Французская мелодия, русский мотив

Глава 1

Встречать делегацию из Тихорецка мы поехали на двух машинах. Коллегиально решили, что Светлане Алексеевне и Саше нужно будет отвезти Екшинцевых и Марьяшу с Симоном в «Асторию», а мы с Кирюшкой, Мишаней и псом Гигантом пешочком отправимся к Порецкому на квартиру. Если пес будет себя мирно вести, то мы оставим его с сынулей, а сами пулей помчимся в «Асторию» разрабатывать стратегию и тактику дальнейших действий.

В ожидании поезда, который задерживался минут на 40, я нервно ходила по платформе. Беспокойство охватило меня еще накануне, после телефонного разговора с Порецким. По его голосу я поняла, что он не просто волнуется, а ОЧЕНЬ волнуется — уж кто-кто, а Мишаня умел всегда сдерживать свои эмоции. Теперь же он просил меня подготовить нашего директора Артура Артуровича к мысли о том, что ему придется увольняться с работы, велел забронировать авиабилеты на Париж и дал еще несколько поручений насчет того, как побыстрее выправить загранпаспорта для Григория и Виталия.

Я прекрасно понимала, что знакомством с Марьяшей перечеркнула всю его устроенную размеренную жизнь, втянула его в эту историю с совершенно непредсказуемым финалом…

Скажу честно, даже подумала о том, что зря я согласилась тогда встретить Марьяшу. Нашла бы повод тактично отказаться, и ничего-ничего бы этого не было. А теперь вот, пожалуйста, мне везут пса с говорящим именем Гигант, двоих мужчин, которых сорвали с родных мест, и за всей этой международной суетой стою Я. Не было печали, купила баба порося…

Удивительно, но Светлана Алексеевна и Саша моего волнения не разделяли. Как раз напротив, были в хорошем расположении духа, подшучивали надо мной, к тому же Светлана Алексеевна потрясающе хорошо выглядела. Причиной этому, как мне показалось, была предстоящая встреча с Симоном.

Когда объявили о прибытии нашего поезда, Саша с Кирюшкой побежали к нужному вагону, а мы с ней остались на перроне.

— Наташенька, ты не изводи себя, — словно прочитав мои мысли, сказала Светлана Алексеевна, — все, что ни делается, к лучшему.

— Дай бог, чтобы к лучшему. Если что-то не получится, только я буду во всем виновата. Мишане придется уволиться с работы, этих несчастных Екшинцевых вообще непонятно что ждет.

Предположим, что Мишане давно уже пора было сменить работу, он засиделся в вашей богадельне, встряска ему не помешает. К тому же перспектива остаться безработным ему не грозит… с такой-то мамочкой, — она пыталась шутить, но говорила при этом искренне. — Пойми, Наташа, все, что мы сейчас делаем — во благо двух несчастных мужчин. Если бы все осталось как было, через пару-тройку лет Григорий бы окончательно спился, а Виталька до конца жизни остался бы инвалидом. Тяжелая участь… Таких, как они — тысячи, но только у них появился шанс. Наследство — это не только деньги, но и возможность для Виталия стать полноценным человеком, и не прозябать в инвалидном кресле.

— Я все понимаю, но боюсь неизвестности. Что их ждет в Париже? ПРОБЛЕМЫ. Полина с Абду будут биться до последнего. Мишаня сможет с ними справиться в чужой-то стране? Вы не как мать, а как профессионал, уверены в нем?

— На все сто, девочка, к тому же у него сильный характер, он не любит отступать.

Наконец в потоке приезжающих мы увидели инвалидную коляску, которую окружали наши путешественники. По мере того как они подъезжали к нам, я пыталась разглядеть потомков Графини, найти черты фамильного сходства.

Григорий держался рядом с Мишей, внимательно слушая, что Порецкий ему рассказывал. Он с любопытством провинциала крутил головой, разглядывал толпу и, казалось, совсем забыл о своих спутниках. Бесспорно, он был очень красивым мужчиной, седина и морщины совсем его не портили. Благородные черты лица — тонкий нос, красиво очерченные губы и яркие выразительные глаза делали его очень заметным. Холеный и элегантный Симон, с которым они были практически ровесниками, ему здорово проигрывал. Но вот шарма Григорию явно недоставало. Дело было даже не в дешевенькой одежде, а в том, что выглядел он очень уж затюканным жизнью, неудачником, одним словом.

Я сразу решила, что за эти дни надо будет тщательно заняться его внешним видом — в таком во Францию его отпускать категорически нельзя. И над самооценкой поработать ему придется. В Европу он должен приехать этаким добрым молодцем, а не замухрышкой.

Мне сразу понравился сидевший в инвалидном кресле Виталька, которого с одной стороны опекал Симон, а с другой — лохматый зверь с удивительной мордой и мой сын, пристроившийся к нему и, похоже, уже по уши в этого пса влюбленный.

Марьяша в этой исключительно мужской компании выглядела довольной и счастливой. И это меня успокоило.

Встреча наша прошла довольно быстро — Марьяша просто представила нас краснодарским гостям и предложила более близкое знакомство отложить на потом, когда все мы соберемся в «Астории».

В отличие от Виталия и Григория, Гигант вел себя не как провинциал, а как английский джентльмен. Идти от Московского вокзала до дома Порецкого нам с этим крупногабаритным псом пришлось минут двадцать, так как в машину его никто взять не решился.

Несмотря на то что с виду Суворовский проспект довольно чистый, ноябрьская грязь и слякоть сделали свое дело. Длинная шерсть ни разу в жизни не стриженого пса была настолько мокрой и грязной, что, зайдя в парадную, он оставил за собой мокрые полосы.

За время пути Гигант ненадолго удалялся в кусты, пару раз проводил взглядом проходивших мимо собак, сук, скорее всего, и трижды лениво зевнул. Звука его голоса я так и не услышала. Немногословный товарищ оказался.

Зайдя в квартиру, он неспешно обошел обе комнаты, обследовал кухню, и усталый развалился на ковре в спальне, чем привел довольно чистоплотного Порецкого в ужас. Кирюшка хвостом ходил за ним следом.

— Я так понимаю, что ковер можно будет выбрасывать, — спросил меня Миша, — когда это создание переедет к вам?

— Нет, лучше нам отдай, я же свои предварительно сверну в трубочку и уберу подальше. Очень надеюсь, что со временем вы его переправите во Францию. Иначе я его четвертую, нет, восьмерную и буду высылать посылками.

— Вопрос только — куда? Пока еще не ясно, какой нас там ждет прием.

— С виду он вполне мирный, но вдруг… — беспокоилась я за судьбу сына, которого предстояло оставить с этим милым монстром наедине.

— Никаких вдруг, это вполне надежный парень, тем более что спит он все 24 часа в сутки.

— Так может быть, мы его оставим в одиночестве, а Кирюшку заберем с собой?

— Ни за что, — запротестовал Кирилл. — Я с вами там с тоски помру, а с Гигантом мы побесимся.

— Вот только не очень, ладно, а то мне еще в этой квартире жить.

Пока я выкладывала из сумки запасы съестного, Гигант проявил некоторое оживление. Подошел ко мне, внимательно посмотрел в глаза, однако заискивать и вилять хвостом не стал. «Аристократ», — решила я и протянула ему приличный кусок пирога с мясной начинкой. За пару секунд разделавшись с ним, он не спеша вышел из кухни и вернулся на прежнее место в спальне.

Мишаня быстро принял душ, на лету слопал кусок пирога поменьше, бросил в сумку свои записные книжки и скомандовал: «Гражданка Истомина, с вещами на выход».

Шутка мне показалась неудачной, но я промолчала.

У меня в последнее время желание шутить и подшучивать над другими совершенно пропало. Что, в общем-то, мне несвойственно. Зато появилось к самоанализу и, отчасти, к самокритике. Казалось, что я все делаю не так, что ошибаюсь на каждом шагу. В общем, похоже, депрессняк наступает на пятки. Надо срочно что-то предпринимать, но для начала отправить всю честную компанию, во главе с Мишаней, куда подальше. В Париж, например, а там уж и своими нервишками можно будет заняться.

Удивительно, но мой муж — известный скептик и не сторонник всякого рода авантюрных мероприятий, на этот раз отступил от своих принципов. Саня активно взялся помогать мне и Светлане Алексеевне, несмотря на то, что каждую свободную минуту он старается проводить за своим компьютером.

Пока мы с Мишаней ехали к «Астории», он рассказал мне историю с таинственным Наблюдателем:

— Марьяшу я не хочу пугать заранее, но я уверен, что Наблюдатель следил за нами именно из-за нее.

— Миш, но ведь это может быть простым совпадением…

— Ничего себе совпадение! Ты хоть представляешь себе, что учительница была усыплена не просто снотворным, а препаратом, который отбивает память?! Я сегодня после «Астории» пробегусь по своим ребятам. Во-первых, отдам стакан, который мы забрали из дома учительницы, на экспертизу, а во-вторых, поеду в транспортную прокуратуру и узнаю, кто же приехал вместе с нами в Тихорецк. Повезло нам с этой Каринкой — просто Пинкертон в юбке, все разглядела и запомнила, кто, когда и откуда приехал, представляешь?

— Представляю, только как она могла своей любимой учительнице такого квартиранта сосватать?

— Тут она, конечно, прокололась. Но ведь девчонка хотела как лучше.

— Только получилось, как всегда. Ты лучше скажи, как за два дня загранпаспорта для Екшинцевых сделать, а?

— Вот это вопрос. Законным способом — никак. Если только мамочку мою на дипкорпус натравить. А может быть, твой бывший начальник Чепуров нам поможет?

— Как? Они в Питере не прописаны, пока запросы в Тихорецк сделают, это минимум пять дней, а то и неделя.

— Ладно, будем расстраиваться по мере поступления неприятностей. Мы, кстати, уже приехали.

За что я люблю «Асторию», так это за ее уютный бар, который и на бар-то не похож. Просто сидишь в уютном кресле или на диванчике в холле гостиницы, смотришь в огромные окна на Исаакиевский собор, на Мариинский дворец, попиваешь себе кофе… Красота.

«Марьяша энд компани» именно этим и занимались, когда мы с Порецким к ним подошли. Нас не сразу и заметили…

Глава 2

Три дня пролетели со скоростью кометы. Дел хватило всем, зато к концу третьего дня получилась очень даже неплохая картина. «Головную боль» в виде загранпаспортов взяла на себя Светлана Алексеевна, которая, не раскрывая своих источников, принесла их буквально на блюдечке с голубой каемочкой. Это еще раз убедило Симона в том, что мадам Порецкая — необыкновенная женщина.

— Если так и дальше пойдет, — заметила Марьяша, — давние теплые чувства, которые Симон испытывал по отношению к моей матери, просто иссякнут.

— Вот и хорошо, — парировала я, — а то еще неизвестно, что Полина может предпринять, чтобы перетянуть его на свою сторону.

— Наташа, ну ты уж скажешь, — обиделся Порецкий, — Симон свой в доску мужик. К Витальке привязался как к родному. Это я, как юрист, должен сомневаться в людях и им не доверять, но от тебя я таких предположений никак не ожидал.

— Вот это меня и пугает, Порецкий, — не унималась я, — расслабился ты. Конечно, в отношении Симона я, скорее всего, неправа, но и ты не должен всем доверять, а проверять, проверять и еще раз проверять.

— Да я уж напроверялся от души, — продолжал Мишаня, — знаю теперь, откуда ветер дует.

Действительно, расследование, которое Миша успел провести за такое короткое время, значительно сузило круг подозреваемых.

Из рассказа Карины Медоевой было понятно, что в одном поезде с ними в Тихорецк приехал некий Сергей, который остановился у учительницы Беспалько. Таинственный Сергей был неоднократно замечен в непосредственной близости от дома Екшинцевых, в гостинице у номера Марьяши, а также успел подсыпать что-то в стакан с соком, выпив который учительница проспала несколько часов, а проснувшись, ничего не могла вспомнить.

После того как знакомый эксперт с Литейного проанализировал содержимое стакана, он немедленно связался с Мишаней:

— Такой препарат в России не выпускают, брат Порецкий, и за два десятка лет, которые я провел в лаборатории, ничего подобного не встречал. Ты откуда притащил этот стакан?

— Из дремучей провинции, брат Степанов.

— Может, хватит прикалываться? Из Тьмутаракани он привез, да за подобный препарат автору можно премию давать, понял?

— Какую премию?

— Да хоть Нобелевскую, это же препарат нового поколения! Такого еще в аптеках не продают. Ладно, Мишка, колись, где взял. Я, честное пионерское, сдавать тебя не побегу, мне просто самому интересно.

— Да говорю же из деревни краснодарской привез, бабульку там одну им усыпили. Она поспала часов так пять, потом проснулась в прекрасном расположении духа, только ничего не помнила, что с ней происходило. Представляешь, начисто память отбило на события, которые происходили с ней в течение недели.

— Эх, ни фига себе. Миш, да ты понимаешь, что это не что иное, как «эликсир покоя».

— Не-а, не понимаю.

— Тупишь, брат. Неужели не читал?

— Я должен быть читать об этом эликсире? Так — это не по моему ведомству. Это ты у нас за подобными делами следить должен. Ты лучше расскажи, чем этот эликсир интересен.

— Интересен он тем, что о нем говорят и даже пишут, но никому не известно, кто его изобрел.

— Ну, раз никому не известно, значит, в секретных лабораториях придумали.

В том-то и дело, что нет. Придумали бы в лабораториях, так мы бы с тобой о нем и не узнали. Нет, у него совсем другие авторы, скорее всего, ученый, который сидит в своей лаборатории, изобретает подобные препаратики, сбывает их, а вырученные деньги в казино просаживает.

— Что же он тогда свое изобретение не обнародует, что ж ему слава не нужна?

— Конечно, не нужна. Я же говорю, деньги, значит, ему не признание мировое нужно, а деньги. И все.

— Понятно, а что ты еще можешь о нем сказать?

— Да что же я могу сказать, у меня вся надежда была на тебя. Я об эликсире читал, но на практике с ним ни разу не сталкивался. Известно только, что, скорее всего, своим появлением он обязан Франции. Именно оттуда он «пошел» по Европе и даже в краснодарскую деревню попал. Кстати, в Краснодарском крае не деревни, а станицы, понял? А теперь скажи, Порецкий, а в Питере он может появиться?

— Думаю, нет. Скорее всего, это очень дорогой препарат, нужного человека им уже нейтрализовали. Пока больше кандидатов пет.

Разговор с экспертом Степановым окончательно укрепил Порецкого в мысли, что «ноги этого дела растут» из Парижа, из ближайшего Марьяшиного окружения.

Он также рассказал мне о таинственном Наблюдателе, который, к счастью, оказался не таким уж опытным конспиратором. Билет на поезд, в котором ехали Марьяша, Симон и Миша, из Питера до Тихорецка брали еще только два человека — Гуляев Сергей и Бобылева Светлана. Чтобы собрать информацию на Гуляева, ушло не так много времени, к счастью, у него были проблемы с законом, причем не где-нибудь, а во Франции. В питерском отделении Интерпола у Порецкого нашлась знакомая, которая была просто умничкой. Она связалась с нужными людьми и собрала такую информацию, которая повергла Марьяшу и Симона в шок.

Когда Гуляев во Франции попал в щекотливую ситуацию по делу о растлении несовершеннолетних, ему помогал адвокат по фамилии ОРЛОВ.

Услыхав эту фамилию, Марьяша вскрикнула и вцепилась в руку Симона. А побледневший француз просто дара речи лишился. Зато Миша точно понял весь расклад: Орлов заодно с Полиной и, следовательно, против Марьяши.

Пока Миша занимался сбором информации, Марьяша и Симон вплотную занялись Екшинцевыми. Начали с парикмахерской в «Астории», затем пошли в бутик «Макиавелли», потом просто болтались по городу. Когда к вечеру все вновь собрались в баре гостиницы, Миша изумился преображению Григория. В сером костюме, при галстуке, с безупречной стрижкой, он стал похож на очень респектабельного мужчину. Правда, Мишаня заметил, что его рукам не помешает маникюр, на что Григорий, не сдержавшись, послал Мишу куда подальше, чем привел Марьяшу в восторг.

— Обожаю русский мат, — заметила она, — когда все утрясется, я обязательно закончу свою работу по истории возникновения мата на Руси.

— Какую работу? — не очень умело скрывая свое — удивление, поинтересовался Екшинцев-старший.

— Научную, которую я начала писать еще при жизни бабушки, но потом все завертелось-закрутилось…

— Неужели это может быть интересно, — тут уже Екшинцев-младший не смог скрыть своего удивления, — исследовать русский мат?

— Виталик, это не просто интересно, это безумно интересно…

Марьяша с таким энтузиазмом стала разъяснять своим родственникам, в чем же состоит принципиальное отличие возникновения русских нецензурных выражений, например, от французских, что и я заслушалась. Однако Порецкий прервал сей занимательный монолог в пользу решения более прозаических задач. Оказалось, что, увлекшись посещением бутиков и прогулками по городу, забыли выполнить еще одно важное дело — посетить клинику, где необходимо было получить все необходимые заключения по диагнозу Виталия.

За такую промашку Марьяша получила нагоняй от Мишани. Я тоже попыталась на нее поворчать, а потом поняла, что зря. Если уж сам Виталька забыл о своих болячках, то, наверное, это не так уж плохо. Значит, они уже отвлеклись от тяжелых мыслей по поводу отъезда из Тихорецка. А это дорогого стоит. Видимо, не зря, ох не зря Графиня переложила все хлопоты на плечи Марьяши и мои, кстати. Мудрая была женщина, хоть и не без слабостей.

Глава 3

Лоран вот уже несколько дней безуспешно пытался связаться с Орловым. Тот как сквозь землю провалился. Если такое случалось, значит, он выехал из Парижа. Все его телефонные звонки переадресовывались на номер офиса, где милая секретарша отвечала, что шефа нет и не будет ближайшие несколько дней. Но у Лорана была срочная информация. Он догадывался, что, скорее всего, Алекс выехал к своим друзьям Рамбалям. Но только зачем? Он же недавно у них был, привез еще один небольшой пакетик «груза» от Фабио, который, по самым скромным подсчетам, тянул на полмиллиона.

