1

По календарю давным-давно наступила весна, а зима еще хватала за шиворот, зависала на одежде хлопьями тяжелого, влажного снега. Не хочет сдаваться, как состарившаяся красавица, готовая на любые ухищрения ради призрачной молодости. Я прибавила шагу – от центральной железнодорожной станции Осло S до отеля на площади Оперы всего-то полкилометра, но идти в длинном пальто ужасно непривычно. Пришлось нацепить этот винтаж, чтобы прикрыть колени – еще покраснеют, как у школьницы, получится несолидно, как-никак первое в моей жизни собеседование. Из-за него мне пришлось оставить машину в поселке и возвращаться поездом. Знаете, как бывает: автомобильная пробка растягивается в пространстве и времени, например, в тоннеле. Ждешь, кусаешь пальцы от бессилия, а когда движение возобновляется, ты уже безнадежно опоздал. Сегодня я не могу позволить себе такого огорчительного развития событий – мне очень, очень нужна работа! Хотя бы контракт на работу, с указанием суммы ежемесячного жалования, чтобы предъявить суду и этим назойливым дамам из службы социальной опеки. Во всяком случае, адвокат советует мне поступить именно так.

Перед отелем я остановилась, чтобы перевести дух, и поглядела на здание. Похоже, эту каменную башню сложили из гигантского конструктора «Лего» сказочные великаны и растворились в воздухе, опасаясь, что жители окрестных кварталов взгреют их за такую архитектуру. Ладно, захожу внутрь.

Мимо проплывает леди в облаке модных духов. Воздух наполняет свежий, прохладный озоновый аромат. Запах скорой грозы – тревожный и неуместный среди неонового света и сверкающих стекол.

Конференц-холл, в котором будет проходить собеседование, я нашла быстро. Поблизости толпились миловидные девушки, сплошь с длинными волосами и пышными бюстами. Может, где-то рядом проходит кастинг в низкобюджетный молодежный сериал? Я не стала выяснять и быстро зашла внутрь – хочется стащить дурацкое пальто, в нем я как улитка, обреченная таскать на себе целый дом.

Быстрее, чем я успела опомниться, ко мне подскочил молодой человек в униформе, лучезарно улыбнулся и помог высвободиться из верхней одежды:

– Дрис ван Нотен[2], прекрасный выбор, мадам! – пропел он на французском.

Вот уж не знаю – пальто я одолжила у приятельницы, так что ему виднее. В дорогих отелях полно вышколенной обслуги на любой случай, готовой сделать «гостям» комплимент без особого повода. Встречаются даже экземпляры с такой модельной внешностью, как этот: волосы несуществующего в природе золотого оттенка, загар совершенно ровный, зубы белее снега. Интересно – глаза цвета морской волны ему подарили феи или это цветные контактные линзы?

Я не оценивала его фигуру, но неуместная мысль, что парень легко мог стать звездой порнофильмов, сама собой выползла из тайников подсознания. Это сочетание белозубой улыбки на тысячу долларов и античного торса пробудило во мне желание, не свойственное мне в обычных обстоятельствах – дать на чай. Сколько чаевых прилично оставить за такую услугу? В кармане у меня лежит одна-единственная купюра в сто крон. Никакой другой мелочи нет, уверенности, что мои банковские карты еще не заблокировали, – тоже никакой. Но молодой человек улыбнулся мне совсем не заученной, странной улыбкой – словно нас связывает такой-то давний, постыдный секрет, вроде подглядывания за голой учительницей на школьном пикнике. Я вложила хрустящую бумажку в его ладонь, чтобы отделаться от этого чувства:

– Спасибо за помощь!

Надеюсь, божества древних ярлов, загнанные этнографами в ледники и пещеры, зачтут эту купюру как мое личное пожертвование на алтарь успеха и помогут мне. Потому что я здесь не в качестве «гостьи» – я всего лишь надеюсь получить работу такой же точно обслуги, только на круизном лайнере. Пока я размышляла, в конференц-зал вошли еще человек пять и расселись за эргономичным столом. Судовая компания, которую они представляют, – международная, но я сразу определяю среди них единственного истинного «норвега»: в отличие от остальных, дама с пересыпанными сединой волосами держит в руках картонную папку, куда подшиты бумажные странички без файлов. За последние полгода я вдоволь насмотрелась на такие экземпляры в секретариате суда и социальной службе. Мои земляки не верят компьютерным файлам, они и людям-то не особо верят, пока им не вручат стопку шуршащих листочков, и еще одну – с копиями всех этих бумажек, заверенными нотариусом, разумеется. Никак иначе! Поэтому я заранее прихватила с собой основательную стопочку, издалека продемонстрировав ее седеющей даме. Дама сразу улыбнулась и указала мне на стул.

