Герцог Настоящего Рождества

Эбен крепко обнял Джек и прошёлся языком по сомкнутым пухлым, мягким губам. То были всего лишь отголоски тех ласк, что они разделяли тысячу раз прежде. Как и во все предыдущие разы, она со вздохом открылась ему, приветствуя его, когда их рты слились в поцелуе и его язык проник внутрь, пробуя её на вкус как пряность, словно вино.

И как вино, вкус её изменился, стал насыщеннее и богаче. Эбен застонал, все мышцы в теле натянулись, словно тетива, кровь в жилах начала пульсировать. Он сделал для себя невероятное открытие: за время, пока он мечтал о ней все последние двенадцать лет, ему и в голову не могло прийти, что она станет для него ещё более соблазнительной.

Но лишь после одного поцелуя, плоть Эбена стала твёрдой как камень, все его мысли сосредоточились на Джек. О том, как сильно он в ней нуждался. Как мечтал прикоснуться к её коже руками, губами, слизнуть языком солоноватый привкус. Приняв решение, он развернул её, не прерывая поцелуя. Подвёл к столу и усадил на край.

На пол свалилась стопка бумаг, и этот звук нарушил чары. Джек отстранилась, её внимание привлекли разлетевшиеся документы на плотном тёмном ковре. Эбен даже не взглянул на них. Его заворожило местечко у самого основания её шеи, где бился пульс, тем самым доказывая, что и она была так же сильно взволнована происходящим, как и он сам.

Эбен склонил голову и медленно провёл языком по углублению. Раз. Другой. После третьего неспешного раза Джек всхлипнула. От этого звука он возбудился ещё сильнее. Эбен провёл зубами по её коже, она зарылась пальцами в его волосы. Крепко вцепившись в них, Джек выдохнула:

– Твоя работа...

Он работал без неё двенадцать лет.

– Не имеет значения, – сказал он, снова поворачивая Джек лицом к себе и завладевая её губами в долгом поцелуе.

Но он слишком быстро прервался.

Она отстранилась, её карие глаза были полны воспоминаний о прошлом.

– Конечно, она имеет значение. Всегда имела.

Между ними всегда стояло прошлое.

– Не сегодня... – начал он, а потом, не зная, как закончить предложение, украл ещё один поцелуй, пытаясь заставить Джек понять то, что сам был не в состоянии осмыслить.

"Не тогда, когда ты рядом. Работа больше не важна".

Она ответила на поцелуй с тем же отчаянием, которое испытывал и он. Как будто также сильно ненавидела эти воспоминания. Как будто желала его так же сильно, как он её.

Всё отступило на задний план: праздник, дом, история. Эбен упивался этой потрясающей, великолепной женщиной, её руками, ртом и телом. Она одна могла покорить его одним лишь поцелуем.

Она вернулась. И снова принадлежала ему. Он мог снова её завоевать. Теперь у него были деньги. Он мог дать ей всё, что она пожелает. Всё. Начиная с того, что доставит ей самое большое удовольствие, которое она испытывала за всю жизнь.

Он уже собирался приступить к выполнению этого обещания, когда она резко отстранилась. Делая вдох и забирая всё тепло с собой, Джек оттолкнула его от себя. Лишь их тяжёлое дыхание нарушало тишину в комнате. А потом прозвучало:

– Остановись.

Этот тихий шёпот раздался словно выстрел. Эбен отпустил Джек, будто она была в огне.

– Джек?

Она покачала головой, не отрывая взгляда от бумаг.

– Нет.

Когда она прошла мимо него и направилась к закрытой двери, слегка задев юбками его икры, их обожгло огнём. В нём вспыхнуло разочарование наряду с недоумением. Эбен пытался заставить себя промолчать, но всё же не сдержался:

– Ты меня бросила.

Эти слова заставили её остановиться. Юбки воинственно обвились вокруг её ног, а плечи резко выпрямились.

– Ты первый бросил меня, – ответила она не поворачиваясь, не желая или не в силах встретиться с ним лицом к лицу.

Неприятные слова повисли между ними

– Всё это время я был здесь. Каждый чёртов день в течение двенадцати лет.

Джек резко повернулась к нему, на её щеках вспыхнул яркий румянец. Возможно она смутилась?

Разозлилась.

– И, тем не менее, ты был потерян для меня, – резко раздались в комнате её слова. – Я так старалась тебя не отпускать. Удержать. Но ты ускользал от меня понемногу каждый день. Растворялся в этой... – Джек обвела рукой кабинет, махнув в сторону стола и бумаг на полу, – жизни.

Она произнесла это слово ровно так, как оно звучало у него в голове. Словно оно являлось лишь бледным отражением своей сути, и всё же это было самым точным описанием его жизни. Эбен ненавидел то, как хорошо Джек это понимала, и применил тактику нападения:

– Мне жаль, что я не оправдал твоих детских фантазий, – сказал он.

– Моих… фантазий? – недоверчиво переспросила она. Недоверчиво и даже яростно. – Моей единственной фантазией был ты.

"Неужели?"

– Ты хотела весь мир. Поэтому ты уехала. Хотела большего, чем я мог тебе дать.

Джек кивнула.

– С этим я согласна.

"Теперь я могу подарить тебе весь мир".

– На меня свалилась ответственность за жизни сотни людей. Поместье разваливалось, и мой отец проиграл его в азартные игры, он плевать хотел на обязанности и думал только о выпивке. Мне пришлось всё восстанавливать с нуля. А ты меня бросила.

Она подняла глаза к потолку, словно ища сил.

– Ты хотел, чтобы я была невидимкой. Присутствовала, но оставалась незаметной. Надолго?

– Пока я не заработал бы достаточно денег!

– Достаточно для чего?

– Для тебя!

После того, как в комнате прогремели его слова, на смену им пришла тишина. Неужели она не понимала? Он всё делал для того, чтобы стать лучше. Чтобы стать достойным.

Джек покачала головой.

– Нет, Эбен. Мне это было не нужно.

Конечно, это ложь. Никакой женщине не нужен обедневший герцог. Ни одна жена не пожелала бы связать себя с долгами и тяготами.

Но когда она тихо добавила:

– Мне нужен был только ты. – Он почти ей поверил. – Я хотела лишь стоять рядом с тобой и смотреть в наше будущее, каким бы оно ни было.

Или, скорее, он поверил в это настолько, что не смог не задать вопрос:

– Тогда почему ты меня бросила?

Грустная, еле заметная улыбка появилась на её лице.

– Без твоей веры, что значила моя любовь?

Комнату окутала тишина и опалила его болью. Каждый мускул в его теле напрягся от желания подойти и снова к ней прикоснуться. Чтобы доказать Джек, что Эбен никуда не делся. Что, застыв во времени, он оставался здесь и тосковал по ней.

– Тогда почему ты вернулась? – спросил он, не зная, что ещё сказать.

Естественно, за исключением тех слов, которые он не мог произнести.

"Почему ты не осталась?"

– Может быть, я хотела узнать... – Она замолчала, и он возненавидел тишину. Возненавидел тот факт, что уже привык к отсутствию Джек в его жизни, а теперь, внезапно, не мог этого выносить.

Когда он нарушил тишину, его голос был хриплым и прерывистым, как будто он заговорил впервые с тех пор, как она ушла:

– Зачем ты здесь, Джек?

Её взгляд метнулся к нему. Эбен так сильно и так долго скучал по этим прекрасным карим глазам. Он жаждал услышать ответ.

– Возможно, я хотела узнать, здесь ли ты ещё.

"Я здесь. И всегда буду". Но он не сказал этого вслух. А, как дурак, ответил:

– Я всегда был здесь.

Она отвернулась к окну, где за стеклом кружился снег.

– А помнишь...

– Я помню всё.

Каждую минуту. Каждую секунду.

Джек тут же повернулась к нему лицом.

– Помнишь, как ты однажды поклялся, что всегда будешь стремиться ко мне?

В её словах могло сквозить предательство. Обида. Печаль. Он бы их принял, потому что тогда смог бы не выдать себя, заняв оборонительную позицию. Но в них ничего из этого не прозвучало. Они всего лишь констатировали факт.

Наихудший вариант, потому что Эбен почувствовал себя уязвимым и полным сожаления.

Одно из тысячи обещаний, которые он так и не выполнил.

– Я пришла сказать, что обед начнётся в два часа, – сказала она.

Эбен не хотел есть. Он хотел снова поцеловать Джек, забыть прошлое и дать им обоим почувствовать себя в настоящем.

Но в том-то и заключалась проблема с поцелуем; он не просто вернул Эбена в настоящее, но и украл у него всякую надежду на будущее.

"Я люблю тебя".

Мысль была простой и правдивой.

И неуместной.

Джек ему больше не принадлежала. Он об этом позаботился.

Глава 6

Рождество, двенадцать лет назад

– В такой жаре не уснуть.

Она отыскала Эбена в его кабинете, где он продолжал работать. Стояла не по сезону тёплая ночь, погода больше подходила для солнечного майского дня, чем для зимних праздников. Город накрыла волна жары, и, поскольку никто не мог предсказать, когда зима вернётся вновь, дома страдали от отсутствия элементарных комфортных условий, которые обычно сопутствовали приходу тёплой погоды. Окна не отпирали и занавешивали тяжёлыми и плотными шторами, из-за чего было невероятно душно.

Джек не стоило удивляться... В этом году всё равно особых торжеств на Рождество не предвиделось. Все её братья и сёстры разъехались в свои загородные имения, и хотя Джек всегда были рады за любым праздничным столом, она предпочла остаться в Лондоне, в доме своего детства, убеждая себя, что хочет провести последнее Рождество со своей непредсказуемой тётей, прежде чем пожилая женщина отправится в путешествие по всему миру, которое графиня окрестила “Грандиозным туром".

Убеждая себя, что осталась в Лондоне из чувства долга, Джек могла не признавать истины: она сомневалась, что сможет выдержать за городом хоть минуту, став свидетелем семейной идиллии, наблюдая за счастливыми супругами и смеющимися младенцами, которых качали на коленях отцы. Не тогда, когда всё больше утверждалась во мнении, что ей самой такой брак судьбой не предназначен.

И убеждая себя, что остаётся в Лондоне ради тёти Джейн, Джек могла не признавать и другой истины: она не покинула Лондон ради Эбена.

Ей не пришлось говорить себе, что это их последнее совместное Рождество.

Последний шанс завоевать любимого мужчину, который, как она боялась, уже стал для неё недосягаем.

Джек остановилась в дверях с маленькой коробочкой в руке, наблюдая за великолепным и серьёзным Эбеном. Его внимание, как и всегда, было сосредоточено на бухгалтерской книге, лежащей перед ним. Он подсчитывал доходы, заставляя их увеличиваться словно по мановению волшебной палочки. В груди Джек защемило, пока она подмечала каждый нюанс: непокорные тёмные пряди, падающие ему на лоб, дёргающийся мускул на подбородке, мощные предплечья под рукавами рубашки, которые он закатал из-за жары или, возможно, благодаря позднему часу, или из-за того и другого.

Исчез тот мальчик, который стал её первой любовью. Два года и бесконечные обязанности превратили его в мужчину, по которому она безмерно тосковала. Тосковала по его душевной теплоте. Тосковала по улыбке, которую она когда-то могла так легко вызывать.

Джек попыталась заставить его улыбнуться и сейчас.

– Подозреваю, что рождественские праздники в моё время прокляты обходиться без снега.

Эбен посмотрел на неё, а потом на календарь, изображённый на верхней панели пресс-папье на столе. Он не выказал удивления по поводу даты, но Джек, тем не менее, его заметила. Эбен забыл, что сегодня Рождество.

Он снова перевёл взгляд на свои цифры.

– Ты явно сильно разозлила какого-то святого.

Она драматично фыркнула.

– Я ведь даже никогда не встречала Святого Николая¹.

Эбен провёл пальцем по колонке цифр и рассеянно ответил:

– Тогда, возможно, это кара за твоё явное к нему равнодушие.

Она подошла поближе, приободрившись от его поддразнивания. Возможно, это намёк на то, что Эбен не прочь подурачиться.

– Я к нему весьма неравнодушна! Возможно, наказание предназначается тебе. В конце концов, это же ты работаешь в Рождество. Но ты ведь этого даже не осознавал?

Он что-то нацарапал на лежащем рядом листке.

– Кажется, я давно не видел слуг.

– Только отсутствие слуг показалось тебе странным?

"Посмотри на меня".

Он посмотрел, силясь разглядеть её в потёмках, но потерпел неудачу. Свеча на столе догорела почти до конца, и свет от неё не доставал до Джек. Он едва освещал ворох бумаг, разбросанный по рабочему столу.

– В поместье не празднуют Рождество.

Слова задели её за живое, и она не смогла удержаться от резкого ответа:

– Вообще-то празднуют.

– Празднуют арендаторы и слуги, – спокойно ответил он. – Но кто-то же должен следить за порядком, пока они пьют пунш и танцуют кадриль.

Прошелестев юбками по ковру, Джек подошла ещё ближе.

– А ты и есть этот кто-то?

– Других герцогов не наблюдается.

– Ты - удивительный, – тихо сказала она, обращаясь к его склонённой голове. – Всего за два года ты полностью изменил курс корабля. В этом году люди не голодают, и это только начало. Они верят в тебя. Так же, как и я.

– Этого недостаточно, – ответил он.

"Почему?"

– Эбен... ты ещё не дошёл до конца. Работа ещё не закончена. Но тебя уже есть за что благодарить. Ты стал прекрасным герцогом, о таком твой отец и мечтать не смел.

Он хмыкнул в ответ, но больше ничего не добавил.

Она глубоко вздохнула. И бросилась во все тяжкие.

– А как же всё остальное? Ведь ты же живой человек?

Он поднял голову.

