Женаты по договору

Глава 18. Мята

Последующие пару недель проходят совсем не по тому сценарию, что в своей голове совсем недавно рисовала себе Мираэль. Могла ли она подумать тогда, когда Аттавио Тордуар штормом ворвался в ее налаженную и степенную жизнь в Фэрдере, что все настолько закрутится и повернется? Нет. Что вместо фиктивного брака и холодного, как лед, и равнодушного мужа она получит внимательного к ее хотелкам супруга и страстного до безобразия любовника в одном флаконе? Определенно, нет! Думала ли, что наконец познает плотское наслаждение, далекое от чревоугодия и чего-то еще, и будет изнывать от порочной страсти, сладко стонать от мужского прикосновения и даже, как распутная женщина, нагло требовать продолжения?

Конечно же, нет! Нет!

А еще — ждать внимания и даже простых взглядов, в которых Мира стала с легкостью распознавать даже малейшие оттенки эмоций? Странно, но даже такие мелочи стали важны и необходимы, как воздух.

И это…

Пугало…

Теперь все ночи супруги проводили вместе. Чаще всего — в спальне графа. Гораздо реже — в комнате Миры. Каждую ночь они занимались любовью — иногда долго и неторопливо, пробуя самые разные позы и даже места, иногда — быстро и страстно, с какой-то отчаянной яростью и почти диким остервенением. Так происходило, когда Аттавио оказывался чем-то раздражен или раздосадованный. И хотя мужчина не делился причинами своего настроения, графиня каким-то магическом образом научилась и сама понимать это. К тому же он не вымещал на ней злость таким вот нетривиальным способом — а просто избавлялся таким образом от бурлящих внутри него эмоций.

И она привыкла даже к этому — к удивившей ее в первый раз порывистости и жестокости, когда Аттавио мог с наскока наброситься на ее губы, сжимая в руках ее голову, а потом, воспользовавшись каким-нибудь укромным местечком, прижать к стене и ворваться в неподготовленную и практически сухую глубину.

Но — пару толчков и умелая игра пальцев на клиторе или сосках — она и правда, как мужчина однажды с порочной ухмылкой и прокомментировал, текла для него и отзывалась, как и полагается хорошей любовнице. И, к своему ужасу, получала острое, пусть и несколько болезненное, но удовольствие.

Но дело было не только в похоти. И нет, конечно, Мираэль не влюбилась неожиданным образом в этого человека, как и он — не влюбился в нее. Да, была страсть, было сильнейшее желание и влечение как отражение простой физиологии. Однако разве этого может быть достаточно для того, чтобы стать нормальными супругами?

Поэтому, как ни странно, было общение. Уважительное, искреннее и понимающее. Они разговаривали и достаточно много — за завтраком и ужином, во время прогулок или пребывания на том или ином вечере или даже в постели, когда Мира могла уже по-простому лечь на широкую грудь мужа, или он сам, положив голову на ее округлое бедро или колени, рассеянно поглаживать нежную кожу запястья или ладони своей молодой жены. Аттавио почему-то нравилось трогать ее — постоянно и порой вопреки приличий. Мира уже как-то с этим смирилась. Только удивлялась немного.

Что бы это могло значить? Ему приелись более опытные дамы столицы? Или это она похорошела?

Ну да, граф говорил, что она выросла, стала более взрослой. И у нее не было причин не доверять знающему толк в женщинах мужу, хотя мысль о том, что тот сравнивает ее со своими предыдущими пассиями, несильно, но било по ее самолюбию.

Мире начало нравится его чувство юмора, которое мужчина проявлял редко, но метко — жестоко и саркастически. Уже нравились его отстраненность и холодность — уж теперь-то она точно знала, что таковым он на самом деле не являлся. Просто был сдержан и хладнокровен. По большей части.

Если его все же разозлить… В гневе Аттавио был страшен.

Чего только стоит тот вечер, когда он подумал, что его жена флиртует с принцем Давидом.

А ведь именно с этого все и началось.

Как интересно порой жизнь может сыграть с людьми…

Оказавшись страшным собственником, Аттавио на дух не выносил мужчин около нее. Не терпел взглядов и двусмысленных фраз в ее сторону, хотя на публике не показывал свою истинную реакцию. По крайней мере, явно.

Удивительно, как он только решился шесть лет назад отпустить ее… Видимо, был занят другими делами, а молоденькая и пугливая жена только отвлекала и раздражала его тогда.

— Вы с графом — очень красивая и гармоничная пара, — такой откровенный вердикт ей однажды выносит во время женских посиделок синьора Барсле, учредительница одного из столичных книжных клубов.

