Феромон

1. Эйвер

— Да плевать чем ты занят, Йорн! Вытаскивай свою голову из задницы и срочно ищи компромат на этого Дайсона. Даже если его собака нагадила на соседский газон, узнай и вручи иск сегодня. Так что времени плакаться нет. Давай! — телефон возвращается в карман, я откидываюсь на мягкую кушетку, вздыхаю. — Простите, Лили. На чём мы остановились?

— На том, что вы пытались расслабиться, а также изложить свои переживания, — звучит за спиной невозмутимый голос. — Продолжим? Или потратите весь час на звонки, мистер Хант?

— Вы правы, для телефонных разговоров во время сеанса я мог найти психотерапевта подешевле. Но, как обычно, выбрал лучшего.

— Приступим, — с улыбкой принимает она не особо завуалированный комплимент. — Закройте глаза. Представьте себя на берегу океана. Расслабьте спину, подставьте лицо тёплым солнечным лучам, ощутите в руке холод стакана с коктейлем, услышьте шум прибоя…

Удобная кушетка и впрямь похожа на пляжный шезлонг. Плавный изгиб, высокое подголовье, эргономичный дизайн — всё, чтобы почувствовать себя уютно и безопасно.

Мягкий голос блондиночки с учёной степенью баюкает, пытаясь настроить на нужный лад, только, к сожалению, фальшивит. Плевать ей. Зря потею на дорогом кожаном матрасе. Ничем мне доктор психологии Лили Гринн не поможет, хотя, судя по рекомендациям, должна быть хороша.

— Расслабьтесь. Взгляните на свои переживания со стороны. Что вас беспокоит, мистер Хант?

— Ваш вид в пляжном полотенце. Капли воды стекают с ваших мокрых волос по спине. Песок липнет к босым ногам. Кстати, не пью коктейли. Односолодовый виски — вот напиток для настоящих мужчин. Берег океана. Багровый закат. Влажный бриз. Тяжёлый толстостенный хайболл в руке. И красивая женщина рядом. Вам определённо идёт шампанское, — я слегка приподнимаю голову. — Я не сильно погрузился в нарисованную картину?

— Нет, но давайте говорить о ваших проблемах. Ведь вы за этим пришли?

— Я пришёл решить эти проблемы, а не говорить о них. — Остохренела её болтовня. — И на самом деле у меня нет никаких проблем.

— Разве? — скрипит она креслом. — Если я правильно запомнила, вы сказали, что устали от своей неконтролируемой сексуальности. Что ко времени окончания полового созревания, годам к двадцати, уже почувствовали свою власть над прекрасным полом. А в ваши тридцать боитесь заводить отношения, потому что сомневаетесь в их искренности. Так?

У-у-у! Да она откровенно издевается. Считает меня самовлюблённым идиотом. А мои сложности — надуманными. Жаль, я полагал, дамочка крута. Но заносчивый психиатр с завышенной самооценкой — настоящая катастрофа. Что ж, пусть тогда ощутит на себе то, над чем так неосторожно глумится.

— А ещё я сказал, что серийный бабник, а вы всё равно легкомысленно согласились меня принять, — опускаю ноги на пол.

— Люблю хорошие шутки, мистер Хант, — она крутит в пальцах ручку, вскинув подбородок. Не просто смотрит — держит зрительный контакт. Видимо, именно так учили делать в её престижном университете. — Только вам действительно нужна помощь, хоть и не пойму пока с чем.

Решила полечить мою гордыню? Поправить съехавшую на уши корону? Ну-ну.

— Тогда я объясню, — встаю, засовывая руки в карманы. Проклятая кушетка словно делает вздох за спиной: медленно набирает в кожаную грудь воздух, избавляясь от моего тела. Психиатр тоже делает короткий вздох, желая возразить или согласиться, или хрен знает, что там она собиралась сказать — всё равно не даю ей этой возможности. — Вы знаете, что такое феромоны?

— Конечно. Вероятно, несколько поверхностно, но общее представление имею, — склоняет она скептически голову.

— Я поясню. Это вещества, вызывающие сексуальное возбуждение. Представьте, что вы не голодны, но вдруг, проходя мимо ресторана, чувствуете запах жареного мяса.

— Я вегетарианка, — склоняет она голову в другую сторону, следя за моими перемещениями. Снисходительно улыбается.

— Хорошо, — пожимаю плечами. — Пусть будет запах варёной брокколи. Он вас больше возбуждает?

— Допустим.

— Чувствуете, как рот наполняется слюной? Желудок сжимается спазмом предвкушения? А ноги сами направляются туда, откуда доносится восхитительный аромат?

— По-настоящему захотелось запечённой на гриле капусты, хоть я не голодна.

— Отлично! А теперь представьте, что вы всё это ощущаете, но запаха на самом деле нет.

— И растерянный владелец ресторана крутит пальцем у виска?

— Именно так, — я останавливаюсь напротив стола. А может, она всё же не безнадёжна? — И я не брокколи, а кусок жареного мяса, но у вас начинается неожиданное слюноотделение.

— Это исключено, мистер Хант, — усмехается она, отклоняясь к спинке стула.

— Непрофессионально? — забираю дорогую ручку из тонких пальцев, не сводя с неё глаз. — Или вы замужем?

— Мистер Хант, вы пришли говорить не обо мне.

— Да, но я как раз о себе. О том, что у меня есть принципы, — задумчиво почёсываю голову тяжёлой золочёной ручкой. — Я не сплю с замужними женщинами.

— Хотите поговорить об этом? — опирается она локтями в стол, подаваясь вперёд. Голова закидывается выше. Как опытный мозгоправ, она пытается одержать верх в молчаливой схватке, но её грудь взволнованно приподнимается из выреза, и мой бесстыжий взгляд устремляется туда.

— Нет, потому что правда в том, — якобы кладу на стол ручку, но склоняясь к её уху, скольжу щекой по щеке. Ловлю ровное дыхание… но недолго. Она вдыхает всего лишь хороший парфюм, но чувствует не запах. Раз. Два. Три… Короткий резкий вздох. Совсем слабенькая. — Правда в том, что вы соврёте.

2. Анна

Кто бы сомневался, что этот сноб Эйвер Хант разместит свою юридическую компанию на шестидесятом, верхнем этаже здания.

Лифт медленно ползёт к небесам, и две девушки рядом беззастенчиво обсуждают возможного босса.

— Говорят, Всемогущий Эйв теперь нанимает только парней. После судебного иска, когда секретарша обвинила его в домогательстве, — громким шёпотом делится одна. — Но, думаю, попытаться стоит.

Она расправляет плечи, как перед выходом на сцену, явно собираясь бороться за место.

— Неужели он настолько неотразим? — скептически хмыкает другая, откидывая блестящие тёмные волосы за спину.

— Да ничего особенного. Точно не красавчик. Такой брутальный, уверенный в себе, жёсткий мужик. Хотя что-то в нём определённо есть.

Едва сдерживаюсь, чтобы презрительно не фыркнуть. Что-то! Козёл он, вот что в нём есть. Рога, копыта и хвост. Могучее, как рога, упрямство. Безжалостная, как копыта, хватка. И хорошо подвешенный, вертлявый, как хвост, язык. Хотя мне в нём всегда нравились три другие вещи: его задница, его походка и его скулы.

