Женаты по договору

Глава 16. Жена

В голове Мираэль слегка туманно, но она почему-то чувствует удивительное воодушевление и тихую радость. Сначала — оттого, что ее откровенно развлек молодой принц, о котором была наслышана, но которого ни разу не видела — шесть лет назад он жил и учился за границей. Потом — от танца с ним же, великолепным, между прочим партнером, умелым и чутким.

И вишенкой на торте, разумеется, стал странный, но очень красноречивый порыв мужа, которому не очень-то удалось скрыть явно ревнивое поведение.

Это показалось ей… милым.

Он и сейчас сдерживает шаг, чтобы не тащить ее, как собачку на поводке. Но властный пояс из его руки на талии уже не столь аккуратен, как прежде. И все же не приносит никаких неприятных ощущений. Скорее наоборот.

Мире нравится то, как муж ее поддерживает. С непривычки, да в новеньких туфельках ноги гудят, а колени немного подрагивают. Так что это объятье очень даже кстати.

Они обходят зал по периметру. Кто-то смотрит на них, разумеется, но девушке сейчас все равно. Кто-то пытается заговорить. Но Аттавио спешит, поэтому отвечает кратко и скупо. Ей же не дает вставить и слова.

Хотя не очень то и хочется, на самом деле.

Потом — коридор. Похоже, Аттавио уже бывал здесь, потому что шагает уверенно и целенаправленно.

Распахивает какую-то дверь. После ярко освещенного коридора тут темно — совершенно ничего видно. Муж еще и дверь захлопнул за собой, правда, тут же нащупал в темноте и крепко обнял.

Как ни странно, Мира не не шарахается и даже не вздрагивает. В крепких и уверенных мужских руках ей неожиданно уютно и комфортно, а его широкая грудь — очень удобная для того, чтобы положить на нее ладони или даже слегка прижаться щекой.

Музыка здесь слышится едва-едва. А темнота дает отдых немного воспаленным блеска и света глазам.

— Ты сказала, что будешь на веранде, Мираэль, — говорит негромко и холодно Аттавио.

— Я замерзла. И вернулась внутрь.

— Ну и где успела подцепить Давида?

Голос мужа звучит угрожающе холодно. Но это не пугает и не нервирует. Вместо этого Мира чувствует неожиданное удовлетворение. Она не ставила себе цель дразнить его. И ничего крамольного и в мыслях не имела. Но реакция Аттавио неожиданно льстит.

— Принц сам подошел. Мы разговорились. Ничего особенного.

Девушка говорит беспечно и просто, чем раздражает мужчину еще больше. Хватка его рук становится жестче и болезненней, и Мира непроизвольно вскрикивает. Но Аттавио и не думает ослаблять ее. Вместо этого поднимает одну руку, безжалостно зарывается в волосы на затылке и тянет назад. Потом наклоняется и тихо выдыхает в губы:

— Он флиртовал с тобой. Тебе понравилось?

— Кому ж не понравится, когда сам принц крови уделяет тебе внимание?

— Ты забываешься!

— Это легко. Когда вокруг столько легкости и вранья, а излюбленная тема — любовники и любовницы, их умения и их способности, то это…

— Соблазняет?

— Обескураживает.

— Ты больше не боишься меня. Смирилась?

— Может быть…

Обнимающая ее рука становится немного легче. А вторая, держащая ее волосы, вдруг начинает мягко массировать подушечками пальцев корни натянутых вверх локонов.

Это… приятно. Мира едва не мурлычет от удовольствия. И неожиданно сама первой подается вперед и вверх, прикасаясь к губам мужа.

Но это не она. Она… не может…

Но Аттавио уже принимает это своеобразное приглашение. И захватывает губы Миры в плен — властный, тягучий и порочный. Скользит языком, проталкивает между ними и вовлекает в умелую и очень возбуждающую игру.

Возмущение начинает бороться внутри Миры с каким-то странным чувственным восторгом. Ей… нравится! Поэтому, вцепившись в лацканы камзола мужа, она выгибается, прижимаясь теснее, и растворяется в этом сладком поцелуе, желая большего…

Чего-то… прежнего. Уже испытанного ею. И потому — знакомого и желанного.

Аттавио снова ведет ее куда-то, не отрываясь от ее расслабленных губ. Ненавязчиво толкает, пока она не упирается о что-то твердое.

Это стол. Мгновение — и она сидит на нем с широко разведенными ногами, а платье и юбки задраны выше колен. Мужские пальцы уже вовсю хозяйничают на ее бедрах — ласкают, оглаживают и властно сжимают. Играются с подвязками чулок и чувствительной кожей на внутренней стороне.

