Глава 7

Торжества, посвященные дню рождения государя и провозглашению наследника, продлились три дня. За это время я ощутила, что уже начинаю скучать по моим привычным занятиям, и последний день празднеств едва дотерпела до его завершения. Все-таки праздность и безделье – это не для меня. В этом я легко могла проследить в себе черты моей дорогой родительницы. Разница была лишь в том, что она свою деятельность направляла на свое окружение, а я замахнулась на устои государства.

Но наконец отгремели салюты и отсверкали фейерверки, горожане и придворные разошлись по уютным кроватям, а дворники, вооружившись всем необходимым, отправились чистить улицы от последствий общенародной радости. А я, ложась спать, светилась от счастья, что утром смогу вернуться к своей деятельности.

– Надо чаще устраивать праздники, – заметил государь, увидев, как я в предвкушении потираю руки. – Так тебя хотя бы можно найти без особых усилий.

– Ты всегда знаешь, где я нахожусь, – отмахнулась я. – И что-то я не припомню, чтобы за день ты хоть раз искал со мной встреч или требовал вернуться во дворец.

– Чтобы после иметь сомнительную честь наблюдать взбешенную аденфиру? Чтобы ты выпустила из меня всю кровь и сплясала на бездыханном теле? – Ив передернул плечами. – Я умею ценить жизнь и желаю наслаждаться ею как можно дольше. Развлекайся, душа моя, я умею ждать. Да и собственные заботы отвлекают недурно.

– Вот именно, – назидательно ответила я. – Когда есть дело, на скуку времени не остается.

И вот настал день вернувшихся забот. Я встретила его очередной счастливой улыбкой и поспешила покинуть уютное теплое ложе. Ив, как обычно, проснулся раньше и уже должен был приступить к своим делам, ну и я медлить не стала. Тальма, ждавшая моего пробуждения, услышав призыв колокольчика, распахнула двери. Она, будто маститый дирижер, управляла своим оркестром – горничными, глядевшими на мою камеристку с трепетом и обожанием.

– Коляска? – спросила я, спешно завтракая.

– Уже заложили, – ответила Тальма. – Гвардейцы ожидают вашего выхода. Государь велел зайти к нему до выезда. Вот еще, ваше сиятельство, – она подала мне поднос, на котором лежало два письма.

Первое было от дядюшки. Его сиятельство уведомил, что присоединиться ко мне по известному мне адресу. Второе письмо было от герцога Ришема. Коротко вздохнув, я открыла его и пробежала глазами.

– Тальма, вели передать его светлости, что ему ничего брать с собой не нужно. Да, и пусть скажут, что я буду готова к выезду через двадцать минут. Пусть ожидает у парадного выхода.

– Ох, госпожа, – камеристка прижала ладонь к груди. – Это же Ришем, как-то боязно. Зачем вы с ним связались? Простите, – поспешно добавила она.

Я промокнула уголки губ салфеткой и улыбнулась.

– Он испросил позволения сопровождать меня у государя. Его Величество позволил, – ответила я. – Он не сотворит непотребства, не волнуйся. К тому же со мной королевские гвардейцы и дядюшка. Но от этой поездки может выйти прок.

– Боги с вами, госпожа, – вздохнув, ответила верная служанка.

Она подала мне плащ и шляпку. Оглядев себя в зеркале, я подмигнула своему отражению и выпорхнула из королевских покоев. Гвардейцы, увидев меня, склонили головы, приветствуя.

– Доброго утра, господа, – улыбнулась я им.

Впрочем, далеко я не ушла. Памятуя о словах Тальмы, я направилась к двери королевского кабинета. Она открылась передо мной без долгих проволочек. Это уже было заведенное правило. Остановить меня могли, только если Ив был занят чем-то первостепенной важности, и мешать ему было ну никак нельзя. Однако сейчас он ожидал, когда соберутся его советники, а потому преград на моем пути, к счастью, не было.

– Доброго утра, государь, – присела я в реверансе.

Король оторвал взгляд от бумаг, улыбнулся и поманил к себе. Я поспешила откликнуться на призыв. Монарх поднялся из-за стола мне навстречу, и я впорхнула ему в объятья.

– Доброе утро, душа моя, – ответил он, поцеловав меня в уголок губ. – Ты уже готова к выезду?

– О да! – жизнерадостно воскликнула я.

– Уж не сегодняшний ли твой спутник так обрадовал тебя? – глядя на меня испытующим взглядом, спросил государь.

– Ив, – я укоризненно покачала головой. – Что за чушь. Ты как никто другой знаешь, что я радуюсь не сопровождению, а самой поездке.