Ну, с задницей и так понятно. Она и без лишних пояснений хороша.

А вот скулы — целое эстетическое переживание. Шедевр челюстно-лицевой архитектуры. Резко очерченные, мужественные, впалые, когда он спокоен. И напряжённые, волевые, рельефные, когда стискивает зубы. Против их скульптурного совершенства я была бессильна уже тогда, двенадцать лет назад. Сейчас же они покрыты тёмной щетиной, что делает выражение его лица ещё упрямее, а взгляд исподлобья — ещё тяжелее.

К счастью, мне всё равно, какой теперь у него взгляд. На меня Эйви с того дня больше и не смотрел. С того грёбанного дня его школьного выпускного, когда я призналась ему в любви, а он меня высмеял. Надул щёки, едва сдерживаясь, словно я произнесла дурацкую шутку, а потом рассмеялся прямо в лицо. Козёл винторогий.

Он и до этого, можно сказать, на меня не смотрел. Проходил словно мимо пустого места. Не замечал. Кто я такая, чтобы заслужить его внимание? Невзрачная закомплексованная девочка на два класса младше его. По нему же сохла вся школа. А когда такие парни, как он, смотрят на таких как я? На таких вот: с затянутыми в пучок волосами, глупыми мечтами, лишним весом и без косметики.

Но с выпускного я, наверно, стала бы грязью под его ногтями. Пятном на дорогих ботинках. Ворсинкой, прилипшей на элегантный итальянский костюм. Но, к счастью, мы больше не виделись. Он поступил… Да куда ещё он мог поступить, как не в юридическую школу самого престижного, самого лучшего в мире университета? А я… Ладно, двумя годами позже я поступила в тот же университет.

Иногда его даже видела. Ладно, ладно, сдаюсь. Хоть себе могу признаться: да, я за ним следила. И поступила из-за него. Хоть это было несложно. Сложно было знать, что он где-то рядом. Иногда мельком встречать. И понимать, что он меня не помнит и в упор не узнаёт.

А я узнала бы его даже с закрытыми глазами. Особенно походку.

Ведь он всегда ходит так, словно весь мир ему должен. Слегка покачивая широкими плечами, немного пружиня узкими бёдрами. Решительно, упруго, твёрдо. Ходит, как думает: стремительно, легко, только вперёд.

Тогда я с придыханием следила за его успехами, блистательной карьерой и многочисленными похождениями. Сейчас я тоже знаю о нём почти всё: его любимый сорт виски, имя его парикмахера, марку трусов, которые он носит. Не уверена только стоит ли на них логотип его драгоценной компании, а в остальном Хант не изменился.

Только я теперь другая. И теперь я его ненавижу.

Ведь это он вынудил меня стать другой.

Благодаря ему я каждый день до изнеможения потела в спортзале. Вопреки — ходила на курсы актёрского мастерства и танцы. Наперекор — перекрасила волосы, научилась держать спину, удар и ходить на шпильках. И назло ему вышла замуж за не менее талантливого юриста.

Только именно то, что он заставил меня измениться, я ему никогда и не прощу.

Наши пути с ним больше так и не пересеклись.

До сегодняшнего дня.

3. Анна

Двери лифта медленно открываются. И надпись: «Морган & Хант» встречает посетителей большими металлическими буквами, намертво прикрученными к стене.

И как только он терпит, что его фамилия стоит в названии компании второй? Уступил Йорну такую малость за то, что сам занял кресло главы компании?

Собственно, мне и не нужен Эйвер Хант, а только его партнёр — Йорн Морган. Ему доверил мой отец Лион Визе сделку по продаже семейной фармацевтической компании «Визерикус». А до развода дела этого крупного биотехнологического предприятия вёл мой муж Глен Дайсон.

Долбанный Глен! Ради его юридической фирмы я поставила крест на собственной карьере. Стала всем: глазами, ушами, элитными письменными принадлежностями на его столе, любимой туалетной бумагой возле его унитаза. Секретарём и личным консультантом. Делопроизводителем, отделом кадров и голосом на автоответчике.

«Вы позвонили в юридическую компанию Глена Дайсона», — зло передёргиваю плечами.

Засранец Глен изменил мне со студенткой, которую я же и наняла. Не просто изменил — изменял каждый день. Каждый говённый день трахал эту шлюшку, пока я с ног сбивалась, организовывая ему встречи с нужными людьми, создавая уют и выгуливая его собаку.

И он, сволочь, мало того, что оставил себе после развода сто процентов «Глен Дайсон», так ещё тянет свои грязные ручонки к компании отца.

Но в сильнейшей юридической компании города я сегодня потому, что этому не бывать. У меня есть что засунуть в глотку Дайсону, чтобы он подавился.

— Чем могу быть полезна? — приветливая секретарь в фойе обращается не ко мне — к тем двум девицам, что вышли из лифта первыми. — На собеседование к мистеру Ханту, пожалуйста, сюда, — машет она направо. — Мистер Морган занят, — отвечает на звонок и косится в противоположную сторону, — но могу соединить вас с его личным секретарём.

Поднимает полный участия взгляд. Только я уже знаю, куда идти.

Офисное пространство, разделённое на кабинеты с огромными окнами от стены до стены и прозрачными дверями, насквозь пронизано синевой неба. Светом, воздухом, магией стекла и бетона, что царит в центре мегаполиса и завораживает видами с заоблачной высоты.

Тонкие каблуки гулко стучат по блестящему мрамору пола. Кабинет Йорна — следующий. И Йорн собственной персоной, запустив руку в ёжик светлых волос, с кем-то ругается по телефону.

В сердцах бросает трубку интеркома. И вдруг подскакивает и бежит мне навстречу.

— Эйв! Бельгийские вафли! — он распахивает дверь и устремляет взгляд голубых водянистых глаз поверх меня.

Мне хватает времени вспомнить, что «бельгийские вафли» у Моргана и вместо «здрасьте», и как «Слава Богу!», и заменяют все известные ругательства, а ещё сообразить, что происходит. Но единственное, что успеваю сделать — замереть каменным истуканом, когда со спины меня обгоняет Хант.

— Йорн, какого хрена?! — влетает в кабинет Эйвер. — Ты уже должен совать в нос этому ублюдочному Дайсону соглашение об адвокатской тайне или ДНК его паршивой собаки, нагадившей в соседском палисаднике.

И первый раз я полностью согласна с разъярённым Хантом и по поводу своего бывшего мужа, и по поводу его бультерьера.

— Я понятия не имею где его искать, Хант, — машет руками Йорн, словно стоит на краю небоскрёба и от этих лихорадочных движений зависит, полетит он вниз или удержится.

— Так уволь на хрен свою секретаршу, раз она не способна выяснить подобную мелочь, — заламывается складками на спине идеальный пиджак Эйвера, когда он широким жестом показывает в сторону секретарского бокса. — Или ты узнаешь это немедленно, Йорн, или я сделаю это сам и отправлю Клару на улицу без выходного пособия.

— Эйв, — сникает Морган. — Я всё выясню. А про собаку — это ты серьёзно? — вопрос камешком летит в спину уходящего Ханта.

