Формула одиночества

Глава 5

Марина проснулась от громких криков петухов и с недоумением огляделась по сторонам. Она лежала на широкой кровати в большой спальне, где из мебели были только старый одежный шкаф с отвалившейся дверцей и не менее древний комод с потемневшим зеркалом в старинной раме. Рядом с ним тикал столь же древний будильник. Видно было, что в комнате давно не делали ремонт: обои на стенах пожелтели, потолок шелушился, но постельное белье было новеньким, подушка – мягкой, а плед, которым кто-то укрыл ее, теплым и пушистым.

В окно с отдернутой занавеской осторожно прокрался серенький рассвет. Петух под окном голосил не переставая. Марина отбросила плед и обнаружила, что спит почти обнаженной: шорты и майка лежали рядом на стуле. Она села и потерла виски, стараясь вспомнить, как оказалась в этой спальне. Нет, она, конечно, не забыла, при каких обстоятельствах попала в дом Есната. И наверняка это была его спальня, потому что проливной дождь не позволял им высунуть нос дальше его веранды.

Старик явно обрадовался их появлению, хотя шел уже третий час ночи. Он быстро собрал на стол: горный сыр, копченое мясо, поджарил яичницу с аджикой. Марина в это время нарезала огурцы и помидоры для салата. Арсену тоже нашлось дело: Еснат послал его в погреб за вином и чачей.

Марина попробовала отказаться от выпивки, тем более она кое-что слышала о свойствах абхазской чачи, способной сбить с ног даже чемпиона мира по борьбе в тяжелом весе, что тогда говорить о ней, чей вес едва дотягивал до шестидесяти килограммов…

Но старик нахмурился, когда она отставила стопку с прозрачной, как слеза, жидкостью, а Арсен молча взял ее и всунул в ладонь Марины.

– Пей! – приказал он. – Утром даже голова болеть не будет!

Марина залпом выпила водку. Глаза ее полезли на лоб. Она задохнулась от неожиданности, замахала рукой, стараясь унять пожар во рту. Арсен, довольно улыбаясь, протянул ей кусок лаваша, на котором лежал ломоть сыра и рядом – приличных размеров кусок копченого мяса. Странное дело, но она управилась с этим «бутербродом» в мгновение ока.

– Чача у меня – знатная! – с довольным видом сказал Еснат, наблюдая, с какой скоростью его ночные гости сметают со стола нехитрое угощение. – Градусов шестьдесят, а то и все семьдесят!

Марина едва не подавилась, услышав про семьдесят градусов, но подумала, что хозяин шутит. Она абсолютно не опьянела, да и Арсен выглядел трезвее праведника во время поста. Просто на душе у нее потеплело, и она уже не смотрела на Арсена с опаской, да и происшествие на волнорезе казалось ей далеким, нереальным и пустяковым.

Старик налил по второй. Они дружно выпили. У Марины стало еще теплее на душе, и, когда Арсен обнял ее за плечи, она чуть не опустила голову ему на плечо, но вовремя одумалась, заметив пристальный взгляд Есната.

– Скажи наконец, кто такая Сатаней-Гуаша? – спросила она жалобно, когда старик вышел из-за стола, чтобы поджарить новую порцию яичницы.

– Тебе это имя не дает покоя? – спросил Арсен и засмеялся. – Сатаней-Гуаша – мать сотни богатырей-нартов – героев абхазского эпоса. А процитировал я отрывок из небольшой книги, которую недавно обнаружил у наших хозяев. Хочешь – дам почитать. Ты историк, тебе должно быть интересно! Называется она «Приключения нарта Сасрыквы и его девяноста девяти братьев». Сасрыква – младший из них. Сатаней-Гуаша вырубила его из камня, закалила огнем и железом, дала неразлучного друга – коня Бзоу. Сасрыква, естественно, совершает массу подвигов. С тебя достаточно?

– Достаточно, – кивнула она. – Одного не пойму, с чего вдруг Сатаней-Гуаша? Я отнюдь не многодетная мать. У меня только дочь, и ни одного сына.

– Ты замужем? – быстро спросил Арсен.

– Нет, – вздохнула она. – Много лет назад погиб на раскопках мой муж. Вместе мы закончили исторический факультет МГУ и поехали работать в Сибирь… – Она помолчала долю секунды и тихо добавила: – Я его очень любила…

– И что же, собираешься вечно хранить ему верность? – Глаза Арсена зло блеснули. – Или у тебя кто-то есть?

– Нет у меня никого, – тоже разозлилась она и движением плеча попыталась сбросить его руку. Но неудачно. Арсен еще теснее прижал ее к себе, и она смирилась, лишь с хмурым видом сообщила: – Был один… художник, но мы давно с ним расстались…

– И в чем тогда проблема? – требовательно спросил Арсен и, развернув ее к себе лицом, пристально посмотрел Марине в глаза. – Не сопротивляйся! Рано или поздно мы все равно будем вместе! Но лучше рано!

