

— Аля, я, конечно, все понимаю, ты устала, на тебе держится целая компания, но… -

— Что случилось? — стараясь не сбавлять шага, поворачиваю голову к еле поспевающей за мной Нине, нашему секретарю.

— Ты совсем с катушек съехала? Ты вообще читала резюме, которое мне отправила?

— Эммм, какое резюме? — вероятно, Сергей захочет продолжить разговор уже в моем кабинете, тогда мне нужно подготовиться, хотя бы морально. Надеюсь, сегодняшняя версия Вере Анатольевне понравится, иначе, если мне позвонят при Сергее, я окажусь в крайне неприятной ситуации. Может, на время его визита выключить телефон?

— Олега Баля! На должность сисадмина.

— Баля? — понимаю, что Нина все еще идет рядом. Обдумываю ее вопрос. Фамилия моей подруги помогает мне, наконец, понять, чего от меня хотят…

— Аля, ну ты даешь! — продолжает возмущаться Нина, — Ты вчера мне на почту отправила резюме с пометкой, что кандидат лично от тебя.

— Да-да, точно. Вспомнила. У меня сейчас, вероятно, разговор с Сергеем, а потом разговор со «Свежими продуктами», все мысли там.

— Дмитрий подождет две минуты.

— Вера Анатольевна, — поправляю я, вздыхая.

— Аля, ты хотя бы читала это резюме?

— Эм, конечно, — не задумываясь, соврала я.

— Он врач! У него медицинское образование. Даже курсов нет в нашей области!

— Да? Ну, может, он самоучка…

— Он три месяца назад вышел из психушки!

— Что? — замираю, поворачиваясь к Нине. Полноватая, но очень симпатичная девушка была ниже меня на полторы головы, и когда мы обе приходим на работу на каблуках, мне приходится наклоняться, чтобы смотреть ей в глаза. Я пару раз моргаю, пытаясь понять по лицу собеседницы, говорит она правду, или же пытается привлечь мое рассеянное внимание. — Он — что?

— Я не знаю, где ты его откопала, но держись от него подальше. Я навела кое-какие справки. Этот парень сам учился на психиатра, но потом у него поехала крыша, — покрутила у виска, — И он, — понизила голос, — укокошил свою женушку. После чего его кое-как отмазали от тюрьмы, отправив лечиться в Курчатовку, пока ее не закрыли, затем переводили туда-сюда, и совсем недавно отпустили на свободу.

— Думаешь, он может быть опасен?

— Даже не сомневаюсь! Написано, что сейчас у него период ремиссии, он находится под наблюдением, но… у него было три попытки суицида! В общем, я настоятельно не рекомендую рассматривать его кандидатуру в качестве сотрудника нашей успешной компании.

— Да, конечно… признаюсь, я даже не смотрела резюме. Спасибо, что пробила информацию, — оторопело говорю я, потом замираю, увидев в конце коридора Дмитрия. Что он здесь делает? Сердце сжимается, я, как и всегда, краснею при виде этого мужчины в своем офисе. Неужели версия настолько ужасна, что директор «Свежих продуктов» лично решил сообщить о нашем штрафе? — отправь Балю вежливый отказ, напиши, что место уже занято. Не мне тебя учить. А сейчас иди, у меня встреча. И… Нина, принеси нам кофе.

Ну, Катя, ну дает… Мало того, что у нее, оказывается, есть младший братик, так он еще сумасшедший убийца! Вопрос только один: она специально умолчала об этих милых деталях, или просто забыла?

— Алечка, душа моя!

С Дмитрием у меня всегда были странные отношения. Странные в самом худшем понимании этого слова, правда, именно благодаря этим отношениям наша фирма выиграла конкурс и теперь пишет СЭД для сети супермаркетов «Свежие продукты».

Я даже не сомневаюсь, что пропуская меня в мой собственный кабинет, Дмитрий многозначительно смотрит мой зад. В подтверждение моей догадки он, недолго думая, легко хлопает по нему и довольно скалится.

— Ты же знаешь, — говорит, прикрывая за собой дверь, — я люблю, когда ты в стрингах.

— А ты должен был уже понять, что у нас чисто деловые отношения, когда мы в этом офисе.

Тридцать восемь — это, допустим, не юбилей, но тоже отличный повод собрать всех своих друзей и знакомых. Абсолютно всех.

— Слушай, дорогая, да ты сегодня имеешь успех! — обнимая подругу, восклицаю я, после произнесения подготовленных заранее слов поздравления и вручения подарка в виде конверта с некоторой суммой, — сколько же человек пришло?

— И не говори! — отмахивается. — На моей первой свадьбе было меньше, — шутит Катя, — я так счастлива, видеть всех своих друзей! Конечно, если не считать того, что пришлось в спешке дозаказывать еду. Сама понимаешь, я не рассчитывала на такую ораву. Проходи, раздевайся, садись за стол.

Михаил, муж Кати, оказывается столь любезным, что помогает мне снять пальто, убирает его в шкаф.

— А Димы сегодня не будет? — спрашивает он, поддерживая разговор.

— Возможно, он заберет меня, но заходить не будет точно.

— Вы не очень ладите в последнее время?

— Боюсь, что мы совсем перестали ладить.

Дом Трифоновых без труда вместил в себя всех гостей. В обширной столовой, выполненной в бежевых тонах с темно-серой плиткой на полу, прямо напротив настоящего камина, жар от которого чувствуется даже при входе в помещение, поставили огромный стол, заставленный всевозможными блюдами и напитками. Играет медленная музыка, многие пары уже танцуют, прижимаются друг к другу, пользуясь специально приглушенным освещением. Очень хорошо, я пришла вовремя. На самом деле, я всегда опаздываю на вечеринки, мои друзья давно перестали удивляться этому. Я терпеть не могу период, когда гости подтягиваются, произносят длинные тосты, неловко молчат. Обычно, как и сегодня, я прихожу чуть позднее середины веселья.

Присаживаюсь за стол.

Нанятая официантка тут же позаботилась о столовом приборе, рассказала о холодных закусках и горячих блюдах, посоветовала пару деликатесов и вино.

— Привет, дорогая! — слышу я позади себя и тут же чувствую, как мне закрывают глаза.

Маша, как и Катя, является моей подругой с прошлой работы. Мы три года просидели в банке в одном кабинете, пока я не ушла в «ЭД точка ру», но с тех пор продолжали дружить и часто виделись.

— Привет! Смотрю, домашняя посиделка в стиле: «посплетничаем девочками» превратилась в вечеринку года? — посмеиваюсь я, отпивая из бокала вино.

— Да ты что, не знаешь?! Вернулся Баль, брат Катьки! Вот, смотри! — кивает на противоположную сторону стола.

Я старательно щурюсь, вглядываясь в лица людей, сидящих в указанном направлении и весело смеющихся. Всех этих людей я знаю давно, это одноклассники Кати. Они присутствуют на каждом ее дне рождения, правда, мы никогда особо не общаемся. Разные интересы.

— Да нет же! Ты не туда смотришь! — указывает пальцем на мужчину в молочно-белом свитере. Незнакомец полулежит в большом, на вид очень уютном кресле у камина, вальяжно раскинув ноги. Как раз в это момент он, словно почувствовав, что говорят о нем, поворачивает голову, слегка улыбается, фокусируя взгляд на направленном на него указательном пальце девушки, снова отворачивается к огню. Мимолетно отмечаю, что в руках он держит глубокую вазочку, кажется, с сухофруктами, но не ест.

— Машка, с ума сошла? Пальцем показываешь! Мы же не на рынке, — пришлось грубо одернуть подругу.

— Ну, извини, извини, — говорит на тон тише, продолжая поглядывать на мужчину, — он зарезал свою жену, после чего…

— После чего сидел в психушке, я уже в курсе, — киваю я подруге, рассматривая молодого человека. Около тридцати лет на вид. Конечно, сложно судить, когда он сидит в кресле, но на первый взгляд — ростом немного выше среднего. Светлые, с пепельным оттенком прямые волосы острижены на уровне подбородка и спадают на лицо, закрывая практически весь профиль. Судя по кончику носа — он у мужчины прямой, выдающийся вперед на уровне подбородка, поросшего светлой щетиной. Одет в светло-голубые джинсы, свободный свитер и черные кеды.

— Брат Кати блондин? — решаю я поддержать разговор, замечая, что подруга начинает обижаться на мое молчание.

— Я тоже удивилась, — радуется моему вопросу та. — Он такой странный! Ну, еще бы, после психушки. Весь вечер молчит, глаз не сводит с камина, словно видит там что-то особенное, — закатывает глаза, — и очень много ест, — испуганно округляет глаза, — особенно орехов. Катя только успевает ему тарелки с едой таскать.

— Он давно вернулся?

— Пару месяцев назад. Говорят, у него целая куча справок. Врачи утверждают, что он не опасен — лично я не понимаю по какой причине, ведь он уже один раз убил! Кроме того, ему запрещено водить автомобиль. Я не понимаю, как Катя не боится спать с ним в одном доме. У нее же дети.

Праздник в самом разгаре, не без сожаления поглядываю на часы, понимая, что в этот раз ошиблась и приехала слишком рано, да и веселиться не особо получается. Все мысли на работе. Иногда мне кажется, что пора перестать себя обманывать, уже смириться и перевезти кровать в офис. В этом случае получится сэкономить время на дорогу дом-работа-дом, которое я смогу посвятить бизнесу своего начальника… Тяжело вздыхаю, понимая, что он будет только рад. За окном уже значительно стемнело, взрослые танцуют, общаются, разбившись в небольшие группки по интересам. Хотя, насколько можно судить, интерес сегодня у всех один и тот же. Мне здесь одной нет никакого дела до того, каким способом лечится брат Кати? Если все его так боятся, зачем приехали сегодня?

Кто-то играет в бильярд, кто-то прогуливается в саду возле дома, дыша свежим сентябрьским воздухом. Детки хозяйки и гостей заняты веселыми и иногда чересчур шумными играми с парой нанятых клоунов, которые лично меня сначала сильно напугали своей боевой раскраской, неестественно высоким голосом и заливистым громким хохотом.

Прошло два часа.

За это время мне пришлось узнать, что «все врачи-психиатры с отклонениями, поэтому ничего в болезни Олега странного нет», «он задушил/зарезал/пытал/изнасиловал/утопил/ привязывал к батарее/бил свою бывшую жену». Что «над ним издевались в психлечебнице», где он, кажется, тоже кого-то убил. Что чья-то соседка помнила Олега маленьким, а он всегда был очень подозрительным и нехорошим мальчиком, мучил кошек, собачек, стрелял из рогатки в птичек….В общем, личность самая устрашающая, с какой стороны не посмотри.

С ним пытались общаться, знакомиться, заговаривать. Девушки, которых, по всей видимости, притягивали «необычные мальчики» приглашали Олега танцевать, пытались угостить вином или виски, но он лишь равнодушно качал головой, изредка произнося несколько слов. Каждые полчаса он выходил на балкон покурить. В этом случае мужчина стоял отдельно от всех, облокотившись на перила, медленно выпускал густой дым изо рта.

Наслушавшись всевозможных сплетен, я могла думать только о том, что не хотела бы вдруг оказаться на месте Олега. Стало жаль этого несчастного мужчину, вокруг которого вился целый ворох небылиц и жутких историй. Наше общество не любит, когда кто-то выделяется. Или же, наоборот, слишком сильно любит? По сути дела, никто из этих людей Олега не знал, до психбольницы он несколько лет жил в Киеве, а до этого, как я поняла, особо не общался с друзьями Кати. Я тоже его не знала, но, тем не менее, даже мне хватило слухов, чтобы отказать ему в работе, даже не проводя собеседования. Стало стыдно, ведь я оказалась ничем не лучше всех этих людей, тыкающих в него пальцами…

Наблюдая за тем, как Олег в очередной раз идет покурить, я решила составить ему компанию.

Уверенно подхожу и встаю рядом, не имея понятия, как начать разговор. Мужчина быстро посмотрел на меня и вновь перевел взгляд вниз, на играющих в саду детей, кажется, они прыгают в мешках… точнее, падают в мешках, смеясь и крича. Маленькая девочка громко плачет.

Курит Олег очень медленно, аккуратно стряхивая пепел после каждой затяжки в стеклянную пепельницу, которую держит в руке.

— Привет, — наконец, здороваюсь я, пытаясь перекричать ребенка, — меня зовут Аля.

Он вновь смотрит на меня. Хмыкает. Тушит сигарету в пепельнице, которую осторожно поставил на пол у своих ног. Лезет в задний карман джинсов, откуда достает черный потертый портмоне, раскрывает. Расстегивает молнию внутреннего кармана, вынимает сложенный вчетверо и запечатанный в файл лист бумаги. Аккуратно разворачивает и протягивает мне. Все это молча.

Беру из его рук документ, с минуту изучаю заключение врача о диагнозе: «F 20. Шизофрения». Громко сглатываю, так как ни разу в жизни не видела подобных документов и видит бог, видеть не хотела. Возвращаю ему бумагу. Он кивает, также аккуратно, можно даже сказать, трепетно складывает справку вчетверо и убирает в портмоне, который прячет в задний карман джинсов. Достает из другого кармана пачку сигарет, нагибаясь за пепельницей.

Видимо, он решил, что наше знакомство закончилось. Я еще раз нервно сглотнула, поежившись.

— Я хотела попросить у тебя сигарету, — робко произношу, рассматривая собеседника. Как и всегда, я была права, Олег оказался довольно высоким мужчиной, не ниже метра восьмидесяти. Достаточно широкоплечий, его длинные пальцы с коротко, под корень, подстриженными ногтями замирают, открывая пачку.

Мужчина в недоумении смотрит на меня, словно не веря, что я все еще стою перед ним.

— Ты же не куришь, — совершенно искренне удивляется он.

— Почему? — не меньше его удивляюсь я такому ответу, — курю.

— В любом случае, я в этом не участвую, — затягивается и выдает на одном дыхании: — бесплодие, остеопороз, бронхит, эмфизема, ишемическая болезнь сердца, невриты, рак, инсульт и прочее, прочее. Хочешь себе все это? Ради бога! Но без моего участия.

Столь необычный отказ на пару мгновений лишает меня дара речи.

— На самом деле, я не курю, — решаю признаться, оторопело хлопая ресницами, не в силах сдержать потребность оправдаться.

— Я знаю, — кивает мужчина, вновь затягиваясь.

Через минуту поворачивает голову ко мне, его прямые, немного спутанные волосы падают на лицо, наверное, сильно мешая ему, например, есть, хочется убрать их за уши, хотя длины бы скорее всего не хватило, и они бы вскоре вновь закрывали лицо.

— Что-то еще? Хочешь сфотографировать справку? — спокойно спрашивает он ровным голосом.

Большие, широко-раскрытые серо-голубые глаза смотрят в ожидании ответа. Быстрым жестом, словно прочитав мои мысли, Олег убирает волосы со своего лица, позволяя мне убедиться, что он очень симпатичный. Крайне необычное сочетание — правильные, приятные черты лица, не создающие впечатления женской, мягкой красоты, которая сейчас в моде. Ресницы, незаметные издалека, вблизи кажутся огромными, светлая, такая же, как волосы и ресницы, щетина покрывает часть лица, огибая, четко очерченные одинаковые по ширине бледные губы. Он пару раз моргнул, пока я его изучала.

— Я просто хотела извиниться. Недавно Вы получили отказ в работе от нашей компании.

Олег прищурился.

— «Электронный документооборот точка ру» — напоминаю я.

— А, ясно. За последние месяцы я получил столько отказов, что всех и не упомню. А почему ты перешла на «Вы»?

— Привычка. Всегда, когда начинаю говорить о работе, перехожу на «Вы», надеюсь, ты не обиделся.

— Нет, мне все равно. Хотя, на «ты» привычнее. Почему ты решила извиниться?

Кажется, у меня получилось его заинтересовать, потому что Олег развернулся ко мне, опираясь локтем о перилла, и теперь рассматривает меня с нескрываемым любопытством, от кончиков пальцев на ногах, виднеющихся в капельке выреза на туфлях, до самой макушки и обратно. Крайне не уютно от столь открыто продемонстрированной заинтересованности.

— Просто вижу, что ты сегодня звезда вечера. Мне стало не по себе, что невольно стала участницей этого цирка.

Он натянуто улыбается, стряхивая пепел с пепельницу.

— Наш мир представляет собой госпиталь святой Марии Вифлеемской, проще говоря, Бедлам. С единственной разницей, что там устраивали шоу по большим праздникам, в моем же случае — каждый день сплошное шоу. С другой стороны, — рассуждает он, — с другой стороны, я считаю, что в тринадцатом веке смотреть на умалишенных было куда интереснее, по крайней мере, они были закованы в цепи и сидели в клетках.

По его лицу непонятно, шутит он или нет. Олег снова отворачивается, затягиваясь, и выдыхая дым в другую сторону от той, где стою я. Поворачивается.

— Я не думаю, что ты умалишенный…

— Тебе еще раз справку показать? — ухмыляется.

— Зачем ты так? Я хотела поговорить по-хорошему.

Серые глаза впиваются в мои, казалось, они стали еще больше. Затем Олег резко прищуривается:

— Ммм. У парочки сегодняшних гостей — и да, я имею в виду и мужчин, и женщин — я заметил некоторые сексуальные расстройства и склонность к мазохизму. Допустим, почему я на их взгляд подхожу на роль садиста, я могу понять, но зачем это надо тебе — пока постигнуть не получается.

— Спасибо, но я предпочитаю скучный, нудный, но традиционный секс, — помолчала, — я так поняла, что ты уже всем тут умудрился поставить диагнозы?

Кажется, его позабавила эта фраза.

— Моя слава идет впереди меня. Это приятно. Самое сложное в профессии врача, — это научиться не ставить диагнозы себе и своим близким. Эта дурацкая привычка не изживается даже тогда, когда ты перестаешь быть врачом.

— Тебя лишили лицензии?

Кивает.

— Меня много чего лишили, но возможности оказывать людям какую бы то ни было медицинскую помощь — в первую очередь, — о чем-то думает, хмурясь, — если тебе так нужно, чтобы я извинил тебя и твою компанию — можешь считать, что уже сделано.

Тушит сигарету и идет в сторону своего кресла. На полпути понимает, что кресло заняли, кроме того, вазочка со сладостями опустела, молча разворачивается и выходит из комнаты. Одновременно с этим, с другой стороны в гостиную забегает толпа деток во главе с переодетыми тетками, сжимающими в руках кучу шариков с криво нарисованными рожицами.

— Говорят, он стал импотентом после лекарств, которые принимает, чтобы не слышать голоса, — крутит у виска Маша, внезапно оказавшаяся рядом. Перевожу на девушку пораженный взгляд, укоризненно качаю головой.

— Ну а что? Так Женька сказала, она хотела с ним переспать.

— Зачем?

— Да что ты Женьку не знаешь, он же тащится от придурков! Не понимаю, почему он ей отказал, можно подумать, кто-нибудь еще в здравом уме захочет дать ему. А что было написано на бумаге, которую он тебе показывал?

Отмахнувшись от подруги, я направляюсь к столу, чтобы промочить горло. Мне не по себе. Действительно, все эти люди вокруг не сводили плотоядных глаз с Олега, никаких сомнений, целью их сегодняшнего визита было посмотреть на «психа», в надежде, что он выкинет что-нибудь эдакое. Его пытались провоцировать, но в открытую приставать боялись. Он был интересен, как дикий зверь, по каким-то причинам снятый с цепи.

Когда Олег выходил из комнаты, глаза всех присутствующих сверлили ему спину. Абсолютно всех, увы, даже мои. Некоторые гости прервали разговор, но как только мужчина скрылся из виду, голоса стали в два раза громче, народ взахлеб торопился обсудить «странное» поведение брата хозяйки вечеринки, делился своими наблюдениями и додуманными подробностями.

Олег

Сегодня я как никогда гордился собой. За шесть часов «выставки», я всего лишь второй раз прячусь в ванной комнате.

