Фрейлина

Глава 1

Боль беспристрастно отражают зеркала,

Свечные слезы остывают медленно.

Во тьме поникнув безучастно, дерева

Роняют листья в переплет оконный. Ветрено.

Едва зажжен камин, сквозя сырым дымком.

Тепло огня не раздражает и не радует,

В ушах слова-убийцы – шепотком.

Ответить дерзко бы, да сердце больно падает.

Замкнув уста и взор ресницами прикрыв,

Я тихо усмехнусь, игру продолжив веером,

Отправлю прочь бежать несдержанный порыв.

И отомщу. Уже сегодня вечером.

Сломать легко, мой свет - воздвигнуть тяжело.

Попробуй вновь, ведь я уверена – попробуешь.

И вот тогда я улыбнусь тебе светло,

Еще не знаю… в зале бальном иль с надгробия.

***

- Таис, Таисия… Боже мой! – нервный женский всхлип закончился стоном: - Ты же погубишь и меня, мерзавка! Очнись немедленно!

Разлепить веки получилось, сфокусировать взгляд нет - болело... кажется всё.

- Сейчас придут... кто-то, или даже сама... Не смей, слышишь?! Только не смей проговориться о том, что мы с тобой выходили…

Рваные фразы всегда воспринимаются трудно. Пытаясь вникнуть в их смысл, я, кажется, вся превратилась в слух. И уловила еще какой-то, пока невнятный шум: словно звуки шагов нескольких человек и тихие неразборчивые голоса. И вот они совсем приблизились, стихли… Сквозь полу-слипшиеся ресницы видны только вытянутые темные пятна. Виноват свет из окна - яркий, как раз против того места, где нахожусь я. И будто прямо из этого света, обретая цвета и формы, возникли женские фигуры – одна, еще…

- Всемилостивая государыня… - послышалось откуда-то сбоку вместе с быстрым шелестом. Воображение сразу же подкинуло вид вздувшихся при быстром приседании юбок. Помнилось такое... как научный сотрудник экспозиционного отдела, я несколько раз присутствовала на инсценировках старинных балов в дворцовых интерьерах. И вот это сейчас - тоже...

- Она пришла в себя? Что-нибудь говорила? – тормознул гениальное озарение женский голос с легким иностранным акцентом.

- Нет, но... уже смотрела, - нервничал свежий девичий голосок – тот самый, велевший Таисии молчать.

- Все выйдите.

Послушный шорох, дружный топот каблучков, стук дверной створки…

- И что прикажешь с тобой делать? – судя по звукам, женщина присела у моей кровати.

Я осторожно шевельнулась. Будто ничего больше не кружилось и не плыло перед глазами, но поднять взгляд, чтобы посмотреть ей в лицо, было невозможно… немыслимо - как в затянувшемся кошмарном сне. В нем я себя и чувствовала.

- Дай знать, если принимаешь мою речь умом, Таисия, - почувствовала я касание к ладони – ее легонько сжали: - Сожми в ответ, если находишься в разуме.

Господи-Боже… Чушь собачья! Так не бывает… плыли перед глазами складки сизо-голубого шелка. Я моргнула раз и два... но пелена не исчезала. Я плакала - удивительное дело! От слабости и бессилия, непонимания или страха? Но да! Уже и не помню, когда последний раз... И машинально, хоть и обращались не ко мне… в ответ на касание попыталась сжать чужие прохладные пальцы. У меня получилось.

- Wunderbar, - прозвучало одобрительно. Какие-то секунды я адаптировалась к чужому языку - дальше женщина говорила уже на дойче: - Скажи, знаешь ли ты о сути услуги, оказанной короне в моем лице твоей матушкой?

- Уу, - получилось выдавить в отрицательном смысле. Голос еще не слушался, хотя я и пыталась... горло саднило. Ничего я не знала. И не понимала тоже.

- Хорошо... - чуть помолчав, женщина продолжила: - Мною многое ей обещано и ни в коем разе не в обход законности, поскольку я – единое с мужем. Но раз уж так удачно совпало, что он отказался от привычного представления о единстве исторических судеб русского и европейского народов… и, полагая себя первым слугой своего государства, считает своей обязанностью лично разрешать все существенные дела его, обратившись лицом к своему народу и его истории… Российскому престолу нужны не своевольные умники, а верноподданные, Таисия. И я считала до сих пор, что, давая возможность возродиться в твоих будущих сыновьях княжескому роду Шонуровых… Рассчитывала, отдарившись заодно за услугу, в будущем получить в лице твоих детей верных подданных - на все времена. И что же я ныне наблюдаю?! – почти шипела она, склоняясь к моему уху.

- Ш-ш-то? – морозило на нервах. Потому что я не Таисия, потому что потерялась во всем этом...

- Вот и ответь – что это было? Неужто вместо послушной разумной девицы, радеющей за свой род, я приблизила к своей дочери самоубийцу? И это накануне свадьбы великой княжны, когда двор полон иностранных гостей! Ты позора Ольге желаешь? Что тебя подвигло, как ты посмела?! В ответ на всю мою доброту и милость. А уж если Николай Павлович узнает о делах сих… так что это было? – повторила она, - как ты оказалась в воде? Более того - тебя видели! Как ты шагнула. Не смей лгать!