— Да, твою мать, — оборачивается тот, уже открыв дверь. — Ты разве не в курсе, что теперь каждый владелец обязать предоставить ДНК питомца, а образцы найденных экскрементов позволяют выставить иск нерадивому хозяину, не убравшему за своей шавкой дерьмо?

Эта неожиданная информация и меня застигает врасплох. Вместо того чтобы потратить драгоценные секунды на бегство, мешкаю, и резкий, как скачок напряжения, Эйвер Хант врезается в меня на полном ходу.

Сколько усилий было приложено, чтобы всё забыть. И как же мало потребовалось, чтобы двенадцать лет жизни отмотало назад, и время жестоко вернуло меня в точку, с которой всё началось. Туда, где я нервно тереблю оборку платья, заглядываю в расширенные зрачки Эйви Ханта и надеюсь хотя бы на сочувствие.

Мне хватило доли секунды. И ещё половина ушла на то, чтобы окунуться с головой в жаркую, как полдень в пустыне, харизму Эйвера, заглотить густой запах его тела и получить шоковый разряд радиоактивного тестостерона, врезавшись в его накачанную грудь.

— Дьявол! — наклоняется он за выпавшей из моих рук сумкой, пока я прихожу в себя. Пока собираю себя по кусочкам. Заставляю вспомнить, что я давно не та глупая девочка, влюблённая в него до беспамятства. Я — умная, сильная, уверенная в себе женщина. Яркая. Стильная. Взрослая. Кажется, ничего не забыла?

— Простите! — он протягивает клатч. И ещё на один страшный миг мне кажется, что он меня узнал. Так тревожно сходятся на переносице его густые брови. Так внимательно буравит меня его грифельный, цвета пасмурных сумерек взгляд.

— Я сама виновата, замешкалась, — прижимаю к себе возвращённую собственность.

— Вы к Йорну? — его озабоченная сосредоточенность на моём лице не на шутку заставляет нервничать. А жест в сторону кабинета Моргана — даже испугаться разоблачения и временно отступить от своих планов.

4. Эйвер

— Как её зовут?

— Простите, — непонимающе хлопает густо накрашенными ресницами офис-менеджер, чем страшно меня бесит. — Кого?

— Девушку, что стоит в коридоре позади меня. Рыжие волосы, метр семьдесят, туфли от Джимми Чу, — наконец, заставляю её оживиться.

— Анук? — устремляет она взгляд за спину. И я понимаю, что не ошибся: рыженькая всё ещё стоит там, где я её оставил.

— Это её имя?

— Это модель лодочек.

— Лейла, за что я вам деньги плачу? — будь моя воля я выжег бы взглядом на её незамутнённом разумом лбу слово «идиотка». — Как зовут девушку, что записалась на собеседование?

— Простите, мистер Хант, — судорожно листает она свои талмуды. — Но эта девушка не отметилась.

— То есть кто попало может шляться по моему офису, раз вы не удосужились спросить ни к кому она, ни по какому вопросу?

— Я… простите… мне…

Выдыхаю. Сил нет слушать её блеяние.

— Позаботьтесь, чтобы она прошла на собеседование одна из первых, — издалека оцениваю толпящихся в коридоре соискательниц. — Как я вижу, желающих мужеского пола на должность секретаря не нашлось?

— Записан один, — всё ещё заикается Лейла.

— И где он?

— Видимо, опаздывает.

— Сразу вычёркивайте. Мне не нужен секретарь, который опаздывает на первое собеседование. И о том, чтобы дальше вашего стола он не прошёл, тоже позаботьтесь.

Не бросив даже взгляда в сторону всего этого притихшего курятника, прохожу в свой кабинет. На столе лежит список.

Как же зовут эту рыжую? Скольжу по строчкам: Кэтрин, Мона, Руфь, Ума... А это ещё что? Эйшвоья?! Ну и как прикажете мне обращаться к собственной секретарше? Эй, швоья, иди-ка сюда?

Жесть!

Поисковик открытого макбука в мгновенье ока находит перевод имени Эйшвоья с хинди как «богатство», но я не могу позволить несчастной девушке терпеть мои ежедневные издёвки, как бы талантлива она ни была. Ставлю напротив её имени длинный прочерк.

— Ну и? — поднимаю голову на смущённо топчущуюся на пороге Лейлу.

— Мистер Хант, её зовут Анна. Анна Ривз, но она не была записана.

— Это как-то противоречит правилам найма сотрудников? — жду, когда она уже сообразит, что тратит моё время и деньги попусту.

— Нет, но она и без резюме, и без рекомендаций, — всё ещё мнётся Лейла.

— Ей нужна эта работа?

— Да, мистер Хант.

— Так какого хрена ты стоишь? Зови!

Отправленная в коридор моим недовольным взглядом, она едва не врезается в стеклянную дверь. А потом врезается в Йорна.

— Эйв! — огибает Морган неожиданное препятствие на пути в мой кабинет. — Я знаю, где найти Дайсона! В ресторанчике на Розовой аллее, — довольно потирает он руки. — Ты со мной?

— С хера бы? Это твоё дело, Йорн. Так что задницу в кулак — и вперёд. У меня собеседование.

— Чёрт, — оглядывается беспокойный Йорн. — Так и знал. Тогда мне нужно соглашение. Клара сказала: оно у тебя на столе.

— Не поделишься, каким чудом у тебя неожиданно прорезался третий глаз? — откладываю одну за другой цветные папки в поисках нужного документа. — Ещё пару минут назад ты волосы на жопе рвал, не зная, где выхватить Милашку Глена, а теперь вдруг прозрел.

— Это моя информация, — звучит за его спиной чистый ровный женский голос.

— Твоя? — удивлённо склоняю голову, глядя как грациозно чеканит рыжая пол изящными ножками, обутыми в туфельки на тонких каблучках.

— А это соглашение. Простите за задержку, но оно было составлено с ошибкой, пришлось исправить.

— Но как ты узнала про Дайсона? — откидываюсь на спинку кресла, не в силах скрыть восхищение этой стройной рыжеволосой красавицей.

— Разве это не моя работа — знать? — и бровью не ведёт она, вручая Йорну папку. Провожает его глазами, пока он пятится, а ещё пялится на неё с нескрываемым восторгом и, наконец, исчезает с моих глаз. — И я согласна на сумму, вдвое превышающую ту, что вы хотели предложить единственному соискателю на эту должность, — с вызовом поворачивается она ко мне.

— С чего ты взяла, что я вообще тебя найму? — усмехаюсь от такой наглости.

— Может, вам ещё сумму назвать? Или адрес химчистки, в которой не портят ваши эталонные костюмы? Ведь это тоже будет входить в мои обязанности, насколько я понимаю, — стоит она, приподняв одно плечо так, что меня душит даже расстёгнутый ворот рубашки.

Да к чёрту эти костюмы! Главное, она ведёт себя так, словно ей глубоко всё равно, возьму я её или нет. А ещё она добрых пару секунд прижималась к моей груди и проявила ноль эмоций, кроме естественной в таких ситуациях неловкости. Да и сейчас стоит достаточно близко и не робеет.

