Женаты по договору

Глава 13. Соблазны

Но к приходу горничной Мира все же успевает собраться — и успешно скрывает от служанки слегка опухшее и заплаканное лицо, когда та заходит в ванную с чистым бельем и халатом.

Невысокая и крепко сбитая девушка незнакома графине — видно, что новенькая. Поэтому та в первую очередь представляется, поклонившись хозяйке.

— Здравствуйте, госпожа графиня. Меня зовут Зóла, и я ваша личная горничная и помощница. Позволите — я помогу вам?

Конечно, положение обязывает иметь даже в ванной ту, что вымоет волосы, потрет мочалкой спину и так далее, но Мире это не по душе. Поэтому она, категорично мотнув головой, говорит:

— Спасибо за предложение, но я справлюсь сама. Ждите меня в комнате, минут через десять я выйду.

— Как прикажете, — снова поклонившись, откликается девушка. И, положив вещи на комод, послушно выходит. Хотя тут же сует симпатичную круглую мордашку обратно в дверь.

— Простите, госпожа. Через сорок минут ужин. Не хочу вас торопить, но мессир граф пунктуален…

Мира снова чуть не вспылила. Что?! Она только приехала, а ей уже указывают, куда и во сколько ей идти?! Причем — служанка?! Хотя, конечно, девушка тут совсем не при чем. Она лишь выполняет распоряжение хозяина.

Первым порывом было сказать, что никуда она не пойдет. Пусть Аттавио злится, пусть нервничает из-за того, что она опять отказывается следовать плану.

Но мысль о том, что муж может снова заявится к ней в комнату, чтобы, как в прошлый раз, закончить далеким от еды процессом, заставляет ее отмахнуться от подобной идеи, и она кивает. Дескать, поняла госпожа графиня. Будет вовремя.

Может быть.

Хотя, конечно, за столь короткое время ее волосы не высохнут. Придется завязать их и спрятать под платок, в котором она будет выглядеть как матрона средних лет.

Хотя какая, собственно, разница? Может, в этом даже есть какой-то смысл. Остудит мужский пыл и заставит его придержать коней.

А еще в этом было что-то… от мести. Не совсем логичной, совершенно несвоевременной (вроде как), но в то же время — довольно простой. И потому легко реализуемой.

Оперативно закончив с мытьем, Мира быстро вытирается, одевается и уже в комнате с помощью горничной долго подсушивает волосы. Времени не хватает катастрофически, поэтому девушка одевается просто и незамысловато и даже игнорирует корсет. Зóла хорошо обучена, поэтому не ведет и бровью при этом страшном нарушении порядка, а еще старательно расчесывает волосы молодой графини мягкой щеткой, умело убирает в высокий и даже симпатичный узел и повязывает красивый платок в тон темно-сиреневому платью с квадратным вырезом, который прикрывает кружевами.

Мираэль опаздывает совсем немного — всего-то на несколько минут. Но специально не спешит, а, оказавшись в столовой, рассеянно отмечает свежий ремонт и новую мебель.

Аттавио не выглядит раздраженным. Только привычно осматривает ее, оценивает и удовлетворенно кивает. И, отмахнувшись от шагнувшего вперед дворецкого, сам встает и отодвигает для супруги стул.

Мира с достоинством кивает и садится. Уже привычно принимает из рук мужчины салфетку, расстилает на коленях и без энтузиазма смотрит на богатый стол. Как всегда, Аттавио предпочитает ужинать плотно и сытно и ждет от нее того же.

Вот только у нее совершенно нет аппетита. И поэтому, когда один из слуг ставит перед ней наполненную тарелку (будто она сама не может положить в нее то, что ей надо!), она просит:

— Чаю, пожалуйста. Молока не надо.

Слуга, разумеется, понятливо кивает, и уже через минуту перед графиней появляется чайничек и чашка из тонкого и изысканного фарфора. Молодой мужчина аккуратно наполняет ее чаем и отступает в сторону, чтобы не мешать.

— Все в порядке? Тебя все устраивает? — неожиданно спрашивает Аттавио, проницательно поглядев на чашку и сразу же переведя взгляд на лицо девушки.

— Да. Спасибо, — откликается Мира равнодушно.

— Тогда почему не ешь?

— Не хочу. Аппетита нет.

— Как и вчера? Мираэль, тебе надо лучше есть.

— Спасибо за беспокойство, но вашими стараниями (точнее говоря, стараниями вашей кухарки), я питаюсь очень хорошо. Куда как лучше, чем раньше.

После крайней фразы Мира поспешно прикусывает язык и про себя чертыхается.

А Аттавио красноречиво изгибает бровь. Но вместо колкого замечания властно приказывает:

— Тогда убери чашку и ешь.

В свою очередь Мираэль сдерживает рвущееся сопротивление и покорно кивает. Берет приборы и демонстративно режет лежащий в тарелке картофель. Потом — кусочки каких-то запеченных овощей. И мясо.

Граф следит за ее движениями, слегка наклонив голову, но уже через пару секунду сам приступает к еде. В отличие от девушки, ест он быстро, старательно двигая челюстями, и щедро запивает красным вином из большого бокала. И весьма ожидаемо заканчивает раньше Мираэль.