Сейчас темнота играет ему на руку. А еще выпитое Мирой шампанское. И именно у нее — сомнений нет! — срывает тормоза, и это заставляет девушку пойти на поводу и начать вести себя…

Неправильно.

Раскованно.

Порочно.

Когда Аттавио касается пальцами ее лона, она всхлипывает и тут же протяжно стонет. Откидывает назад голову, ускользая от поцелуя, и мужчина прижимается губами к ее шее. Проводит языком. И тут же легонько прикусывает, вырывая из груди девушки очередной стон.

Он толкается пальцем внутрь — аккуратно, но уверенно. Обводит изнутри стеночки и тут же добавляет второй, растягивая. Выскальзывает, чтобы потереть чувствительный бугорок. Давит. Снова трет и щекочет.

Мира шумно выдыхает и крепко обнимает мужа за плечи, пока тот ласкает ее пальцами и губами.

Быстро двигается, даря неописуемое и сладчайшее наслаждение. Подводит к пику — плавно и решительно, продолжая выцеловывать плечи и грудь. Заставляет кричать — снова и снова, пока та не взрывается изнутри искрами, содрогаясь и сжимая ногами мужские бедра.

Хочет ли Аттавио большего? Определенно! Он настроен взять собственную жену прямо сейчас — податливую и отзывчивую, достигшую экстаза настолько быстро, что это кажется неестественным и диким. И уже тянется руками к брюкам, желая сейчас одного — оказаться собственным членом, а не пальцами, в манящей и невозможно тугой глубине, истекающей для него соками.

Но почему-то резко останавливается. То ли из-за вцепившей ногтями в его предплечья жены. То ли из-за посторонних и таких несвоевременных звуков позади.

— Ой! — восклицает кто-то позади, — Тут кто-то есть? Ничего не видно, как же так? Почему хотя бы свечи не зажгли?

В порыве стыда Мира еще сильнее хватает мужа за руки и утыкается лбом куда-то в районе ключиц. И одновременно вздрагивает и задерживает дыхание.

Как же невовремя.

Чудесный и удобный момент упущен. А стоящий спиной к дверям Аттавио просто молчит и не двигается.

Узкая полоска света исчезает — дверь закрывается. Но Мира все равно не дышит, пока мужчина, усмехнувшись, не приказывает:

— Уймись. Ушли уже.

В тот же миг Мираэль в ярости отталкивается и пытается вырваться из рук Аттавио. Тот усмехается и снова прижимает девушку к себе.

— Ладно тебе, девочка, — с усмешкой говорит он, — Не артачься. В этом нет ничего особенного.

— Ну конечно! — недовольно фыркает та, — Может быть, для вас, мессир граф, и ничего особенного. И вы привыкли к непотребством в подобных местах. Но не я!

Поразительно, как быстро с нее слетает хмель, уступив место привычному чувству стыдливости и гордости. Вот только она по-прежнему сидит на столе, с широко раскинутыми ногами и задранными юбками. А грудь ее высоко вздымается, и дышит девушка тяжело-тяжело, на самом деле не совсем придя в себя. Наверняка еще и красная от смущения, но, опять же, — в темноте ничего не видно.

— Да ну? — искренне веселится граф, — Мне показалось, тебе понравилось. Такая сладкая…

Подняв ладонь, мужчина слегка мажет пальцами по губам Миры. Теми самыми, что побывали в ней и потому — немного влажными.

Графиня тут же шарахается назад. И принимается с удвоенной силой выпутываться из капкана мужних рук.

Конечно же, у нее ничего не получилось бы, если бы Аттавио сам не соблаговолил ее отпустить. Помог спуститься со стола. И даже поправил платье.

— На сегодня достаточно. Можно домой возвращаться, — как бы между прочим говорит граф.

Мираэль-то и не против, но больше в протест решению Аттавио заявляет:

— Почему так рано? Я бы еще задержалась.

— Нет, Мираэль, — тихо и слегка насмешливо откликается мужчина, — Мы уезжаем. Вопрос закрыт.

— Вот всегда ты так! — в запале воскликнула девушка, — Откуда в тебе столько категоричности? Сатрап! Диктатор!

Но, вместо того, чтобы оскорбиться или обидеться, Аттавио вдруг громко и явственно смеется. Мире аж неудобно становится. Впервые она слышит, что граф смеется… так.

— Девочка, мы, хоть и уезжаем, но вечер не заканчиваем. Ты-то кончила. А я?