Нет, конечно, не все женщины сразу валятся с ног от вожделения, едва мне стоит к ним прикоснуться. Большинство реагирует спокойно, хоть на биохимическом уровне всё равно запускаются эти неконтролируемые процессы, как объяснил мне мой кореш биохимик. Просто дальше уже всё зависит от меня. Стоит добавить чуточку настойчивости и умения — и любая крепость падёт. Но ведь не каждую я беру штурмом. Не каждая мне и нужна.

Редко бывают совсем неустойчивые, как сегодняшний психотерапевт. Но на вес золота для меня именно такие, как вот эта Анна.

Анна. Примеряю к ней звучное имя, как дорогое колье на изящную шейку. Там, правда, висит подаренный мужем кулон от Тиффани. Кто бы сомневался, что такую девушку окольцуют. Только какое мне до этого дело? Мне просто нужна хорошая секретарша, что не обольёт меня кофе, если наши руки соприкоснутся.

5. Эйвер

— В полтора, — прищуриваю один глаз, снижая сумму её встречного предложения.

— В два, мистер Хант, — пожимает чертовка плечиками. — И будьте уверены: я отработаю каждый вложенный в меня цент.

— Я бы и не взял тебя, Анна Ривз, если бы не был уверен, — поднимаюсь из-за стола, не сводя с неё глаз. Ну что, рыженькая, контрольный? Поднимаю её кисть, рассматривая пустой безымянный палец. — Ты принята. Но если ещё хоть раз соврёшь, выгоню без сожаления. Ты не замужем.

Не хочу вдаваться в объяснения, как я это понял. Может, из-за поспешности, с которой она выпалила про подарок мужа. Может, из-за уверенности, что ни один нормальный мужик не допустит, чтобы его жена работала у меня под носом. И, значит, либо он дебил, и они скоро расстанутся, либо уже расстались, раз она не носит обручальное кольцо. Но если она сейчас соврёт — я её без сожаления выставлю за дверь.

— Если только две вещи, которые вы цените в людях, — отнимает она руку. — Преданность и честность. Правда?

— А ты неплохо подготовилась, — внимательно всматриваюсь в её глаза.

Какое-то смутное ощущение, словно я уже где-то это видел. И эти янтарные всполохи в глубине сапфировой синевы. И этот гордо вздёрнутый аккуратный носик. Словно всё это уже когда-то было. Но меня часто преследуют такие дежавю. Только родинку над верхней губой я бы не забыл.

Раз. Два. Три. Четыре. Пять…

— Это подарок бывшего мужа, — прикасается она к подвеске.

Она же не заметила, как я облегчённо выдохнул?

Нет, она как раз опустила глаза. И я не могу приподнять её лицо насильно, чтобы посмотреть, расширились ли зрачки, а потому довольствуюсь лишь коротким резким вздохом, с которого обычно всё и начинается.

Жаль. Чуда не произошло: она всё же реагирует. Но сдержанно. И второй раз я выдыхаю с облегчением.

— Приступай к своим обязанностям с завтрашнего утра.

— Нет, мистер Хант, я уже к ним приступила, — разворачивается она. — Но увидимся завтра.

Твою мать! Я не просто не могу отказать себе в удовольствии попялиться на её задницу, я не могу отвести глаз от этих подтянутых девичьих округлостей ниже мягкой рыжей волны волос. Меня парализует покачивание её бёдер, как гипнотический маятник. И эта танцующая походка… Зараза! Она ведь знает, что я смотрю.

— Лейла! — жму кнопку громкой связи.

— Я распущу остальных соискательниц, — проявляет секретарь чудеса сообразительности. — На первой линии Ива Уорд.

— Ив?! — снимаю трубку. — Чёрт побери, Иви, дай-ка я догадаюсь. «Хиттон» хочет сделать предложение Роберту Картеру?

— Мог бы хоть для приличия сказать, что рад меня слышать, — смеётся моя однокурсница, подруга, корпоративный юрист и самая яркая из моих воплощённых эротических фантазий.

— А я рад, Ив. Ты даже не догадываешься насколько. Но ты же позвонила не свидание мне назначить?

— Как раз свидание, Эйв, — звонкий голосок Иви эхом отзывается где-то у меня в паху. — В нашем отеле?

— О, да! И возьми пентхаус.

— Только если ты за него заплатишь. После того как ты обломил меня со слиянием «Баретта», я как-то на мели.

— А я предупреждал, чтобы ты не лезла к моим клиентам. А ещё, что я всегда побеждаю. И прости, но я честно победил.

— О, да, Великий Эйвер Хант всегда побеждает, — фыркает она. И это такой хороший знак, что она до сих пор злится. Секс будет умопомрачительным.

— Я заплачу, Ив. И за пентхаус, и за ужин в «Блаженном Августине», — улыбаюсь, отвернувшись к окну. — Но только когда ты расскажешь, что предлагает «Хиттон». Сомневаюсь, что ты прилетела, чтобы провести со мной ночь.

— Ночь?! — усмехается она. — Не смеши меня, Эйвер. Выпьем кофе в баре отеля. И если я уйду оттуда без подписанных документов, у тебя и пятнадцати минут не будет.

И мы оба знаем, что у меня будет столько минут, часов, даже дней, сколько мне понадобится, но эта перебранка — неизменная часть прелюдии. Как и дело, которое, уверен, она вырвала из чьих-нибудь холодеющих рук, лишь бы снова сцепиться со мной. Лишь бы снова прилететь и провести эти минуты, часы или дни рядом.

— Ив, — понижаю голос до мягкого бархата. — Я соскучился.

— Значит, подпишешь всё, что я попрошу, — произносит она после паузы, во время которой явно справлялась со сбившимся дыханием и теперь так фальшиво равнодушна. — Или я не поверю ни одному твоему слову.

— Я подпишу всё, что ты предложишь, если это будет в интересах моего клиента. А ночь в пентхаусе ты мне подаришь, потому что соскучилась не меньше. Через час, Ив. И ты знаешь где.

Я кладу трубку, не давая ей возразить.

Как же ты вовремя, Ива Уорд. Как же охренительно вовремя!

Падаю во вращающийся стул. Делаю целый оборот, откинувшись на спинку, а потом склоняюсь над рабочим столом.

Документы по сети отелей Роберта Картера. Информация на «Хиттон». Нет, я ждал, что от них поступит предложение. Скажу больше: даже выжидал, когда они его сделают, хотя глава компании Роберт Картер и настаивал, что я должен покланяться им первый. Но я никак не ожидал, что прилетит Ив. А ещё я, как всегда, оказался прав: теперь они станут куда щедрее. А бонус в виде Ивы сделал это ожидание не только оправданным, но ещё и вознаграждённым.

Подавляю в себе желание связаться с информатором. Нет, завтра эта Анна Ривз о себе всё расскажет сама. И я не буду пялиться на её сиськи, потому что всю ночь буду окучивать Иви, и мне будет уже глубоко всё равно какого цвета волосы на лобке у этой рыжей.

6. Анна

Когда в детстве я спросила, почему вместо звучной отцовской фамилии Визе мне дали мамину девичью Ривз, мама с честью выдержала этот сложный разговор и убедила меня, что лучше ничего не менять. Иначе проклятье семьи Визе меня не оставит. Я зачахну в тени этого громкого имени, как слабый росток в тени могучего дуба, и никогда не смогу стать сама собой. Оно будет довлеть и обязывать, и никогда не позволит заниматься чем я хочу.