– Уверяю тебя, Жаклин, ничто человеческое мне не чуждо.

Она обошла стол и присела на край. Как делала уже сотни раз.

– Разве человеку не позволено раз в год отдохнуть?

Он откинулся на спинку кресла, но продолжал молчать, не сводя с неё глаз.

– Джек...

В коридоре за дверью пробили часы. Один. Второй. Третий раз.

– Наступило Рождество, – сказала она, протянув руку и запустив пальцы в его волосы, наслаждаясь их мягкостью и тем, как Эбен прильнул к ней в ответ. Ненавидя щемящую боль в груди, она предложила: – Отложи работу до завтра. Она никуда не денется.

"Пожалуйста. Пожалуйста, хоть раз взгляни на меня. Разгляди по-настоящему".

Он покачал головой.

– Не могу.

В Джек вспыхнуло разочарование. Жгучее, яростное и, что ещё хуже - опустошающее.

– Ненавижу то, как работа на тебя повлияла, – прошептала она.

– Ты изменишь мнение, когда станешь такой богатой герцогиней, что тебе и не снилось.

"Нет, я всегда буду ненавидеть её влияние. Потому что из-за неё ты пропадёшь".

"И я вместе с тобой".

Она убрала руку. Встала. Зная, как нужно поступить, Джек почувствовала, как в ней просыпаются силы. Силы и кое-что ещё.

– Мои сны никак не связаны с деньгами.

– Это потому что они всегда у тебя были.

– Нет, – ответила она после долгой паузы. – Это из-за того, что было у меня раньше, и чего нет теперь.

Свет от свечи, падая на лицо Эбена, заострил его черты в полумраке. Глаза казались чёрными. Тени обрисовали линию челюсти, словно высекли лезвием ножа. А его губы... когда он целовал её в последний раз?

– Уже поздно, – проговорил Эбен.

Зная, что к сказанному больше нечего добавить, Джек кивнула и спросила:

– Ты придёшь на обед? Мы с тётей Джейн планируем приготовить твои любимые блюда: самого жирного гуся, которого мы только смогли отыскать, жареный картофель с такой хрустящей корочкой, что об неё можно сломать зубы... – Она отвела взгляд, посмотрев в сторону окна. – И пюре из пастернака, сделаем по высшему разряду, если можно так выразиться.

– Завтра?

– Сегодня, – поправила его Джек. Ведь Рождество уже наступило.

Ему потребовалось пару мгновений, чтобы это понять.

– Да, конечно. Сегодня. Я приду.

С тяжёлым сердцем она поставила на стол тщательно упакованную и перевязанную коробочку с прикреплёнными к ней листиками остролиста, которую принесла с собой. Джек подвинула её ближе к Эбену одним пальчиком. Он посмотрел на предмет перед собой.

– Что это?

– В Рождество принято обмениваться подарками. – Джек через силу улыбнулась. – Ты, наверное, должен это помнить, потому что в прошлом году установил довольно высокую планку, устроив снегопад.

Было трудно поверить, что с того памятного дня прошёл всего лишь год. Казалось, это случилось целую жизнь назад. Она всё ещё помнила, как Эбен притянул её к себе и пообещал сделать счастливой. Сразу после того, как разберётся с делами поместья. Сразу же, как скинет с себя бремя отцовского пренебрежения.

За последние два года он доказал, что отличается от своего отца. Арендаторы в поместье поверили в него. Так же, как и рабочие на заводах. Ему было всего двадцать два года, а он уже обладал силой и умом под стать любому члену Палаты лордов, в число которых входил и сам, но он этого не видел. Вместо этого Эбен с головой погрузился в дела поместья, бросил все силы на восстановление репутации герцогства и обеспечение средств, необходимых для исправления ошибок прошлого... будто это было возможно. Будто нельзя было просто жить настоящим и строить будущее.

И всякий раз, когда она спрашивала его, зачем он это делает, Эбен всегда отвечал:

– Ради тебя.

Но всё это было не ради неё. И никогда не будет.

Она лишний раз убедилась в своих догадках, когда он покачал головой.

– Я... ничего не...

Эбен не приготовил для неё подарка. Джек кивнула.

– Я и не ждала. – Но надеялась. – Возможно, ты сыграешь для меня чуть позже. – Он удивлённо вскинул брови, словно забыл, что когда-то играл для неё на скрипке. – Я скучаю по твоей музыке, – тихо проговорила она, лишь в этом Джек могла рискнуть ему признаться.

Он снова посмотрел на коробочку.

– Не думаю...

Она прервала его, не желая в полной мере испытать боль от его отказа, и вместо этого указала на подарок.

– Открывай.

Эбен повиновался, но его действия были лишены того волнения от предвкушения увидеть подарок. Когда он снял крышку с красиво отделанного кожаного квадратного чехла, чтобы заглянуть внутрь, Джек затаила дыхание.

Не говоря ни слова, он вынул золотые карманные часы, повертел их в руке и провёл большим пальцем по изящной филигранной гравировке.

– Лучшего подарка я в жизни не получал.

– Там есть надпись, – подсказала она, не в силах удержаться. – Внутри.

Он нажал на затвор, и задняя крышка часов распахнулась, обнажив работающие шестерёнки часового механизма. Эбен взял свечу и поднял её вверх. Джек изо всех сил пожелала, чтобы он разглядел тайный смысл в словах: "Пока у нас ещё есть время".

И в крошечной, идеально выгравированной снежинке под ними.

Джек так хотела, чтобы он увидел, как она по нему тоскует. Как сильно любит. И что больше всего на свете мечтает об их совместном будущем.

Но он не увидел.

По крайней мере, он никак этого не показал, когда посмотрел на неё и поблагодарил:

– Спасибо.

Её лицо омрачилось, но он не заметил. Потому что уже отвернулся и снова уставился в гроссбух. Уже забыв о подарке. И о самой Джек.

– Счастливого Рождества, – тихо сказала она. Как только Джек произнесла эти слова, они тут же растворились в тишине. Исчезли в темноте.

"Я люблю тебя". Но она не призналась в этом вслух. Просто не смогла.

– Я приду на обед, – ответил Эбен.

И он пришёл. Ровно в два.

Джек, однако, так и не появилась.

Глава 7

Рождество

Когда Эбен пришёл в столовую, остальные уже приступили к обеду.

Он намеренно опоздал, говоря себе, что хочет заставить их ждать... хочет, чтобы им было не всё равно, придёт он или нет. Неправда. Он хотел, чтобы ей было не всё равно.

Но, в действительности, Эбен боялся, что Джек сама может не прийти.

Он остановился перед дверью, понимая, что не должен этого делать, зная, что прятаться в коридоре и подслушивать разговоры в соседней комнате не лучшая затея. Но он поступил так всё равно, поэтому, когда Эбен подошёл к столовой, он счёл справедливым тот факт, что внутри царило бурное веселье, будто эти трое дружили целую вечность и их объединяло весёлое прошлое, в котором ему не было места.

– Я вам не верю! – настаивал Лоутон.

– Клянусь, это правда, – смеясь, ответила Джек, и это вывело Эбена из себя.

– Я должен поверить, что он играет...

– Не просто играет, – перебила Лоутона Джек. – У него бесспорный талант.

Эбен затаил дыхание.

– Само собой разумеется, – пошутил Лоутон. – Я должен поверить, что у него превосходный талант к игре на скрипке.

– Верно.

– У Эбена, герцога Олрида.

Троица снова разразилась громким раздражающим смехом.

– У того самого, – подтвердила Джек.

– И он не просто играет произведения Моцарта или кого-то в этом духе... а беззаботную, весёлую музыку.

– Я никогда не слышала, чтобы он сфальшивил, – сказала она, голосом, в котором сквозили воспоминания о былом. – Никогда не слышала, чтобы кто-нибудь играл с такой же скоростью, как он, и ни разу не сфальшивил.

Перед глазами промелькнули воспоминания. Джек не раз танцевала в бурном ритме его музыки, пока Эбен играл всё быстрее и быстрее, заставляя струны чуть ли не воспламениться, а она всё кружилась и кружилась. А потом наступал черёд Эбена воспламениться, когда они с Джек падали в ворохе её юбок, тяжело дыша и смеясь от счастья. Он представлял себе, что она будет танцевать для него каждый день до конца их жизни.

Пока всё не испортил.

– Прошу прощения, – проговорил Лоутон, вернув Эбена в настоящее. – Мне трудно представить Олрида расслабленным, а уж тем более весёлым и беззаботным.

Эбен нахмурился. Он мог вести себя расслаблено.

Столовая погрузилась в тишину. А потом, послышался тихий голос Джек:

– Я с трудом припоминаю моменты, когда бы он не веселился.

Его сердце готово было выскочить из груди.

– Потому что не хочешь, глупышка, – последовал короткий и досадный комментарий тёти Джейн. – Но ты должна помнить, что под конец от веселья не осталось и следа.

Эбен возненавидел эти слова и дальнейшее молчание, будто никому в комнате и в голову не пришло оспорить их правдивость.

Хотя, с чего вдруг?

Он не развлекался и не веселился. Всё из-за того, что был слишком сосредоточен на восстановлении поместья, титуле и своей жизни, убеждая себя в первостепенности этих вещей, благодаря которым станет достойным Джек. И его так волновало стать достойным любимой женщины, что о ней самой Эбен позабыл.

Каким же ослом он был. И продолжал им оставаться. Она, без сомнения, обрадуется приезду своего шотландского жениха, который, скорее всего, ослом не был.

А если и был, то Эбен с удовольствием его придушит.

Он хорошо понимал иронию этого утверждения.

Но вдруг Джек сказала:

– Ну, возможно, люди меняются.

Прежде чем он успел обдумать её слова, тётя Джейн и Лоутон рассмеялись, как будто Джек рассказала шутку, смешнее которой они не слышали.

Всё, с него хватит. Он вошёл в столовую, как хищник, готовый к схватке. Жаждущий схватки. Но тут увидел Джек.

На ней было одето красное бархатное платье, пришедшее на смену утреннему рабочему. Он думал, что прошлой ночью она выглядела изумительно в зелёном, но в красивом тёмно-красном, пронизанным золотыми нитями, Джек походила на рождественский подарок. Который хотелось развернуть. И заслужить.

Эбен хотел её заслужить.

Отбросив эту мысль в сторону, он перевёл взгляд на стол, на уже порезанного гуся, разлитое по бокалам вино и поданный картофель. Эбен призвал на помощь герцогский авторитет, выгнул бровь и проговорил:

– Я так понимаю, что в это Рождество мы решили не церемониться.

Лоутон откусил кусочек гуся и ухмыльнулся.

– Мы сочли, что не стоит позволять еде остыть.

– Ты имеешь в виду, не стоит дожидаться хозяина дома?

– Мы не думали, что ты вообще собираешься прийти, – сказала Джек.

Неужели она всерьёз считала, что после того, как Эбен поцеловал её в кабинете, после того, как она ответила, его не станет тянуть к ней, словно магнитом? Конечно, он пришёл на ужин. Эбен не мог не прийти, несмотря даже на то, что не заслуживал сидеть за её столом и наслаждаться её едой. Ему не было места рядом с ней в это Рождество, он не имел права греться в её лучах.

Она ему не принадлежала, и не имело значения, что сам он навеки останется принадлежать только ей.

Она выбрала другую жизнь. Другого мужчину.

Благодаря Эбену.

И всё же в глубине его души таилась слабая, но чрезвычайно опасная надежда, которая манила словно грех, нашёптывая соблазнительные невероятные идеи. Ведь Джек ответила на поцелуй.

– И всё-таки, я здесь, – сказал он, обратив внимание на место во главе стола, где должен сидеть хозяин дома.

Когда его взгляд упал на инструмент, лежащий рядом, Эбен замер. Это была потрёпанная скрипка с обшарпанным смычком.

Его скрипка.

Он посмотрел на Джек, в её ясные глаза, подметил загадочную, едва заметную улыбку на её губах.

– Ты потрудилась её отыскать?

Уголок её рта дёрнулся.

– Поиски не заняли много времени. Она лежала там, где ты её оставил.

В музыкальной комнате, рядом с пюпитром, недалеко от секретного прохода. Там, где он оставил её, когда в последний раз не устоял от искушения зайти в тёмную комнату, полную воспоминаний о былых временах и о Джек.

Эбен приходил туда только в самые поздние часы, в самое тёмное время ночи, когда его начинало переполнять сожаление. Он садился на пол возле той дурацкой картины с мифическими существами и играл для них, мечтая, чтобы они призвали её вернуться домой, чтобы он мог загладить вину и начать всё сначала.

Потом наступал новый день, он возвращался в свой кабинет и вспоминал, что все эти новые начинания сплошной обман. Он вновь принимался за работу и старался забыть Джек. И на какое-то время ему это помогало, пока не переставало. А потом всё повторялось вновь, и Эбен, погружаясь в меланхолию, опять заставлял инструмент стенать.

– Признаюсь честно, – вмешался Лоутон, махнув рукой в сторону скрипки, – я потрясён открытием, что ты оказывается музыкант.

– Я не музыкант.

– Неправда, – не согласилась Джек.

– Я давно не практиковался.

– Возможно, тебе следует опять начать, – сказал Лоутон. – Персонал вполне устроит, если ты станешь работать меньше.

– С того дня, как он стал герцогом, Олрид работает без перерыва. Не ждите, что сейчас что-то изменится, – фыркнула тётя Джейн.

– Отсутствие большого количества работы не сделает его менее трагичной личностью, – последовал весёлый ответ Лоутона. – С его печальным, одиноким существованием.

Эбен моргнул.

– Ты в курсе, что я стою прямо перед тобой?

Лоутон посмотрел на него.

– А вот если бы ты присел, то смог бы отведать эти восхитительные кушанья. – Он помолчал, потом добавил, сверкнув глазами: – Или, может быть, ты захочешь сыграть? Наш пир заслуживает развлекательной программы.

