Женаты по договору

Глава 11. Отъезд

Мираэль просыпается рано — слишком рано. Осеннее утро едва ли начало озарять небо, которое видно через окно, и убранство комнаты не совсем четко можно разглядеть в утренних сумерках, но девушка, открыв глаза, тут же оказывается втянута в страшный водоворот ощущений и мыслей.

То, что произошло накануне, полностью перевернуло сознание девушки. И столкнуло лицом к лицу с непритязательной реальностью, в котором все было слишком… неправильно. И неестественно.

То, что Аттавио сделал с ней, было постыдно и развратно. Но она позволила графу сделать с ней это и раскрыть что-то, скрывающее глубоко внутри, а после — испытать что-то невозможное и потрясающее, с чем она никогда не сталкивалась.

Но подходящее слово подобрать все же могла.

И имя ему — похоть.

Страшная, неправильная, осуждаемая в обществе, но…

Какая же сладкая и привлекательная.

Похоть.

Желание.

Страсть.

О, она прекрасно помнит это жжение внизу живота. И прикосновение ладоней и губ на своей обнаженной коже. Это было… приятно…

Слишком приятно. И напрочь лишающий воли.

Взвыв от отчаяния, Мираэль утыкается лицом в подушку и с головой накрывается одеялом.

Как она могла?! Бог-творец, как она могла поддаться соблазну и отключить собственные принципы и мораль?! Как смогла допустить, чтобы этот мужчина, ее, по сути фиктивный муж, ласкал ее столь откровенным образом, заставлял стонать и дрожать от желания, а потом, потерявшуюся от переизбытка ощущений, отнести заботливо в постель, как использованную в свою угоду куклу?

Стыдно-то как…

И за свое тело стыдно — отзывчивое и откликающееся на возбуждающие прикосновения и движения. За тяжелое дыхание стыдно, и всхлипы. За бесстыдно подставленные губы и грудь, пылающую кожу и спазмы в неприличном месте. За дрожь и руки, которые цеплялись в мужские плечи, будто те были плотом, кинутым утопающему в океан…

Безумие чистой воды…

И нет ей никакого оправдания…

Но… какие же сладкие это были ощущения… Эти толчки и искорки, пробегающие по всем ее телу, сладкие и уверенные объятия, поцелуи и страстные укусы.

Да от одних воспоминаний ее уже выгибает и корежит! И…

Хочется…

Хочется еще…

— Бог-творец, за что…? — шепчет тоскливо девушка, зарываясь в подушки еще глубже и не чувствуя, что вот-вот и она начнет задыхаться. — Почему…? Чудовищно, просто чудовищно…

Не в силах больше терпеть в своей душе жуткий ураган, Мира резко поднимается и бежит в ванную. Долго плещется в холодной воде, пока зубы не начинает сводить от озноба, и неистово расчесывает свои волосы, чтобы заплести в самую максимально тугую косу.

Одевается тоже тщательно и нарочито строго, чтобы после, оглядев себя в зеркале, удовлетворенно кивнуть своему отражению. То, что нужно. И даже никакого предательского румянца и странного, какого-то безумного, блеска в глазах.

Не дожидаясь, когда к ней придет горничная, девушка сама спускается вниз, на кухню, чтобы приготовить незамысловатый завтрак и чаю. Но кухарка уже там, и она удивляется появлению графини и тут же тушуется.

— Доброе утро, Клара, — приветственно улыбнувшись, здоровается Мираэль, переступая порог, — Простите за вторжение, я вам не помешаю, правда. Просто встала рано.

— Доброе утро, госпожа Тордуар, — тут же начинает суетиться полная высокая женщина с плотным чепцом на голове, — Да-да, рановато вы. Что бы хотели? Кофе? Чай? Бутерброды? Или кашу? Я все приготовлю в один момент!

— Да я бы и сама справилась…

— Что вы, что вы, графиня… как можно? Идите в гостиную, я мигом все принесу!