Как показало время, она была бесконечно права.

Когда я развелась с мужем, то ни секунды не сомневалась, что мерзкую фамилию Дайсон вычеркну из своего паспорта. И кто бы мог подумать, что окажусь тоже права в своём выборе и это сыграет мне на руку.

Я не дочь знаменитого Лиона Визе, владельца фармацевтического концерна «Визерикус». Не жена известного юриста Глена Дайсона. А никому не известная Анна Ривз, человек и секретарь.

Правда, сейчас можно было бы добавить: секретарь блистательного Эйвери Ханта. И в этом уравнении из двух неизвестных, я всё равно «игрек», а не «икс». Всё равно «бета», а не «альфа». И тень дуба всё равно меня заслоняет. Но Эйвер Хант — тот дуб, что я выбрала сама.

Кто бы мог подумать, что, встретив его через двенадцать лет, я вдруг почувствую непреодолимое желание доказать, как сильно он во мне ошибся.

Когда он стал лапать меня своим сальным взглядом, я поняла, что ведь это и есть мой шанс отомстить. Что все прошедшие годы, вся моя жизнь как раз и готовила меня к этому моменту.

И ничего я так сильно не хочу, как разбить ему сердце и посмеяться в лицо.

Он так кичится тем, что не потерпел ни одного поражения. Так бахвалится, что никогда не проигрывает. Тем горше будет его поражение. Тем слаще моя победа. И я наконец почувствую себя отомщённой и смогу оставить Эйвера Ханта покоиться с миром в прошлом.

Звонок отца отвлекает меня от размышлений и выбора наряда, который завтра точно не оставит Ханта равнодушным.

— Нет, пап, я не знаю, что они раскопали на Дайсона, — отвечаю на вопросы отца, расхаживая по гостиной. — Но обязательно выясню о чём говорил с ним Йорн.

Завтра мой первый рабочий день в «Морган & Хант», но я не то, чтобы не осознаю, мне даже поделиться этим не с кем. Маме — нельзя, она будет меня отговаривать. Подруга, с которой я заливала свой позор слезами и вином, давно занята делами куда серьёзнее, чем мои школьные разочарования. А отец… он знал о моих чувствах, но о моём фиаско мы с ним никогда не говорили.

— Нет, папа, я не буду это узнавать по своим каналам… И что с того, что они у меня есть? Надеюсь, Эйвер Хант мне всё расскажет сам, — заставляю я отца удивлённо замолчать на полуслове. О, как много всего в этой паузе! Но я точно знаю, какие вопросы крутятся сейчас в его голове, и отвечаю, не дожидаясь, когда отец их задаст: — Нет, я с ним не сплю. И я не принялась за старое. Я просто его личный секретарь. С завтрашнего дня.

Вытягиваю руку с телефоном подальше от уха, но звучный бас отца слышится даже с такого расстояния.

— Нет, пап, — перебиваю его эмоциональный монолог. — Всё совсем не так, как с Гленом. С Гленом мы сначала начали встречаться, а потом вместе работать… Конечно, ничего хорошего из таких отношений не вышло. И личное с рабочим лучше не совмещать, да. Я и не собираюсь… Пап, да, я именно из-за этого и не пошла работать в твою компанию. Да, могла бы сделать собственную карьеру, — падаю я на диван и пытаюсь вытащить платье, на которое села, пока отец пускается в свои любимые измышления на тему как всё сложилось бы, начни я работать на него. — Нет, только не в твоей компании. Ты контролировал бы каждый шаг своей малышки, даже не потому, что не доверял, а в страхе, как бы я не оступилась и больно не ударилась. И знаешь, хорошо, что я сделала так, как решила сама. В свете того, что компанию ты решил продать, я бы так и так осталась без работы.

Звонок по второй линии заставляет меня посмотреть на экран. Хант?!

— Пап, прости, но я должна ответить. Давай, встретимся в выходные и спокойно обо всём поговорим. О моей личной жизни. О твоём любимом гольфе. О чём захочешь. Попьём пивка с наггетсами. Если будут новости — я перезвоню.

Выдыхаю, прежде чем принять входящий вызов.

— Эйвер?

— Анна, забери в офисе документы и привези по адресу, который я сейчас назову, — заявляет он тоном, не предполагающим отказа. В общем, обычным тоном Эйвера Ханта.

— Хорошо, — отвечаю равнодушно, хотя адрес его квартиры и заставляет меня нервно сглотнуть.

— Ключи в верхнем ящике стола. И перенеси мои встречи с утра на вторую половину дня.

Сухо и по-деловому соглашаюсь, но неприятный холодок, что работать на Ханта будет сложнее, чем я себе представляла, пробегает по спине. Вздрагиваю от звука дверного звонка. Последние слова босса тонут в этой пронзительной трели. Впрочем, он, скорее всего, сказал «спасибо» или «доброй ночи».

Но пока иду к двери, всё размышляю, а знает ли Хант такие слова? В его духе было бы сказать: «и не забудь вернуть ключ на место» или «срочно». Но стоящий на пороге Глен напрочь выбивает из головы все мысли.

— Это же ты? — горят гневом его глаза. — Ты рассказала Йорну про инсайдерскую сделку?

— И тебе добрый вечер, Глен, — вскидываю подбородок. — Если бы это была я, то странно, что из всей кучи дерьма, что я для тебя делала, я выбрала именно это: жалкие намёки на шпионаж, доказать который затруднительно. Хотя кое-что незначительное я Йорну действительно сказала: где застать тебя за бранчем.

— Так и знал, что на Розовой аллее он нашёл меня с твоей подачи. А мне затирал, что тоже не мог пропустить цветение сакуры.

7. Анна

— Это было единственный раз. Всего один раз я привёл её в наш дом. Но так и знал, что ты будешь мстить, — ударяет Глен кулаком в косяк. — Знал, что не успокоишься на разводе.

— Мстить? — заставляю его отступить, закрывая за собой дверь, словно не хочу, чтобы кто-то внутри квартиры его услышал. Он вынужден спуститься на пару ступенек, и теперь не возвышается надо мной всей высотой своего баскетбольного роста. Наши глаза почти наравне. — Нет, Глен. Я подписала отказ от прав на твою компанию в обмен на уговор, что ты не будешь лезть к компании отца.

— Ты получила эту квартиру. А я больше не веду дела «Визерикуса».

— Да, их теперь ведут «Морган & Хант», но не с твоей ли подачи его пытается купить «Пайз»?

— Это закрытая информация.

— Ты, может быть, забыл, но это компания моего отца. И я точно знаю, что с ней происходит. Можно сказать, из первых рук.

— Да ладно, — лыбится он неожиданно. — Я сообщил об этом Моргану только в обед, когда он тыкал мне в нос инсайдерской сделкой и соглашением о не конкурировании. И он не должен был нести дурные новости твоему отцу до утра.

— Видимо, тебя только забыл спросить. Я пять минут назад говорила с отцом.

— Не-е-ет, — снова лыбится он и, вцепившись в поручень, пытается заглянуть в приоткрытую дверь из-за моего плеча. — С кем из них ты теперь спишь? С Йорном? Или с Эйвером? Нет, Эйвер для тебя слишком хорош да и вряд ли поведётся снова. Один раз он тебя уже послал. Сомневаюсь, что ты стала умолять его о втором шансе.