— Ты не ешь, — выносит он вердикт, посмотрев на почти полную тарелку девушки, — Не нравится?

— Что вы, очень вкусно, — нейтрально отвечает Мираэль, глядя на еду перед собой, как на врага, — Просто пальчики оближешь.

— Ты можешь сама составить меню по своему вкусу. Я неприхотлив.

— Хорошо. Я поняла.

— Если хочешь, можешь готовить сама.

Девушка недоуменно вскинулась, посмотрев на мужа. Смеется? Вроде нет.

— Ты же умеешь? — хмыкнув, спрашивает Аттавио.

— Конечно, — чувствуя какой-то подвох, осторожно кивает Мира, — И всегда умела. В этом нет ничего сложного.

— Ну разумеется, — небрежно протерев краем салфетки губы и подбородок, говорит мужчина, — Девочка-аристократка из обедневшей семьи. Разумеется, ты училась кашеварить.

— Деньги тут не при чем, — Мира хмурится, — Это часть обучения. Все девочки учатся домашнему хозяйству, несмотря на благородство крови или размеры ежегодного пособия.

— Но, помнится, к 15 годам в твоем образовании были значительные пробелы. Пришлось нанимать тебе учителей.

Мираэль не обиделась и не удивилась. Аттавио был прав. И в 15 у нее действительно появились учителя танцев, музицирования и придворного этикета, на которых у отца не было денег, хотя он ни разу не говорил, откуда те взялись. Она сама догадалась, хоть и некоторым временем позже.

Но она заволновалась, не понимая, чему граф начал этот разговор.

— Ты хорошо показала себя на вечере, — говорит, — Но Фэрдер — не столица. И сейчас уже под лупой будут не меня рассматривать, а тебя, невесть где пропадавшей пять лет.

— Не сомневаюсь, — машинально парирует Мира, подбираясь. К чему он клонит?

— Завтра твое появление должно вызвать фурор. И все должны будут видеть — в браке мы счастливы и довольны друг другом.

— Завтра? Где?

— У Легуазамо — дипломата из Рионы. Завтра он проводит светский ужин.

— В посольстве? Или дома? — деловито интересуется Мираэль.

— Дома.

— Какие у вас дела с Рионой, мессир граф?

— Как всегда — сплошная скучная торговля.

— Ткани? Или вино?

— И то, и то. А еще драгоценности, специи и дерево. И книги.

— Книги? — встрепенулась девушка, вызывая у мужчины усмешку. — Какие книги?

— Я мало что понимаю в макулатуре, — говорит Аттавио, безошибочно определяя причину воодушевленного блеска в глазах молодой графини. Как просто же играть на человеческих чувствах, если знать слабые стороны и стремления. — Если захочешь — можешь сама обсудить это с Легуазамо или его секретарем. Я лишь выполняю распоряжение министра, ничего особенного. Но если ты плохо себя чувствуешь и захочешь остаться дома… Я буду не против.

— А вы научились хитрить, мессир граф, — Мира непроизвольно улыбается, — Жизнь бок о бок с аристократией определенно повлияла на вас.

— И как же?

— Вы стали более разговорчивы.

— И, судя по всему, тебе это нравится, да, Мираэль?

— Увы, от некоторых замашек зазнавшегося мещанина вы так и не избавились.

На откровенную подколку графини мужчина не реагирует, только ставит на край стола локти, смыкает ладони в замок и, наклонившись, кладет на них подбородок. Смотрит на девушку и еле заметно улыбается. Но Мира едва ли придает этому значение. Мысль о рионских оригиналах полностью захватывает ее, беспощадно отодвигая в тень всякие там переживания и сомнения.

И Аттавио нравится то, что он видит. С какой легкостью, оказывается, можно приструнить маленькую графиню и одновременно — заставить улыбаться искренне и счастливо, как ребенок. Все ее прежние вежливые и светские улыбки и рядом не стояли, и она и думать забыла про все свои обиды.

Но если бы все было так просто…

Гораздо позже, ближе к полуночи, граф Тордуар сидит в своем кабинете и, заполняя учетные книги по свежим отчетам, нет-нет, а отвлекается. Устало трет пальцами уголки глаз и виски, недовольно царапает щетину на щеках и отвлекается на вид города за окном — покатые крыши домов, маковки церкви и шпили ратуши. Видит это, а сам думает о своей молодой жене, которая сейчас спит в своей широкой кровати или, может быть, читает. А уже завтра она наденет одно из заказанных у модисток платье и дорогущие драгоценности и будет, как он и сказал, блистать среди столичных аристократок не только своей нежной и светлой красотой, но и умом.