Не знаю, какой гений дизайна ввел моду на столешницы из толстого стекла: наблюдать сквозь него собственные колени – специфическое ощущение, у меня лично кружится от него голова. Приходится разглядывать своих визави. Справа от дамы сидит жизнерадостный дядька со шкиперской бородкой; слева – еще две разновозрастные женщины в скучных офисных костюмах, перебирают анкеты и шушукаются – видимо, из отдела персонала; наконец, еще один мужчина сел чуть поодаль от остальных, выглядит спортивно, несмотря на бухгалтерскую лысину и очки в тонкой оправе, откинулся на спинку стула и, похоже, мало интересуется происходящим.

– Мисс Ольсен претендует на должность «Guest Relations Officer» – специалиста по урегулированию проблем пассажиров, – дама из отдела персонала старательно отчеканивала слова на английском, чувствуется, что норвежский ей не родной. – Имеет опыт работы менеджера по организации выездного обслуживания банкетов и праздников «Стафф Кейтеринг Интернейшенел Групп», менеджера галереи современного искусства, управляющей семейного отеля. Предоставила необходимые рекомендации. Замужем. Владеет английским, французским и немецким языками. Набрала максимальный балл на предварительном тестировании.

Тесты показались мне простыми на грани примитива, я бы составила гораздо более эффективные – хоть небольшая польза от психологии, которую я столько лет изучала в университете Бергена, имеется. Жаль, что я так и не удосужилась получить степень. Найти работу было бы гораздо проще.

Рекомендации тоже не совсем подделка: и кейтеринговая компания, и галерея существуют в реальности, но я там никогда не работала. Просто воспользовалась их красивыми бланками и названиями. Написала все на норвежском, потом перевела на английский в бюро переводов и заверила подпись переводчика у нотариуса, благо я соискатель вакансии в международной компании. В результате кипа документов большая, с печатями и выглядит очень внушительно.

– Вы страдаете морской болезнью, миссис Ольсен? – Спросил бородатый по-английски, напирая на устаревшее «миссис». – Вам приходилось выходить в море на длительное время?

– Нет, не страдаю. Я проводила в море по нескольку недель. Мой родной дед был китобоем, жил в рыбацком поселке на Вестеролене, я проводила там школьные каникулы.

– Значит, миссис Ольсен, вы сумеете распутать снасти или надраить палубу?

– Да. Даже парус смогу поставить, если возникнет такая нужда. Я окончила курсы яхтенных рулевых и получила сертификат. – Действительно такой сертификат у меня есть, считай, единственный подлинный документ в моей миленькой коллекции фальшивок.

– О! Это дело! Я уже готов зачислить «персону» Ольсен старшим матросом.

Дама в костюме, которая постарше, нервозно застучала карандашом по стеклу:

– Мистер Пападокис, компания не приветствует шутки на гендерную тему.

– Какие шутки, – бородатый быстро переглянулся с мужиком в очках и отмахнулся, – наоборот. Мне с кем прикажете работать?

– Значит, к мисс Ольсен у вас вопросов нет. Верно? У кого вопросы еще остались?

– У меня, – седая дама перебрала странички с моими рекомендациями и перешла на норвежский. – Фрекен Ольсен, вы не указали свой профсоюз.

– Я не вхожу в профсоюзы, – честно призналась я.

– Вот как? Это несколько нетипично…

Достаточно удачной маленькой лжи, чтобы скрыть большой обман, признался в мемуарах мистер Черчилль. Пришло время проверить, насколько хорош его рецепт. Виновато опускаю глаза и неуверенно бормочу:

– Понимаете… Здесь, в Норвегии, я работала на небольшой семейный отель. Мои наниматели экономили, как могли… иногда на налогах. Мне тоже хотелось сохранить пособия, словом, мы находили общий язык без посредничества профсоюза. Конечно, такая практика заслуживает осуждения, но она существует.

– Спасибо, мы ценим вашу откровенность, фрекен Ольсен, – поворачивается к столу мужчина в очках. В его норвежском звучит чуть уловимый акцент. Запоздало догадываюсь, что он представляет корпоративную службу безопасности. Его мне надо опасаться в первую очередь, ведь все мои рекомендации дилетантская поделка от заглавной буквы до последнего знака препинания! Но если мне удастся убедить «мистера секьюрити», работа уже не ускользнет от меня, как юркая рыбешка из сетей.