Повернул ручку крана и умыл лицо холодной водой, намочив при этом кончики упавших на лицо волос, которые тут же прилипли к щекам. Потер глаза. Определенно, если бы меня заковали в цепи, зрелище бы понравилось гостям намного больше. Ну, хотя бы одели в смирительную рубашку. Жаль, что они уже запрещены. Хм, многие врачи в нашей стране согласились бы с этой мыслью, свое согласие они периодически подкрепляли незаконными действиями.

Засек время на часах.

Меня должны хватиться минут десять, не раньше. Целых десять минут тишины и одиночества.

Счастье.

Опустив крышку унитаза и сев сверху, я принялся разминать плечи. Мой «доктор» — а я всегда выделяю это слово голосом и интонацией так, словно сам факт обращения таким образом к ЭТОМУ человеку можно считать шуткой. Если бы я был чуть младше, я бы сгибал указательные и безымянные пальцы при упоминании имени своего врача — так вот, мой «доктор» считает, что я нуждаюсь в адаптации к обществу. Что мне нужно чаще общаться с людьми, найти работу, завести девушку.

Телефон пискнул, сигнализируя о времени приема таблеток. Я достал из портмоне прозрачную упаковку зелененьких крошечных капсул, вытащил оттуда две штуки, зажал капсулы между пальцев и подержал над унитазом. Произнося «упс», я растопырил пальцы. Булькунло. Хорошенько смыл.

Вырвавшийся изо рта при этом смешок получился нервным. На самом деле, я никогда не был столь популярным, в том числе и у противоположного пола, до того, как стал «психом». Ирония судьбы, мне никогда не было до этого так мало дела, как теперь, когда я стал «психом».

Резко стало тихо, я даже вздрогнул от неожиданности — кто-то выключил музыку. Затем, послышались крики, топот, грохот и снова крики. Женский визг. Вскочив со стула, я поспешил в коридор, прислушиваясь к звукам истерики. Возле бассейна полукругом стояла куча народа, каждый кричал что-то нечленораздельное, с общим смыслом: кто-нибудь, сделайте же что-нибудь!

Протиснувшись вперед, я увидел девочку, лет восьми, бледную неподвижно лежащую на земле. Над ребенком сидел мужчина и пытался делать массаж сердца, а точнее неистово давил на грудь, отчего детские хрупкие ребра должны были вот-вот треснуть…

— Легкие очищали? — крикнул я, никто не ответил, спросил еще раз и еще…

Люди либо в панике ничего не соображают, либо специально игнорируют меня. Вероятнее всего второе. В толпе увидел ту самую девушку, которая так неуклюже пыталась извиниться за все наше общество. Быстро подошел к ней:

— Легкие очищали? — выпалил я. Видя, что она не понимает, добавил: — На живот ребенка переворачивали?

— Нет, кажется, нет, сразу…

В следующую секунду я был уже рядом с девочкой:

— Я врач, — уверенным, не терпящим возражения голосом сообщил свой статус, отстраняя «спасателя». И тот, хоть и прекрасно знал «врача», послушался командного голоса. — Все замолчите! — крикнул я, проверяя пульс. В такие моменты, я перестаю себя контролировать. Включаются рефлексы, выработанные за годы учебы, а точнее: «спасти жизнь, чего бы это не стоило». Перевернул ребенка на живот, открыл рот и попытался вызвать рвоту. Несколько надавливаний на грудную клетку, и еще раз. Вытекала только вода. Дьявол! Никаких изменений. Вернулся к массажу сердца и искусственному дыханию, чередуя искусственной вентиляции легких.

Было так тихо, казалось, люди перестали дышать, а, может, я просто на просто ничего не замечал, преследуя лишь одну цель. Девочка не шевелился, пульса не было. Я старался работать так быстро, как только умел. К счастью, руки помнили, что и как нужно делать, если бы я не знал анатомию, я бы сказал, что команды мозга не требовались. Автоматом одно за другим проделывал я действия необходимой первой помощи утонувшему. Делал то, чему когда-то собирался посвятить свою жизнь — помогал.

— Бесполезно! — кто-то крикнул минут через десять.

— Где ее мать?!

— Утонула девочка…

Но еле различимый, медленный пульс появился, и я не собирался отступать. Еще через десять минут девочка закашлялась, ее начало тошнить, и это был прекрасный результат. Мне показалось, что я впервые за последние полчаса выдохнул.

— Кто-нибудь вызвал скорую? — тут же закричал, понимая, что прошло слишком много времени, карета должна была уже прибыть.

— Я вызвала, сразу же, — отозвалась та самая девушка, на мой взгляд, самая адекватная из всей этой толпы.

— Тогда где она? — рявкнул я, — дайте одеяло, или куртку, что-нибудь, ребенка нужно согреть.

— Евочка! — раздался истошный вопль женщины, бегущей через двор к чуть было не случившейся трагедии. Тут же до меня донеслись звуки сирены.

Я кутал ребенка в одеяло, растирая посиневшую кожу, как почувствовал, что меня грубо дернули за кофту и попытались отпихнуть:

— Что ты делаешь с моим ребенком, шизофреник! Отойди от нее немедленно! Отойди! — кричала женщина, наверняка, мать этой девочки.

Еще раз взглянув на ребенка, убедившись, что она дышит, что я сделал все, что мог, примирительно приподнял ладони над головой, показывая, что руки на виду, и я уже ничего не делаю, стал отходить. Мамаша кинулась обнимать дочь, крича в мою сторону оскорбления, в значения которых я не вникал.

Подбежали врачи, поднимая шум вокруг разрыдавшейся девочки. Ребенок бы не плакал, если бы мамаша своим ужасом не перепугала ее до потери пульса.

— Кто подпустил к моему ребенку психа? — визжала женщина. Кто-то ее поддержал, ко мне обратились несколько взглядов, не предвещающих ничего хорошего.

— Все, все, я ухожу! — всплеснул руками, развернулся и быстро пошел к дому, слыша вслед: «вы слышали, он представился врачом»?!

Да, наверное, не следовало этого делать. Просто, в экстремальной ситуации все остальные чувства отключаются. Мозги у тебя отключаются, придурок. Слабый пульс появился практически сразу. Девочка бы пришла в себя даже при помощи того мужчины, возможно, я спас ее от пары сломанных ребер.

Надо же было вылезти вперед! Хотел же просидеть это вечер тихо! Не привлекая внимания! Получить зеленую галочку в журнале «доктора».

— Молодой человек, Баль, так, кажется? — догнал меня на полпути к входной двери один из врачей скорой помощи.

— Кажется, так.

— Вы спасли жизнь этой девочке, мы бы хотели поблагодарить Вас и…

— А можно об этом забыть, будто меня там не было? Понимаете, — начал объяснять, видя изумленные глаза молодого врача, — по некоторым причинам, я не должен был играть в супермена, и если об этом узнают…в общем, давайте вычеркнем мою фамилию, хорошо?

— А что мне написать в отчете?

— Напишите, что Вы ее откачали. И передайте мамаше, чтобы лучше смотрела за девочкой.

Схватив куртку, я быстро вышел на улицу. Прогулка казалась жизненно необходимой процедурой, до возвращения в комнату.

Гребанные клоуны, гребанная мамаша! Девочка действительно чуть не утонула. Меня трясло от негодования, а, может, от страха за ребенка.

Быстрым шагом добрался до парка и гулял там около получаса, стараясь ни о чем не думать, успокаиваясь. Получалось плохо. Если ты часто видишь смерть, ты начинаешь относиться к ней проще, как к чему-то неизбежному, неотвратимому. Нет, привыкнуть невозможно. Скорее, ты принимаешь ее, смиряешься. Но стоит на несколько лет отойти в сторону, абстрагироваться, перестать с ней бороться, то при следующем столкновении тебя снова начинает трясти от ужаса.

Откачал бы этот мужчина ребенка? А что было бы, если бы никто не увидел, как девочка тонет?

Выживет ли она? Шансов много, но возможно всякое. И отек легких, и остановка сердца. Надеюсь, мамаша сознательно отнесется к лечению. Ни единого к чертовой матери сомнения, если родители откажутся от госпитализации, если врачи не увидят опасности, если девочка умрет через несколько дней — в ее смерти буду виноват только я.

Мимо пробежал спортсмен, быстро обгоняя меня и устремляясь вперед, легко касаясь кроссовками асфальта. Взглянув на свои кеды, я тяжело вздохнул — одежда явно не для бега, но что поделаешь? Побежал следом.

Очень хотелось вернуться, попросить докторов, чтобы тщательно обследовали девочку, хотелось попросить ее мать, настоять на госпитализации ребенка… Никто не будет слушать отстраненного врача, а я давно уже сжег свой диплом, чтобы не занимал места на полках.

Бегал я долго, вернулся домой вспотевший, усталый, запыхавшийся.

— Ну, слава Богу! Мы тебя уже потерли! — всплеснула руками Катя. Ее муж, Михаил, начал ее успокаивать, шепча что-то вроде: я же говорил, что он вернется. Девушка Аля тоже была здесь, почему-то не уехала со всеми гостями. Она скрестила руки на груди и смотрела на меня… «как-то странно» — это самое неподходящее выражение из всех, что только можно подобрать, но иного у меня не получилось. Наверное, выглядел я ужасно, не говоря уже про запах пота, струйки которого до сих пор скатывались между лопаток. Мне хотелось в душ, хотелось переодеться в более подходящую одежду и побегать еще. Мне хотелось оказаться в своей комнате.

— Олег, тебе не следовало вмешиваться сегодня, — наконец, сказал сестра. Я и без нее знал, что не следовало. На мгновение перед глазами возникли стены психбольницы, даже пришлось качнуть головой, чтобы прогнать иллюзию.

— Единственное, что мне следовало, — воскликнул я, яростнее, чем следовало, реагируя на разочарованный взгляд сестры, — утопить в бассейне ее мамашу, которая доверила ребенка двум сумасшедшим теткам, разукрашенным в стиле Джокера!

Эффект был восхитительный. Именно в такие моменты начинаешь понимать, что никто из твоих близких, хм, друзей, не верит в твою невиновность.

«А ведь он может», — настолько ясно читалось на лицах присутствующих, что я усмехнулся.

— Подожди, что ты такое говоришь, Катя, — возражает девушка Аля, — он же спас ребенка, пока мы все испуганно таращили глаза! А мамаша этой девочки, действительно, непонятно чем занималась с Павлом в беседке в саду.

Называется, помощь пришла, откуда не ждали. Но разговор этот пора заканчивать, я повернулся в сторону входной двери и совершенно серьезным голосом произнес:

— Эмиль, пойдем, — кивнул головой и пошел к лестнице. Тишина, ударившая мне в спину, была лучшей наградой, за мой необдуманный подвиг.

С Эмилем мы мылись в душе, после чего, улеглись на мою кровать, я даже уступил ему свою подушку и подвинулся, чтобы парню было комфортно. Он не любил, когда я касался его во время сна. Наверное, я не нравился Эмилю, или же, он не является геем. Скорее всего. Впрочем, я этого еще не решил.

Нейролептики очень медленно растворяются в воде. Жаль. Мне бы хотелось наблюдать, как они шипят, раздуваются, пенятся… Я мог бы представить, как все это происходит в моем желудке. Как дрянь впитывается в кровь и за несколько секунд разносится по всему организму, наконец, попадает в мозг, где и происходит самое интересное. Нейролептики снижают передачу нервных импульсов в тех системах мозга, где передатчиком этих самых импульсов является дофамин, вызывая при этом такие побочные эффекты, как паркинсонизм, акатизию, дистонию, тризм челюстей, слюнотечение… Гинекомастию, нарушения менструального цикла — ну хотя бы это мне не грозит, половые дисфункции, депрессию, повышенный риск остеопороза, развития онкологической патологии, бесплодия, возникновения опухоли гипофиза… Я мог бы говорить о побочных эффектах часами. Ну, это все потом, а сначала…

Сначала ты перестаешь быть. Тебя словно нет. Зато есть судороги, скованность, тики, непонятные ощущение в области солнечного сплетения, сон с открытыми глазами, ощущение придавленности к земле. И это только самое начало. А потом ты медленно тупеешь.

Наблюдая, как вода в унитазе уносит в канализацию отраву, я думал о том, что мысль о побеге в первые месяцы заключения была единственной. Правда, потом я перестал понимать, зачем я хочу убежать. И когда один раз меня об этом спросили, я растерялся и полез через забор обратно. Это была моя единственная возможность совершить побег, более меня не оставляли наедине на свежем воздухе.

И все-таки, жаль, что они не пенятся, не раздуваются, не шипят.

Утром мне позвонили и пригласили на собеседование в ту самую компанию, за которую так отчаянно извинялась девушка Аля. Наверное, ей очень понравился Эмиль. Хм, еще бы, Эмиль всем нравится.

К огромному бизнес-центру со странным названием Flower, видимо, хозяин очень любит природу, прибыл на тридцать минут раньше, чем необходимо. Наверное, это из-за огромного желания получить эту работу — объяснил я себе, закуривая сигарету и втягивая в себя воздух через медленно тлеющий табак. Часть продуктов горения всасывается в кровь, часть же оседает в альвеолах, легочных пузырях…, но это неважно. Для меня имеет значение та самая часть, которая несется с кровью в мозг, затем воздействует на рецепторы, высвобождая дофамин — вещество, вызывающее чувство удовлетворения. И вот они, мгновения счастья.

Курящие врачи обладают огромной силой воли и отвагой. Они посекундно знают, как гробится их организм, и какие будут последствия, но продолжают это делать. Настоящие отморозки.

Внутренне убранство здания, по крайней мере, первого этажа, полностью соответствует названию самого бизнес-центра. Пять, шесть, семь… восемь! Восемь цветочных магазинов. Дурманящий запах, буйство красок. Наверное, это выглядит очень красиво и радует глаз всех работников двенадцатиэтажной свечки каждое утро и каждый вечер, не считая выхода из здания в течения дня, например, на обед.

Надеюсь, ни у кого из них нет аллергии.

Лифт весьма звонко сообщает о прибытии на восьмой этаж, и я сразу оказываюсь в приемной.

Что ж, если сестренка хочет меня спихнуть, устроив на работу, тем самым избавляя себя от угрызений совести, что выставила на улицу бездомного, безработного, душевнобольного родственника, — я сделаю все, чтобы помочь ей. Угрызения совести — это плохо. От них хорошо помогает ударная доза глицина, которая является частью моих замечательных зелененьких нейролептиков. Похлопав себя по карману, словно отмечая, что они всегда со мной, я подошел к девушке, видимо, секретарю.

Аля

— Он совершенно ничего не понимает в технике! — кричали наперебой Эдик и его начальник Александр. — Максимум, что он делал — это качал фильмы с торрента! Он ничего не знает ни о сетях, ни о безопасности. Аля, он переспросил, что такое «роутер»!

— Эммм, Саша, пожалуйста, дай ему шанс, — мне очень хотелось, чтобы наш любимый системный администратор, наконец, заткнулся и исчез куда-нибудь, прихватив помощника. Например, они оба могли бы начать вводить в курс дела новичка.

— Аля, ты хочешь доверить безопасность нашей компании чайнику?!

— Так обучи его. Эдик будет помогать еще целый месяц.

— Всего месяц! Я этому учился несколько лет! Тут миллион тонкостей и деталей, Алечка, дорогая, одумайся, прошу тебя, — взмолился этот самый Эдик.

Стоило ожидать, что помощник системного администратора планировал в течение стажировки новичка повесить на парня, пардон, никакой дискриминации в IT компании, на нового работника все свои обязанности, а самому свалить в декрет раньше срока, но не тут-то было. Помимо основной работы, бедняге, придется учить админить пользователя с самого нуля.

Все мы способны на подвиги. Не думая о людях лучше, чем они есть на самом деле, мы лишаем их возможности стать лучше.

Следующую неделю Олег вел себя тихо. Он по пятам ходил за своим новым, пребывающим в отвратительном настроении гуру и следил за его работой, часто помечая себе что-то в блокноте. Что мне в Олеге понравилось сразу, так это колоссальное желание работать. Я видела его в деле, видела, каким самоотверженным доктором он чуть было не стал, я решила помочь ему, понимая, что никто не возьмет к себе на работу мужчину двадцати семи лет без опыта работы и со справкой от психиатра. Я дала Олегу возможность, и он использовал ее на всю катушку. Этот парень был единственным, кто уходил после меня с работы. Он смотрел веб-семинары, читал профлитературу. Он действительно хотел разобраться в новой для него отрасли, и только за старания заслуживал десять из пяти.

Голову он мыл не каждый день. Его белые сосульки иногда жутко раздражали меня, как и неизменные бесцветные растянутые свитера и выцветшие джинсы. Он словно специально хотел походить на странного. Даже разработчики посмеивались над парнем. Разумеется, я запретила Нине кому бы то ни было рассказывать о прошлом Олега, но к концу первого дня работы все могли говорить только о том, что «Аля взяла на работу шизофреника».

К нему приглядывались, над ним потешались, на его ошибки, которые вполне мог бы допустить любой человек, реагировали с особенным остервенением.

Я не знаю, как он это выносил. С каждым днем, он все больше удивлял меня. Либо, Олег действительно сумасшедший, и я полная дура, так как отдала все пароли крупной компании психу, либо он был шикарным актером.

В первое верить не хотелось, во второе не получалось. Я, как и все, приглядывалась к новому сотруднику, ожидая от него всего, что угодно, частенько лично перепроверяя за ним работу.

А ему нужна была эта работа. Боже, как же ему нужна эта работа! Он терпел все, никто никогда не слышал от него дерзости, не видел ни единой вспышки агрессии, хотя, провоцировали его многие. Было безумно интересно посмотреть, как блондина, «любимчика директорши» увезут в смирительной рубашке санитары.

Один раз, проходя по коридору мимо кабинета разработчиков, я увидела ситуацию, над которой потом смеялась целый вечер:

Олег сидел рядом со Светой, настраивал ей что-то на компьютере. Света, одна из наших ведущих разработчиков, а так же единственная девушка-кодер в компании, откинулась на стуле, скрестив ноги в лодыжках и руки на груди. Ее квадратное, не знающее макияжа лицо выражало крайнее презрение над действиями сисадмина. Однозначно, она знала больше него, но, по причинам, известным только ей, никогда не выполняла работу, за которую ей не платили, даже если приходилось полдня ждать помощи. Ее короткие светло-русые волосы, собранные на затылке нелепым пучком, нервно дрожали от приступов смеха, которые она давила в себе, следя за попытками Олега реанимировать ее компьютер. Парни, то и дело прыскали в клавиатуры, наблюдая за высокомерным выражением лица девушки, меняющим гримасы. Она никогда не поможет, будет час вот так сидеть, наблюдать, но не подскажет.

— Олег, мне работать надо, ты скоро? — якобы скучающим тоном сказала программистка, кокетливо поджимая губы. Зевнула.

— Еще пару минут, что-то не могу разобраться… — Олег хмурился, вглядываясь в экран. Он будто не замечал смешков, доносившихся со всех сторон.

— Может, это… — Света наклонила голову вперед и посмотрела на парня исподлобья. Я поняла, что наша Света задумала что-то ужасное и жестокое. Приготовилась защищать своего нового работника.

— Что? — спросил Олег, не отрывая глаз от монитора.

— Спросишь у голосов, которые постоянно слышишь. А то так до весны просидеть можно.

Я сжала косяк, на который опиралась, пораженно прикрывая глаза. Хамка. Никакого чувства такта… Боже… В кабинете воцарилась полная тишина. Все смотрела на Олега, а тот, медленно повернул к ней лицо, нахмурился. Склонил голову набок, сморщил лоб, словно от боли. Потом взялся за виски и покачал головой, сжал губы, напрягаясь. Казалось, что у него вот-вот начнется припадок или истерика. Я распахнула глаза и зашла в кабинет, Света опасливо откатилась на своем кресле, и тут случилось это. Олег, оторвал ладони от головы, раздраженно взмахнул ими перед собой и воскликнул, громко, на весь кабинет:

— Вы можете говорить по очереди, а не орать наперебой! — с совершенно серьезным лицом.

