Женаты по договору

Глава 17. Муж

Наутро Мираэль просыпается от не совсем приятного ощущения чужого присутствия и тяжести на своем теле. А как она вообще уснула — так вообще не запомнила.

Девушка лежит на боку и, открыв глаза, видит часть стены и зашторенные окна. Но там, на улице, уже утро, если не день, поэтому немного света, но в спальне есть.

А еще есть муж. Поняв это, она испуганно переводит дыхание и слегка поворачивает голову. Этого оказывается достаточно, чтобы граф мгновенно проснулся и усилил хватку руки на ее животе, прижимая к себе.

— Аттавио! — потрясенно шепчет Мира, — Что ты… вы… делаете?!

Вместо внятного ответа граф утробно рокочет и утыкается носом в изгиб женской шеи. и чем-то другим — твердым и напряженным — в районе бедер.

Это прикосновение пронзает Мираэль острым уколом и отзывается спазмом внизу живота. Она вскрикивает, пытается отпрянуть, но это невозможно — слишком крепко и надежно ее удерживает рука мужа.

— Аттавио…! — стонет, непроизвольно выгибаясь, девушка.

— Мне нравится, как ты называешь меня по имени… — сонно откликается мужчина.

— Господи! Ты невозможен!

— Даже так…

Еще один красноречивый толчок. А следом — скользящее движение ладони вниз, прямо к припухшим после сладкой ночи складочкам.

Очередное вторжение мужских пальцев вызывает дискомфорт и жжение, и Мираэль шумно выдыхает, инстинктивно дергаясь и пытаясь избежать более глубокого проникновения. Но ее отвлекает жадный и грубоватый поцелуй в шею, почти укус. И твердый член, упирающийся в ее ягодицы.

— Пожалуйста, не надо! — умоляет Мира, — Не надо! Зачем тебе…

— Для мужчин это нормально, Мираэль… — бормочет Аттавио рассеянно, неторопливо, но уверенно водя пальцами по клитору и нежными складкам, — Утром у нас есть… определенные потребности.

— Какое распутство! — возмущается девушка, но тут же всхлипывая от чувственного спазма.

— Физиология, девочка, — почти мурлычет мужчина, прикусывая мочку ее уха, — Привыкай! И… колени раздвинь, так легче будет…

Конечно, она сопротивляется. И шумно выражает свое несогласие и недовольство. Поэтому мужчина все делает сам — обхватывает ладонью ее бедро, слегка отводит в сторону и безошибочно приникает головкой члена к женской промежности. Дразнит, ведя по двум мягким лепесткам, и готовит к вторжению.

— Не надо! — снова просит жалобно девушка, но уже поздно — Аттавио медленно погружается в ее лоно, вырывая из груди тихий и отчаянный стон, и одновременно прихватывает губами чувствительную кожу на затылке.

Он берет ее аккуратно и неторопливо, явно жалея вчерашнюю девственницу. Ласкает пальцами и губами, прижимает к своему торсу, обволакивая собой и своим запахом — слегка пряным и горьковатым от пота. Но совершенно не раздражающим и не неприятным.

Только… подавляющим каким-то. И чрезмерным властным.

Потому-то Мира совершенно ничего не может сделать против воли мужа. Да и… не хочет, если быть честной с собой.

Слишком уж сильные эмоции вызывают в ней прикосновения графа. И тело отзывается — порочно и сладко, вибрируя каждой частичкой своего существа.

— Как же так…? — забывшись, выдыхает она потрясенно, когда умелые пальцы мужа вновь подводят ее на вершину экстаза, и она, под оглушительный бой собственного сердца, сотрясается всем телом, выгибается и откидывает голову на его плечо.

Аттавио дает ей лишь несколько секунд на передышку, а потом снова начинает атаковать — быстро, но аккуратно. Сладко. Но решительно. Рыча и до боли сжимая пальцы на нежных и мягких бедрах. Шумно дыша в растрепанные волосы цвета бледного золота.

И совершая один толчок за другим. Проникая глубоко и упруго.

Мираэль стонет и выгибается навстречу. Иногда вскрикивает. Цепляется пальцами за мужские ладони. Но не останавливает. Лишь вздрагивает раз за разом и с отчаянной покорностью принимает в себя мужа.

И едва ли понимает, что, кончив, Аттавио не торопиться покидать его лона. Наоборот — вжимается сильнее, удерживает руками и мягко поглаживает, будто успокаивая после своеобразного марафона.

А еще целует. Непривычно, но так сладко и нежно, что нереальные ощущения затмевают остатки сознания и погружают ее в волшебное марево, состоящее из тепла и неги…

Рассматривая себя в зеркало, Мираэль недовольно поджимает губы и даже морщится. Хочется ругаться, хочется взять и незамысловато побить мужчину, который «украсил» ее шею, плечи и грудь яркими отметинами.