Мираэль аж застыла. Она правильно поняла?

Не собирает она с ним заниматься любовью! Она его не любит и вообще — презирает.

Так ведь?

Или же… нет?

Благодаря секретарю, которого Аттавио находит в общей зале без какого-либо труда и которому отдает соответствующие распоряжения, очень скоро графская чета оказывается в своей карете. После — дома. Мираэль торопиться к себе в комнату, но рука графа держит ее крепко и жестко, не отпуская себя ни на шаг.

— С возвращением, мессир, — приветственно кланяется дворецкий, встретивший их в холле имения.

— Можешь быть свободен, Дэниэль, — распоряжается граф, — Горничных тоже отпусти. Я сам позабочусь о своей жене.

— Как прикажете…

— Ты тоже отдыхай, — бросает через плечо Аттавио секретарю.

— А как же документы? — интересуется мужчина с легкой насмешливой улыбкой.

— Завтра.

— Я понял.

В коридоре второго этажа Мира уже знакомо упирается пятками и мотает головой. Но шипит тихо, чтобы не поднимать переполох:

— Ты в своем уме, Аттавио?! Зачем тебе это?

— Как это — зачем? — искренне удивляется мужчина, все-таки заталкивая ее в спальню и поворачивая к себе лицом, — Тебе напомнить, Мираэль?

Он снова ловит ее в капкан своих рук. И тянет в сторону, пока не достигает софы и не садится на нее, надежно удерживая девушку за предплечья. Но та все равно упрямо дергается, закусив губу, и неприязненно глядит на мужа сверху вниз. Пытается освободиться, но глубокий и проницательный взгляд мужчины обжигает и заставляет трястись от нервозности.

— Давай так, Мираэль, — говорит Аттавио строго и повелительно, — Откровенность за откровенность. Я хочу тебя. Хочу в своей постели. Хочу взять тебя. Даже целовать хочу и терпеть эти твои девчачьи игры в недотрогу.

— Зато я не хочу, — фыркает молодая графиня.

— Не заметно. Ты конечно, брыкаешься, как горная козочка, но откликаешься. Иначе бы не дала залезть тебе между ног. Дважды!

— Это помутнение какое-то! Не принимай на свой счет!

— Ну конечно… Мариэль, ты еще слишком молода, чтобы искусно врать.

Мужчина резко дергает девушка на себя, и та с пронзительным визгом падает на его колени. Пытается тут же вскочить, но граф уже крепко обнимает ее, вжимает в свою грудь и пытается снова поцеловать. Но попадает губами в изгиб шеи. Впрочем, ему нравится и это. И он, как и раннее, чувственно проводит языком по судорожно пульсирующей жилке.

Помимо воли, Мира снова чувствует трепет и жар. Цепляется за мужские плечи, дрожит и порывисто выдыхает:

— Хватит! Прекрати!

— Это сейчас-то? — голос Аттавио предупреждающе рокочет, — Нет, девочка. Сегодня ты станешь моей. Раздвинешь передо мной свои ножки и примешь всего, до самого конца. И будешь просить еще.

— Какой же ты… какой… Вы хам и извращенец, мессир граф!

Но, несмотря на охвативший ее гнев, Мира снова поддаются соблазну. Будто колдовству какому-то! Однако сама виновата — понимает девушка. Сама позволила. Сама разрешила. Сама потянулась — вот и пожинает теперь плоды. Она отталкивается — но с каждой секундой все слабее и слабее. Ерзает на мужских коленях — и тем самым заводит Аттавио (да и себя саму) еще больше. От спазма возбуждения внизу живота выгибается, подставляя под губы мужа уже грудь. Стонет. И едва ли обращает внимания на проникновенный и глубокий шепот продолжающего что-то говорить мужчины.

Одновременно он умело и максимально быстро раздевает ее. Почти разрывает платье с хитрой шнуровкой на пояснице и опускает вниз лиф. Снова целует и даже покусывает нежную кожу груди. Шебуршит ладонями на спине, чтобы не глядя развязать узлы на корсете. Отбрасывает в сторону, с явным наслаждением обхватывая пальцами обнаженную талию и лаская выступающие ребрышки.

Мира потерянно всхлипывает. Бороться уже нет никаких сил, и она окончательно сдает позиции, позволяя мужу полностью овладеть ее существом и повести ее желание и чувственность на совершенно новый уровень.