– Мне не нравится, что Ришем будет подле тебя. Я видел, как он смотрел на тебя в день своего приезда, меня этот взгляд разозлил. А теперь мерзавец проведет подле тебя весь день, а ты даже не возмущена… Раздражает.

– Ты сам позволил ему сопровождать меня, – напомнила я. – Запрети, и он останется подле жены и сына.

Король усмехнулся и, отступив на шаг назад, присел на угол своего стола. Он скрестил на груди руки и признался:

– За сегодняшнее утро я уже раз пять собирался это сделать, но каждый раз вспоминал, как загорелись твои глаза, едва ты услышала, что он заинтересован твоим начинаниями. Тебе важно, чтобы твои идеи распространялись, и мне не хочется огорчать тебя. Впрочем, не буду скрывать, мне любопытно, что выйдет у герцога. Но, – государь протянул руку, и я, вложив в нее свою ладонь, подошла к нему. Обняв меня за талию, он заглянул мне в глаза, я ответила преданным взглядом: – Ты не должна позволять ему вольности. А если он забудется, немедля призывай гвардейцев. Не желаю, чтобы вы уединялись. Не вздумай им очароваться…

– Ив! – воскликнула я. – О чем ты? С нами будет мой дядюшка – это раз. А два – я как не видела мужчины в его светлости, так и не вижу. Что за глупости, право слово?

– Поклянись, – упрямо велел венценосец.

– Клянусь, – улыбнулась я. – Ваше Величество успокоены?

– Нет, – проворчал ревнивец. – Но кого это волнует, кроме меня?

– Глупый, – проворковала я и поцеловала кончик монаршего носа. – Ты – единственный, мой дорогой хищник. Иного мужчины не вижу.

– Пусть так и остается, – сдался монарх. Он ненадолго приник к моим губам, а после отстранился и велел: – Ступайте, ваше сиятельство, пока я снова не передумал.

– Обожаю тебя, – мурлыкнула я и поспешила покинуть королевский кабинет.

Только на пороге обернулась, послала своему любовнику воздушный поцелуй и исчезла за дверью. Навстречу мне попался один из советников, и я вздохнула с облечением, радуясь, что короля отвлекут и он не испортит мне ни дня, ни настроения. Гвардейцы, сегодня сопровождавшие меня, слаженно развернулись и последовали за мной. Я в удивлении приподняла брови и со вздохом покачала головой. Вместо привычных двух телохранителей за мной следовали четверо. Ив усилил мою охрану. Усмехнувшись, я махнула рукой. Пусть хоть роту приставит, главное, не закрывает дворцовые ворота.

Коляска уже стояла у парадной лестницы. За ней конюхи держали под уздцы четырех коней для моего сопровождения. Кучер, заметив мое появление, деловито поправил шляпу, взял кнут и приготовился трогаться. Лакей, замерший у дверцы, распахнул ее, а помогал мне сесть уже Нибо Ришем, вместе со всеми ожидавший моего появления. Он приветливо улыбнулся, склонил голову и подал мне руку.

– Доброго дня, ваше сиятельство, – поздоровался герцог.

– Доброго дня, ваша светлость, – ответила я, воспользовавшись его помощью.

Нибо забрался в коляску после меня, устроился напротив, и лакей, закрыв дверцу, отошел в сторону.

– Трогайте, любезный, – велела я, и коляска покатилась к воротам.

Сегодня в нее были впряжены двое белоснежных красавцев – подарок короля, впрочем, как и сама коляска. От таких подарков я приходила в больший восторг, чем от драгоценностей. У меня теперь была собственная конюшня, где обитало десять лошадей разной масти, среди которых почетное место занимал мой любимец – Аметист. Как его, кажется, не холили ни одну лошадь, чем шельмец и пользовался без всякого стыда и совести. Важничал, издевался, иногда «умирал», но я прощала ему всё на свете, потому что он оставался моей слабостью. Да и хватало припугнуть, что я заменю его другим, более сговорчивым, конем, как мой дорогой мальчик превращался в самого покладистого скакуна на свете.

– Куда мы направляемся? – спросил меня Нибо, когда коляска выехала за ворота.

– В торговый квартал, ваша светлость, – ответила я, поглядывая на него с интересом.

За эти три дня мы почти не приближались друг к другу. Нет, мы много раз оказывались рядом. А как иначе, если все мы находились подле короля? Но вот даже в беседах как-то миновали друг друга вниманием. Герцог был умным человеком, потому не приглашал меня на балу и не обращался ко мне в разговоре. А я прекрасно обходилась людьми, составлявшими мой привычный круг. И уж не знаю, что углядел мой ревнивец, но я сама ни разу не замечала пристального взгляда со стороны его светлости. Он вел себя безукоризненно.