– Арсен, – тихо сказала она. После его слов в ее голове стало пусто-пусто, а сердце защемило. – Не знаю, зачем я тебе? Ты не понял? Я приехала сюда не ради скоротечного курортного романа! Я десять лет не была в отпуске. Мне нужно отдохнуть! И в этом моя проблема! Я думаю, что ты сможешь найти себе женщину для постели, ту же Сабрину, наконец. Оставь меня в покое, пожалуйста. Или ты действительно находишь себе женщину на неделю, она уезжает, а ты берешь приступом следующую?

– Нет предела женской глупости, – процедил он сквозь зубы и снял руку с плеча Марины. – Я в Абхазии почти два месяца. И все это время вполне обходился без женщины.

– Значит, наступил предел твоему терпению, – усмехнулась Марина. – А я не вовремя попалась тебе под ноги.

– Ладно, с тобой все ясно. – Арсен отвел взгляд. – На мою беду, мне попался под ноги «синий чулок».

– Я – не «синий чулок», – обиделась Марина. – У меня свои правила. Я не могу и не хочу с первым попавшимся мужчиной, через десять минут после знакомства…

– Но ты же пошла со мной на море, – вкрадчиво произнес Арсен. – Разве не понятно, что мужик просто так не попрется среди ночи сквозь тьму и заросли, если не надеется получить награду за свой подвиг?

– Как тебе не стыдно! – Марина покачала головой.

– Ты думала, что я интеллигентный человек? – ухмыльнулся Арсен. – По-твоему, интеллигентные мужики сплошь кастраты и импотенты? Они не спят с женщинами, делают детей пальцами…

Она развернулась и молча съездила его по щеке. Арсен отшатнулся и ударился головой о стену.

– Ого! Дуплет! – удивленно произнес он и потер щеку, на которой даже сквозь загар проступил след от пощечины. – Спасибо, что в твоих руках не оказалось лопаты или, того хуже, кайла, которым ты раскапываешь свои курганы. Думаю, Еснат через пару минут застал бы здесь холодеющий труп мерзкого Чудовища и Красавицу, которая раскроила ему череп совковой лопатой. Надеюсь, ты проронила бы пару слезинок над моим относительно молодым телом?

Марина взяла стопку с чачей и по-мужски решительно опрокинула ее в рот. Закусила куском лаваша и поднялась на ноги. Сверху вниз посмотрела на Арсена и презрительно усмехнулась.

– Ты мне противен, – сказала она. – Я в своей жизни встречала много разных мужиков. И ты – худший из них, хотя и самый смазливый. Но я не про твою честь, заруби это себе на носу!

– Смазливый? – Его глаза блеснули яростью. – Выбирай выражения. Признаюсь, у меня снесло крышу! И не потому, что ты такая уж раскрасавица, просто… – Он махнул рукой. – Остальное тебе неинтересно. – Арсен толчком распахнул оконные рамы и выглянул наружу.

Шум дождя стал сильнее. Крупные капли гулко стучали по листьям и звонче – по стеклу.

– Дождь, и по-прежнему темно, – сказал он недовольно и снова захлопнул раму. – Так что придется коротать здесь ночь. – Его лицо, словно бисер, покрывали бусинки воды. Он вытер их ладонью. И хлопнул рукой по сиденью стула, на котором Марина только что сидела.

– Присядь и прости меня! Я все понял и больше не стану к тебе приставать. Отдыхай, наслаждайся, а потом дуй к своим белым медведям! И моли бога, чтобы наши пути не пересеклись.

– Ты мне угрожаешь? – удивилась она, но вернулась на свое место. – Неужели женщины тебе никогда не отказывали? Ты записной донжуан?

– Я не записной донжуан и не гоняюсь за каждой юбкой, хотя был два раза женат. Первая жена умерла во время родов, когда нашему сыну было три года. Вторую жену убили в Грузии в девяносто втором, во время грузино-абхазской войны.

– Прости, я не знала. – Она виновато посмотрела на Арсена. – Но как такое могло случиться? Твоя жена тоже была журналистом?

– Нет, она была актрисой. Очень талантливой актрисой и очень красивой женщиной. Работала в Русском драматическом театре, пока ее не приметил один из местных крестных отцов. Он не давал ей проходу, и она вынуждена была уйти из театра. Она старалась меня не расстраивать и не рассказывала о своих проблемах, потому что я мотался по всему Кавказу и неделями не бывал дома. Узнай я об этом раньше, я бы этого козла задавил собственными руками.

– Разве ты не видел, что происходит вокруг? Не мог вывезти семью в Россию?

– Как ты себе это представляешь? – скривился Арсен. – Это мгновенно насторожило бы власти Грузии. Присутствие моей семьи в Тбилиси являлось гарантией моей лояльности режиму Шеварднадзе. Понимаешь, были некоторые обстоятельства…

– Попутно ты работал на российские спецслужбы?