Эбен бросил на собеседника резкий взгляд, разрываясь между желанием насладиться восхитительно пахнущим жареным гусем и возможностью избежать трапезы с этой троицей. Раздумывая над своим неуютным положением, он вдруг услышал тихий вопрос Джек:

– Он одинок?

На мгновение в столовой повисла тишина.

– Нет.

Только когда думает о ней.

– Отчаянно, – одновременно с ним ответил Лоутон.

Эбен прищурившись, посмотрел на делового партнёра.

– Что? – Лоутон бросил на него невинный взгляд. Вот мерзавец! – Я всего лишь ответил на вопрос.

Удивляясь, зачем вообще это делает, Эбен резко отодвинул стул и занял своё место.

– Не понимаю, откуда ты обладаешь сведениями, чтобы дать ответ на этот вопрос.

– Мне и не нужно обладать сведениями, герцог, у меня есть глаза.

Изящная длинная рука, чью кожу будто поцеловало солнце, поставила перед Эбеном тарелку. Он сосредоточился на еде, игнорируя приводящий в смущение гнев, попутно отметив отборные кусочки нарезанного гуся и покрытый корочкой картофель рядом с идеально очищенной морковью и изысканным пюре из пастернака.

Она отдала ему самое лучшее, то, что должна была оставить себе. На какое-то безумное мгновение Эбен представил, как, забирая с собой тарелку, уводит её в тихое место, чтобы исправить эту несправедливость. Кормит её лучшими яствами, которые только может себе позволить купить, а сам лакомится тем единственным, что жаждет отведать...

Джек.

Он явно сошёл с ума, если тарелка жареного гуся навела его на мысли о поцелуях. Хотя, конечно, его всё наводило на мысли о поцелуях. Голос Джек, её смех, прекрасное красное платье с красивым вырезом, который подчёркивал зону декольте, полные груди, восхитительные веснушки... и этот золотой медальон. Откуда он вообще взялся?

Без сомнения, его подарил шотландец.

Эта мысль заставила Эбена нахмуриться, его глаза встретились с полными любопытства глазами Джек. Каким-то образом ему удалось отвести взгляд и проворчать:

– Спасибо.

На другом конце стола тётя Джейн налила себе вина из стоящего возле её локтя графина и нанесла первый удар:

– Расскажите нам, Чарли, почему вы считаете герцога таким одиноким?

Эбен мысленно попытался не дать Лоутону открыть рот. Не тут-то было! Партнёр повернулся и посмотрел на тётю Джейн.

– Ну, конечно, можно предположить что угодно, но он постоянно только и делает, что работает.

– Тебе ведь, несомненно, нравится тратить деньги, которые я зарабатываю.

Лоутон удивлённо подняли брови.

– Деньги, которые мы зарабатываем вместе, дружище.

Эбен нахмурился.

– Кому-то же нужно проверять, настолько ли сильна твоя интуиция в решении деловых вопросов, как ты настаиваешь

Лоутон ухмыльнулся.

– Моя интуиция всегда сильна, но мы оставим обсуждение этой темы на другой раз, сейчас мы говорим о тебе.

Эбен уже сожалел, что вообще когда-то вступил в деловые отношения с Чарльзом Лоутоном.

– О тебе и о том, что ты занимаешься только работой и подсчётом своих денег, будто они греют тебе душу.

– Это не правда.

Хотя, конечно, правда.

– И много у него денег? – спросила тётя Джейн. Прописная истина: люди со средствами всегда интересуются средствами других людей.

Эбен наколол на вилку кусочек гуся и съел его. Он мог бы показаться ему восхитительным, если бы не разворачивающийся разговор.

– В сущности, – сказал Лоутон, – их очень много.

По правде говоря, даже больше. За двенадцать лет он превратил герцогство Олрид в одно из самых богатых в Британии. А Лоутон заработал достаточно, чтобы всю оставшуюся жизнь носить одежду из безупречной золотой парчи.

– Так ли это? – спросила Джек. Мягко, но в тоже время непреклонно.

Он поднял голову и встретил взгляд её карих глаз. Больших. И знающих.

– Так ли что?

– Подсчёты. Подсчёты денег греют тебе душу?

"С тех пор, как ты ушла, мою душу сковал лёд".

Эбен промолчал.

За него ответил Лоутон:

– А прошлой ночью грели с удвоенной силой при поддержке моего лучшего виски.

– Пьяницы никому не нравятся, – сказала тётя Джейн, подливая себе ещё вина.

– Олрид крайне редко напивается. Он никогда не пьёт, кроме как в канун Рождества. – Когда Лоутон посмотрел на него, в его глазах сверкнул хитрый огонёк. – Интересно, почему?

Эбен прищурился.

– Ты переступаешь черту.

– А по-моему, нет. – вмешалась Джек. Спокойная, твёрдая и пугающая, потому что знала то, чего ему бы не хотелось. – Вчера вечером ты был пьян. Почему?

"В надежде, что забуду, как ты бросила меня в канун Рождества".

– Рождество же праздновать не запрещено?

Она смотрела на него глазами, которые преследовали его в течение двенадцати лет и, казалось, видели всё.

"Не обращай на меня внимания, Джек", – хотел сказать Эбен. – "Не смей обратить на меня внимание, а потом бросить и выйти замуж за другого".

– Но я думала, что ты не выносишь праздников, – проговорила Джек, повторяя их предыдущий разговор.

В прошлом её дразнящий тон мог бы его соблазнить.

– Возможно, я праздновал своё одиночество.

Джек долго не сводила с него глаз, тяжёлое молчание присутствующих в столовой только подчёркивало её изучающий взгляд.

– Прошлое не обязательно должно повторяться в будущем, Эбен, – в конце концов, сказала она.

От этих слов у него перехватило дыхание, и он снова уставился в свою тарелку не замечая еды, его внимание было полностью сосредоточено на Джек и на недосказанной правде. К несчастью она произнесла её вслух:

– Тебе необязательно оставаться одному в Рождество.

Забрезжил лучик надежды, но он отозвался невообразимой болью в душе, потому что с её стороны было неправильно обещать такие вещи. А с его стороны неправильно надеяться. Эбен проводил Рождество в одиночестве двенадцать лет. Вся его жизнь проходила в одиночестве, с тех пор как Джек уехала в Рождество.

Одиночество и сейчас его не покидало. Потому что завтра она уедет, чтобы выйти замуж за другого мужчину, прошлое станет будущим. Окончательно и бесповоротно.

Мысль не давала покоя.

Возможно, он и смог бы это вытерпеть, если бы она не решила провести последний день своей незамужней жизни вместе с ним, в плену вьюги, искушая его прикоснуться к ней, поговорить и, даже теперь, усадить к себе на колени и зацеловать до потери сознания.

– Но я не одинок в Рождество. Я в компании моих разношёрстных гостей.

– Как же тебе повезло, что у тебя есть мы.

Она улыбнулась, чересчур пылко. Ослепительно.

– Неужели?

Почему у неё столько ровных белых зубов?

– Не каждый герцог может претендовать на общество столь почётной компании.

– Лоутон предпочёл бы находиться в Мэрилебоне, тётя Джейн предпочла бы плыть в открытом море, а ты... без сомнения, предпочла бы общество своего жениха.

"Отрицай", – мысленно приказал он Джек. – "Отрицай и дай мне надежду, ведь в твоей власти одарить ею в избытке".

Какой же он чёртов мазохист!

Её улыбка смягчилась.

– Возможно, имеет значение то место, где нам суждено быть.

Джек суждено было находиться рядом с Эбеном, чёрт возьми. Она должна была сидеть на другом конце стола, в окружении полудюжины детей и десятком других между ними. Встретиться с ним взглядом, поднять бокал и выпить за их супружескую жизнь, прошлую, настоящую и будущую.

А он должен был играть на этой проклятой скрипке, пока она танцевала. Эбен неосознанно потянулся к инструменту, не успев остановиться, до того, как три пары глаз заметили его порыв. Присутствующие в комнате замерли.

Он застыл.

Первым заговорил Лоутон:

– Не останавливайся, Олрид.

Эбен поднял скрипку не в силах оторвать взгляд от Джек, чьё внимание было приковано к инструменту.

"Возможно, ты сыграешь для меня чуть позже", – сказала она ему много лет назад, в ту последнюю ночь, когда пришла к нему и дала последний шанс всё исправить. Когда он всё испортил. Когда положил начало всему этому кошмару.

Что, если бы он сыграл для неё в ту ночь?

Что если он сыграет для неё сейчас?

Время упущено.

Он покачал головой и опустил скрипку на стол.

– Тебе не следовало приносить её сюда.

Он проигнорировал тишину, наступившую после его слов, то как тётя Джейн едва слышно выдохнула, шорох пиджака, когда Лоутон откинулся на спинку стула.

Только Джек не шелохнулась и не произнесла ни слова.

А потом встала и молча вышла, её шикарные красные юбки прошелестели будто орудийные выстрелы, тихий щелчок замка, когда она закрыла за собой дверь, прозвучал словно пушечный выстрел.

Эбен был повержен.

Благодаря самому себе.

– Что ж... – подал голос Лоутон.

– Заткнись, – огрызнулся Эбен.

Хвала богам, деловой партнёр и правда заткнулся.

– Я бы хотела посмотреть, как ты попытаешься сказать мне то же самое, – вмешалась тётя Джейн, взгляд её ледяных голубых глаз был устремлён на Эбена. Когда он ничего не ответил, она продолжила: – Ах, значит, у тебя всё-таки сохранилось какое-то подобие здравого смысла.

Она встала, внезапно показавшись намного выше, чем была на самом деле, угрожающе внушительной, как те слова, которые она бросила в него, словно боевые орудия.

– Эта девушка двенадцать лет думала о тебе. Большую часть времени испытывала к тебе чувства. А ты за это время, кажется, ни о чём не думал и ничего не чувствовал.

Он знал, что это не правда. Джек не могла испытывать к нему чувства после того, как бросила. Он пообещал ей будущее, которое она по праву заслуживала. И всё, что от неё требовалось, это дождаться Эбена.

"Однажды ты пообещал, что всегда будешь стремиться ко мне".

Он не мог сдержать обещания. Ведь она сама от него ушла. Неужели этого никто не понимал? Почему никто не видел? Это он был поглощён мыслями о ней. Это его сердце ныло от потери любимой женщины, которая покинула его и вернулась только тогда, когда собралась выйти замуж за другого.

Ничего из этого он не сказал вслух. Тётя Джейн подошла к буфету и взяла тарелку, доверху наполненную отвратительным песочным печеньем.

– Не заблуждайтесь, герцог, – с презрением кинула она, – вы её не заслуживаете.

– Это никогда не вызывало сомнений, – сказал он.

– И печенья моего ты тоже не заслуживаешь.

У него складывалось ощущение, что, как раз, печенье он очень даже заслужил. Но решив, что пожилая леди вряд ли оценит, если он выразит несогласие на этот счёт, продолжил молчать, пока она не выплыла из комнаты.

– А я бы попробовал.

Эбен посмотрел на Лоутона.

– Уверяю тебя, не стоит.

Его напарник поднял бокал и откинулся на спинку стула, его тёмные глаза были полны осуждения.

– Ты - самый настоящий осёл.

Так и есть.

– Из-за печенья?

Лоутон не клюнул на уловку.

– Ради чего ты живёшь? – Когда Эбен не ответил, тот продолжил: – Вопрос не риторический. Ради денег? Но ты и так богат сверх всякой меры, у тебя денег больше, чем ты сможешь потратить за всю свою жизнь.

– Мне нужно думать о поместье, – проворчал в ответ Эбен. Прекрасно понимая, как по-идиотски это прозвучало.

– Денег хватит, чтобы все в поместье жили долго и счастливо и после твоей смерти, но это, в принципе не имеет значения, поскольку у тебя нет детей, которые его унаследуют, так что оно станет проблемой какого-нибудь другого Олрида. Поэтому деньги и детей можно вычеркнуть из списка.

Когда-то давно Эбен мечтал о детях, о красивых, рыжеволосых дочках и сыновьях с большими карими глазами. О том, как их мать заражает их мечтами о путешествиях по всему миру, а он планирует сделать всё, чтобы они увидели каждый уголок.

– Хочешь я выскажу своё предположение ради чего всё это?

Эбен с трудом подавил желание встать и перевернуть стол.

– Нет.

Лоутон отодвинулся от стола и снова выпил. Казалось, от него ничто не могло ускользнуть.

– Я всегда думал, что всё это ради женщины.

В комнате вдруг стало невыносимо жарко. Эбен запихнул в рот картофелину, не почувствовав её вкуса, в то время как его друг продолжил:

– Конечно, мысль смехотворная, если учесть, что у тебя напрочь отсутствуют хорошие манеры, и из дома ты выходишь только ради голосования в парламенте.

– Неправда.

– Точно. Ещё ты ходишь в банк.

Эбен проигнорировал правдивость этих слов.

– Так или иначе, я сказал себе, что предположение о том, что здесь замешана женщина - абсурдно. Но тут вдруг она появляется на кухне в рождественское утро. И не просто женщина. А с прекрасной улыбкой и ещё более прекрасным смехом.

– Которые обращены не к тебе, – прорычал Эбен, не подумав.

Лоутон склонил голову набок.

– Значит, к тебе?

– Нет.

– Почему же?

– Потому что она ушла.

– Всё из-за того, что ты вёл себя, как настоящий осёл. Господи. Женщина приготовила для тебя гуся. Добровольно. – Он подцепил кусочек мяса с тарелки, закинул в рот и продолжил: – И чертовски хорошего гуся.

– Не сегодня, – сказал Эбен. – Она бросила меня двенадцать лет назад. Вышла из этого самого дома и на следующий день уехала строить жизнь, в которой мне не было места.