- Боже упаси! - выдохнула я с облегчением. Хоть что-то стало понятно - в чем именно меня обвиняют (с ума сойти!) Это дало силы взглянуть наконец в бледное лицо напротив.

Узнавая его...

И даже голос прорезался, хотя язык еще еле ворочался: - Никогда… помилуйте, что вы такое… всем-милостивая государыня? – проснулся и правильно реагировал на происходящее мозг. Сердце зашлось на вдохе и понеслось, как бешеное.

Такого быть не могло!

На меня в упор смотрела она – императрица Александра Федоровна, до принятия православия Фредерика Луиза Шарлотта Вильгельмина, принцесса Прусская, жена Николая I. Я хорошо помнила внешность этой женщины, потому что каждый день и не раз видела ее портреты. И не один, а в разном возрасте. Глядя в упор или только пройдясь взглядом - неважно! Пускай они и приукрашивали оригинал, сейчас это было особенно заметно, но!

Глава 2

В Бога я верила.

Не истово, спокойно. Не отрицала его и даже молилась каждый день. А, скорее, это было суеверной привычкой, как ни стыдно такое признавать. Будто не помолюсь сегодня и с теми, о ком мои молитвы, случится нехорошее. Будто так я оставлю их без Господнего пригляда. За себя просить перестала, когда поняла, что бесполезно. Тогда и наивная вера в скорую высшую помощь ушла. Как в те же сказки.

А вот странная эта боязнь осталась, да.

Три основные молитвы плюс отсебятина с просьбами о здравии для родных - раз в день перед сном, это обязательно было. Почему-то именно вечером. Может из-за лени - встать раньше даже ради молитвы для меня было бы трудно. Сова я, не жаворонок.

То есть… несмотря на эти молитвы и причастие изредка, особым рвением к вере я не страдала.

А сейчас понимала, что, наверное, зря.

Потому что, похоже, со мной случилось что-то из ряда вон… из разряда тех самых чудес высшего порядка. Зеркала я не нашла, как ни оглядывалась, но достаточно видеть руки. Почти детские – тонкие кисти и нежная кожа пальчиков, никогда не знавших тяжелой работы; коротко, аккуратно обрезанные и отполированные ногти. Не те мои кисти - с кожей сухого типа, обтянувшей сухожилия на тощих запястьях и скромным "японским" маникюром.

И лицо... наощупь сложно представить что там, но тоже... Последние сомнения ушли, когда я добралась до волос - длинных и темных, сплетенных в слабую небрежную косу.

А раз все это не моё…

То, что случилось со мной там, страха не вызывало. Рановато, конечно, всего тридцать три – вообще ни о чем и… тромб, скорее всего, а что еще так скоропостижно? Ковидом я когда-то болела, а после него вроде бывает? Но что случилось это без боли и вне памяти - безусловный плюс. И мама не осталась одна, там сестра с семьей. Поплачет, конечно... или давно уже переплакала - смысл тут гадать о невероятном? Но у нее неплохое здоровье, да и внуки там... не дадут свалиться в депрессию.

А вот у меня тут явно речь идет о переселении души. Вот в ее существование я верила всегда и безо всяких. Хотелось потому что. Верить в лучшее хочется всегда, пускай даже оно будет потом, в другой жизни. Особенно когда эта не особо удалась, а вернее сказать - личной у меня совсем не было.

Причин я не понимала - хоть убей.

Вначале пыталась что-то с этим делать и сейчас даже вспомнить стыдно те свои потуги. Все было зря: попытки улучшить внешность своими силами, поиск и судорожное выпячивание «красоты внутренней». И даже отчаянная попытка несостоявшегося (и слава богу!) морального падения, потому что потом я умом бы тронулась, осознав степень своей глупости.

Объяснений не было, потому что не так я и страшна. Может и правда - слишком заумная? Суховата в общении? Зато хорошо воспитана и образована, и даже с какой-то жилплощадью. Пускай и не в Питере, но и не абы где – в Петергофе. И не во внешности тут дело. Я знала откровенно некрасивых женщин, которые благополучно вышли замуж и родили детей, а тут…

Наверное, шанс сделать это и для меня существовал бы гораздо дольше, но я разочаровалась. Уже в двадцать пять полностью переключившись на то, что мне было действительно интересно и на что стоило тратить свое время, а его я ценила.

Любимое дело, это очень много, это тоже счастье, пускай и иного порядка. Ну и успешная карьера в перспективе, тоже ничего себе так.

Я могла помечтать даже о месте генерального директора музея-заповедника «Петергоф». Почему нет? Годам так к пятидесяти. Для этого, правда, нужно иметь научную степень, отражающую должный уровень квалификации. Так и это было в ближайших планах.

Или возглавила бы службу по приему и обслуживанию посетителей и проведению культурных событий. Опыт участия в таких мероприятиях был, меня заметили и помнили. Особенно в том, что касалось Царицына и Ольгина островов - места, где много лет работала мама, где я выросла и знала каждый сантиметр территории.

Одно время так в это затянуло... я даже видела сны о тех временах, причем в подробностях – пробелы в знаниях благополучно заполняло воображение. Хотя чего скромничать? Я хорошо и с удовольствием окончила ВУЗ, многое знала из содержимого законодательных актов, делопроизводственных документов Министерства императорского двора и источников личного происхождения тоже. Благодаря цепкой памяти, из прочитанного запоминалось почти все... все, что я посчитала нужным.