– Голубушка, ты насмотрелась дешевых боевиков, хотя, что теперь скрывать, кое-какой информацией я владел. У меня были свои доверенные лица и в правительстве, и в Министерстве обороны, и в МИДе, и даже среди «гестаповцев» Кетовани… Я работал собкором «Известий» в Грузии, затем спецкором в Абхазии, но не смог нейтрально освещать события после того, как увидел, что творилось в Гаграх, в Сухуме. Когда жгли дома, грабили, убивали людей, которые встали на защиту своей Родины. В Грузии мне этого не простили. Когда на улице зарезали мою жену, разгромили корпункт, я пригрозил им, что создам пятую колонну из русских и ударю с тыла… Не знаю, может, это или что-то другое подействовало, но я сумел беспрепятственно вывезти из Тбилиси маму и сынишку. Ему было всего двенадцать лет, но он рвался со мной на войну. Наташа была ему мачехой, но он любил ее, как родную мать. И очень хотел отомстить за ее смерть.

– Ты воевал на стороне абхазов? – тихо спросила Марина.

– Воевал. Так получилось. Виталий Айба, Игорь Шершелия – брат Анжелы… Все они тогда были пацанами, я чуть старше… Анжеле едва исполнилось семнадцать лет. Она только что закончила школу, и ее отправили погостить в Очамчиру, в город на юге Абхазии, недалеко от границы с Грузией. Когда началась война, ее отец, Виктор Шершелия, отремонтировал своими силами развалюху БРДМ[Боевая разведывательно-диверсионная машина.], которую бросили российские военные, когда уходили из Абхазии, и пошел на ней в бой против грузинских танков. Его подбили недалеко от села Бзыбь, на сухумской трассе, вытащили из горящей машины, еще живого облили бензином и подожгли. Уже после войны его наградили орденом Леона, а семье досталась лишь горсточка пепла.

Арсен судорожно сглотнул, но, видно, от комка в горле не избавился, потому что потянулся за стаканом вина и одним махом выпил его. Затем заговорил снова:

– Его похоронили на родовом кладбище рядом с домом, который Виктор так и не достроил. Кусочек обгоревшей ткани Мимоза – мама Анжелы – хранит в орденской коробке. Втайне от детей, потому что они до сих пор очень скучают по отцу. Анжела вообще была его любимицей.

– И как Анжела пережила гибель отца?

– Как пережила? – вздохнул Арсен. – Плохо. До сих пор плачет. А тогда почти три месяца не знала о судьбе своей семьи. Мы познакомились с ней в вертолете, на котором летели из Очамчиры в Гагры. Я до сих пор помню, как она выглядела. В каком-то старом-престаром плаще, в платке, который ей крест-накрест завязали на спине, на ногах толстые шерстяные носки и галоши. Худенькая, большеглазая… Летели ночью над морем, чтобы не сбили. Наш «Ми-8» был заполнен под завязку: женщины, совсем еще маленькие дети, потому что те, кто постарше, воевали за свободу Абхазии наравне со взрослыми, а еще среди нас было несколько солдат с тяжелыми ранениями… – Он помахал перед собой рукой, словно отгонял страшные видения, и поморщился.

– Нет, не могу это вспоминать! Через пару дней точно такой же вертолет сбили грузины. Двадцать семь детей, несколько беременных женщин… Словом, восемь или десять мешков обгоревших трупов привезли в Сухум… – Арсен нервно перевел дыхание. – Анжела частенько орет будто резаная на своих детей, ругается матом, как боцман на пиратской шхуне, но я знаю, отчего это. Не может пройти бесследно ужасная смерть отца и бессонные дежурства в военном госпитале среди крови, страха, боли, ненависти, в изувеченной и обворованной стране, вместе с обнищавшим, но не потерявшим силы духа народом.

Арсен стиснул зубы, а на его висках выступили желваки. Он стукнул кулаком по столу и замычал, словно от невыносимой боли.

– Рядом с абхазами погибали наши русские парни, казаки, добровольцы со всей России. Я видел, как расправились с русским парнем, следователем Сухумской милиции, которого грузины поначалу не тронули и даже не выгнали с работы. Но он имел неосторожность сказать, когда абхазы освободили Гагры: «Наши взяли Гагру». Тут же расстреляли не только его, но и жену, тоже сотрудника милиции, и тещу, и детей, а трупы сожгли в доме. Кстати, дом, где живут сейчас Анжела и Виталий, тоже был сожжен в отместку за то, что все мужчины рода Айба воевали против Грузии: и брат Виталия – Важик, и их отец – Дмитрий Михайлович. Виталий и Анжела с помощью его родителей, конечно, построили его заново.

Арсен поднял на Марину страдальческий взгляд.

– Анжела – великая умница и труженица. Ей бы немного подучиться, она бы далеко пошла! Я шучу над ней: «Жека, лет через десять ты станешь первой женщиной —президентом Абхазии». Она отмахивается, но почему бы и нет? У нее прекрасная деловая хватка. Она прошла через такие беды, которые иным покажутся ночным кошмаром, поэтому сострадание и любовь к ближнему для нее не пустые слова.

