Гензель

ГЛАВА 6

Леа

Десять лет назад.

В комнате есть кровать небольших размеров, маленький шкаф, набитый однотипной одеждой коричневого цвета, на столе лежат бумага, фломастеры и краски, и даже есть парочка книг. Я так думаю, все это часть ее игры.

В нижней части двери небольшое квадратное отверстие размером со школьный учебник, через которое она подает мне еду в пластиковой тарелке раз в день. Еда, наверное, сносная, а может и вкусная. Я не знаю. Я толком ее не ем. Когда я заканчиваю, я швыряю тарелку через это окошко за дверь. Иногда я могу слышать, как тарелки других пленников гремят, ударяясь о пол в деревянном коридоре. Время от времени я слышу истеричные крики, иногда слабые приглушенные рыдания, а из комнаты слева от меня — периодически пилящие звуки.

Сейчас уже тринадцать дней с тех пор, как я тут нахожусь. Тринадцать дней я не разговаривала ни с кем. Шесть дней спустя мать заглянула в маленькое окошечко внизу двери и спросила меня, насколько мне нравится в «лесу». Три дня спустя после ее вопросов, она просунула через это отверстие наклейки с диснеевскими героями. Я думала, что я закончила плакать, что я выплакала все слезы, но сегодня я прорыдала весь день.

Я лежу на кровати, уставившись на гладкий, безупречно белый потолок, вздрагивая, пока успокаиваюсь от недавних рыданий, когда тихий щелчок заставляет меня повернуться меня на живот и посмотреть на стену позади меня.

Я в полном недоумении смотрю на маленькое отверстие в нижней части стены. Оно округлое, с маленькими выступами по окружности, по размеру не больше, чем компакт-диск. На полу чуть поодаль лежат маленькие кусочки гипсокартона.

Я лежу в течение некоторого времени, просто гипнотизируя стену и пытаясь понять, что, черт возьми, это за игра.

Затем я медленно приближаюсь к стене.

Я становлюсь на четвереньки на зеленый ковер и мысленно подбадриваю себя, чтобы найти достаточно мужества и посмотреть туда.

Я вижу карий глаз и темную бровь. Внезапно он исчезает, я не вижу его, но через мгновение он появляется, располагаясь немного дальше от отверстия в стене.

— Гретель?

Когда его голос звучит, я чувствую его отголоски глубоко в моем животе. Его тембр голоса низкий и… приятный.

Мы смотрим друг на друга, наши глаза впиваются друг в друга, и я чувствую себя теплее. Несмотря на то, что я могу видеть лишь небольшую часть его лица, я могу заметить, что я ему симпатична.

— Гретель, — его голос звучит мягко. — Так она называет тебя?

Я слабо киваю. Слезы начинают литься из глаз; горячие слезинки скатываются по моему носу и беззвучно падают на ковер.

— Ты плачешь, — говорит он, больше утверждая, чем спрашивая. — Что произошло?

Я громко всхлипываю:

— Ты Гензель?

— Да.

Я растерянно киваю и начинаю плакать с новой силой от разочарования. Я надеялась, он здесь, чтобы спасти меня.

— Что не так, ответь? — продолжать он настаивать на своем вопросе. Его голос полон нежности, его звук подталкивает меня к тому, чтобы я закрыла лицо руками и начала рыдать.

— Я скучаю по своим сестрам… и моим маме и папе!

Он слабо кивает, я смотрю на его лицо немного со стороны, он, как будто полулежит на полу, так же, как и я.

— Мне очень жаль.

Я замолкаю на мгновение и пытаюсь понять, насколько искренне звучит его голос.

— Гензель и Гретель, — бормочу я себе под нос, какая ирония. Я вытираю заплаканные глаза. — Как давно ты тут находишься?

Я смотрю пристально в его карие глаза, замечая в них крапинки песочного цвета, он медленно отодвигается от стены, поэтому я могу лучше разглядеть его лицо. Он привлекательный, и его волосы цвета темной ночи обрамляют лицо. Симпатичнее, чем любой парень в моей школе. Я вижу, как его пухлые губы вытягиваются в прямую линию, он становится серьезен.

— Давно, — говорит он, отводя свои глаза на мгновение в сторону.

— Давно — годы, или ты имеешь в виду давно — месяцы? — я еле слышно проговариваю слова.

— Годы. Похоже на то.

Мое сердце глухо пропускает несколько ударов, и я смотрю в его лицо в попытке понять, говорит ли он это серьезно.

— Ты серьезно?

Он крепко сжимает губы, и на левой щеке около его красивых губ проступает ямочка.

— К сожалению, да.

Я начинаю опять плакать, уронив голову в отчаянии к себе на руки. Минутой позже, я почти отпрыгиваю, когда чувствую что-то теплое на моем плече.

Это его рука.

Просунув свою руку сквозь отверстие в стене, он легонько поглаживает мою руку. Я смотрю на его пальцы, когда он произносит успокаивающим голосом.

— Прости. Я не хотел тебя расстраивать. Тишина окружает нас, пока я рассматриваю его мускулистую сильную руку; его большую, нежную руку.

— Я могу слышать тебя, — говорит он мягко, — через стены. Я продалбливал в стене это отверстие с того момента, как ты оказалась здесь.

— Уже тринадцать дней, — отвечаю я.

— Правда?

Я шумно вздыхаю и киваю, затем вспоминаю, что он меня не может видеть.

— Да.

Он частично сжимает свою руку в кулак, костяшками пальцев упираясь мне в руку.

— Как ты тут держишься? Ты напугана? Чувствуешь себя хорошо?

— Я скучаю по своим сестренкам, — говорю я, задыхаясь на каждом слове. — Мы тройняшки.