Неужели, не дождавшись результатов обследования, он помчался в «Пристанище Мавра», чтобы позаимствовать заветную жидкость от бессонницы у Эмилии? Старый болван. Ему не капли сейчас нужны, а химиотерапия. Причем срочно. Лоран интуитивно почувствовал, что помимо традиционных исследований крови и мочи надо бы и онкологические провести. Результаты его очень расстроили. Похоже, у Орлова серьезные проблемы.

Нельзя сказать, чтобы Лоран питал к нему теплые чувства. Нет, он был просто благодарен ему за многое. Орлов в свое время помог Лорану выпутаться из щекотливой ситуации, когда он был еще неопытным начинающим практику доктором. Потом познакомил с Фабио — гениальным самоучкой, который каждые два-три месяца умудрялся создавать «шедевры», приносящие баснословные прибыли. Теперь Лорану не сиделось на месте, Орлова надо срочно везти к лучшим онкологам, возможно, в Швейцарию или Израиль. Метастазы ждать не будут, а он как сквозь землю провалился. Идиот.

Самое обидное, что хитрый лис Орлов всеми возможными и невозможными способами оберегал Фабио от личных контактов с Лораном: не позволил им даже телефонами обменяться. Алексей Алексеевич присутствовал при всех их встречах, даже грузы доставлял сам, немало при этом рискуя.

Сколько еще дней продлится его затворничество — трудно предположить. Найти его невозможно, остается ждать. Лоран боялся только одного — смерти Орлова. Она может поставить под угрозу хорошо налаженный бизнес. Надо сделать все возможное, чтобы он еще пожил. Ну хотя бы лет двадцать, тогда Лоран станет стареньким, молодые девочки перестанут волновать его, и, следовательно, ему уже не надо будет так много денег…

А Орлов в это время действительно находился в «Пристанище Мавра». Но помчался он сюда не ради чудодейственной настойки Эмилии, а совсем по другому поводу. Накануне его приятель, большой и страстный поклонник лошадей, обратился к нему с просьбой о встрече с Анри Рамбалем. В свое время, когда еще был жив граф Порошин, Рамбаль часто и довольно успешно выступал в различного рода соревнованиях по конному спорту, не отказывался от участия в скачках. Его имя было хорошо известно истинным поклонникам этого вида спорта. Один из них теперь довольно успешно сотрудничал со знаменитым «цыганским бароном» Бартабасом — владельцем единственного во Франции конного театра «Зингаро», и тот хотел бы встретиться с Рамбалем и сделать ему предложение о сотрудничестве.

Бартабас — живая легенда. Человек из ниоткуда, скрывающий свое происхождение, настоящее имя, овеянный загадками и тайнами, создал уникальный театр, который нынче с огромным успехом гастролирует по всему миру. Он собрал под крышей своего театра в Обервилье — «красном» пригороде Парижа лучших наездников и жокеев, талантливейших модельеров, создающих умопомрачительные костюмы для труппы и потрясающие украшения для главных исполнителей — лошадей.

Чем же Бартабаса заинтересовал постаревший жокей Анри? Это и удивляло Орлова, но радовало. Скорее всего, Бартабасу в театре не хватает опытных наставников, способных за короткое время обучить юных наездниц и наездников захватывающим трюкам. Анри явно засиделся в своем логове, пора бы ему немного развеяться. А что может быть лучше путешествия в приятной компании? Тем более Орлов вполуха слышал по радио сообщение о том, что 20-летие театра Бартабас собирается отметить грандиозными гастролями в Москве. А Анри, благодаря Порошину, хорошо говорит по-русски.

Сложив два и два, Орлов не откладывая разговор с Рамбалем надолго, собрал вещи и тронулся в путь. А о Лоране он так ни разу и не вспомнил.

Алексей Алексеевич планировал пару дней провести в «Пристанище Мавра», а затем вернуться в Париж вместе с Анри. И хотя Рамбаль очень не любил оставлять хозяйство надолго без присмотра, Орлов рассчитывал уговорить его на поездку в Париж для встречи с Бартабасом.

Но теплого приема, который обычно оказывали здесь Орлову, на сей раз не последовало. Анри был задумчив и даже суров. Выяснилось, что сюда собирается приехать Полина. Цель визита она объяснять не стала, посчитала это излишним, а Анри дала понять, что церемониться с людьми, которых нанимал на работу ее отец, она не намерена.

— Я не знаю, как себя вести с этой дамой, — признался Рамбаль, — у меня ведь действительно нет никаких прав. Что скажешь?

— Пока и у нее их нет, — парировал Алексей Алексеевич, — и до момента оспаривания завещания не будет.

— Допустим, а что будет после того, как пройдет суд и она оттяпает у Марьяши права на «Пристанище Мавра»? Судя по твоим намерениям, ты сделаешь все, чтобы отнять его у Марьяши.

— Не у Марьяши, а у этих Екшинцевых.

Алекс, я в людях разбираюсь значительно хуже, чем ты. Зато я научился чувствовать опасность. И вот теперь я чувствую, что исходит она от этой взбалмошной Полины и ее бойфренда. Парень, как и я, приехал сюда из Африки, он вынослив и умеет ждать. А еще он очень хочет стать богатым, следовательно, никаких церемоний. «Рамбаля долой с конюшни, здесь теперь я хозяин», — я уже почти слышу эти слова.

— Да ты, я погляжу, в пророки записался, Анри? Что за глупости, кто его сюда пустит?

— Алекс, а ты свое значение не слишком преувеличиваешь? После того как ты поможешь Полине стать хозяйкой и свергнешь Марьяшу, ты окажешься на улице.

— Так уж сразу и на улице? У меня помимо Полины много других клиентов да и денежки имеются. Умереть голодной смертью мне не грозит. Да и ты кое-что за душой имеешь, не прибедняйся.

— А про Фабио ты забыл? У меня сын инвалид.

— У тебя сын гений, он сам прекрасно сможет себя прокормить.

— Но что ТЫ сделал с этим гением? Превратил его в преступника, и меня вместе с ним, и сам по уши погряз в этих манипуляциях с транквилизаторами.

— Анри, успокойся. Общение с Полиной кому угодно испортит настроение. И все-таки ты зря драматизируешь ситуацию.

— Не зря, Алекс. Я просто не хочу выглядеть сволочью в глазах этой девчонки и русских парней.

— Ну, вот и славно. Ты и не будешь сволочью, ею буду я. Лучше давай вмажем по рюмашке, я устал с дороги.

— А я устал от жизни и к твоему Бартабасу не поеду.

Серьезный разговор плавно перетек в более мирную беседу. Орлов и сам чувствовал, что его услуги Полине не понадобятся сразу же после того, как он поможет ей разобраться с Марьяшей. Но он был уверен в том, что сможет в результате переговоров с Полиной кое-что выторговать. Например, «Пристанище Мавра». Правда, ее звонок к Анри опытного юриста насторожил. Что же им всем понадобилось от этого поместья? Лет двадцать о нем и думать никто не думал, а теперь вон как все забегали, засуетились, как будто другого добра у Графини мало осталось. Нет, всем Вогезы подавай, на природу их потянуло.

…На ночь Орлов опять принял глоточек из бутылочки Эмилии. Однако теперь Эмилии не понравился цвет лица Орлова и его аппетит.

— Может быть, вы спросите у Фабио, что вам попринимать, пока у нас живете, для аппетита? Да и цвет лица у вас, Алекс, нездоровый. Надо бы вам полечиться, — не унималась старушка, чем привела и без того издерганного Орлова в состояние сильного раздражения.

— Да что вы ко мне цепляетесь, Эмилия?! Не собираюсь я тут лечиться. Да, не спорю, Фабио молодец, что для вас всякие микстурки делает, но это же непрофессионально! Это самообман, а не лечение. Тоже мне, Парацельс из сельской местности…

— А вот и нет, — не унималась старушка, для которой Фабио был не просто воспитанником, а самым близким на всей земле человеком, — не обзывайте мальчика такими ругательными словами. По телевидению сколько раз уже показывали передачи о том, как гомеопаты всякими травками безнадежных людей на ноги ставят. И никто у них никаких дипломов не спрашивает. А вы бы лучше Фабио пристроили учиться с вашими-то связями, а то только и можете что ругаться.

— Парацельс — это не ругательное слово, — дремучее невежество Эмилии немного развеселило Орлова, — это доктор такой знаменитый. А наш Фабио не сможет нигде учиться по причине своей болезни. Кто за ним там ухаживать будет?

— Да я бы с удовольствием…

— Нет, дорогая Эмилия, вы уж тут на хозяйстве оставайтесь, хорошо? А Фабио не особенно нужны дипломы разные. Он и так за свои микстурки деньги получает. А в отношении себя я даю вам честное слово — вот вернусь в Париж и обязательно покажусь хорошему доктору. И сразу телеграфирую вам, что я абсолютно здоров.

Но в Париже его ждал совсем другой сюрприз. На автоответчике была записана просьба Марьяши принять ее в самое ближайшее время. Откладывать встречу на завтра он не стал. Тут же перезвонил:

— Как я рад тебя слышать, ты уже вернулась из дальних странствий? Поездка удалась?

— О, да. Я познакомлю вас с замечательными людьми, только постарайтесь не откладывать нашу встречу.

— Конечно, дорогая, я только что от Рамбалей. Перекушу, приму душ и в твоем распоряжении. Приезжай в офис часам к двум. Успеешь собраться?

— Угу, но я приеду не одна.

— Договорились, жду в два.

Алексей Алексеевич так увлекся сборами на встречу — хотелось произвести неплохое впечатление на русских, что не стал слушать другие сообщения. В этот день он так и не узнал, что Лоран его настойчиво разыскивает…

Глава 4

С утра в офисе творилось что-то невообразимое. Артур Артурович никак не мог принять окончательное решение по сотрудничеству с немецкой фирмой. Обычно в моменты таких сомнений его всегда выручал Порецкий. Мишаня все умел разложить по полочкам, вовремя предоставить нужную информацию, собрать факты и, если требовалось, улики не только «за», но и «против». Поэтому главе нашей корпорации ничего не оставалось, как принять почти готовое решение. Теперь ему приходилось действовать самостоятельно. А этого делать он, похоже, не умел. Что лишний раз подтверждало незаменимость Порецкого.

Его решение уволиться с работы привело Артура Артуровича в состояние легкого шока. Найти замену юристу такого полета, как Порецкий, было невозможно. С другой стороны, шеф понимал, что у Миши нет другого выхода — он ведь не в конкурирующую фирму уходит, а уезжает за границу, где ему предстоит вести сложный судебный процесс. Я старалась быть очень убедительной, когда объясняла шефу, кто является Мишиной клиенткой. Намеками, правда, но дала понять, что у Миши в этом деле есть не только профессиональный интерес, но и личный:

— Понимаете, Артур Артурович, с этой девушкой у Миши сложились довольно теплые отношения. Ведь он — джентльмен, поэтому бросить дело на полпути, это, значит, примерно то же самое, что бросить девушку перед лицом опасности.

— Как вы, Наташа, любите все драматизировать. Неужели с ее капиталами во Франции не найдется хорошего юриста?

— Самый хороший адвокат, который знает все тонкости дела и много лет работал на эту семью, уже благополучно переметнулся на другую сторону. И у нее вся надежда на Порецкого, тем более что он уже успел собрать большой материал.

А пока он собирал этот самый «большой материал», я был в полном неведении, ждал Мишу, тянул до его возвращения принятие такого важного для фирмы решения! И вы, голубушка, не соизволили даже поставить меня в известность, что в один прекрасный день Миша напишет заявление об уходе в связи с тем, что он, видите ли, джентльмен.

Артурчик начал «закипать». При всем уважении к Порецкому имидж фирмы для него был значительно важнее. И тут в голову мне пришла гениальная идея:

— Да поймите же вы, наконец, — я разошлась не на шутку, — что если Миша выиграет этот процесс, то он уже будет не просто хорошим юристом, а специалистом международного уровня. Знаменитостью, если хотите. А если он пару раз в каком-нибудь интервью обмолвится словом, где он до сего времени работал, то наша фирма моментально станет популярной. Тогда уж вам не придется голову ломать над тем, работать нам с немцами или нет.

— Почему это?

— Да потому что отбою от разного рода предложений не будет. Мы, как в кино, наутро проснемся знаменитыми. К нам не только немцы, но и австралийцы в очередь встанут.

Я и сама так поверила в то, что говорила Артурчику, что уже не могла остановиться. «Остапа несло». Шеф слушал меня с открытым ртом и, похоже, тоже поверил:

— А точно об этом деле напишут в газетах?

— Еще бы! И не только в газетах, но и по телевидению покажут, и в Интернете, и в…

— Так, может быть, мы и не будем Порецкого увольнять? Оформим просто отпуск без содержания?

— А давайте отправим его, например, в отпуск для работы над диссертацией. Так же, наверное, делается?

— А я знаю? Нашла, кого спросить, звони юристам…

В результате моего эмоционального общения с Артуром Артуровичем Мишаня из подлеца, бросившего родную контору в сложное время, превратился в героя. Заодно и место в фирме сохранил. Если в Париже все печально закончится, ему будет где на кусок хлеба заработать.

Я тут же бросилась звонить Светлане Алексеевне, чтобы сообщить хоть одну приятную новость.

У нее новости были похуже. Миша прислал ей письмо по электронке, где подробно описал свою встречу с Орловым, и просил ее кое-что уточнить.

Алексей Алексеевич заметно волновался перед встречей да и чувствовал себя неважно. «Сегодня наконец-то все решится, — успокаивал он себя, — надеюсь, мы расставим все точки над „i“. Узнаю, что это за таинственные русские, претендующие на часть наследства, объясню Марьяше, что легко могу опротестовать завещание ее милой бабули в пользу Полины, поторгуюсь немного с ней, а затем и за Полину примусь. А то, гляди-ка, разошлась как! Анри звонит без моего ведома, условия выдвигает, глупая. Не понимает, что условия выдвигать в ее непростой ситуации могу только я». Его размышления прервал стук в дверь кабинета.

Орлов сказал: «Войдите!»

На пороге стояла заметно похорошевшая Марьяша в окружении целой делегации незнакомых мужчин.

Молодой парень, сидевший в инвалидном кресле, чем-то напоминал Фабио. Нет, не внешностью — Фабио был невысоким, худеньким юношей, а этот, напротив, крепкий, широкоплечий, но что-то неуловимо общее было в выражении глаз, в посадке головы. На какое-то мгновение он даже проникся к инвалиду симпатией, но тут же постарался прогнать это чувство.

Мужчина, который вкатил коляску в комнату, скорее всего, был отцом инвалида. На вид лет пятидесяти, хорошо сложен, в дорогом костюме. Конечно, морщин на лице многовато, мешки под глазами, но в целом выглядит бодрячком. И руки сильные — рукопожатие у него было ого-го. На деревенского пьющего мужика, каким его описывал Гуляев, совсем не похож. «Да, такой крепкий и, судя по всему, работящий мужик от конюшни не откажется, — подумал Орлов. — И уж во всяком случае, будет в „Пристанище Мавра“ более уместен, чем этот горе-художник Абду».

А вот третий из окружения Марьяши, который слегка поддерживал ее за локоток, судя по всему, орел.

«Видимо, это тот самый Порецкий, — анализировал вошедших Алексей Алексеевич, — с которым мне, возможно, придется биться. Физически я ему, конечно, проигрываю, а вот с профессиональной точки зрения — еще вопрос, кто кого?»

На правах хозяина он любезно предложил им устраиваться поудобнее, так как разговор предстоял долгий.

— Алексей Алексеевич, позвольте представить вам моего друга Михаила Порецкого, — начала Марьяша, — он помогал мне в России. Если вы не возражаете, все остальное он расскажет сам. У него это лучше получится.

— Конечно, не возражаю, тем более что у тебя в последнее время появились от меня секреты. В Россию уехала, не простившись, не посвятив меня в свои планы…

— Она просто выполняла поручение своей покойной бабушки, — деликатно прервал ворчание хозяина Порецкий, — да и докладывать о своих перемещениях ей не было никакой нужды. Вы же все равно все знали о ней.

— Не совсем понимаю, о чем это вы говорите, Михаил?

— Я говорю о подробных отчетах, которые вы получали от Сергея Гуляева.

— Впервые слышу это имя.

— Давайте не будем наше знакомство омрачать препирательствами, — с улыбкой продолжал диалог Миша, — нам доподлинно известно, что вы собирали материал о перемещениях Марьяши по России с помощью этого человека. А также известно о том, как и при каких условиях вы с ним познакомились. Но я расцениваю этот факт, как ваше вполне объяснимое желание обеспечить ее безопасность в незнакомой стране. Я прав?

— О, да. Вы хорошо осведомлены, это радует. Могу ли я теперь задать вам несколько вопросов, ответы на которые господин Гуляев так и не смог получить?

— Конечно, спрашивайте…

Какое-то время Орлов молчал, собираясь с мыслями. Было ясно, что если Порецкий знает что-то о его взаимоотношениях с Гуляевым, который после того, как получил деньги, перестал отвечать на звонки, возможно, он знает и что-то еще. Вот только что? Да, похоже, что этот парень — не промах. Повезло Марьяше с кавалером.

— Какое отношение господа Екшинцевы имеют к графине Порошиной, оставившей этот бренный мир?

— Ответить на ваш вопрос я смогу только после того, как вы пообещаете нам сохранить в тайне все, что услышите.

Как душеприказчик Графини и ее верный поверенный в делах, я пытался при составлении завещания выяснить у нее, кто эти господа. Графиня отказала мне. Вы, видимо, знаете, что завещание вызвало серьезное недовольство у дочери Графини, матери Марьяши, и она намерена опротестовать его. Если я сейчас вам пообещаю хранить в тайне все, что услышу сейчас от вас, это будет бесчестно по отношению к Полине Маккреди. Вы не находите?