Понятно, что, как женщине, мне особенно интересно было изучать воспоминания известных современниц той эпохи. И тут намешано - да… был интерес профессиональный, но и женский тоже, который есть острое любопытство. Стыдно за него не было, хотя чувство справедливости и мне не чуждо - есть оно во мне. Но красивая дворцовая романтика упорно будоражила воображение и из головы никуда не девалась, хотя я и понимала, что всё это жировало на крови и хребтах крепостных. Как дипломированный историк, об их жизни в то время я тоже знала, но она как раз и не требовала особого изучения. Всё было предельно ясно и глубоко погружаться в это, чтобы очередной раз ужаснуться, не имело смысла. К тому же, за небольшим исключением, историю делают «верхи».

Ну и личность, понятно.

О ее влиянии на историю знают все. И в нашем случае не всегда эта личность мужская. Может поэтому правящие мужчины не особо меня интересовали. В сути своей они с тех времен не особо изменились, их психология всегда базировалась на трех китах и все в той же очередности: карьера, прекрасный пол, хобби.

Плавали, знаем…

Еще до своего разочарования я хорошенько изучила все доступные источники, чтобы знать язык «противника» - так легче общаться и чего-то достичь. Не гарантия, как оказалось, но познавательно, а значит и полезно. Так что... гораздо интереснее для меня были женщины, имеющие влияние на мужчин, принимающих важные для страны решения.

Глава 3

В комнату вошли двое.

Вначале праздничного вида женщина лет пятидесяти, с немного оплывшим уже от возраста лицом. За ней мужчина примерно тех же лет или чуть моложе. Рядом с нарядной дамой в синем с золотом он смотрелся, как ворон возле райской птички: светло-серые брюки, черный до колен сюртук, серый жилет, высокий ворот белоснежной рубашки повязан черным галстуком-бантом.

Грудь дернул истерический смешок. Судя по моменту... сдыхать буду, но историк-искусствовед во мне уйдет последним. И сейчас тоже я оценивала костюм. Красивое в этом отношении время - выигрышный фасон женских платьев, и мужчины уже вылезли из уродливых лосин и куцых фраков. Изучай - не хочу, живая экспозиция...

Но и лицо этого человека я знала.

Портрет писали в более позднем возрасте, но мужчина с него был узнаваем - уже сейчас наметились залысины, уголки губ так же едва приподняты в скупой улыбке - дань вежливости, глаза в ней не участвуют. Гладко выбрит по европейской моде. Будто и лицо приятное, но это Мандт! И мое к нему отношение уже сложилось, потому что методы его…

По воспоминаниям Ольги, с того дня, как он появился при дворе, его мнение стало доминировать - тяжелое, деспотичное, как приговор судьбы. На Николая он имел огромное влияние, тот слушал его беспрекословно. Мандт нарисовал ему будущее жены в самых черных красках. Его методой было внушить страх, чтобы потом сделаться необходимым.

Но может и не стоило судить по чужим словам. Вон и об Анне Алексеевне та же Ольга отзывались, как о прекрасном добром человеке, но добра-то она была не ко всем подряд, а к царским дочерям?

А голос у нее красивый – негромкий, теплого мягкого тембра.

- Что случилось, почему ты не в постели?

Быстро взлетел и привычно затрепетал в женской руке небольшой кружевной веер. Мельтешил перед глазами…

Внутри потихоньку отпускало, и даже странно обострившееся до этого зрение будто слегка плыло. Я расслабилась, выдохнула. Эти персонажи сказки мне знакомы. Идеальная зрительная память!

- Неудачно... встала с кровати, прошу прощения, - раслепила я неприятно сухие губы, - Анна Алексеевна, мне срочно нужна помощь. Нельзя ли… позвать прислугу? – прошипела сквозь сцепленные зубы, с трудом распрямляясь и только сейчас вспоминая, что одета в одну сорочку.

- Пока не время! - выражение лица статс-дамы резко сменилось на непримиримое, - его превосходительство должен осмотреть тебя…

- … на предмет того, не в тягости ли я, не приведи Господь? Государыня дала мне это понять. Неясно только, как можно определить это состояние в женщине на малых сроках? – мне нужно было знать это, просто на всякий пожарный. Как-то не интересовалась в той жизни такими вещами, на слуху были только тесты.

- Занятный интерес для только выпустившейся смолянки, вы не находите, ваше высокопревосходительство? – так, как было удобнее ему – на немецком, заговорил наконец и мужчина, с иронией глядя на бледнеющую на глазах фрейлину. Веер той заработал резче.

Так себе у них отношения?

По воспоминаниям современников, Мандт вообще редко говорил по-русски, хотя вполне мог. Но зачем утруждать себя, если весь двор, вплоть до черной прислуги, знает немецкий? Каждый на необходимом ему уровне, но это факт. Французский после войны двенадцатого года стал не так популярен, хотя тоже считался обязательным к изучению. Английский – по остаточному принципу. Ольга великолепно владела ими всеми.

Поэтому и я знала все три. А может и не только поэтому - никогда не считала знание иностранных языков профессией. Для образованного человека это само собой разумеющееся.