И вот как в таком виде она покажется Золе? Что подумает эта девушка, увидев эти порочные и вульгарные отметины?

Ужас какой!

Недопустимо!

Ох, и зла она на мужа.

Но больше — на саму себя, которая позволила сотворить с ней подобное. И распутно отозваться на все те непотребства, что тот с ней сотворил.

Например, вульгарно стонать. Выгибаться в экстазе. И даже кричать от наслаждения.

Кошмар, сущий кошмар…

Но стоит Мире вспомнить тяжесть и неестественную наполненность внутри себя… Жадные поцелуи и властные движения…

Даже голова кругом идет и живот наполняется сладостью, а голова — туманным флером.

И вот что это может значить?

Что она — развратная и распутная женщина?

Что она, поступившись с собственными принципами, не может сдержать собственные животные инстинкты?

Как же выдержать эти мучения? Как смотреть на себя, а еще — в лицо мужу, с которым у нее должны были быть сугубо деловые и независимые отношения? Как сдержаться и не покраснеть в его присутствии, зная, что он не только видел ее голой и помешавшейся от страсти, стонущую и выгибающуюся от чувственных ласк, но и иступленно шептавшую его имя и прижимающейся, чтобы получить еще, еще больше удовольствия?

Чтобы избавиться от неприятных мыслей и эмоций, Мира решает привычно занять себя делом. Но сначала — тщательно и кропотливо одевается в самое глухое и закрытое платье, тщательно причесывается и убирает волосы в скромную и тугую прическу.

Идет в библиотеку. Именно туда, где, как сообщил дворецкий, сложили купленные накануне книги.

Разбирая их, таки разные и такие манящие, Мира незаметно для себя успокаивается, увлекаясь. Рассматривает с жадным любопытством, углубляется в чтение. И совсем теряет связь с временем. Пару раз в библиотеку заглядывает Зола, но графиня едва ли обращает на нее внимание, как и на столик с легкими закусками и чаем. Отмахивается, когда та напоминает о том, что пришло время обеда. И что-то бурчит в ответ на замечание, что «негоже молодой госпоже сидеть столько часов подряд среди книг и игнорировать приглашение мужа».

Да-да, даже последний комментарий Мира пропускает мимо ушей. До супруга ли ей сейчас, когда в ее руках такое богатство?

Поэтому нет ничего странного в том, что граф появляется в библиотеке собственной персоной.

Однако Аттавио совсем не злится на нее. Не чувствует он ни раздражения, ни раздосадованности — не после того, как ночью таки добился своего, да и утром порадовал себя приятной и желанной близостью с красивой и такой отзывчивой молодой женой.

Только любопытство. И, может быть, немного сожаления. Все-таки он был немного несдержан, хотя должен был пожалеть девственницу, потерпеть, быть более внимателен к ее состоянию после дифлорации.

Но как же трудно было удержаться! После всего, что он успел увидеть и почувствовать, ощутить под своими руками и поймать ответные реакции нежного и трепетного тела.

А уж от мысли, что он оказался у нее первым…

Голова пошла кругом. Низменные и порочные порывы возобладали над разумом, а от сладкого предвкушения того, что он — именно он и никто другой — может всему ее обучить и показать искушения всевозможных форм, сердце заходилось, как у нетерпеливого подростка.

А ведь он никогда не был как-то по-особенному заинтересован в девственницах. Всякое, конечно, случалось, но не лучше иметь дело с женщиной опытной и знающей, чего она хочет и как доставить любовнику удовольствие?

Определенно, лучше.

Но, как оказывается, это правило работает со всеми, кроме его собственной жены.

Как же интересно порой действуют жизнь и судьба…

И вот теперь эта девушка, совершенно, как оказалось, неискушенная и неопытная, закрылась от всего света и, в первую очередь, от него самого в библиотеке — в последнем месте, где должна находится молоденькая и красивая аристократка, — и с поразительным внимание изучала книги — и не любовные романы или стишки каких-нибудь легкомысленных поэтов, а серьезные и научные трактаты, от которых с таким трудом оторвалась только вчера.

А как мило и трогательно она сейчас обустроилась!

Забралась с ногами, скинув туфли, на низкую тахту, под самый светильник, но все равно близоруко щурилась. Сосредоточенно поджимала губы и рассеянно проводила, будто лаская, подушечками пальцем по краям страниц. Иногда слегка хмурилась. Иногда — торжествующе улыбалась. Что-то тихонько бормотала. Или же легонько касалась своего лба или терла темную, ярко контрастирующую с бледным золотом волос, бровь.