— А можно я здесь побуду?

— Но я… собиралась тесто мести… на блинчики и вафли…

— Так я вам помогу! — радуется девушка, надеясь занять себя делом.

— Как можно?! — повторяет испуганно кухарка.

— Можно-можно, — смеется Мира, — Не бойтесь, я умею готовить.

— Не сомневаюсь, но…

— Пожалуйста, Клара!

Кухарка смотрит на графиню с недоумением. И видит перед собой красивую и молоденькую девушку в хорошо знакомом черном одеянии, в котором она совершенно не похожа на ту изысканную даму, которой та была вчера, и позавчера, и особенно три дня назад.

Они не раз встречались раньше — на рынке или в таверне, где Клара работала пару лет назад, на улице или на праздниках. И Мираэль всегда была учтива и вежлива, не видя особой разницы между простой кухаркой и женой мэра.

Это подкупало.

Но факт ее замужества со столичным графом все поменяло в одно мгновение. И теперь женщина не знала, могла ли она позволить себе прежние, приятельские, отношения.

Однако Мираэль сама решает этот вопрос. Беззаботно воркуя и умело порхая по кухне, она с легкостью вовлекает Клару в незамысловатую беседу — совершенно обычную и понятную им обоим — и одновременно ловко занимается делом. Ее ручки с легкостью перебирают крупу и овощи, чистят и режут, переставляют посуду и наполняют кастрюльки водой или молоком. Когда Клара делится с ней поварскими секретиками, она понимающе кивает и то и дело задает наводящие вопросы, демонстрируя искренний интерес и внимание. Когда кухарка отвлекается и стоящее на плите молоко почти убегает — вовремя снимает его с огня и отвлекает расстроенную женщину незатейливым анекдотом.

А после ловко и бойко замешивает тесто для пирога, рассказывая один забавный случай из своей учительской жизни.

И, конечно же, беседующие женщины не сразу замечают, что на кухне появляется еще один гость, который с интересом глядит на них и прислушивается.

— Ой! Доброе утро, господин граф! — тушуется Клара, наконец-то увидев в дверях прислонившегося к косяку Аттавио, — Простите! Мы, наверное, слишком громко…

— Доброе утро, — приветственно кивает мужчина, обрывая ее, — Нет. Не слишком. Но мне стало интересно, куда запропастилась моя дражайшая супруга. И мне подсказали, что она забирает вашу работу.

Пока Клара что-то виновато бормочет в ответ, Мираэль судорожно пытается справиться с собственными нервами. При виде мужа всё, от чего она так старательно отвлекалась, вновь накинулось на нее с новой силой, заставив покраснеть и смутиться. Поэтому, вместо того, чтобы принять, как она того планировала, невозмутимый вид, девушка зажимается, ярко краснеет и все свое внимание обращает на тесто под своими руками.

Аттавио едва не смеется, наблюдая эту картину. И, пройдя вперед, встает рядом с женой и наклоняет голову, чтобы пытливо заглянуть в ее якобы сосредоточенное на выпечке лицо. И, конечно же, замечает и поджатые от старания губы, и ярко-красные пятна на скулах, и нахмуренные бровки.

— Госпожа Клара? — беспечно окликает кухарку Аттавио, — Не могли бы оставить нас с графиней наедине?

— Что?! — одновременно вопрошают потрясенные Мираэль и Клара.

— А как же… завтрак? — неуверенно произносит кухарка, хлопая глазами.

— А мне его жена накроет, так что не беспокойтесь, — серьезно отвечает мужчина, — Смотрю, у вас все готово, так что воспользуйтесь моментом и идите передохните. Вы ж с самого утра на ногах, госпожа Клара.

— Но как же…

— Идите-идите! И не беспокойтесь, не съем я графиню. Сами видите — она ж худая, как жердь!

Мираэль недовольно фыркает, но не перечит. Как и кухарка, которая, переводя удивленный взгляд с графа на его жену и обратно, поспешно вытирает руки о фартук и снимает его.