Язык... немецкая речь Александры Федоровны была близка к эталонной, установленной для литературного языка. Но в ней напрочь отсутствовала мелодичность, проскальзывали резкие лающие нотки. Они стали исчезать сравнительно недавно, во второй половине прошлого века. Сейчас немецкий и я вместе с ним звучали гораздо мягче. Но не совсем так, как говорят здесь.

С императрицей я говорила медленно, короткими фразами и делать так всегда уже не получится. А может, и не страшно - говорят, на каждом новом языке человек звучит немного иначе. В чем-то меняется, ведет себя немного по-другому. В любом случае я обязана сейчас... просто по закону вежливости.

- Плохо соображаю от боли и... прошу за это прощения, - подбирала я слова, прислонившись к кровати, чтобы не рухнуть: - Мы говорили с Ее величеством, и она сочла нужным открыть мне свои опасения. Я их... отрицала, они не оправданы.

- Ну, поскольку я не рискую ошеломить барышню ответом… мне нужна ваша моча, - ухмыльнулся врач.

- Анна Алексеевна, - бросилась мне в лицо кровь – от злости, - мне и правда нужна помощь. А раз и я не рискую ошеломить его превосходительство Мандта еще сильнее… у меня прямо сейчас крайне болезненное женское недомогание… ежемесячное. Будьте добры позвать прислугу, мне очень нужно.

Фрейлина со стуком закрыла веер и, вздернув подбородок, с вызовом взглянула в глаза доктору. А я ковала железо, пока горячо:

- Ваше превосходительство... государыня говорила - вы осматривали меня. Что вы скажете о ссадине в левой височной части? Очень болезненно… осмотр был по этому поводу?

- По поводу возможного утопления, - проворчал мужчина, подходя ко мне. Быстро ощупав всю голову, особенно поусердствовал, дойдя до виска.

- У вас бугристое устройство головы, - поморщившись, заключил авторитетно. Достал надушеный носовой платок и старательно вытер им руки, как влажной салфеткой: - Так сразу сказать не могу, но нездоровая припухлость имеет место. Впрочем... сколь-нибудь серьезной угрозы я в этом не вижу.

Она уже состоялась, дурак! Болеть здесь нельзя, ни в коем случае, никогда!

Глава 4

Мужчина слегка поклонился в мою сторону, а спросил почему-то у девушки:

- Я могу приступать?

- Да, займитесь, - разрешила девица. Судя по голосу, называвшая меня чуть раньше мерзавкой. Ха.

Что-то должна была сказать и я. Разве что…

- Представьтесь пожалуйста?

- Прошу прощения, - жарко покраснел вдруг мужчина, - Петр Пантелеймонович Свекольников, помощник его превосходительства Мандта.

- Очень приятно, - нельзя было не улыбнуться. У него и голос был приятный – высокий, звучный, но сдержанный. Интеллигентный.

- У вас хорошая русская фамилия, Петр Пантелеймонович. Простите, но встать я не смогу – потом трудно будет взобраться обратно.

- Не утруждайтесь. Во всех Кавалерских домах крайне неудобная мебель, заимствованная в свое время из казарм, - стеснительно улыбался Свекольников.

Все-таки Петергоф!

Чуть позже деревянные Кавалерские домики, два из которых занимали фрейлины, снесут и на их месте поставят стройные «Фрейлинские» корпуса. Значит… из своего окна я смогу увидеть Нижний парк? С видом на Большую оранжерею.

- Согласна с вами - крайне неудобная. Вы знаете, доктор, меня беспокоит…

Внимательно выслушав, мужчина начал лечение, срезав перед этим небольшую прядь у ранки. Без этого оказалось - никак. Ему пришлось попросить девицу у окна помочь мне расплести косу.

В процессе, из их разговора я узнала, что зовут ее Анна Владимировна, а мое отчество Алексеевна. Таисия Алексеевна. Там я была Евгенией Алексеевной. Родное отчество приятно отозвалось… где-то в душе, наверное?

Доктор пользовался цветочными духами и дышать старался в сторону и тихо. Долго и осторожно промывал ранку, потом обработал ее чем-то жгучим, чем очень меня порадовал - знакомо запахло прополисом. Волосы как-то закрепил в стороне, чтобы опять не присохли с кровью. И, снова краснея, попросил не мыть голову пока на ранке не образуется плотная корочка.

Дальше вынул из саквояжа и поставил на столик прозрачный кувшинчик с желтоватой жидкостью. В ней плавали тонкие спиральки апельсиновой кожуры. Вынув пробку, попросил у Анны чашку и дал мне выпить «успокоительной настойки». Пахло из чашки знакомо – валериана и мед там точно были. Я выпила все до дна. До вечера следовало опорожнить весь кувшинчик, но делать это нужно было постепенно.

- Эт-то еще и немного снимет боли, - прятал взгляд доктор.

А я-то думала, что краснеть дальше уже некуда.

- Спасибо, Петр Пантелеймонович, у вас волшебные руки! - поспешила отметить, заодно начиная набирать баллы в местном обществе: - Господин Мандт проводил осмотр куда болезненнее, чем вы лечение. Если государыня вдруг поинтересуется моим самочувствием, я обязательно отмечу бережное отношение к пациенту с вашей стороны.

- Буду премного благодарен, выздоравливайте… - приняло его лицо совсем невозможный оттенок - согласно фамилии. Это пугало. Такая особенность, полнокровие?

- Таисия Алексеевна, - осторожно напомнила я.