— Не нахожу, так как имею письменное пожелание графини Порошиной не разглашать ее тайну. А вы, в свою очередь, имеете все указания вашей покойной клиентки в отношении того, чтобы разделить наследство между Полиной, Марьяшей и господами Екшинцевыми. Поэтому ваше желание поделиться с Полиной информацией, которую вы надеетесь получить от нас, меня несколько удивляет. Вы же, как никто другой, знаете, в каких сложных отношениях состояли Полина и покойная Наталья Александровна и о том, что она большую часть наследства планировала оставить внучке, а не дочке?

— Конечно, я об этом знаю. Но долг честного человека велит мне побеспокоиться также и о дочери, несмотря на то, что я просто обожаю Марьяшу.

— Итак, насколько я понял, вы не хотите держать в секрете тайну графини Порошиной?

— Я просто хочу узнать, какое отношение господа Екшинцевы имеют к покойной Наталье Александровне?

Словесную дуэль двух юристов прервала Марьяша:

— Послушайте, Алексей Алексеевич, у бабушки было определенное положение в обществе, ее уважали и почитали многие. Конечно, я не смогу долго держать в тайне от вас то, что мне не хотелось бы сделать достоянием общественности. Вы хотите знать правду и имеете на это право. Я же в свою очередь хочу, чтобы вы не сделали предметом спекуляции или торга эти сведения. В данном случае я имею в виду свою мать. Она готова пойти на все, чтобы присвоить львиную долю наследства себе. Пройдет немного времени, с ней произойдет несчастный случай, и все состояние перейдет к Абду. Как вам такое развитие сюжета?

— Но Полина еще не вышла за него замуж и, возможно, не выйдет. И вообще, мы не о том говорим. Хорошо, я обещаю о тайне вашей бабушки ничего не говорить Полине. Вы это хотели от меня услышать?

— Я это хотела услышать, потому что я сама ей все расскажу, но только по истечении времени, когда буду готова к этому разговору.

— Договорились. Итак, господа, я слушаю вас…

Глава 5

По мере того как Порецкий рассказывал историю тайной страсти Графини, Алексей Алексеевич мрачнел на глазах.

«Как она могла, — еле сдерживал свое негодование Орлов, — лгать такому человеку? Он ее боготворил, а она оказалась банальной шлюхой, бросившей ребенка и даже не побеспокоившейся о его судьбе. Вот это да! Неужели Порошин ничего не знал о ее ребенке? Неужели даже не догадывался? Уму непостижимо…»

Ему опять стало нехорошо: заболела голова, стало подташнивать. Миша заметил, что Алексей Алексеевич побледнел:

— Извините, может быть, прервемся ненадолго, — деликатно заметил Порецкий, — мой рассказ, похоже, вас утомил.

— Я не ожидал такого поворота событий, господа, — тихо, почти шепотом, сказал Орлов, — мне нехорошо. Извините. Продолжим разговор в другой раз.

Марьяша тоже заметила, как изменился в лице Алексей Алексеевич. Она выбежала в приемную, позвала секретаря. Удивленная девушка, которая никогда не видела шефа в подобном состоянии, стояла в дверях кабинета растерянная, не зная, что предпринять:

— Может быть, вызвать врача? — спросила она.

— Не нужно никого вызывать, спасибо. Сейчас это пройдет. Марьяша, я прошу тебя и твоих друзей уйти. Я должен сейчас остаться один.

— Конечно, Алексей Алексеевич, мы уходим.

В своих домыслах относительно связи Екшинцевых и Графини Орлов предполагал несколько вариантов развития событий, но такого… Нет, такого он не допускал даже в самых смелых своих предположениях.

На него опять навалилась усталость, как будто он только что разгрузил железнодорожный вагон. Было тяжело дышать, в ногах появилась слабость. Поддерживаемый под руку своей секретаршей, он еле-еле дошел до диванчика и тут же рухнул на него.

«Да что же такое со мной творится, — размышлял Орлов, — неужели нервы сдают? А может быть, это инсульт? Пора разыскать Лорана и узнать, что же со мной происходит».

С этими мыслями он задремал.

Студенческая квартирка Марьяши, в которой пока что разместился Миша, превратилась в штаб революции. Здесь все было завалено бумагами: факсами, копиями документов, газетными вырезками. Миша работал не покладая рук. Марьяше тоже доставалось: ей приходилось работать переводчиком и главным поставщиком информации. Симон взял опеку над Григорием с сыном — поселил их у себя и развлекал как мог. Порецкому сейчас нельзя мешать — нужно собрать максимум информации, проанализировать ее и предстать перед Орловым и Полиной во всеоружии. Поэтому встречи спаянной в Тихорецке компании пришлось временно сократить.

В редкие минуты отдыха Марьяша с Порецким выбирались в близлежащие ресторанчики и кафе, но чаще всего заказывали еду на дом. Марьяша умудрялась в течение дня делать тысячу дел: помогать Порецкому, навещать Екшинцевых, общаться с Ню-шей, которая после ее приезда звонила ей на мобильный каждые два-три часа. Соскучилась старушка. И потом опять же любопытство… От Мишани Нюша была просто без ума, а с Екшинцевыми Марьяша ее пока не знакомила. Просто не знала, как их ей представить. После того как, узнав правду о прошлом Графини, Орлов на глазах у всей честной компании переменился в лице, Марьяша решила до последнего держать бабушкину тайну в секрете.

По ночам Миша тоже работал… Компромат на Орлова был практически у него в кармане. Но использовать его можно только в крайнем случае. Огласка могла сильно повредить репутации семейства Порошиных-Маккреди. А Марьяше и без того потрясений хватает. Поэтому Мишаня с упорством алхимика по нескольку раз просчитывал все варианты своей «торговли фактами», которые он готовил для Орлова.

Работа так увлекла его, что он практически забыл о Марьяше. Половые инстинкты у него, похоже, временно атрофировались, все силы ушли на мозговой штурм, что ужасно расстраивало Марьяшу. Ей так хотелось продолжения… Но по приезде в Париж Мишаню будто подменили: он часами сидел за компьютером, отвлекался только на то, чтобы что-нибудь съесть. Ни романтических поездок в Тюильри, ни прогулок по Елисейским Полям — ничего этого не было.

Конечно, она понимала, что это все делается ради нее. Но хотелось совсем другого. Она сидела в одной комнате с человеком, которого хотелось целовать, ласкать да просто проводить рукой по волосатой мускулистой груди… но вместо этого она вынуждена была смотреть на спину работающего за компьютером мужчины и мечтать о своем, о девичьем…

Марьяша уходила в другую комнату, включала телевизор, где, как назло, показывали эротическую мелодраму, переключала каналы и вновь возвращалась в Мишину комнату. Лучше уж смотреть на спину любимого, чем на экранный секс. И так несколько ночей подряд. Нет, пора что-то менять.

Когда Мишаня уже окончательно устал и, выключив монитор, поплелся в душ, Марьяша ожила. «Ну, держись, злодей, — настраивала она себя, — сегодня ты долго не уснешь».

Под утро, утомленные и удовлетворенные, они лежали на узкой Марьяшиной кровати:

— Нет, в тебе определенно есть что-то французское, — сладко потягиваясь, заметил Миша.

— Зато в тебе, к счастью, нет ничего от настоящего француза.

— Я не понял — это комплимент или оскорбление? Я что-то делаю не так?

— Настоящий француз ни за что бы не усидел у компьютера, когда у него за спиной маячила бы юная девушка, сгорающая от желания. А ты просто стойкий оловянный солдатик.

— А это уже претензия к моей мамочке. Она меня с детства приучила, что дело нельзя бросать на полпути.

— Да-да, я помню: «Сделал дело — гуляй смело». Эта пословица есть в моем учебнике по русскому фольклору.

— Ты же знаешь, чем быстрее мы разберемся с делами и перевезем Гришу с Виталькой в это самое «Пристанище Мавра», тем больше времени и сил у нас останется на ВСЕ ОСТАЛЬНОЕ.

— А где мы будем заниматься всем остальным?

— А это уже тебе выбирать.

— Давай поедем в Швейцарию. Там есть одно потрясающее место, где бабушка скрывалась от нас с мамой, когда мы ее очень доставали… Там у нее знакомый профессор живет. Светило науки. Я, правда, его никогда не видела, но для бабушки он был вроде идола. Она, конечно, великая конспираторша, но пару раз говорила мне о нем, когда бывала слишком уж разговорчивой. Кстати, перед смертью она говорила мне, что, если у нас возникнут проблемы, мы всегда можем к нему обратиться. У меня есть его электронный адрес и телефон, а местонахождение бабуля мне так и не открыла. Впрочем, я и имени его Г толком не знаю. Просто электронный адрес, и все.

Миша подскочил на кровати так стремительно, что Марьяша чуть с нее не упала.

— Ты что? Я же чуть не свалилась… Завтра на полчасика сбегаем в магазин и купим новую кровать. Мы явно здесь с тобой не помещаемся.

« — Постой, постой, Марьяша. С кроватью разберемся позже, а ты мне лучше ответь, могут ли у этого доктора быть данные анализов, чтобы в случае необходимости можно было бы доказать родство Гриши и Виталика с твоей бабулей?

— Думаешь, это потребуется?

— Возможно. Надо срочно ему написать и прозондировать этот вопрос. Завтра с утра этим и займешься.

— Уже, между прочим, утро. Без пяти пять, а ты опять о работе. Давай немного поспим, а?

— Нет уж, сначала «все остальное», а то опять будешь мне намекать, что я не настоящий француз….

Несколько запросов по электронному адресу, которые Марьяша отправила на имя: ottosch@ и т. д., успеха не принесли. Ответа не было. Марьяша собралась было позвонить по тому телефону, который бабушка написала ей вместе с электронкой, но, к сожалению, не знала даже, как зовут человека, которому она собирается звонить. Абсурд, да и только. Миша звонить не советовал, лучше подождать ответа по почте, считал он. Вдруг человек уехал или просто не включал компьютер. Все в жизни бывает.

Когда они вечером вышли ненадолго в ресторанчик поужинать, у Марьяши в сумке зазвонил телефон. Звонивший представился:

— Я Отто Шайн, вы мне писали, Марьяша, но я отсутствовал несколько дней, — он говорил на французском, но с сильным немецким акцентом, — чем могу быть вам полезен?

— Понимаете, сложилась непростая ситуация. Это касается завещания бабушки. Боюсь, что по телефону мне сложно все объяснить… Я могу встретиться с вами? Если нужно приехать в Швейцарию, я готова.

— В Швейцарию ехать не нужно, я сам на днях буду в Париже. Давайте встретимся в эту пятницу в кафе «Монблан» в пять часов.

— Я буду с другом. Он адвокат и помогает мне в моих, прямо скажем, весьма запутанных делах. Вы не возражаете?

— Надеюсь, это будет не адвокат по фамилии Орлов?

— Это будет совсем другой человек.

— Не возражаю, до встречи.

Глава 6

После ухода делегации во главе с Марьяшей Орлов еще долго лежал на диване в своем кабинете. Он даже задремал ненадолго, но потом проснулся и никак не мог заставить себя подняться с дивана. Все думал о том, как же Графиня могла столько лет хранить тайну своего раннего материнства.

«Конечно, у каждого есть свой скелет в шкафу, — размышлял он, — я ведь тоже всю жизнь скрывал свое плебейское происхождение. Но скрывать от любящего мужа то, что у тебя есть сын, который живет в далекой стране, возможно, в тяжелых условиях… Нет, не могу в это поверить. Графиня, конечно, никогда не была паинькой. Но ведь после своей смерти она решила восстановить справедливость по отношению к своим незаконнорожденным наследникам, и ничего лучшего, как повесить все это на плечи своей внучки, не придумала. А я теперь расхлебывай. Я — одинокий волк, у меня нет никаких родственников, к счастью, надеюсь. Быть привязанным к кому бы то ни было родственными узами для меня слишком обременительно. Но у меня есть друг Анри, его гениальный сын Фабио, которого я втянул в грязный бизнес, с чего теперь и кормлюсь. А ведь мог и по-другому с ним поступить, устроить парню встречу с каким-нибудь известным профессором, определить его на учебу… Поэтому я должен отстоять их право на нормальное существование, отбить у Марьяшиных новоявленных родственников всякую охоту на владение „Пристанищем Мавра“.

Орлов понимал, что борьба это будет нелегкой. Порецкий — новый бойфренд Марьяши, в принципе, очень далее симпатичный парень, толковый, судя по всему — Гуляева раскусил в два счета. Но он бросил Орлову перчатку, и тот от дуэли отказываться не намерен.

Намечалась дуэль интеллектов. Алексея Алексеевича это не страшило. Он почему-то был уверен, что сможет выторговать у Марьяши «Пристанище Мавра», а ничего другого ему и не надо было. Интересы Полины с ее ненавистным Абду он отстаивать не собирался. Григорий и мальчишка-инвалид тоже имеют право на нормальную жизнь, Орлов ведь не против, ну им и так хватит Графинькиных денег на безбедное существование, пусть только оставят в покое имение в Вогезах.

Алексей Алексеевич думал, что при следующей встрече он обязательно предъявит Порецкому свои условия. Укажет, прежде всего, на слабые стороны в их претензиях на наследство: во-первых, доказать родство Графини и Екшинцевых проблематично, так как ее уже нет в живых, во-вторых, переписывала наследство она, будучи в состоянии дремучей слабости ума, и Орлов, как ее ближайший помощник, может это подтвердить на суде. Суду можно будет также предъявить интерес Порецкого к наследству графини Порошиной и, соответственно, наследству Марьяши. Убедить коллег в том, что Порецкий все это придумал и смоделировал ситуацию еще в первый приезд Марьяши в Россию, тоже не составит труда. Красноречие Орлова всегда действовало на судей безотказно…

В общем, больших трудностей в этом деле Орлов для себя не видел. Его все больше заботило собственное здоровье, и эта слабость во всем теле. Надо срочно найти Лорана…

На встречу с Отто Марьяша с Мишей немного опоздали. А что поделать, вечная беда всех мегаполисов — пробки. К тому же и погода разгулялась не на шутку — на дорогах от мокрого снега были такие заносы, что муниципальные службы с ними просто не справлялись. «Прямо как в родном Питере», — подумал Миша и предложил Марьяше дойти до ресторана пешком.

Когда официант провел опоздавших и немного взъерошенных молодых людей в отдельный кабинет, где их поджидал импозантный мужчина, Марьяша едва ли не вскрикнула от удивления:

— Ой, а я, кажется, вас знаю…

— Как, впрочем, и я вас. Здравствуйте, Марьяша. Присаживайтесь, и вы, молодой человек, проходите. Давайте знакомиться.

Порецкий всегда доверял своей интуиции. При первой встрече с человеком он сразу умел определять — хороший человек или нет. Происходило это на уровне подсознания, Мишане казалось, что кто-то свыше подсказывает ему — это свой, а это — чужой.

Отто был своим. Крепкое рукопожатие, открытый взгляд серых глаз, приятная улыбка — ни одного лишнего жеста, никакой суеты. Сразу видно, что не француз. И очень похож на военного. Мишаня не удержался и сразу же спросил:

— Вы — военный?

— Был когда-то, а что, очень заметно?

— Мне — да, насчет других не берусь судить. Марьяша не сводила глаз с Отто и тоже не удержалась от вопроса:

— Ну откуда же я вас знаю? Никак не могу вспомнить. Но мы ведь точно знакомы?

Да, девочка, знакомы. Ты не мучайся, не терзай свою память, я подскажу. Когда была жива твоя бабушка Сильветта, после трагедии с твоим отцом, она последние годы своей жизни жила в моей клинике. Ты приезжала навещать ее со своей другой бабушкой, вот тогда мы и виделись. Но тебе было лет пять или шесть, не больше. Надо же, а ты меня запомнила. Не зря, видимо, существует термин «память детства».

Действительно, Марьяша смутно припоминала то время. Большая светлая комната, у окна, в кресле-качалке, накрытая светлым клетчатым пледом сидит бабушка Сильветта. Медсестра подводит Марьяшу к ней и говорит, что к ней приехала внучка. Сильветта качает головой, но по-прежнему смотрит в окно, никак не реагируя на Марьяшу. Эта была последняя их встреча, через несколько месяцев Сильветта умерла.

Отто, заметив, что встреча с ним произвела на Марьяшу сильное впечатление, заговорил первым:

— Марьяша, я должен тебе сообщить, что история твоей бабушки мне хорошо известна. Я был единственным человеком, с которым она поделилась ею при жизни.

— Но почему именно вы?

— Потому что были с ней друзьями… Близкими друзьями.

— У моей бабушки было много друзей, но ни с кем, даже со мной, она при жизни не поделилась этой тайной. Почему вы?

Марьяша, не отрываясь, смотрела в глаза Отто. Казалось, она даже немного обижена тем, что именно этот человек оказался ближе Графине, чем она сама, если он был в курсе самой большой тайны в ее жизни. А Миша сразу догадался, в чем дело. Он попытался заступиться за Отто.

— Марьяша, если Наталья Александровна выбрала Отто, значит, у нее были на то причины.

Марьяша, ничего не ответив, схватила сумочку, стремительно поднялась из-за столика и вышла из зала. Отто попытался было пойти за ней, но Миша удержал его.

— Не мешайте ей, она просто должна свыкнуться с мыслью, что у бабушки мог кто-то быть ближе, чем она сама. Она сейчас всплакнет немного, успокоится и вернется.

— Быстро же вы ее изучили. Уверены, что не надо за ней идти?

— Абсолютно. Она вернется минут через 10-15. Простите, если мой вопрос покажется вам бестактным, но это не праздное любопытство, скорее профессиональное. Вы были любовниками?

— Да… Хотя я всегда настаивал на нашем браке. Но она не хотела меня компрометировать.

— Чем же?

— Тем, что я младше ее на 30 лет. Она считала, что ученый с мировым именем не может себе позволить иметь жену настолько старше себя. Поэтому наша связь была тайной.

— Как много тайн, однако, было у этой женщины, с которой я, увы, не был знаком.