Поднявшись на ноги, Арсен прошелся взад-вперед по комнате. Марина молча наблюдала за ним.

Он остановился напротив, сцепил руки за спиной и окинул ее задумчивым взглядом.

– Ты занимаешься наукой, я – журналист. Ученые, журналисты, деятели культуры, прочие хреновые идеологи – именно они породили это понятие – «национальный вопрос». Один из русских философов, он жил в свое время в Тифлисе, писал, что в семье его родителей считалось неприличным вести разговоры о религии, национальности и жалованье. Мы же вещаем об этом день и ночь и считаем себя великими знатоками во всех вопросах. Хотим жить в мире с больной властью и делаем все возможное, чтобы население не помнило о том, что все народы на Земле коренные и лишь на отдельных участках нашей планеты – исторически пришлые. В огне конфликтов мы забываем, что у всех нас одна общая Праматерь и один хромосомный набор, все равны по принципу рождения и смерти, все языки появились в результате расщепления и взаимного скрещивания, все культуры – смешанные. Мы делаем все, чтобы у простых граждан выветрилось из памяти, что каждая граница пахнет кровью, а отсутствие пограничных и таможенных шлагбаумов на пути товаров, идей и людей гораздо полезнее простому работяге, чем территориальная целостность за новым железным занавесом. Мы просто-напросто выбросили из своей головы понимание того, что свобода одного человека заканчивается там, где начинается свобода другого человека…

– Успокойся, Арсен. – Марина поднялась, положила ему руки на плечи. – Присядь. Война давно закончилась. И, дай бог, никогда не повторится! Ты видел выступление нашего президента? Он сказал, что Россия защитит своих граждан в любом случае, а ведь в Абхазии их более девяноста процентов. А недавно в Сухум приезжал Лужков. Это ведь тоже не случайно. Его визит на всю Россию и, наверно, не только на нее транслировали. Он же прямо сказал: «Да здравствует независимая Абхазия!» Дома здесь будут строить, гостиницы, посольство в Москве…

– Я это видел. И очень надеюсь, что Россия не оставит Абхазию в беде, – скривился Арсен. – Я слышал, что развалины напротив дома Анжелы тоже покупает правительство Москвы. Хочется верить, что через год-другой этот пустырь станет красивейшим местом в Гагре. Только бы пляж не сделали платным, а остальное – просто замечательно! – Он помолчал секунду. – Знаешь, я взялся за эту книгу, не понимая, во что это выльется. Поднял свои старые записи, встретился с участниками войны, проехал по местам сражений… И прошлое снова вернулось. Первое время не мог заснуть. Закрывал глаза и, как наяву, слышал грохот взрывов, крики раненых, рев бэтээров и танков, а еще отборный русский мат… В то время я понял, что люди делятся не по национальному принципу, а на тех, кто служит Богу, и тех, кто продал душу Сатане. К сожалению, последние очень ловко маскируются, и часто мы слишком доверчиво следуем за ними, безоглядно внимаем их клятвам и обещаниям. И не замечаем, как уподобляемся этому отродью с мордой козла.

Он нервно прикурил сигарету и тут же, смяв, затушил ее.

– Помнишь Спитакское землетрясение? Оно произошло через два часа после того, как ушел последний поезд с азербайджанцами. Кое-кто пытался представить трагедию в Спитаке как Божий гнев. На самом деле многие дома устояли бы, и жертв было бы во сто крат меньше, если бы строители, и армяне, и азербайджанцы в том числе, не пускали цемент «налево» при строительстве пятиэтажек. Но самое паскудное заключается в том, что гуманитарной помощью, которую направляли в Спитак, бойко торговали на стихийном рынке около магазина «Лейпциг» в Москве и в той же Гагре. Я писал об этом, но что толку? Есть Божий промысел, но есть и сатанинский.

– По-моему, ты очень болезненно реагируешь на все, что происходит на Кавказе. Ты вырос здесь?

– Нет, я коренной москвич, но меня направили в командировку в Спитак. Тогда я был молод, и моя задница удачно вписывалась в любую дыру, куда не хотели ехать мои старшие и продвинутые товарищи. Но именно в Спитаке я заболел Кавказом, затем узнал его мятежную душу в блокадном Цхинвали. В то время появилась такая специальность – корреспондент в «горячей точке». Она стала и моей специальностью. Мне били морду боевики в Тбилиси и Гори, тогда я научился давать сдачи. Это не хвастовство, потому что здесь нечем хвастаться, но меня брал на мушку правобережный снайпер в Приднестровье, и пуля пролетела в одном вершке от моей головы. В тот же день я пил водку с Александром Лебедем. Точно такой же снайпер попал в висок нашего общего друга. Я не раз проходил «Дорогой жизни» через перевалы Южной Осетии. И в Абхазию я тоже попал в первые дни войны, отсылал свои корреспонденции сначала с грузинской стороны, а потом – с абхазской, и там же вступил в отряд добровольцев. В нем было много чеченцев.

– Чеченцы воевали на стороне Абхазии? – удивилась Марина.