- Я помню! Конечно же, я помню. Разрешите откланяться, ваше благородие, - прихватив саквояж, мужчина вышел в дверь, осторожно прикрыв ее за собой.

Приятный... Не дворянин, но очень способный, если служит при дворе.

Слегка напрягло его обращение. Я не знала… до наших дней не дошло, как принято было обращаться к младшим фрейлинам. Со старшим составом все ясно, а вот здесь… Для младших был предусмотрен чин «фрейлина» и он относился к низшему звену в иерархии придворных женских званий. В общей же «Табели…» ниже 14 класса чина нет. И вот к его носителям действительно положено было обращаться «ваше благородие». Но как это соотносится с женским полом?

Звучало странно. И не спросишь же!

Устроившись удобнее, я прислушалась к себе. Кроме живота, продолжала болеть голова, но эта боль с самого начала была какой-то… тупой и терпимой? Последствия сотрясения? Или даже гибели через этот удар? Лучше не заморачиваться, раз на этот вопрос ответа нет и не будет.

Девица в голубом стояла молча, отвернувшись от меня и глядя в окно. Ее молчание чувствовалось враждебным. Да и как иначе после тех ее слов? И у меня уже имелись на ее счет кое-какие догадки.

- И? – надоело мне ждать.

- Ты не смеешь обвинять меня в чем бы то ни было! – резко обернулась она. Прошла к кровати и, сев в полу-кресло, продолжила, глядя на меня с вызовом:

- Я всей душой предана государыне и не позволила себе ни слова лжи. Скажешь, была неправа? Здесь мы на службе и любые отношения, бывшие важными до этого времени, сами собой отступают, оставляя нам только долг.

Я лежала, она сидела. Но из-за высоты кровати наши лица были на одной уровне. Красивое лицо, несмотря на неприязнь ко мне, буквально написанную на нем огромными буквами. Славянская красота, неброская, но безусловная.

- В Смольном за такое тебе сделали бы темную, - вспомнились мне институтские нравы. Несмотря на жесточайший контроль, девочки находили способы. И дрались, и мстили.

Анна усмехнулась, отводя взгляд и просила:

- Государыня не знала, что ты, по сути своей, «мовешка». Разве не должна она знать правду? Что зимой ты нарочно падала в обмороки, чтобы погреться и досыта поесть в лазарете. И подкупала сторожа, чтобы он носил тебе булки.

- А кто мешал тебе делать то же самое? – удивилась я.

- Это нарушение! Но если бы я знала, что во фрейлины берут не только за заслуги!.. – поперхнулась она эмоциями.

- Осторожнее, не тебе судить о резонах Ее величества, – напомнила я.

- Сомневаюсь, что теперь они имеют для нее значение. И уверена - Ее величество пересмотрит свое решение, исходя из новых…

- … наветов. Что еще ты ей рассказала?

- Правду! Что ты давала денег экономке, чтобы она не перлюстрировала твои письма домой. И еще как-то отодрала бумажку в Новом завете, которой было заклеено срамное «не прелюбодействуй». И сделала дыру на чулке Софи, за что она потом носила его приколотым на груди весь день и даже на встрече с родными!

Глава 5

Отложив зеркальце, я осторожно повернулась набок и попыталась уснуть - назло злому провидению и нервному ознобу.

Долго лежала с закрытыми глазами, но сон не приходил. Будто и слабость, и усталость есть, отдохнуть бы, а что-то не дает. Да и странно бы иначе, если плохо и не так физически... Морально плохо и даже жутковато слегка.

Не по причине немыслимой красоты Таи, теперь уже мне грозившей многими домогательствами - это несерьезно, да я ее и не обнаружила. Больше того - мне не понравилось увиденное. Полное отторжение, абсолютное неприятие!

Я только сейчас осознала полностью, дошло только сейчас вот - на меня, на мою личность натянули чужое тело!

Такой себе повод для стресса? Но если бы только это! Я умерла так-то… и теперь почему-то должна держаться, подстраиваться, вывозить все это, бояться! Чем не повод для истерики? Так даже поистерить нельзя.

Одна в страшной сказке! И уже не в том возрасте, когда верят, что мама придет и спасет.

Настроена я была критично и рассматривала себя в зеркале цинично и подробно. И там даже напрягаться не пришлось - спутанные волосы, глаза с воспаленными белками, темные провалы под ними, отечные веки, сухие потрескавшиеся губы – я выглядела, как и положено восставшей оттуда. Весьма непрезентабельно, скажем так, выглядела.

Но и права оказалась в своем предположении – страшненьких сюда не брали. Только здесь не красота, а что-то другое. Намешано всего...

Узкое лицо, маленький рот бутоном... или гузкой - я злилась. Высокий лоб, небольшой нос с плавной горбинкой - не славянское лицо. Смесок, метис? Но и не так, чтобы восток или Азия... разрез глаз европейский.

Да – краски же еще!

Волосы не просто темные, как я мельком определила вначале, а темно-рыжие. Только у темно-рыжих кожа имеет такой оттенок. Это красненькие все конопатые, а тут ни единой веснушки.

Глаза, как глаза - серые, а вот ресницы… такие ресницы бывают у маленьких детей – длинные и будто неряшливо растрепанные, торчащие в разные стороны. Только они и понравились мне безусловно, через не хочу и не могу – придавали лицу какую-то... первобытную диковатость что ли? Или неприлизанную естественность, живость.