Минута полнейшей тишины и шока на лицах присутствующих и тут, вдруг, Света закатилась на весь кабинет своим громким, низким хохотом. Парни тут же ее поддержали. Я сама не сдержала улыбки, настолько правдивой была разыгранная сценка.

— Ладно, сегодня не мой день, — совершенно серьезно сказал Олег, — поработай пока так, я подумаю.

— Иди, — Света плакала, — я сама доделаю.

Олег пожал плечами, дескать, как хочешь, и направился к выходу из кабинета. Он ни разу не улыбнулся. На мгновение мне стало жутковато, а вдруг он не пошутил, вдруг действительно обращался к голосами. Проходя мимо меня парень подмигнул, уголки губ на секунду дрогнули и поползли вверх, от чего лицо приобрело совершенно комичное, забавное выражение. Правда, через мгновение все стало по-прежнему, он вышел из кабинета и пошел к себе. А я, погрозив кулаком Свете, вернулась к своей цели. Куда-то же я шла по коридору?

Вечером у Flower меня ожидал черный Кадилак Эскалейд, машина Димы. Он жил по принципу «ты крут ровно на столько, насколько крута твоя машина». А машины у него всегда были новые, последней модели, максимальной комплектации. И неважно, что сам он до сих пор снимал жилье, главное — это дорогой автомобиль.

Лифт мы ждали вместе с Олегом. Парень, небрежно прислонившись к стене левым плечом, наблюдал за мной. Откровенно, как и в прошлый раз, не пытаясь скрывать своей заинтересованности. В некоторые моменты, не было никаких сомнений, он тащился от того, что у него не все в порядке с головой, с удовольствием пользуясь своим положением. Попробовал бы кто-нибудь другой так на меня посмотреть! Но подобное позволял себе только Олег, и я молчала.

— Тяжелый день? — наконец, спросил он, когда я, призвав все свое терпение и самообладание, отвернулась.

— Есть немного, — вновь посмотрела на мужчину, он продолжал пялиться, не сводя своих больших, серых глаз. — Ничего, впереди выходные, высплюсь.

— Хорошие планы, — ответил он, не то, высмеивая, не то соглашаясь.

— А ты чем будешь заниматься? — спросила я, чтобы поддержать беседу, когда мы зашли в лифт, и я нажала кнопку первого этажа.

— В понедельник я впервые буду работать без прикрытия Эдуарда, буду морально готовиться к фиаско.

— Почему обязательно к «фиаско», может, все пройдет хорошо?

— Ну, к хорошему-то я всегда готов, — улыбнулся он и подошел ближе. Я отвернулась, смотря перед собой, а точнее на двери лифта, он стоял за моей спиной. Молчал.

Что-то неприятное было в этом. Лифт большой, рассчитан человек на двенадцать, почему он стоит так близко? С другой стороны, обратила бы я внимание на это, если бы он не был со справкой? Скорее всего, нет, скорее всего, я была бы погружена в мысли о предстоящей встрече с Димой, я бы даже не думала, что кто-то стоит рядом. Дима около месяца не звонил, изредка отвечая на мои попытки поговорить скупым «я очень занят», а если приезжал ко мне в офис, то лишь для того, чтобы обсудить условия нашего договора. А вот сегодня, вдруг, попросил о встрече, шептал непристойности в трубку, ожидая, что я сделаю вид, будто ничего не случилось. Я, проклиная себя за это, я действительно собиралась сделать такой вид. А разве у меня был выбор?

Но, Господи, как же некомфортно! Олег стоял рядом, я слышала, как он дышит, отчего внутри все неприятно сжималось. Казалось, что мы едем уже час. На таком расстоянии разрешается находиться только родным или любовникам… Если я отойду, он обидится?

— Я не обижусь, если ты попросишь меня отойти, — сказал он очень тихо, на ухо мне. Я вздрогнула, сделала шаг в сторону, обернулась. Он продолжал стоять на том же месте и смотреть на меня. Видимо, увидев, испуг в моих глазах, удовлетворенно усмехнулся. Потом, вдруг, посерьезнел и сказал, уже под звук раздвигающихся дверей:

— Ты вкусно пахнешь.

— Я не пользовалась сегодня туалетной водой, — быстро ответила я, выходя. Он шел рядом.

— И я об этом. Мне нравится, как ты пахнешь, а твоя туалетная вода не нравится.

— Зачем ты мне это говоришь? — спросила я, резко останавливаясь. Он последовал моему примеру.

— Я подумал, что такое приятно слышать. Я знаю, что тебе не нравится, как я выгляжу, ты смотришь брезгливо на мои волосы. Но мне нравится, как ты одеваешься. Я тебя чем-то обидел?

— У меня такое ощущение, что ты впервые разговариваешь с женщиной. Так неуклюже, — я не могла понять, он действительно настолько недалекий или просто издевается. Я понятия не имела, как разговаривать с психически нездоровыми людьми.

— Я был женат, — ответил незамедлительно, — мне нравится говорить простые вещи, глядя в глаза, — и он действительно смотрел в глаза, — а еще мне нравится, когда ты улыбаешься. Зазвонил мой телефон, вероятно, это торопил Дима.

— Твой друг на «пятилитровом убийце окружающей среды»? — понимающе кивнул Олег. — Он никогда на тебе женится, — сказал он, склонов голову набок. — А знаешь почему?

И, не понимая, зачем мне мнение шизофреника, я ответила:

— Почему?

— Потому что он дурак, — весело улыбнулся. — А ты зря тратишь себя на него. Хороших выходных.

— И тебе, — ошеломленная наглостью, и совершенно простым, будничным тоном, с которым он рассуждал важнейших вещах в моей жизни, ответила я.

— Надеюсь, ты когда-нибудь еще позволишь почувствовать мне твой запах и выбросишь свои мерзкие духи, — с этими словами он пошел вперед, и я, постояв еще минуту, покинула здание следом.

— К тебе, ко мне? — спросил Дима, целуя меня в щеку, как только я села в машину. Краем глаза я заметила на заднем сидении букет красных роз, целью которого, по всей видимости, было откупиться от меня, задобрив. Я смотрела, как по улице идет Олег, перекинув рюкзак через плечо и понимала, что он абсолютно прав. Сидящий рядом со мной мужчина никогда не будет полностью моим.

Тогда зачем я с ним сплю?

Этот, казалось бы, совершенно простой вопрос обескуражил. Я впервые задала себе его.

Сидя с широко открытыми глазами, не моргая, я впервые за последние пять лет думала о своей личной жизни. О том, чего я хочу в этой самой своей личной жизни.

— Дима, отвези меня домой, пожалуйста. Мне что-то нездоровится. Давай созвонимся на неделе, — проговорила я четко, громко и уверенно.

Олег

Новая работа пугала меня до чертиков. Кстати, о чертиках…

В Университете ходила байка про одного психиатра, который «изгонял» бесов из шизофреников. То есть, если человек обращался к нему за помощью, тот, разумеется, по большому секрету, говорил, что пациента захватили бесы, и всего за несколько тысяч долларов, он поможет несчастному вернуть сон, аппетит, хорошее настроение, и… что-то еще… Ах да! И изгонит бесов.

На самом деле, это печальный случай из практики, позднее превратившийся в местный прикол. Как-то раз в клинике, когда мне удалось несколько дней отлынивать от нейролептиков, меня посетила мысль, казавшаяся в тот момент безумно веселой. Я прыгал по кроватям и кричал, что мне срочно нужен экзорцист, что мою бессмертную душу терзают демоны. Я честно пытался зависнуть в воздухе, но раз на десятый понял, что мои бесы летать не умеют. Тогда я хотел залезть по стене, подобно пауку, но тут меня поймали, что-то вкололи и доказали, что смирительные рубашки, хоть и запрещены в нашей необъятной стране, продолжают активно использоваться.

Бесов из меня тогда, кстати, так и не выгнали, еще пару дней я пытался кричать, произнося это слово, правда, уже не понимал зачем. Просто последней мыслью перед началом действия дряни было: я нуждаюсь в экзорцисте. Зациклило меня тогда.

Мне нравилось здание, нравились просторные светлые кабинеты, нравились люди. Практически каждому из них я мог бы поставить диагноз, причем, половине — с первого взгляда. Особенно этой девушке-парне Свете. Не знаю, почему она меня так невзлюбила по началу, сейчас, кажется, относится намного лучше, хотя к ее грубой манере разговаривать я до сих пор не привык, слегка теряясь каждый раз, когда она говорит матерно. Видимо, женщинам приходится омужичиваться, когда те сутками находятся в мужском коллективе. Самое печальное, что ей очень нравится один из разработчиков, но того, судя по порно сайтам, которые он часто посещает прямо на работе, интересуют именно девушки. Женственные, стройные, с формами, в основном блондинки.

С другой стороны, моя начальница, Алла Константиновна не омужичилась же! Красивая девушка, живая, настоящая. Особенно мне очень нравится, когда она зачесывает волосы наверх. У нее очень красивая тонкая шея.

С тех пор, как я смирился с тем, что я шизофреник, я стал совершенно иначе относиться к своим желаниям. Если бы подобные мысли посетили меня раньше, я бы их быстро отогнал и забыл как о страшном сне. Теперь все иначе.

Я знаю, что мне уже двадцать семь лет, слава богу, давно не подросток, но единственное, о чем я могу думать, глядя на тонкий изгиб ее шейки — я безумно хочу поставить на ней засос.

Самый настоящий, красный, если повезет — синеватый. Кровоподтек, разрыв подкожных сосудов. Бесы, захватившие мою голову, на ее светлой коже мой засос смотрелся бы восхитительно! В следующий раз, я скажу об этом Але, когда будет такая возможность. Разумеется, я не собираюсь ее смущать при всех. Хотя, скорее всего, бедная девушка итак будет шарахаться от меня после нашего недавнего короткого разговора у лифта.

Я снял квартиру недалеко от работы, за тридцать минут быстрым шагом дохожу спокойно. Это очень хорошо, потому что я не люблю ездить на автобусах, а машину мне водить нельзя. Сестра говорила, что будет приходить и помогать убираться, готовить, за почти полгода она приходила два раза — в первую и во вторую неделю. Впрочем, меня это устраивало. Еженедельные походы к «доктору» отменно компенсировали мне недостаток презрения со стороны родственников, так что все в норме.

Скоро год, как я не ем дрянь. Я стал лучше мыслить, намного. Я перестал забывать какое сегодня число и что мне необходимо сделать. Определенно, это хороший знак. Правда, на работе я по-прежнему абсолютно все записываю в свой ежедневник, так как это не то место, где ошибки сойдут с рук, потому что ты неполноценный.

Там, наоборот, приходится из кожи вон лезть, чтобы доказать свою полноценность.

Нельзя не отметить улучшение моей сообразительности. Если раньше мне приходилось пересматривать вебинар, или урок по моей новой специальности четыре раза (как минимум), часто останавливая запись, давая себе время понять речь говорившего, запомнить суть, сейчас хватает одного-двух. Я снова начал читать, и я помню сюжеты новых книг. Если честно, чтобы не расстраивать себя слишком сильно, я начал с книг, которые в свое время зачитывал до дыр: Мастера и Маргариту, Над пропастью во ржи, Сто лет одиночества и прочее. Сюжеты этих историй я помнил до мелочей, поэтому, если забывал на чем остановился, особо не расстраивался, открывал первую попавшуюся страницу и продолжал чтение. Вчера я домучил первую за последние почти четыре года новую для меня книгу: «Гарри Поттер и что-то там», а потом сел и написал изложение. Мой «доктор» сказал, что суть я передал без ошибок.

А еще, у меня опять, практически каждый день, стал появляться утренний стояк. Бесы в моей голове, я подобно тринадцатилетнему мальчишке, разговариваю со своим членом по утрам, подбадривая и здороваясь. Скажу честно, даже если у меня нет возможности заняться сексом, понимание того, что я бы смог — безумно радует и придает смелости.

Как такового своего личного стола у меня пока нет. В моем распоряжении есть ноутбук, который всегда при мне, и стол в приемной, где я периодически слушаю через гарнитуру уроки или читаю по специальности. Девушка Нина, выполняющая одновременно работу секретаря Али и целого отдела кадров нашего направления, благо, фирма не такая большая, обычно пьет мятный зеленый чай из огромной кружки с надписью Pussycat. Вероятно, она имела в виду себя, покупая эту кружку, но я бы с ней не согласился. Скорее Pussy hippopotamus, хотя, скорее всего, это слово слишком длинное, чтобы печатать его на посуде, а мне все еще безразлично на женщин, раз после нескольких лет воздержания глядя на полную, выпирающую из огромного выреза черного платья грудь, я думаю о гиппопотамах.

А, нет… не безразлично.

— Нинок, а у тебя есть только мятный чай? — спрашиваю.

— Всякий есть, — буркает в ответ, перекладывает какие-то бумажки.

— А сделай мне, пожалуйста? Очень хочется. С ромашкой, — убираю волосы с лица и улыбаюсь.

Нина закатывает глаза, но поднимается со стула, демонстрируя мне полные ножки в светлых чулках, округлый зад, обтянутый атласной тканью.

Мне определенно не безразлично.

— О чем это ты думаешь, придурок? Так пялишься, — говорит, опуская пакетик чая в офисную фарфоровую кружку и наливая кипяток из термоса.

— Ты действительно хочешь это услышать?

— Боже упаси! — разводит руками, потом принесла мне чай, и я, следуя порыву, целую по очереди каждый пухлый пальчик ее правой ручки.

— Ты полный придурок, — говорит она, расплываясь в улыбке.

— Знаю, у меня официальное разрешение есть, так себя вести.

Аля

Годовщину наших отношений с Димой мы всегда отмечали в «Розовом фламинго». Это красивый, уютный и жутко дорогой ресторан. Там мы с Димой и познакомились. На одной из деловых встреч. Я тогда еще работала в банке, а он собирался сделать крупное вложение. Мы понравились друг другу с первого взгляда, но в тот вечер говорили исключительно о работе, как и в следующие пару месяцев, пока я не уволилась и не перешла работать аналитиком в компанию, которой сейчас руковожу. На следующий день после моего увольнения, Дима приехал с цветами и предложил поужинать вместе, но уже не официально.

Он никогда не смешивал бизнес и отношения. Теперь-то я понимаю, что он вовсе не пренебрегал своими принципами, помогая мне выиграть в конкурсе. К сожалению, тогда его уступка воспринималась мной как проявление любви. С высоты своего жизненного опыта, после избавления от розовых очков при помощи моего нового сисадмина, я поняла, что Диме был жизненно необходим этот договор. Ради договора ему пришлось пожертвовать нашими отношениями.

Дима всегда очень много времени уделял работе.

И я всегда уважала его за это. Правда, иногда было обидно, когда он предпочитал моему обществу посидеть за компьютером, но, став начальницей, я начала понимать его намного лучше. Наши отношения были похожи на визиты к очень дорогой проститутке. С единственной разницей, он никогда не платит за секс. Он не делал мне дорогих подарков, не платил за квартиру, не покупал машин. Это я. Я готовила кучу еды, я каждый раз покупала новое белье, я ходила на ужасно болезненные выравнивающие кожу массажи, тратила на свое тело уйму денег и пожизненно сидела на диетах, чтобы ему нравиться. Чтобы выглядеть моложе.

Я написала ему смс сегодня утром, он не ответил. Мы не разговаривали с того самого раза, как он подвез меня до дома.

Из моего кабинета слышались голоса. Я ускорила шаг. Ненавижу, когда кто-то использует мой кабинет для своих целей. Если это опять Нина разместила гостей там, то, клянусь, я лишу ее премии! Просила же никого ко мне не пускать.

Открываю дверь и вижу, как за моим столом сидит Олег, напряженно хмурясь. Увидел меня:

— Добрый день, Алла Константиновна, — как всегда вежливо поздоровался он.

— Добрый день, Олег Николаевич. Могу я узнать, что ты делаешь за моей машиной?

— Да хотел тебе переставить офис, приехал специально пораньше. Но до твоего прихода не успел. Подождешь пару минут?

— Конечно, не торопись. Я действительно приехала на полчаса раньше.

Села в кресло, закинув ногу на ногу. Достала планшет, решив проверить почту.

— Подожди, — вдруг вспомнила, — а с кем ты разговаривал?

— Как с кем? — удивился Олег, — с Эмелиной.

Он абсолютно серьезно посмотрел на пустой стул.

— Кстати, она с тобой поздоровалась, но ты не ответила.

Я тоже посмотрела на пустой стул, перевела взгляд на Олега — его лицо оставалось непроницаемым.

— Ты сейчас шутишь? — наконец, спросила я.

— Нет, — удивленно отозвался он. — Если ты против того, чтобы Эмелина здесь находилась, я ее выгоню прямо сейчас, хотя уверяю, что она никому ничего не скажет. Она, — наклонился вперед, быстро посмотрел на пустое кресло, кивнул, и совершенно искренне взглянул мне в глаза: — она могила, — многозначительно приподнял брови.

От странности и чужеродности ситуации я вспотела. Поерзала на стуле, села прямо.

— И как у тебя дела, Эмелина? — спросила.

— Эм не говорит по-русски, только по-испански. Ты не против, если я буду отвечать за нее?

— Нет, не против…

— Эм говорит, что у нее все хорошо. Благодарит, что ты интересуешься, — потом быстро взглянул на меня исподлобья, — спрашивает, как у тебя.

— Тоже все хорошо, — медленно ответила я.

— Эм рада. Эм говорит, что ты сегодня потрясающе выглядишь, что тебе безумно идет это платье, правда, Эм не уверена, что в нем стоит ходить на работу.

— Почему?

— Эм говорит, что у мужчин только одни мысли на уме, когда они смотрят на тебя в таком платье.

Я поправила подол своего серого, трикотажного платьица, попыталась дотянуть его до колен, но не вышло. Кажется, я покраснела.

— Олег, у тебя тоже только такие мысли на уме? — спросила, вглядываясь в его лицо, не понимая, зачем он издевается, и что это за игра.

— Я думаю, что мне не следует отвечать на этот вопрос. С одной стороны я хочу сделать приятно красивой женщине, с другой — не хочу оскорбить ее профессиональные качества, — не отрывая глаз от монитора.

— Все, готово. Мы с Эм пойдем. Хорошего дня, — он вышел, пропуская невидимую девушку вперед, а я осторожно присела на стул, с прямой, как спица спиной и еще пару минут удивленно моргала, рассматривая дверь.

Я не сомневалась, что он издевается, иначе… да как иначе он мог бы жить среди нормальных людей! А если издевается… Я на девяносто девять процентов уверена, что он подшучивает надо мной, но продолжаю это терпеть и… чтоб меня!.. подыгрывать ему.

Авторизовавшись на своем рабочем месте, и увидела вместо привычной черной заставки на рабочем столе большой букет цветов.

И первая мысль, опережающая вопросы и сомнения — «Приятно».

Со «Свежими продуктами» дела шли хуже некуда. Вера Анатольевна просекла, что я больше не сплю с ее шефом, начала откровенно дерзить, требуя все больше и больше.

Я начинала ненавидеть этот договор, который должен длиться еще несколько месяцев.

Разумеется, Дима не помогал никак. Все дела велись исключительно через монстра, у которой в личной жизни точно было все плохо. О таких стервах Дима всегда говорил: «недотраханная сука». Я вздрогнула, понимая, что обо мне, вероятно, говорят так же и это… к сожалению, не далеко от правды.

Звонит телефон.

— Алло?

— Алечка, это Вера Анатольевна, тебе сейчас удобно разговаривать?

Жить долго будет, чудовище.

Я верчу в руках флешку, которую забыл Олег, и слушаю очередной монолог, наполненный жалобами и претензиями. Иногда мне кажется, что она, подобно энергетическому вампиру, умудряется через телефонную трубку вытягивать из меня энергию.