– О, еще как воевали! – улыбнулся Арсен. – Они пришли в Абхазию через перевалы, пешком, со своим оружием и в сбитых башмаках. Два дня шли без еды и питья. Пришли и сразу – в бой! Абхазы называли их «спасителями», а грузины их до смерти боялись. Стоило кому-то крикнуть: «Чеченцы модиан!» – «Чеченцы идут!», все, полный абзац – у грузин мокрые штаны. И на самом деле дрались чеченцы самоотверженно и отважно. Жаль, что после некоторые подались в боевики. Многих уже нет в живых, в том числе и Шамиля Басаева. Тогда, в девяносто третьем, в одном из своих интервью он сказал, что после войны хочет стать землеустроителем. Вот и стал. Скольких в землю устроил…

Арсен подошел к столу, плеснул уже не вина, а чачи в стакан и быстро, как воду, выпил. Вытер губы тыльной стороной ладони и опустился на небольшой диванчик. Уткнулся лицом в ладони и заговорил снова, глухо, с надрывом, словно его горло сдавили спазмы:

– В начале октября девяносто второго года я ходил вместе с добровольцами в морской десант на помощь восставшей Очамчире. Мы стояли по пояс в воде на барже. Море терзал шестибалльный шторм. Мы стояли плечом к плечу – парни разных национальностей. Наемники совести. Невольники чести. И это как раз и было истинным проявлением дружбы народов – искренней, чистой, верной в нашем сволочном Отечестве… Я понимаю обиду абхазов, когда они говорят: «В сорок втором наши отцы и деды грудью защищали Клухорский перевал от фашистов, а теперь там проходит граница. Стоят пограничники с собаками. Мы были нужны России, когда поливали своей кровью камни Кавказа. Теперь от нас отказались, как беспутная мать отказывается от своего ребенка…» Скажи, это честно в отношении народа, который искренне хочет быть вместе с Россией, когда многие предали и оболгали ее?

– Я тоже много об этом думала, – тихо сказала Марина. – Тот же Евросоюз, НАТО и Штаты отчаянно радовались, когда распался Советский Союз, когда разорвали на части Югославию. Посмел бы кто-то вякнуть о той же территориальной целостности СССР. Налетели бы ястребы – разорвали бы в клочья любого. Но здесь речь идет о Грузии, их союзнике, и о всяком праве народа на самоопределение прочно забыто. Получается, международное право как то дышло. Куда повернул, туда и вышло?

– Получается!

Арсен прижал пальцы к вискам и поднял на нее полные неподдельной горечи глаза.

– Я бывал во многих местах, но только в Абхазии один из первых тостов поднимают за мир во всем мире. Заметь, не за мир в Абхазии, а за мирвовсеммире ! Они серьезно озабочены судьбой всего человечества. И все без капли фальши, без игры на публику. Просто это их внутреннее состояние, состояние души…

И Арсен снова уткнулся лицом в ладони и замычал, почти застонал, как от невыносимой боли.

Марина растерянно смотрела на него, не зная, что предпринять. Сесть рядом с ним, чисто по-матерински прижать его голову к груди? Но он не мальчик, чтобы вытирать ему слезы, и все его обиды мгновенно улетучатся. Вдруг на ее глаза попалась гитара. Старенькая, обшарпанная. Она стояла в углу за диваном, поэтому Марина не сразу ее заметила. Она подошла, взяла ее в руки, внимательно осмотрела. Струны в порядке, она провела по ним пальцем.

Арсен отнял ладони от лица и взглянул на Марину.

– Что случилось? Ты играешь на гитаре?

– Немного. – Она подкрутила винты на грифе, взяла первые аккорды и запела. Честно сказать, она пела редко и только в кругу близких людей. Но сейчас это случилось почти неосознанно. Просто ей на глаза попалась гитара , а сердце подсказало именно эти слова…

Что мне твои пророчества,

Дней расписных кино?

Формула одиночества —

Это мое окно…

В нем то дожди,

То странные,

Синие издалека,

Словно по карте странами,

Движутся облака…

Арсен сидел, опустив голову, все время, пока она пела, и курил, сбрасывая пепел прямо на пол. Марине показалось, что он не слышит ее, полностью погрузившись в свои думы. Но только она закончила петь, поднял голову.

– Что это за песня?

– Слова одного из моих знакомых, Алеши Козловского. Странного и, по-моему, глубоко несчастного и духовно одинокого человека. Я бывала в его доме. Окно его комнаты выходит на темный угол между забором и сараем. Он живет в селе, работает сельским учителем… А что касается музыки… Ничего особенного. Три аккорда…

– Формулаодиночества – этомоеокно , – повторил Арсен и внимательно посмотрел на Марину. – У каждого своя формула одиночества, у меня – моя, у тебя – своя. И ничего с этим не поделаешь! Ты часто ощущаешь себя одинокой?

Она пожала плечами.