В общем, если брать все по отдельности, то и неплохо, а в сборке все как-то.... полное несоответствие того, что я вижу и как себя ощущаю.

Возраст… он же не только на лице и теле. Он во взгляде и повадках, опыте и самоощущении. А тут почти ребенок с нестандартной внешностью, которую, даже глядя со стороны, еще нужно принять. А я вообще не чувствовала ее своей. Из-под этой маски упорно лезла, пробиваясь через глаза, некрасивая растерянная тетка на четвертом десятке. И от этого муторно, от этого бессилие. Обида, неприкаянность, страх, что не справлюсь…

Моей горничной оказалась высокая и мощная то ли девица, то ли замужняя женщина лет тридцати с длинноватым приятным лицом. В крахмальном чепчике, черном платье с белым воротничком и длинном белом переднике. Неизвестно, что там раньше была за Катя, но за эту я была благодарна – она ворочала и крутила мной, вопросов особо не задавая. Будто сама отлично знала, что мне требуется и как именно. Может имела опыт сиделки, или это просто – опыт.

Скоро я уже была вымыта, вычесана, заплетена, одета в свежее и уложена на чистую постель. Именно уложена – меня таскали на руках, как тяжелобольную.

На прокладке оказалось не так много крови, и на вопрос во взгляде то ли прислуги, то ли ответственного надзирателя, я только и смогла ответить, пожав плечами:

- Заканчиваются?

Откуда мне знать, что там и как?! Первый день здесь...

Голова все еще тупо ныла, а вот живот почти успокоился, когда я поела куриных щей. Судя по вкусу супа, это были как раз они. Вместо хлеба дали крохотные пирожки с печенью и поджареным луком.

Пока я ела, сидя в постели, был вынесен горшок, грязная вода из большого таза, протерт пол, а передник поменян на свежий. Я ела, наблюдала и соображала, как нужно вести себя с прислугой.

По Чехову, подневольные люди сопротивляются жестокости, но деловую строгость ценят. Доброту же воспринимают, как слабость. Но это русские люди. Есть иной менталитет и у нас тот самый случай.

Ирме доверили наблюдение и контроль за мной, значит человек она преданный и надежный. Служба при дворе частенько носила наследственный характер, дети дворцовой челяди здесь и рождались, и вырастали, замещая потом родителей. Такая работа хорошо оплачивалась, за нее держались.

Вообще в числе дворцовой «комнатной» прислуги было много иностранцев. Верных и надежных людей зарубежные невесты привозили из своей страны и наоборот, соответственно - Ольга Николаевна потащила за собой в Штудгарт даже личного кучера. А голландки и немки могли набираться в штат и отдельным порядком - считались особенно трудолюбивыми и чистоплотными.

Тихо кашлянув, я предложила:

- Можешь быть свободна. Когда ждать тебя следующий раз?

- Я теперь служу вам, - сделала она книксен, - буду тогда у себя.

По-русски Ирма говорила свободно и чисто, но что-то все-таки чувствовалось. Так бывает, когда дома, в семье люди общаются на родном - легкий, едва заметний... даже не акцент, а говор.

Кивнув в ответ и проводив ее взглядом, я какое-то время прислушивалась к звукам за стеной, понимая уже причину плохой звукоизоляции.

«У себя».

Значит здесь, как в Зимнем. Там комнаты младших фрейлин делились тонкой дощатой перегородкой надвое, вторую половину занимал гардероб и личная горничная. А еще по штату положен был один на двоих фрейлин «мужик» для тяжелой работы: наносить дров для печки, проследить за ней, почистить, натаскать воды, притащить судки с едой из общей кухни, организовать транспорт, если вдруг случится поручение за пределами дворца, что-то там еще… На такую работу брали одиноких солдат-отставников из гвардейских полков.

Глава 6

Еще три дня я пролежала в постели, сама не зная для чего. Могла бы уже встать и что-то делать. Но я трусила делать это что-то, боясь неизвестности. Отлично понимала, что вот так, все время прячась, прожить здесь не получится, но это была передышка перед новыми потрясениями, а, чего доброго, и неприятностями.

Чтобы не впасть в панику, мозгу нужны привычные действия, самые обычные и простые. Мне было доступно одно - кутаться в одеяло. Имела право - еще побаливал живот, да и мне дали это время, а в постели как раз и было привычно. Никто чужой меня не беспокоил, к Ирме я привыкла и уже не дергалась, когда она входила.

Строить прогнозы было глупо, и я тупо ждала, чтобы, когда придет время, правильно отреагировать новые вбросы извне.

А еще я много думала эти дни, и о Таиной любви в том числе. "Всегда готовься к худшему"... или будь готов? Неважно. Но из этого я и исходила, приняв, как основной вариант, что любовь была. Она притягивала мысли, заставляя опасаться. Что там ей шептали, что за грязь лили в уши? И не обязательно все случилось у камина и при веере, там же творческого воображения вагон и маленькая тележка! Одна только осень среди лета чего стоит. Понятно, что это про настроение, но! В любом случае, для меня то ее знакомство означало риски.

Много вспоминала…

Когда-то очень давно у нас со старшей сестрой случился разговор как раз о любви:

- И как же, по-твоему, я узнаю, что влюбилась? – спрашивала я с претензией, маскируя ею интерес.