Так же, как поступит и завтра.

– Тебе не предлагалось стать частью той новой жизни? Или ты сам решил не принимать в ней участие?

– А это имеет значение? Она меня бросила.

Почему-то это прозвучало, как самая вопиющая ложь, которую он произносил в жизни?

– Она нашла другого, – тихо добавил он, напомнив себе об этом лишний раз. Он её потерял.

Лоутон кивнул и встал.

– Вот только сегодня Рождество, и она здесь с тобой, а не с ним.

Эбен ещё долго сидел в пустой столовой после того, как гости ушли, снова и снова мысленно воспроизводя последние слова Лоутона, снова и снова повторяя себе, что Джек здесь только из-за снега, пока в голове не осталось лишь одно простое и ясное слово.

Снег.

Глава 8

Эбен нашёл Джек на улице, где в предзакатном свете, она стояла без пальто по колено в снегу, а её потрясающее красное платье с каждой секундой всё больше приходило в негодность. На её лице, обращённом к небу, читалось отчасти ангельское, отчасти опустошённое выражение.

Она не повернулась, когда он закрыл за собой дверь кухни, чтобы отгородиться от пустого дома, в котором одиночество преследовало его с того дня, как Джек ушла. Она продолжала неподвижно стоять под падавшим снегом, и Эбен поймал себя на мысли, что завидует снежинкам, которые ласкали её лицо.

Он долго наблюдал за ней, не шевелясь. Возможно, если он никогда не пошевелится... если никогда не заговорит... возможно, тогда этот момент никогда не закончится, она не уедет, и он больше не останется один.

Но заговорить всё-таки пришлось:

– Прости.

– За что? – спросила она, глядя в небо, и благодаря какому-то безумному порыву он повернулся и посмотрел на облака, как будто они могли ответить за него. Однако они этого не сделали. Возможно, потому что он слишком многое должен был искупить.

"За всё".

– За то, что вёл себя, как осёл.

Её полные, зацелованные снежинками губы изогнулись в едва заметной улыбке, которая исчезла прежде, чем он успел ею насладиться.

Потом Джек спросила:

– Почему ты не женился?

– Я никогда не хотел.

Ложь.

– Я уверена, что твоего внимания добивалось бесчисленное количество женщин, – проговорила она. – Уверена, что они были красивы, забавны, богаты и идеальны.

Нет, они не добивались его внимания. А даже если бы и добивались, трудно было представить себе женщину лучше Джек. Но он не знал как такое сказать. Поэтому повторил:

– Я никогда не хотел.

Она оглянулась на него, её щёки раскраснелись от холода.

– Даже на мне.

"На тебе. Только на тебе".

– Что ты имела в виду, сказав, что люди меняются?

Джек опять отвернулась.

– А я так сказала?

– В столовой. За обедом.

Она слегка улыбнулась, всё поняв.

– А я-то гадала, подслушивал ты или нет.

– Я не подслушивал.

Она скользнула по нему взглядом.

– Разве?

Его щёки зарделись.

– Нет. Невозможно подслушивать, находясь в собственном доме.

– Это совершенно неверное утверждение.

Когда Эбен не ответил, она задумалась над своими следующими словами, что совсем не походило на Джек. Ему это совсем не понравилось. Он хотел услышать сиюминутный ответ, а не осмотрительный. Правду, а не ложь.

– Полагаю, я имела в виду, что нет ничего невозможного в том, чтобы ты снова обрёл счастье.

Ответ ему тоже не понравился. Как будто Эбен был бездомным, о котором нужно позаботиться.

– Так вот оно что? Ты здесь, чтобы приложить руку и попытаться меня исправить?

Она не ответила на вызов, прозвучавший в его словах.

– А тебя можно исправить?

– Не с твоей помощью.

– Почему же?

– Потому что... – начал он, но не договорил.

"Потому что я не хочу исправляться для того, чтобы обрести счастье с другой женщиной".

Такого он чертовски точно не собирался ей говорить.

Её огромные глаза, казалось, всё равно видели его насквозь, видели всё, что он пытался скрыть с тех пор, как Эбен обнаружил их обладательницу на своей кухне глубокой ночью. И даже до того. Наконец, она кивнула и снова отвернулась, переключив внимание на снегопад.

– Уже темнеет. Скоро мы не сможем разглядеть снег.

Его взгляд был прикован к снежинкам, запутавшимся в её волосах, у него чесались руки распустить их и завершить преображение Джек в рождественского ангела.

– Ты всегда мечтала о снеге на Рождество.

Она улыбнулась, разрывая ему душу.

– И я его получила.

– Возможно... – он замолчал прежде, чем слова успели сорваться с языка. Откашлялся и продолжил: – Возможно, это знак.

Она обернулась.

– Какой знак?

– Будущее может принести тебе всё, что ты пожелаешь.

– Начиная с сегодняшнего дня?

Он пожал плечами.

– Думаю, что брак - это лучшая отправная точка.

– Значит, начиная с завтрашнего.

Он кивнул, возненавидев комок, застрявший в горле.

– Один последний день в прошлом, а потом - будущее.

Джек развернулась к нему лицом.

– Ты имеешь в виду одну последнюю ночь.

Она говорила о том, о чём он подумал?

"По ночам мы всегда ладили лучше".

Эбен кивнул.

Что бы он только не отдал, лишь бы провести эту ночь с ней.

Как бы она отреагировала, если бы он попросил её об этом? Как в старые добрые времена. Или, что ещё лучше, протянул руки и схватил в объятья? Он мог бы. Его пальцы жаждали прикоснуться к ней. Им не терпелось снова зарыться в её волосы, вынуть шпильки и притянуть Джек к себе. Сколько раз он это делал? Почему бы не сделать ещё раз?

Ему потребовались все силы, чтобы оставаться неподвижным.

Она переключила внимание на сад, оглядев его таинственным взглядом.

– Перед тем как вернуться домой мы посетили Грецию. В состав Кикладских островов, в самом сердце Эгейского моря, входит остров под названием Наксос. Вода там синяя, как сапфиры, а здания белые, как облака. Главным городом там считается рыбацкая деревушка, где живут старики, которые играют в настольные игры блестящими гладкими камешками, дети, которые визжат и плещутся в воде, молодые мужчины, которые ловят рыбу и молодые женщины, которые её чистят.

– На холме возвышается Хора² острова Наксос, улочки там настолько запутаны, что в буквальном смысле представляют собой лабиринт. Они могут вывести к твоему дому или вместо него к городской больнице, книжному магазину, ресторану, а могут привести на то же самое место, откуда ты начал свой путь. Местные жители говорят, что город сам выбирает, кому позволено в нём остаться. В центре лабиринта располагается рынок, где продают безделушки, угощения, медовые конфеты и кульки с рыбой. А ещё там живёт, по меньшей мере, сотня кошек, животные только и ждут, когда смогут обвиться вокруг твоих лодыжек, чтобы выпросить обед. И это самое красивое место, которое мне удалось посетить.

Он приревновал к этому месту, о котором она сохранила такие тёплые воспоминания. И рассердился, ведь оно заняло значимое место в её сердце, а Эбен его не видел. Несмотря даже на живописные описания, благодаря которым ему могло показаться, будто они сейчас находились там и зарывались ногами в тёплый песок, а не в холодный снег.

– В полумиле к северу от города находится Портара, массивная мраморная арка высотой тридцать футов, она возвышается над морем и тянется к небу. Это развалины храма, которого больше не существует и о котором больше никто не помнит. Но местные жители называют её "дверью Аполлона". – Она замолчала. – Ты знаешь историю Аполлона и Дафны?

– Нет, – прохрипел он.

– Аполлон был... – она уклончиво махнула рукой, – богом практически всего. Скота, охоты, музыки, поэзии, недуга, здоровья, солнца, знаний. А ещё считался великим воином в придачу.

– Складывается ощущение, что он был мерзавцем.

Она улыбнулась.

– Так и есть, он был мерзавцем. И изрядным хвастуном.

– Неужели Дафна сбила с него спесь?

Она вновь обратила взор к быстро темнеющему небу и заговорила:

– Аполлону не нравилось, что люди так чествуют Эроса...

– Эроса? Это тот пухлый младенец, Купидон?

Она бросила на него хитрый взгляд.

– Пухлый младенец с очень острыми стрелами.

Эбен немного расслабился и улыбнулся, наслаждаясь происходящим. Он всегда любил слушать её истории.

– Продолжай.

– В любом случае... ты многое почерпнёшь из этого мифа, поскольку и Аполлон считал, что Эрос заслуживает меньшего уважения, чем он сам, и сказал ему об этом.

Эбен засунул руки в карманы и принялся раскачиваться с пяток на носки.

– Я полагаю, что наш юный друг не впечатлился.

– По правде говоря, нет. Он тут же натянул тетиву лука и выстрелил одной из своих золотых стрел, угодив Аполлону прямо в сердце, и бог без памяти влюбился в нимфу. В юную, и до боли красивую, Дафну.

Эбен без труда мог представить себе этот момент.

– Повезло Аполлону.

– Вы забываете, что это греческий миф, ваша светлость, – поддразнила она. – В них никому не везёт.

– Только не говори, что малыш выстрелил ещё раз.

Она рассмеялась, и он сжал кулаки, чтобы не схватить её в объятия и не зацеловать, пробуя этот звук на вкус.

– Без преувеличения, – ответила она. – Пока Аполлон стоял, затаив дыхание, сбитый с ног красотой Дафны и своей почти нестерпимой любовью, Эрос взялся за вторую стрелу, на этот раз свинцовую.

Чувствуя себя неловко, Эбен обнаружил, что не может дышать, заворожённый красотой девушки, стоявшей перед ним, и её историей.

– Свинцовая стрела угодила в цель, и Дафна воспылала страстной ненавистью к Апполону.

Эбен негромко выругался, но Джек услышала его и кивнула.

– Именно. С тех пор, Аполлон преследовал женщину, которую любил, Дафна бежала от мужчины, которого ненавидела. А Эрос злорадствовал, ибо он доказал свою силу. – Она умолкла, а потом добавила: – Говорят, что если ты встанешь в арке на Наксосе, тебя ждёт та же участь, что Аполлона и Дафну. Ты рискуешь оказаться поражённым одной из стрел Эроса.

– Золотой или свинцовой?

Она покачала головой.

– Этого предсказать невозможно. Ты должен рискнуть. Сдаться на милость любви или ненависти. Двум самым ярким чувствам рода человеческого.

– А ты? Сдалась на милость чувств?

Она повернулась и взглянула на него своими ясными и прекрасными глазами.

– Да.

– И? Стрела оказалась золотой или свинцовой?

Она снова протянула руку, чтобы коснуться падающих снежинок. Потом тихо проговорила:

– Я надеялась на свинцовую.

Это признание поразило Эбена, словно стрела, про которую она говорила.

– Надежды сбылись?

Она покачала головой. Его дыхание стало отрывистым. Теперь они уже вернулись в Англию. В Лондон. И говорили об Эбене.

– И о чём же ты думала внутри той арки?

Она продолжала сосредоточенно разглядывать крупные снежинки, которые падали ей в руку и тут же таяли. Становясь частью её. Господи. Он завидовал снегу, Греции, кошкам и древней арке, которая стала свидетельницей того, как ветер неистово трепал волосы и юбки Джек.

– Я думала о том же, о чём и всегда, куда бы мы ни отправились. – Она сделала паузу, а потом тихо добавила: – Каждый раз, когда мы видели что-то красивое. Или волшебное. Или первозданное. Или несовершенное.

Он подошёл к ней поближе, Джек подняла на него свой ясный и искренний взор. Он коснулся пальцами её порозовевшей от холода щеки.

– О чём же?

Она прикрыла глаза, и на её ресницы упала снежинка. Его загипнотизировала эта маленькая белая крупинка, чей вес, казалось, не давал Джек открыть глаза.

– Я думала о тебе. Я думала о тебе и вернулась домой, – прошептала она.

Эбен поцеловал её мягкие полные губы, упавшую на них снежинку и сорвавшиеся слова, задержавшись ровно настолько, чтобы ощутить вкус прохладной влаги, опалив её горячим дыханием. Когда он оторвался от её рта и открыл глаза, то обнаружил, что она снова смотрит на него полными слёз глазами.

– Я так скучала по тебе, – повторила она. – Каждую минуту.

Эти слова сломали его самообладание. Он прижался лбом к её лбу и прошептал:

– Но не так, как я скучал по тебе. Как по воздуху. По зною.

Она сделала глубокий вдох и с трудом выдохнула. Он услышал дрожь, увидел, как затрепетал пар от её дыхания на морозном воздухе. А потом потянулся к ней, отчаянно желая снова поцеловать, обнять, согреть. Сделать своей.

Он притянул Джек к себе, как делал сотни раз до сего момента, тысячи, если считать его сны, и она прижалась к нему в ответ, её пальцы зарылись в его волосы, покрытые снегом. Эбен снова завладел её ртом, грубо и горячо целуя. Так, как хотел поцеловать последние двадцать четыре часа. Чтобы оставить на ней свой след. Оставить этот след на них обоих.

Она принадлежала ему.

И принадлежала с самого начала. Поражённая золотой стрелой. Как и он сам. Этой рождественской ночью Эбен заявит на Джек свои права, и, будь он проклят, завтра тоже. Хоть раз в жизни он получит то, что хочет.

А взамен даст ей всё, чего бы она ни пожелала.

– Как по небесам. – Он целовал Джек снова и снова, его руки скользили по её прохладной от снега коже, крепче сжимая в объятиях. Эбен не отрывался от неё, пока они оба не начали задыхаться, тогда он отстранился лишь для того, чтобы сказать: – Ты моя. – Он отыскал в темноте её блестящий и затуманенный взгляд. – Сегодня ночью, Джек, ты снова моя.