«Какие дела-то чудные! — думает она, выходя с кухни и аккуратно прикрывая за собой дверь, — А почему нельзя было пригласить свою жену в гостиную и там поговорить, коль так срочно понадобилось? Даже завтрака не дождался… Ох, молодежь… Но ведь это хорошо, не так ли?»

Придя в такому туманному выводу, Клара легкомысленно и как-то по-молодому усмехается. Не зря ж, наверное, накануне хозяева изволили откушать не в столовой, а в спальне Мираэль. А потом, как шепнула одна горничная, Аттавио, покинув жену, ходил с какой-то странной улыбкой, хотя ранее за ним такого не наблюдали.

Оставшись наедине с мужем, Мираэль едва не выругалась. Что ему надо? Зачем пришел? И зачем выгнал кухарку?

— Присядьте пока, мессир граф, — просит Мира, стараясь не смотреть на него — Я быстро… Только стол приберу…

— Стоять, — тихо приказывает Аттавио, перехватывая девушку поперек талии, отчего та содрогается всем телом и испуганно вскидывается.

— Да что ж это такое… — выдыхает девушка потерянно, отводя взгляд в сторону, — Что вам надо?!

Аттавио не нравится, что Мираэль снова в черном. Этот цвет отвлекает и раздражает его. Но, надо отметить, вид запачканной в муке девушки оказывается довольно забавен. Поэтому он не может отказать себе в удовольствии снова подразнить ее.

— Подними голову! — тихо командует он, рывком прижимая жену к себе и накрывая второй рукой ее затянутую в высокий воротник шею, — Ну же, девочка. Подними!

Мираэль послушно вскидывает подбородок, и ее губы тут же накрывает легкий и мягкий поцелуй, тем не менее поражая и удивляя ее.

— Доброе утро, Мираэль, — внезапно усмехается Аттавио, почти не разрывая это интимное прикосновение, — Ты ранняя пташка. Так не терпиться уехать?

— Хам! — нервно фыркает девушка, упираясь ладошками в широкую мужскую грудь и пытаясь оттолкнуть мужа, — Творить непотребства с самого утра! Да вы в своем уме?!

Граф смеется и, наклонившись, трется щекой о скулу Миры.

— Какая целомудренная девочка! Но для будущей монахини в тебе слишком много страсти. Или уже забыла, как текла на мои пальцы? И как кончила всего за пару минут?

— Немедленно прекратите! — возмущенно вскрикивает девушка, стукнув кулачком по плечу Аттавио, — Ваше поведение возмутительно! Чего вы добиваетесь?!

— Ты же умная, Мираэль. Не делай вид, что не понимаешь!

Резко повернув девушку спиной к столу, мужчина безжалостно скидывает стоящие на ней какие-то плошки и миски и ловким движением усаживает Миру на край. Под ее недовольные вопли задирает подол платья и нижних юбок и с легкостью врезается между разведенными бедрами.

Мира поражена и возмущена до самой глубины души. Она дергается, отбрыкивается и даже начинает довольно грубо ругаться, используя не самые лестные выражения.

Но как только Аттавио снова ее целует — куда как более уверенно и властно, — тело вдруг предает Миру, и она чувствует слабость и сладкую негу. Граф не мешкает, но и не торопится — его губы мягкие и уверенные, а язык — ловкий и настойчивый. Девушка отзывается на поцелуй против воли, ведь он навевает воспоминания о вчерашнем вечере и пережитых ощущениях.

Но так нельзя! Не здесь! Не сейчас!

— Аттавио, — стонет девушка, с трудом ускользая от поцелуя мужа, — Это же кухня! Это неприлично!

— Уже лучше, — коротко смеется мужчина, одновременно лаская ладонями обнаженные его стараниями женские бедра, — Значит ли это, что, будь мы в другом месте, все было бы нормально?