И снова: кап, кап, кап.

Смотрю на красные капли на столе — клавиатуру я научилась отодвигать при каждом звонке этой женщины. Киваю, что-то отвечаю, вытирая нос.

В дверь стучат.

— Да, да! — приглашаю я, зажимая нос и продолжая слушать писклявый голос. Олег. Стоит на пороге пару секунд, смотрит на меня, зайти не решается. Я зажимаю плечом трубку и протягиваю ему флешку, продолжая слушать Веру Анатольевну, изредка вставляя: «да-да», «конечно-конечно». Вдруг чувствую, что трубку у меня отбирают:

— Извините, пожалуйста, но линия временно перегружена. Попробуйте перезвонить позже., - говорит Олег и выключает телефон. Не просто сбрасывает звонок, а выдергивает из розетки.

— Ты что себе позволяешь? Это клиенты! — взрываюсь я от подобной дерзости, понимая, что мое терпение лопнуло, и кое-кто сейчас вылетит на улицу.

— И часто у тебя идет кровь носом? — он подходит сзади, берет меня за виски и отклоняет голову на себя.

— Часто в последнее время, почти каждую неделею, — отвечаю честно, хотя и с тревогой в голове. Почему-то слушаюсь его. Наверное, нахожусь все еще под впечатлением его подвига у бассейна.

— Тебе нужно пройти обследования, это ненормально.

Его руки — холодные, просто ледяные. Он прижимает пальцы к моим вискам, потом к переносице.

— О Боже! — я не могу сдержать стона удовольствия, потом понимаю, кто стоит рядом со мной. Это же не Мено! Испуганно начинаю вырываться.

— Тихо, шшшш. У меня всегда холодные руки, я знаю, что тебе приятно. Расслабься.

Его тихий голос успокаивает, и я действительно расслабляюсь. Одну руку он продолжает держать на переносице, а другой начинает массировать мой затылок.

— Ничего, если я распущу твои волосы? — спрашивает.

Я понимаю, что это полнейший идиотизм. Я пытаюсь представить на его месте Эдика, Павла, Александра, да любого сотрудника нашего направления, но не могу и близко поверить в возможность подобной ситуации. А с Олегом все просто, приятно и уютно.

— Ничего, — тихо отвечаю. Он распускает мою прическу и уже двумя руками массирует голову.

— У тебя очень красивые волосы, — говорит, — хотя мне нравится больше, когда ты их собираешь. И цвет красивый.

— Спасибо, — благодарю я, понимая, что такого удовольствия еще в жизни не испытывала, да простят меня мои любовники. Он слегка тянет за волосы, массирует, надавливает, то сильнее, то слегка. Не забывая про затылок, виски и лоб.

— Light ash brown, — зачем-то сообщаю ему название оттенка своей краски для волос. Кажется, он кивнул.

— А теперь положи руки на стол и положи лоб сверху.

Я слушаюсь.

И вот он уже массирует мне шею, плечи, руки, ключицы, скользя мизинцами по груди, но я делаю вид, что не замечаю этой вольности. Мне просто хорошо, безумно хорошо.

Он снова возвращается к волосам.

— Боже, я сейчас кончу, — окончательно забываю, где и с кем нахожусь.

Олег смеется, я впервые слышу, как он смеется. Тихо, низко, очень тепло.

— Хочешь верь, хочешь нет, но я тоже, — говорит, продолжая улыбаться.

Подобно включению света в комнате по щелчку выключателя, в моей голове заработали мозги. Я широко открываю глаза, понимая, что он расстегнул мне молнию на платье и слегка приспустил его, оголяя плечи и грудь до лифчика. Опустил лямки белья и трогает мое тело!

Быстро одеваюсь.

— Спасибо, было приятно, но… — говорю, краснея так, будто бы мы только что занимались сексом.

— Я рад, что тебе было приятно, — отошел от меня, держа перед собой руки, как тогда у бассейна демонстрируя, что не собирается удерживать силой. — Тебе нужно чаще расслабляться. В идеале, конечно, лучше совсем не напрягаться, но, думаю, ты так не сможешь. Ты изнашиваешь себя, а это плохо. Ты же женщина, ты не должна столько работать.

— Вообще-то у нас в стране равноправие.

— Ну и кому от этого лучше?

— А если бы кто-то вошел! — испуганно причитаю я, застегивая молнию, хватаю зеркало и салфетку, поправляю макияж.

— Не волнуйся, я попросил Эм и Эмиля покараулить.

Замираю, поднимаю на него взгляд.

— За нами наблюдали твои друзья?

— Нет, они стояли снаружи, если бы кто-то шел, они бы постучали, чтобы предупредить. Мы были вдвоем, — успокаивает меня шизофреник, — ну и на всякий случай, я закрылся на защелку. Впрочем, ладно, мне пора работать. Если опять пойдет кровь, вызывай.

Он берет флешку со стола и легкой походкой направляется к двери, действительно открывает защелку и выходит в коридор. А я так и продолжаю стоять как вкопанная еще несколько минут, соображая, что это сейчас было, как так получилось, что я закрылась в своем кабинете с душевно больным, что было бы, если бы кто-то об этом узнал и… почему мне так сильно было приятно, а сейчас так легко и хорошо?

Олег

Работа по-прежнему пугала меня, особенно после того, как я несколько раз очень крупно облажался.

В первый раз, когда взломали ключ нашего вай-фая и целый месяц за наш счет качали информацию, а во второй… В общем, я случайно отключил не тот сервер, а у Али в это время была какая-то крупная презентация… Но Аля меня, кажется, простила, и обещала, что на заработной плате эти неудачи не отразятся, что несказанно мне радовало, так как женщина, у которой я снимаю квартиру, каким-то образом узнала, что я шизик и увеличила в полтора раза квартплату.

Мой «доктор» сказал, что мне нужно обязательно посещать корпоративы. Новогодний я благополучно проболел, вернее, проимитировал грипп, не желая показывать всем, что мы с моими испанцами не особо помним как это — отрываться и веселиться.

Приближалось восьмое марта.

Егор из отдела разработки собрал со всех по две тысячи рублей, чтобы купить девушкам цветы и сертификаты в какой-то салон красоты, кажется, принадлежащий его сестре.

Сама же компания выделила кучу денег и сняла ресторан с видом на Неву, в котором всем счастливым работникам «Электронного документооборота точка ру» предстоит потратить несколько часов счастливого выходного. Я не хотел показаться ассоциальным, поэтому действительно собирался посетить это сборище.

В первые пять минут пребывания в ресторане по количеству конька и вина на столах я понимаю, что вечеринка будет долгой. Вся наша большая компания, в составе трех направлений и общей сумме восьмидесяти четырех человек разместилась за столами. Я нашел себе место в самом конце зала, рядом с веселой разговорчивой молодой девушкой, которая меня боялась до заиканий, причем настолько искренне, что молчала весь вечер, не отрываясь от тарелки. Я помогал ей укрепиться в ее страхах, периодически отмахиваясь от несуществующих мух и объедая мясо с пустой вилки, запивая вином из пустого стакана. Нет, разумеется, я ел. После больницы, где кормили очень редко и очень скудно, я никогда не отказывался от возможности перекусить, хотя, от некоторых продуктов, таких как сладости, корейская морковка и сыр, благодаря нейролептикам мне теперь не дано получить удовольствия. Я не чувствую их вкуса, совсем.

Через час после того, как все желающие поздравили всех желающих, организаторы праздника приглушили свет, и заиграла музыка. Живая. На сцене выступали парень с девушкой, пели песни по заказу, народ веселился.

Я молча наблюдаю за пьяными коллегами, обдумывая, как сильно меняет людей алкоголь.

Принятый внутрь спирт хорошо всасывается слизистой оболочкой желудка и тонкого кишечника. Особенно быстро натощак. Уже через пять минут он обнаруживается в крови, а через тридцать его концентрация становится максимальной. Через кровь спирт проникает в головной мозг и печень, где его содержание остается наибольшим.

Разглядывая диковато двигающихся в танце людей, я думаю о том, что происходит у них в головах, представляю себе, как алкоголь разрушает их мозг. Умирают клетки, отвечающие за память, не сомневаюсь, что многие завтра утром не вспомнят о том, что творили, далее клетки мозжечка, который отвечает за координацию, в подтверждение моим мыслям наша бухгалтерша чуть не упала, благо вовремя подскочил слегка ошалевший и раскрасневшийся от коньяка водитель. Кстати, судя по его лицу, пить ему уже хватит, а лучше бы вообще показаться доктору…

Скоро всем этим людям будет хотеться пить. Очень. Для того чтобы головной мозг не начал гнить, организм заливает в него воду, вымывая умершие клетки. «Уборка», несомненно, вызовет головную боль следующим утром. Вообще, конечно, очень забавно все происходит: человек, напившийся сегодня, завтра будет мочиться своими собственными мозгами.

Мне скучно. Подобного рода вечеринки не для таких зануд, как я, не имеющих возможности разрушать свой мозг по причине приема…ну ладно, спуска в унитаз таблеток от глюков на общую стоимость в тысячу долларов в месяц.

Направляясь к выходу, я старательно обхожу танцпол, наблюдая за тем, как народ двигается в медленном танце, над тем, как напившийся Павел обнимает счастливую Светку, как бухгалтерша, которая замужем и счастлива в браке, позволяет трогать свой зад раздухорившемуся неожиданным вниманием к своей неприметной персоне водителю…

— Олег, привет! Потанцуй со мной! — неожиданно появившаяся рядом Аля обнимает меня за шею и притягивает к себе. Я хочу отстраниться, так как не уверен, что смогу танцевать, но этот ее запах…и открытая шея…Черт, мечта экзорциста, о чем ты думаешь!

— Эммм, меня Эм и Эмиль ждут на улице, — пробую все-таки сбежать.

— Подождут, сегодня тепло.

Аля прижимается ко мне, обнимая за шею:

— Мне нравится твоя одежда, — говорит мне.

Действительно, ради сегодняшнего вечера пришлось съездить в торговый центр. На самом деле, ничего особенного, черные джинсы и пара рубашек, в одной из которых я был одет сейчас.

— А мне нравится твоя, — с удовольствием провожу руками по мягкой черной ткани платья, облегающего стройное хрупкое тело. Мне хочет проверить, так ли упруга ее попка, как кажется на вид, но я, делающий успехи в скорости соображения, понимаю, что этого делать не стоит. Я вдыхаю ее аромат и понимаю, что хочу ее.

Я хочу ее.

Хочу ее трахнуть.

Хочу ее целовать, ласкать, трогать. Трогать везде. И целовать тоже везде. Я хочу быть внутри ее. Я хочу кончать внутри ее. Картинки, как Аля сидит на столе, задирая платье, как оголяет свои ножки, как я снимаю с нее белье, освобождаю грудь, трогаю и одновременно вхожу… настолько ясно возникли в моей голове, что в первую секунду я решил, что это галлюцинации. Опять. Что я перепутал и вместо того, чтобы смыть в унитаз моих зеленых друзей, я по ошибке их проглотил.

Но, кажется, нет. Это не глюки. Это сильное мужское влечение, которого я не испытывал бесы в моей голове знают, сколько времени.

Наверное, она почувствовала мой стояк. Сто процентов, вот как улыбается.

Делаю шаг назад, давая понять, что не буду удерживать, если она захочет уйти, но она снова прижимается, в этот раз еще ближе.

— Олег, — говорит мне, — ты хорошо танцуешь.

— Да? — смущаюсь, понимая, что ведет она, — я плохо танцую, вот Эмиль… Давай, я его позову, ты с ним потанцуешь…

Эта фраза сильно ее рассмешила, я не понимаю что такого, а она веселится, обнимает меня, гладит. Хрупкая такая, тоненькая. Она закусывает губу, а я представляю, как облизываю ее губы, как пихаю свой язык в ее рот, как раздвигаю ее ноги…

Бесы…, и как мужики живут с постоянными желаниями? Как я раньше жил?

— Олег, ты необычный.

— Ты видела мою справку, — улыбаюсь в ответ. Ну как она может не чувствовать, что меня трясет от желаний? Что я больше не вижу в ней ни директора, ни интересную, умную женщину. Я вижу только тело, которое хочу поиметь. Ужасно хочу. Чувствую, что дрожат колени. Я опускаю свои руки на ее попку и понимаю, что готов кончить прямо сейчас. Она позволяет себя трогать, еще сильнее возбуждая своей покорностью. Она гладит мои лопатки. Я хочу пойти в туалет и подрочить. На нее. В смысле, представляя ее. Когда песня закончится, я так и сделаю, если дотерплю. Это будет мой первый оргазм за…

— Олег, — она жестом зовет меня наклониться и шепчет на ухо.

— Помнишь, несколько месяцев назад ты сказал, что хочешь поставить мне засос на шее? Большой и красный.

— Помню, — отвечаю, тихо, как-то глухо.

— Сделай это сейчас, — она наклоняет голову, открывая мне доступ к шее.

Я шумно выдыхаю. Пару секунд обдумываю положение.

— Ты сколько выпила, Аля?

— Я не пила совсем, — удивленно отвечает, — я же за рулем.

— Курила, нюхала? Я надеюсь, не кололась?

— Нет, ничего такого. Я хочу, чтобы ты это сделал, ты же хочешь меня, — проводит рукой по ширинке, я чуть сжимаю ее ягодицы.

— Аля, — говорю, — я больной человек. Ты видела мою справку, — напоминаю. — Не надо так со мной играть, — стараюсь говорить строго.

— Олег, я больше не буду предлагать, — она вновь наклоняет голову. Ей очень весело, Аля улыбается, слегка царапает мой затылок ноготками тонких пальчиков.

Я громко сглатываю.

— Тебе тоже нужна справка, сумасшедшая? Ты хочешь, чтобы на глазах у всей компании местный шизик тебя полапал и оставил кровоподтек на шее?

— Олег, я хочу сделать то, что мне хочется. Потому что моя жизнь больше не приносит мне удовольствия, — прижимается всем телом, я чувствую ее грудь, небольшую, но очень упругую, я воображаю себе ее сосочки — рот моментально наполняется слюной, словно я собираюсь их съесть.

Я наклоняюсь и провожу языком по ее шее, она дрожит в моих руках. Кажется, я тоже дрожу.

— Аля, мне терять нечего, я могу тебя трахнуть прямо тут, обо мне хуже думать не станут. Единственное, я не хочу завтра проснуться безработным.

Она смеется, очень весело, заливисто. Я тоже улыбаюсь.

— Решай сам, — подставляет мне шею и трется о вздыбленную ширинку. — Возможно, завтра я тебя за это уволю. Ну, так что ты выбираешь?

Она облизывает губы, наблюдая за моим лицом, а потом она… Потом она облизала свой средний палец, не обращая внимания на взгляды вокруг, на то, что песня давно закончилась и все танцуют под что-то веселое, поглядывая на нас.

Присасываясь к ее шее, я чувствую себя вампиров из старого кинематографа, такого пафосного, про графа Дракулу в шикарных старинных одеждах…

Втягивая в себя бархатную, слегка солоноватую кожу, я понимаю, что улетаю. Неосознанно руками я прижимаю ее к своему паху, слегка щипая и лаская сквозь обтягивающее платье, жадно языком вожу по доступной коже. Я кончаю, прямо посреди танцевального зала, рядом с кучей коллег, прижимая к себе свою начальницу и ставя ей колоссальный по размерам и силе засос. Отрываюсь от нее и, раз уж я сегодня вампир, провожу языком по месту «укуса», которое уже здорово покраснело. Видеть следы моего желания, моей грубости на ее нежной коже безумно приятно. Не знал, что у меня имеются психические отклонения, связанные с садизмом. Хорошо, хоть не с мазохизмом.

Это был самый восхитительный оргазм в моей жизни, я просто исчез, не понимая где я, кто я, с кем я… Я забылся, и это было чудесно.

— Почему у меня такое чувство, — она прочистила горло, шепча мне на ухо, — что мы только что переспали?

— Возможно, потому, что я кончил, — пожимаю плечами, по-дурацки улыбаясь. Конечно, я не могу видеть себя со стороны, но судя по выражению ее лица — улыбка самая идиотская в мире.

— Ты…что сделал?! — шипит она.

— Эмм, кончил. Испытал оргазм.

— Прямо так? Боже, ты извращенец! — она начала отстраняться, я пытаюсь удержать, но вовремя понимаю, что лучше не стоит.

— Аля, я…

— Не подходи больше ко мне никогда! — она убегает в сторону туалета.

— Эй, придурок, как тебе удалось только что облапать и облизать нашу директоршу?! — рядом оказался Илья из другого проекта. — И что ты с ней сделал, раз она с такой скоростью уносит ноги?

— Это все голоса, — глубокомысленно заверяю я и все еще на ватных ногах плетусь к выходу. Пожалуй, вечер удался.

Аля

— Во-первых, он меня младше.

— Ах вот что оказывается, во-первых, — Нина пила противный как на вкус, так и на запах мятный чай из своего ведра с надписью Pussycat. Почему это «Pussy»? Почему не «Dick»? О Боже, о чем я думаю?

— Я думала, что, во-первых, — выделила голосом, — он убил свою жену.

— Я не думаю, что он сделал это умышленно. Его бы тогда не отпустили на свободу.

— Не бывает дыма без огня, подруга. Он пристукнул свою теперь уже бывшую женушку, потому что, во-вторых, он шизофреник, живущий на таблетках.

— Если бы он был опасен, его бы не выпустили из психушки, — упрямо повторила я.

— Он учился на психиатра! Знаешь ли, психи притягивают психов. Научился маскироваться. Заметь, никто из профессоров, обучавших его, не понял, что он опасен. Маньяки всегда выглядят как обычные люди.

Кто-кто, а Олег точно не стремился выглядеть обычным человеком.

— Я не верю, что он убийца. Скорее, он, наоборот…

— Что?

— Странный, и от этого ранимый.

— У тебя что, материнский инстинкт проснулся?

— Добрый день, — воскликнул Олег, заходя в приемную. — Обо мне говорите? — улыбнулся он но, увидев наши понурые лица, как-то сразу тоже погрустнел.

— Привет, Олег. Привет, Эм. Привет, Эмиль, — равнодушно процедила Нина, не поворачивая головы.

— А я сегодня один, — склонил голову на бок, как будто поражаясь глупости Нины.

— Тогда передавай им приветы, — ни малейшего шуточного оттенка в голосе. Если бы этот разговор услышал кто-то со стороны, точно вызвал бы скорую нам всем.

— Олег, привет. Как выходные? — проговорила я, опуская глаза и машинально теребя высокий воротник водолазки, который ужасно чесался, кстати.

К слову сказать, засос получился знатный, на полшеи, красный, яркий фонарь на бледной коже. Олег пару мгновений смотрел на мой воротник, на то место, где касались его губы. От воспоминаний снова стало не по себе. Его влажный язык, его руки на моих бедрах, его мягкая светлая щетина, щекочущая мою кожу…

— Мы теперь будем делать вид, что ты не позволяла мне целовать твою шею, а я от этого не кончил? — будничным тоном, в котором слышался вызов. Ну, или мне хотелось услышать в его словах вызов.

Даже спокойная, не удивляющаяся ничему Нина, погруженная в свои мысли, вздрогнула и посмотрела на сисадмина. Потом быстро огляделась, не слышал ли его слов еще кто. Олег смотрел прямо в глаза, ожидал ответа. Не моргал.

Не имея никакого понятия, что он там себе навыдумывал, я поежилась на стуле:

— Я думаю, что сначала следует все-таки здороваться, а потом уже обсуждать, как и в каких условиях ты можешь испытать оргазм, — спокойно произнесла я. Он не шевелился. Продолжал смотреть. Он не услышал ответа на свой вопрос, а я и не знала, что сказать. А что на это в принципе можно ответить?

— Окей, делаем вид, что ничего не было, — он кивнул и прошел по коридору, кажется, в кабинет разработчиков.