И лишь вчера, когда разговор зашел о моих нововведениях, Нибо проявил живейший интерес и любопытство. Послушав, он выразил желание познакомиться с моей деятельностью ближе. Признался, что наслышан и даже находит некоторые мои затеи разумными, а потому не прочь ввести нечто подобное в Ришеме. Это и стало поводом просить государя позволить зятю сопровождать меня, чтобы лично увидеть, что выходит из моих деяний.

Разумеется, я была рада новому союзнику. О нет, я не заблуждалась в отношении герцога, и что бы ни говорил государь, но в намерениях Ришема не было приударить за мной или соблазнить. Для этого Нибо был слишком осторожен и разумен. А вот вернуть себе через мое посредничество милость монарха – это то, что двигало интересом его светлости. И я не нашла в этом ничего дурного. Почему нет? Мои идеи получат распространение до южного предела Камерата, а герцог заручится поддержкой и помощью фаворитки Его Величества. А так как и я была женщиной разумной и осторожной, то можно было верить, что не ввяжусь ни в какую сомнительную и пагубную затею властителя Ришема. И король, придавив герцога тяжелым испытующим взглядом, после просверлив дыру во мне, дал свое одобрение. Собственно, так мы и оказались с его светлостью в одной коляске.

– Вы продолжаете расцветать, ваше сиятельство, – с улыбкой заметил Нибо.

– Благодарю, – немного сухо ответила я и задала свой вопрос: – Как вам жизнь семейного человека?

– Необременительна, – усмехнулся герцог. – Мы с супругой видимся нечасто, потому не успеваем устать друг от друга.

– А что ваш брат? Как он принял свою помолвку?

– О, – теперь герцог и вовсе рассмеялся, – Эйлл юн, да и я не особо его ограничивал в свободе, потому мой братец воспринял нежданную невесту как приговор и скорое заточение. Но мы имели весьма продолжительную беседу, и его светлость выкинул белый флаг. Теперь он даже ожидает день свадьбы, особенно вдохновлен рождением племянника. Сказал, что желает быть молодым, когда его дети достигнут совершеннолетия, а не таким заплесневелым грибом, как его брат и господин.

– Грибом? – переспросила я.

– Заплесневелым, – важно кивнул герцог, и я развеселилась.

– Боги, вам же и тридцати еще нет! – отсмеявшись, воскликнула я.

– А ему всего семнадцать, – с улыбкой ответил Нибо. – В его глазах я древний старец. Но в заблуждениях ему пребывать недолго, скоро Эйлл поймет скоротечность времени.

– Какое верное замечание, – сказала я, скользнув взглядом по мостовой, заполненной народом. – Мое представление свету было всего четыре года назад, а будто лет сто прошло.

– У вас выдались насыщенные годы, ваше сиятельство, – ответил Ришем. – Не мудрено, что вы так чувствуете. Из девицы, судьба которой была предначертана и понятна, вы превратились в женщину, чью значимость невозможно не оценить.

Я вновь посмотрела на герцога, ожидая увидеть следы иронии, но он хоть и улыбался, однако насмешки не было.

– Не смотрите на меня так, – верно поняв мой взгляд, произнес его светлость. – Я искренен с вами. То, что только искренность может проложить к вам мостик понимания и дружбы, я понял уже давно. Да и не в моих интересах лгать вам, ваше сиятельство. Я ищу в вас друга и союзника и думаю, вы это сами прекрасно понимаете.

После оглашения моего сына наследным принцем я ощущаю неприятное трение удавки о кожу, а подобного чувства у меня не было с тех пор, как после свадьбы я вернулся в Ришем. Теперь, зная нашего дорогого сюзерена, я вновь чувствую шаткость своего положения. Я слишком усердно старался прежде, и теперь моя слава интригана и корыстолюбца может сыграть против меня.

Это, знаете ли, меня сильно удручает. Конечно, отказ мне как регенту несколько унял мои переживания, но это не означает, что Его Величество не пожелает принять превентивных мер, чтобы раз и навсегда избавиться от потенциальной угрозы с моей стороны. А потому я хочу доказать ему свою верность и лояльность. А также вернуть милость, утраченную вследствие прошлых интриг.

Моя жена глупа и недальновидна. Она сейчас видит себя спасительницей Камерата, даже уверена, что наш сын взойдет на трон. Порой мне кажется, что весь острый ум Стренхеттов закончился на предыдущих отпрысках покойного государя, а потому Селии достались лишь ревность, мнительность и злопамятность. С языка этой женщины порой слетают опасные слова, а она даже не понимает этого. А она сейчас кичится честью, оказанной нашей семье. Меня это, признаюсь, настораживает, даже пугает. Ее светлость способна погубить меня, а я этого допустить не могу. Во-первых, как вы верно заметили, мне еще и тридцати нет, и жить хочется не меньше, чем кому бы то ни было. Во-вторых, мне даже герцогство сейчас оставить не на кого. Мой брат еще слишком юн и не готов к управлению… да попросту не подходит для этой роли. Селия не может управлять уже потому, что женщина, к тому же женщина неумная и эгоистичная. Она легко примет решение в ущерб ришемцам, но на пользу себе.