— Конечно, нет! — вскрикивает девушка, возмущенная тем, что Аттавио поймал ее на оговорке.

— Упрямая, — снисходительно произносит мужчина, совершенно не расстроенный. — Но ты права. Рановато для игр на кухне. Может быть, позже… Когда мы будем у себя дома…

Сейчас Мира готова согласиться с чем угодно, лишь бы муж отпустил ее. Однако головой понимает — это его «мы» стало уж часто слетать с губ Аттавио. И, наверное, это была правильная тактика с его стороны.

Вот только трудно заставить себя поверить в искренность его помыслов. И видеть что-то более, чем элементарную мужскую похоть, которая больно било по самолюбию.

К тому времени, как граф закончил завтракать, слуги, под бдительным надзором секретаря Рико, не только успели приготовить карету к отъезду, но и закончили сборы и закрепили на крыше и специальной задней полке многочисленные сундуки и саквояжи. Кое-что пришлось поставить и внутри, благо, размеры кареты с родовым гербом Тордуаров на дверцах позволяли, но в итоге все поместилось. Расплатившись со слугами и проверив дом на наличие забытых вещей, Рико наконец-то дал добро на отбытие графской четы и лично подал руку графине, чтобы помочь взобраться по ступенькам.

Этот короткий инцидент, казалось бы, ничего особенного из себя не представляющий, Аттавио вниманием не обошел. Он стоял рядом, поэтому прекрасно видел и восторженную физиономию Рико, и ответную благодарную улыбку жены, но особенно — доверчиво положенную на руку секретаря тонкую и изящную ладошку, которую тот даже зачем-то трепетно поцеловать и пожал, будто встетился с самой королевой.

И неожиданно для самого себя граф Тордуар возмутился. И категорически не принял такую услужливость своего помощника. Поэтому смалодушничал и приказал тому сесть рядом с кучером, а не внутри кареты, чем безмерно того удивил. Но перечить Рико не стал. Только сопоставил некоторые факты про себя, тихонько хмыкнул и полез наверх, внутренне веселясь от этого завуалированного проявления ревности. А то, что это была именно ревность, он почему-то не сомневался. Слишком уж явными были собственнические взгляды Аттавио, которые тот бросал на девушку в последние дни. На его глазах разворачивалась крайне занимательная история. И хотя ему было немного жаль молоденькую графиню (да и себя немного), ему было интересно — как же сложатся в дальнейшем отношения супругов. Потому что, проведя накануне с графиней довольно много времени, он снова убедился в том, что Мираэль уже не та нежная и трепетная птичка, скрывающая свою неуверенность под улыбкой и воспитание провинциальной аристократки, а вполне себе сформировавшаяся личностью с собственным мнением.

Саму Мираэль перспектива провести всю дорогу один на один с Аттавио в тесном помещении не вдохновила. Ни после вчерашнего и, тем более, после сегодняшнего случая. Поэтому, когда муж сел следом за ней в карету, и та тронулась после приказного оклика кучера, девушка вряд ли долго думала о том, что покидает город, в котором провела почти шесть лет — самых лучших лет своей жизни несмотря ни на что, — а также его жителей и детей, в которых вложила столько сил и знаний. Больше всего ее занимало то, как ей следует поступить, если вдруг Аттавио вновь начнет всякие непотребства.

Вон, не зря он так пристально уставился на нее, усевшись на диванчик напротив. И разглядывает, оценивает, раздевает взглядом…

Неистово покраснев, девушка поворачивает голову и устремляет взгляд в окошко. Но ничего за ним не видит. А элементарно пытается сдержать предательскую дрожь в пальцах, да стыдливый румянец на щеках. И ей категорически не нравится, что она с такой легкостью поддается на мужские провокации, хотя раньше ей это удавалось вполне успешно.

Будто в ней, как в той самой упомянутой ею раньше кукле, механизм какой сломался. И его бы починить, или заменить…

Но как?

Как, спрашивается?!