Его пальцы опять начинают поглаживать ласково мою руку, и я забываю, как дышать, настолько это прекрасно.

— Это должно быть потрясающе!

— Было, — мой голос срывается, — но сейчас их больше нет со мной! Я пропала! Они, скорее всего, думают, что я мертва.

На какое-то мгновение он прекращает свои ласковые поглаживания, затем продолжает, но более нежно, чем до этого.

— Мне действительно жаль. Это звучит… ужасно.

— Что насчет твоей семьи? — бормочу я.

— У меня нет семьи.

— О! Прости.

— Не извиняйся, в этом нет твоей вины, — отрывисто произносит он.

Его пальцы все еще поглаживают мою руку, поэтому я понимаю, что наш диалог на этом неловком моменте не заканчивается. Мое горло жжет от боли, и из-за тех разговоров, что я веду, меня это раздражает. Я расстроена тем, насколько я была одинока, поэтому я продолжаю разговор. Я решаю попытаться задать ему вопрос, хотя я немного нервничаю: если я спрошу что-то не то, то он может прекратить прикасаться ко мне.

— Как ты сюда попал? — наконец мне удается выдавить из себя вопрос.

На короткий момент он прекращает свои поглаживания; затем продолжает снова неторопливо касаться моей руки, говоря своим глубоким голосом:

— Мать забрала меня из семьи, которой я стал больше не нужен.

Я задумываюсь, почему он стал им больше не нужен. Это печально.

— Сколько тебе лет? — интересуюсь я.

— Мне сейчас шестнадцать или семнадцать, я так полагаю, — говорит он с грустью в голосе.

Он даже не знает, сколько ему лет? Я глубоко вдыхаю и пытаюсь представить, какой сценарий был разработан для похищения этого парня. Я опускаю глаза, посмотреть на его нежные пальцы. Может, я смогу спросить это.

— Как она это сделала? Как мать... похитила тебя?

Он проводит легко большим пальцем по внутренней стороне руки, его движения нежные, неспешные, осторожные. Я понимаю, что он размышляет. Наконец, он отвечает:

— Помогла другая семья.

— Что они сделали?! — я убираю руку из-под его ласкающих мою кожу пальцев, пытаюсь обхватить его пальцы и прижать к себе, сдержать рыдания, рвущиеся из моего горла. — Это просто... так трудно поверить, что такие вещи происходят, понимаешь, что я хочу сказать? Как они… как они помогли ей? — осмеливаюсь я спросить.

Он поворачивает свою руку вверх запястьем, и я могу видеть толстый шрам, который проходит по всей длине его запястья. О, нет! Мой живот скручивает от резкой боли, и я не могу произнести ни слова.

— Когда это произошло? — тишина возводит стены вокруг нас, и я спешу разрушить их. — Мне очень жаль. Это должно быть… ужасно.

— Это не твоя вина, — говорит он спустя некоторое время. Его рука опять сжимается в кулак, опираясь на ковер, чуть поодаль от моих рук. Он начинает поднимать ее и пытается вытащить, но я пальцами касаюсь костяшек на его руке. Я не хочу, чтобы он уходил. Это впервые за все время, что я нахожусь тут, когда я чувствую себя... лучше.

— Что произошло? — шепчу я. — С… твоей рукой? — я обычно не задаю такого рода вопросы, но при этих обстоятельствах этот вопрос просто срывается с моего языка.

Его ответ прост, и он добавляет тихим голосом:

— Я устал.

Мои пальцы держат его руку открытой. Они дрожат, пока я удерживаю его руку.

— Это выглядит болезненно, — шепчу на выдохе я.

— Я не чувствую этого.

— Как ты проделал это отверстие в стене? — спрашиваю я. Я продолжаю держать его руку в своей руке, так что он не может двигать ею. Я так хочу нежно погладить подушечками пальцев его шрам, показать ему, что он не одинок, но, думаю, он точно отдернет свою руку, если я так сделаю, поэтому мне приходится сдерживать себя.

— Ты переживаешь о моих порезах? — спрашивает он, грубо смеясь.

— Я думаю, да, — я слабо улыбаюсь. — Умно, да? Если я собираюсь быть твоей сестрой, то мне нужно заботиться о тебе.

— Я в порядке, Гретель.

— Меня зовут Леа, не Гретель.

— Леа, — говорит он медленно, будто пробует мое имя на вкус. — Очень красивое имя.

— Спасибо.

— Ну что ж, Леа. У меня в комнате много вещей. Если тебе что-то понадобится, просто дай мне знать. Может и найдется то, что тебе надо.

Мои пальцы крепче сжимают его руку, потому что я так боюсь, что он сейчас уйдет. Я не вынесу больше одиночества.

— Пожалуйста, не уходи! Я... мне так одиноко здесь! На протяжении каждого следующего дня я все время одна. Я больше так не смогу! — из меня вырываются сдавленные рыдания.

Его гладкие, сильные пальцы переплетаются с моими. Он большим пальцем поглаживает верхнюю сторону руки, равномерно и нежно.

— С тобой все будет хорошо, — четко произносит он. Он переворачивает мою руку ладонью вверх и проходится пальцем по ней, обводя мои линии. — Ты сильная. Ты знаешь, я могу читать по ладони. Ты проживешь долгую жизнь, и она будет по большому счету счастливой. Ты не задержишься здесь надолго.

— Не задержусь? — и мой шепот полон надежды.

— Нет, — его рука накрывает мою и крепко сжимает. — Леа, хочешь послушать одну занимательную историю?

— Да.

— Позволь рассказать тебе о принцессе, которая была известна своей справедливостью.