Остается мой сын, который не способен еще толком сам удерживать голову. К тому же он сейчас считается наследным принцем, а значит, до появления королевского отпрыска, хоть и является владетелем Ришема, но, когда придет время, будет жить и обучаться в королевском дворце. Моя земля достанется управителю, назначенному государем, и кто поручится, что он поддержит герцогство в том же состоянии, какого я добился за время своего правления? Нет, это не личные интересы, а потому рисковать я не просто не могу, но и не имею права.

– Скажите честно, ваша светлость, – прервала я откровения моего спутника, – что вы на самом деле думаете о том, чем я занимаюсь. Раз уж вы были искренни, то оставайтесь таким и далее. Итак?

– Вы сами просили быть искренним, – напомнил Ришем, я продолжила смотреть на него с любопытством. Я готова была к признанию, что он считает мои выдумки блажью, однако герцог произнес: – Мне интересно всё, что связано с вами. Я восхищен вами, Шанриз. Это чистая правда. Начать с того, что вы удерживаете власть над государем уже три года без всяких советчиков и покровителей. Вы умны, сильны духом и норовом. Я вижу, что он покорен вами, и верю в это, потому что сам был павшим бастионом у ваших ножек. А если учесть ваш возраст, но я смело назову вас уникальнейшей из женщин. И, заметьте, я совершенно не касаюсь вашей красоты и внешней нежности, только внутренние качества. Красота – пустое, она способна покорить на время, но не поможет удержать внимание надолго. Красавиц много, вы – единственная. И потому я понимаю, отчего государь без ума от вас. Имей я хоть шанс на взаимность, и я бы отдал многое, чтобы завоевать ваше расположение, однако вы такая, какая есть. Вам важней ваше дело, чем всё преклонение мира, а потому в моих помыслах нет: ни очаровать вас, ни склонить к тайной связи. Всё, чего я желаю, – это вашей дружбы, заступничества и поддержки.

Что касаемо ваших устремлений и взглядов, то я готов признать их справедливость, потому что на своем опыте испытал женские ум и изобретательность. Я был свидетелем интриг герцогини Аританской, да что там! Я сам стал ее жертвой. Я знаю вас, и вы – прекрасное доказательство того, что женщины способны на многое и сумеют пробиться там, где иной мужчина спасует. Впрочем, не каждую женщину стоит допускать к власти, как и не всякий мужчина справится с ней. Более того, в моем герцогстве военным делом занимаются и женщины, в приграничных поселениях, им это необходимо, чтобы выживать. И мне в голову не придет запретить им драться. Это в столице легко рассуждать о нежности и трепетности дамы, но когда в твой дом врывается кочевник, то томность не поможет спасти себя и своих детей, пока муж сражается на улице. И поэтому я в какой-то степени разделяю ваши взгляды, ваше сиятельство. Более того, готов стать помощником в вашем деле, и мне кажется, что вам это необходимо.

Мы нужны друг другу, Шанриз, и потому я еду с вами, чтобы лучше разобраться в том, что вы делаете. И теперь спрошу я, готовы ли вы даровать мне вашу дружбу и доверие?

– Дружба и доверие – это то, что нужно завоевать и доказать, – ответила я с вежливой улыбкой. – Между нами, о них говорить рано, однако я готова к сотрудничеству, ваша светлость. А уж к чему оно приведет, покажет время.

Я протянула ему руку, герцог посмотрел на нее, после мягко сжал мою ладонь и заверил:

– Вы можете на меня положиться. – Он откинулся на спинку сиденья и огляделся: – Нам долго еще ехать?

– Мы уже приехали, – ответила я и приветливо махнула рукой. – А вот и дядюшка. – Кучер натянул вожжи, и коляска остановилась.

Ришем первым вышел и подал мне руку. И когда я шагнула из коляски на мостовую, граф Доло, направлявшийся к нам, остановился и в великом изумлении воззрился на его светлость. Я тихо усмехнулась, воспользовалась предложенной рукой герцога, и мы направились к его сиятельству, теперь глядевшего на меня пытливым взглядом. Он ждал объяснений. Мне скрывать было нечего, а потому, когда мы сблизились, я произнесла:

– Доброго дня, дядюшка. Позвольте вам представить нашего нового союзника. Его светлость желает ознакомиться с нашим делом и завести нечто подобное в Ришеме. Удачная идея, не находите?