– Работа с жалобами пассажиров предполагает большую деликатность и доверие между сотрудниками компании. Мы известим вас о решении, – улыбается мне седая дама, а ее коллега в костюме уточняет:

– Напоминаю, госпожа Ольсен, для персонала, контактирующего с гостями, существуют эстетические ограничения: никакого пирсинга, татуировок на открытых частях тела, даже когда вы в форменной рубашке с коротким рукавом.

– У меня вообще нет ни пирсинга, ни татуировок, даже мочки ушей не проколоты.

– Хорошо. Спасибо. Наша беседа окончена.

Мне показалось, что златокудрый красавец, тоже присевший на стульчик у двери, разглядывает меня с избытком внимания, прежде чем встать и распахнуть двери. Покидаю зал и напоследок наблюдаю, как он приглашает внутрь целую стайку девушек – по списку. Они проходили мимо меня и таранили злобными взглядами: я-то ворвалась без приглашения, поскольку не предполагала, что такие эффектные дивы готовы соглашаться на работу официанток, горничных и аниматоров – словом, на любую работу в круизной компании класса люкс. Наверняка предполагают в такой работе большие брачные перспективы.

Через десять дней вездесущая служба доставки DHL вручила мне конверт со штампованным адресом головного офиса компании в Киле. Внутри лежал контракт и билет в один конец до этого чудесного немецкого города, а прилагавшееся письмо извещало, что моя «персона» зачислена в штат круизного лайнера «Контесса Анна».


Скоро стемнеет, в кафе зажгли газовые горелки, я протягиваю ладонь к огню, чтобы согреть пальцы. Рядом Дидрик шелестит страничками контракта, потом опускает кренделек в чашку с кофе и откусывает быстрее, чем жидкость успела капнуть на разложенные по столу документы. Смотрю на него и убеждаюсь, что самые образцовые, тоскливые буржуа выходят из радикальных левых: надо же умудриться и выбрать для посиделок в уличном кафе галстук ценой с подержанный автомобиль. Моя соседка по университетскому кампусу Брид познакомилась с Дидриком, пока работала волонтером в общественном центре помощи женщинам, вовлеченным в секс-индустрию. Помню, как подружка и меня уговаривала работать вместе с нею, но я никогда не испытывала особого сочувствия к проституткам. Зато теперь Брид – супруга именитого адвоката, специалиста по бракоразводным процессам, и сама дама с успешной карьерой. Тридцать семь часов[3] в неделю протирает локти о чиновничий стол в социальном департаменте.

Мне очень повезло, что ребята не отказались помочь по старой дружбе. Когда-то мы вместе устраивали флеш-мобы в защиту морских котиков и гигантских китов от всяких двуногих поганцев, обливали краской шубы из натурального меха в бутиках и все такое. В те счастливые времена Дидрик был обычным прыщавым студентом, я бы даже жвачкой не плюнула в его сторону. Вот мой муженек Олаф – совсем другое дело. Он носил отчаянно рыжую бороду, как у конунга Эрика Рыжего[4], нарочито заляпанные краской брюки из кожи и уже числился восходящей звездой скандинавского андеграунда.

Слава нашла Олафа, когда он украсил копии античных статуй фаллоимитаторами на месте фиговых листочков и масками доктора Фрейда. Кураторы отобрали смелую инсталляцию для альтернативной биеннале в Антверпене, о ней рассказывали в газетах и теленовостях. Единственно, в дневных выпусках самую креативную часть прикрывали черными квадратами.

Сейчас я много бы дала, чтобы Олаф прошел мимо и предпочел какую-нибудь другую, гламурную и взрослую, девушку. Но тогда, наивная девчушка, я верещала от радости, когда Олаф назвал мои деревенские веснушки и общее состояние «архаикой». Одна моя особо везучая веснушка даже переехала в запасники музея Гуггенхайма – правда, сфотографированная с 300 кратным увеличением. Олаф вообще склонен к гигантомании и напрочь лишен чувства меры, особенно в выпивке и подружках. С тех пор, как мы переехали в Осло, пил он все больше, а творил все меньше.

Хорошее, что между нами было, с каждым днем утекало, как гелий из воздушного шарика. Однажды я поняла – ничего не осталось.

Совсем ничего!