— Что? — не верю я своим ушам.

— А ты думала я не в курсе? Думала, за пять лет нашего брака не замечу твою им одержимость? Надеялась, не разузнаю о той безобразной сцене, что ты ему устроила? И к кому сейчас ты побежала в первую очередь, не успело остыть супружеское ложе? Разве не к Ханту?

Прохладный вечерний воздух застревает у меня в горле куском льда. Я не могу его ни проглотить, ни выплюнуть. И я не знаю, что ответить Дайсону. Только судорожно пытаюсь понять, кто же мог ему это рассказать. Точно только одно: не сам Хант.

— В общем, слушай меня. Кто бы ни слил эту информацию по инсайдерским сделкам Йорну, знай: если ты ляпнешь обо мне хоть слово — я прихлопну тебя как муху. И лично заставлю Ханта посмеяться над тобой второй раз. И уже не в тишине пустого спортивного зала, а прилюдно. И, поверь, мне есть что ему рассказать.

Его машина уже давно уехала, а я всё стою, пытаясь угадать на что именно он намекал. О чём знает? О школьных дневниках, которым я изливала душу? Об альбоме, в который бережно вклеивала всё, что только попадалось мне под руку про Ханта в университете?

Господи, мне двадцать восемь лет. Да какая разница, что творилось в моей бедовой голове в юные годы. У меня и наклейки Губки Боба есть, и что?

Пока одеваюсь, прихожу к выводу, что нет у Глена ничего существенного. Всё это в прошлом. Только вот как отнесётся к такому «багажу» Хант?

И пока еду в такси до офиса, всё же набираю номер той самой школьной подруги.

Обмен любезностями. Пустая болтовня о её муже и двух детях. О моём разводе. Шуточки о том, что не мешало бы тряхнуть стариной, встретиться в каком-нибудь баре и напиться. И вот тут я очень удачно, по моему мнению, вворачиваю, что устроилась на работу к Эйверу Ханту.

— К тому самому? — даже вижу, как лезут из орбит карие глаза Коры.

— Ой, да плевать к тому, не к тому, — так и прёт из меня напускное равнодушие. — Я его и узнала-то с трудом. А он меня и вовсе не вспомнил.

— А когда вспомнит, что будешь делать?

— Ничего не буду. Кора, да какая уже разница. Дело прошлое.

— Но ты ведь не зря позвонила именно мне. Он что-то сказал?

— Не он, — удивляет странное беспокойство в её голосе. Но и мне изображать безразличие становится ни к чему. — Бывший муж, что как раз и собирается раскрыть ему глаза. И знаешь, он неожиданно оказался настолько в курсе тех событий, что у меня возникли сомнения, а не ты ли с ним случайно поделилась? — И после того как она виновато отмалчивается, добавляю: — Или не случайно?

— Прости, я… — заикается она. — В общем, помнишь, мы тогда поссорились. На вечеринке. Когда ты первый раз приехала с Гленом, ещё до свадьбы.

— Так ты вешалась на него!

— Да я не вешалась. Я просто перебрала. Мне было по фигу, чей это парень. А он сказал, что хочет узнать тебя получше. Вот я ему со злости всё и вывалила.

Нет слов. Качаю головой, не веря услышанному. И ладно Глен молчал все эти годы, но эта тварь была не так уж и сильно пьяна, раз всё так подробно запомнила.

— И что ещё он обо мне знает? — сталь в моём голосе должна бы пронзить предательницу насмерть и заставить корчиться в муках раскаяния, но она в ответ, напротив, ещё и довольно хихикает.

— Ещё как ты юбку в колготки заправила.

— Что?! Нет! Это же было ещё в начальной школе.

— Ну, я прибавила тебе пару годков, — хмыкает она. — И про урок биологии, когда хомячок написал тебе в руку. А ещё…

И пока она с удовольствием перечисляет все те гадости, которые случились со мной в школьные годы, я судорожно соображаю: а была ли у меня подруга.

— Скажи мне только одно, — перебиваю я, когда она как раз входит во вкус. — За что? За что ты меня так ненавидела, Кора?

— За то, что ты заносчивая высокомерная стерва, которой всё всегда давалось даром.

— Я — заносчивая? Я стерва? Да у меня даже подруг не было, и держалась я всегда особняком.

8. Эйвер

Юркая, яркая, миниатюрная Ива Уорд похожа на экзотическую рыбку, что прячется в заросли кораллов, едва заметит опасность. Да, она именно такая: усиленно машет хвостиком, привлекая внимание, но только запахнет жареным — тут же прячется в кусты, предпочитая исключительно разумный риск.

В этом есть свои плюсы: любым её сведениям можно доверять, ведь они перепроверены не один раз. Но есть и минусы: ей всегда нужны стопроцентные гарантии там, где их и господь бог дать не может.

Наверно, поэтому я так и не женился на ней. Хотя, как никогда, был близок. Как никогда был готов ей поверить, ведь она появилась в моей жизни до того, как я узнал о своём уникальном феромоне. И осталась после того, как о нём узнала сама.

Но однажды она захотела слишком много: заставить меня сдаться в угоду ей там, где я намерен был победить, и с тех пор наши отношения всё больше и больше похожи на поединок. Поединок, в котором я всегда одерживаю победу, а она, обиженная и оскорблённая, уезжает, чтобы вскоре вернуться и попытаться снова.

Сегодня в чёрном блестящем плаще она похожа не на рыбку, а на змейку. Лифт пентхауса останавливается как раз напротив огромного дивана, на котором я сижу. Жду, когда стеклянные двери разъедутся, чтобы выпустить её, злую, недовольную, обиженную и явно обнажённую под плотно запахнутым плащиком.

— Иви, — приглашающий жест моей руки направлен на кресло, но она не намерена уступить даже такую малость.

— Эйв, — передёргивает она плечами, бросая в указанном направлении лишь взгляд, а на диван — сумку. — Чёртов Эйв, как ты мог?

Она рассержена: мой клиент не согласился с первым предложением. И ей придётся быть очень красноречивой и щедрой, чтобы его переубедить. Конечно, этому поспособствовал я.

— Эй! Эй! — перехватываю её руки, когда Ив кидается на меня с кулаками. Вернее, с кулачками. Ведь её сжатые пальцы целиком помешаются в моей ладони.

И всё же она опрокидывает меня на диван и, только усевшись сверху, наконец, улыбается.

— Привет!

— Здравствуй, моя непокорная, — запускаю пальцы в её волосы и впиваюсь в губы жадным поцелуем.

Раз. Два. Три… Чёрт! Дурацкая привычка считать!

Это же Ив. Моя Ив. Задыхающаяся в нежности моих объятий. Рвущая пуговицы на своём дорогом плаще. Ив — юркая ящерка, Ив — шустрый мышонок, Ив — ручеёк, юла, стрекоза. Ив, не оставляющая шансов моей одежде удержаться на теле. И вонзающая свои остренькие зубки мне в плечо как раз перед тем, как её накрывает самый первый и самый быстрый оргазм за эту долгую ночь.

— Пойдём на кровать?