– Это было бы прекрасно, – осторожно ответил граф и перевел взгляд на Нибо. – Однако…

– Это чистая правда, – произнес герцог. – Доброго дня, ваше сиятельство. Позвольте для начала принести вам свои извинения за мои прошлые грехи. Я поступил с вами подло, в чем уже раскаивался перед ее сиятельством. И все-таки прошу увидеть во мне пусть и не друга, но человека, который готов поддержать ваше дело и помочь в нем.

– Время покажет, – уклончиво ответил дядюшка, а после наконец поздоровался: – Добрый день, ваша светлость. Идемте, госпожа Хандель заждалась нас.

– Кто эта госпожа Хандель? – спросил у меня Нибо.

– Наша подопечная, – ответила я с улыбкой. – И первая женщина, которой позволено самой вести свои дела, без всяких управителей.

– Любопытно…

На госпожу Хандель обратил внимание дядюшка еще в первый год моего фавора. С тех пор, как остался без должности, и ему требовалось новое занятие, где он мог чувствовать себя полезным, его сиятельство занялся моим делом. И пока я получала необходимые знания от преподавателей, которых мне назначил государь, граф Доло обдумывал политику и последовательность наших действий.

– Дитя мое, вот что я вам скажу, – произнес он в одну из наших встреч, – образование – это хорошо, но нам нужно подготовить почву для первых выпускниц, иначе они со своими знаниями пойдут проторенной дорогой – в дом к супругу, чтобы рожать ему детей, стряпать и натирать полы до блеска.

– Что же вы предлагаете, дядюшка? – живо заинтересовалась я.

– Я немало думал, разговаривал и наблюдал за жизнью дам из разных слоев общества. К примеру, вдовы коммерсантов. Не спорю, есть среди них те, кто не способен вести дела покойного супруга, и опека назначенных лиц для них благо. Но есть и такие, кто и у Смерти выторгуют себе еще пару лет. Хваткие и способные сами вести свои дела, они вынуждены прозябать в зависимости от управителей, которые без зазрения совести запускают длани в чужие карманы, и до вдов доходит средств в несколько раз меньше, чем они могли бы иметь, будучи хозяйками оставленного наследства в полном смысле этого слова.

– Несправедливо, – согласила я и подхватила мысль, намеченную графом: – Надо дать им возможность самим заниматься делами.

– Изменения в закон с ходу не протащишь, – заметил дядюшка.

– Я уже избавилась от иллюзии в то, что перемены возможны по щелчку пальцев государя, – отмахнулась я. – Нужно провести эксперимент и выбрать женщину, которая способна показать, на что способна.

– Одной мало, – улыбнулся граф.

– Безусловно. Иначе это назовут исключением из правил. Но начать стоит с одной, и это должна быть женщина с волчьей хваткой. Разумная и волевая. Нам нужен достойный пример для тех, кто готов последовать за ней, а главное, за нами. И вот тогда уже можно будет говорить о поправках, однако высочайшим одобрением на наш эксперимент разжиться необходимо. – Я бросила взгляд на портрет короля, висевший в кабинете дядюшки, и усмехнулась: – Вы уже приглядели такую женщину?

– У меня их три, – ответил граф, – но наиболее подходящей считаю госпожу Хандель. Весьма достойная женщина. Она хороша уже тем, что прежде вела дела вместе с мужем, а значит, имеет не только хватку, но и представление о том, что от нее требуется.

– Значит, женщина у нас есть, дело за высочайшим одобрением, – резюмировала я. – Это я беру на себя. Думаю, через пару дней я добьюсь положительного ответа.

– Почему так долго? – изумился дядюшка. – Нет, Шанни, я не спешу, просто мне казалось, что государь неизменно идет вам навстречу…

– О, – взмахнула я рукой. – Если бы я попросила бриллиантовую брошь стоимостью в новый особняк, она была бы у меня к вечеру. Но что касается государственных дел, это нужно выгрызать зубами.

– Должно быть, ему нравится ваш напор, – улыбнулся граф.

– А по-моему, ему нравится доводить меня до белого каления, – проворчала я. – Но я получу то, что нам нужно. В этом можете быть уверены.

– В вас я ни минуты не сомневался, – рассмеялся дядюшка.