— Мираэль, — зовет граф тихо после того, как подходит к тахте и кладет ладонь на мягкую макушку жены. Привлекает ее внимание.

Заставляет вздрогнуть и вскинуться. Встречает настороженный и немного испуганный взгляд. С каким-то жестоким удовольствием наблюдает, как щеки графини вспыхивают теплым румянцем.

И молчит, жестче сжав губы в тонкую линию.

— Ты пропустила обед. — говорит Аттавио, — Надо есть.

Графиня тут же хочет опустить голову, избегая проницательного и прямого взгляда мужа, но тот поддевает пальцами ее подбородок и просто не дает этого сделать.

А следом тут же наклоняется и целует в губы. Девушка мгновенно зажимается, подбирается, пытается отпрянуть.

Приходится покрепче обхватить изящный подбородок и привычно заставить подчиниться.

— Нет! — выдыхает Мира отчаянно.

Но властные губы мужа уже жестко сминают ее, а твердый и уверенный язык скользит по ним и проникает в рот, обволакивая теплом и лаской.

Чистейшее искушение. Ну как тут отказаться?

На самом деле Аттавио не имел каких-то крамольных планов, идя сюда. Хотел просто посмотреть. Считать состояние вчерашней девственницы. Может, увидеть какие-нибудь изменения и отклик…

Но в итоге отреагировал сам. Потянулся к нежной и чистой девушке, желая получить больше. Вкусить сладости и мягкости, чувственности и страсти, на которые его маленькая жена, да в умелых руках, оказалась весьма способна.

— Снова?! — возмущается Мира, когда тот, уверенно переместив ее по тахте и присев рядом, обнимает и прижимает к себе, — Прямо здесь?!

— Не вижу проблемы.

— Какое бесстыдство!

— Отнюдь.

— Но зачем?! Зачем тебе?!

Аттавио смеется, одновременно жадно проводя ладонью по закрытому лифу платья и сжимая через ткань упругую и полную грудь. Одновременно — стискивая тонкую, затянутую в неизменный корсет талию.

— Потому что это нормально, Мираэль! — как маленькой, с улыбкой выдыхает он в губы девушки и трется щекой от женскую скулу, — Мы — муж и жена. Постель — неотъемлемая часть брака…

— Но не нашего! — восклицает девушка, упираясь ладонями в плечи мужа, — Тебе нужен был титул, моему отцу — деньги. Я — всего лишь разменная монета в вашем договоре, зачем я тебе в этом качестве?! Тебе мало любовниц?!

Мужчина откровенно смеется. Немного откидывается назад, одновременно привлекая девушку к себе и укладывая сверху, хотя та и упирается упрямо. Накрывает ладонью затылок, зарывается пальцами в мягкие волосы и слегка давит. И проникновенно заглядывает прямо в глаза.

— Никаких любовниц, хорошо? — насмешливо говорит он, — Пока ты в моей постели. Как тебе такой договор?

Мира краснеет еще сильнее. Но начинает дышать прерывисто и рано, когда рука мужа, задрав ее платье и юбки, накрывает ладонью голое бедро.

— А теперь ответь ты, девочка, — тихо и проникновенно приказывает мужчина, — Почему у тебя никого не было? Зачем блюсти целомудрие, пока муж занят другими? Я ведь разрешил тебе.

— Как же, помню-помню… — несмотря на наглое фырканье, Мира явно смущается. И это неожиданно страшно возбуждает Аттавио. — Но, знаешь, недосуг как-то было… Ах!

Громко вскрикнув, девушка жмурится — это мужчина крепко обхватывает и сжимает ладонью половинку ее попы, почти касаясь кончиками пальцев промежности.

И вот они снова занимаются любовью — против сильного и крупного мужчины она ничего не может сделать. Мире немного больно — от проникновения внутренности немного жжет, но ощущения, в целом, терпимы. Особенно когда Аттавио не просто эгоистично и безнравственной берет ее — и где?! на тахте в библиотеке! даже толком не раздевшись! — но и нежно и умело ласкает ее.

Губы и шею. Плечи и ключицы. Грудь и соски.

Нежный бугорочек и мягкие складочки между ног. Округлые бедра и тонкую кожу под коленями. Заставляя снова и снова бесстыдно стонать, выгибаться навстречу упругим толчкам и глубоким поцелуям. Снова сжимая пальцами ткань камзола на плечах мужа. Отшатываясь в попытках улизнуть и тут же — прижимаясь в ответ и в искреннем и неискушенном стремлении получить больше.