— У любой настоящей женщины, прожившей такую длинную и насыщенную жизнь, есть тайны. Так что, молодой человек, не судите Наташу строго. Если бы вы были с ней знакомы, вы бы поняли меня. Хотя Марьяша удивительно на нее похожа. Вы ведь не смогли устоять перед ее обаянием. Вот и я не смог.

— Честно признаюсь, очень жалею, что не имел такой возможности. Графиня Порошина — женщина-загадка. Зато сейчас я очень хорошо знаком с ее незаконнорожденными наследниками, которым пытаюсь помочь вступить в права наследования. Делаю все возможное, чтобы пресечь любые попытки со стороны ее дочери и господина Орлова помешать этому. Вы, надеюсь, в числе наших союзников?

Конечно, более того, я сделаю все возможное, чтобы помешать Орлову в его играх. Он, похоже, зашел слишком далеко, заигрался, одним словом. Хотя, по сути, ему не так много нужно от вас — только «Пристанище Мавра».

— Вы считаете, это не много? Это имение стоит огромных денег, да и элитные лошади, которые там содержатся, весьма дороги. Разве Григорий не достоин того, чтобы ими владеть?

— Поймите, у Орлова нет близких людей, кроме Анри Рамбаля и его сына-инвалида. Он старается исключительно для них.

— Да, но никто не собирается их оттуда выгонять. У Григория замечательный характер, они прекрасно поладят с Анри, я уверен. Тем более в незнакомой стране Екшинцевы не смогут содержать такое огромное хозяйство без помощников.

— Но в настоящее время Анри не просто наемный работник, он хозяин всего, что там есть. Он содержал имение в идеальном состоянии все эти годы. Выращивал самых элитных лошадей. Так было много лет, еще при графе Порошине, а теперь появляются какие-то русские ребята, которые у него все отнимут по закону и превратят его на старости лет из хозяина в слугу. Ведь так?

— Ну, фактически, так, а на деле все будет по-другому.

— Михаил, вы просто не хотите меня слушать. Во Франции все не так, как в России.

— А откуда вы знаете, как в России?

— Я там был, и не один раз.

— А где именно?

— В Чечне. Я там работал несколько месяцев в миссии Красного Креста в конце 90-х. Так вот, я готов посодействовать вам в переговорах с Рамбалем, но сделать это надо так, чтобы Орлов ничего не узнал. Вы, кстати, успели с ним пообщаться?

— Да, успели. Пришлось рассказать ему правду, хотя мне очень не хотелось. Он весьма странно отреагировал. Побледнел, попросил нас уйти, так как почувствовал себя плохо. Мне даже показалось, не болен ли он?

— Значит, вы все ему рассказали?

— Да. Вы считаете, что мы это сделали зря?

— Наташе уже все равно, а если Марьяша приняла такое решение, то ей видней. Тут я вам не судья.

— Хорошо. А теперь скажите, Отто, можем ли мы доказать факт родства Графини и Екшинцевых? Я думаю, что для этого нужны какие-то там ДНК, я, право слово, не силен в медицине.

— Все, что нужно для доказательства родства, у меня имеется. Наташа позаботилась об этом еще при жизни. Она предвидела подобное развитие событий. Теперь дело за малым — взять образцы у Екшинцевых и молить Бога, чтобы они совпали.

— А что, у вас есть сомнения на этот счет?

— Все возможно. Она ведь только по фотографии решила, что это ее внук и правнук, а других подтверждений нет.

— Надо же, а я об этом и не подумал ни разу.

— Это плохо, что вы об этом не подумали. В случае если родство не подтвердится, вам придется их опять везти в Россию.

— Нет, сначала мы поставим на ноги Виталия. Я ему это обещал. Надеюсь, вы поможете нам с этим.

— Я вам помогу. Мы же уже это решили. А теперь давайте что-нибудь съедим. Я ужасно проголодался.

За ужином обстановка слегка разрядилась. Отто с Мишей выпили водки, причем Отто говорил по-русски тосты, которые успел выучить в Чечне. В его исполнении они звучали очень забавно. Потом к ним присоединилась Марьяша. Она, видимо, уже успокоилась и с удовольствием слушала тосты, произносимые Отто. Мишане показалось даже, что она сейчас достанет свой блокнот и подробно начнет конспектировать.

Всю обратную дорогу Миша костерил себя последними словами: «Профессионал хренов, как же я об этом не подумал. Ведь у меня даже мысли не возникло, а вдруг и правда, они никакие не родственники. Что же Марьяшка будет делать?» Марьяше он предпочел пока не говорить о своем проколе. Вдруг все обойдется. А уж если нет, тогда… Ой, лучше даже не думать, что будет тогда.

Глава 7

Отто вернулся в отель в прекрасном расположении духа. Давненько он не проводил время в такой приятной компании. Марьяша все больше становилась похожей на свою очаровательную бабушку, была такой же милой, но очень уж молчаливой. Ее бабушка Наташа, напротив, всегда была в центре любой беседы.

Миша — нормальный русский парень, смелый, отчаянный, бросил все и приехал помогать девушке и ее родственникам. В-Чечне он восторгался такими парнями, которые бросаются спасать друга, не задумываясь о последствиях. Там таких было много. Были, правда, и другие, в основном из числа бездарных офицеров.

Нет, русские — самые загадочные люди на земле. Их женщины сводят с ума, мужчины поражают удалью и бесшабашностью. Но Отто они нравились больше расчетливых, практичных французов. Может быть поэтому он был уже много лет женат на красивой успешной француженке, сделавшей прекрасную карьеру на телевидении, родившей ему двух детей, а любил русскую женщину, которая по возрасту ему годилась в матери. Да, чудны дела твои, Господи…

История его знакомства с графиней Порошиной была самой обычной: он — знаменитый пластический хирург, она — стареющая гранд-дама, желавшая немного подкорректировать свое лицо. Ему — чуть больше тридцати, ей — хорошо за шестьдесят. Он — завидный жених, она — вдова, недавно похоронившая мужа. Казалось бы, у них не было ничего общего, абсолютно ничего, что могло бы предвещать дикую, всепоглощающую страсть между такими разными людьми. Но…

Уже после первой встречи, вернее, приема у него в кабинете, глядя в ее огромные, слегка припухшие от частых слез глаза, похожие на глаза раненой газели, он понял, что пропал. Сначала он никак не мог смириться с тем, что влюбился, как мальчишка-школьник в свою учительницу, в женщину, которая была старше его матери. Но после каждой встречи с нею, которые он подсознательно устраивал все чаще и чаще, он понял, что это не просто увлечение. Это — любовь.

Графиня же, напротив, с первой встречи поняла, что этот высокий мужчина в белом халате, внимательно разглядывающий ее через стекла стильных, почти не заметных на лице очков, станет в ее жизни настоящим событием. После смерти Сергея, который в течение многих лет был для нее другом, мужем, старшим наставником, но, увы, не самым желанным мужчиной, она не смела даже думать о том, что сможет увлечься мужчиной. В шестьдесят лет о романах не думают… Действительно, о них не думают, их ощущают. Как легкий ветерок, набежавший неизвестно откуда и принесший с собой волну новых впечатлений.

Чувство, которое возникло у нее после первой встречи с доктором, не поддавалось идентификации. Просто хотелось видеться с ним, слышать его голос, смотреть в глаза и… наслаждаться этим. Наталья Александровна в своей жизни виделась с мужчинами, от которых сходили с ума все женщины мира — Ален Делон, Джо Дасен, Юл Бриннер и многие другие знаменитости, но при встречах с ними ни разу с ней не происходило ничего подобного. А тут — просто наваждение. Молодой человек, который в сыновья годится. Нет, от греха подальше нужно завтра же отказаться от его услуг и уехать домой. Но после бессонной ночи встреча с доктором действовала как гипноз, после которого мысли путались, и от вчерашней решимости не оставалось и следа.

Каждое утро он приходил в ее апартаменты в знаменитой на всю Европу косметологической клинике в предгорьях Финстераархорна, осматривал лицо, назначал мази и процедуры. Когда он дотрагивался до ее лица, Графиня просто замирала от счастья и закрывала глаза, чтобы не выдать себя. Уже через три-четыре дня ее проживания в клинике напряжение при их встречах достигло такого накала, что, казалось, электрические лампочки начнут взрываться.

Она сдалась первой под натиском своих эмоций: на утреннем обходе Наталья Александровна рассказала ему все о своих чувствах. Его ответные желания не заставили себя долго ждать, они полностью затмили последние отголоски разума… Из ее номера он вышел только на следующее утро.

После этого прошло так много лет, с ним столько всего происходило — и плохого, и хорошего, — что, казалось, память не должна так точно сохранить все детали того далекого апрельского утра, но стоило только закрыть глаза, и образ заплаканной голубоглазой женщины, сидящей в кресле в его кабинете, вновь возникал из небытия…

Отто был фанатично влюбленным в свою профессию человеком. Еще будучи студентом, он часами сидел над книгами, когда его сверстники устраивали вечеринки, влюблялись, ссорились. Его занимало совсем другое. Нельзя сказать, что он совсем не замечал симпатичных девушек. Нет, иногда он тоже ходил на разного рода увеселительные мероприятия. Но куда интересней ему было сидеть в лаборатории или наблюдать за работой какого-нибудь медицинского светилы. Во время каникул вместо отдыха он ездил в экспедиции — в Африку, или с миссией Красного Креста в «горячие точки» планеты.

Он и не думал сначала, что станет делать косметические операции богатеньким стареющим дамам. Когда он принимал решение, что станет челюстно-лицевым хирургом, то руководствовался вовсе не финансовыми соображениями. Просто он знал, что, например, в зоне военных действий хирург, который может не только пришить оторванную снарядом руку или извлечь пулю, но и по кусочкам собрать лицо и сделать молодого офицера не уродом, а вполне симпатичным парнем, ценится на вес золота. Это только на первый взгляд кажется, что главное — остаться в живых. Но быть калекой с изуродованным лицом — это тяжкий крест. Редко кто из таких людей может жить нормальной жизнью…

Когда тяжело заболела мать, Отто стал искать возможность дополнительного заработка, чтобы оплачивать ее лечение. Подвернулась вполне приличная клиника, куда можно было определить muter и подрабатывать там в свободное от учебы время.

Ее руководитель сразу разглядел, что Отто не только фантастически дисциплинированный работник, но и очень способный. Про таких говорят: «Хирург от Бога». Долго уговаривать его не пришлось — матери лучше не становилось, Отто вынужден был проводить в клинике практически все свободное время. Когда он получил диплом, перед ним не стоял мучительный вопрос выбора — куда пойти. Конечно в клинику доктора Горна, в предгорьях Финстераархорна, где содержалась в привилегированных условиях его мать.

Как давно это было. Уже нет на свете ни матушки, ни доктора Горна, а клиника только процветает. Теперь он здесь главный человек. Это его маленькое Королевство, в котором он живет почти безвылазно. Персонал из двухсот человек, здесь работают не только отличные специалисты в области челюстно-лицевой хирургии, но и кардиологи, неврологи, диетологи, чтобы пациентки могли не только подправить лицо, но и пройти оздоровительный курс.

Отто нечасто мог позволить себе вот так просто посидеть в тишине одному, подумать, покуривая ароматную кубинскую сигару. Его клиника считается одной из лучших в Европе, а среди постоянных клиентов есть десятка два очень известных фамилий, которым гарантируется полная конфиденциальность пребывания. В последнее время сюда все чаще заглядывают мужчины. По настоянию своей жены, которая занимается пиаром клиники, Отто самому пришлось сделать несколько несложных, но очень эффективных операций на лице. Теперь он выглядит лет на двадцать моложе. Поэтому этот русский парень Миша так удивился, когда догадался о наших с Наташей отношениях. Надо будет сказать ему, сколько мне лет на самом деле.

…Утром ему позвонил русский парень. Они договорились, что не станут откладывать визит в «Пристанище Мавра» надолго. Миша был убежден, что разговор с Рамбалем все расставит на свои места. Отто очень сомневался в этом, но отговаривать Порецкого не стал.

Решили ехать втроем — Миша, Марьяша и Отто. Главное, нагрянуть неожиданно, чтобы Орлов ничего не знал об их намерениях навестить Рамбалей.

…Поездка на автомобиле по скоростному шоссе — одно из немногих наслаждений, которые так любил Отто Шайн. Для его образа жизни такие поездки были непозволительной роскошью. Он был хроническим трудоголиком и отличным хирургом. Работа никогда не надоедала ему. Многие его коллеги давно превратились из неплохих хирургов в средненьких администраторов, забывших, как правильно держать скальпель, но Отто это не грозило. Без работы он мог продержаться недели две-три, потом наступала хандра, подкрадывалась депрессия и состояние тоски, почти ностальгии, по родному кабинету и своей маленькой, невероятно уютной операционной, где он мог ориентироваться с закрытыми глазами.

Поэтому из клиники он выезжал очень редко, особенно теперь, когда дети выросли и не надо было им уделять много внимания. Зная, что их отец — невероятный домосед, вернее, клиникосед, они сами приезжали к нему, иногда вместе с матерью. Но в последнее время все реже и реже. У каждого из них — своя жизнь, а у жены не менее любимая, чем у него, работа.

Раньше, когда была жива Наталья, они устраивали непродолжительные встречи в небольших, скрытых от людских глаз шале, которых на Финстераар-хорне великое множество — можно брать на два-три дня в аренду и жить, как на необитаемом острове. Только вместо воды вокруг горы и леса. Это были сказочные моменты, которых сейчас ему так не хватало. Наталья, как ни одна другая женщина, умела удивительно красиво стареть.

Чувство юмора, которое ей никогда не изменяло, со временем позволило пылкость отношений перевести в разряд почти родственной любви. Он заботился о ней, как о родной матери, прекрасно осознавая, что старость — это, увы, неизлечимая болезнь. Всегда мог обратиться к ней за советом или просто поделиться сомнениями, поговорить по душам. Никому он так не доверял, как ей. Она платила тем же. Скрытная и недоверчивая с другими людьми, с Отто Графиня была совсем другой. Ему можно было рассказать все как на исповеди. Что она однажды и сделала. Так он узнал о ее сыне, оставленном в России много лет назад.

Выехали в «Пристанище Мавра» в шесть утра. Марьяша тут же уснула, уютно устроившись на заднем сиденье, Миша, сидевший рядом с Отто на переднем сиденье автомобиля, казалось, только этого и ждал. Ему не терпелось поговорить с Отто с глазу на глаз.

— Отто, скажите, зачем вы нам помогаете? Вы же прекрасно понимаете, что дело о порошинском наследстве, если получит широкую огласку, будет скандальным. Вы столько лет хранили в тайне ваши отношения с Графиней, а теперь все может стать достоянием прессы. Таблоиды накинутся на вас, как пираньи. Как же тогда ваша репутация? Да и как на это отреагирует ваша семья?

— Миша, вы, похоже, из тех людей, кто борется с неприятностями задолго до их появления.

— Возможно, не забывайте, что я юрист. Предвидеть неприятности и постараться сделать так, чтобы их не было вовсе, это, знаете ли, моя работа, призвание, если хотите.

— А мое призвание — помогать людям.

— Ваши пациенты — не самые несчастные люди на земле…

— Вы пытаетесь меня, как это по-русски, «подколоть», да? Я делаю операции не только миллионерам.

— Я знаю, знаю. Извините, «подкол» вышел неудачным. Давайте вернемся к тому, как убедить Рамбаля встать на нашу сторону. У вас есть соображения на этот счет?

— У меня есть только конкретное предложение — я забираю его сына к себе в клинику и обращаюсь к лучшим специалистам. Мне кажется, что у мальчика есть шансы.

— Думаете, Рамбаль согласится на это? Тогда получается, что он предает Орлова, отдав вам сына на лечение.

— Не знаю, что и где у вас получается, но мое мнение, что здоровье ребенка превыше всего на свете. Подумайте, Миша, как лучше это преподнести ему. Я небольшой специалист в области человеческих отношений.

— Признаюсь, я тоже в затруднении, но на месте сориентируемся.

Глава 8

Разговор с Лораном поверг Алексея Алексеевича в ужас. Он никак не мог поверить в то, что услышал: «Алекс, у тебя очень плохие анализы крови. Тебе срочно нужно лечь в клинику на обследование. У меня есть подозрения, что у тебя лейкоз». Услышав это, Орлов не смог удержать трубку, связь прервалась.

«Лейкоз, это то же, что и белокровие, — он пытался вспомнить все, что слышал об этом заболевании. Но в голове крутилась только одна мысль — это конец. Все. Финиш».

Телефон настойчиво звонил. Скорее всего, это был Лоран, но Орлову не хотелось ни с кем говорить, никого слышать. Руки тряслись мелкой дрожью, виски сдавило так, что казалось, голова сейчас лопнет, расколется, как перезрелый арбуз.

Он прилег на диван, закрыл глаза. Попытался успокоиться, взять себя в руки. «Возможно, Лоран ошибся, нужно действительно лечь в клинику, подлечиться. От лейкоза в одночасье не умирают. Бог даст, поживу еще немного».

Алексей Алексеевич на короткое время задремал…

Приезд гостей в «Пристанище Мавра» поверг Рамбаля в ужас. Не ждал, даже не предполагал, что Марьяша возьмет да и нагрянет так неожиданно.

Увидев черный внедорожник «Мерседес» на мониторе камеры слежения, Рамбаль подумал, что это нагрянул Лоран, разузнавший, где они с Фабио живут. Но как только он заметил Марьяшу, которую он видел последний раз совсем еще девчушкой, то от удивления замер на месте. Однако быстро пришел в чувство и нажал на кнопку: «Открыть».

Миша с Отто тоже были удивлены. Отто — тому, как профессионально устроена система слежения за усадьбой. Миша — размаху, с которым было обустроено «Пристанище Мавра».

Анри Рамбаль не успел позвонить Орлову и совершенно не представлял, как себя вести с гостями.

Он как радушный хозяин пригласил всех пройти в дом, а потом, сообразив, что хозяйкой всего здесь имеющегося является Марьяша, растерялся.