Она без колебаний кивнула, притянув его к себе, чтобы поцеловать в ответ.

– Да, – проговорила она, прижимаясь губами к его рту. – Я твоя.

И принялась его целовать. Эбен ощутил всё то, что забыл и, что помнил в течение двенадцати долгих, пустых лет: её великолепный вкус, дикий энтузиазм, то, как она распаляла его прикосновениями языка, тихо вздыхая, и, как заявляла свои права на него, лаская пальцами, зубами и языком, точно так же, как и он.

Эбен позволил ей взять инициативу в свои руки, упиваясь её прикосновениями и поцелуями, служившими доказательствами тому, что её страсть и влечение были под стать его собственным.

Нет. Не под стать.

Ничто не могло сравниться с тем, как он её желал. Как жаждал.

Ничто не могло сравниться с тем, как он сейчас умирал от нетерпения.

Ничто не могло сравниться с тем удовольствием, которое он доставит им обоим.

Потом Эбен подхватил её на руки, и понёс обратно в дом. Захлопнув за собой кухонную дверь, он широкими шагами направился к чёрной лестнице, а после наверх, туда, где каждую ночь Джек не давала ему покоя, преследуя словно призрак.

Но в этой Джек не было ничего призрачного. Когда он опустил её на пол, они принялись раздевать друг друга, возрождая в памяти каждое прикосновение. В одно мгновение его пиджак и рубашка исчезли. Её руки гладили его плечи, пока он нежно целовал местечко, где её шея переходила в ключицу.

Он развернул Джек к себе спиной и переключился на застёжки платья. Освобождая её от одежды, словно распаковывая подарок. Эбен снял красный бархат, затем корсет из китового уса и нижнее белье. Наконец, его взору предстала изящная линия её спины. Во рту у него пересохло, он протянул руку, чтобы прикоснуться к ней пальцами.

Теперь настала очередь Эбена дрожать.

Двенадцать лет он мечтал об этом моменте. Когда, наконец, сможет оказаться возле неё. Получит шанс притронуться к ней. Доставить удовольствие. Любить. Неужели он сможет завтра её отпустить?

Не сможет.

Он никогда её больше не отпустит.

Когда Эбен заколебался, она развернулась, прижимая к себе платье, скрывающее её наготу. Его взгляд упал на золотой медальон у неё на шее, а затем опустился ниже, на то место, где смуглый цвет кожи на груди, усыпанной веснушками, сменялся на белый. Линия была чёткой и пикантной, и напоминала границу между территорией, которая принадлежала солнцу с небом и той, что предназначалась только ему одному.

Он протянул пальцы к этой линии, не в силах устоять от искушения и не дотронуться до неё, и не обжечься.

– Жаль, что меня не было с тобой. И я не стал свидетелем того, как солнце оставило следы на твоей коже.

– Мне тоже жаль.

– Я хочу отвезти тебя обратно на тот остров. Хочу постоять в той арке. – В её глазах что-то промелькнуло, что-то сродни недоверию, Эбен продолжил говорить, стремясь отогнать это чувство подальше. – Хочу лежать на солнце и считать новые веснушки, которыми оно тебя одарило.

Под его пальцами разлился румянец.

– Тебе не должны нравиться веснушки.

– Кто сказал?

– В дамских журналах пишут, что веснушки не желанны.

Эбен не смог сдержать смешка.

– Джек, уверяю тебя, твои веснушки очень даже желанны.

Она рассмеялась, но когда он наклонился и провёл губами по загорелой коже, забирая платье из рук Джек, смех замер на её губах и превратился во вздох. Она выпустила ткань, и снова потянулась к его волосам, зарываясь в них пальцами. Её прикосновение угрожало повалить его с ног.

– Рассказать тебе насколько они желанны? – спросил он хриплым от страсти голосом.

– Безусловно.

Её низкий и полный желания голос невероятно его возбудил.

– Они желанны, потому что рассказывают о тех местах, где ты побывала. Об уголках света, которые ты видела. Они, как те годы, что я упустил. Я могу изучить их и прожить эти годы опять, но на этот раз с тобой.

Он припал губами к её коже и проложил дорожку из поцелуев, боготворя каждую крапинку, затем Эбен переключился на более бледную кожу, и дошёл до напряжённого, ноющего кончика груди.

– Знаешь, как часто я мечтал об этом? – прошептал он около тугого бутона, умоляющего о внимании. – Знаешь, сколько ночей провёл, представляя, как снова отведаю тебя на вкус? Сколько часов потратил, пытаясь в точности припомнить насколько высокий крик могу заставить тебя издать.

– Эбен... – прошептала она, вцепившись пальцами в его волосы. – Пожалуйста.

– Посмотрим, не подводит ли меня память? – проговорил он порочным и дразнящим тоном. Эбен прикоснулся губами к её плоти и с силой втянул вершинку в рот, наслаждаясь тем, как Джек откинула голову назад и ахнула, затем вздохнула, а потом, когда он провёл языком и зубами по чувствительному бутон, вскрикнула.

Всё было ровно так, как он помнил.

И безмерно лучше.

От тех божественных звуков, что она издавала, его естество затвердело словно сталь и угрожало излиться в момент наивысшего блаженства, но Эбену было всё равно. Если при этом, он мог наслаждаться удовольствием, которое получала Джек.

Выпустив изо рта сосок, он снова завладел её губами и, бросив одежду на пол, усадил Джек на край кровати. Сидя так высоко, что не доставала ногами до пола, она потянулась к нему.

– Давай... присоединяйся ко мне…

Ещё не время. Только не после двенадцати лет разлуки. И по правде говоря, несмотря на то, как сильно ему хотелось к ней присоединиться, было кое-что другое, чего он жаждал всё же больше.

Эбен хотел её боготворить.

Он опустился на колени, располагаясь между её бёдер, прижался ртом к нежной коже под грудью, прошёлся губами по идеальной выпуклости живота, и не сбился с пути даже, когда Джек попыталась его отстранить, чтобы скрыть то, что она воспринимала как несовершенство на своём совершенном теле.

Но остановить Эбена было невозможно. Устраиваясь поудобнее между её распахнутых ног, он легонько толкнул её, заставив откинуться на матрас. Она снова вздохнула, запуская пальцы в его волосы, а в его голове вспыхнуло ещё одно воспоминание.

– Я мечтала... – начала она, но замолкла, когда он коснулся языком нежной складки у стыка бёдер.

Он поднял голову.

– О чём, любимая?

Её пальцы сжались, направляя его к заветной цели. Неужели она хотела того же? Мучительная мысль подвела его к самой разрядке. Господи, он так надеялся, что она имела в виду тоже, что и он. Эбен позволит ей брать в этом инициативу до конца их дней. Он станет лакомиться ею, когда бы ей того не захотелось.

Он прижался губами к её плоти.

– Я мечтала об этом, – прошептала она, приподнимая бёдра навстречу его языку. Джек была такой сладкой... такой великолепной. – Жаждала, – добавила она, разводя ноги шире и, признаваясь в своей потребности снова и снова.

Эбен лакомился ею, не позволяя свести ноги. Он водил языком и посасывал её плоть, смакуя процесс, не спеша занимаясь с ней любовью. Её вкус совсем не изменился. Богатый, как вино, порочный, словно наслаждение. Ему не хотелось останавливаться. Медленно и нежно он исследовал шелковистые, блестящие своды, о чём мечтал годами, ласкал языком там, где он помнил, ей нравилось больше всего. Снова и снова, вновь и вновь, пока Джек не начала выдыхать его имя, притягивая ближе к себе, и прижиматься плотью к его рту. Эбен продолжал жадно вкушать её нектар, пока она не обезумела от желания окончательно, взмолившись о разрядке.

И он уступил. Медленный темп сменился быстрым, его язык двигался в такт с губами, а затем, когда она приподняла бёдра и вцепились пальцами в его волосы, ускорился ещё. Джек выкрикнула его имя, он крепко обхватил её и позволил достигнуть кульминации, в то время, как сам упивался мыслью, что смог доставить ей удовольствие.

Он замер, легко и неустанно посасывая её плоть, продлевая момент наивысшего наслаждения, пока она не выдохнула и не расслабилась, без сил откинувшись на кровать. Идеальная.

Его.

Подняв наконец голову, Эбен тут же присоединился к Джек на кровати. Он крепко обнял любимую и принялся покрывать поцелуями её линию челюсти и подбородок. Она повернулась, чтобы поцеловать Эбена в ответ. Дерзкая и красивая. Её пальцы обвели контуры его торса и опустились вниз к тому месту, где он жаждал прикосновения больше всего. Она просунула один палец за пояс его брюк и проговорила:

– Пожалуйста, ещё.

Он закрыл глаза, благодаря Всевышнего за то, что тот послал ему её, и позволил Джек расстегнуть ширинку. Эбен приподнял бёдра, чтобы она смогла стащить с него брюки. Потом Джек взобралась на него и оседлала, как будто делала так раньше тысячу раз, как будто действительно присутствовала в его снах каждую ночь.

– Джек, – прошептал он, положив руки ей на талию, а затем переместил их вверх к полной, красивой груди и снова вниз, проведя ладонями по изгибам роскошной фигуры. Затем он обхватил бёдра Джек, усаживая её поудобнее. Разгорячённая женская плоть, словно огонь, опалила его твёрдый, ноющий член.

– Пожалуйста, Эбен... я хочу...

– Я знаю, любимая, – прошептал он, приподнимаясь навстречу её поцелую. Чтобы обвести языком её полные губы, попробовать их на вкус. Господи, он тоже хотел. Он будет хотеть её вечно. Каждый день. Каждый час. Эбен хотел Джек каждую минуту с тех пор, как она от него ушла. – Я знаю.

Дразнящим движением он прижался членом ко входу в её лоно, едва проникнув в тугие, пылающие ножны, прежде чем остановиться. Она качнула бёдрами, но он удержал их на месте.

– Эбен... – запротестовала она.

– Нет, – с трудом проговорил сквозь стиснутые зубы. – Я хочу видеть. Хочу наблюдать.

– Позже посмотришь.

Когда она пошевелилась, он зарычал и снова её остановил.

– Нет уж, сейчас. Я отчаянно мечтал насладиться видом с тех пор, как ты ушла.

Он замер, упиваясь видом Джек, возвышающейся над ним, искушающей его сверх всякой меры. Его член был таким твёрдым, а её плоть такой нежной и, боже, как давно он к ней не прикасался.

Слишком давно.

Он встретился с ней взглядом.

– Я не хочу причинить тебе боль.

Она упёрлась руками в его грудь.

– Ты не причинишь. Чёрт возьми, Эбен. Пожалуйста.

– Ненасытная.

– Только с тобой, – сказала она. – И только по отношению к тебе.

Этим словам, наполненным желанием, которое по силе соответствовало его собственному, он не мог сопротивляться. Эбен отпустил Джек, позволяя ей вобрать его плоть в свои тугие, горячие и такие восхитительно влажные недра, что он чуть не достиг кульминации от одного единственного, великолепного движения.

Нет. Сначала Джек. Всегда Джек.

Он коснулся чувствительной, напряжённой плоти чуть выше того места, где их тела соединялись, и начал поглаживать и обводить круги так, как нравилось Джек. Она задыхаясь двигала бёдрами, приспосабливаясь к длине его естества, и доставляла ему самое большое удовольствие в жизни, пока он продолжал её ласкать.

Он не собирался завтра её отпускать.

Он вообще не собирался её отпускать.

Внутри него наслаждение боролось с отчаянием. Его руки снова легли на её бедра, удерживая на месте. Он заполнял Джек собой, а она заполняла его.

– Посмотри на меня.

Она без колебаний подчинилась. Когда Джек подняла на Эбена взгляд, у него защемило в груди. Он смотрел на неё впервые за целую вечность. Эбен покачал головой.

– Я не должен был тебя отпускать. – Она закрыла глаза, и он увидел, как сильно её поразили его слова. Увидел тоску. Узнал ее как свою собственную. – Я должен был поставить тебя на первое место. Превыше всего.

Джек замерла.

– Мне это было не нужно. Я всего лишь хотела быть частью твоей жизни.

Господи, каким же он был мерзавцем.

– Я не знал, как это сделать.

Она кивнула.

– Знаю. Всё в прошлом.

Разочарование.

– Нет, не в прошлом. Джек, ты была всем для меня. А когда ты ушла... – Он приподнял её, его твёрдый член выскользнул из мягких глубин, причинив мучительную боль. Возможно, если он доставит ей удовольствие, напомнит, как им было когда-то хорошо вместе... – Ты всё для меня. Без тебя я никто.

Затем он перекатил Джек на спину, а сам устроился сверху, сжимая её в объятиях. Стремясь ощутить всем телом. Обхватив её лицо ладонями, он изо всех сил пожелал, чтобы она его услышала. И поняла.

– Я живу прошлым двенадцать лет.

Её глаза, её прекрасные глаза наполнились слезами, и она прошептала:

– Как и я. Меня переполняли воспоминания о прошлом, новым не было места.

– Прости меня. – Он наклонился, чтобы её поцеловать. Она понимала. И вернулась к нему. – Пожалуйста, любимая. Пожалуйста, прости.

Она приподняла бёдра навстречу его, и он зашипел от удовольствия.

– Давай тогда создадим новые воспоминания?

Чёрт возьми. Да.

Он начал двигаться. Его захватили воспоминания. Да.

– Эбен...

– Скажи, что хочешь.

– Глубже...

Да.

– Любимая.

– Сильнее.

Да.

– Эбен...

Он сделал всё, как она просила. Приблизив рот к её уху, Эбен прошептал правду, которую должен был ей сказать до её ухода:

– Всегда только ты. Всё, что я делал, я делал для тебя. – А потом добавил, словно вознёс молитву: – Я люблю тебя.

