Фамильяр ее ведьмачества

ГЛАВА 6

Засыпала я на мягких и пружинистых листьях. Арик довольно быстро нарвал их на краю поляны и соорудил из больших, зеленых листов, что-то наподобие матраса.

Лежать было удобно, словно на тонком пледе и совсем не холодно, снизу. А вот сверху, по телу гулял поначалу приятный ветерок. Но видимо, с заходом солнца, остывал и воздух. Становилось все прохладнее. Вскоре я очень пожелала о том, что я и магия не совместимы. Листья конечно большие, но не до такой степени, чтобы ими укрыться. Разве что только ногу или руку.

Проваливаясь в поверхностную дрему, уже в серьез раздумывала над тем, что бы отправиться пот бок к сидящему у костра Арику. Или как вариант, упросить его нарвать еще листьев и накидать их на меня сверху, большой такой кучкой.

То состояние, когда еще не спишь, но уже не можешь заставить себя открыть глаза или пошевелиться. Зато холод получается ощущать все сильнее.

Провал в темноту, тихие голоса, чувство полета. Надо бы открыть глаза, но стало так тепло, что просто лень. Да и легкий ветерок перестал охлаждать и без того ледяную кожу.

Мысленно и очень вяло, махнула на все рукой и натянула теплое одеяло себе на голову.

Хорошо, тепло, уютно.

Только заснула, как снова послышались голоса. И чего спрашивается им не спится? Шикать на болтунов было лень. Сильнее укуталась в одеяло и приготовилась и дальше приспокойненько спать.

Разговоры стихли, обрадовалась, выдохнула. Зря! Эти… даже не знаю как их обозвать, начали стягивать с меня теплое и уже такое родное одеялко. Вцепилась в него руками, подгребла под себя, еще и ногами прижала.

Смеются изверги. Не дают спать бедной, несчастной, измученной мне.

Успокоились, оставили одеяло в покое. Обрадовалась.

– Да что ж вам не спится! – прошипела из под своего теплого и вновь ускользающего одеяла.

Смеются еще громче. Покусать бы их, да лень.

Черт с ними, решило мое вялое сознание и я что есть силы вцепилась в одеяло еще и зубами. Теперь точно не заберете!

Забрали, резко, едва челюсть не вырвав, еще и на твердую землю скинули! С возмущением уставилась на здоровенного, полупрозрачного и очень обиженного дракона.

– Говорил тебе, – зашипел он на Арика. – Разбуди ночью, накорми еще раз!

– Сон важнее, – невозмутимо отозвался целитель, не отрываясь от ярко горящего костра. И только в его глазах, черти, наперевес с вилами, весело отплясывали ламбаду.

– Я знаешь ли, тоже, растил крылья не для того, что бы от них, с самого утра пытались оттяпать приличный кусок.

Сложить картинку воедино, не составило труда. Ночь, голоса, тепло, одеяло.

Ночью вернулся дракончик, стал большим, лег рядом и прикрыл меня своим крылом. А я зубами…

Пока санный мозг соображал, дракончик снова стал маленьким милахой. С очень обиженным взглядом и смотрел он на меня.

– Крох, – сложила умоляюще ладони. – Прости меня пожалуйста. Одеяло было таким теплым, а вы его… – расстроено махнула я рукой. – Ну и я его зубами, чтоб вы не забрали. А это оказалось крыло.

Попыталась я путано себя оправдать. А кроха стоит и задумчиво молчит, кажется, даже глаза зажмурил от… удовольствия?

– А что, – ухмыльнулся он, переступая с лапки на лапку. – Мне понравилось.

Посмотрели с Ариком на дракончика, как на больного. Я даже всерьез начала переживать, не перекусила ли какой нерв в крыле. Слишком уж странно кроха себя вел. То шипел обиженно, то теперь вот улыбается и заявляет, что ему даже понравилось.

– Мазохист, – выдала я на одном дыхании и тут же заткнула рот ладонью.

– Укус понравился? Так ты попроси, Яринка повторит, – откровенно издевался Арик. – Глядишь, и мясо жарить не придется или на обед оставим.

– Имя понравилось, – сверкнул не добрым взглядом дракончик, в сторону потешающегося целителя. – Крох! Звучит грозно, я бы даже сказал, устрашающе.

Стою, офигеваю от происходящего и понимаю, ни за что не признаюсь в том, что это не имя, а всего лишь сокращенное от «кроха». Жизнь в данный момент важнее правды, тем более, моя жизнь.

Как говорится, ложь во благо. Аха, в мое благо. Если узнает правду, вырастит и откусит мне голову. В этом не сомневалась.

В общем, дракончик больше не гневался, не обижался, а прибывал в состоянии «раздут от важности».