– Не знаю, как-то не задумывалась над этим. Я всегда среди людей. Коллеги, студенты, приятели дочери… Подруг у меня мало, вернее, всего одна, а вот друзей много. Но иногда бывает очень тоскливо. Я не люблю праздники, особенно семейные. Новый год, Восьмое марта… Дочь убегает к подругам, а я остаюсь одна на пару с телевизором. И хотя мне много раз на дню звонят знакомые, приглашают в гости или сами заваливаются на огонек, это не то… Можно жить в одиночестве, если есть кого ждать, а если некого? Понимаешь?

– Понимаю, – кивнул Арсен и неожиданно мягко попросил: – Сядь рядом, пожалуйста.

Марина поставила гитару на место и опустилась рядом с ним на диван. Арсен взял ее за руку и слегка сжал пальцы.

– Я понимаю, что поступил сегодня низко, подло, грязно! Черт знает, почему у меня снесло башню. Я очень любил свою жену Наташу. Она умела ждать и терпеть. Я ненавижу пошлые красивости и редко говорил ей о своей любви, но она была для меня не просто женой, а музой. Самой настоящей, только из плоти и крови. Таким, как она, поэты посвящают стихи, воины – подвиги, я же писал ей письма из «горячих точек». И рассказывал в них о том, о чем никогда бы не написал в своих корреспонденциях. Ей всадили нож в горло фашисты из «черной полиции» Кетовани только за то, что в одном из репортажей я рассказал, как грузинские боевики грабили и жгли абхазские села, уничтожали культурные и исторические памятники, вырубали леса и истребляли животных в заповедниках. Много написал, за то и поплатился гибелью жены. – Он снова налил себе чачи и грязно выругался. Опрокинул в рот стопку и исподлобья посмотрел на Марину. – Прости! Не сдержался!

– Я не в обиде, – сказала Марина. – Теперь я многое понимаю. Это все война! Ты вернулся в нее, и твои нервы не выдержали…

– Нет, здесь другое! – Арсен покачал головой. – У меня фотографическая память, и если я говорю, что где-то видел тебя, то, будь уверена, точно видел! Только никак не могу вспомнить, где?

– Это дежавю, – тихо сказала она. – Когда нервы на пределе…

– Я – не сумасшедший, – резко сказал он. – Ты не похожа ни на одну из моих знакомых женщин. Я всегда любил блондинок, а ты – темненькая, смуглая… Или специально загорала в солярии перед отпуском?

Марина улыбнулась:

– Ты забыл, чем я занимаюсь? Загар у меня даже зимой не сходит. Летом у нас дикая жара. Частенько за сорок градусов. К концу лета я обычно смахиваю на головешку.

– Ну да, – сказал он и поднялся на ноги. – Пойду посмотрю, куда подевался Еснат. – И улыбнулся. – Очень деликатный старикан. Видно, решил, что нам хочется остаться вдвоем.

Арсен быстро вышел из кухни и через минуту вернулся.

– Спит, старый мошенник, в гамаке на веранде в обнимку с Барри. И дождь им нипочем! Я так думаю, он еще до нашего появления хорошо принял на грудь. – С задумчивым видом он огляделся по сторонам. – Пятый час. Скоро рассвет, но дождь льет как из ведра. Ничего страшного, если мы останемся здесь до утра. Никто же нас не гонит на работу, правда?

– Правда, – кивнула Марина, – но ведь та же Сабрина подумает неизвестно что…

– Тебя так волнует ее мнение? – рассмеялся Арсен. – Кстати, ее зовут Светлана… Я подглядел в паспорте, который она дала Анжеле для регистрации. Сабрина – это выпендреж!

– Ты и в мой паспорт заглянул?

– Очень хотелось заглянуть, но только Анжела меня застукала и отняла твою паспортину.

– Слушай, а чем тебе плоха Сабрина? В твоем вкусе, блондинка, и сюда приехала на полмесяца…

– Есть одно маленькое «но», о котором я забыл тебе сказать. Да, я люблю блондинок, но натуральных и, главное, с мозгами. – Он прищурился: – Знаешь, почему блондинка ест йогурт прямо в магазине?

– Йогурт? – удивилась Марина. – Не знаю.

– Да потому, что на упаковке написано: «Открыть здесь», – засмеялся Арсен. – Так вот Сабрина из таких блондинок . – Последнее слово он выделил голосом, а затем поднялся с дивана и сверху вниз посмотрел на Марину. – Помоги мне убрать со стола. А то я подозреваю, что Барри в отличие от Есната не спит, а притворяется. Он – большой любитель погромов на кухне. Если мы не помоем тарелки, он вылижет их до блеска.

– Знаешь, я тоже об этом подумала. – Марина поднялась с дивана и направилась к раковине. – Как я понимаю, с горячей водой здесь проблемы?

– Что ж, нагреем воду в чайнике. – Арсен улыбнулся. – Давай засучивай рукава, подруга по несчастью…

– Почему по несчастью? – поразилась она. – Если несчастье – этот дождь, то я очень рада, что он случился. Иначе я никогда ничего о тебе не узнала бы.