Выручила Эмилия. Она выскочила на крыльцо и, узнав Марьяшу, бросилась к ней с объятиями. Пока женщины щебетали, Порецкий представился сам и представил Отто. На его счастье, Анри хорошо говорил по-английски. Разговор Миша не стал откладывать на потом:

— Анри, вы, наверное, в курсе того, что сейчас происходит в семье Маккреди — Порошиных?

— Да уж, врагу не пожелаю того, что там происходит.

— Все не так страшно, как может показаться. Просто Полина Маккреди не совсем согласна с тем, что написано в завещании ее матери, а Марьяша, как раз, напротив, согласна со всем. И старается, чтобы бабушкино желание было исполнено. К сожалению, при этом намечаются небольшие изменения, которые некоторым образом касаются и вас с сыном. Вот, собственно, поэтому мы и здесь.

— Мишель, вы не трудитесь, я в курсе всего. Скажите лучше, когда вы планируете меня выкинуть отсюда и что будет с моими лошадьми?

— Анри, никто не собирается вас отсюда, как вы выразились, выкидывать. Ни в коем случае. Просто здесь должны поселиться два замечательных человека — отец и сын. Григорий и Виталий. Пока все формальности не улажены, они, как вы понимаете, не могут сюда приехать и живут у Симона — это друг семьи Порошиных. Но в дальнейшем их приезд сюда неизбежен. Мне бы сразу хотелось расставить все точки над «i». Вас никто отсюда не выгоняет, как жили, так и будете жить, только вместе с ними.

Разговор, похоже, предстоял долгий, и Отто, чтобы не мешать Мише, попросил у Анри разрешения пройти к воде, туда, где стояла необычная постройка в виде бунгало. Вид вокруг был замечательный, действительно, райский уголок. Непонятно, почему его называют «Пристанищем Мавра».

Он ушел довольно далеко по берегу, как вдруг услышал у себя за спиной странный звук. Обернулся. К нему на инвалидной коляске подъезжал молодой человек. Пареньку на вид было лет двадцать, не больше. Большущие карие глаза, смуглая кожа свидетельствовали о том, что его предки были арабских кровей.

— Здравствуйте, меня зовут Фабио. Отец отослал меня подальше, чтобы я не мешал ему ссориться с молодым человеком, и сказал, что вы доктор.

— А ссора к драке не приведет? Наша с тобой помощь раненым не потребуется?

— Думаю, обойдется. Так вы действительно врач?

— Хирург. Пластический. Делаю старые лица новыми. А ты тоже медициной интересуешься?

— Так, немного. Вообще-то я хочу научиться ходить, но все доктора, которые меня осматривали, говорят, что шансов нет. А мне почему-то кажется, что при современном развитии медицины шансы есть даже у меня.

— Смотря какие доктора тебя осматривали. Я навскидку не берусь судить, но если твой отец не станет возражать, я бы тебя забрал с собой, в свою клинику, и пригласил лучших специалистов, чтобы они тебя осмотрели.

— Мой отец не так богат, как может показаться. Боюсь, что это ему не по карману.

Я не возьму с него денег. Доктора ко мне частенько приезжают на отдых, привозят своих жен, знакомых в клинику. Поэтому их консультация будет совершенно бесплатной. А уж если речь пойдет об операции, там как-нибудь вопрос с финансированием решим.

— Заманчивое предложение. А зачем вам это?

— Что именно?

— Возиться со мной? К тому же бесплатно.

— Знаешь, Фабио, я очень редко выезжаю из своей клиники. Работаю с утра до вечера, частенько без выходных. Денег я заработал достаточно, имею же я право сделать что-то бесплатно, для души? Имею. И хочу к тому же помочь такому замечательному парню, как ты. Так ты согласен ехать со мной?

— Согласен.

— Тогда покажи мне сначала своих замечательных лошадей, а потом пойдем к твоему отцу.

Отто с Фабио отсутствовали довольно долго: осмотрели конюшни, другие постройки, которых в усадьбе было видимо-невидимо. Отто заметил, что все содержалось в идеальном порядке, каждая вещь знала свое место. Когда стал накрапывать дождь, Фабио предложил Отто пройти в дом. Ему очень хотелось показать этому классному доктору свою лабораторию, которой он очень гордился, но он боялся, что доктор сразу догадается, что он здесь производит…

Они пришли вовремя, так как Миша уже собирался уезжать. Когда Отто спросил у Анри, сможет ли он забрать Фабио в свою клинику, то получил решительный отказ, .

Эмилия давно уже приготовила стол, ей хотелось угостить дорогих гостей, но, видя, как смотрели друг на друга Рамбаль и Порецкий, Отто решил, что пора уезжать. Судя по всему, поездка была напрасной.

Всю обратную дорогу Марьяша ворчала на Мишу, что он был слишком категоричен с Анри. Она тоже пропустила все самое основное в разговоре Анри и Михаила, потому что щебетала с милой старушкой Эмилией.

Когда-то давным-давно жили здесь с бабушкой несколько дней, с тех пор прошло больше десяти лет, но Эмилия почти не изменилась. Она искренне была рада видеть Марьяшу, так как в «пристанище Мавра» почти не бывало гостей. Болтала без умолку, расспрашивала про бабушку, даже всплакнула. Потом бросилась накрывать на стол, но усадить гостей за стол так и не смогла.

После долгого разговора Анри и Михаила гости быстро собрались и уехали. Застолья не получилось.

Марьяша терзала Мишу вопросами, в то время как Фабио засыпал расспросами Анри.

Миша молчал как провинившийся школьник. Именно он был инициатором этой поездки, именно он ее и провалил. Может быть, не надо было брать на себя смелость вести этот разговор, а поручить его Марьяше? Но Миша не хотел, чтобы она выступала в роли гонительницы. Никаких компромиссов Анри не признавал: если русские поселятся в «Пристанище Мавра», он уйдет отсюда навсегда.

Получалось, что, стараясь обеспечить жильем Екшинцевых, они выгоняли Рамбалей на улицу. Как разрулить эту ситуацию? Пока что Миша ответа не знал.

Отто тоже был расстроен. Он думал, что его предложение взять на лечение и обследование Фабио растопит сердце старого жокея, но этого не произошло. Отказ был решительным.

Фабио пытался убедить отца в искренности намерений доктора, но жокей только посмеялся над сыном:

— Ты поверил этому Гансу?

— Его зовут Отто, а не Ганс.

— Для меня все немцы-«гансы». Он же тебе взятку предложил, сын, а ты и поверил. Глупый ты мальчишка. Не переживай, Орлов присмотрит нам квартирку недалеко от Парижа, хватить жить затворниками. Переедем, обживемся, а там уже подумаем, где и как можно зарабатывать на жизнь. На первое время денег нам хватит.

— Отец, ты так быстро смирился? Ты готов покинуть наш дом, а я не готов.

— Да не наш это дом, а Марьяшин, понимаешь? Видишь, каких решительных заступников она себе нашла. Один тебя уговаривает, задабривает, другой меня пытается посулами всякими купить. Но мы, Рамбали, не продаемся. Прав я или нет?

Фабио ничего не ответил, а отвернулся и поехал на своей коляске прочь от отца. Анри не заметил, что у сына по щекам текли слезы. До вечера не выходил из своей комнаты, а перед сном, снимая джинсы, обнаружил в заднем кармане визитку Отто с адресами и телефонами.

Впервые в жизни Фабио усомнился в правоте отцовских поступков и пожалел, что этот классный дядька-очкарик не его отец. Визитку Фабио спрятал в свой тайник, где хранил все самое сокровенное и дорогое.

Орлов проснулся от настойчивого телефонного звонка. «Наверное, это Лоран, — решил он. — Надо взять трубку». Он ошибся, звонил Анри.

Слушая долгий, сбивчивый рассказ старого друга, Орлов размышлял над тем, сказать ему про лейкоз или нет. Решил, что не будет пока говорить об этом никому. А вдруг не подтвердится вердикт, вынесенный Лораном?

Анри был не просто расстроен, он был подавлен. Он практически смирился с тем, что ему придется покинуть «Пристанище Мавра», и теперь просил подыскать ему жилье в недорогом пригороде Парижа.

Но сдаваться Орлов не хотел. Порецкий казался сильным противником, и Орлову захотелось сразиться с ним. Может быть, последний раз в жизни. Вот только выяснить — есть лейкоз или нет. И в случае, если диагноз подтвердится, определиться — сколько времени ему осталось жить…

Симон сидел в маленьком уютном кафе «Суаре» за чашкой кофе. С некоторых пор он стал завсегдатаем этого кафе на пять столиков — к великой радости его хозяина. Посетитель выглядел вполне респектабельно, ходил уже третий день подряд, сидел по два-три часа, постоянно что-то заказывая — то стакан красного вина, то кофе, пару раз даже пирожное взял. Явно кого-то поджидал. Скорее всего, женщину.

Хозяин был прав. Симон действительно поджидал женщину. Вернее, поджидал момент, когда женщина будет одна, без сопровождения. Напротив кафе «Суаре» находилась галерея «Арабески», где Полину наверняка можно было застать. На его телефонные звонки она не отвечала, а он очень хотел встретиться с ней и поговорить. Без Марьяши и Порецкого и, разумеется, без этого вездесущего Абду. Именно по этой причине он уже несколько дней торчал в кафе, из окон которого было так удобно наблюдать за галереей.

Но пока ему не везло. Абду не отпускал Полину ни на шаг. Тогда Симон пошел на хитрость: он разыскал в своей старой записной книжке телефон приятеля, который целую вечность назад рекомендовал ему взять на работу Абду. Эх, знал бы, чем его это знакомство обернется… Попросил позвонить Абду и выманить его под любым предлогом хотя бы на часок. Сам же он решил воспользоваться моментом и, как только Абду вышел из галереи, тут же бросился вон из кафе.

Полина, к счастью, была совершенно одна. Секретаря в галерее она не держала, так как прижимистому Абду это казалось верхом расточительства. Пройдя мимо учтивой девушки-экскурсовода, Симон сразу же двинулся к кабинету когда-то горячо любимой женщины.

Полина сидела в своем старом кресле, с неизменным мундштуком в руках. Здесь почти ничего не изменилось, только появилось множество безделушек — пирамидок, статуэток, которые с некоторых пор стали так ненавистны Симону. Видимо, курила уже не первую сигарету, так как в полутемном кабинете стоял очень густой табачный дым. Симон закашлялся.

— Это ты вернулся, милый, — спросила она, не оборачиваясь, — приоткрой окно.

— Это я, Полин, но не кричи, пожалуйста, и не пугай меня тем, что вызовешь полицию.

Полина от неожиданности дара речи лишилась, чем немедленно воспользовался Симон.

— Выслушай меня, прошу тебя, Полин. Ты совсем рехнулась с этим своим арабом — не желаешь слушать старых друзей, совершаешь одну глупость за другой, — Симон говорил так страстно и эмоционально, что Полина даже слова вставить не могла, — умоляю тебя, прогони его, пока не поздно. Ты же стала совсем другой, он просто загипнотизировал тебя и откровенно использует в своих интересах. Очнись, поехали сейчас ко мне, а? Я тебя познакомлю с другом Марьяши — это замечательный парень, с Григорием и Виталием. Поехали, очень тебя прошу. Тебе давно уже пора вернуться в свою семью, тем более что она теперь такая большая, дружная. Поверь мне, своему старому другу.

Во время своего эмоционального монолога он так увлекся, что не заметил, как оказался коленопреклоненным у ног Полины. Симон обнял руками ее колени, но она с силой оттолкнула его от себя.

— И ты еще смеешь говорить мне о семье, называть себя моим другом? — Полина уже пришла в себя. Она поднялась с кресла и ходила по кабинету из угла в угол.

— Никогда, слышишь, ты, предатель, никогда у меня не было семьи! Это у моей милой мамочки с ее таинственными Екшинцевыми и у моей доченьки была семья, а я так, пятое колесо в телеге.

— Полин, не начинай. Эта песня стара как мир…

— Не перебивай меня, пожалуйста. Я только сейчас, после смерти матери, поняла, что можно дышать полной грудью, без всяких там замечаний, нравоучений, любить кого хочу, а не кто моей мамочке угоден. Я почувствовала себя свободной женщиной. И хочу свободно распоряжаться тем, чем должна владеть по закону.

— Да по закону как раз не ты должна владеть «Пристанищем Мавра», а ты его вдруг так возжаждала. Полин, умоляю тебя, откажись от этих нелепых притязаний на наследство. У тебя ведь и так достаточно средств, Наталья Александровна не нищей же тебя оставила.

— Все, Симон, не испытывай больше мое терпение — уходи. И слушать ничего не хочу, — она открыла дверь кабинета, давая понять, что аудиенция закончена.

Симон понял, что попытка заговорить с ней вновь ни к чему не приведет. Он поднялся с колен и, не проронив более ни слова, вышел из кабинета. Своим русским друзьям он решил ничего не рассказывать о неудачных переговорах с Полиной.

Фабио никак не мог забыть встречи с Отто. Несколько недель ему пришлось мириться с тем, что отец с Орловым плели интриги против Марьяши и «плохих русских парней», но почему-то ни Порецкий, ни сама Марьяша плохими ему не казались.

Орлов, на взгляд Фабио, выглядел неважно. Когда он попытался сказать об этом отцу и даже попросил, чтобы он не утомлял Алексея Алексеевича своими проблемами, Анри только усмехнулся:

— Ты, сынок, опять в доктора играешь. Орлов здоров, как наш Ацтек. Он просто переутомился, но это быстро лечится отдыхом. Вот вся эта чехарда закончится, и все мы отдохнем.

После этих слов отца Фабио начал задумываться над тем, что его родитель, конечно, великий жокей и большой дока в вопросах коневодства, но в делах житейских — полный профан. Сравнил явно нездорового человека с любимым конем Ацтеком, у которого такая родословная, такие природные данные, такой интеллект, что на всей земле подобных ему не больше десятка наберется! А Орлову действительно лечиться надо, а не ввязываться в такой сложный процесс. Он просто от нервного перенапряжения может себе инсульт заработать, ведь не мальчик уже, на седьмой десяток пошел…

А тут еще ненавистный Лоран, как с цепи сорвался, просто завалил его работой. Пришлось сидеть в лаборатории сутками, выполняя его заказ. Отцу нужны были деньги.

Ближе к Рождеству Фабио наткнулся на визитку Отто и решил отправить ему поздравление. Ответ пришел незамедлительно. С тех пор они стали переписываться втайне от отца, который, на счастье Фабио, не умел обращаться с компьютером и никогда к нему не подходил.

Отто не стал скрывать от Фабио тот факт, что Лоран, возможно, ввел их с отцом в заблуждение относительно диагноза Фабио. Поэтому он настоятельно рекомендовал ему найти возможность приехать в клинику для обследования, обещал любое содействие. И Фабио решил… сбежать. Только надо было все тщательно продумать, организовать так, чтобы с отцом и Эмилией не случилось бы инфаркта одного на двоих.

Во время своих нечастых поездок в Париж, когда Анри не мог сопровождать сына, Фабио заказывал такси в транспортном агентстве «Гермес», специализирующемся на обслуживании инвалидов. Делал он это уже в течение трех лет, поэтому хорошо знал администратора Жана, такого же инвалида-колясочника, как и он сам. Приготовив все самое необходимое для отъезда, он сообщил отцу, что планирует на пару дней съездить в Париж, чтобы прикупить новые книги и носильные вещи. Анри не стал возражать.

В Париже Фабио уже ждал Отто.

Через два дня, когда Анри стал беспокоиться по поводу долгого отсутствия сына, к воротам «Пристанища Мавра» подъехал фургон «Гермеса». Жан ловко скатился с подножки автомобиля, подъехал к почтовому ящику и опустил в прорезь для корреспонденции увесистый пакет. Помахал в глазок камеры рукой, приветствуя хозяина, и, сев в фургон, поехал прочь.

Анри немедленно бросился к почтовому ящику. На пакете рукой Фабио была сделана надпись: «Анри Рамбалю, лично в руки».

Не проходя в дом, Анри разорвал пакет и вытащил несколько страниц бумаги, плотно исписанной рукой сына. Его каракули было трудно разбирать, так как он давно уже от руки ничего не писал — компьютер заменил авторучку. Но чтобы у отца не возникло никаких сомнений в подлинности написанного, он вечерами от руки писал свое признание. Анри почти бегом побежал в дом за очками, сел у камина, взял первый лист и только теперь заметил, как сильно у него трясутся руки.

Фабио подробно, по пунктам перечислил те причины, которые подвигли его на побег. Главной из них была вера в то, что Отто может поставить его на ноги. А этого ему хотелось больше всего. Отто обещал Фабио бесплатное проживание в клинике, операцию и обучение по заочной системе в медицинском колледже. И ничего не просил взамен, но без дела Фабио сидеть не собирался. Он согласен на любую работу, хоть истопником в котельной, но Отто обещал сделать его своим ассистентом. Только после того, как поставит на ноги.

«Поверь, папа, Отто замечательный человек, он никакой не „ганс“ и не собирается меня использовать в ваших с Орловым интригах. Он просто на своем веку многое повидал, был в „горячих точках“ — в Африке, в Боснии, в Чечне, помог многим людям и мне поможет обязательно. Я ему верю, как себе, как тебе. А Орлову верить больше не хочу, потому что его друг Лоран — подонок. Воспользовался тем, что я научился делать „дурь“, заработал на этом целое состояние и каждый раз убеждал меня в том, что я пожизненный инвалид, что для калеки — это самый лучший способ зарабатывать деньги. Но, пап, я НЕБЕЗНАДЕЖЕН, я могу научиться ходить. И научусь обязательно. И забуду навсегда то, чем занимался в „Пристанище Мавра“. Не хочу больше калечить людей, хочу их лечить».

Анри несколько раз перечитал письмо сына, вышел из дома, неспешно прошел к конюшне. Через несколько минут он уже верхом на Ацтеке галопом мчался в сторону сельского кладбища. Бедная Эмилия, которая с момента пропажи Фабио места себе не находила, увидев из окна скачущего Анри, поняла, что случилось что-то серьезное. Анри всегда, когда ему было особенно тяжко, верхом ездил на могилу Этель.