— Ну, так что? — спросила Нина, — ты будешь его увольнять?

— А надо? — я сжалась в кресле в ожидании ответа от своей подчиненной. Веду себя, как дурочка, а ведь он меня младше!

— Да мне-то что, тебя же при всех облизал шизофреник. Только имей в виду, что слухи поползут. Они уже появились, когда ты вдруг взяла на работу бывшего врача, да еще и со справкой. А теперь-то вообще.

— О Боже…

Сначала из-за этого клоуна с толпой невидимых испанцев разрушились мои отношения с Димой, которые длились в течение пяти лет! Потом, сгорела, словно ведьма на жертвенном костре, моя репутация. Под конец, он же на меня еще и обиделся, потому что я не успела прийти в себя после случившегося и продумать свое поведение.

А почему я позволила ему так вести себя на корпоративе? Потому что угораздило меня заехать в «Розовый фламинго» перед гулянкой, чтобы утрясти детали завтрашнего обеда со спонсорами, и увидеть там моего Димочку, ужинающего с девочкой из банка, которую взяли на мое место. Пару минут я стояла, как громом пораженная, и наблюдала, как он ее гладит по руке, как она кокетничает, прижимает локти к груди, демонстрируя ложбинку… Молоденькая, тридцати еще точно нет. Быстро же он нашел мне замену, не стал заморачиваться над переходом наших с ним отношений на новый уровень. В тот момент я окончательно поняла, как прав был Олег. Дима не собирался на мне жениться, никогда. Ему не нужна была семья, жена… Он просто использовал меня, пока это было удобно. А ведь я могла это понять еще только через пять лет, или через десять…а мне бы тогда было уже… Мама дорогая!

Стало дурно, подобно пуле после соприкосновения с ударником, я вылетела из ресторана, затем замерла, сдерживая подступившие слезы. Обида, злость, беспомощность душили, крепче любой удавки. А ведь я до сих пор ждала, что он одумается, что будет добиваться меня!

Во что я превратила свою жизнь? Мне скоро тридцать два, а у меня есть только работа, которая не то, что не приносит удовольствия, которая ежедневно убивает, подталкивая к инфаркту или инсульту. Я чувствовала холод, тоску и одиночество. И благодарность.

Я была так благодарна Олегу за его смелость, за попытку заставить меня взглянуть на вещи иначе, что на всех парах помчалась в ресторан. Время уже было позднее, я приехала ближе к концу вечеринки, впрочем, как и всегда. Очень повезло, что мой шизофреник еще не ушел, я столкнулась с ним прямо на танцполе. Он был одет иначе, по-человечески, с чистыми волосами… даже не так сильно походил на придурка, как обычно.

Большой и теплый. Хотя руки, которыми он прижимал меня к себе, были как всегда ледяными. Я вспомнила свои ощущения, когда он ласкал меня этими руками, расслабляя, насыщая жизненной силой, которую раз за разом плотоядно высасывала из меня Вера Анатольевна. В этот момент мне вдруг показалось, что этот слабый, больной, непредсказуемый человек, возможно, убийца, самый надежный мужчина на свете. Стало хорошо и спокойно, я могла лишь прижиматься, полная благодарности за те простые минуты радости, что он дарил мне. А еще он меня смешил, хоть и нельзя смеяться над больными.

Приятно было ощущать его эрекцию, понимая, как отчаянно он хочет меня. Словно иметь некоторую власть над этим мужчиной. Мне хотелось почувствовать его еще сильнее. Разумеется, спать я с ним не собиралась, но мне было необходимо его отблагодарить, сделать ему приятно. В голове всплыло его шокирующее желание, о котором он как-то совершенно честно признался мне, и оно, вкупе с гнетущим ощущением безысходности, с потребностью доказать себе, что моя жизнь все еще в моих руках, что у меня хватит сил раздвинуть рамки, в которые я загнала себя, вылилось в…

И еще, я не ожидала, что меня так сильно возбудят его поцелуи и еле уловимые вращения бедер.

А потом он кончил и… все это стало как-то мерзко. Я осознала, что соблазнила больного человека, хотя он предупреждал, даже просил, чтобы я этого не делала. Что-то было в его беспомощности… словно он ребенок, а я педофил.

Омерзительно, словами не описать.

Зайдя к себе в офис и авторизовавшись за компьютером, я увидела на заставке рабочего стола букет ромашек и снова улыбнулась, ничего не смогла с собой поделать.

Олег

— Неужели ты что-то понимаешь в компьютерах? — спрашивает меня отец, когда мы всей нашей дружной семьей уселись за большим столом в гостиной Кати. Мои родители очень редко приезжали, буквально раз в два-три месяца, и это было хорошо. Мы всегда встречались у Кати дома, что тоже было хорошо, так как в квартире, которую я снимаю, не хотелось бы принимать гостей. Особенно родителей.

— Вроде справляюсь, — отвечаю, елозя вилкой кусок огурца по тарелке.

Когда тебя привязывают к кровати, ты вырываешься. Всегда вырываешься, потому что обездвиживание — это всегда очень страшно. Ты пытаешься объяснить, что ты в порядке, что ты будешь везти себя смирно, будешь делать все, что скажут. Но сначала ты пытаешься вырваться. Ну, для того, чтобы все это им рассказать.

— И много платят?

Пожимаю плечами.

И чем сильнее ты вырываешься, тем крепче тебя вяжут, а чем крепче вяжут, тем сильнее вырываешься. Замкнутый круг.

Я давно уже понял, что нужно расслабиться и… получать удовольствие. Ибо некоторые вещи неизбежны.

Если ты не можешь изменить обстоятельства, нужно изменить отношения к ним, не так ли?

— Как так получилось, что тебя взяли на столь ответственную должность с высокой заработной платой и полным рабочим днем?

Пожимаю плечами. Чем сильнее барахтаешься, тем туже вяжут.

— Я, надеюсь, эта работа действительно существует, и ты не занимаешься чем-нибудь незаконным?

— Директором фирмы является близкая подруга Кати — Алла Константиновна, — смотрю на Катю в ожидании кивка — дожидаюсь.

— Я попросила ее взять Олега на работу. Дать парню шанс и… — улыбается, — кажется, все прошло успешно. Аля часто хвалит его и…

— Катерина, ты понимаешь, что так нельзя поступать. Нельзя играть на чувствах друзей.

Я понимаю, что уже не хочу огурец. «Чем сильнее барахтаешься, тем крепче привязывают. Расслабиться и плыть по течению» — повторяю про себя как мантру. Кажется, я слегка покачиваюсь вперед-назад.

— Вот ей было неудобно тебе отказать и… — вдруг замолкает, подбирая слова.

—..И пришлось взять на работу душевнобольного, — заканчиваю я за него.

На самом деле, в нашей стране, как и в любой другой стране мира, дискриминация таких шизиков, как я, весьма развита. В мире, в котором я живу, не принято слушать шизиков, не принято разговаривать с ними, не принято брать их на работу и отстаивать их права в суде. Не принято смиряться, что один из них — твой сын.

Я смотрю перед собой, фокусируясь на скором возвращении к своим испанским друзьям, которые ждут меня в моей квартире, на Алиной тонкой шейке, на ее восхитительном и безумно возбуждающем запахе. В последнее время я остро воспринимаю запахи, наверное, это компенсация за ухудшившееся зрение и вкусовые качества. А пахнет она действительно умопомрачительно, очень женственно. Вообще-то, я теперь каждый день мастурбирую на свои воспоминания. В том, чтобы быть психом есть свои плюсы — можно признаваться себе и окружающим в низких вещах и не чувствовать при этом вины или смущения.

Я бы сказал о своих мыслях вслух, но за столом сидит моя мать, а при ней я всегда буду смущаться, насколько сумасшедшим бы ни был.

Я редко слышу, как мама разговаривает, еще реже — когда обращается ко мне. Просто, в некоторых случаях дети не достойны материнской любви. Это нормально.

— А почему бы нам всем не сходить, например, в кино сегодня вечером? Позовем Алю с собой. Заодно я расспрошу ее про нашего Олега.

Идея отца кажется восхитительной, поддерживают ее все, особенно дети. Разумеется, фильм выбирается мультипликационный. К слову сказать, та самая едва не утонувшая девочка выжила, мне очень повезло, что на моей совести в глазах окружающих осталась всего лишь одна смерть.

Аля

Вероятно, лишь я одна в нашем городе не имела никакого понятия о фамилии Баль. Николай Николаевич Баль — известный хирург и профессор на какой-то там кафедре, его жена — Инна Викторовна — гинеколог и тоже преподаватель.

Катя, которая с детства падала в обморок от вида крови, ни в какую не хотела идти в медицинский, зато вышла замуж за стоматолога. Думаю, это тоже считается. Поискав кое-какую информацию, я выяснила, что Олег Баль сдал вступительные в числе лучших, всегда учился на отлично и подавал огромные надежды. Но потом, по какой-то непонятной причине, совершенно неожиданно для всей семьи, выбрал специализацией психиатрию. Разумеется, это был удар ниже пояса. Родители в панике всеми силами пытались вернуть сына на путь истинный, но он сказал, как мне объяснила Катя, «кто-то должен выполнять эту работу. Пусть это буду я, раз никого лучше на курсе не нашлось». Женился в двадцать лет на одногруппнице украинке Алине Иванчук, и уехал с ней в Киев, где продолжал доучиваться, пока не случился «тот самый роковой день», как было написано в одной из газет того времени.

Погода не особо радовала, но хотя бы не бил тот самый порывистый ледяной ветер, заставляющий людей бегом передвигаться по улицам всю прошлую неделю.

Накрапывал дождик, но в грязных лужах уже начинали отражаться весенние лучики. Жители города с нетерпением ждал весну, щеголяя без шапок и перчаток, тем самым показывая, что к массовому оголению давно готовы.

Приглашение Балей сходить вместе в кино поначалу сильно удивило, но, в конце концов, почему бы и нет? Заодно будет возможность пообщаться с Олегом в неформальной обстановке. В офисе в последнее время мы крайне редко сталкивались. Он успевал поработать с моим компьютером до того, как я приходила на работу, уходить так же старался до меня или после. Кроме того, на мои плечи навалилось так много работы, что не хватало сил даже вникнуть в гуляющие по офису сплетни, вероятно, эпицентром которых были мы с Балем… Пересуды меня не беспокоили, а вот то, что я стала слишком мало спать — весьма. Видимо, мой недосып и постоянные стрессы отразились на внешнем виде, так как один раз кто-то, а я догадываюсь, кто у нас в компании самый главный врач, оставил на моем столе упаковку Глицина.

Засос прошел полностью, уже через неделю он превратился в бледное пятно, а через две и вовсе не осталось ни следа.

Впрочем, как и от ощущения, что мы сделали что-то мерзкое или неприемлемое.

При родителях Олег упорно молчал, стараясь делать вид, что его с нами нет. Он не хотел ни колу, ни поп-корн, ни конфет. Ему было безразлично, на какой фильм идти и с кем рядом сидеть. По странному стечению обстоятельств, я оказалась единственной, кто был рад сидеть рядом с ним, это было заметно, когда Катя распределяла купленные билеты.

Профессор со своей женой вели себя совершенно не так, как должны вести себя… профессор со своей женой. По крайней мере, в моем понимании. Высокий седовласый мужчина с прямой осанкой и квадратными очками, изысканно одетая слегка полноватая пожилая женщина, на которую, кстати, был очень похож Олег, вместе со мной и Катькой гонялись за детками, кидались поп-корном, смеялись, соревновались в игровых автоматах и охотно фотографировались. Развлечения казались безумно веселыми, но Олег упорно не принимал участия ни в чем подобном. Он стоял поодаль и рассматривал проходящих мимо людей, словно стеснялся показать, что он с нами. Одет был в свои неизменные бледно-голубые джинсы, но, правда, в новую темно-синюю рубашку с длинным рукавом. Дети с ним совсем не общались, как будто у них не было дядюшки.

— Могу я поговорить с Эм? — украдкой спросила я, подходя.

Олег кивнул и качнул головой влево, видимо, воображаемая девушка стояла там.

— А ты бы не мог переводить? Помнишь, я не говорю по-испански.

— Если честно, я тоже уже плохо говорю, многое забылось. Но, думаю, общий смысл передать смогу. О чем ты хотела поговорить с Эм?

— Ты же ей рассказал о том, что случилось на вечеринке?

Олег кивнул.

— Я хотела узнать, что она об этом думает.

— Она, — прочистил горло, — она понимает русский. Но говорит только по-испански. Я не буду переводить твой вопрос.

— Хорошо, мне все равно.

— Эм говорит, что не помнит, когда я в последний раз так хорошо спал и…был так счастлив, — стиснул губы и раздраженно посмотрел в сторону, где якобы стояла Эм, словно, действительно не хотел делиться этой информацией. Боже, у него в голове полный бардак, раз он смущается собственных слов, говорит то, что не хотел бы.

— Кажется, Эм сдала тебя с потрохами, — качаю головой.

Он пожал плечами.

В кинотеатре я сидела от него слева, далее Катя, ее муж, потом дети и их бабушка с дедушкой. Наверное, мультфильм был веселым, но я не особо следила за сюжетом.

За пять минут до начала мне позвонил Дима и ледяным официальным тоном попросил, чтобы мы подготовили версию для передачи к четвергу. Он еще ни разу не связывался со мной первый после разрыва, и…лучше бы и вовсе не связывался. Голос был исключительно деловым, никакого намека, что мы пять лет были вместе, ни остатка от былых теплых чувств. Разболелась голова. Я сидела в кинотеатре и думала, что если сейчас пойдет кровь, то мне придется быстро бежать, чтобы не запачкать никого. На всякий случай достала салфетки.

Его руки, скорее всего холодные, лежали на его коленях. Безумно заманчивые, прохладные большие руки. Я несколько минут неотрывно смотрела на них, потом, не в силах сдерживаться, погладила тыльную сторону его ладони. Я была права, рука оказалась ледяной.

— Можно? — спросила я шепотом.

Олег кивнул и положил ладони мне на лоб и щеки. От удовольствия я прикрыла глаза, еле сдерживаясь, чтобы не застонать. Через какое-то время, он принялся массировать виски, и снова это было восхитительно. Чувствуя себя наркоманкой, получающей запретную, но безумно желанную дозу, я убрала перегородку между креслами и облокотилась ему на грудь. Олег чуток подвинулся, чтобы нам было удобнее, и продолжил расслаблять меня. Его руки массировали мою голову, стягивая волосы, почти до боли, но от этого становилось только легче. Потом он перешел на плечи, на руки. По очереди размял мои ладони. Внезапно посетило совершенно идиотское желание залезть к нему на колени, почему-то казалось, что он не удивился бы и не подумал обо мне плохо.

— Тебе нравится прижиматься ко мне, да? — спросил он шепотом. В этот момент главный персонаж, зайчик с большой морковкой в лапах, убегал от волка под громкие аплодисменты деток.

Я промолчала.

— Мне кажется, тебе очень нравится, — ответил он за меня, — правда, я пока не понял почему.

— А тебе нравится? Когда я прижимаюсь.

— А ты как думаешь? — он положил мою ладонь на свою ширинку.

— Ты сейчас опять…? — растерянно прошептала я, ощупывая его желание.

— Надеюсь, что нет. Я бы не хотел выглядеть гадко перед матерью.

— Значит, на свете все-таки есть человек, которого ты стесняешься?

— Значит, есть. Только, если ты не прекратишь, меня и это не остановит.

Я замерла, понимая, что глажу его, убрала руку.

Я лежала у Олега на груди, а он обнимал меня. Со стороны мы были похожи на влюбленную парочку. Смотрели идиотский мультфильм, думая друг о друге. Мне хотелось, чтобы он продолжал меня трогать, не ограничиваясь плечами и ключицами. В зале было темно, я очень надеялась, что никто не обращает на нас внимания, хотя, Катя, сидящая радом, часто поглядывала расширенными в ужасе глазами, перешептывалась с мужем.

Мои соски ныли от необходимости, чтобы он к ним прикоснулся. Я мечтала о поцелуе в шею, таком влажном, чувственном, о касании его горячего языка. Почему в тот момент мне показалось, что в его ласках было что-то детское? Олег — взрослый мужчина, который, к тому же, был когда-то женат. Да, он сейчас адаптируется к нормальной жизни, но…у него получается, не так ли?

Я перекинула волосы на левую сторону, приспустила кофту, оголяя правое плечо. Он тут же наклонился.

— Только поцелуи, окей? — прошептала. Он кивнул и начал ласкать, слегка посасывая. Нежно и очень чувственно, широко открывая рот, облизывая мою кожу, впиваясь в нее, но тут же отпуская. И снова. Пришлось поежиться на стуле от внезапного острого дискомфорта.

Положил ладонь на мою ногу, провел пальцами к бедру, слегка надавливая.

— Видите себя прилично! Тут полный зал детей! — прошипел мужчина справа от Олега. Тот вздрогнул, дикими глазами посмотрел на соседа, потом на меня. Вытер ладонью свою слюну с моей кожи, подтянул кофту, но руку положил обратно на мои стиснутые колени.

— Кажется, это не лучшее место, — прошептал он.

— Почему мне так приятны твои ласки? — ответила я вопросом, тяжело дыша, понимая, что безумно хочу этого мужчину.

— Все мы слегка извращенцы, — прошептал в ответ, доставая из кармана свой вибрирующий телефон, — мне пора принимать лекарства. Не скучай.

Поднялся и аккуратно протиснулся к выходу, ушел. Катя тут же протянула мне свой мобильный, на экране которого было написано: «Так это правда? Вы с ним спите?» Я отрицательно покачала головой и растерянно пожала плечами, думая о том, что мы «пока» с ним не спим. А если быть до конца честной, то о том, какого это спать с ним?

Фильм закончился минут через десять, и мы всей гурьбой забились в небольшой ресторанчик в развлекательном центре. Профессор с женой, кажется, не заметили нашего милого петтинга с их сыном, они весело обсуждали с детишками меню, выпытывая у официантки подробности составов блюд, Катя с мужем спорили насчет салатов, а я единственная не могла понять, почему никто не спрашивает, где Олег. Наконец, озвучила этот вопрос.

— Он принимает лекарства, — ответил Николай Николаевич, — скорее всего, приходит в себя в туалете.

— Приходит в себя? — переспросила я.

— Да, в течение первых тридцати минут наступает сильная вялость и апатия, потом проходит.

— Так нужно пойти помочь ему! — подскочила со стула, думая о том, в каком из мужских туалетов мог приходить в себя Олег.

— Да сиди ты, он в порядке. Он каждый день несколько раз через это проходит.

— А ему обязательно принимать эти таблетки?

— Обязательно, — вздохнул профессор, — иначе болезнь начинает прогрессировать. И вообще, раз уж мы коснулись этой темы, — положил руку поверх ладони своей жены, которая хотела его перебить или одернуть. Женщина закрыла рот, опустила глаза, — я очень удивлен, что ты доверяешь ему столь ответственную работу. Я очень люблю своего сына, но я не могу не признавать очевидного. Он мыслит намного медленнее обычного среднестатистического человека.

— Я знаю его способности, скоро год, как он работает под моим руководством. И я бы не сказала, чтобы у меня накопилось много претензий к его работе. Конечно, ему еще учиться и учиться, но ребята помогают. Я думаю, что вы зря списываете его.

— Мне просто не хотелось бы, чтобы твой бизнес пострадал из-за его ошибки, в которой его нельзя будет обвинить. Ты понимаешь, о чем я? Работа Олега — целиком и полностью твоя ответственность, никто не может за него поручиться, да и он сам не может.

— Я понимаю все риски, я перепроверяю качество выполненных им заданий. Но, как мне кажется, с тех пор, как он устроился к нам — ему становится лучше.

Глаза Кати, сверлившие на мне дыру в течение всего вечера, снова округлились, кажется, она подумала о том, что я не увольняю ее брата исключительно из личной симпатии. Потому что мне нравится спать с ним. Похоже, эта мысль посетила нас обеих одновременно, потому что мы обе покраснели и отвели глаза.