- Просто влюбилась? Тогда и знать не стоит. Я сто раз влюблялась. Такое себе, - смеялась Света, а потом потянулась ко мне, изображая ведьму, и со значением заглянула в глаза. Протянула страшным утробным голосом: - А вот когда полюби-ишь, ты узнаешь об этом, почувствовав запах… гари!

- Га-ари? – разочарованно отмерла я.

- Горящих предохранителей! Готова будешь на все! – хохотала она.

- Тю ты дурочка, Светка…

Светка не была дурочкой, она была успешным менеджером, но не это важно. Я по-хорошему завидовала ее характеру – говорила она громко, смеялась заразительно, рыдала, когда изнутри рвалось. В кино это или в загсе на свадьбе подруги, на улице ли – без разницы. И злилась тоже так, как ей хотелось. Как-то я обалдела от того, что рекой лилось из так же, как и я, вполне образованной и хорошо воспитанной Светки. Мой словарь обогатился кучей новых слов. Может и до этого знакомых, но в таких затейливых вариациях!

Тогда, отдышавшись и перебесившись, она вспомнила наконец обо мне, взглянула и разочарованно махнула рукой:

- Ой, да что ты понимаешь!

И я так хотела.

Не выражаться нелитературно, а иметь в себе такую же внутреннюю свободу хоть иногда делать даже не то, что хочу, а как чувствую. Никто и не запрещал. И я даже пробовала вести себя, как она. Стукнуло восемнадцать и решила, что имею право. Но не получилось… и потом тоже не получалось.

Я вела себя, как выглядела, а выглядела, как сухарь – сухой, выдержанный, крепкий, черствый. Собственная внешность обязательно влияет на поведение. Я старалась собой не отсвечивать. Одевалась со вкусом, надеюсь, но сдержанно и никому не лезла в глаза с претензией на внимание.

И, давно сжившись уже с собой такой, сейчас чувствовала себя загнанной в клетку. Взрослый человек, я терялась, как ребенок. Просто потому, что не знала, что со всем этим делать и как себя вести. И много чего еще я здесь не знала.

И лучше бы еще раз переболеть ковидом, чем иметь проблемы с психикой. Тогда так страшно не было.

Я придумала кое-что: часто смотрелась в зеркало - кривлялась, гримасничала и просто таращилась, привыкая. Занималась чем-то вроде аутотренига и самовнушение помогало - потихоньку я мирилась с тем, что имею. По крайней мере, глядя на это лицо, больше не бесилась от бессилия. А еще выспалась, нормально ела, и уходили синяки из-под глаз, спали отеки с век, порозовели губы. Все это уже как-то собиралось в одну кучу, рисовался образ. Еще не родной, но уже хорошо знакомый.

А потом к Тае приехала мама.

Я уже привыкла, что в эту комнату входят без стука. Ворвалась и она - со свежим воздухом, кучей эмоций и слов:

- Детка, ну как так возможно?! Нельзя быть такой неосторожной! Что с тобой сейчас, как ты?

- Мама? – растерянно мяукнула я, крепко прижатая к пышной груди женщины, на которую была похожа.

- Я едва с ума не сошла, получив известие! – отпустила она меня и принялась вытирать слезы кружевным платочком. Кружев на ней было много. Всего было много: ресниц, шелков, слез… Перчатки, веер, сумочка… информация.

Сообразив это, я мобилизовалась.

Но нервничать не перестала. Попутно нахлынуло непонятное - топило то ли благодарностью к незнакомому человеку, то ли даже жалостью. Я уже и не знала - к ней или себе? От слез у нее покраснел нос, пошло пятнами лицо, в волнении подрагивали губы... из-за этого и улыбка не совсем получалась. Моя мама вспомнилась - как там она после всего... без меня? А Таина всё всматривалась и тянулась коснуться, провести рукой по щеке, поправить волосы – дергано все это, нервно…

Они могли редко видеться, что мне было бы только на руку - так же? Или даже не видеться ни разу за все годы учебы. Смотря, где жили Шонуровы, а расстояния в России серьезные. Было и такое - приехав из-под Иркутска на выпускной к дочери, родители не узнали ее, а она их.

- Известие было от государыни? - попыталась я прекратить наши слезы. И вспомнив, кстати, об Ирме.

Я еще не настолько здесь освоилась, чтобы не принимать во внимание слуг. К ним относились, как к чему-то давно привычному, забывая, что это те же люди - со слухом, зрением, памятью и своими маленькими амбициями. Иногда особыми обязанностями, как в нашем случае. Я уверена, что Ирма за мной присматривала и обязательно отчитывалась.

Глава 7

Таина мама вернулась из Коттеджа под вечер, расстроенной. Я тоже успела понервничать – не хотелось терять расположения этой женщины. Хватит. Я и так потеряла - маму и Свету, племянников и весь свой мир в придачу. А возле нее опять чувствовала себя защищенной и маленькой. С моей мамой давно такого не было, она совершенно правильно считала свою дочь уже взрослой и во многом на меня рассчитывала. А у этой для меня даже голос меняется... какие-то особенные вибрации - доверительные, теплые. Она действительно очень любит Таю... меня теперь - чужая замечательная мама.

Поэтому я уже знала, что скажу - правду, как ее понимаю. Чтобы она не расстраивалась.