– А тебе это интересно? – Он приблизился к ней и, положив руки на плечи, заглянул в глаза. – Честно?

– Честно, – ответила она, не отводя взгляда. – Я кое-что поняла о тебе. – И осторожно коснулась пальцами его щеки. – Не горюй, все у тебя получится.

– Не трогай меня. – Голос его сорвался. – Ты ж не хочешь, чтобы я тебя снова поцеловал?

«Придурок! – хотелось сказать ей. – Какой же мужик об этом спрашивает?» Но она лишь молча покачала головой и отняла пальцы от его лица.

Глаза Арсена приобрели больное выражение, он резко отвернулся.

– Надо выпить, – сказал он с такой интонацией, что ей показалось: он вот-вот расплачется.

– Надо, – эхом отозвалась она. И выпила чачу следом за ним, даже не почувствовав ее запаха. Но эта стопка, похоже, оказалась последней каплей спиртного, которое смог выдержать ее организм.

В глазах у нее потемнело, голова закружилась… Последнее, что она услышала, был звон разбившегося стекла и следом голос Арсена: «Ну, полный звездец, Барри!» – и целиком отключилась…

Марина поднялась с кровати. Постель рядом с ней оказалась нетронутой, значит, Арсен спал в другом месте. И то слава богу, хотя, несомненно, именно он раздел ее перед тем, как положить в кровать. Она поморщилась, представив, как это происходило, хотя ничего новенького для себя он, разумеется, не увидел, и посмотрела на часы. Восьмой час! Ничего себе! Она принялась лихорадочно одеваться. Затем быстро заправила постель и огляделась по сторонам. Ее пляжной сумки в спальне не наблюдалось, значит, осталась на кухне.

Она подошла к окну и выглянула наружу. Оказывается, спальня находилась на втором этаже. Дождь прекратился, и хотя тучи по-прежнему затягивали все вокруг, сквозь них уже проглядывало ослепительно голубое небо. Под окном в густой траве паслись куры и гуси. Огромный гусак вытянул шею и злобно зашипел на Барри, который деловито пробежал в глубину сада.

Виноградная лоза обвила инжировые деревья и огромную шелковицу, молодые плети тихо шевелились под порывами ветерка. Листья мандариновых деревьев отливали глянцем под робкими солнечными лучами, цветы расправляли смятые дождем лепестки, одуряюще пахло мокрой травой и землей…

Марина потянулась. Какое счастье просыпаться вот так при открытом окне, в которое потоком врывается свежий воздух, под крики петухов и пение птиц! Они вовсю голосили в дебрях сада, за которым, похоже, давно как следует не ухаживали…

Но время поджимало, и Марина с сожалением отошла от окна. Она осторожно открыла дверь и выглянула на небольшую площадку, которая заканчивалась крутой лестницей. Проворно спустившись вниз, она миновала небольшой коридор. Дверь в кухню была открыта. Большая полосатая кошка лакала молоко из блюдца. Больше никого в кухне не было. Ее пляжная сумка стояла на стуле возле окна. Марина подхватила ее и бросила быстрый взгляд по сторонам. Следы вчерашнего пиршества исчезли. Чистая посуда составлена в сушилку, на столе – ничего, кроме красивой фарфоровой вазы с желтоватого цвета розами. Их, видно, срезали совсем недавно: на лепестках еще не высохли капельки росы. На подоконнике открытого настежь окна она заметила пачку «Парламента» и зажигалку. Значит, Арсен еще здесь!

Она выскочила из дома, стремительно миновала двор и, только захлопнув за собой калитку, перевела дыхание. Теперь требовалось сориентироваться на местности. Марина огляделась по сторонам и с облегчением увидела знакомые остовы гостиниц. Они были совсем рядом. А за ее спиной, за стеной глухих зарослей глухо рокотало море.

И она, бросив последний взгляд на забор, за которым скрывался дом Есната, отправилась на этот звук. Марина прошла метров двадцать и увидела узкую тропинку, кажется, именно она вывела их ночью к дому Есната. Еще десяток шагов, и Марина вышла к невысокому обрыву. Вниз, к пляжу, вели ступени, выложенные из плоских каменных глыб, по всему видно, в незапамятные времена. Кое-где ступени обвалились, камни потрескались, а стыки между ними заросли травой.

Марина с наслаждением вдохнула воздух, насыщенный крепкими запахами моря. Насколько хватало глаз вдоль берега сидели и стояли рыбаки с длинными удилищами. Далеко за буйками виднелось несколько лодок, а на горизонте – два следовавших друг за другом сухогруза. Огромные чайки с отчаянными криками носились над морем, порой стремглав бросались в воду и выныривали, иногда впустую, но чаще со сверкавшей в клювах мелкой рыбешкой. Судя по всему, они были удачливее рыбаков, которые почти не взмахивали удилищами и лишь уныло созерцали набегавшие на берег серые валы.