Олег действительно появился минут через десять, сел на углу стола, открыл меню. Никто не отреагировал на его появление, только Инна Владимировна погладила сына по руке, кажется, с нежностью. На что он кивнул и слегка улыбнулся.

— Как ты себя чувствуешь, сынок? — тихо спросила она.

— Как пациент Ясперса, — натянуто очень широко улыбнулся, — таблетки как ничто другое помогают мне раскрыть страдающую душу для понимая и помощи, — бесцветным тоном пробубнил, листая страницы с фотографиями блюд и напитков. Я особо ничего не поняла из речи мужчины, но судя по выражению лиц профессора и его жены, она (речь) имела некоторый смысл.

— Я думаю, что тебе достаточно помогают, кроме того…

— Я тоже так думаю, — неестественно громко согласился он, — как говорил Кьеркегор, страх — это головокружение свободы, только во время страха проявляется истинное существование. Что ж, я могу утверждать, что благодаря «помощи» я, наконец, познал себя. Чего никогда и никому не пожелаю.

— Я всегда говорил, что твое увлечение экзистенциализмом до хорошего не доведет, — нарастающим голосом произнес профессор.

— Теперь я с тобой согласен. Одно дело подозревать, что с тобой что-то не так, другое — знать абсолютно все о том, что с тобой происходит, и как тебя от этого лечат. Знание не всегда бывает во благо.

— Какие таблетки ты сейчас принимаешь?

— Гуманизм — основа нашего бытия, отец, — не ответил на прямой вопрос Олег, кажется, он кого-то цитировал. — Надеюсь, когда-нибудь она станет основой моей профессии.

— У тебя нет профессии. В любом случае, копаться в чьей-то голове — это не профессия, это придурь.

— Намного проще разрезать и зашить, или же напичкать таблетками и забыть, — горячо возразил Олег и замолчал, резко захлопнув рот. Пару минут они с отцом смотрели друг на друга, выпучив глаза. Олег первый опустил свои и ссутулился, зависнув взглядом на одной точке. Было впечатление, что он потерялся между своим собственным внутренним миром и реальностью.

— Олег, Олееег, — позвала я, коснувшись руки, но он не отреагировал.

— Оставь его, — махнула рукой Катя. — Скоро придет в себя. Давайте уже спокойно поедим, — и обратилась к детям, — какой момент в мультике вам больше всего понравился?

Пока те наперебой рассказывали свои версии, несколько дополненные и приукрашенные, я смотрела на Олега, который, так и не шевелился, лишь изредка медленно моргал. С трудом поборола острое желание поводить ему рукой перед глазами, побоявшись, что этот жест может быть воспринят как издевательство над больным человеком.

Через какое-то время он вернулся в наш мир, удивленно оглядел присутствующих, затем попытался вникнуть в тему разговора, но слушал рассеянно, ничего не комментируя, в конце концов, сухо попрощался и пошел домой.

— Не нравится мне, что он живет один, — вздохнула жена профессора, провожая сына взглядом. Поджала губы, когда тот остановился, что-то сказал воздуху, потом дернул воздух как будто за руку и потащил к выходу.

— Он действительно кого-то видит, или притворяется? — робко поинтересовалась я.

— Думаю, никто этого точно не знает, но нейролептики должны блокировать голоса и галлюцинации. Хотя, может, и они уже не помогают, — вдохнула женщина.

— А вы не хотите поговорить с ним по душам? Спросить напрямую?

— Я пробовала много раз. Он отвечает туманно, в духе своих философских теорий, которые его и погубили. Тот же Ясперс считал, что достижение предела бытия и мышления прозревается человеком в пограничных ситуациях, таких как страдание, борьба, смерть… Иногда мне кажется, что Олег решил провести эксперимент над собой, познать свой предел…

— Что ты несешь, Инна! — рявкнул профессор, — хочешь сказать, что он специально убил Алину, чтобы через свои страдания подтвердить или опровергнуть эту, без всяких сомнений, лжетеорию? Жаль этого философа нацисты не расстреляли, когда еще была возможность!

— Там была ошибка, да? Он ошибся в дозировке лекарства для Алины, так? — решила, что самый момент все узнать из первых уст.

— Давайте не будем об этом! — воскликнула Катя. — Мы уже пережили этот кошмар четыре года назад, сейчас только-только все стало хорошо. Не знаю как вас, но меня вполне устраивает сложившаяся ситуация. Олег работает, тянется к людям, — она многозначительно посмотрела на меня, — только, я бы не хотела, — продолжала смотреть, — чтобы он подвергся еще одному стрессу, понимаешь? Хватит ему уже испытывать «свои пределы».

Мне ничего не оставалось, только кивнуть. Кажется, родители Кати решили, что мы говорим сугубо о работе, что было большим облегчением.

Беда Олега наложила отпечаток на всю семью. Его трагическая ошибка в расчете дозировки лекарства, затем болезнь нанесли колоссальную травму Балям, на долгие годы оставляя рану открытой, нерв оголенным. Невозможно делать вид, что ничего не случилось, и обсуждать несчастье до сих пор невыносимо сложно. Было очевидно, что Бали не представляют, как вести себя со своим сыном или братом, а он не знает, как выстраивать отношения с ними. Наблюдая за их неловкостью, за спорами и даже короткими вспышками агрессии, я размышляла, почему мне всегда с ним так легко и уютно. Как будто бы я провела десятки, сотни часов в его объятиях, наизусть зная свои ощущения от прикосновений его рук, его губ. Знала и нуждалась в них.

Слухи, долгое время ничем не подпитываемые, имеют свойство переставать обсуждаться. К сожалению, это был не мой случай.

В нашей, в своем большинстве мужской компании на меня обращали внимание многие мужчины, это было заметно. Это было приятно и совершенно нормально. Мне делали комплименты, улыбались, даже шутили — само собой, в пределах разумного. После того, как я рассталась с Димой, кавалеры стали проявлять намного больше активности. Приглашать на свидания, дарить подарки. Подобные ухаживания со стороны мужчин очень льстили, но не больше. Никто из моих коллег не расценивался мной как потенциальный любовник, боже упаси, муж. Многих это, к сожалению, обижало. А тут такая сплетня! Служебный роман, да еще с кем! С сумасшедшим!

Признаюсь, стоя на ковре перед своим непосредственным директором, самый главным человеком в компании, я растерялась.

— Пойми, это совершенно не мое дело, но я должен знать, что происходит в моей фирме, — говорил Сергей, — работа Баля меня удовлетворяет, особых претензий к нему нет. Скажу больше, мне доставляет некое удовольствие понимание того, что мы помогаем человеку, от которого все остальные отвернулись. Не буду скрывать, иногда на совещаниях с потенциальными клиентами я упоминаю Олега, если разговор заходит о миссии компании, но… Я бы не хотел, чтобы руководитель важнейшего для меня направления завалила проект из-за связи с душевнобольным.

Внутри меня все словно оборвалось. Вероятно, я покраснела и побледнела одновременно, другими словами, пошла пятнами. Обсуждать личную жизнь с начальством было ужасно. Крайне неестественно и неловко. Я смотрела на своего директора и чувствовала себя нашкодившей школьницей.

— Мы просто друзья с Олегом, никаких романтических отношений между нами нет.

— Я думаю, что иметь романтические отношения с шизофреником крайне странно. Ты такая привлекательная девушка, Алечка, половина нашей фирмы у твоих ног, а вторая половина это скрывает, потому что женаты, и я в том числе, — подмигнул, — думаю, что тебе нет необходимости тратить свое время и рисковать репутацией из-за сомнительных отношений.

— Я думаю, что Вас не касается, с кем я завожу отношения, так как это происходит вне рабочего времени….

Наш разговор растянулся на целый час, директор рассказывал случаи из своей жизни, приводил примеры несчастных служебных романов. Далее мы обсуждали шизофрению и фильм «Игры разума», талант Рассела Кроу в частности… Потом снова переключились на сплетни о нас с Олегом, в конце концов, мне пришлось сказать:

— Я Вас уверяю, мы с ним просто друзья. В любом случае, из-за таблеток он не может… ну, Вы понимаете, — честно слово, я такое не придумала, кто-то где-то говорил мне…

— Да? — удивился Сергей и удовлетворенно рассмеялся, — признаюсь, на какой-то момент я действительно поверил, что у тебя с ним что-то может быть.

А потом, вдруг, добавил:

— Что делаешь в пятницу вечером?

В пятницу вечером, в самом конце рабочего дня, когда все ушли домой, Олег делал мне массаж, а я, уткнувшись лбом в ладони, отдавалась его рукам, получала несравнимое удовольствие и… корила себя за болтливость, за то, что обсуждала Олега с директором, что рассказала лишнего, тем более, неправду.

— О чем ты думаешь? — словно прочитал мои мысли, — расслабься. Я хочу, чтобы тебе было хорошо.

— Тебе не кажется, что наши отношения очень странные, — осторожно произношу я, прокручивая в голове слова директора. — Я могла бы сейчас ужинать с Сергеем, а ты… думаю, тебе тоже есть чем заняться вечером, тем более, завтра выходной. Но ты пришел ко мне и… я отменила ужин, чтобы побыть с тобой. Но… между нами ничего нет, и, не будет.

— Тссс, — шепчет он, расстегивая пуговицы на блузке и раздевая меня до дозволенного ему максимума. Я снова не против. Откидываюсь на стуле, повинуясь его желанию. Он массирует ключицы и верхнюю часть груди, смотрит очень внимательно. — Я считаю, что любые отношения между мужчиной и женщиной, в принципе, странные. Эталона, к которому следует стремиться, не существует, — говорит.

— У каждого есть свой эталон.

— Это миф, который, к тому же, делает людей несчастными, если в него поверить. Например, ты. Тебе нравятся мужчины такие, как Дмитрий, Сергей: успешные, уверенные в себе. Твердо стоящие на ногах. Когда ты с ними, ты чувствуешь себя защищенной, хотя бы социально. Но хорошо тебе именно со мной, — проводит сомкнутыми ладонями между моих грудей. И почему-то мне кажется, что он не позволит себе лишнего, — ты тратишь время на меня, но не понимаешь почему. Тебя это раздражает, и ты мучаешься.

— И что ты посоветуешь мне сделать?

— Посоветую не заморачиваться и делать то, от чего тебе хорошо.

— А если завтра мне захочется провести время с Сергеем?

— Я думаю, что нужно делать то, что тебе хочется.

— Не всегда. А как же брак? Обязанности, верность?

— Ошо считал, что брак — это высшее оскорбление любви. А любить могут только те, чья потребность быть любимым исчезла. Вот ты. Ты хочешь любить, или хочешь, чтобы тебя любили?

Какой странный вопрос. Конечно же, мне хочется, чтобы… я задумалась.

— Для чего тебе нужен партнер в жизни? Чтобы заниматься с ним сексом? Чтобы родить ребенка? Чтобы он тебя обеспечивал? Родители перестали давить, что ты не замужем?

— Заводить детей и семью — это правильно. Это нормально. Ты тоже был женат.

— Да, был. Аля, понимаешь, — он наклоняется и трется своей щекой о мою, — на тебя слишком давит общественное мнение. И я говорю это не к тому, чтобы ты была со мной. Заметь, я никогда не намекал на подобное. Всего лишь хочу, чтобы ты разобралась в себе и перестала страдать, поступая против своей природы. Занималась лишь тем, от чего ловишь кайф. И неважно, что это. Позволяешь ли ты себя трогать шизофренику, спишь с женщиной или тремя баскетболистами одновременно.

Я удивленно смотрю на него, наши глаза встречаются.

— Живи так, как тебе хочется. Это твоя жизнь, не экзамен, который нужно сдать. Здесь нет эталонов, нет правил. Никто не имеет права тебя судить или осуждать.

— Ты так живешь, да?

— Мы сейчас говорим не обо мне. Моя жизнь — это завал по всем предметам, если продолжать сравнение с сессией. Сейчас важно, как живешь ты.

— Почему тебе это важно? Почему ты тратишь на меня время?

— Потому что, — он быстро кладет свои ладони на мои груди и слегка сжимает, — ты разрешаешь потрогать сиськи, — широко улыбается.

Олег

Она смотрит на меня, улыбается:

— Олег, если я попрошусь сегодня поехать к тебе, ты подумаешь, что я хочу с тобой переспать? — спрашивает.

— Разумеется, — отвечаю я, возвращая руки к ее голове, массируя виски. Она блаженно закрывает глаза и откидывает голову. Рот слегка приоткрыт, блузка расстегнута, сквозь кружевной белый лифчик можно разглядеть ореолы сосков. Мой рот снова переполнен слюной, а член стоит колом.

— А если я скажу, что хочу поехать к тебе, но не хочу с тобой спать?

— Я тебе не поверю, — отвечаю, проглатывая комок в горле.

— А если я поеду к тебе, будут спать рядом с тобой, но буду пресекать любые твои попытки заняться со мной сексом?

— Хочешь узнать, изнасилую ли я тебя тогда?

— Да. Ответь.

— Нет, не изнасилую. Я не думаю, что получил бы от этого удовольствие.

— Тогда можно я поеду к тебе?

Ее небольшая машина без труда находит место на парковке возле дома, где я снимаю квартиру. По пути я сообщаю, что из еды у меня только зеленый чай и орехи, поэтому мы заезжаем в супермаркет.

В прихожей Аля разувается, проходит в единственную комнату, которая является и спальной, и гостиной, хотя, я редко принимаю гостей, точнее, два раза, когда приезжала сестра. Изучает обстановку: диван с неубранным постельным бельем, письменный стол, на котором лежат мои блокноты, книги и аптечка, далее шкаф и тумбочка для телевизора, правда, без телевизора. Кивает, идет на кухню. Пару секунд рассматривает содержимое холодильника, после чего произносит:

— А говорил только орехи и чай! Тут еще молоко и яйца есть!

Пожимаю плечами, дескать, извини за наглую ложь, ставлю пакеты с едой на стол.

Пока Аля готовит ужин, я смотрю на ее стройную фигурку, представляя свои руки на ее попке. Кажется, за полгода я научился понимать эту девушку, поэтому ее желание поехать ко мне не особо удивило. Удивило, конечно, но не шокировало, как могло показаться изначально. По какой-то причине она меня слушает. Слушает, что я ей говорю. И верит. Никогда не думал, что смогу одновременно быть шизофреником и примером для кого-то.

— Иногда мне кажется, — говорит она, — что я сошла с ума. Ты только не подумай, я не смеюсь над тобой. Просто, я как робот изо дня в день выполняю определенный алгоритм действий, кручусь как белка в колесе…У меня нет даже минуты сесть и подумать, для чего я все это делаю.

— Подумай сейчас. Мне, кстати, нужно выпить таблетки.

Делая вид, что съедаю дрянь, не могу не улыбнуться. Давно я не позировал перед кем-то. Затем иду в ванную и смываю нейролептики в унитаз. Умываюсь.

На столе меня ждет ужин, а точнее, омлет с ветчиной и сыром, мягкий белый хлеб, подогретый в микроволновке, и чай.

— Тебе же можно есть после таблеток?

Киваю. Мне всегда можно есть, особенно, если так вкусно пахнет. Ужинаем мы молча, после чего она спрашивает:

— Может, посмотрим перед сном фильм? Скачай что-нибудь с торрента. Я пока схожу в душ.

В душ я отправляюсь сразу после нее, затем сообщаю, что фильм докачался. Она одета в мою футболку, которая, к моему сожалению, прикрывает все интересные мне места. Впервые в жизни хочу быть пониже.

— Ты спал здесь с женщиной? — она указывает на диван.

— Если ты хочешь, я поменяю постельное белье. Оно третий день, — иду к шкафу.

— Олег, ты спал на нем с женщиной?

— Нет, я спал один. Ну… с Эмилем.

— Эммм, ладно, с Эмилем не считается, — залазит под одеяло. Ждет меня. — А почему с Эмилем, почему не с Эм?

— Я не настолько сошел с ума, — говорю, — чтобы придумать себе женщину и спать с ней.

Включаю фильм, ложусь рядом с ней, обнимаю, прижимаю к своей груди, не удерживаюсь и целую в лоб. Чувствую, как ее пальчики касаются моей груди, вызывая приятные покалывания на коже, легкую дрожь тела от охвативших меня эмоция. Как тогда на корпоративе, только сильнее, ярче. Одна возникающая перед глазами фантазия заманчивее другой, новое желание слаще предыдущего. Перспектива опьяняет, ощущений вполне достаточно, чтобы почувствовать себя центром Вселенной, словно сама жизнь закрутилась вокруг меня, а не я вокруг жизни, как обычно бывает. Наверное, я начинаю снова понимать, как это, быть личностью, а не тенью без права голоса.

— У тебя очень жесткий диван, — отвечает, — теперь будем спать у меня.

— Тебе нравится этот фильм? — спрашивает через какое-то время.

— Если честно, то перед моими глазами только картинки о том, как я тебя трахаю. Я смотрю их.

Хихикает.

— Думаю, у тебя фильм интереснее.

— Не то слово, — вздыхаю.

У Али большая трехкомнатная квартира с огромной лоджией и удобной кроватью в спальне. Мне очень нравится лежать в ее глубокой ванне, правда, она периодически заглядывает убедиться, что со мной все в порядке. На мои шрамы на руках она отреагировала спокойно, только спросила, почему резал по вдоль, а не поперек, на что сказал, что хотел наверняка, а не привлечь внимание.

Уже два месяца, как я живу у нее. Мои вещи лежат в одном из ее многочисленных шкафов, где мне выдели несколько полок, мои ежедневники и лекарства — в прикроватной тумбочке с моей стороны, и кешью всегда имеются в вазочке на кухне. Теперь у меня всегда под рукой есть кешью, даже если я забыл их купить. Аля никогда не забывает. Три раза в неделю она занимается йогой, смотрит урок он-лайн. Мне безумно нравятся ее обтягивающие черные штанишки и белая маечка, ее розовые носочки. У Али впечатляющая растяжка, она может вставать в такие позиции, что мне и не снилось. Обычно в это время я сижу или лежу на диване и неотрывно за ней наблюдаю. Любуюсь. Сначала ее это смешило, потом раздражало, но вскоре она привыкла, даже звала составить ей компанию, но я не стал. Мне больше нравится наблюдать.

После того, как я стал жить у нее, а это случилось после ночи, когда она осталась у меня, для Али на работе начался настоящий кошмар. Сплетни не просто летали, они бронебойной машиной на тяжелых гусеницах, скрежета и скрипя, бороздили из кабинета в кабинет. При моем или ее появлении коллеги сразу замолкали и опускали глаза, сдерживая улыбки… лучше бы они продолжали говорить.

Мне стали задавать слишком много вопросов, кажется, большинство мужчин мне завидовало. Они хотели знать какая Аля в постели, делает ли она минет, позволяет ли анальный секс, они хотели, чтобы я все это им рассказывал, смакуя подробности. Как никогда жаждали общения со мной, особенно в курилке, где набрасывались, как только я заходил, чуть ли не прижимая к стенке.

— А это правда, что у нее не своя грудь?

Я молчу, делаю вид, что не слышу, что погружен в свои глубокие «ненормальные» мысли.

— Признайся, она же любит, чтобы ее унижали в постели. Все бабы-руководители это любят.

Стараюсь на смотреть в сторону говорящих, понимаю, что сильно раздражаюсь. Мне не нравится, когда при мне говорят об Але в таком тоне.

— Олег, ну имей совесть, дружище! Не будь таким придурком, признайся, у нее сто процентов есть какое-нибудь отклонение!

— Отклонение? — переспрашиваю. Народ тут же оживляется, засыпает меня вариантами. Оглядываю мужчин, не понимая, почему их это так волнует.

— А мне кажется, она в постели бревно бревном! Хотя, я бы ее трахнул.