И вновь она испытывает невероятно сильный и невозможный экстаз, который магическим образом вскидывает ее куда-то вверх и смешивает воедино и ощущения, и мысли. В исступлении Мира кричит, хотя пытается сдержаться и, уже не задумываясь о бесстыдстве, выгибается, выставляя напоказ грудь и новые отметины, безжалостно оставленные жадным до ее плоти мужем.

— Ты невыносим! — выдыхает девушка потрясенно, опрокидываясь навзничь после яркого пика, — Да как так можно?!

Мужчина, между прочим, все еще в ней. Плоть внутри нее пульсирует, растягивая удовольствие, медленно опадает, но покидать не торопиться.

И, между прочим, он снова кончил в нее. Теперь там мокро и вязко, ей бы помыться да переодеться…

Но что поделать с накатившей слабостью и особой негой, окутывающей тело и от которой сжимается грудь и дрожат ноги? Нет никаких сил, веки тяжелые, голова наполняется приятным туманом…

Еще и ладонь мужа на спине… Она мягко и успокаивающе гладит ее, ласкает и нежит. Внушает ощущение безопасности и умиротворения. Хочется позволить себе перевести дыхание… И, может быть, немного отдохнуть… Совсем капельку… А потом оборвать это порочный круг и поставить зарвавшегося графа на место…

Но в его объятьях так неожиданно приятно… И так уютно… Хочет позволить себе подольше так понежиться…

Вечером Аттавио продолжает удовлетворять свои желания. А заодно — и приручать свою молодую жену к себе и ласкам. Но уже — в спальне, в постели. Девушка около него абсолютно нагая, лишь немного прикрыта одеялом. А еще — утомлена и немного растеряна. Муж мягко ласкает пальцами ее истерзанную поцелуями грудь и плоский живот, испачканный его семенем, и с любопытством рассматривает нежное личико с распухшими губами и красными от румянца щеками. Он снова был несдержан, но, судя по всему, Мираэль вполне успешно справилась с неприятными ощущениями и уже привыкла к мужской близости.

По крайней мере, она больше не делала попыток оттолкнуть его, отпрянуть и сбежать. Скорее, наоборот. Испробовав с мужем пока только первые уроки чувственного наслаждения, юная графиня вошла во вкус. И таки проявила свою натуру — яркую и сладострастную. В конце концов, несмотря на миниатюрное сложение и кажущуюся юность, она была вполне взрослой и зрелой. И женское тело, видимо, потребовало свое и ожидаемо откликнулась на опытного любовника.

И как же, черт возьми, было снова приятно осознавать, что до Аттавио у нее никого было! Мираэль, несомненно, откликалась на плотское удовольствие, но и одновременно — страшно смущалась. Раскрывала свои объятья — и стыдливо отводила взгляд и закусывала губы при особенно откровенной ласке. Тянулась в ответ — и все же зажималась и возмущенно пыхтела, когда муж делал что-то… этакое…

Например, ласкал ее ртом.

Или ставил на колени и брал сзади.

А еще, положив миниатюрную ручку на свой член, показывал, побуждая к изучению и обучению такой стороне удовольствия.

Или заставлял двигаться самой, сидя верхом, и трогать себя.

Возможно, это оказалось немного чересчур для первого дня, но переступить чопорность и врожденную целомудренность было так соблазнительно и воодушевляюще.

Аттавио сам с головой нырнул в это удовольствие, напрочь позабыв про многочисленные дела, а также жалость к истерзанному им же женскому телу. Да он и сам не ожидал от себя столько молодецкой прыти. Его тянуло к трепетному женскому телу снова и снова и, даже кончив, через какое-то время возбуждался вновь и возобновлял постельную игру.

— Ты невозможен… — иногда говорила ему с придыханием графиня, невозможно прекрасная с расфокусированным и потемневшим от наслаждения взором и высоко вздымающейся грудью.

Или…

— Да… Хорошо как… — сладко протягивала она со стоном, от которого все внутри вибрировало и отзывалось приятной тяжестью. И хотелось еще, и еще…

Эта ее откровенность воодушевляла и вызывала совсем не зрелый трепет. Хотелось увести юную графиню за новую грань, показать, что может быть еще лучше, еще острее, еще слаще…

Да так хотелось, что ему самому по-прежнему было мало. Он заставлял ее звать его по имени, смотреть в глаза, обнимать в ответ своими тонкими и изящными ручками. Прижиматься грудью и распахивать в исступлении бедра, показывая себя настолько откровенно и широко, что нельзя было не восхититься гармонично сложенному телу молодой графини.

И она — его! Его жена! По праву, по закону, по свершившемуся консумированию. И теперь он будет демонстрировать это со всем возможным усердием. Хотя бы — самой Мираэль.