Жена первого короля орков (СИ)

Глава 45

Он огромен. Даже для орка. Широкоплечий, как дубовая колода, с руками, толщиной с мою талию, покрытыми паутиной старых шрамов и синеватыми татуировками — знаками кузнеца и воина. Его лицо, обветренное и грубое, как скала, бесстрастно. Густые брови нависают над глубоко посаженными глазами — темными, как остывший шлак. На плече он несет огромный мешок, звонкий от инструментов. За ним бредет подросток-орк, едва поспевая, таща тяжелую наковальню на спине.

Гром останавливается перед нами. Его взгляд скользит по людям, будто взвешивая на глаз. Потом он уставляется на Тарна, затем на меня. В его взгляде нет ни враждебности, ни подобострастия. Есть тяжелая, неподкупная оценка.

— Тарн, — хрипло произносит он, голос напоминает скрежет камней. — Леди. — Он кивает мне, чуть заметно. Потом поворачивается к своим будущим ученикам. — Я — Гром. Буду учить вас бить по железу так, чтобы духи не плевались. Буду учить слушать металл. Буду учить не гнуться под молотом жизни. — Он тычет толстым пальцем в сторону здания. — Это ваша кузня теперь. Пока. Заходите. Покажу, где тут духи любят, а где — плюют под ноги. Первое правило: слушайте. Второе: не болтайте. Третье: работайте. Нарушите и я вышибу вон. Понятно?

Молодые люди закивают, испуганно и быстро. Гром фыркает, как бык, и тяжёлым шагом ступает к воротам пилорамы, отпирая их здоровенным ключом, который ему протягивает Лиана Белл. Скрип железа звучит на всю улицу, как первый удар молота по наковальне нового дня. За ним потянулись ученики робко, словно в пасть дракона.

Тарн кладет руку мне на плечо. Его прикосновение твердо.

— Началось, — тихо говорит он.

Я киваю, глядя, как Гром и его маленький орк-подмастерье исчезают в темном зеве мастерской, увлекая за собой пятерых людей, чьи судьбы и надежды теперь неразрывно связаны с нашими. Солнце поднимается выше, обещая ясный день.

Мы следуем за ними.

Внутри пахнет пылью, старым деревом, которое так и не превратилось в доски, и металлом. Резким, холодным запахом заброшенности. Высокие потолки теряются в полумраке, сквозь забитые досками окна пробиваются лишь узкие лучи света, в которых танцуют мириады пылинок. В дальнем конце, где когда-то, видимо, стояли пилы, теперь зияет пустота. Но Гром ведет их не туда.

Он направляется к пристройке — массивной каменной коробке с огромной печью-горном, закопченной до черноты, и тяжелой наковальней, вросшей в земляной пол. Здесь пахнет уже иначе: углем, гарью, вековым потом и железом. Настоящей кузницей.

Только оказавшись в ней, я понимаю, что наоборот остальное здание является пристройкой к ней. Видимо, это стояло здесь еще до того, как маркиз Белл и его жена приобрели эту землю.

— Здесь, — бурчит Гром, швырнув свой звонкий мешок с инструментами на груду полузасыпанного пеплом угля. Звук заставляет людей вздрогнуть. — Подмастерье Кхарг, — он кивает на подростка, который с облегчением сбросил наковальню, — покажет, где брать уголь, как раскочегарить горн и не спалить себе брови. Вы, — его темный взгляд скользит по бледным лицам учеников, — слушайте его. Каждое слово. Потому что мои слова вы, щенки, пока не заслужили. Арн, Линна будут подметать. Весь мусор отсюда вон. Берт отправится с Кхаргом за углем. Элис, Коул принесут воду. Чистую. Бочки там стоят пустые. Быстро!

Его голос, грубый и не терпящий возражений, действует как пинок. Люди бросаются выполнять приказы, еще неловко, путаясь под ногами у расторопного Кхарга, который уже с важным видом тычет пальцем в угол с лопатами и ведрами. Лиана тихо отошла к стене, наблюдая, её руки крепко сцеплены, но выражение лица остается сосредоточенным.

Тарн стоит рядом со мной, его рука все еще лежит на моем плече. Он молча наблюдает, как Гром методично, с привычной силой, начинает расставлять инструменты по своим местам: огромные клещи, молоты разного веса, зубила. Каждое движение выверенное, экономичное. Мастер на своей территории.

— Он не даст им расслабиться, — тихо говорит Тарн. Его голос почти заглушен начавшейся возней у горна, где Кхарг что-то яростно объясняет Берту, тыча в груду угля.

— Это и нужно, — отвечаю я так же тихо. Мои глаза невольно притягиваются к куску темной, грубой руды, валявшемуся в углу наковальни. Что-то дрожит во мне — почти физическое ощущение. Холод. Тяжесть. Спящая сила. Я делаю шаг вперед, рука сама тянется...

— Не трогай!

Рукоять тяжелого молота легла мне на запястье, не больно, но твердо. Гром стоит рядом, его темные глаза прищуриваются, изучая меня с неожиданной пристальностью.

— Этот камень нечист, — проскрежетал он. — Лежал под дурной луной. Духи в нем спят беспокойно. — Он сгребает руду одной лапищей и швыряет ее в угол, где она глухо стукнулась о камень. Пыль взметается клубами. Потом его взгляд возвращается ко мне. — Ты... чувствуешь?

Вопрос прозвучал не как обвинение, а как констатация факта. Удивленно. Заинтересованно.