— Задница у нее что надо…

Понимаю, что врезать по морде — нормальная реакция любого здорового мужчины, когда при нем оскорбляют его женщину. Понимаю, что если я сейчас это сделаю, меня будут считать буйным психом, могут вызвать скорою, могут проверить кровь и понять, что я не принимаю лекарств… Если же я спущу на тормозах, то подтвержу, что я тряпка, тем самым разрешая не считаться со мной. Чувствую, как обстоятельства зажимают меня в тиски, от густого сигаретного дыма становится дурно.

— Олег, брат, ну не молчи! Скажи что-нибудь! Может, дашь пару советов, как затащить ее в койку? Я бы уж точно смог заставить ее почувствовать себя униженной по полной программе! — смеются, изображая гадкими жестами, чтобы они хотели сделать с моей Алей.

— Я знаю, — говорю, не выдерживая, — что подавляющему большинству мужчин сложно подчиняться женщине, сложно признавать ее превосходство, поэтому подобные вопросы и имеют место быть. Особенно, если она молода и привлекательна. Унижая старшую в должности женщину, обсуждая между собой обстоятельства, в которых вы могли бы доминировать, становится легче смириться с собственной слабостью…

Меня с размаху прижимают к стене, сигарета падает из рук.

— Придурок, — шипит Илья, я чувствую его слюни на своем лице, — ты что такое несешь таким умным тоном?!

— Прекратите немедленно!

Нас пытаются разнять. Получается. Я держу руки перед собой, как обычно показывая, что не собираюсь ничего делать…

Мне везет, так как большинство мужчин не стало бы бить неполноценного, коим меня считают.

Больше я не курю, только утром и вечером на балконе Али.

Через некоторое время коллеги, убедившись, что я никому ничего не собираюсь рассказывать, перестали мучать вопросами. Это случилось резко, в конкретный день, я даже могу назвать дату, если потребуется, потому что в этот же самый день надо мной стали посмеиваться, так как кто-то пустил слух о том, что я импотент. Многим, кому особенно хотелось затащить Алю в кровать, очень не хотелось верить, что я ее трахаю.

А еще, она позволяла мне себя обнимать. В офисе, разумеется, это было неуместно, но за пределами… Когда я хочу. Трогать ее, целовать ее щеки, руки, шею и плечи. Ласкать, прижимать к себе. Это было очень приятно. Надеюсь, ей тоже.

Аля не скрывала, что мы живем вместе, часто при всех уточняла, не забыл ли я дома ключи, а так бывало пару раз, когда она уезжала ужинать с партнерами или клиентами, а я часами у входной двери ждал ее возвращения.

Или спрашивала, есть ли дома хлеб, что бы я хотел на ужин, просила что-нибудь купить. И прочее, прочее, прочее.

Наверное, моя истерзанная психотропными веществами нервная система постепенно восстанавливается, иначе, почему мне небезразлично такое отношение?

Я позволял ей делать все, что она хочет. Она не хотела заниматься со мной сексом, — и я не настаивал, она хотела спать со мной в одной кровати — я тоже был не против. Я ласкал ее, потому что ей это нравилось, особенно, когда я целовал шею, но я не требовал, чтобы она трогала меня в ответ, потому что чувствовал, что ей этого не хотелось. Правда, Эмилю и Эм пришлось остаться в моей квартире, которую я продолжал снимать, понимая, что Аля может выгнать меня в любой момент, опять же, потому что ей так может захотеться.

Моя сестра была в бешенстве. Я слышал, как она ругалась с Алей по телефону, обвиняла ее в всевозможных извращениях, произнося слова, значения которых не знала. А я знал, и мне было неприятно это слышать. Катя думала, что Аля меня использует, вот только для чего — оставалось загадкой. Члены моей семьи часто забывали, что я был признан полностью дееспособным, в состоянии самостоятельно принимать решения. После одного из таких разговоров Аля заплакала, и у нее пошла кровь из носа, тогда я посоветовал больше не отвечать на звонки сестры.

Мне нравилось жить у нее дома, нравилось наблюдать за ней, нравилось прикасаться к ней, пользоваться ее мылом и ее шампунем. Мы жили вместе, но не были должны друг другу что-либо, мы, как и советовал Ошо, не требовали друг от друга любви, и это было ново для нас обоих. Мы строили идеальные отношения между мужчиной и женщиной, поступали только так, как нам нравится, и никогда не обижались.

Почему-то Аля была в восторге от моих изложений, которых за год накопилось пять блокнотов. Я начал писать, находясь еще в психбольнице, когда доктор, и, заметьте, без кавычек, посоветовал мне тренировать память таким образом. Каждый вечер, перед сном, я записывал все, что со мной случилось за день, плюс свои некоторые мысли и наблюдения по этому поводу. Из этого упражнения можно было извлечь много плюсов, например, утром, прочитав такой текст, я точно мог сказать, что случилось вчера, не боясь, что что-то забыл. Данное понимание придавало уверенности в себе. Прокручивая в голове события дня, я еще раз обдумывал свое поведение, пытался определить, лучше мне или хуже. Ну и, разумеется, тренировал память.

Каждый вечер, укладываясь в постель, Аля открывала один из моих, как она говорила, «дневников», и принималась читать, как развлекательную книжку. Я не понимал, что она находит в этом такого уж интересного — обычная жизнь обычного среднестатистического слабоумного, но она читала взахлеб, не отрываясь. Иногда смеялась, зачитывая что-то вслух, иногда мне казалось, что она вот-вот заплачет. В такие моменты я не хотел знать, что именно она читает. За месяц она проглядела все мои изложения, а затем, каждую ночь, ждала очередную запись и тоже читала ее, иногда что-то обсуждая со мной после. Практически всегда она спрашивала, не против ли я. Ей казалось, что она вторгается во что-то личное. У шизиков не может быть секретов, — отвечал я, — каждый секрет шизофреника может стать причиной обострения, рецидива.

Единственная информация, которой не было в «дневниках», заключалась в том, что я давно не принимаю нейролептики, транквилизаторы и прочую психотропную дрянь. Только натуральные снотворные и глицин. Причиной этого был страх, ибо никто в мире не должен был знать о моем самолечении. Иначе мне снова начнут колоть яд насильно.

Таким образом, Аля знала практически все о моей жизни. Ей казалось, что это очень трогательно, мне казалось, что это глупо. Я мог бы и так все рассказать, если бы кому-то в мире было интересно послушать.

Перед сном я всегда делал ей расслабляющий массаж. Начинал с головы, переходил на шею и плечи. Далее руки, очень тщательно, каждый пальчик. Потом спину, поясницу, ягодицы и ноги, заканчивая ступнями. Она говорила, что рождается заново, после моих массажей. Перед первым разом, я еще раз показал ей справку и напомнил о том, что у меня отобрали лицензию, лишив права, когда бы то ни было заниматься врачебной деятельностью. Я также объяснил, что целенаправленные внешние раздражения от прикосновений мои рук воспринимаются рецепторами кожи и мышц, рефлекторными точками, и передаются в центральную нервную систему. Что любой массаж оказывает некоторое влияние на человека, и при неумелых действиях массажиста, может закончиться печально, но она лишь нетерпеливо постучала ножками по кровати и попросила продолжать. Что я и сделал.

Ей нравилось думать, что от нее зависят наши отношения, а мне просто нравилось к ней прикасаться.

Я не предполагал, что наша связь может зайти далеко, с тех пор, как мою голову захватили бесы, я перестал строить планы на будущее, но в тот раз, когда она не пришла ночевать, я понял, что сгораю заживо.

Я прождал ее всю ночь, но она так и не появилась. Я добирался с работы до дома один, так как Аля собиралась ужинать с Сергеем, ее директором, потом написала мне смс: «не жди меня». Но я не мог не ждать. Я ходил из угла в угол, смотрел в окно, вертел в руках телефон и жутко нервничал.

Взглянув со стороны на свое поведение, я понял, что ревную.

Теория Ошо, разумеется, великолепная, она идеально правильная и честная, но… Он не подумал, что делать с мужскими инстинктами, такими как чувство собственничества, желание обладать женщиной, не позволять никому из других самцов прикасаться к ней.

Тут уже не думаешь ни о каких там: это ее выбор, я не имею права менять человека, я должен принимать ее такой, какая она есть… Тут хочется просто свернуть шеи, обоим!

А грудь изнутри сдавливается так, что хочется кричать. Или выть. Или сделать себе больно, чтобы перебить неприятные ощущения. Или отключиться.

Я достал из портмоне нейролептики, вытащил пару таблеток — знакомый щелчок упаковки, и несколько минут смотрел на них, неотрывно.

Здравствуй, рецидив.

На вкус они сладковатые, — какой-то придурок догадался добавить в дрянь аромотизатор, чтобы психи думали, что глотают конфетки. Ну, те, кто еще пока что-то ощущает. Запивать следует большим количеством воды. Через десять минут, после попадания внутрь, дрянь уже поступает в мозг, почки и печень. В другие органы тоже, но в меньших количествах. Меня интересует мозг. Практически мгновенная блокировка дофаминовых рецепторов. Другими словами, мозг частично отключается, мир воспринимается через мутную призму, тормозит. Агрессия, страх, нервозность действительно пропадают, но, увы, вместе с тем происходит нарушение способности мышления и моторных навыков. Превращение человека в овощ.

Зато нет никаких мыслей в голове. Нет, вру, есть одна. Словно тебе нужно сделать что-то важное, что-то срочное и жизненно необходимое, но ты забыл что именно. Ощущения, что мысль где-то рядом, что еще чуть-чуть, и ты поймаешь ее за хвост, поймаешь и поймешь, что тебе нужно сделать. Но бесполезно. Ты, подобно коту, прыгаешь на добычу, но маленькая серая сволочь каждый раз успевает выскользнуть из-под когтистых лап, как бы близко ты ни был, как бы тщательно не подкрадывался.

Я спустил таблетки в унитаз и лег на диван, более не имея желания спать рядом с ней. Наверное, я все больше превращаюсь в себя самого, раз начинаю испытывать подобную брезгливость.

Увиделись мы только на работе следующим днем. Она была в той же одежде, что и вчера, хотя я знаю, что она терпеть такого не может. Увидев меня, Аля опустила глаза, я тоже отвернулся. Больше в течение дня мы не общались.

Ужинали дома молча. Я не спрашивал, потому что не хотел знать подробностей, она не рассказывала, щадя мои чувства. Я написал свои изложения, взял подушку и пошел спать на диван. Свет в спальне горел еще некоторое время, потом она его погасила. И пришла ко мне.

Пару минут сидела рядом, наблюдала за тем, как я имитирую глубокий сон, с помощью медленного размеренного дыхания и расслабленного лица, прикрытых век, потом сказала:

— У меня с ним ничего не было. Мы попали в небольшую аварию и полночи сидели в ГИБДД, я не стала тебе писать, чтобы ты не переживал за меня.

Хорошо, что я шизофреник, иначе я бы испытал к себе отвращение, так как, услышав, что она попала в аварию, а не занималась сексом, почувствовал облегчение. Правда, на одно мгновение, потом резко сел. В коридоре горел свет, поэтому я мог видеть ее лицо, даже выражение глаз.

— Ты ударилась? Ты ездила в больницу? — выпалил я, хватая ее за скулы и вглядываясь в глаза.

— Да, да, ездила. Все в порядке, нас просто «догнали» и слегка подтолкнули…

— Голова не болит? Не кружится, не тошнит? Точно? — мне хотелось прощупать все ее тело, чтобы убедиться, что с ней действительно все в порядке.

— Тебе нужно было спросить, где я была, раз это так сильно тебя волнует, — сказала она, убирая за спину растрепанные по плечам пышные волосы.

— Мы же договорились, что никаких требований и никаких обид.

— Но ты обиделся.

— Это лично мое дело, не забивай голову.

— Мне приятно, что ты обиделся, — провела рукой по моей щеке, очень нежно улыбаясь, смотрела как будто с благодарностью. Кажется, я опять забываю моргать.

— Олег, мне иногда кажется, что ты большой ребенок. В эти моменты мне становится не по себе, понимаешь? Ты мне нравишься, но…

— Аля, я не ребенок, — терпеливо объясняю. — Просто из-за нейролептиков моя реакция несколько заторможена. Я трачу на обдумывание мысли в несколько раз больше времени, чем нужно здоровому человеку. Иногда, я понимаю, о чем был разговор только спустя несколько часов.

— Я знаю. Твоя прямота, твои рассуждения… твоя непосредственность — все это обезоруживает, понимаешь?

— Твой друг сказал, что быть с душевнобольным то же самое, что быть с ребенком? — спросил прямо, продолжая читать в ее глазах ответы на свои вопросы раньше, чем она успевает что-то сказать.

— И он, и Катя, и Нина, и Света… Они все относятся к тебе хорошо, но никто не одобряет моего влечения. Ты меня младше.

— На четыре года. И только. Аля, у меня могут случиться зрительные или слуховые галлюцинации, я могу не успевать следить за темой разговоров, но я взрослый мужчина, дееспособный, который вправе поступать так, как считает правильным. Когда ты со мной, ты не делаешь ничего плохого или незаконного, если тебя саму не смущает моя справка, конечно. И если ты меня не боишься.

Она приблизила свое лицо и поцеловала меня. Сладко и нежно. Потом еще раз, но в этот раз я ответил. Я думал, что растеряюсь, если попаду в подобную ситуацию когда-нибудь, но нет, не растерялся. Инстинкты взяли свое, мне совершенно не потребовались мозги, когда я ее целовал. Все было совершенно естественно, натурально, по-настоящему.

— Ты колешься, — прошептала она, на что я решил, что буду бриться чаще. Она гладила мои волосы, убирая с лица, а я гладил ее плечи и спину, потом руки, потом грудь. Но уже не с целью расслабить для массажа, с целью расслабить для секса.

Аля раздевалась сама, я только помогал ей, стягивая пижаму и оголяя ее восхитительные формы, которые я столько раз трогал через ткань, пока мы спали. Смотреть на ее грудь оказалось безумно волнующе, ощущения были сильнее, чем я помнил. Затем, уже лаская пальцами и языком ее соски, чувствуя, как она ерзает по моим вздыбленным штанам, я ощутил себя полноценным, настоящим мужчиной, и это понимание меня испугало, правда, секундой позже безумно понравилось.

Она сидела сверху, голенькая и прекрасная, я целовал ее шею так, как она любила, одной рукой лаская грудь, снова спину, бедра…куда мог дотянуться, а пальцами второй играя с клитором. Она стонала сладко, искренне, безумно эротично.

— Наверное, нам нужно продолжить, — часто дыша, прошептала она.

— Тебе сейчас хорошо? — спросил я, вводя средний палец в нее, она сделала пару вращений бедрами, откинув голову.

— Мы как студенты, которые боятся перейти к главному.

— Но тебе же это нравится.

— Безумно.

— Тогда делаем так, как тебе нравится.

— Тогда, — она задыхалась, ерзая на моем среднем пальце, в то время как большим я ни на секунду не прекращал гладить клитор, — я хочу засос на шее, как тогда.

Я жадно обхватил губами ее кожу, не отдавая себе отчета в том, что в такт ее движениям толкаюсь бедрами. Наверное, со стороны это выглядело не особо красиво, скорее неприятно, но мы летали. И она улетела первая, кончая то ли очередного движения моих пальцев, то ли от легкой боли, когда я чуть укусил ее кожу. Внутри нее было так горячо, бесы…, я даже думать не мог о том, чтобы почувствовать собой, как внутри нее горячо. Не мог позволить себе мечтать о подобном!

— Я хочу еще, — прошептала она, приходя в себя, облокотившись на меня, — ты поцелуешь меня там?

В момент я уложил ее на спину и разместился у ее ног.

Она стонала, даже всхлипывала, иногда подаваясь вперед, а когда кончала, руками прижимала мое лицо к себе.

— А ты? Снимай штаны, я хочу тебя.

— У меня нет презервативов, и мне не рекомендуется иметь детей, — ответил в своей манере. Наверное, в этот момент я впервые пожалел, что отказался от стерилизации, которую мне предложили сразу, как поставили диагноз.

— У меня тоже нет… Тогда давай поменяем позу, ложись на спину, — она поднялась с дивана, — я хочу тоже ласкать тебя.

Следующие часы я помню плохо, кажется, я кончил несколько раз. Не было меня, Олега Баля, не было шизофреника с бесами в голове, думаю, Али-директора, Али — умной рассудительной женщины там тоже не было. Были инстинкты и потребности, которые кричали нам что делать, и как нужно двигаться. Наверное, мы были похожи на дорвавшихся друг до друга кроликов, позволяя себе все, что только захочется, прося друг друга делать вещи, которые требовал организм для усиления или продлевания оргазмов. Исполняли просьбы друг друга много раньше, чем мозг успевал их проанализировать.

Мы лизали и облизывали, посасывали, втягивали в себя и целовали половые органы друг друга. Слегка кусали, дразнили, помогали руками. Терлись друг от друга, тут же целовались, жадно обмениваясь слюной и продолжали. Как сумасшедшие, как обезумевшие от страсти, встретившиеся после долгой разлуки любовники.

После очередного оргазма Аля грубо оттолкнула меня, насколько ей позволяли силы, свернулась калачиком, дрожа и вздрагивая, прикрыла глаза. Кажется, последняя вспышка оказалась особенно яркой. Я аккуратно перенес ее на кровать, не реагируя на просьбы не трогать, — она боялась, что я снова начну ласкать. Мы слишком раздразнили друг друга, до такой степени, что прикосновения стали нетерпимыми.

Правда, через полчаса она приползла на мою сторону кровати и легла на грудь, жалуясь, что замерзла. А еще через два прозвенел будильник.

Аля

Когда вместо положенных восьми часов ты спишь два или три, ты по определению не можешь хорошо себя чувствовать. Но я ни разу с самого детства не ощущала себя настолько отдохнувшей, полной сил и счастливой. То, что вчера произошло между мной и Олегом, было потрясающей дикостью, в которой не было места стеснению, желанию понравиться, выглядеть красивой и эротичной, казаться лучше, чем я есть на самом деле, как случалось у меня с другими мужчинами.

Обычно на протяжении всего полового акта мои мысли были заняты тем, насколько я сексуально выгляжу, хорошо ли смотрюсь в этой позе, не слишком ли яркое освещение, возможно, сейчас видны дефекты моего тела, вдруг он думает, что мне давно пора на депиляцию или что я поправилась…

Вчера я и близко не думала о чем-то подобном. Мой шизофреник оказался сумасшедшим, безбашенным любовником, который делал все, лишь бы я улетала. Сколько же у меня оргазмов вчера было? А ведь это был только оральный секс!

Я поднялась с кровати и пошла в душ. Трогая себя под струями горячей воды, вспоминала, что он делал вчера со мной… Боже, я бы ни одному другому мужчине не позволила подобного. Сгорела бы со стыда! Он так глубоко засовывал язык, он облизывал мои бедра, тысячи раз целовал… Посмотрела на себя в зеркало. А ведь это все я! Это я просила снова и снова ставить засосы на шее, на груди, на бедрах. На запястье у меня обнаружился целый браслет из его поцелуев. А он совершенно не удивлялся этим сумасшедшим желаниям, просто кидался на меня, как голодный тигр, целуя везде, где я только не попрошу.

Через полчаса я разбудила Олега, он отправился в душ, а я уже при макияже и с прической принялась готовить завтрак, думая о том, что мне нравится заботиться об этом мужчине.

Если у меня не было желания — я не готовила. Если он не хотел помогать мне убираться, — он не помогал. И никто ни на кого не обижался, никто ничего не требовал. Мы изначально понимали всю абсурдность наших отношений, поэтому старались сделать все, чтобы еще больше не усложнять их.

Пока Олег умывался, я вспомнила то, что подвигло меня вчера вечером пойти к нему и поговорить. Его дневники. Я не ожидала, что он так сильно расстроится из-за того, что я не ночевала дома.