Я ошиблась, вырывать одобрение мне пришлось недолго. Сопротивлялся государь всего один вечер. Мы привычно поспорили. Разговор проходил вечером во время прогулки по Малому парку. Через неделю мы должны были выехать в Лакас, и мне надо было спешить, чтобы заручиться одобрением короля на нашу с дядюшкой затею до отъезда. К сожалению, мне задержаться не было никакой возможности, мой правящий любовник не желал выпускать меня из своих сетей, да и впереди тогда ждало знакомство с Тибадом. Но это означало, что заниматься нашим делом его сиятельству придется в одиночку, по крайней мере, пока я не вернусь.

Мы неспешно брели по аллее, время от времени кивая встречным придворным. Я держала короля под руку и слушала, что он говорит.

– Шанни, мне не сложно согласиться. Ты же знаешь, лучик, я готов выполнять твои капризы…

– Это не каприз, – прервала я короля. – Это необходимость, и она назрела. Ив, довольно закоснелых убеждений. Разве же ты сам не видишь очевидного? Управляющие и приказчики обворовывают своих хозяек, которые вынуждены терпеть унизительное положение лишь только потому, что они женщины и считаются заведомо неспособными вести собственные дела. Разве же это правильно? Кому как не тебе знать, насколько женщины предприимчивы? Дай возможность хотя бы одной опробовать свои силы…

– Одной я уже дал, – снова усмехнулся государь. – И во что она превратила мою жизнь?

– Ты несчастлив? – не без иронии спросила я.

Монарх остановился и, притянув меня к себе, поддел согнутым пальцем подбородок.

– Каждый мой день рядом с тобой наполнен счастьем, – сказал он и, не обращая внимания на посторонние взгляды, ненадолго приник к моим губам. После отстранился и сказал, глядя в глаза: – Твоя затея вызовет недовольство.

– У кого? Разве что у управляющего, которого мы отстраним от дел с твоей помощью.

– И как же мы его уберем? – полюбопытствовал государь, возобновив прогулку.

– Дай бумагу на имя моего дядюшки с указанием проведения ревизионной проверки, – ответила я. – Его сиятельству я могу доверять как самой себе. И когда будет подтверждено, что он воровал у своей хозяйки…

– А если не воровал? – полюбопытствовал король, и я отмахнулась:

– Где ты видел честного управителя? К тому же мы уже точно знаем, что он подворовывает, нужно лишь официальное подтверждение, и тогда граф Доло, наделенный тобою особыми полномочиями, отстранит его и передаст управление в руки госпожи Хандель. Ни один суд не посмеет оспорить королевское повеление, и бедная женщина сможет взять прави́ла в свои руки. Ив, нам нужен этот эксперимент. – Теперь остановилась я. – Он ведь может и провалиться, верно?

Монарх хмыкнул и покачал головой:

– Вы с дядюшкой не позволите ему провалиться, разве я не прав?

– Ты всегда прав, милый, – улыбнулась я и накрыла его плечи ладонями. Рука короля легла мне на талию, и я подалась к нему. – Пожалуйста, Ив, – шепнула я и поцеловала его в уголок губ.

Он усмехнулся и ответил:

– Боги с тобой, душа моя, экспериментируй.

По законам Камерата управлять компанией «Хандель и Пьеп», оставшейся от безвременно почившего супруга, госпожа Хандель сама не могла. За нее это делали господин Пьеп как компаньон, и управитель, назначенный покойным. Женщине оставалось растить трех дочерей и вести домашнее хозяйство на деньги, которые ей выделяли компаньон и управитель. Даже ее возможное второе замужество зависело от этих двоих. Могли и не одобрить, если от жениха нет выгоды их делу, или же, напротив, он будет слишком напорист и захочет сунуть нос в дела вдовы.

Передав графу необходимую бумагу, которую государь написал мне в тот же вечер, я вскоре отправилась в Лакас. И пока меня не было, дядюшка привел в дом вдовы королевских ревизоров, которые под его бдительным оком проверили каждую цифру, каждую запятую в документах. Они трудились целый месяц, сверяя все счета и затраты. Перевернули кверху дном дом госпожи Хандель, дом ее управителя и даже компаньона. Сурово сведенные брови его сиятельства и память о том, кто стоит за ним, не позволили ревизорам пойти на сделку ни с совестью, ни с управителем, а потому результат был правдивым.

Дядюшка, ознакомившись с выводами ревизоров, припечатал к столу вторую бумагу, лично подписанную Его Величеством, где было сказано об особых полномочиях, и управитель отправился в острог за воровство и попытку подкупа государственных служащих, включая самого графа Доло. И к делу наконец была допущена его законная хозяйка.