Это осознание пришло ко мне на прошлое Рождество вместе с длинноногой девицей дезабильё[5], которая потребовала оплатить их с коллегой сексуальные услуги, якобы оказанные Олафу, пока я ездила за покупками. Я не нашлась, что ответить! Молча выставила поблядушек за порог – в чем стояли, собрала вещи, усадила Малыша в машину и уехала в деревню, к дальней родственнице, и попросила Дидрика официально подать на развод. Но Олаф не хотел смириться с расставанием. Он тоже нашел советника – или советницу, не знаю, – и объявил, что желает «единолично воспитывать нашего общего и единственного ребенка мужского пола, нареченного Нильс», так как у него имеется собственное жилье и профессия, а у меня аж ничего нет.

Поддаваться на его эмоциональный шантаж я не собираюсь, тем более отдавать Малыша. Жить с непредсказуемым отцом-алкоголиком – что может быть хуже?

– Не знаю, как ты это сделала, Лени, и не хочу знать. Главное, что с таким контрактом можно начинать работать.

– Начинать? Дидрик, посмотри внимательно – это подлинный контракт, в нем есть печати, дата, подписи… Чем мало для суда?

– Угу. Все так – подписи, печати. Понимаешь, Лени, твой контракт всего на три месяца. Что-то вроде испытательного срока. Когда у тебя будет контракт на год, мы аргументированно заявим суду, что мать ребенка имеет постоянный источник дохода, превышающий разовые финансовые поступления его отца.

– Интересно, откуда у этого мудака взялись «разовые финансовые поступления»?

– Не хочу тебя огорчать, но твой муж (Олаф – твой супруг, пока вы официально не разведены) продал одну картину за очень приличные деньги.

– Кто мог польститься на его убогие художества?

– Наверняка опять напился с каким-нибудь русским олигархом! – поддержала меня Брид. – Нельзя как-то оспорить сделку? Без денег он сразу станет сговорчивым.

– Картина продана через интернет-аукцион анонимному покупателю. Называется «Владычица морей», налоги он внес, имеет на руках подтверждающие документы. Я все тщательно проверил, дорогие дамы. Думаете, мне клиенты зря платят деньги?

– Вот ублюдок! Продать мой портрет, чтобы испортить мою жизнь! Ему ребенок даром не нужен, вы же знаете. Слушай, Дидрик, возможно по суду признать его алкоголиком? Невменяемым на все мозги?

– Что ты выиграешь? Лишишься ребенка – его заберут в фостерную семью: у отца – алкогольный психоз, а мать не имеет средств к существованию и собственного жилья. На особняк ты не можешь претендовать – он унаследован задолго до брака…

Действительно, Олафу достался от двоюродной бабки замечательный дом в Осло, самый настоящий каменный двухэтажный особняк в старой части города, настолько дорогущий, что даже продавать его не имело смысла – налоги откусили бы больше денег, чем жадный мальчик от рождественского пряника. Пришлось перебраться из Бергена в официальную столицу Норвегии, здесь мы расписались. Я не слишком лукавила, когда припасла себе должность менеджера галереи и управляющей отеля, потому что на нижнем этаже особняка мы устроили арт-галерею, а верхние комнаты сдавали приезжим знакомым, которых у нас было великое множество, конечно, неофициально. Мне приходилось все делать самой – от стирки и готовки до переговоров с арт-дилерами и аукционистами – горбатиться по восемнадцать часов в сутки. Зато деньги у нас начали водиться. Когда родился Малыш, я даже нанимала «помощниц»: нелегальных мигранток из разных стран, пока очередь не дошла до бойкой девахи из Индии. Олаф затеял изучать с нею «камасутру», за тот случай я его простила – по глупости, и дальше обходилась исключительно своими силами.

Самому муженьку отель и галерею – очень хлопотное хозяйство – не потянуть, за пять лет я узнала его, как никто. Он будет напиваться с гостями и друзьями каждый божий день, пока не закончатся деньги, а все дела пойдут прахом.

– Пусть его дом хоть огнем горит – больше я туда не вернусь! Но и уезжать из Норвегии я не планировала. Как я могу оставить Малыша с теткой на целых три месяца?

Кожа на переносице у Брит собралась мелкими ехидными складочками:

– Лени, посмотри правде в глаза. Вы в своих арт-группах привыкли жить на не-пойми-какие деньги. То гранты, то еще какие-то подачки. Никто из вас в жизни не трудился, кроме как на общественных работах по предписанию суда.

Я не обижаюсь, нет: это «профессиональная деформация». Проще говоря, люди, вынужденные страдать в офисном заточении пять дней в неделю, считают всех, кто живет иначе, тунеядцами и асоциальными личностями.

– Ну, а как ты хотела? Богема – это плесень на сыре буржуазного общества.

Брит растянула губы в ниточку:

– Попробуй поработать, Лени, вдруг тебе понравится?

Ладно, придется попробовать.

Загрузка...