«Мне кажется, что я не человек, а песочная фигура, которая медленно сохнет, рассыпается и раздувается ветром»

«Моя привязанность к ней пробивается даже сквозь стотонные глыбы безразличия ко всему миру, возведенные посредством нескольких лет непрерывного приема лекарств».

«Мне всегда нравилось смотреть на женщин. Даже когда я был в невменяемом состоянии в больнице, я предпочитал, чтобы за мной ухаживала медсестра, а не медбрат. Но я уже давно перестал надеяться, что смогу испытать столь сильные чувства. Мне хочется ободрать кожу со своих рук потому, что в этот момент я не чувствую ее прикосновений, но знаю, что чьи-то другие руки ласкают ее».

«Я успел забыть, как это больно, не иметь возможности обладать женщиной, которую отчаянно хочешь».

…

Ни на секунду я не сомневалась, что это он писал не только для того, чтобы я узнала, хоть и понимал, что я в любом случае прочитаю. Он всегда говорил то, о чем думает, как бы это не шокировало меня, особенно по началу.

Было видно, что Олег не знал, как себя вести, он нерешительно замер в дверях кухни, поглядывая на приготовленную дня него тарелку с кашей. Я оттянула воротник пижамы и показала следы его любви. Кажется, он еще больше смутился, убрал мокрые пряди с лица за уши, тогда я подошла и поцеловала его в губы, а он ответил на поцелуй.

Утро прошло по обычной программе, но, несмотря на это, на работу мы опоздали. Наверное, дело было в том, что Олег успевал потискать меня каждый раз, когда я проходила мимо, на что уходило больше времени, чем мы рассчитывали. Пока я была за рулем, он вел себя смирно, не мешая мне следить за дорогой, но как только мы зашли в лифт, снова обнял, резко прижимая к себе и, подобно страстным мужчинам из мексиканских сериалов, чувственно провел ладонями по моему телу, лаская бедра, талию, грудь, через высокий воротник целуя шею. Двери лифта открылись, и половина нашего проекта, ожидающая опаздывающую на утреннюю планерку директоршу, замерла, таращась на нас. У некоторых от удивления отпала челюсть. Олег опустил руки, а я поправила платье, он пошел вперед, но я успела окликнуть, выходя следом:

— Олег, подожди, — задержала его за рукав. Он повернул голову, ожидая чего угодно, но не легкого поцелуя в губы, — до вечера, — сказала я.

Он широко улыбнулся, кивнул, и пошел по коридору в сторону кабинета системных администраторов, где пару недель назад ему, наконец, поставили стол.

— Так, чего ждем? — обратилась я к ошалевшей толпе, — в зал переговоров, — и громко цокая каблуками, пошла по коридору впереди всех.

Планерку я вела намного жестче, чем обычно. Переполнявшая меня энергия бурлила, била через край. Хотелось прыгать, жестикулировать, призывать к активным действиям. Невыспавшийся народ, угрюмо смотрел на меня, мечтая вставить спички в глаза, подозревая, что их начальница сама недалека от получения диагноза. Я настолько бойко подбадривала коллег, что, забывшись, закатала рукава кофты, открывая всем вид на мое новое украшение, оставленное губами Олега. Разработчики и аналитики захихикали, но я, вместо того, чтобы покраснеть и опустить рукав, пощелкала у себя перед глазами, привлекая внимание:

— Смотрим на мое лицо, и думаем о работе, а не о моей личной жизни, в которой, кстати, все в полном порядке, — и продолжила тему планерки.

Мы занимались оральным сексом каждый вечер. Возможно, не всегда так долго, как в первый раз, но обязательно до нескольких моих оргазмов и одного его. Когда я сильно уставала в офисе, он начинал с массажа — теперь я раздевалась перед ним полностью, ему вообще нравилось, когда я ходила по дому или спала обнаженная. Он разминал мои мышцы, изредка надавливая на особый точки — нервные окончания, было жутко больно, но после этого неизменно становилось безумно хорошо. Затем он начинал целовать мою спину и плечи, мы покупали только съедобные масла для массажа.

В офисе Баль вел себя неизменно прилично, никогда меня не компрометировал, хотя, признаюсь, поначалу переживала, что с этим могут быть проблемы. Очень редко прикасался. Точнее, лишь в те минуты, когда я вызывала его помочь мне «привести в чувства» компьютер. Он становился позади моего стула, наклонялся, прижимаясь своей щекой к моей, покрывал своей ладонью мою, держащую мышку, и проверял, что именно моему компьютеру не нравится. Это было абсолютно не навязчиво и очень приятно.

Олег был уникален, ни один мужчина не удовлетворял меня так, как он, и я говорю сейчас не только о сексе, хотя и об этом тоже.

А еще, кажется, ему становилось лучше, не зря же он написал в своем дневнике: «с тех пор, как я стал заниматься любовью, я снова начал чувствовать мир».

Как бы я ни старалась свести к минимуму общение с подругами, совсем избежать этих встреч не получалось. Мои отношения с психически нездоровым человеком неизменно становились главной темой вечера, к которой девочки умудрялись свести любые наши сплетни. Наверное, если бы одна из моих подруг стала жить с убийцей-шизофреником, мне бы это тоже не понравилось, поэтому я на них не обижалась.

— Как же ты с ним встречаешься, если он импотент! — удивлялась Маша, та самая девушка, которая рассказывала мне про него небылицы на дне рождения у Кати. Кстати, Катя никогда не приходила на встречи, если там была я. — Я специально уточнила у знакомого врача, назвала ему таблетки, которые принимает Олег. Врач сказал, что мужское бессилие вероятно в восьмидесяти пяти случаях.

— Девочки, даже если бы он был бессилен, — решила я заступиться за своего шизофреника, — вы себе даже не представляете, что он творит с помощью языка, — широко улыбнулась и быстро облизала вдруг пересохшие губы.

Девочки охнули, рисуя в головах ясно какие сцены. Они сгорали от любопытства слышать детали. Недоступное, странное и необычное всегда притягивает. А Олег к тому же был очень симпатичным шизофреником, никто не мог не согласиться с этим. Его опасность, непредсказуемость притягивали, возможно, и меня тоже, но, разумеется, хотелось верить, что я испытываю к нему более глубокие чувства.

Несмотря на все мои старания, после каждой такой встречи я возвращалась домой в неизменно паршивом настроении. Мне говорили о неизбежности рецидива, о прошлом Олега, о его нестабильности. О том, что у него никогда не будет нормальной работы, карьеры, он всегда останется просто шизиком. На всю жизнь. Говорили, что мне нельзя рожать от него, потому что пораженный ген передается по наследству. Меня спрашивали, понимаю ли я, зачем пошла на такие отношения. Чего я от них жду? Как долго планирую их продолжать? А что потом? Выгнать его на улицу? Что будет, когда мне захочется нормальной семьи, детей?

Кстати о нормальной семье. Ну, почти о нормальной. Сергей продолжал приглашать меня на свидания. Я была благодарна судьбе, что в тот раз, по пути в гостиницу мы попали в аварию. Во время ужина он говорил о моей карьере, о его помощи мне… О возможностях, которые передо мной могут вдруг открыться… Боже, я повела себя как настоящая проститука. Непонятно, что тогда на меня нашло, почему показалось, что мне обязательно переспать со своим боссом. Сергей непременно хотел, чтобы это «что-то» на меня нашло снова.

Один раз он даже предложил мне родить от него ребенка. Не прямым текстом, конечно, этот опытный в общении с людьми… вернее, с клиентами мужчина завел разговор издалека. Начал убеждать меня, хоть я и не спорила, что счастье наше в детях, ведь ничто не сравнится ощущением себя матерью, в его случае — отцом. Жаловался, что мечтает о сыне, хотя его жена, родив десять лет назад ему чудесную дочурку, наотрез отказалась продолжать размножаться. А потом он вдруг сказал про биологические часы, которые тикают, как бы мы не пытались молодиться. К счастью, на этом наш разговор прервал телефонный звонок, и я поспешила скорее убраться из кабинета. Услышала вслед: «Аля, я не шучу. Подумай».

Олег

Как-то раз я спросил у Али, хотела бы она, чтобы я перестал быть шизофреником. Она ответила, что вполне достаточно того, что я буду оставаться самим собой.

Потратив несколько дней на обдумывание ее ответа, я пришел к выводу, что она меня оставит, если мне станет хуже. А как иначе можно истолковать ее слова?

Жить намного легче, когда тебе нечего терять.

Терять вообще очень больно, поэтому, когда в моей жизни не осталось ничего, чем я дорожил, я принял решение самостоятельно взяться за свое лечение. Несмотря на то, что мой диплом давно сожжен, некоторые знания в моей голове до сих пор были живы. Когда, после перевода в новую клинику мне значительно снизили дозу лекарств, и я начал потихоньку соображать, очень медленно и мучительно я пришел к мысли, что собирался когда-то лечить людей, страдающих недугом, от которого сейчас мучаюсь сам. Моя непоколебимая уверенность, что я смогу помочь пациентам с психическими расстройствами оказалась столь сильной, что умудрилась выжить, несмотря на всю дрянь, которой меня пичкали.

Еще участь в университете, читая различную литературу, общаясь с моим ментром, пусть земля будет ему пухом, профессором Кирилловым, я пришел к четкому пониманию: шизофрения — это не заболевание, или, точнее, шизофрении не существует. Большинство лжеврачей, едва взглянув на пациента, ставят крест на его жизни, накачивая его психотропами, постепенно разрушающими его центральную нервную систему, превращая в безвольное растение, лишая возможности жить нормальной жизнью. Хотя, кто из людей мечтает жить «нормально»? За годы своей жизни я понял следующее: абсолютно все, и больные, и здоровые мечтают стать счастливыми. Не нормальными, а счастливыми!

Когда я вышел из больницы, единственной моей целью было снова научиться искренне улыбаться.

Когда мы впервые пришли в гости к ее друзьям вместе, признаюсь, мне стало очень не по себе. У меня не получилось с первого раза запомнить имена этих людей, поэтому я ни к кому никак не обращался. Я ходил за Алей по пятам, изредка выходя покурить, слушал ее разговоры с друзьями, совершенно не понимая, над чем они смеются.

В психбольнице я стал крайне мнительным, если кто-то где-то шутил, мне казалось, что надо мной. Не так. Я был на сто процентов уверен, что надо мной. Единственное, чего удалось достичь в борьбе с этим недугом, — я перестал обижаться, принимая насмешки как неизбежное.

Сегодня, каждый раз, когда все смеялись, я внимательно смотрел на лицо Али, пытаясь понять, о чем она думает. Аля бы не стала смеяться надо мной. А раз ей весело, значит, все в порядке. Как и везде, куда мы приходили с Алей и где знали про мою проблему, мужчины с недоверием поглядывали на то, как я обнимаю эту девушку, как она прижимается ко мне. Они не понимали, почему такая красотка, как Алечка, тратит на меня время.

До меня у нее были только успешные, состоятельные мужчины. Избранные.

— Олег, а ты не мог бы подробнее рассказать о своей болезни? — обращается ко мне одна из девушек. Невысокого роста, что компенсируется огромными каблуками, на которых ее ноги кажутся еще более кривыми, чем есть на самом деле. Блондинка с голубыми глазами и неправильным прикусом, портящим все впечатление о девушке, как только она открывает рот. Я хотел посоветовать ей обратиться к ортодонту, но не стал. Судя по тону, кажется, она со мной кокетничает.

— Шизофрения — это не болезнь, — отвечаю, — в большинстве случаев, это другой взгляд на мир, который чужд сначала родителям, потом психиатру, после чего последний начинает превращать пациента в больного человека.

— То есть ты считаешь, что психиатрия — это зло?

— К сожалению, во многих случаях. Психиатрия — это искусство, эта абсолютно не логическая профессия. Чтобы помочь пациенту, врачу в первую очередь необходимо его понять, а для этого нужно прочувствовать проблему, поставить себя на место этого человека, пустить внутрь переживания пациента, и лишь потом оценить насколько неадекватным является его поведение. Такое вполне возможно, но это, разумеется, большой духовный труд. Намного проще выписать психотропные средства, чтобы тот не выкаблучивался и не отвлекал на себя внимание, да и дело закрыто.

— А как же голоса? Галлюцинации?

— Все относительно. Например, что есть депрессия? Допустим, у человека кто-то умер, бросила девушка, выгнали с работы — каждый реагирует по-своему. Кто-то плюнет и пойдет дальше, у кого-то пропадет сон, аппетит, могут появиться приступы агрессии и раздражительности. Замечая, что с человеком не все в порядке, близкие тащат несчастного к врачу, тот, не вникая в его жизнь, подмахивает назначение и диагноз — получаем больного.

— Ну, это депрессия. А что насчет шизофрении? — настойчиво возвращает к интересующей его теме один из мужчин. Как оказалось, вокруг нас собралась целая куча народа, все с интересом слушают, что я вещаю.

— Я тебя уверяю, — говорю, — менее трех процентов пациентов психбольниц действительно нуждаются в лечении. Остальным всем поломали жизни наши чудо-доктора. Допустим, меня сейчас лечит мой бывший сокурсник. Я прекрасно знаю, на что способен этот «врач», каждый раз прихожу в ужас от лекарств, которые он мне прописывает.

Чувствую, как кто-то меня обнимает. Моя Аля. Пришла меня защищать, как обычно делает, когда я нахожусь в большой компании.

— А ты слышишь голоса? — кто-то спрашивает.

— Слышал, — отвечаю, — сейчас нет.

— Это началось после смерти твоей жены?

— Это началось после того, как меня посадили на транквилизаторы и некоторые другие психотропные препараты, — улыбаюсь, чувствуя округлости моей девочки.

— А что шептали голоса?

— Это была моя покойная жена, — говорю, — звала меня на помощь. Я даже видел ее, видел, как она тянет ко мне руки…

Чувствую, как Аля прижимается очень сильно. Жалеет меня. Глажу ее по распущенным восхитительным волосам.

— Я бы утопился, — шепчет кто-то из друзей Али.

— Я решил отравиться, — зачем-то добавляю, хотя ко мне не обращались с вопросом.

Кажется, я делаю успехи в общении, начинаю самостоятельно поддерживать разговор с незнакомыми людьми.

Щекотливую тему никто продолжать не хочет, мужчины и женщины пораженно смотрят на Алю, не понимая, почему она проводит время со мной. Я тоже не понимаю.

Домой едем молча.

— Я все испортил? — спрашиваю, когда она, надев спортивные штаны, разминается перед йогой.

— Нет, с чего ты взял? Ты отвечал на вопросы, — не смотрит на меня. Спрашиваю, почему.

— Олег, у меня сердце сжимается. Мне до безумия жаль тебя. Что может быть страшнее, чем пережить смерть любимой женщины? А потом еще слышать ее голос…

— Я солгал. Я не слышал ее голос. Просто после такого ответа обычно любопытные прекращают спрашивать.

— Ты солгал? — пораженно смотрит на меня.

— Конечно. Мои галлюцинации были результатом слишком большой дозы нейролептиков в сочетании с успокоительными. Обычный бред, воплощение переваренной мозгом полученной за прошедшее время информации. Примерно то, что может присниться.

— Все равно это ужасно. Представляю, как ты любил ее, раз решил отравиться.

— Это тоже не совсем правда. Конечно, я любил свою бывшую жену, по крайней мере, мне хочется сейчас так думать. Я не помню, что чувствовал. Мои родители уговорили меня показаться врачам после смерти Алины. В то время гремело расследование, шли непрерывные допросы, обвинения… В общем, они практически насильно притащили меня к психиатру. Мой отец не верил в мою профессию, да и сейчас не верит, но ему было намного легче думать, что у меня поехала крыша, чем поверить в то, что я допустил столь ужасную ошибку при расчете дозировки лекарства. Я был расстроен, сильно переживал…кажется. «Доктор» с первого взгляда нашел у меня психоз, положили в палату. Не успел я прийти в себя, как мне начали колоть лошадиные дозы психотропов. Я пытался отказываться, так как понимал, что они делают и какой будет результат, но меня никто не слушал, а сопротивляться сил не было. Иногда меня привязывали к кровати. Через два месяца выпустили. Тут я допустил ошибку, сразу бросил принимать лекарства. Мне хотелось, чтобы эта дрянь скорее из меня вышла и…началась ломка. Сильнейшие отходняки. Депрессия. Я неделями не выходил дома, не желал никого видеть. Кричал, разбивал мебель. Плохо соображал. В то время я совсем не помнил об Алине, меня волновало другое. Мне казалось, что кто-то следит за мной, что мои близкие хотят сплавить меня в психбольницу. Что меня все ненавидят. Я сражался с невидимыми, несуществующими врагами, пока не проиграл. Сдался, — понимаю, что поступаю эгоистично, но продолжаю говорить:

— Сожрал львиную дозу лекарств, запил все водкой и отключился. Когда меня откачали и вернули в психбольницу, опять начали колоть дрянь. Боясь, что я вновь попытаюсь навредить себе, дозу увеличили. Я находился словно в коматозе, ничего не видел, не слышал, не замечал. Помню только, что было очень страшно. Непонятно от чего. Я шугался любой тени, не говоря уже о людях. Я был уверен, что против меня ведется заговор вселенского масштаба. Мне безумно хотелось убежать, спастись от этого ужаса и боли, которую, как мне казалось, все хотели причинить мне. Как только меня отпускали домой, я искал способ сбежать на тот свет, пока меня окончательно не заперли в психбольнице, — говорил очень спокойно, без каких-либо эмоций. Я анализировал свое прошлое, собирал в кучу факты, которые и вывалил на девушку. Наверное, мне давно хотелось поделиться, раз я произнес столько слов.

Аля смотрит на меня, хлопая ресницами, поджимает губы.

— Кажется, я стал говорить слишком много, — смущаюсь, — прости меня.

— Олег, дорогой, что ты несешь! — садится ко мне на колени, обнимает, — сейчас все позади, ты на свободе. Ты же больше не хочешь сбежать на тот свет? Не боишься?

Я отрицательно качаю головой.

— Практически нет. Мне очень повезло, что больницу, в которой меня держали, закрыли, и меня пришлось перевести в другую. Там я попал к настоящему врачу, который быстро распознал во мне зомби, напичканного всякой гадостью, чтобы не доставлял санитарам проблем. Он урезал дозу нейролептиков, и я постепенно в течение пары месяцев приходил в себя. Начал думать, разговаривать. Еще через три меня посчитали готовым к выписке.

— Но ты сказал, что сейчас наблюдаешься у плохого доктора.

— Да. К тому ездить очень далеко, к сожалению. Но ничего, я теперь в состоянии следить за тем, что мне прописывают, контролировать дозировку.

— Голосов больше не слышишь?

Опять качаю головой.

— Мой теперешний «доктор» ставит мне диагноз «вялотекущая шизофрения», другими словами, это шизофрения без симптомов. То есть болезнь, которой нет, — пожимаю плечами, — ты бы доверяла такому врачу?

— Я совсем ничего в этом не понимаю. Я очень хочу, чтобы ты выздоровел.

— Я не знаю, что значит выздороветь. Все, что со мной случилось, сильно изменило мой характер, поменяло отношение к жизни. Сейчас я смотрю на мир как будто со стороны, наблюдаю за собой, за тобой. Делаю выводы, которые ты каждый вечер читаешь в блокнотах, надеюсь, они тебя не пугают. Не думаю, что смогу когда-нибудь стать тем, кем я был до психбольницы. Да я уже и не помню, каким я был.

— Чего тогда ты хочешь от жизни?

— Я хочу спокойствия. И возможности испытывать эмоции. Понимаешь, нейролептики глушат абсолютно все всплески: горе, радость, любовь… А мне нравится испытывать что-либо.

— Олег, можно я буду всегда с тобой?

— Ты можешь быть со мной столько, сколько тебе хочется, помнишь? Мы живем по твоим правилам, — легко целую кончик ее носа, потом губы. Что-то во мне очень возбуждает Алю, и я склонен думать, что это не моя ущербность. По крайней мере, она всегда относится ко мне как к здоровому мужчине, особенно во время секса.