При этих словах она вскрикнула, крепко стиснув его плоть, и увлекла за собой. Он застонал и вонзился глубже, продолжая двигаться, чтобы заставить её прочувствовать пик блаженства до конца.

Джек. Прошлая, настоящая и будущая слились воедино.

А потом она прошептала свою собственную правду, будто преподнесла дар:

– Для меня существовал только ты, Эбен. Так было всегда.

Да.

Он прижался лбом к её лбу, вдыхая её аромат, завладевая губами в долгом, неспешном поцелуе, вкладывая в него всего себя. Он хотел стереть прошлое и начать всё заново, прямо сейчас. С этого самого идеального момента.

Стать тем мужчиной, которого она заслуживала.

Она прильнула к нему, как воздух, и недовольно вздохнула, когда он поднялся. Эбен не собирался её покидать. Никогда. Он накрыл их одеялами, ограждая от прохлады в комнате. Джек устроилась в кольце его рук, положив голову ему на грудь. Это место пустовало с тех пор, как она ушла. Он берёг его только для неё.

Эбен провёл пальцами по её невероятно нежной коже. Она подняла голову и запечатлела поцелуй на его груди.

– У тебя так сильно бьётся сердце.

Эбен потёр то место рукой.

– Оно так долго молчало, а сейчас заново учится стучать.

Она долго не сводила с Эбена глаз, а потом взяла его ладонь и прижала к своей груди.

– Им обоим придётся вспомнить, как это делать.

Его взгляд упал на их переплетённые пальцы. Эбена восхитило это соприкосновение... близость Джек, а потом он посмотрел на золотой медальон, с вырезанными на нём витыми виноградными лозами. И потянулся к кулону.

Откуда он взялся? Эбен провёл пальцем по завитку. Может быть это подарок её идеального жениха? Он ощутил укол неприязни при мысли о подарке от другого мужчины, который нашёл приют на её тёплой коже. И этот кулон находился всё время между ней и Эбеном, пока они дарили друг другу наслаждение.

Джек поняла на что он смотрит и взяла медальон, крепко зажав его в кулаке. Эбен встретился с ней взглядом и заметил, что её широко распахнутые глаза преисполнены волнением.

– Я купила его в тот день, когда мы покинули Лондон, – прошептала она. – В качестве подарка.

Его охватило чувство стыда. Ведь он не подумал тогда купить ей подарок. Обнаружить, что она купила его себе сама, оказалось хуже, чем думать что, он от другого мужчины.

– В честь начала новой жизни, – предположил он тихим, хриплым голосом. В честь начала новой жизни без него.

У него тоже могла начаться новая жизнь, если бы он не был таким идиотом.

– Нет, Эбен, – прошептала она, её глаза вновь наполнились слезами. – Нет, чтобы оплакивать прошлое.

Повозившись с замочком, Джек открыла медальон, который носила у самого сердца, чтобы показать Эбену сокровище, хранившееся внутри. Он прищурился, разглядывая маленький пожелтевший кружочек из пергамента.

Снежинка.

Его сердце бешено заколотилось.

– Полагаю, кулон мне больше не нужен, – тихо проговорила она.

Что? Не могла же она хотеть бросить Эбена, после всего случившегося. Не теперь. Как ей могло в голову прийти, что он её отпустит. Не тогда, когда у него появился шанс снова её завоевать.

И, чёрт возьми, он завоюет её снова.

Он взял медальон и закрыл его, чтобы маленький бумажный кружочек оставался в целости и сохранности, и вернул кулон на место. Наклонившись, и поцеловав Джек, он нехотя оторвался от неё, перегнулся через край кровати и подобрал свой отброшенный жилет. Отсоединив длинную золотую цепочку от кармана, он перекатился на бок лицом к Джек и продемонстрировал ей золотые карманные часы, свисающие с пальцев. Когда она узнала качающийся маятник, в её глазах вспыхнуло удивление, за которым последовала радость, такая бурная и желанная, что Эбен ощутил себя королём.

Она посмотрела на Эбена.

– Твои часы.

– Это не часы. А талисман.

Он открыл заднюю панель, в качестве подтверждения своих слов показав то место, где когда-то была надпись, но с годами стёрлась, потому что он слишком часто водил по ней пальцем. И там же внутри, хранилась ещё одна пожелтевшая снежинка. Под стать той, что принадлежала ей. У Джек перехватило дыхание, протянув руку к маленькому диску, она нежно провела пальцами по клочку бумаги, словно он был таким же хрупким, как настоящая снежинка.

– Единственное, что у меня осталось после тебя, – проговорил он хриплым голосом. – После того, как сам же тебя и прогнал.

По её щеке скатилась слеза, Эбен уронил часы и потянулся к ней, его переполняли эмоции. Он мог вынести двенадцать лет одиночества, но не её слёзы.

– Нет, любовь моя. Нет. Не плачь. Не из-за меня. Я этого не стою. Я никогда не стоил твоих слёз.

Её пальцы зарылись в его волосы, удерживая Эбена на месте, пока слёзы продолжали литься из её глаз, а потом она оттолкнула его от себя и встретилась с ним взглядом. Он понял, что чувствовала Джек.

Гнев.

– Ты всегда решал за меня, как мне к тебе относиться. Чего ты стоишь. И мне надоело. – Он снова потянулся к ней, но она отмахнулась от его рук. Стянув одеяло, Джек поднялась с постели, словно решительная и прекрасная Венера, и встала рядом с кроватью. – Ты решил, что нам следует подождать со свадьбой. Ты решил, что сначала должен разбогатеть. Решил, что нужно восстановить поместье. Ты решил, что, пока ты работаешь, мне не место рядом с тобой. Ты решил, что я не могу любить тебя, пока ты беден. Ты решил, что... – она перевела дух, Эбен сел, снова потянувшись к ней, но снова получил отпор. – Нет... – он тут же опустил руку, хотя ему до боли хотелось прикоснуться к ней, чтобы стереть ту боль, которая буквально пронизала её следующие слова: – В твоих глазах я была совершенством. Ты воздвиг меня на пьедестал и решил, что я слишком хрупкая, чтобы находиться рядом с тобой.

Эти слова его уничтожили. Он свесил ноги с кровати

– Что? Нет. Всё было совсем не так. – Эбен всегда хотел, чтобы она была рядом с ним. Просто он... – Я хотел быть тебя достойным. Хотел, чтобы ты получила всё, что заслуживаешь по праву.

– Что за чушь, – в ответ заявила она. – Я могла бы строить будущее вместе с тобой. Мы могли бы идти по жизни вместе. Вместе строить будущее.

Он замер. Как часто Эбен мечтал именно об этом? Ложился спать голодным и усталым, но был уверен, что слышит аромат Джек и чувствует её присутствие.

Но уже было слишком поздно. Из-за неуместного чувства долга и своей одержимости тем, что он мог бы однажды ей дать, он забыл о том, что мог бы делать каждый день. В богатстве и в бедности. В болезни и в здравии.

Пока смерть не разлучит их.

– Почему ты не приехал за мной? После моего отъезда.

Он посмотрел ей в глаза.

– Я хотел.

Сильнее, чем жаждал дышать.

– Ты же обещал.

– Я хотел, – повторил он. – Джек... но ты же отправилась путешествовать. Что я мог тебе предложить? Никчёмную жизнь, отягощённую прошлым.

Она раздражённо вздохнула.

– Ты мог бы дать мне будущее с человеком, которого я любила, болван. Я же всегда мечтала только об этом.

Правдивость этих слов заставила его взбунтоваться, и он решил, что с него хватит. Эбен провёл двенадцать лет, не прикасаясь к ней. И больше так не мог. Он протянул руку и обнял Джек, её обнажённая кожа на ощупь напоминала шёлк. Он притянул любимую к себе, и она подчинилась, положив руки ему на голову, а Эбен уткнулся лицом в её живот, вдыхая аромат Джек.

– Ты мог бы дать мне всё, о чём я мечтала, – прошептала она.

Это до сих пор было в его власти.

– Я всё испортил.

– Вот именно.

– С самого начала.

– Нет. Только с середины.

Казалось, что с тех пор прошло много времени. Целая вечность.

Нет. Казалось, что всё осталось в далёком прошлом.

Он поднял голову и посмотрел на неё.

– Ты не можешь выйти замуж за своего идиотского шотландца.

Джек склонила голову.

– Почему же?

– Потому что он никогда не будет любить тебя так, как я.

Её взгляд смягчился, и в его душе разлилось тепло, как будто в первый весенний день треснул лёд.

– Он никогда не заставлял меня страдать, как ты.

Эбен встал, и обхватил её лицо руками.

– Мне очень жаль. Господи. Позволь мне всё исправить. Скажи мне, как всё исправить.

– Я всего лишь хотела, что бы ты выбрал меня, – сказала она. – Чтобы ты любил меня.

– Так и есть, – ответил он, завладевая её губами в долгом страстном поцелуе, отчаянно желая прикоснуться к ней. Ощутить её тело. – Чёрт, Джек. Всё... всё, что у меня есть ... и я сам... всё принадлежит тебе.

– Мне не нужно всё, – прошептала она. – Мне нужен только ты.

– Я всегда был твоим, – прошептал он. – Даже, когда мы находились на разных концах света, когда нас разделял десяток лет, у тебя был я.

Они снова поцеловались, долго и неспешно, пока Джек не задрожала в его объятиях.

Он мгновенно направился к очагу, и, повернувшись к ней спиной, наклонился, чтобы чиркнуть кремень и развести огонь. Как только пламя разгорелось, Эбен оглянулся, ожидая увидеть Джек где-нибудь вдали от кровати, там, где они смогут поговорить, обсудить прошлое и начать всё заново.

Однако она находилась на своём законном месте, снова в его постели. Натянув одеяло до подбородка, Джек наблюдала за Эбеном, а в её глазах отражались оранжевые блики пламени.

– Возвращайся в постель, – тихо проговорила она самые восхитительные слова на свете.

Он покачал головой, направляясь к столу в дальнем конце комнаты, где оставил свою скрипку. Взяв её, он снова повернулся к Джек.

– Я перед тобой в долгу.

Глаза Джек расширились, она села в постели, прижимая простыни к груди. На её лице заиграла улыбка.

– С той самой ночи я жалею, что не играл для тебя каждый вечер, – тихо проговорил он. – Я лежал в этой самой кровати, вглядывался в темноту и думал, осталась бы ты, если бы...

Эбен не закончил предложение, вместо этого поднёс инструмент к подбородку, опустил смычок на струны и принялся играть для любимой женщины. Он закрыл глаза, как только зазвучала мелодия, вкладывая в неё всё своё сожаление, желание и любовь к Джек, которая каким-то чудом к нему вернулась. Он играл так, словно это был его единственный шанс убедить её остаться, единственная возможность её вернуть... единственная надежда.

Когда последние звуки музыки затихли, он открыл глаза, сразу же отыскав лицо Джек, и увидел слёзы на её щеках.

– Эбен, – прошептала она, его имя прозвучало, словно молитва, согревая его тело изнутри. – Мне так этого не хватало.

Он опустил скрипку.

– Счастливого Рождества, Джек.

По её щеке скатилась огромная слеза.

– Я люблю тебя, – прошептала Джек.

Эбен тут же кинулся к ней, бросив инструмент на ковер. Он забрался на кровать, прижал её к себе и поцеловал.

– Ты холодный! – взвизгнула она.

– А ты моё солнце, – ответил он, притягивая её ближе, наслаждаясь её теплом.

Любя её.

Она улыбнулась, уютно примостившись у него на груди. Упиваясь ощущением её восхитительного тела, прижатого к его собственному, он поцеловал Джек в макушку.

– На это Рождество идёт снег.

Она зевнула, уже закрыв глаза.

– Чудо.

Казалось, он не выпускал любимую из объятий целую вечность, пока её дыхание не стало ровным и глубоким, и она не заснула в кольце его рук, которые согревали и оберегали от всего остального мира.

Он не смел заснуть, часами лёжа в темноте. Боясь, что, когда проснётся, её не окажется рядом.

Боясь, что чудо долго не продлится.

Глава 9

Остров Наксос, два месяца назад

Джек стояла в арке Апполона, глядя на Эгейское море, но не замечала ни сапфировой синевы воды, ни блеска заходящего солнца, когда вдруг за её спиной послышался голос Фергюса Макбрайда:

– Золотая или свинцовая?

Оторвавшись от размышлений, Джек обернулась и обнаружила шотландца, прислонившегося к массивному каменному дверному косяку, его руки были скрещены, а на красивом молодом лице играла пытливая улыбка. Она покачала головой.

– Не знаю о чём...

– Золотая или свинцовая? – повторил он. – Какая из стрел Эроса?

– Ни та, ни другая.

– Обманщица.

Услышав обвинение, она издала удивлённый смешок.

– Прошу прощения, но это не ложь.

– Жаль. Я надеялся, что тебя пронзит золотая, и ты воспылаешь ко мне любовью, милая.

Его широкая, обаятельная улыбка оказалась очень заразительной.

– Тебе двадцать шесть, и ты настолько красив, что вполне можешь заставить девушку решить, будто за ней явился сам шотландский дьявол. Ты мог бы заполучить любую женщину, какую пожелаешь.

Он подмигнул Джек.

– Возможно, я искал женщину постарше, которая возьмёт меня на поруки.

Она махнула рукой в сторону деревушки, где они с тётей Джейн провели последний месяц.

– Моя тётя сейчас читает на веранде.

Его смех потонул в море и растворился тишине. Через какое-то время Фергюс спросил:

– Согласна?

Она встретила тёплый взгляд его карих глаз.

– На что?

– Взять меня на поруки?