Что до компаньона, то ему пришлось вернуть госпоже Хандель ее права на их общее дело, как и финансы, которые оставались в его распоряжении. Дядюшка рассказывал мне, с каким мрачным видом господин Пьеп произнес:

– Эх, ваше сиятельство, со всем моим уважением говорю вам, что бабе деньги давать нельзя. Она промотает их сегодня же на булавки и прочие бабьи глупости, и что потом? Потом мое дело пойдет прахом…

– Насколько помню, любезный господин Пьеп, ваше дело носит название «Хандель и Пьеп», – прервал его граф Доло, – и имя вдовы стоит на первом месте, не так ли?

– Но она же ничего не смыслит…

– А мне думается, что госпожа Хандель еще и вас научит, как надо вести дело, – усмехнулся его сиятельство. – По выводам проверки доход вашей компании заметно снизился по отношению к годам, когда ею управлял покойный господин Хандель. Так вот, справедливости ради отмечу, что в то время именно его супруга занималась делами компании, лицом которой оставался ваш компаньон. Вам бы порадоваться, что приток средств вновь увеличится, и не за счет денег вдовы, которые она недополучала, а благодаря ее разуму и хватке. Еще поглядим, нужны ли вы ей будете, когда она вернет компании ее прежний престиж. Так-то, любезный господин Пьеп. – Дядюшка поднялся со стула в кабинете второго владельца компании «Хандель и Пьеп», но любезно улыбнулся и добавил: – И вот еще что вам не стоит забывать. Госпожа Хандель находится под личным покровительством графини Тибад-Стренхетт, и если вы позволите в отношении вдовы бесчестное поведение, то ее сиятельство узнает об этом незамедлительно, а вместе с ней и сам государь. Делайте выводы, господин Пьеп. Всего хорошего.

Предсказания Пьепа не сбылись. Вдова Хандель не поддалась «бабьим глупостям». Граф Доло не ошибся в своем выборе, эта женщина нас не подвела. Пока я оставалась в Лакасе, она принимала наследство в полной его мере, разбиралась с тем, что ей осталось от управителя, и начинала делать первые самостоятельные шаги. Так что, когда я пришла знакомиться с госпожой Хандель, то застала ее за выволочкой, которую женщина устроила своему приказчику – господину Селгеру.

Солида Хандель мне понравилась. В ней чувствовался стержень и уверенность в своих силах. И внешне она оказалась крепкой, коренастой, с широкими ладонями и низким голосом. Женщина-твердыня! Но при виде меня неожиданно смутилась и мило зарумянилась. Впрочем, быстро обуздала стеснение и приняла весьма радушно. Мы побеседовали, и единственное, на что вдова посетовала в тот день, было:

– Жаль, что сына у меня нет, ваше сиятельство, – сказала госпожа Хандель. – Дочки-то с характером, но ведь юные совсем, кто с ними станет разговаривать? А ну, случись со мной что? И кто дело возьмет в свои руки? Опять пройдоха Пьеп? А был бы сын, пусть и юноша, так ведь и не стали бы рыла… ой, простите, морды воротить.

Я улыбнулась и, накрыв ладонью ее руку, лежавшую на столе, пожала и заверила:

– Если мы докажем на вашем примере, что женщины в силах вести коммерческие дела наряду с мужчинами, то вы сможете смело оставить компанию вашим дочерям. Да и молодая вы еще. Найдете достойного супруга, тогда, глядишь, и сынок будет.

– Вот еще, – фыркнула женщина и опомнилась: – Ой, простите. Это ж я не на вас махаю, ваше сиятельство, а на мужиков этих. Придет пройдоха какой, лапы на мое добро наложит. Нет уж, сама теперь при власти и отдавать ее не стану. Внука дождусь, вот мне и наследник. Выучу как надо, и будет достойный приемник.

– Дело ваше, Солида, – не стала я спорить.

Мы навещали коммерсантшу время от времени, и не только ее. Те две вдовы, которых приглядел дядюшка, кроме госпожи Хандель, после ее успеха получили ту же возможность и с готовностью взялись за дело. Потому я была уверена, что женщины, которые благословляли меня на шествии в день рождения государя, имели отношение к тому же сословию. Мы дали им надежду, и коммерсантши ожидали дня, когда в законе об управлении появятся необходимые им изменения.

Графу и мне приходили письма, зачастую написанные полуграмотным языком, но женщины умоляли о заступничестве и помощи. Мы навещали их, знакомились с делами, помогали чем могли, однако дать всем того, что получили три счастливицы, пока не имели возможности. Для этого не хватало правовой основы. И чтобы ускорить процесс внесения изменений в закон, я обхаживала советников и министров. Мне нужна была их поддержка, и треть голосов у меня уже имелась. Так что помощь Ришема была не лишней. Если и в его герцогстве появятся женщины, которые покажут, что могут вести свое дело сами, то моему ставленнику в совете будет проще вынести наши поправки на обсуждение. И тогда король даст высочайшее одобрение, убедившись, что две трети присутствующих если и не поддерживают, то и не высказываются против.

