Жена на один год

Глава 5

Никита

От неожиданной просьбы девчонки меня будто кто-то ломиком по голове огрел. С размаху. Подкрался и «обрадовал».

В черепушке с табличками «Не смей!», «Даже не думай!» тут же встали за руки воспитание и совесть. А пониже, за грудиной, все эти предсердия, клапаны и сосуды завязались тугим узлом.

Дожил в двадцать восемь!

А ведь ничто не предвещало.

Обычный вечер с соседкой. Тихий, спокойный разговор.

Хотя… не совсем.

Сегодня впервые в жизни рядом с девушкой я чувствовал себя дебилом. Можно было сколько угодно списывать эту странность на усталость и ностальгию. Или объяснять нехваткой постельных радостей — в последнее время вообще было не до них.

Но никакой сонливостью или треском камина не получалось объяснить, почему мне так хорошо.

До абсолютной пустоты в голове.

До непонятного желания смеяться и улыбаться.

До еще чего-то неправильного, что я старался держать при себе и не выпускать на волю.

Чужие дети растут быстро, а маленькие соседские девчонки еще и умудряются превращаться в настоящих красавиц.

Никакой мешковатый костюм с оленем не мог спрятать стройную фигуру Леры. Не нужно было вспоминать нашу вчерашнюю встречу и ее вечернее платье. Не нужны были декольте, разрезы и прозрачные кружева, чтобы увидеть длинные ноги, тонкую талию, высокую грудь и ягодицы, от одних очертаний которых мне приходилось отводить взгляд в другую сторону.

Кастрировать себя хотелось за некоторые мысли. Спрятать малышку в какой-нибудь комнате подальше, а самому начать искать самый острый нож.

О том, что этому чуду всего восемнадцать, приходилось повторять как мантру. Иногда каждые пять минут. Иногда чаще.

Заглядеться боялся. На огромные серые глаза, которые смотрели на меня как на бога. На щеки. То румяные, то бледные. На губы. Нереальные. Уже и не помнил, когда видел такие. Без всякой вколотой дряни и помады. Пухлые, сочные, алые. Словно Бог специально лепил их для поцелуев.

Вело от девчонки. Неправильно, нездорово.

Но когда она наконец расслабилась, согрелась у огня и разговорилась… желание придушить самого себя сменилось уже знакомой потребностью устроить небольшой армагеддон в соседнем доме.

Некоторые факты категорически не желали укладываться в голове.

Рембрандта они захотели!

Дурацким пианино выторговали у ребенка право мечтать!

Медицинский соизволили разрешить!

Не мои это были проблемы. Не следовало о них даже думать. «Чужая семья — чужая правда!» — мысленно одергивал себя. А потом смотрел на чудо, что сидело рядом, смешно морщило нос и рассказывало, что держало бы меня за руку в морге… И крыло по-черному.

Злость шкалила так, что ладони сами в кулаки сжимались. Лишний раз дергаться себе запрещал. Лишний раз посмотреть на нее…

А теперь эта просьба. Подарок на день рождения. Как ломиком между глаз.

— Я не самый хороший кандидат для первого поцелуя.

О том, что стану первым, не нужно было спрашивать. Это читалось в напряженном, совсем не сонном взгляде, в робко опущенных плечах, в быстрой пульсации венки на виске и в дыхании… замершем, как у испуганной птички.

— Ты… — девчонка попыталась что-то сказать, но я сдвинул указательный палец с подбородка на ее губы и запечатал слова.

Нечего тут было говорить. Наговорились уже. Попал и пропал.

По-хорошему стоило отправить Леру спать и запретить ей думать о глупостях. Но умненькие правильные девочки не просят дважды. Они вообще не просят о таком, если это не важно. А отказывать в ее важном…

— Ты очень красивая.

Едва касаясь, я обвел пальцем контур губ. Приучая, успокаивая.

— Еще раз с днем рождения, Лера.

Почему не стоило ее целовать, я забыл за одну секунду. Стоило обхватить ладонью затылок, губами коснуться нежных пухлых губ — исчезли мысли о неправильном, об ошибке и еще какой-то чуши, которую все никак не мог уловить.

— Дыши, — произнес незнакомым хриплым голосом в открытый рот. И больше уже не сдерживался.

Оторваться от этого чуда было невозможно.

Сладкой Лера оказалась, будто конфета. Совсем неопытной. Чистой и застенчивой. Убойное сочетание. Никогда меня такое не заводило… даже попробовать не возникало желания. А сейчас крыша со свистом летела вниз только от одного прикосновения. Штормило от глухого грудного стона. В бараний рог скручивало от прикосновения пальцев к моей шее. Легкого, стыдливого, дрожащего.

Словно в свои восемнадцать вернулся. Туда, где не было ни безумного графика, ни сотни клиентов, ни проблем… новых, каждый день. Ни других женщин.

Туда, где многое было в первый раз и казалось самым ярким и вкусным.

Забыл каково это. Загрубел в бесконечной текучке. А теперь…

Резала Лера без ножа своей покорностью. Щедро, легко разрешала вести. Откликалась на ласку, будто настроена была на меня каждым нервом, каждой клеткой.

Плавилась в руках. И выжигала своей робкой нежностью все содержимое черепушки. Совсем как огонь дрова в камине.

К утру снегопад сменился заморозком. В лицо больше ничего не летело, но уши без шапки отмерзали мгновенно.