— Нет, чёртов Эйвер Хант — Железный Стояк, сейчас мы никуда не пойдём, — тяжело дышит она. Лучше плесни мне виски, и продолжим.

— Вижу, ты серьёзно настроена, — подаю наполненный по её вкусу стакан. Она опрокидывает его одним глотком и снова заваливает меня на спину.

Но я же сказал: на кровать. И, подняв её на руки, несу в спальню.

Ив вырывается, лупит меня кулаками, брыкается, но, едва коснувшись лопатками прохладной простыни, обхватывает ногами и заражает меня своим помешательством.

Выгибается, стонет, визжит в исступлении, бьётся в экстазе и раз за разом отдаётся с таким неистовством, что у меня дрожат руки, подгибаются колени, а она всё шепчет в беспамятстве моё имя.

Где-то далеко за гранью безумия её снова и снова накрывает самоубийственными, яростными, затяжными, восхитительно осязаемыми оргазмами, на пике которых и я едва сдерживаюсь. Но её томительная дрожь, блаженные вопли и тугие сладкие спазмы намного важнее моей разрядки.

Только спустя несколько часов этой влажной схватки, меня тоже накрывает. Мокрый, с искусанными до синяков плечами, я беру её сзади последний на сегодня раз и наконец сбрасываю напряжение, которое остаётся в глубине её тела и тонком латексе презерватива.

«Всё. На сегодня точно всё», — падаю ничком на кровать.

— Эйв, пожалуйста, — после душа Ив кладёт голову мне на грудь, пристраивая щёку на полотенце, которое с меня же и стягивает.

Восходящее солнце золотит веснушки на её носу, делая их ярче, заметнее, как бы она их ни выводила. Не знаю, почему я так дорожу этими, ненавистными ей, пятнышками. И сейчас, в данный момент времени полного блаженства, искренне не понимаю, почему я решил, что меня никто и никогда по-настоящему не полюбит. Даже Ив. Особенно Ив. Ив, что возвращается вновь и вновь переспать со мной и ненавидит меня за это.

— Уступи мне эту сделку, — хрипит её уставший голос. — Пожалуйста, Эйв. Ну что тебе стоит? Ты не представляешь, как нужна мне эта работа.

— Я не могу тебе этого обещать, — прижимаю её к себе двумя руками и вздыхаю. — Не могу. И если окажется, что это не в интересах Картера, то ты сама знаешь: разговор будет короткий.

— Ясно, — кивает она, не открывая глаз. — Но, может, это даже и к лучшему.

И бормочет ещё что-то невнятное, но я, смежив тяжёлые веки, уже не пытаюсь ни разобрать, ни бороться со сном.

9. Эйвер

— Эйв! Э-э-эйв! — Ив никогда не будит меня поцелуем. Хоть я усердно прикидываюсь спящим и каждый раз этого жду. Но терпкий запах кофе ударяет в нос и заставляет смириться, что сегодня она не сделает исключения.

— Я думал, проваляемся до обеда, — открываю глаза. — Я освободил для тебя полдня.

— Какая щедрость, — фыркает Иви, вручая мне кружку, и садится в кресло, пока я подтягиваюсь к изголовью. — Жаль, что только меня забыл спросить.

Кофе она всегда варит такой крепкий, что даже от запаха першит в горле. На вкус тоже сущий яд, но я глотаю эту горечь и ядовитые насмешки Ив как лекарство, потому что после трёх часов сна должен проснуться. И после сумасшедшей ночи вспомнить, как она меня за это люто ненавидит.

— И всё же я в полном твоём распоряжении. Можешь пользоваться мной как эскортом, советником, носильщиком, даже ручным попугайчиком, рад буду оказаться тебе полезен, — пытаюсь примирить её со своим неодолимым влечением ко мне. Пытаюсь шутить и просто быть любезным. Но её это только больше злит.

— Как там Дэйв? Не придумал ещё никакой чудодейственной вакцины против твоего феромона?

— Кстати, можем поехать как раз к Дэйву, он звонил два дня назад, но по телефону, как обычно, ничего говорить не стал, настаивал на личной встрече.

— О, нет, — допивает Ива свою отраву и встаёт. — Избавь меня и от его занудства, и от вида несчастных подопытных животных. И уж, конечно, от очередной дозы информации о том, какой ты весь из себя уникальный и великолепный.

Она делает небрежный жест. Мне понятна её злость на меня, но её нелюбовь к нашему другу биохимику обусловлена лишь тем, что он к ней давно неровно дышит, ещё с университета. А Ив передёргивает от одной мысли, когда кто-то недостаточно блистательный по её меркам смеет думать о том, что она может с ним быть. Да, Ив та ещё штучка.

Но, положа руку на сердце, Дэйв не такой уж и «ботаник», какими принято считать зацикленных на науке гениев. Разве что ростом не вышел. Но для миниатюрной Ивы это не стало бы проблемой, не будь она презрительно невысокого мнения о Дэйве как таковом. Дэйв же, подозреваю, не оставляет попыток найти «противоядие» от моей болезни не ради меня, а именно ради Ив.

Не хочу говорить Дэйву, что Ив в городе, когда, воспользовавшись неожиданно освободившимся утром, пересекаю порог его лаборатории.

— Это здесь мучают несчастных животных? — заглядываю в дверь.

— Эйвер! Проходи! — поворачивает Дэйв лицо в защитном пластиковом экране, когда зажатая в его руке белая мышь изворачивается и падает в прозрачный короб. — Ну и хрен с тобой, — обращается он к сбежавшей норушке, сдёргивая с головы экран.

С невозмутимым видом задвигает крышку, ставит в ряд к другим таким же клеткам и потом только возвращается ко мне.

— Рад тебя видеть, старик, — протягивает он косточками вперёд кулак, получает от меня удар, хлопок сверху по ладони, потом снизу в развороте и наконец крепко стискивает в объятиях.

— Фу! — выкрикиваю, запоздало оттесняя его от себя. — Ты же только что держал в руках мышь.

Брезгливо выставляю перед собой руки. На что Дэйв ржёт, выкидывает давно снятые перчатки. И на этом, собственно, ритуал нашего приветствия заканчивается.

— У меня для тебя хорошие новости, — садится он перед компом, разворачивая ко мне экран, и щёлкает по клавишам, вводя пароль. — Смотри.

На экране появляется вращающаяся молекула, представленная в виде сложной структуры сцепленных атомов разного цвета. Я едва сдерживаю вздох, когда рядом появляется вторая, а потом ещё одна ни о чём мне не говорящая анимация.

— Только не делай вид, что тебе неинтересно узнать, что я получил формулу твоего феромона, — блестят глаза этого сумасшедшего учёного.

— Как бы интересно, — зеваю, прикрывая рот рукой. — Но давай уже ближе к телу.

— А давай! — заставляет он меня вздрогнуть, когда на экране появляется голый мужик, подозрительно похожий на меня.

— Твою мать! Ты хоть трусы на меня надень, — оглядываюсь я на дверь и едва сдерживаюсь, чтобы не прикрыть экран рукой.

— Легко, — издевается этот говнюк, нацепляя на модель плавки, которые теперь топорщатся так, что мне приходится прикрыть рукой глаза.

— Да хватит уже!