Да, за ужином он уколол ее, сказав о низком уровне образования. Хотя знал, что та всего за пару лет с легкостью восполнила все пробелы и потому ни разу за полгода их совместной жизни не опозорилась ни на одном мероприятии. А еще он знал, что она очень хотела вспылить и ответить чем-нибудь колким. Но мимолетное упоминание о книгах из Рионы — и она готова забыть обо всем на свете, лишь бы получить заветные фолианты в свои ручки. И ведь речь не о любовных романчиках или стишках. Риона известна своими научными трактатами и исследованиями. А еще строжайшей международной политикой. И если в плане торговли эта страна всегда готова пойти на уступки и предоставить самые лучшие товары, но культурным наследием она делилась нехотя. А нынешний министр, очень радеющий за образование в их государстве, просто горит желанием получить те самые редкие и исключительные в своем роде фолианты.

Ах, Мираэль, Мираэль…

Его маленькая графиня.

Разве положено молодой женщине такой исключительной внешности обладать такой страстью к письменам? Было бы куда проще, если бы она, как и другая нормальная женщина, обожала наряды, украшения и всякие редкости. Можно было с легкой душой подарить парочку побрякушек, сводить в дорогущую ювелирку, ресторан, на крайний случай — в королевскую оранжерею, куда ходили не столько для прогулок и любования редкими сортами растений, сколько для демонстрации редких цацок и изысканных нарядов.

Нет…

Это странно, но, кажется, он откуда-то знает о Мираэль достаточно, чтобы понять — она не получает удовольствия от официоза и искусственности светских раутов, от роскоши платьев и кружев, от количества и заоблачной стоимости драгоценностей, которыми я могу завалить ее с головой…

По крайней мере, пока не получает.

Все-таки… Она еще слишком молода… И жизнь в провинции не привила ей женского и эгоистического самолюбия.

Вот столица — это другое дело.

И высший свет, в котором она теперь будет обязана появляться с раздражающей частотой — чертово положение обязывает.

Поэтому — надолго ли ее хватит?

Судьба очень интересно сыграла с ней партию. Дала отца с графским титулом графа, но лишенного состояния. Потом — мужа-сатрапа, купившего ее за деньги. Следом — полное равнодушие к своей персоне со стороны супруга и, как следствие, некое подобие побега в маленькое городишко, где она прозябала долгий пять лет под личиной бедной учительницы.

И вот — очередной кувырок через голову. Ей снова надо примерить роль блистательной графини. А под боком — все тот же муж, который уже не хочет договорных отношений. И который совсем не прочь показать, какими могут быть отношения между взрослыми мужчиной и женщиной.

— На ней не было корсета, — зачем-то говорит Аттавио вслух, сфокусировав взгляд на своем отражении в стекле окна, — А еще она не носит панталоны. Всего-то дело — задрать юбки да через стол перегнуть.

А следом — сжать мягкие бедра, прижаться пахом и вторгнуться в мягкую и тугую глубину на всю длину и двигаться, двигаться внутри, ловя пульсацию и спазмы внутренних стеночек….

Наклониться, чтобы сжать полные и мягкие груди, перекатывая соски через пальцы…

Целовать чувствительную кожу шеи под волосами и слушать, как девушка под ним стонет и всхлипывает от охватившего ее наслаждения…

Удерживать в своих руках, ласкать и оглаживать, пока та не поймает тот самый особый толчок, который отнесет ее в райский кущи и заставит кричать — бесстыдно и страстно, царапая ноготками гладкую поверхность стола… или сбившейся скатерти…

Но ему этого окажется мало и поэтому, перевернув свою жену, он будет целовать ее искусанные губы. Дрожащую шею. Голые плечи и груди. Впалый от недоедания животик и ниже…

Пока не накроет припухшие и влажные от ее собственных соков лепестки своими губами и не толкнется между ними языком, слизывая влагу — слегка солоноватую и пряную, но невозможно вкусную…

Уже собственным ртом снова довести ее до оргазма, а потом, разомлевшую, снова взять ее все на том же столе, чтобы наконец-то мощной струей излиться прямо внутрь, не беспокоясь о последствиях…

Бог-творец, о чем он только думает?! Как дошел до жизни такой?!

В ярости чертыхнувшись, Аттавио расстегивает брюки и сжимает головку твердого от неожиданных фантазий члена. Пара-тройка передергиваний — и белесое семя пачкает пальцы, вызывая неудовлетворенный и разочарованный рык.

Вот же дикость какая… Заниматься самоудовлетворением при живой и здоровой женщине в собственном доме! Когда такое было?! Разве что в юные годы. С возрастом его либидо поутихло (или же он просто научился его успешно контролировать), ну а с дамами у него так вообще проблем было с тех самых пор, как заимел какое-никакое состояние.

— Мираэль… — тихонько роняет Аттавио, прекрасно понимая, что сейчас он не хочет абы кого. Ему нужна она, его маленькая и нежная жена, запах которой так приятно щекочет ноздри, а прикосновение к гладкой коже заставляет желать большего.

Мираэль-Мираэль.

Красивое и мягкое имя. И при этом — уверенное. Мурлыкающее и отзывающееся вибрацией на губах.

Прямо как сама девушка, когда не сжимает свой аппетитный ротик в узкую полоску, а открыто отвечает поцелую.

Однако… становится непросто…

Что ж ему ожидать дальше? И, в первую очередь, — от самого себя?

Когда придет момент, когда он, не выдержав, буквально накинется на бедную девушку, напрочь сминая любое сопротивление и приличия?