Джек оказалась в замешательстве. Фергюс путешествовал с ней и тётей Джейн уже три месяца. Леди Дарби славилась коллекционированием прихлебателей, но их знакомство в Константинополе по прихоти тёти, закончилось тем, что Фергюс и Джек стали друзьями. Никогда, за всё то время, что они провели вместе, ей не приходило в голову, что Фергюс может расценивать их дружбу... как нечто большее.

– Ты... – начала она, но умолкла.

Он робко улыбнулся.

– Ты сказала, что устала от путешествий.

Это было правдой. Тётя Джейн могла бы спокойно провести остаток своих дней на чемоданах, так и не вернувшись в Лондон. Но двенадцать лет оказались слишком долгим сроком для Джек, за это время она поняла, что тоскует по дому.

Тоскует по мужчине, который когда-то олицетворял для неё дом.

Джек встретилась взглядом с Фергюсом.

– Устала, но... – она снова не закончила мысль.

– Ты устала быть компаньонкой, а я не могу путешествовать по миру вечно. Ко мне взывает мой дом в Шотландии, и, в конечном счёте, мне понадобится жена.

– В конечном счёте.

Фергюс беспечно пожал плечом.

– Зачем ждать, когда у меня уже есть такой хороший друг.

– Друг.

Он ухмыльнулся.

– Вы плохо меня слышите, леди Жаклин?

– Нет, – ответила она. – Плохо понимаю.

Он выпрямился во весь свой рост, ему на лоб упали чересчур длинные рыжие пряди волос.

– Позволь объяснить более понятно. Мне нужна жена. И я думаю, что тебе нужен муж. Что скажешь, если мы объединим наши интересы?

А вот и оно. Её первое предложение руки и сердца. Ветер с Эгейского моря закручивал вокруг них вихри, отблески золотого заката создавали ощущение рая на земле. Только это был совсем не рай. Потому что совсем не такое предложение она мечтала получить.

То, о котором мечтала, Джек не получит никогда.

– Очень милое предложение.

Он склонил голову.

– Но ты его не примешь.

Она покачала головой.

– Я не могу выйти за тебя.

– Почему?

– Потому что ты меня не любишь.

Он кивнул в знак согласия, Джек ощутила что-то сродни облегчению.

– Ты мне очень нравишься. А некоторые крепкие браки основывались и на меньшем, знаешь ли.

Брак было хорошим предложением. Фергюс был хорошим другом. Красивый, добрый, с неиссякаемыми средствами к существованию и поместьем в Шотландии в придачу.

– Почему бы не признать правду? – предложил он, отрывая Джек от размышлений.

Она долго не сводила с него взгляда, а потом согласилась:

– Ну, хорошо. Я тебя не люблю.

В словах не было яда. Фергюс и не думал обижаться, а одарил её белозубой улыбкой.

– Но я тебе очень нравлюсь.

Джек улыбнулась в ответ.

– Конечно, но только, когда не ведёшь себя как безумец.

– Скажи мне вот что. Как часто ты думаешь о том, чтобы вернуться к нему?

Вопрос застал её врасплох. Откуда Фергюсу знать, что есть о ком спрашивать? Ведь спрашивать было не о ком. Прошло двенадцать лет, и, конечно же, всё изменилось.

Джек не собиралась продолжать любить Эбена.

Но всё ещё любила. Любила только его и не представляла себе мужчины, который мог бы с ним сравниться. Сравниться с тем мальчиком, который не подпускал к ней бури, подарил снег и заставил поверить в любовь. На глаза навернулись слезы. В памяти вспыхнули воспоминания об объятиях Эбена, о его широкой улыбке, прекрасных глазах и мощных плечах, о его нежных поцелуях. А вместе с воспоминаниями Джек охватила тоска.

И она дала другу правдивый ответ:

– Каждый день, с тех пор, как я у ехала, я думаю о том, чтобы вернуться к нему.

Фергюс не удивился её признанию. В его словах сквозили доброта и понимание, когда он спросил:

– Почему же не вернулась?

Джек кинула взгляд на море.

– Потому что... он за мной так и не приехал.

Её тихие слова унёс ветер.

Но Фергюс всё равно их расслышал.

– Он явно кретин.

Она удивлённо рассмеялась, услышав обидный эпитет.

– Так и есть.

– Но твоя голова забита мечтами о нём, – добавил Фергюс.

Джек повернулась к нему.

– Прошу прощения?

– Ты его любишь?

– Да, – ответила она. – Да. Люблю.

– Всё ещё.

Она глубоко вдохнула солёный морской воздух, наслаждаясь солнцем. Её мысли были далеки от сюда, Джек думала о Лондоне, где уже становилось холодно, в городе пахло осенней прохладой. Она скучала по прохладе, по тому времени, когда ночи становились длиннее, и она могла незамеченной прокрасться по дому. В библиотеку.

К Эбену.

– И всегда буду.

– Тогда зачем было уходить от него?

Она целую вечность не отвечала, наблюдая за тем, как волны набегают и разбиваются о берег.

– Потому что я не могла остаться и позволить ему уйти первому.

– Не могу тебя за это винить. Мы все от чего-то бежим. – Фергюс долго молчал. – Но говорят, что сердцу не прикажешь.

Какие же верные слова!

– Я не хочу его любить, – тихо сказала она.

– Мне кажется, что если бы ты не хотела, то не любила бы его.

– Он так и не приехал за мной.

У Джек сжалось сердце от этого признания. Как же долго она ждала, что он вдруг появится? Отыщет её, падёт ниц и станет умолять выйти за него замуж? А он так и не приехал.

И она так и не вернулась.

– Это потому, что он идиот. – Она снова засмеялась, вытирая мокрые от слёз щёки, и Фергюс продолжил: – Если бы он приехал, ты бы согласилась пойти за ним?

Лгать не было смысла.

– Да. Несомненно.

Последовала пауза. А потом Фергюс сухо подытожил:

– Тогда, возможно, ты тоже идиотка.

Последние лучи заходящего солнца окрасили руины в розовые и оранжевые тона, заливая весь город волшебным светом. От этого вида у Джек захватило дух. И защемило в груди, как и от всего остального огромного мира. Пролетели двенадцать лет исследований, осмотра достопримечательностей, изучения тайн огромного мира и встреч с людьми, но в конце каждого дня Джек мечтала об Эбене.

Её охватил немалый страх, и она выплеснула свою неуверенность на Фергюса:

– Вдруг я вернусь... и обнаружу, что только я одна ничего не забыла?

– А вдруг, нет?

– Что, если он меня не любит?

– А что, если любит?

Вдруг он всё ещё ждёт её? Как и она его?

– Что, если у меня ничего не выйдет? – спросила она друга.

Он улыбнулся и широко развёл руками.

– Если ничего не выйдет, предложение о Шотландии остаётся в силе.

Страх уступил место надежде. Грешной, чудесной надежде.

– Успеем добраться до Лондона к Рождеству?

Глава 10

Второй день Рождества

Герцог Олрид проснулся в холодной комнате, ослеплённый солнечным светом, льющимся из окна, и в полной уверенности, что пропустил самое важное утро в своей жизни. Он сел, сразу потянувшись к женщине, которую обнимал всю прошлую ночь, но нащупал лишь прохладные простыни.

Она ушла.

Наступил день дарения подарков, и она ушла.

Сегодня она должна была отбыть на свадьбу. В новую жизнь в Шотландии. В будущее.

Неужели он упустил это самое будущее?

Эбен вскочил с кровати, едва не забыв накинуть халат. Затягивая на ходу кушак, босой, он выбежал из спальни и помчался вниз по тихой лестнице, на кухню.

Пусто.

Он молниеносно развернулся и бросился обследовать другие комнаты. В библиотеке - пусто. Подбегая к столовой, Эбен почувствовал, как у него сжался живот. Возможно, Джек занималась завтраком? Конечно же, он знал ответ. Там тоже никого не было.

Господи. Неужели она его бросила?

Она не могла. Она просто не могла его бросить.

Может ему всё приснилось? Приснилась она?

Бурная фантазия разыгрывалась всё сильнее. Он вернулся в фойе, направляясь в свой кабинет. Возможно, Джек отыщется там.

Джек в кабинете не оказалось, но зато там был Лоутон, он сидел за своим столом и работал. Когда вошёл Эбен, обводя безумным взглядом все тёмные уголки, друг поднял голову.

– Я и не знал, что сегодня мы решили не церемониться в выборе одежды, – сухо заметил деловой партнёр.

– Который сейчас час?

Лоутон поднял брови, но кинул взгляд на часы на своём столе.

– Полдесятого.

– Ты не видел... – Эбен умолк, на полном серьёзе раздумывая, не приснилась ли ему Джек. Он провёл рукой по волосам. – Джек? Леди Джек? Леди Жаклин Мосби?

Лоутон склонил голову, и его глаза весело сверкнули.

– Нет, не видел. Ты её где-то потерял?

Эбен нахмурился.

– Последний раз, когда я её видел, она была там, где ей самое место.

– У себя дома? Собирала приданое?

– В моей постели. – Боже. Что если она уже уехала. В нём взыграла паника. – Чарльз, – тихо проговорил Эбен, – Я не могу её потерять. Не после того, как снова обрёл.

Через мгновение Лоутон встал, снял очки и положил их на стол, решительно сжав губы.

– Ну тогда, видимо, мы должны отыскать её до того, как она уедет.

Эбен покачал головой.

– Она уехала.

– Она не могла. Улицу замело снегом, она не рискнула бы уехать в такую погоду.

Снег. В Эбене вспыхнула надежда. Он думал, что сказочная метель была подарком для неё. Но, нет. Этот подарок предназначался ему.

К нему подошёл Лоутон и, хлопнув по плечу, добавил:

– Нас завалило снегом. Она где-то в доме, дружище. Должна быть.

И тут Эбена осенило.

Нет. В доме её не было. Но это не означало, что она выходила на улицу. Эбен направился в музыкальную комнату, а за ним по пятам, изнемогая от любопытства, следовал Лоутон. Когда Эбен распахнул дверь и решительно прошествовал внутрь, деловой партнёр спросил:

– Ты собираешься призвать её с помощью музыки?

Эбен проигнорировал его и потянулся к краю картины, с изображением сатиров.

– Олрид, – осторожно проговорил Лоутон, будто обращался к безумцу. – Я не думаю, что стоит так обращаться... – Он умолк, когда картинная рама на петлях сдвинулась с места, а за ней показалась дверь. – Так. Это было неожиданно.

"Пожалуйста. Пожалуйста, будь не заперта".

Если бы Джек её заперла, это стало бы знаком. Доказательством того, что она уехала. Эбен взялся за ручку. И нажал на неё.

Дверь распахнулась, и он едва заметно выдохнул от облегчения, прежде чем шагнуть в библиотеку, где у низкого окна, глядя на серый пейзаж, сидела тётя Джейн.

Она повернулась, оставшись равнодушной к тому факту, что двое мужчин, один из которых был одет только в халат, подпоясанный кушаком, пробирались через тайный дверной проём в утренней тиши. Её проницательный взгляд тут же встретился со взглядом Эбена.

– Самое время воспользоваться этой дверью.

Он не стал терять время на то, чтобы задаться вопросом, откуда тёте Джейн известно о потайной двери между домами, потому что был слишком занят её использованием. Эбен должен был воспользоваться ею двенадцать лет назад, в тот момент, когда Джек покинула его кабинет глубокой ночью. И должен был пользоваться ею каждый день, пока не отыскал бы любимую. И не забрал с собой.

– Я собираюсь на ней жениться.

Пожилая женщина приподняла седую бровь.

– Если только он не женится на ней первый.

Его сердце бешено заколотилось.

– Чушь собачья.

Она кивнула в сторону двери библиотеки.

– Тогда тебе лучше поторопиться.

Так он и поступил. Эбен бросился вон из комнаты, отчаянно желая заявить права свою любовь и своё будущее.

Он нашёл Джек, когда она спускалась по ступенькам парадной лестницы в главном фойе особняка. На ней было надето повседневное платье, красивого тёмно-синего цвета, который выгодно оттенял бронзовую загорелую кожу у шеи, лиф, лаская, облегал роскошные изгибы, а складки юбки волнами ниспадали до пола.

Она выглядела как само совершенство. Как королева.

– Господи, какая же ты красивая.

Это была чистая, неподдельная правда, Джек покраснела. Румянец разлился по её щекам и запятнал кожу над вырезом.

Она окинула Эбена взглядом, когда Джек заметила на нём халат, её глаза расширились, а пухлые, прелестные губки удивлённо приоткрылись от вида его голых лодыжек и ступней. Джек посмотрела поверх плеча Эбена туда, где замешкались тётя Джейн и Лоутон, становясь непрошеными зрителями того, что произойдёт дальше.

Но у Эбена было двенадцать лет, чтобы сделать всё как полагается, отыскать её хоть на краю света и убедить дать второй шанс. Его время неумолимо заканчивалось. В отчаянии он двинулся к ней навстречу. Она не могла выйти замуж за другого. Только не после вчерашней ночи. Когда позволила прикоснуться к себе. Позволила себя любить.

Она не могла оставить его с разбитым сердцем и с пустой душой. Ведь он всего лишь хотел, чтобы в его жизни присутствовала Джек, а в её жизни - счастье.

– Джек.

Эбен почти до неё добрался. Она стояла на предпоследней ступеньке, возвышаясь над ним, словно особа королевских кровей. Его взгляд был прикован к золотому медальону, который покоился на её груди. К медальону, в котором лежала его снежинка. И их общее прошлое.

Его огорошила внезапная мысль; Джек ведь не стала бы хранить память о нём у самого сердца, если бы пообещала его другому?

– Эбен... – тихо проговорила она. Он разрывался между отчаянным желанием услышать то, что она собиралась сказать, и презренным ужасом выяснить, что он опоздал и она выбрала другого.