— Зато смотри-ка, твою сонливость как рукой сняло, — глумится Дэйв, хотя я более чем уверен, что он специально заготовил этот трюк с плавками и устроил бы его, несмотря ни на что.

— Просто не выспался, — пожимаю я плечом примирительно.

— Понимаю. Сатурния затрепетала крылышками на аттрактант, — выдаёт он, счастливо улыбаясь и, оценив мой вопросительный взгляд, толкает в плечо: — Слишком сложная для тебя шутка, да? Ладно, для скудных умом перефразирую: очередной мотылёк не справился с притяжением твоего огня, да? Бурная ночка?

— Дэйви, давай по существу вопроса, за который ты собрался Нобелевскую премию получить, — пресекаю разговор на эту тему. Ибо соврать про Ив не смогу, а делать Дэйву больно не хочу. — А то лишу тебя образцов биологического материала.

— Молчу, молчу, — примирительно поднимает он ладони. — Покажу тебе, что я тут набросал для наглядности.

Он снова привлекает внимание к экрану, где у мужской модели чудесным образом исчезают и эрекция, и мои черты, зато разным цветом подсвечиваются части тела, где выработка и выделение феромона наиболее активны. Это я уже знаю и без дополнительной вводной лекции: кожа головы, подмышечные впадины, слюнные и половые железы. Но разве Дейва отговоришь поумничать?

10. Эйвер

— Итак, как тебе известно, феромоны — это вещества, которые животное выделяет в окружающую среду, чтобы вызвать определённые поведенческие и нейроэндокринные реакции у другого животного того же вида, — начинает он свою лекцию. И по опыту знаю, что лучше его не перебивать, а то это затянется дольше, чем я рассчитываю. — Условно они делятся на лёгкие летучие соединения, которые распространяются как запахи, и тяжёлые молекулы, которые передаются во время поцелуев и соприкосновении тел. Человеческие феромоны считаются соединениями тяжёлыми, так как вомероназальный орган, который есть у рептилий и большинства млекопитающих, у нас в процессе эволюции редуцировался.

— Это ещё что за хрень?

— Грубо говоря, это пучок обонятельных рецепторов в носовой полости. Один конец этого пучка — дендрит — реагирует на запах, а второй — аксон — подаёт эту информацию напрямую в мозг. Импульсы, что идут в кору головного мозга, мы воспринимаем как запахи. Но, — поднимает он палец, — вышеупомянутый ВНО подаёт их не в кору, а в лимбическую систему, которая заведует нашими инстинктами, желаниями и страстями.

— Так и почему он считается редуцированым?

— Чтобы от меня не ускользнула моя Нобелевская премия, конечно. Ибо я хочу доказать, что он живее всех живых, — лыбится Дэйв. — А если серьёзно, то эволюция человека шла по пути подавления инстинктивных реакций. Воспитание, мораль, поведенческие навыки — всё, чем управляет кора головного мозга у людей, довлеет над подкорковыми структурами. Глушит и феромоны, не позволяя инстинктам особо разгуляться. Кстати, алкогольное опьянение весьма способствует сексуальному сближению, потому что… — он делает паузу, позволяя мне самому догадаться.

— Выключает контроль коры?

— Именно. А теперь, собственно, формулы, — снова выводит он на экран вращающиеся молекулы и показывает на них рукой. — Это андростенол и андростенон — претендующие на роль мужских феромонов, производных тестостерона. А это 2МВ2 — низкомолекулярное вещество, выделенное из молока крольчих и помогающее новорождённым слепым крольчатам отыскать сосок матери. А это… Тадам-м-м! — делает он круг указательными пальцами и направляет их в экран. — Вещество, которое выделяют твои апокриновые железы.

— Чего?! — всматриваюсь я в слепок из цветных шариков. — Хочешь сказать, я как мать-крольчиха, только мужик?

Видимо, для сложноорганизованного мозга Дэйва мои слова показались очень смешной шуткой, потому что он ржал чуть не до слёз, хотя я, можно сказать, оскорбился.

— Я хочу сказать, что это — уникальная комбинация материнской любви и доминантного феромона, обеспечивающего психологическую кастрацию слабых конкурентов.

— Так, всё, — отодвигаюсь от экрана. — Я понимаю, что тебя это веселит, потому что ты с этим не живёшь, но хоть ты избавь меня от своих насмешек.

— Да брось, Эйви, я не смеюсь, я как раз и занимаюсь тем, что решаю твою проблему, — понимающе вздыхает он.

— Ладно, прости, — хлопаю его по плечу. — Просто вчера одна напыщенная психологиня выслушала всё, что я ей сказал и решила полечить моё предубеждение в собственной неотразимости.

— Между нами, — добро усмехается он, — расскажи кому угодно о своей способности, и они сочтут это, как минимум, завышенной самооценкой, и, как максимум, даром божьим. На самом деле, каждый мужик мечтает иметь такой дар, чтобы бессовестно им пользоваться. И только ты, тот, кто может заполучить любую женщину не напрягаясь, считаешь это проклятием. И ты несчастен, потому что у тебя принципы, правила и прочие заморочки.

— Да, вот так я, к сожалению, воспитан. И сам знаешь, что это отчасти из-за отца, который разбил матери сердце своими бесконечными изменами. Я отношусь к этому серьёзно и так никогда не поступлю.

— Эйви, ты — не твой отец. И не знаю, что там наговорила твоя психотерапевт, но не ты виноват в смерти матери. Никто не виноват.

— Мы до этого даже не дошли. Она только что не рассмеялась мне в лицо, едва я сказал, что ни одна женщина ещё не устояла.

— Не ходи больше к этой дуре.

— Я и не собираюсь. Всё, к чёрту! Доктор Дэйв Падески, скажите мне лучше в двух словах: это лечится?

— Э-э-э, — трёт он висок. — Скажу. Эффект Кулиджа.

— Дэйв, твою мать, — протягиваю я руки, словно готов его задушить, — не умничай.

— Ты просил в двух словах, я их и назвал: эффект Кулиджа, — и бровью он не ведёт. — Самцы многих животных отказываются совокупляться с одной и той же самочкой, зато при появлении новой тут же оживляются. Так вот: тебе поможет моногамия. Одна и та же сексуальная партнёрша изо дня в день и…

— Я подохну со скуки? — встаю, зло отталкивая стул.

— Вообще-то люди называют это брак, — встаёт Дэйв вслед за мной. — Уверен, это подавит выработку твоего феромона, а спустя годы, может, и просто сведёт на нет.

— Нет, я, конечно, и раньше знал, что хорошее дело браком не назовут. Но чтобы ты! И так жестоко со мной, — решительно направляюсь я к двери. — Нет, знаешь, друг, уж лучше я сдохну на какой-нибудь юной, не отягощённой разумом и брачными обязательствами красотке, чем в супружеской постели.

— Эйв, Эйв, подожди, — бежит за мной этот недоучёный. — Ты хотя бы попробуй. Одна женщина на какое-то время. И если после замеров окажется, что уровень феромона снизился, будем делать выводы.

— О каком времени ты говоришь? Неделя, месяц, год? Сколько?

— Ну, давай пару месяцев, — теряется он. — Я, честно говоря, не думал, что у тебя каждый день новая партнёрша.