Волны рыбаков не пугали. Несколько человек оккупировали видневшиеся над водой волнорезы, а двое заняли тот самый, на котором она и Арсен…

И надо же, стоило Марине подумать об Арсене, как он объявился собственной персоной. Правда, на приличном от нее расстоянии. Он вылез из воды на волнорез, который то и дело захлестывали волны. Мокрые с ног до головы рыбаки подняли руки, приветствуя его. Марина недовольно хмыкнула. Только полный идиот мог купаться в море, которое не пришло в себя после шторма! Но Арсен, не подозревая, что за ним наблюдают, уже бегом миновал волнорез и выскочил на берег.

Марина благоразумно отступила в тень зарослей. Что-то мешало ей уйти. С каким-то болезненным напряжением она наблюдала, как Арсен вытирается полотенцем. Но тут он, бросив быстрый взгляд по сторонам, стянул с себя купальные плавки… Этого она, безусловно, не выдержала. Развернувшись, Марина стремглав миновала заросли и выскочила на дорогу, на которой им встретилась влюбленная парочка. Тучи окончательно рассеялись, и выглянувшее из-за гор солнце припекало уже не на шутку. Многочисленные отдыхающие в одиночку, парами и группами в несколько человек потянулись к морю. Они были оживленны и веселы. Женщины с пестрыми пляжными сумками завернулись в яркие парео, мужчины разделись до пояса. Стайки детей с надувными матрацами, жилетами и разноцветными кругами сопровождали моложавые бабушки в пестрых халатах и благообразные дедушки в легкомысленных шортах.

Возможно, среди них были и те, кто отдыхал в доме Анжелы. Марина шла быстрым шагом, опустив глаза. Голова у нее слегка кружилась. То ли оттого, что продолжала действовать чача, то ли потому, что нынешней ночью она пережила не лучшие минуты в своей жизни, а может, просто-напросто не выспалась. Ей хотелось быстрее добраться до дома, принять душ, переодеться и хотя бы часок поспать.

В душе Марины нарастало и свивалось в тугой комок глухое раздражение. Сейчас она почти ненавидела Арсена. Это он заставил ее ощутить себя чуть ли не шлюхой, которая провела ночь неизвестно где и неизвестно с кем. И это в первый же день отпуска, который она практически выстрадала, о котором чертовски долго мечтала! На душе у нее было так гадко, так мерзко, словно ее с головой окунули в помои. Теперь, при свете дня, даже надрывные признания Арсена, которые ночью чуть было не выжали из нее слезу, вызывали у нее негодование. Почему его личные проблемы, искалеченная войной и семейными трагедиями психика должны стать причиной ее переживаний? Почему она должна проникнуться сочувствием к человеку, которому наплевать на ее моральные устои, на ее душу, в конце концов? Почему он заставил ее почувствовать себя виноватой, хотя она не совершила ничего предосудительного, разве что позволила себе поверить в его благие намерения?

Вдоль дороги рядком стояли щиты с яркими фотографиями, а неподалеку – с той и другой стороны – несколько открытых «уазиков», возле которых толпились их владельцы. Судя по надписям на щитах, здесь предлагали экскурсии в любой уголок Абхазии.

– Девушка, – подал голос один из водителей, – махнем на экскурсию, а?

– Уже отмахала, – недружелюбно ответила Марина, хотя этот добродушный на вид пожилой джигит ровным счетом ничего плохого ей не сделал.

Она миновала знакомое кафе «Бамбуковый дворик», и ноги сами свернули на тропу, которая вилась среди высоких кипарисов, мимозы и зарослей акации. Впереди маячили мрачные силуэты недостроенных гостиниц. Отдыхающие попадались все чаще. Их разбавляли местные жители: женщины постарше в темных платьях с тяжелыми пакетами в руках спешили домой с рынка, девушки в ярких летних нарядах направлялись в город, видно, на работу. Никому не было никакого дела до нее, только один из попавшихся навстречу парней, судя по бледной коже – из новичков, весело справился:

– Девушка, как вода на море?

– Купаются, – ответила она, не удостоив его взглядом, и прошла мимо.

– Ай-я-яй! – донеслось ей вслед. – Такая красивая девушка и такая сердитая!

Марина сделала вид, что не расслышала, и ускорила шаг. Наконец тропа вывела ее к асфальтированной трассе. Она перешла дорогу и направилась к уже знакомому и, к ее радости, безлюдному переулку. Марина облегченно перевела дыхание. Слава богу, она опередила Арсена! Еще метров двадцать-тридцать, и она дома! И тут она увидела Анжелу, которая выходила из калитки соседнего особняка. Хозяйка окинула ее любопытным и, как показалось Марине, насмешливым взглядом.

– Что, не спится с утра? – улыбнулась она, а Марина внутренне сжалась.

– Не спится, – сказала она, но ответная улыбка получилась откровенно жалкой и виноватой.

– Пошли кофе пить, – как ни в чем не бывало предложила Анжела и, повернув голову, весело крикнула в глубину двора: – Инга, Элана, стервы такие! Вы идете кофе пить? Последний раз приглашаю!