Для того, кто полночи провалялся без сна в кровати, наверное, это была небольшая потеря. Как показала практика, иногда слух — не такой уж плюс. Но я все же запахнул куртку поплотнее и поднял ворот.

Глухота была полезна вчера, а сегодня лишаться слуха уже было безнадежно поздно.

Судя по тому, что Демон периодически тряс ушами, его перспектива обморожения тоже не радовала. Жаль, его дрессировщику было хоть бы хны на мороз, снег или на ветер.

— По прогнозу в Москве на пару градусов теплее. Ты когда поедешь: сегодня или завтра? — В отличие от меня, соседского начбеза, казалось, ничто не брало. Вместо тёплого пуховика на нем была форменная куртка. Нараспашку. А вместо шапки, о которой я сейчас мечтал — сверкающая на морозном солнце лысина.

— Сегодня нужно ехать.

На СанСаныча даже смотреть было холодно. Боевой киборг на пенсии.

— Это правильно. Поезжай, — мой собеседник одобрительно кивнул.

— А могло быть неправильно?

Я догадывался, какого лешего начбез забыл сегодня на моем крыльце. Даже имя этой причины знал. Но спрашивать в лоб не было никакого желания. Без всяких допросов отлично понимал, что в конкурсе на лучшего спасателя для хорошеньких маленьких девочек мы проиграли бы оба.

— Можно было и неправильно. — Впервые за утро СанСаныч соизволил повернуться ко мне лицом. — Но я бы тебе тогда уши открутил. Не вспомнил бы, что твой папаша был святым человеком, и всегда просил за тобой присматривать. Вот этими руками… — он показал мне ладони, — … в узел на затылке завязал бы.

— Аргумент, — я усмехнулся.

За последние годы какие только угрозы мне ни поступали. Наверное, не осталось ни одного органа, которого не коснулось обещание «вырезать» или «вырвать». Но завязанными в узел ушами угрожали впервые.

Если бы не причина, я бы удивился. Но с такой причиной… сам бы завязал. Кому угодно. Что угодно.

— Она спрашивала о тебе не раз. Искала в интернете новости после гибели родителей.

СанСаныч потрепал по холке своего пса. Через плечо зыркнул в сторону гостевой спальни. Как будто точно знал, где сейчас Лера. А я и пошевелиться не смог. Только набрал в легкие побольше морозного воздуха, словно планировал выстудить себя изнутри.

— Не нужно приезжать сюда больше, — продолжил мой невеселый собеседник. — В ближайшее время родители выпрут ее в квартиру, поближе к институту. Но лучше не рисковать.

От упоминания «родителей» челюсть сама сжалась до зубного скрежета.

— Охрана там будет твоя? Или общая? — Не стоило мне интересоваться. Саныч был прав — самое лучшее, что я мог сделать — не приезжать сюда больше и не играть в спасателя. Наспасался уже! Но не спросить не мог. Будто отвечал теперь. Хоть и без прав.

— Общая, но я настоял, чтобы дали доступ к камерам и сигнализации. Так что мои парни будут присматривать. А если кто-то станет докучать, я сам меры приму.

— Уши в узел…

От странного облегчения, казалось, даже голова меньше мерзнуть стала.

— Да… Но могу не только уши.

— Спасибо. — Я закрыл глаза и вспомнил, как Лера вчера улыбалась, с энтузиазмом рассказывала об учёбе и радовалась поступлению. Без обид и упреков по отношению к приемным родителям, хотя оснований хватало. — Она хорошая.

Глупое было слово. Пустое. Я не знал, зачем произнес его. Не знал, кому я это сказал. Возможно, себе.

— Хорошая. Ума не приложу, как умудрилась остаться… такой. После детдома и этой семейки.

Теперь СанСаныч смотрел только на дом, который обязан был охранять. Без злости или осуждения. Равнодушно. Не так, как минуту назад в дальнее окно моего дома.

— Если когда-нибудь понадобится помощь, мой номер телефона у тебя есть. — Надо уже было завязывать наш дурацкий разговор. Через пару часов меня ждал самолет. Через пару минут — проводы одной юной особы в ее дом. Без совместного завтрака, долгого прощания и ещё какой-нибудь ерунды, которая могла превратиться в проблему.

— Береги содержимое штанов, адвокат. Справлюсь, если что, без твоей помощи.

Престарелый Дон Кихот геройствовал до конца. Бесил этим и успокаивал одновременно.

— Как-то сберегу.

Уши то ли отмёрзли совсем, то ли привыкли к морозу, но холодно больше не было. От странного жара я даже распахнул пуховик.

Стоило развернуться и уйти. Время бежало. А откладывать планы не имело смысла.

Не было в Питере у меня никаких дел. Не было оснований приезжать сюда часто. Хватало совести не дурить голову одной правильной красивой девушке.

Но я не шел.

Как идиот, смотрел на просторный двор. Будто первый раз вижу, изучал замысловатую ковку на воротах. Слушал, как от ветра шумят деревья.

Тихо, спокойно.

Совсем как звучали мысли у меня в голове этой ночью, когда выбирал для Кристины прощальное колье, исправлял в трудовом контракте с управляющим «один» год на «три» и заказывал билет на ближайший рейс в столицу.

Без сожаления. Без пустой рефлексии. Лишь с какой-то новой пустотой, которую не мог понять да и не нужно мне это было.