– Подожди, – прервал её Эбен. – Когда ты появилась на моей кухне два дня назад, я сказал, что не думал о той двери уже много лет. Это ложь. Я думал о ней каждый день. Все эти годы, каждый день, она оставалась открытой для тебя. Каждую ночь. С той самой ночи, когда ты уехала. Я никогда её не запирал. Никогда не хотел. И всегда мечтал, что ты ею воспользуешься.

В её глазах заблестели слёзы.

– Я хотела вернуться и воспользоваться ею. Но... слишком боялась.

Его обуял страх.

– Меня?

– Того, что ты можешь не захотеть, чтобы я ею воспользовалась.

– Я хотел этого, – поклялся он. – Больше всего на свете.

– Того, что ты сам не захочешь больше ею воспользоваться.

Каким же он был дураком!

– Я воспользовался ею сегодня утром. Только скажи мне, что ещё не поздно...

Позади него раздался громкий и настойчивый стук. Её взгляд метнулся куда-то поверх его плеча, Эбен повернулся, чтобы последить за ним, и уставился на огромную дубовую дверь, с вырезанными на ней лозами. На мгновение в фойе повисла тишина, как будто никто из присутствующих не был уверен, как следует поступить в данной ситуации.

– Слуги сегодня отсутствуют, – сообщила тётя Джейн.

– Может быть мы... – начал Лоутон

– Нет, – перебил его Эбен. – Я открою.

Он подошёл к двери, и, предчувствуя ужасное, распахнул её настежь. За ней скрывалось небо, безупречно голубого цвета, порывы холодного ветра и снежная пыль, которые чуть не сбили Эбена с ног, взметнув полы его неуместного одеяния.

На ступеньках, стоял высокий худощавый молодой человек, закутанный в чёрный плащ. Капюшон скрывал его лицо практически полностью, за исключением квадратной, чисто выбритой челюсти. На плече незнакомец держал инструмент с длинной ручкой. Лопату.

Мужчина откинул капюшон, обнажив красивое, дружелюбное лицо и широкую улыбку.

– Утро доброе! – произнёс незнакомец с сильным шотландским акцентом. – Я пришёл вас спасти! – Он взглянул на голые ноги Эбена и добавил: – Лучше впусти меня в дом, парень, пока у тебя не отмёрзла нижняя половина!

Где-то позади раздался потрясённый смех Лоутона.

Эбен отступил назад, наблюдая за тем, как мужчина прошествовал в фойе, снял плащ и потряс головой, как большая собака, разметав повсюду снежинки. Он окинул взором собравшихся и представился:

– Фергюс Макбрайд. – Его взгляд остановился на Джек, и тут же смягчился, в нём промелькнуло, что-то ужасно напоминающее радость. – Миледи, вы прекрасны, как лёгкий ветерок.

Возможно, в другое время и в другом месте, Эбен мог бы стерпеть присутствие весёлого шотландца. Может быть, даже счёл мальчишку занятным и дружелюбным.

Скорее всего нет, но возможно.

Казалось, Джек расслабилась в лучах его внимания, и это положило конец любому возможному сближению между шотландцем и Эбеном, потому что, чёрт возьми, эта женщина принадлежала Эбену.

Она принадлежала ему с детства. С тех самых пор, когда он впервые обнял её, пока она нашёптывала ему свои мечты... мечты, которые он поклялся воплотить в жизнь. Мечты, которые он всё ещё мог успеть воплотить в реальность.

Если только ему удастся убедить Джек, что он её достоин.

"Я всего лишь хотела, что бы ты выбрал меня", – прошептала она прошлой ночью. – "Чтобы ты любил меня".

Эти слова ведь означали, что она его тоже любит?

Не могли же они означать, что она любит Фергюса... Фергюса, который сейчас шёл через всё фойе, к ней навстречу.

Нет. Она любила Эбена. Он был в этом уверен. По большей части.

– Стоп.

На него уставились четыре пары глаз, но его заботили только одни глаза, те что принадлежали любимой женщине. Она олицетворяла его сердце, которое вырвали у него из груди двенадцать лет назад.

– Я люблю тебя, – сказал он, слова прозвучали резко и отчаянно. Эбен двинулся по направлению к Джек, не обращая внимания на других. Сосредоточившись исключительно на ней. – Я всегда тебя любил. Всегда хранил в сердце, ты была единственным лучиком света в моей унылой, мрачной жизни.

– Я сказал, что всё, что я делал, я делал для тебя. Но это не так. Всё это время, я старался для себя. Старался доказать, что смогу стать тем человеком, который должен находиться рядом с тобой. Но вот в чём суть. Я никогда не стану тебя достоин. Но я буду тебя любить, Джек.

– Эбен, – прошептала Джек.

Он протянул руку и провёл большим пальцем по её щеке, покачав головой.

– Если ты выберешь его, я не стану возражать, – проговорил он, одновременно удивляясь и не удивляясь своим словам. – Видит бог, я так и не доказал, чего стою. Но знай... – он склонил голову и прижался лбом к её лбу. Она не отпрянула. – Я никогда не переставал тебя любить. То, кем я являюсь. Всё, что у меня есть. Всё принадлежало тебе. И так будет всегда.

Её руки легли ему на плечи, и крепко их сжали. Он закрыл глаза, наслаждаясь этим прикосновением, хотя оно и причиняло боль.

– Джек, – прошептал он, – я совершил столько ошибок в прошлом. Позволь мне загладить свою вину. Позволь подарить тебе будущее. Останься.

Теперь она всерьёз расплакалась, и каждая слезинка отзывалась болью в его груди. Эбен отстранился, чтобы стереть их с её щёк, и встретился с ней взглядом.

– Останься со мной.

Джек глубоко вздохнула.

– Пожалуйста, останься со мной, – снова прошептал он. – Давай вместе построим будущее, которое должно было принадлежать нам с самого начала. Пожалуйста, позволь мне тебя любить. – Он взял её за руки и опустился перед ней на колени, как рыцарь, присягающий на верность своей королеве. У неё перехватило дыхание, и она крепче сжала его пальцы, когда он поднял на Джек глаза. – Я эгоистичный мерзавец, Джек. Очень жадный. И я хочу, чтобы ты осталась со мной. Навсегда.

Почему она качала головой? Она не может сказать нет. Эбен стиснул её пальцы, как будто мог вот так запросто удержать возле себя. Если она скажет нет... ему придётся её отпустить.

– Эбен, – прошептала она, прижимая ладони к его небритым щекам. – Тебе не нужно убеждать меня тебя полюбить. Я всегда тебя любила. Люблю сейчас. И всегда буду любить.

Она наклонилась вперёд и нежно прижалась губами к его губам. Эбен возликовал. Сначала он обессилел от счастья, а потом почувствовал невероятный прилив сил. У него просто чесались руки вновь стиснуть её в объятиях.

Вот только, вокруг оставалось слишком много свидетелей.

И среди них сильнее всех выделялся жизнерадостный шотландец, который собирался жениться на Джек, но почему-то вовсе не казался расстроенным разворачивающейся перед ним сценой.

– Ещё не спрашивала его?

– Нет, – ответила она, в её голосе скользила нерешительность. – Я должна была удостовериться, что он действительно этого хочет.

– Я хочу, – подтвердил Эбен. – О чём бы ни шла речь. Я хочу. Я должен был прийти за тобой раньше. Но я здесь сейчас. И так будет всегда.

– Звучит многообещающе, – сказал шотландец, подпрыгивая от нетерпения. – Сейчас самое время, Жаклин.

Нахмурив лоб, Эбен посмотрел на Фергюса.

– О чём меня надо спросить? – Он снова перевёл взгляд на Джек, которая улыбалась и взирала на него сияющими глазами. – О чём меня надо спросить?

Фойе погрузилось в тишину, Джек сглотнула. Она нервничала.

– Я не выхожу замуж за Фергюса.

Его охватило облегчение.

– Не выходишь... – И тут он всё понял. – Постой. Не выходишь?

Джек поморщилась.

– Мне не следовало этого говорить... но я боялась... – призналась она так тихо, будто самой себе.

Но он всё равно расслышал. Она солгала насчёт Фергюса. Насчёт свадьбы.

Эбен должен был бы рассердиться. Но просто не мог найти в себе сил. Конечно, она солгала. Ведь Джек не знала, что её здесь ожидает.

Нет, он не рассердился. Он пришёл в восторг.

Но прежде чем Эбен успел ей об этом сообщить, она глубоко вздохнула и заговорила:

– Ты...

Джек замолкла, не в состоянии произнести ни слова.

Он исполнит любое её желание.

Он взял её лицо в свои руки.

– Я согласен. Чтобы ты не пожелала, Джек. Оно твоё.

Она издала тихий смешок. Само совершенство.

– Ещё рано говорить "да". Сначала, я должна задать вопрос.

Эбен кивнул, не понимая, о чём идёт речь, но желая, чтобы все мечты Джек исполнились.

– Тогда продолжай.

– Эбен, ты женишься на мне?

Вопрос застал его врасплох. В ушах застучала кровь. Он будет бегать за ней на задних лапах, как собачка на поводке, если только она пожелает. Конечно, Эбен женится на ней. Но простого "да", казалось, недостаточно. Поэтому вместо ответа он поцеловал Джек. Взяв её на руки, он не отрывался от губ любимой пока она не обвила руками его шею, и он уже был готов удалиться в спальню.

Ему было наплевать на свидетелей. Она станет его женой, а мужья имеют обыкновение уносить своих жён в постель, чёрт возьми.

До него донеслись неясные звуки со стороны собравшихся. Шотландец издал радостный вопль, Лоутон гортанно рассмеялся, а тётя Джейн тихо фыркнула и добавила:

– Я всё равно считаю, что ты её не заслуживаешь, но раз она счастлива...

Эбен поднял голову, с трудом оторвавшись от губ Джек и улыбнулся.

– Я совершенно точно её не заслуживаю, но обещаю, что сделаю бесконечно счастливой.

– Значит, сработало! – самодовольно воскликнула тётя Джейн.

Джек закатила глаза.

Эбен нахмурился.

– Что сработало?

– Песочное печенье! Вот что! – радостно пропела пожилая дама.

Весёлый и безудержный смех Джек наполнил светом все тёмные уголки души Эбена.

– Печенье чуть его не убило, тётя.

– Чушь. Это печенье сводило влюблённых поколениями.

Сводило влюблённых.

Кусочки головоломки сложились. Рождественский сочельник. Воспоминания об их прошлом. Его любимые блюда.

– Ты вернулась ради меня, – благоговейно проговорил он.

Она кивнула.

– Я просто должна была.

– Ты вернулась ко мне.

– Я должна была выяснить, любишь ли ты меня всё ещё.

– Люблю.

– Значит, никакого жениха не было? Как неожиданно, – вмешался сбитый с толку Лоутон.

– Ради справедливости, стоит заметить, что я и правда сделал предложение, – вставил Фергюс.

– Но ты на ней не женишься, – не отрывая взгляда от Джек, ответил Эбен.

Фергюс ухмыльнулся.

– Трудно жениться на девушке, которая без памяти влюблена в другого.

– Ты хороший друг, – обратилась Джек к шотландцу, прежде чем снова переключить внимание на Эбена. – Он был готов взять меня в жёны, если бы у меня не получилось тебя завоевать.

Как будто существовал хоть малейший шанс, что у неё не получится.

– Возможно, это у меня не было шанса тебя завоевать.

– Ну, боюсь, что вам, герцог, я брак предлагать не стану.

Эбен проигнорировал слова шотландца и смех остальных, его интересовала только любимая женщина.

– Позволь мне завоевать тебя, Джек, – прошептал он. – Позвольте показать тебе, как у нас может всё сложится.

– Но я и так знаю, – сказала она. – Я мечтала об этом с того самого дня, как впервые воспользовалась той дверью.

Его сердце переполняло какое-то незнакомое чувство, его захлестнула радость.

– Ты вернулась ради меня.

Джек улыбнулась.

– Ты простишь меня?

Прощать было нечего.

– За что? Я не знаю, как смогу отблагодарить тебя, – ответил он, снова заключая её в объятия. – Придётся ограничиться только моей безмерной любовью.

Она улыбнулась вновь.

– Я не возражаю.

– Я же говорила, что всё дело в печенье! – снова пропела тётя Джейн, но Джек только усмехнулась.

– Мы и так были влюблены, – ответил Эбен, не сводя глаз со своей будущей жены. – В вашем несъедобном печенье не было необходимости.

– Чепуха! – отмахнулась от него баронесса, а потом добавила, обращаясь к Лоутону и Фергюсу: – Никто из вас не покинет этот дом без рецепта.

Будучи вежливыми, джентльмены неохотно последовали за пожилой женщиной на кухню, чтобы, без сомнения, отведать ту жуткую отраву.

– Лучше уж они, чем я, – постановил Эбен, не отрываясь от губ Джек, срывая очередной поцелуй.

– Не знаю, – выдохнула Джек через некоторое время, пока Эбен, проведя ртом по её подбородку, подбирался к мочке уха. – Может, действительно, всё дело в печенье.

– Нет, не в нём, – возразил он, подняв Джек на руки и, начав подниматься по лестнице под звуки её смеха. – Всё дело в тебе. Моё блестящее, прекрасное прошлое. Моё чудесное настоящее.

И он немедленно приступил ковать то будущее, которого она заслуживала.

Эпилог

…И с тех пор каждое Рождество шёл снег.

КОНЕЦ

Текст представлен исключительно для ознакомления, после прочтения вы обязательно должны удалить его.

Заметки

[

←1

]

Святой Николай (Николай Угодник; Николай Чудотворец) - христианский святой, архиепископ Мир Ликийских (Византия). Почитается как чудотворец, считается покровителем моряков, купцов и детей. В европейском фольклоре отображён в виде образа Санта-Клауса.

[

←2

]

Традиционно в Греции все столицы островов называются единым названием – Хора.