Глава 9

Несмотря на полную абсурдность ситуации с побегом Фабио из отцовского дома, Отто решил помочь пареньку. Они условились, что доктор увезет его из Парижа, когда тот приедет якобы за покупками. Фабио очень понравился ему, несмотря на то, что знакомы они были всего ничего — побродили вместе по усадьбе не более часа. Парнишка был смышленый, с юмором и проявлял невероятные для его возраста и полного отсутствия специального образования познания в медицине. К тому же у доктора просто комплекс вины перед Фабио развился на почве того, что из-за упертости Анри и настойчивости Порецкого он может остаться на улице. Нечестно помогать одному инвалиду — Виталию, и оставлять страдать другого — Фабио. Оба они достаточно настрадались.

Отто просто помешался на мысли, что должен им обоим помочь. И обязательно подружить их. Он просто руки потирал от удовольствия, когда представлял себе, как они оба выйдут на собственных ногах из его клиники, взявшись за руки. В хорошем смысле, в дружеском, а не в каком-нибудь там… нетрадиционном.

Но сделать это нужно незаметно, не привлекая особого внимания «Марьяши энд Компани» к факту совместного проживания в клиники Фабио и Виталия.

В голове доктора созрел следующий план — он забирает Фабио из Парижа, а заодно и Виталия для определения ДНК. Посадит ребят в свою машину и увезет. По дороге они не сразу сообразят, кто есть кто, потому что Виталий плохо говорит на английском, а по-французски так вообще еле-еле. А уж на месте, в клинике, им будет не до разборок. Пока обследование, пока анализы, тренажеры, то да се… В общем, им не до того будет. Главное, поскорее вытащить в Финсттераархорн двух-трех хороших хирургов. Самых лучших хирургов.

Когда Симон после встречи с Полиной приехал домой, то очень удивился. Григорий носился по дому, собирая Виталькины вещи и раскладывая их по сумкам. Как только они увидели Симона, то наперебой стали рассказывать ему про звонок Отто. Оказалось, что доктор сегодня в Париже и готов увезти Виталия в свою клинику, надо срочно собирать вещи. Через пару часов он заедет за Виталием.

Симон тут же бросился в подвал за самым лучшим своим вином — надо сделать поистине королевский подарок этому славному немецкому доктору.

Чтобы отвлечь Мишу от мыслей о неудачной поездке к Рамбалям, Марьяша затащила его в мебельный магазин, чтобы купить новую кровать. Она буквально замучила молодого продавца вопросами: «Вы уверены, что эти пружины прочные? А какой вес кровать может выдержать?», что он уже подозрительно косился в сторону Миши.

— Марьяша, успокойся, а то бедный юноша подумает, что ты не для нас двоих кровать выбираешь, а сексодром для массовых оргий.

— Ой, он что, и правда, так может подумать?

— Вообще, его это не касается, но ты уж так пристала к нему, что мне просто жаль беднягу.

— А меня не жаль? Сколько раз я падала с кровати, а?

Звонок мобильного телефона прервал бурные дебаты. Миша услышал в трубке голос Отто. Он просил прощения, что не может встретиться с Марьяшей и Мишей, и сообщил, что забирает Виталия в клинику для обследования. И что скоро Миша будет знать ответ на мучивший его вопрос — являются ли Екшинцевы потомками Графини.

Отто попрощался и отключился. Миша решил, что краткость изложения — чисто немецкая черта характера. Однако Отто так быстро отключился во избежание лишних вопросов. Чтобы нечаянно не сболтнуть, что вместе с Виталием он увозит в свой горный край и Фабио…

На покупке новой кровати Марьяша не остановилась — теперь ей захотелось купить посудомоечную машину, хотя в ее маленькой квартирке они готовили крайне редко. Но Марьяше хотелось чем-то заняться, чтобы заполнить паузу, возникшую по вине Орлова. Как они с Мишей только ни пытались выйти на связь с Орловым, но безуспешно. Он как сквозь землю провалился и отсутствовал уже почти месяц.

Никто не знал, где он находится. В офисе говорили только одно: «Алексей Алексеевич в отпуске, когда будет, неизвестно». Ни по домашнему, ни по мобильному телефонам его было не найти. Миша терялся в догадках и пребывал в состоянии полного профессионального бездействия. Чем умело пользовалась Марьяша. Она, наконец, решилась познакомить Григория с Нюшей и перевезти его от Симона в Иври. Григорию, похоже, уже понравилась такая кочевая жизнь, а может быть, он просто не хотел показывать своей тоски по сыну, по Тихорецку, и безропотно переносил все переезды.

Виталий периодически присылал по электронке весточки: с ним все в порядке, клиника замечательная, находится в потрясающе красивом месте. Еще писал, что подружился с хорошим парнем, тоже инвалидом, но только с парализованными ногами. В общем, просил за него не переживать.

Временное бездействие, связанное с отсутствием Орлова, подвигло Мишу на решение познакомиться с Полиной. Заодно и Григория представить, все-таки родная кровь. Но Марьяша от этой идеи не пришла в восторг, скорее наоборот. Даже погрустнела, перестала таскать его по магазинам в поисках бытовых мелочей и засобиралась в Иври. Одна. Миша никак не мог проанализировать ее поведение. Помог тонкий знаток женских натур Симон.

Пока Марьяша гостила в Иври, Симон решил «проветрить» Порецкого — показать ему ночной Париж — площадь Пигаль, например, заглянуть с ним в кабачок. Миша не возражал.

В последнее время, когда накал страстей в отношениях с Орловым несколько поутих, и у них с Марьяшей появилось много, слишком много свободного времени, Мише стало некомфортно. Виталька уехал окрыленный и, похоже, полностью доволен своей жизнью у Отто. Григорий делает вид, что все в порядке: помогает в Иври по хозяйству, режется с Петром в карты, обучая его подспудно замечательным образцам разговорной ненормативной лексики типа «бляха муха», «блин малин» и далее по возрастающей (в зависимости от того, выигрывает он или проигрывает). Но находится он в постоянном ожидании, чувствуя себя не то загостившимся гостем, не то нахлебником. Да и у Миши состояние не лучше. Не зря ведь говорится, ничего не может быть хуже, чем ждать да догонять. Поэтому ночной променад с Симоном по бульвару Клиши, утыканному всевозможными ночными клубами и бордельчиками, оказался очень кстати. Если бы Марьяша узнала, куда повел многоуважаемый Симон ее бойфренда, то, пожалуй, досталось бы обоим.

Побродить, однако, удалось недолго. Пошли от станции метро «Пигаль» по бульвару в сторону «Бланш». Погода не располагала к неспешной прогулке — мелкий дождь плавно перешел в мокрый снег, загнав друзей в небольшое уютное кафе.

После третьего бокала вина Миша завел разговор о Марьяше. В частности, о том, что его более всего беспокоило — почему она не хочет знакомить его с матерью.

— Ты хочешь быть представлен ее матери в качестве жениха или в качестве адвоката? — выслушав его претензии, спросил Симон.

— Да какая разница, в каком качестве? — Порецкий искренне удивился. — Полина ведь в курсе, что дочь приехала из России не одна, а с целой делегацией.

Друг мой, ты себе даже представить не можешь всей сложности взаимоотношений Марьяши и Полины, — Симон раскраснелся от выпитого, отчаянно жестикулировал руками, — это вечные соперницы. Полина всегда ревновала дочь к матери, к тому, что все жалели девочку, берегли ее, она довольно рано потеряла отца и очень тяжело это переживала. А Полине хотелось, чтобы жалели ее. Но этого никто не делал. И напрасно. Кстати, Графиня все же была очень предвзятой в отношениях с дочерью, а для внучки не жалела ничего. Она сама взлелеяла это противостояние…

— Симон, ты сейчас не о том говоришь.

— Да, Мишель, я, пожалуй, увлекся… Марьяша, конечно, ни тебе, ни мне не признается в том, что она просто боится в глазах своей мамочки глупо выглядеть. А та и рада стараться, она всегда в душе гордилась, что внешне гораздо эффектнее своей дочери, и постоянно культивировала в ней комплексы.

— Марьяша очень хорошенькая, — Миша откровенно возмутился, — не просто хорошенькая, а красивая…

— Это ты так считаешь и я, а у нее заниженная самооценка в отношении своей внешности. Я тебе об этом уже полчаса толкую, а ты никак не хочешь меня понять.

— А что я должен понять? — Миша уже начал терять терпение, — объясни ты мне, русскому медведю, ваши французские штучки. Ну не понимаю я, как мать может так тиранить свою дочь. И главное, за что?

— Мишель, ты не медведь, ты — тупица. Марьяша — великая скромница, ты у нее, возможно, первый мужчина. Она не умеет раскидываться поклонниками, как ее мамочка, которая даже меня двадцать лет с ума сводила, которую я двадцать лет желал. Она, скорее всего, стесняется тебя спросить прямо — женишься ты на ней или нет? И намекнуть тебе на это не может, потому что не знает, как это делается. Мамочка, наверное, знает, от того же Орлова, что у вас с ней некие романтические отношения. Если ты с ней будешь знакомиться как адвокат, то она Марьяшу просто затретирует своими намеками, что ты ее используешь, и всякой прочей ерундой.

— А если я как жених к ней приду знакомиться, тогда она меня затретирует, что я жиголо и охотник за богатыми невестами.

— Само собой, но тебе не привыкать, из щекотливых ситуаций выпутываться — твоя профессия, а Марьяшке это сделать сложнее.

Симон упорно настаивал на том, что Миша должен сделать официальное предложение руки и сердца Марьяше и получить на то разрешение ее матери. Так будет лучше для всех, опять же замечательный повод для знакомства.

На том и порешили, даже выпили за это. И не один раз. Наутро Марьяша долго возмущалась, звоня из Иври по всем имеющимся телефонам, что Миша не берет трубку. Не знала, бедняжка, что накануне ночью два не очень трезвых человека фактически решили ее судьбу. Хотя почему бедняжка? Как раз наоборот…

Но не только она не могла дозвониться до Порецкого. Отто тоже все телефоны оборвал, собираясь сообщить важную новость — анализы подтвердили родство Екшинцевых и Графини.

Однако в теплом уютном кафе так громко играла музыка и разговор с Симоном настолько увлек Мишу, что он просто забыл про свой мобильник, оставленный в куртке. Зато седовласый гардеробщик уже два часа сходил с ума от незнакомой для его французского уха мелодии, каждые десять минут оглашавшей маленькую гардеробную.

«Оказывается, учить французский язык не так уж и сложно. Так что ты, папань, не ленись, — задорным голосом уговаривал Виталий отца по телефону, — я уже с медсестрами по-французски изъясняюсь. А ты как, продвигаешься?»

Григорий что-то нечленораздельное пробурчал в ответ, так как похвастать ему было нечем. Какой из него француз? Он и по-русски грамотно никогда писать не умел, а тут французский. Его, кстати, все прекрасно понимают — Симон, хоть и француз, но русский знает не хуже его. А остальные — Нюша, Петр, Марьяша и сами только на родном языке и говорят. Да и потом неизвестно, как еще все тут сложится. От Орлова — ни слуху ни духу. Будут они с Полиной судиться или не будут — никто ничего не знает. Когда это все прекратится — тоже никто не знает. Мишу спрашивать бесполезно. Он говорит, что у них с Орловым было джентльменское соглашение, что тот первым выйдет на связь. Вот Порецкий и ждет у моря погоды. Вот только какой она будет, эта погода?

Конечно, Григорий очень скучал по сыну, но говорить ему не стал. Судя по голосу, Витальке в горах было хорошо, Отто обнадежил его настолько, что он практически перестал ощущать себя калекой. Отто долго говорил с Марьяшей по телефону, объяснял ей, что шансы встать из инвалидного кресла и ходить самостоятельно у парня есть. Подобрать хороший качественный протез — не проблема, главная проблема у него в голове. Нужно, чтобы он поверил в свой протез, что он сможет ему полностью заменить отсутствующую ногу. Чтобы он научился на него опираться так же, как на свою здоровую ногу. Здесь уже придется поработать не только хирургам, но и психологам. Но это дело двух-трех недель. Все это время он просил не отвлекать Виталия от занятий со специалистами, пореже звонить, чтобы он не затосковал по отцу.

«Марьяша, поверь мне на слово, ему здесь очень нравится, — убеждал ее Отто по телефону, — он даже за девушками стал ухаживать. Так что передай Григорию, что у него при таком раскладе событий, возможно, скоро невестка появится».

Конечно, Отто шутил, но Витальке действительно можно было помочь. А вот с Фабио ситуация была куда сложнее. Все, кто его смотрел, были убеждены в том, что ему помочь невозможно. Паралич конечностей — это приговор. Тут добротным протезом не обойдешься. И только его приятель по работе с миссией Красного Креста китаец Сянчжи был уверен, что парнишке можно помочь. Только не в Альпах, а в Китае, в его клинике.

Это сильно осложняло дело. Везти Фабио в Китай без ведома Анри — нереально, но парнишка ждет и верит в Отто, как в Бога. Что делать? Сказать Фабио прямо, что ни один европейский специалист не верит в успех его лечения и не берется за операцию? И только непризнанный врач-остеопат из Китая, практикующий использование всевозможных восточных «штучек», официальной медициной не признанных, согласен его лечить нетрадиционными методами, о которых Отто вообще мало что знает.

Но сколько времени уйдет на это — месяц, год, жизнь? И будет ли результат такого нетрадиционного лечения положительным?

Сянчжи был вполне грамотным хирургом, с европейским дипломом, но, как он сам объяснял, основы медицины были нужны ему для того, чтобы лучше разобраться в тонкостях восточной, как он любил говорить, «народной» медицины. Несколько лет он работал в обычной больнице в Шанхае, затем уехал в отдаленный горный край — поселился в провинции Цинхай, в отдаленном монастыре в Наныпане. Чем он там занимался несколько лет — неизвестно, об этом он не любит рассказывать, но Отто предполагает, что именно в это время он и увлекся нетрадиционной медициной. Мануальная терапия, остеопатия куда более увлекли Сянчжи, чем обычная хирургия.

Отто шутил, что в его лице мир потерял великого хирурга, зато приобрел великого авантюриста. Но на эти шутки мудрый китаец не обижался, а лишь улыбался чуть хитроватой восточной улыбкой. Однако когда он пару раз сделал Отто свой «фирменный» точечный массаж, после которого не юный уже Шайн почувствовал легкость в теле необыкновенную, шутить доктор перестал. Руки у Сянчжи действительно были волшебными.

Удивительно, но за несколько недель пребывания в «Финстераархорнской обители» Фабио стал для Отто, пожалуй, самым главным клиентом. Доктор то и дело ловил себя на мысли, что думает об этом черноглазом пареньке постоянно. Сянчжи, кстати, тоже проводил с ним дни напролет, что очень раздражало Витальку, который мог с ним общаться только по вечерам. Ребята подружились, но график пребывания в клинике у них обоих был очень плотным. Жили на одном этаже, в соседних комнатах, но виделись только по вечерам и находились под неустанным присмотром Отто. Они даже не догадывались, что по его воле стали друзьями, хотя фактически должны быть врагами. Но Отто не спешил раскрывать карты.

Уже за полночь Сянчжи заглянул к нему в кабинет. Тот сидел над медкартой Фабио:

— Удивительный парень, ты не находишь? — спросил его китаец. — Обаятельный невероятно, всему медперсоналу голову вскружил.

— Нахожу, только вот не знаю чем помочь. Отпустить его с тобой в Китай? А вдруг ничего не получится?

— Получится. За месяц я поставлю парня на ноги. Сейчас все зависит от тебя, док. Ты должен решиться. В конце концов, он взрослый человек и сам может принимать решения. А с его отцом я сам поговорю, чтобы снять с тебя этот груз. Завтра же к нему и поеду. Фабио напишет ему записку, и я поеду, так сказать, послом доброй воли…

— Вот он такого посла и пошлет. Анри еще тот типчик. Этот церемониться не станет. Вытолкает тебя взашей из своего «Пристанища Мавра», и останемся мы с тобой в дураках.

— Не вытолкает. Что он, враг своему сыну?

— Да не враг, конечно, просто очень гордый. Они с Фабио попали в непростую ситуацию, могут лишиться крыши над головой. Поэтому отец на все проявления благородства с моей стороны реагирует очень плохо. Если он узнает, что ты, Сянчжи, от меня — тебе тоже достанется.

— Я не поеду к нему в гости, а просто приглашу на встречу на нейтральной территории.

— Утро вечера мудренее. Пойдем лучше спать. Утром я тебе скажу, что думаю по поводу вашего отъезда.

Когда Сянчжи ушел, Отто решил, что обязательно утром дозвонится до Михаила. Сообщит ему о результатах, заодно посоветуется насчет отъезда Фабио. Как ни крути, а Порецкий в их компании главный закоперщик.

За время своего трехнедельного пребывания в Клермон-Ферране на бальнеологическом курорте Руайя, куда его определил Лоран, Алексей Алексеевич Орлов о многом передумал. И, прежде всего о том, как быстро прошла жизнь. Ни жены, ни детей, никого, кроме Анри и Фабио.

Всю жизнь выкручивался, врал, крутил чужими судьбами, в зависимости от своего настроения и симпатий, а теперь вот и сам оказался больным, никому не нужным стариком.

За все время своего «минерализированного» пребывания на курорте он ни с кем не связывался. Порецкий ждал от него действий. Готовился к судебному процессу, которым Полина постоянно пугала Марьяшу, наверняка собирал компромат на Орлова. Уж если он в два счета раскусил Гуляева, то сможет и кое-что неблаговидное из юридической практики Орлова раскопать. А раскопать есть что… Тогда прощай, доброе имя. Пресса будет рада такому подарку.