А вот какой именно — ей еще предстоит узнать… Все же она ступает на неизведанную дорожку…

Мира почти не отмечает, послушная рукам мужчина, как тот ставит ее на ноги и стягивает на пол платье и, распуская завязки, одну за другой нижние юбки. Как она остается в одних чулках, туфельках и украшениях. Как сильно растрепалась ее прическа. И как жадно, оставив ее в полном неглиже, граф оглядывает ее стройную и нежную фигурку с легкой, почти незаметной, порослью на лобке, сжавшимися на воздухе и от многочисленных поцелуев горошинками сосков и подрагивающими от возбуждения запястьями.

И в итоге поднимается сам, чтобы, обняв и с легкостью подняв, быстро перенести на постель. Уложить на покрывало и продолжить свои уверенные и чувственные атаки. Одновременно раздеваясь сам.

Остатками разума девушка, конечно, пытается ему сопротивляться. Ерзает, отталкивает его, зажимается. Сопротивляется настойчивым пальцам, что снова пытаются пробраться к ее промежности.

Но в итоге все равно сдается. И сладко выгибается, когда Аттавио все же проникает внутрь и начинает знакомо двигаться, и протяжно стонет. А муж накрывает ее собственным телом, согревая своим теплом и своими поцелуями, делает ласки откровеннее и порочнее, заставляя отзываться и инстинктивно тянуться в ответ.

Это возбуждает и его самого. И подводит к тому, чтобы взять то, что, как он считает, принадлежит ему по праву.

Это просто и совершенно естественно — раздвинуть стройные ноги, упираясь коленями в матрас между ними, приподнять женские бедра и подтянуть к себе. Прижаться членом к нежным и влажными благодаря его усилиям складочкам. Нависнуть сверху и, обхватив голову жены, уткнуться лбом в изогнутую, одуряюще сладко пахнущую шею.

И толкнуться — уверенно и упруго, с трудом протискиваясь в тугую глубину.

Аттавио чертыхается и в легком недоумении рокочет:

— Тесная, Мираэль. Расслабься!

Еще один толчок. И девушка с болезненным криком выгибается, впиваясь ноготками в мужской торс.

— Черт… — снова выдыхает Аттавио, понимая, что окутавшая его естество теснота и тут же последующим за ним специфический спазм — это не просто так. — Что ж ты не сказала, девочка…

— Больно… — машинально всхлипывает Мира, сжимая ногами мужские бедра.

— Знаю, детка. Потерпи немного.

Вместо того, чтобы пойти на поводу своего желания и начать двигаться быстро и размашисто, Аттавио снова кладет большой палец на нежный бугорок и трет его, чтобы смягчить неприятные ощущения. Девушка рвано выдыхает и нервно отворачивает голову, но на очередную ласку отзывается. И откровенно наслаждается.

Все-таки Аттавио — опытный любовник. И женщины не просто так сходят по нему с ума — есть за что, несмотря на весь его набор из властности, жесткости и холода.

Когда он начинает двигаться, девушка почти не чувствует неприятных ощущений. А то, что есть, витиевато переплетается со странным, но в то же время приятным ощущением наполненности и движения внутри нее. От каждого толчка — неторопливого и аккуратного, она порывисто вздыхает и слегка вздрагивает, но продолжает жадно цепляться за мужа, будто утопающий — за спасательную шлюпку. Тянется губами за поцелуями, которые ей безумно нравятся, с легкостью подстраивается под сладкий ритм. Реагирует, может быть, не очень умело, но искренне и жадно, полностью погружаясь в чувственное удовольствие.

В какое-то настоящее безумие.

Нет ни капли стыда.

Ни прежней зажатости и скованности.

Но, естественно, Мира не думает о том, что это странно — так отчаянно отдаваться мужчине, к которому еще неделю назад не испытывала ничего, кроме неприязни. Всего несколько дней друг с другом, несколько поцелуев и шагов навстречу — и ее природная женственность отзывается, ища не то выхода, не то ответной реакций.

И находит — в поцелуях и объятьях, в толчках и порывисто сжатых на ее бедрах мужских пальцах.

Лицом к лицу. Кожей к коже. Грудью к груди.

Наслаждение отдается спазмом в каждой клеточке тела — пульсирует внизу живота, в груди и висках. Хочется кричать и мотать головой в попытках облегчить сладостную муку, но Мира все равно инстинктивно закусывает губу — до самой крови. Не рассчитав силы, царапает спину мужчины, который с рыком берет ее. Вскидывается навстречу, выгибается.

И стонет.

Снова. И снова.

До хрипоты.

До судорог.

До полного помешательства, в котором, окончательно потеряв себя, девушка падает будто в пропасть.

Но пропасть манящую и желанную…