Он, конечно, мог принять единоличное решение, но не в случае, к которому я имела отношение. Иначе это могло быть принято обществом как его слабость и потворство капризам фаворитки. Вроде мелочь, но отношение к реформе будет иным. А я хотела, чтобы поправка прошла как назревшая потребность, а не желание государя угодить любовнице. Да он бы и не пошел на это ради моих капризов. Лошадь редкой породы, если бы я захотела, выписал, а менять устои – нет. Это было правильно, и это помогало стремиться к успеху.

Однако время первых ощутимых перемен еще не наступило, и мы продолжали принимать живейшее участие в наших подопечных, но вдова Хандель оставалась нашей любимицей, и к ней мы могли заехать даже просто поболтать. Впрочем, сегодня в этот дом нас привело дело, а именно записка, переданная еще вечером накануне начала празднеств в честь дня рождения Его Величества. Из-за торжества пришлось отложить визит. Но вот вынужденные дни безделья закончились, и первым же делом мы с его сиятельством приехали, чтобы узнать о горестях Солиды.

Почтенная вдова встретила нас почти на пороге. Она была мрачна и воинственна, что не помешало женщине поклониться нам с обычной приветливостью и радушием. А уж когда взор ее остановился на его светлости, вдова и вовсе смутилась. Красота Нибо Ришема производила на женщин неизменное впечатление.

– Знакомьтесь, Солида, – улыбнулась я. – Его светлость герцог Ришемский.

– О-ох, – протянула женщина. – Герцог…

– Доброго дня, госпожа Хандель, – с вежливой улыбкой произнес его светлость.

– Что у вас случилось? – спросил дядюшка, и упоминание еще неизвестных нам неприятностей вернуло женщину с небес на землю.

Она вновь посуровела, и вскоре мы уже находились в ее кабинете. Мне нравилось, что встретившись с трудностями, Солида не предавалась страданиям и панике. Она и сейчас лишь припечатала развернутое письмо ладонью и произнесла:

– Поглядите, ваши сиятельства, что пишет мне этот негодник.

Дядюшка первым взял письмо, быстро пробежал его глазами и пояснил мне, чтобы ускорить дело:

– Господин Пьеп разрывает всякие деловые связи с госпожой Хандель и выходит из компании, что влечет за собой большие убытки…

– Еще какие! – воскликнула Солида. – Он ведь не только свой капитал забирает, но и всех, с кем мы работали. Они, видите ли, не желают иметь дело с бабой! Простите…

– Пьеп пишет, что последующее сотрудничество наносит урон его репутации и вредит коммерции, – снова заговорил дядюшка.

Я забрала у него письмо, перечитала и отложила на стол, откуда его взял Нибо. Дело было серьезным. Как выразилась Солида, пока мы поднимались в ее кабинет, тут и вправду можно было пойти по миру.

– Ничего, – прищурилась госпожа Хандель, – еще посмотрим, кто в барыше останется, а кто портки веревкой подвяжет, чтобы голый зад спрятать… Ой, простите.

– Нужен хороший стряпчий и адвокаты, – не слушая вдову, сказал мне дядюшка. – У меня остались добрые знакомые, так что я найду отменного стряпчего.

– А я попрошу Фьера подыскать лучших адвокатов, – добавила я. – Мы Пьепа оставим и без штанов, и без веревки. Но прозябать, пока тянется тяжба, мы тоже не станем. Не хотят вести дела с женщиной, и пусть их пожрут псы Аденфора.

Вдова прикрыла рот ладонью, глядя на меня со священным ужасом.

– Так ведь новых-то так быстро не найду, – сказала она. – Может, повлияете на них…

– Вот уж не было печали, как дураков уговаривать, – отмахнулась я. – Хотят Пьепа, пусть с ним дружбу и водят, а вам, дорогая, стоит подняться на новый уровень связей. И вот в этом мы вам поможем.

– Да как же мне отблагодарить вас, ваше сиятельство? – умилилась женщина.

– Пока особо благодарить не за что, – отмахнулась я. – А вот после я буду ждать от вас вложений в мой фонд на благотворительность, а также поддержку и сбор наших с вами сторонников. И когда мы добьемся необходимый перемен, тогда вам уже никто не сможет помешать в вашем деле, разве что конкуренты.

– Я всё помню, – склонила голову госпожа Хандель. – Боги с вами, госпожа графиня, а я и так уже вся ваша с потрохами. Простите.

– Благодарю, – улыбнулась я и поглядела на дядюшку: – Идемте, ваше сиятельство, у нас прибавилось много дел.

Загрузка...