Анри он тоже не звонил. Просто не знал, что сказать старому другу. За время отсутствия Орлова никто его не потревожит, пусть себе живет спокойно. А вот когда он, отдохнувший, приедет с курорта, они с Анри вдоволь наговорятся. И повоюют. Хотя болезнь странным образом повлияла на Орлова — первоначальное его желание биться насмерть за «Пристанище Мавра» поутихло. Не иначе знаменитая минеральная вода обладала не только общеукрепляющим действием, но и понижающим агрессию.

Он даже стал подумывать, а не бросить ли всю эту возню с порошинским наследством да не прикупить ли небольшой домишко? Можно даже в пригороде Клермон-Феррана, недалеко от курорта. Как здесь спокойно, мило, хотя, наверное, летом народу набирается много. Ну, до лета еще дожить надо… Можно и подальше от города усадьбу купить или ферму, здесь сохранились строения XII-ХIII веков. Будет не хуже, чем в «Пристанище Мавра». Орлов долгими часами прохаживаясь по окрестностям Руайя, удивлялся сам себе — за столько лет жизни во Франции ни разу не побывал в исторической области Овернь, где так красиво!

Алексей Алексеевич ждал приезда Лорана, который все не возвращался. Мысль о том, что у него лейкоз, уже прочно поселилась в голове у адвоката, он даже успел к ней привыкнуть. От лейкоза в одночасье не умирают, поэтому в запасе у него есть несколько месяцев, а может быть и нет. Хоть Лоран так категорично не высказывался, Орлов узнал все о своем диагнозе. А перед тем, как уйти в мир иной, у него оставалось еще много незаконченных дел.

Он за время своего отсутствия даже и представить себе не мог, как страдал от одиночества Анри. После отъезда Фабио он пытался связаться с Орловым, но тот как сквозь землю провалился. Анри уже не знал, что и думать. Фабио раз в неделю обязательно присылал ему письмо, но обратного адреса не указывал. А совсем недавно какой-то иностранец, судя по голосу, японец или китаец, довольно сносно говорящий по-французски, назначил ему встречу и очень просил прийти, так как дело касалось Фабио. Анри готов был немедленно броситься и поехать туда, куда он велит, но тот взял тайм-аут до конца недели. Встреча должна состояться завтра, и ранним утром он планировал выехать в Париж.

Приезд Лорана ничем хорошим не порадовал. Как раз напротив. Церемониться с Орловым он перестал. К тому же просто «добил» его сообщением о том, что Фабио ушел из дома. Анри не стал объяснять Лорану, куда и с кем уехал сын, просто поставил его в известность, что лаборатории больше нет, и Фабио теперь живет в другом месте, и ни о каком совместном «бизнесе» больше и речи быть не может. Этого сообщения было достаточно, чтобы Лоран резко изменил свое отношение к болезни Орлова. Поэтому он так долго не появлялся — без Фабио с его «товаром» Орлов стал малоинтересен расчетливому Лорану.

Новость о поступке Фабио расстроила старика. Едва отделавшись от Лорана, он бросился к телефону. Трубку взяла Эмилия, сказала, что Анри утром выехал в Париж на какую-то важную встречу, касающуюся Фабио. И долго, очень долго плакалась в трубку на жизнь, корила Алексея Алексеевича за то, что в тяжкие для Анри дни он вдруг исчез… А мобильного телефона Анри так и не собрался купить.

Сянчжи уже начал нервничать — Анри опаздывал почти на полчаса. Китаец забеспокоился — неужели не придет? В руках он держал толстую пачку фотографий Фабио — на фоне заснеженных гор, в бассейне, на тренажерах. На всех снимках — счастливый, улыбающийся парнишка. Привез он и письмо от него, в котором Фабио уговаривал отца отпустить его вместе с Сянчжи в Китай.

Взъерошенный Анри показался в дверях кафе с опозданием почти на час. Сразу увидел Сянчжи, сидевшего почти у самого входа, и бросился к нему…

Разговор их был долгим. Одного взгляда на маленького седого мужчину, невероятно худого и осунувшегося, было достаточно, чтобы определить, как тяжело ему было все это время. Сянчжи про себя последними словами ругал и Отто, и Фабио, которые так глупо и опрометчиво устроили этот побег. Анри, несмотря на некую тщедушность и маленький рост, производил впечатление физически здорового мужчины. Но вот его душевное состояние оставляло желать лучшего.

Так сложилось, что за всю жизнь Анри ни разу не общался с представителями желтой расы. Ну не было у него знакомых китайцев. Но сдержанный, культурный и очень воспитанный мужчина с узкими глазами и удивительно приятной улыбкой ему очень понравился. А может быть, он просто был рад встрече с любым человеком, да хоть с самим чертом, который бы что-то знал о его сыне.

Фотоснимки улыбающегося Фабио сделали свое дело — Анри размяк, заулыбался и буквально замучил Сянчжи расспросами о сыне. Когда Сянчжи перешел к самому главному — к тому, что официальная медицина не может помочь парню, который очень хочет ходить, Анри помрачнел. Но Сянчжи не дал ему времени окончательно расстроиться, напротив, тут же стал говорить о том, что в Китае и не таких больных ставят на ноги. Только это не совсем медицинские методы, скорее, совсем не медицинские…

Фабио готов к поездке в Китай, требуется только разрешение от Анри. О деньгах беспокоиться не надо, Отто все расходы берет на себя.

Анри не стал упираться — если Фабио решил ехать в Китай, пусть едет, а он пока постарается купить домик и переехать туда из «Пристанища Мавра».

После долгого отсутствия Орлова Анри уже принял для себя самое важное решение — не вступать в борьбу за имение графа Порошина. Пусть мать и дочь разбираются без него. У него теперь другая задача — обустроить дом в каком-нибудь другом месте, чтобы абсолютно здоровому Фабио было куда возвращаться из далекого Китая. На том они с Сянчжи и расстались.

Полина ничего не стала рассказывать Абду о встрече с Симоном. Она просто завела разговор о том, что неплохо бы куда-нибудь съездить, проветриться. Можно даже в Африку. Сейчас, когда в Париже стоит такая гадкая погода — то дождь, то снег, в Сусе, наверное, очень тепло и уютно.

— Ты бы мог начать новый цикл, Абду, а то совсем разучишься держать кисть в руках.

Абду посмотрел на нее, слегка усмехаясь:

— Неужели ты думаешь, что я сейчас способен на что-то? После этих дрязг с твоими родственничками, с твоей полоумной дочерью, когда я вынужден бегать и решать твои проблемы, — он делал сильный упор на слово «твои», — я уже не в состоянии творить. Мне уже не до того.

Выражение его лица из улыбчиво-снисходительного преобразилось на глазах. Теперь он разошелся не на шутку:

— Что ты можешь без меня, а? Ты ведь скоро и шага без моей помощи не сделаешь. Села мне на шею и ножки свесила: «Абду, надо то, надо се». Я у тебя и слуга, и шофер, и даже секретарь!

Тут уж не сдержалась Полина, которая прекрасно помнила, как Абду заставил ее рассчитать Мадлен — прекрасную умную девушку, бывшую незаменимой помощницей несколько лет подряд — только за то, что она якобы слишком дорого обходилась.

— Это ты мне говоришь? Да ты забыл, на чьи деньги живешь? Кто из тебя человека сделал? Забыл, каким был до встречи с Симоном, который привел тебя в мой дом? Так я тебе сейчас это напомню…

И Полина завелась. Давненько с ней такого не случалось, со времени последней ссоры с Графиней, после которой Наталья Александровна и слегла.

Огромные зеленые глаза Абду, казалось, вылезут из орбит от изумления. Такой свою возлюбленную он еще не видел. Полина от крика перешла к действиям — она хватала все, что попадалось под руку, и швыряла в Абду. Книги, папки с документами, мобильный телефон, косметичка — все это полетело в сторону оторопевшего юноши. Он и рта открыть не мог, только пятился задом к двери, как рак, выброшенный волной на берег. Вид у него был довольно жалкий, но Полина и не думала успокаиваться. Только когда дверь за ним закрылась, и полетевшая вслед чашка с остатками кофе, разбившись о дверь, с грохотом рассыпалась по полу осколками, она немного утихла. Сейчас ей, как никогда ранее, хотелось бы прижаться к матери и поплакаться в жилетку. Но плакаться было некому.

Абду выскочил из галереи, успев захватить свою сумку. Полина осталась сидеть одна в полутемном здании, забитом нелепыми картинами и всевозможной арабской ерундой. Ей стало не по себе. Машинально подняв трубку, она набрала номер телефона, который жил в ее голове много лет. Это был номер Симона…

Глава 10

С утра Миша мучился головной болью и удивлялся тому, что похмелье бывает не только от излишнего употребления водки, но и красного вина. Звонок Отто и сообщение о том, что тесты на ДНК подтверждают родство Екшинцевых, Марьяши и, следовательно, Полины, вернули Порецкого к жизни.

Еще Отто рассказал о переговорах Сянчжи и Анри, после которых можно было сделать вывод, что жокей не намерен более биться за «Пристанище Мавра». Возможно, это его решение повлияет на Орлова, и он откажется от судебного разбирательства? Тогда разом отпадут все проблемы, и можно будет приступать к переезду Григория в Вогезы. Очень хотелось поверить в это, но по своему богатому юридическому опыту Миша знал, что так гладко никогда не бывает.

Попрощавшись с Отто, Миша стал звонить Симону. Но его телефон молчал. «Не проспался еще, кутила», — подумал Миша. И был совершенно прав. Симон только-только смежил веки перед его звонком.

После прощания с Мишей ночь для него не кончилась. Звонок Полины застал Симона на пороге квартиры. Он и Мишу хотел забрать к себе, но тот отказался, решив, что с утра его начнет искать Марьяша и лучше, во избежание вопросов типа «где это ты был всю ночь?», вернуться в их гнездышко.

Хорошо, что Симон не успел снять пальто и туфли, так как, услышав всхлипывания Полины, тут же бросился к ней. Будь он босиком, он бы и этого, наверное, не заметил.

…То, что произошло между ними в дымном прокуренном кабинете Полины, Симон позднее классифицировал как кораблекрушение Мечты. Ей было плохо — он попытался ее утешить. Как умел.

Всхлипывания Полины прекратились, слезы высохли. Чувство влюбленности, жившее в его душе последние двадцать лет, испарилось…

Когда мечта сбывается, а ведь он именно МЕЧТАЛ об этой женщине, наступает разочарование. Столько лет вздрагивать от звука ее волшебного голоса, сходить с ума от аромата ее духов, желать близости с нею более всего на свете. Дождаться этого… И что же? Да ничего. Ничего особенного в этой женщине не было.

Полина поняла, почувствовала, что Симон разочарован. Зря она поддалась слабости, ой зря…

Они почти ни о чем не говорили, каждый думал о своем.

Полина о том, что не смогла за все эти годы разглядеть в Симоне мужчину. Он был для нее другом, жилеткой, куда можно поплакаться, но не мужчиной, которого можно было желать. Экзотически красивый Абду, один взгляд которого сводил женщин с ума, в жизни был капризным, как ребенок, в постели — достаточно аморфным. Хотя, возможно, с молоденькой девчонкой он бы вел себя по-другому, но Полина старалась не думать о молоденьких девчонках. Она всякий раз подстраивалась под его настроение, вкусы. А собственно, зачем? Чтобы удержать его подле себя? Стоит ли он того? Близость с Симоном, казалось, заставила ее снять розовые очки, через которые Абду выглядел таким привлекательным.

Симон же думал о Марьяше, о том, как сильно к ней привязан, как к родной дочери, которой у него нет и уже, наверное, не будет. «Полина, Полина, взбалмошная, эгоистичная, — он почти с силой отнял у нее очередную сигарету и затянулся сам, — ни в чем не знает меры, сама не понимает, что творит. Не моя это женщина, не моя».

Он как бы между делом сказал ей о том, что друг ее дочери хотел бы повстречаться со своей, возможно, будущей тещей, но Полина никак не отреагировала на эти слова. Она была далеко — в своих мыслях, фантазиях, грезах. Ей было не до Марьяши.

Когда Миша дозвонился наконец до Симона и сообщил радостную весть о том, что существует реальное доказательство родства Марьяши и Екшинцевых, в его голосе он не услышал восторга. Порецкий опешил. Из всей их дружной компании именно он был самым эмоциональным, а сейчас вдруг демонстрирует полное отсутствие радости.

— Симон, ты здоров? — не унимался Миша. — Или после вчерашнего турне по бульвару «Красных фонарей» еще не пришел в себя?

Симон боролся с искушением рассказать ему о встрече с Полиной, о том, что она никак не отреагировала на сообщение о желании Миши встретиться с ней. Но, испугавшись излишних расспросов, а Миша умел, как бы невзначай выуживать из собеседника самую важную для себя информацию, промолчал. Он боялся проболтаться о том, где и с кем провел ночь.

Они договорились с Мишей прикупить разных вкусностей и нагрянуть неожиданно в Иври. Надо же было отметить такую радостную весть. Теперь Марьяша и Григорий могут объявить Нюше, Петру и даже болтливой Изабель, что они родственники.

После разговора с Сянчжи Анри стал паковать вещи. Всю лабораторию сына он разобрал до основания — стеллажи демонтировал, колбочки, склянки разбил, реактивы и прочие медицинские штучки выбросил в унитаз. Все, что могло гореть — в камин.

Проверил банковский счет, пересчитал наличность. Оказалось, что сумма не такая уж и маленькая. Не знал, как быть с Эмилией. Боялся даже намекнуть ей на то, что собирается покинуть «Пристанище Мавра» навсегда. У нее, конечно, есть родственники, но отправлять к ним старушку ему не хотелось. Решил, что заберет с собой. Если она, конечно, согласится. Хотя Марьяша, наверное, не станет выгонять ее на улицу.

Каждый вечер он обходил немалое хозяйство, прощаясь со всем, что было создано его умелыми руками. На душе было тяжко. Более всего не хотелось покидать могилу Этель. Но ради здоровья Фабио он был готов на все.

Анри не знал, как будет вести себя в разговоре с Орловым, которого ему было не избежать. Сейчас он сердился на него — за то, что Алекс неожиданно пропал на несколько недель без объяснения причины, за то, что он познакомил Фабио с Лораном и фактически сделал мальчика преступником. Счастье великое, что сын не пристрастился к «дури», а ведь мог. Жизнь у него была не сахар.

Теперь Отто и Сянчжи посеяли в душе Фабио надежду на скорое выздоровление. А он, Анри, так был груб с этим немцем во время его приезда с Марьяшей и русским парнем. Просто тесное общение с Орловым сделало его излишне подозрительным, недоверчивым. Он разучился верить в то, что бывают добрые, внимательные люди. Таким был граф Порошин. Наверное, немец Отто тоже из числа людей порядочных, если он ездит на войну, под пулями делает раненым операции.

Фабио был просто влюблен в него, как можно любить героя понравившейся книжки. А он, старый болван, так отвратительно вел себя с этим немцем. Да что уж теперь. Как только представится возможность, Анри обязательно извинится перед доктором.

Телефонный звонок прервал размышление старика Рамбаля. Еще не взяв трубку, он почувствовал, что звонит Орлов.

— Ты не забыл еще меня, старина, — шутливо начал разговор Алексей Алексеевич.

— Я рад, что ты жив, — сухо ответил Анри.

— Лоран рассказал мне о Фабио, я очень удивился. Но поверь, обстоятельства сложились так, что я срочно должен был покинуть Париж.

— Не надо оправданий, Алекс, я ни в чем тебя не виню. Я так и понял, что у тебя возникли неотложные дела. Ты не должен тратить свое время на решение моих проблем. Тем более что проблем уже и нет никаких. Домик себе я уже присмотрел, теперь вот готовлюсь к переезду.

— А как же «Пристанище Мавра»?

— Как обычно, что ему сделается? На хорошее хозяйство всегда найдется хороший хозяин. Но мне кажется, что у русских здесь дела бы получше пошли, чем у этого араба. А ты другого мнения?

— Полина настаивает на том, чтобы я передал дело о наследстве в суд. Завтра я везу бумаги судье. Думаю, что процесс можно выиграть. Может быть, ты пока не будешь спешить?

— Конечно, я не смогу сейчас бросить хозяйство, лошадей. Но, как только ты привезешь мне официальное уведомление, что пристанище принадлежит Полине, я уеду на следующий же день.

— Не передумаешь, ковбой?

— Не передумаю.

Душевного разговора не получилось. Анри не стал ничего говорить о поездке Фабио в Китай за чудом — по-другому и не скажешь. Орлов, в свою очередь, промолчал о своем приговоре-диагнозе. Как будто и не было многолетней дружбы. Словно черная кошка пробежала между ними. Хотя, действительно, что-то кошачье в Полине имеется.

Орлов после долгого и утомительного разговора с Полиной, которая настаивала на судебном разбирательстве, устал неимоверно. Он просто упал на диванчик в своем кабинете, как только за Полиной закрылась дверь. Силы покидали его. Полежав минут десять, он с трудом побрел в туалетную комнату, чтобы умыться. Увидел себя в зеркале и не узнал — изможденное лицо сероватого оттенка, темные круги под глазами — в таком виде в суде показываться нельзя.

«Я ведь только что вернулся с курорта, а видок у меня неважный, — размышлял он. — Конечно, Полина из меня за пару часов все соки выпила, как вампир, но я же не должен так резко сдаться. Я просто обязан еще хоть пару месяцев продержаться». И, скрепя сердце, он решительно, насколько это было возможно, зашагал к своему столу. Пора было звонить Марьяше.

Говорить долго он с ней не стал. Просто поставил перед фактом, что по требованию ее матери Полины Маккреди запускает дело о пересмотре наследства в судопроизводство.

После долгого затишья, которое устроил им Орлов, пока отдыхал в Руайя, жизнь закрутилась с такой скоростью, что Порецкий едва успевал есть и спать. Что ни день, то сюрприз. Миша, совершенно не знакомый с судебным делопроизводством Франции, никак не ожидал, что здесь все делается так стремительно. Его задумка познакомиться с Полиной, о которой они совсем недавно говорили с Симоном, так и осталась задумкой. Он просто не успел с ней познакомиться как с матерью своей будущей супруги. Теперь же он вынужден был познакомиться с ней как представитель стороны ответчика.