- Подозрения государыни беспочвенны. Я подошла взглянуть на воду вблизи, оступилась, упала и ударилась головой. Как рухнула в канал, уже не помню, - показала я ей выстриженную в волосах проплешину, - ну хочешь? Я покажу тебе эти стихи и объясню каждое слово.

- Я верю тебе, но ты должна была предупредить меня. Forewarned is forearmed! ( ***предупрежден значит вооружен)

- Я и собиралась! Но ты ушла неожиданно...

- Ничего страшного, не переживай. Мы хорошо переговорили. И вскоре произойдет ваше знакомство с Андреем Сергеевичем Весниным. Не все потеряно, все будет хорошо. При встрече веди себя так, будто ничего не случилось.

- Да оно и не случилось! Мама!

- Хорошо, но Тая… внимательнее собирай свое окружение. Адлерберг уже не может быть тебе подругой.

- У нас приятельство, не более, - опять говорила я правду.

- Я верю в тебя, девочка моя, - перекрестила она меня, - а Андрей Сергеевич хорошая партия. Ничего, что вдовец, его ребенок… дочь, не станет тебе обузой – совсем мала еще и присмотрена няньками. А еще там есть достаток, но главное – это совершенно порядочный человек. Окончил Императорскую медико-хирургическую академию, доктор медицины. Высокое благоволение Александры Федоровны во многом направлено на больницу, где он практикует. Мы уже знакомы и я уверена - с ним ты обязательно станешь счастлива.

А вот это уже следовало хорошенько обмозговать...

Что девиц с дипломом Смольного охотно брали в жены, это понятно - они были сравнительно образованны, неприхотливы в быту и, раз уж выжили в тех условиях, имели крепкое здоровье. Для продления рода самое то.

Я внимательно прислушалась к себе... и ни паники, ни даже простого недовольства не нашла. Будущее замужество не воспринималось чем-то страшным. Может потому, что тему "замужа" я никогда не считала неприятной. Так что... пусть вначале дело дойдет до знакомства, а там видно будет. Успокоило и то, что предполагаемый жених имеет отношение к медицине. Особенно после рассказа маменьки о бездельниках кавалергардах.

Я уже успела оценить степень родственной близости и доверия между нами. А раз уж такое дело, и речь шла о замужестве...

- Э-э… Маменька, а нельзя ли тогда… хотелось бы подробностей, - раздирало меня любопытством, - что именно происходит в постели между мужчиной и женщиной?

- Он ее естествует и от этого случаются дети. И это пока все. Ни к чему тебе сейчас подробности и не стоит переживать и бояться - все не так страшно, - «успокоила» меня Таина родительница.

Естествует он, значит...

Ну что тогда? Мои догадки подтвердились – даже зачатки полового воспитания здесь отсутствовуют. И Анна сто пудов не знает откуда берутся дети.

И я могла бы просветить, конечно… будто бы получив объяснения от мамы, но теперь уже и не знала как. Могло быть так, что она ни разу в жизни не видела целый, не нарезанный огурец или морковку. Светка сравнивала мужчин с макаками, которые вовсю носятся со своим бананом, но и это не вариант.

Смешно... Но больше грустно.

Как должно выглядеть парадное платье фрейлин Великой княжны, я знала: бархатное верхнее голубого цвета с откидными рукавами и шлейфом. Разрез спереди открывал юбку из белой ткани. По «хвосту и борту» платья золотое шитье, «одинаковое с шитьем парадных мундиров придворных чинов». Такое же шитье полагалось «вокруг и на переде юбки». Женский парадный наряд был придуман и подробно расписан лично императором, и обязателен к ношению на балах и приемах, как и мундир для мужчин.

Длина парадного шлейфа для каждого «чина» была строго регламентирована. А еще полагался кокошник в цвет, украшенный согласно возможностям, и вуаль. Фата, если по-простому. Весь этот наряд коротко именовался с какого-то… русским и к каждому важному событию при дворе обязательно следовало указание: «дамам быть в русском платье, кавалерам в парадных мундирах». И, понятно, иметь на себе знаки отличия: статс-дамы носили портрет императрицы на правой стороне груди, фрейлины – шифр на левой.

Статс-дамы императрицы носили зеленое бархатное платье, расшитое золотом, ее фрейлины – пунцовое, малиновый цвет был у гофмейстерин, синий цвет означал: перед вами – наставница Великих княжон. Подобный мундир полагался и самой императрице.

Как все это будет выглядеть среди бала и насколько распишет его красками, уже можно было представить. А скоро я увижу это своими глазами. Перед такой перспективой вопрос замужества совсем отошел на второй план. Не пугал и не напрягал. И не то, чтобы я захотела вдруг замуж… но этот мужчина мог и понравиться мне. И даже скорее всего – Таина мама не похожа на человека, которому не терпится сбагрить дочку абы кому. Или это мне хотелось верить, что ее тепло в отношении дочери бескорыстно, иначе почему к ней тянет, как магнитом?

Перспектива будущего все еще не просматривалась, я так и жила одним днем, но паниковать по поводу замужества сейчас точно не стоило.

И других поводов хватало...

Я растерянно топталась на месте, иногда пытаясь подтянуть декольте чуть выше. Вспомнились беззащитные плечи Натальи Гончаровой с портрета. Может они и вдохновили императора на такой фасон.