Орлова тоже не было на предварительной встрече. Они беседовали с Полиной в присутствии его помощницы. Девушка не дала им возможности перекинуться даже парой слов. Она задавала им вопросы, они машинально отвечали на них, не упуская возможности хорошенько разглядеть друг друга.

У Порецкого Полина не вызвала никаких отрицательных эмоций: «Ухоженная красивая дамочка, ведет себя вполне прилично. Разглядывает меня слишком уж пристально. Да это и понятно, я все-таки ее дочери не чужой человек. Присматривается к будущему зятю».

Полина же, напротив, осталась очень недовольна тем, что увидела: «Ах, какой красавчик! Как же мою дуру угораздило такого подцепить? Ведь бросит ее через два-три месяца. Только перед этим разорит до основания. Будет моя Марьяша жить под мостом, как ее любимый герой Гаврош. Ну, мамочка, смотри теперь, любуйся, до чего довела свою внученьку».

Когда они стали прощаться, Полина неожиданно бросила Мише весьма загадочную фразу: «Будьте так любезны, Мишель, передайте вашему другу Симону, что он козел». И резко пошла к выходу. Миша растерялся настолько, что не успел даже попрощаться.

Всю обратную дорогу к Симону, где его ждали помимо хозяина Марьяша и Григорий, Миша мучился от мысли, что же натворил бедный художник? Чем заслужил такой сомнительный «комплимент»? Не ведет ли он свою игру, о которой ни Миша, ни Марьяша ничего не знают? Надо его вывести на откровенный разговор.

При удачном стечении обстоятельств, если не будет никаких переносов слушания дела и прочего, через две, максимум три недели, можно будет праздновать победу. После того как Отто сообщил добрую весть, Миша был просто уверен в том, что они победят. К тому же Отто обещал также быть на суде, а официально подтвержденные тесты на ДНК, бесспорно, являются пятым тузом в рукаве Порецкого. О них Орлов пока не знает, да и не стоит знакомить его с ними до суда.

Марьяша переживала из-за того, что придется сделать достоянием общественности малопривлекательный факт из биографии ее любимой бабушки. И в душе надеялась на то, что можно будет обойтись без его обнародования. Уже сейчас дотошные журналисты начали атаку на нее — пока, к счастью, только по телефону. А что будет после суда? О, об этом даже думать страшно. Надо будет позаботиться о том, чтобы нанять охранников для Григория. Иначе ему просто проходу не дадут. Витальку ко дню слушания дела обещал привезти Отто. Сейчас парнишка проходил усиленную терапию — обживал новый протез. Доктор заверил, что они будут приятно удивлены, когда увидят его.

Глава 11

Встреча с администратором Бартабаса — владельца конного театра «Зингаро», на которую решился Анри, разрешила все проблемы. Разом, за пять минут.

Анри, которому уже давно предлагали здесь место, совершенно позабыл об этом предложении. И, только случайно увидев в теленовостях сюжет о гастролях театра, подумал, а не попробовать ли там поискать работу? Звонить Бартабасу он не стал, а просто сел в машину и поехал в Обервилье, где находился «Зингаро».

Несмотря на то что место, которое отводилось под театр, находилось в пяти минутах ходьбы от метро, Анри показалось, что он попал в отдельно взятое государство. Цыганских шатров здесь не было да и самих цыган тоже, зато собак и лошадей было в избытке. Здесь же находились небольшие мастерские, где тачали обувь для наездников и наездниц, шили костюмы не только для актеров, но и для лошадей. Анри просто опешил от того, что увидел. Больше часа бродил он по территории, надо сказать, огромной территории театра-цирка, прежде чем поговорить с Бартабасом. Но владельца не оказалось на месте, зато его словоохотливый администратор, как только Анри представился, вцепился в него обеими руками:

— Так вы тот самый Анри Рамбаль, который жил в Африке и служил у русского гусара?

— Вообще-то Порошин был не гусар, а граф.

— Да какая разница, кем он был. Главное, что вы к нам пришли. Бартабас давно мечтал о таком консультанте, как вы. А вы, Анри, так долго сопротивлялись. Вам у нас понравилось?

— Очень! Не думал, что в Париже возможно такое… просто вольница какая-то. Мне бы хотелось взглянуть на то, как здесь содержатся лошади. Это возможно?

— Еще бы, конечно. Я для начала определю вас на жительство — пойдемте, я покажу вам ваши хоромы, а потом уже и на лошадей взглянем.

— Да, но я не планировал здесь сегодня задерживаться…

— Да бросьте, Анри, обойдемся без церемоний. Вы от нас и уезжать-то не захотите, а комнату лучше сейчас занять. Мало ли кто приедет. Я для вас самую лучшую займу, рядом с хозяйской. Вот Бартабас обрадуется, когда узнает, кто у него в соседях будет жить.

Анри не ожидал, что в этой жизни еще есть люди, которые будут ему искренне рады. Жизнь затворника, которую он вел вместе с Фабио в «Пристанище Мавра», казалась ему верхом блаженства. Фабио выбрал для себя другой путь, Анри, похоже, тоже начинает новый этап в своей биографии. Он рассказал администратору Жаку, что сейчас пока не может бросить свое жилье, что две-три недели могут уйти на переезд. Нужно еще подобрать квартиру. Живой, эмоциональный Жак при слове «квартира» очень удивился.

— О чем вы говорите? Ничего не нужно искать, мы обеспечиваем жильем всех работников и оплачиваем его. Пока поживете в этой комнате, а за неделю мы для вас что-нибудь подберем. Анри, считайте, что вы уже приняты на работу. Поживите пока здесь, когда нужно будет, вы уедете к себе настолько, насколько сочтете нужным.

— Да, но у меня еще живет старушка, совсем, знаете ли, древняя.

— Она ходячая или лежит?

— Ну что вы, какое там лежит! Очень бодренькая бабуля.

— Так везите ее сюда! Мы и для нее найдем занятие. У нас тут с десяток бабулек наберется. Они и вышивают, и готовят, и за жеребятами ухаживают. Найдем занятие и вашей бабульке.

Пока они осматривали хозяйственные пристройки, Анри не переставал удивляться тому, как Бартабас смог построить все это. Понятно, что когда-то здесь была заброшенная ферма, но со временем эта территория превратилась в райское место для наездников со всего мира. В постановках театра «Зингаро» участвуют жокеи самых разных национальностей, которые демонстрируют всевозможные трюки, о которых подчас европейцы и не догадываются. Пока они ходили по территории, Анри видел арабов, индейца, китайца. Да и русских здесь было достаточно.

Ночью он долго ворочался на своем будущем диване в небольшой, но довольно приятной комнате — думал о том, понравится ли здесь Эмилии и Фабио? Так и заснул.

Утром он встретился с Бартабасом. Говорили они долго — вспоминали общих знакомых, былые годы — скачки 1974 года, в которых Анри стал победителем. Потом Бартабас рассказал о том, что он хотел поручить Анри. Задача была не из легких — в каждой новой партии лошадей обязательно попадается один-два строптивых жеребца. Справиться с ними не всегда удается. Просто нет такого человека в труппе, который мог бы делать это профессионально. Ведь сюда в основном приходят артисты, постановщики трюков, а хорошего воспитателя для лошадей Бартабас уже давно не может подыскать. Анри же не привыкать укрощать лошадей, он этим всю жизнь занимается.

Бартабас предоставил ему полный карт-бланш.

Назад, в «Пристанище Мавра», Анри уезжал окрыленный. Ему не терпелось рассказать все Фабио, но сын был далеко. Сянчжи предупредил Анри, что в том месте, куда они едут лечиться, нет телефонной связи. Два, а может быть и три, месяца уйдут на реабилитацию. Правда, китаец пообещал, что при первой возможности он сообщит Анри о состоянии здоровья Фабио. Только когда выпадет такая возможность, неизвестно. Ох уж эти китайские штучки… И все-таки надо хоть Отто сообщить о том, что он переезжает к Бартабасу.

Эмилия встречала его, как всегда, на пороге. Бросилась на шею, как будто они не виделись целую вечность, хотя прошло всего три дня.

Он рассказал ей все сразу, без утайки. Спросил, готова ли она к переезду?

— Так ведь там цыгане живут, а вдруг они меня обворуют?

— Эмилия, те цыгане, что там живут, богаче нас с тобой. Им твои «сокровища» ни к чему. К тому же там гораздо больше французов и русских, чем цыган. Поняла? Жить ты будешь рядом со мной. Дам твоего возраста там предостаточно, тебе будет на старости лет с кем слово перемолвить. А то сидишь здесь, как затворница, скоро разговаривать разучишься. К тому же там у тебя будет возможность удивить всех своим умением вышивать. Там много работы, и для тебя найдется дело.

— А что же, мне деньги будут платить?

— А как же? Обязательно.

— Тогда я скоплю денежек для Фабио. Он вернется, и ему надо будет лабораторию новую оборудовать.

— Забудь, Эмилия, об этом. Он вернется здоровым человеком, пойдет учиться, будет жить в большом городе и зарабатывать много денег. Свои сбережения ты будешь тратить только на себя, хорошо?

— Поживем — увидим…

Анри проводил старушку в ее комнату, а сам прошел в кабинет. Долго рылся в своих записных книжках в поисках телефона Марьяши. Нашел и тут же набрал номер.

— Я слушаю вас, — раздался в трубке сонный голос. Анри не сообразил, что на часах всего 8 утра.

— Извини, Марьяша, — если я разбудил, — начал оправдываться Анри, — просто боялся не застать тебя. У меня намечается переезд, я хотел бы узнать координаты Отто. У меня, к сожалению, нет ни его телефона, ни адреса.

— Анри, может быть, вы подождете с переездом? Сейчас мы все живем в ожидании суда. Скорее всего, «Пристанище Мавра» станет нашим. Я познакомлю вас с Григорием. Он славный человек, — Марьяша так растерялась, услышав в трубке голос Анри, что понесла всякую чушь. Совсем не то она хотела сказать этому человеку, совсем не то…

— Марьяша, девочка, я не брошу хозяйство в любом случае. Но то, что я перееду отсюда — вопрос решенный. Я уже устроился на работу в театр «Зингаро». Мне там очень нравится. Если ты уверена в том, что имение будет вашим, тогда не тяни время, вези сюда своего Григория. Я должен передать все хозяйство в надежные руки.

— Только он не очень хорошо говорит по-французски, но понимает почти все.

— Вези, вези своего русского и дай мне телефон немецкого доктора.

Миша сидел на кровати и ушам своим не верил:

— Неужели Анри сам позвонил? Вот это да!

— Он зовет Григория, представляешь? Хочет, чтобы я его привезла, пока у нас тут суд будет идти. Должен же он кому-то хозяйство передать, а сам собирается работать в конном театре «Зингаро». Давай сегодня Гришу к нему отвезем, а то он совсем закис в Иври.

— Давай отвезем. Сколько времени у нас уйдет на сборы?

Они тут же поднялись с постели и стали собираться в дорогу. Поистине, чудеса, да и только.

С каждым днем Орлов чувствовал себя все хуже и хуже. Он проклинал тот день, когда согласился представлять интересы Полины. Она донимала его телефонными звонками, нигде от нее не было покоя. Накануне он составил завещание — все, что имел преуспевающий адвокат Орлов, наследовал Фабио Рамбаль. Чем он хуже этого русского мальчика Виталия? Тому с неба состояние свалилось, пусть и Фабио порадуется.

Не знал старик Орлов, что Фабио и Виталька уже стали закадычными друзьями. Хотя ему уже это было не интересно. Он думал только о том, как долго протянутся его мучения. Он уже не засыпал без сильнодействующего снотворного, а когда просыпался, ему опять хотелось принять таблетку. «Я превращаюсь в растение. Не лучше ли разом все оборвать?» — эта мысль все чаще стала приходить ему в голову.

Последние дни перед процессом Полина все пристальнее стала приглядываться к Абду. Они помирились довольно быстро — после сцены, которую она ему закатила, бедняжка Абду поскитался у своих друзей пару дней и прибежал мириться. Что-то жалкое было в его манерах, в заигрываниях. Казалось, что Полина наконец-то разглядела его — за красивым лицом пряталось жалкое, жадное существо, которое без сильной покровительницы не способно прожить.

Она вспомнила, когда последний раз участвовала в выставках. Оказалось, полтора года назад, а чем занималась все это время — не могла вспомнить. Ссорилась с матерью, с подругами, обустраивала галерею под магазин арабских штучек, которые никто не покупает, изводила дочь. Да, список неблаговидных дел можно продолжать до бесконечности. И что взамен — капризы маленького Абду, которого, видно, в детстве мама недолюбила. Не вложила в его прекрасную головку ничего хорошего, кроме желания разбогатеть любой ценой.

Ей очень хотелось выиграть процесс, чтобы доказать самой себе, какая она сильная, целеустремленная женщина. На деле «Пристанище Мавра» не особенно ей и нужно. Она все равно продаст его, чтобы купить что-нибудь новенькое, свеженькое под свою галерею. Можно в центре Парижа, можно в Японии, где ей очень нравилось. А с «Арабесками» придется расстаться. Как, впрочем, и с Абду. Надоела ей «арабская тема».

Григорий собрался в дорогу за несколько минут. Он так давно хотел побывать в имении, которое ему было подарено Графиней, что готов был хоть пешком бежать туда. А вещи, то есть все самое необходимое, он всегда держал наготове, так, на всякий случай.

Ехать предстояло не один час, поэтому он запасся своими учебниками и конспектами, чтобы Марьяша тоже не скучала в дороге, а экзаменовала его. Григорий и не подозревал, что Анри довольно сносно говорит по-русски, поэтому очень комплексовал от своей «тупости» — ну не давался ему этот чертов язык, не привык он языки учить. Тем более когда он учился в школе, все немецкий учили. Кто же мог подумать, что на старости лет его во Францию занесет.

С одной стороны, он очень хотел увидеть свое будущее хозяйство, с другой — расстраивался из-за того, что человеку, столько лет здесь прожившему, все хозяйство создавшему, придется уезжать. И втайне очень надеялся на то, что сможет уговорить Рамбаля остаться.

…Приехали в Вогезы уже под вечер. Если в Париже шел противный мелкий дождь, то здесь погода была совсем другой, зимней — невесомый, воздушный снег нехотя падал на землю, покрывал деревья, стоявшие вдоль дороги, необычным кружевным убранством. Местечко показалось Григорию просто райским. Да, впрочем, таким оно и было.

Припозднившихся гостей Анри с Эмилией вышли встречать на крыльцо, вместе со сворой собак. «Эх, сюда бы моего Гиганта, — подумал с тоской Григорий, — а то сидит в Питере в четырех стенах». Старушка ему очень понравилась — напоминала бабку Садовничиху с соседней улицы Чапаева в Тихорецке — такая же шустрая, улыбчивая, болтливая, только он ни слова не понял из того, что она говорила. А низенький, но довольно крепкий Анри поздоровался по-русски. «Ну, слава богу, — с облегчением подумал Григорий, — хоть кто-то по-русски понимает».

На столе дымилась картошка, в гусятнице исходил ароматом прованских трав приличный гусь килограмма на два весом, лежали домашние колбасы, сыры. У голодных с дороги гостей просто глаза разгорелись в предвкушении вкусного ужина. Хорошего вина Анри тоже не пожалел.

Разошлись по комнатам под утро, когда Эмилия уже орудовала у камина. Анри поплелся на конюшню, Григорий пошел вместе с ним, а молодые едва коснулись головами подушки, как тут же уснули. Все остались очень довольны.

Проснулась Марьяша оттого, что почувствовала тошноту. Села на кровати, но ноющее чувство не прошло, напротив, усилилось. Она едва успела добежать до раковины. Ей показалось, что сейчас ее вывернет наизнанку…

«Да что же я такого съела, — размышляла Марьяша, — все было вкусное, свежее, чем я могла отравиться?»

Она вернулась в спальню. Миша спал крепким сном младенца. Тихонько забравшись под одеяло, она прижалась к нему, согрелась. И вдруг ее сознание прожгла мысль: «А вдруг я… беременна?»

От этой мысли она буквально подскочила на кровати, разбудив Мишу. Порецкий удивился, увидев сидящую на кровати Марьяшу с глазами размером с чайные блюдца.

— Малышка, что случилось? Ты почему такая бледная, — Миша заволновался, — тебе плохо?

— Меня тошнит и рвет, очень похоже на токсикоз, — еле ворочая языком, пролепетала Марьяша.

— На что похоже? — Миша никак не мог идентифицировать незнакомое для себя слово.

— Ой, мне кажется, что я… беременна!

Теперь настала очередь Порецкого подпрыгнуть на кровати. Немую сцену в духе Николая Васильевича Гоголя прервал стук в дверь. Оба в голос сказали: «Войдите».

В комнату с радостной улыбкой вплыла Эмилия, держа перед собой поднос. При виде ноздреватого хлеба, масла, аккуратно нарезанных кусочков домашней ветчины и сыра Марьяша со стоном бросилась в туалетную комнату, чуть не сбив по дороге удивленную старушку.

— Что же вы, Мишель, с вечера не предупредили меня, что Марьяша беременна, — укоризненно покачала головой Эмилия, — я бы ей вместо ветчины кашки принесла. Да я прямо сейчас и сварю. Какую она больше любит?

В ответ Миша только и смог что пожать плечами. Она констатировала факт беременности Марьяши, как нечто само собой разумеющееся. И Порецкий понял, что это действительно так и есть. Сомнений быть не может. Марьяша беременна, она — будущая мать, а он, следовательно, отец.

У него будет ребенок — маленький, толстенький, с розовыми пяточками и перетяжками на руках. Он даже закрыл глаза в предвкушении того, как будет держать на руках маленького сопящего карапуза… Хотя, возможно, это будет девочка — большеглазая, с курносым носиком и ямочками на щеках. В любом случае, это будет их с Марьяшей ребенок, а значит, уже никто и никогда не сможет помешать им быть вместе.