Совсем недавно от такого комплимента Мира вспыхнула бы, постеснявшись, но сейчас она лишь по-доброму улыбнулась. Прошло то время, когда брак четы Тордуар обсуждался и мусолился со всех сторон, но иногда, беря во внимания все увеличивающееся влияние графа при дворе и молодость и красоту графини, иногда нет-нет, а это тема почему-то поднималась.

— Но вы никогда не делитесь подробностями своей личной жизни, мадам, — тут же подхватывает тему маркиза Ла Лермитт, не скрывающая горящего от любопытства взгляда, — А нам, между прочим, очень интересно!

Оно и понятно — Мира былая самой молодой замужней дамой в этом небольшом сообществе кумушек из квартала Санженпэри. И уже прослыла дамой пусть и безукоризненно воспитанной, но все же скрытой и замкнутой, как, впрочем, и ее муж.

— Но что же такого я могу рассказать, что неизвестно обычной замужней женщине? — со сдержанной улыбкой отвечает на выпад Мира. — Может, мне поделиться рецептом лимонного пирога, который я недавно выписала из журнала?

— Увольте, мадам! Как можно размениваться на такие глупости! — возмущается еще одна женщина с некрасивым из-за большого количества рытвин и прыщей лицом, — Вам муж — известный своей холодностью человек. Неужели и в браке он таков?

Столь прямолинейный вопрос шел наперекор натуре Миры, но она уже давно научилась встречать их. Поэтому, наклонив голову набок, она просто и невозмутимо откликается:

— Мы можем сколько угодно награждать наших мужей всевозможными эпитетами, но граф Тордуар, в первую очередь, деловой человек. Поэтому ему приходится держать марку.

— Вы не ответили на вопрос, мадам, — насмешливо сказала одна из леди. — Наверное, за стенами вашего шикарного дома он обижает вас, вот вы и юлите.

Мира внимательно смотрит на женщину. Ею оказывается Жанна Тоцци, супруга основателя крупнейшей морской компании и по совместительству — не самого большого ума леди, но в целом вполне безобидная. Только порой очень сильно раздражающая своей прямолинейностью.

— За стенами нашего дома мой дорогой супруг может расслабиться и отдохнуть. А я в этом оказываю самую посильную помощь, — Мира постаралась улыбнуться двусмысленно и красноречиво, — Как и любая другая жена на моем месте.

— Действительно, — приходит ей на помощь Мишель Барсле, — Кто, как не жена, должна окружить своего мужа любовью и лаской, когда он, уставший, возвращается с работы?

— И выместить свою злость! — вдруг раздраженно фыркает синьора Тоцци, — Не знаю, как у вас, девочки, но мой муженек, когда расстроен, начинает пить и крушить все, что под руку попадается!

— Жанна! — возмущаются сразу несколько женщин.

— Не забывай, что при нас есть и незамужние девушки! Вы можете испугать их! — добавляет строго Мишель.

— Зато будут знать, что может ожидать их в браке, — равнодушно отмахивается Жанна Тоцци.

— Мираэль! Ну же, скажите! Ведь не все так страшно, как говорит Жанна, — настаивает маркиза Ла Лермитт, как бы невзначай положив на локоть девушки ладонь.

— Конечно, не страшно, — улыбается мягко Мира, повернувшись к тем самых трем незамужним девушкам — дочерям из богатых, пусть и не благородных семей. Те не выглядели обеспокоенными иили испуганными, а за разговор следили с интересом.

— А это правда, что вы вышли замуж не по любви, графиня? — спрашивает одна из них — невысокая и плотного телосложения Джулиа Карина, старшая дочь банкира Карина, которого Мира знала лично, так как Аттавио вел с ним дела. Простое происхождение было написано на лице девушки явственно и четко, но она была добрая и искренняя. И полюбопытствовала не ради праздного интереса.

— Правда, — не юлит и не врет Мира, отметив заинтересованные взгляды прочих женщин, — Но мне повезло. Граф человек внимательный и заботливый. И, надо сказать, излишне потакает моим капризам…

— Например?

— Балует подарками. Покупает все, что не попрошу. Все свое свободное время проводит со мной. Даже в книжный магазин ходит, хотя чтение художественной литературы его совершенно не интересует…

— Вот как? А драгоценности? А цветы?

Мираэль кивает, продолжая улыбаться.

И ведь снова — почти не врет. Цветов в доме действительно много — Рико старается. И драгоценностей в ее шкатулках так много, что можно обвеситься с головы до ног и ни одного кусочка голой кожи не останется.

— То ваше платье из мятного атласа на рауте мадам Трежан, — вдруг вспоминает сеньора Барсле, — Потрясающий наряд. Из салона Дэльфины же? Говорят, вы у нее любимая клиентка. Я тогда еще спросила, откуда у вас такой потрясающий гарнитур из хризолитов. Никогда не видела такой красоты. Неужели подарок графа?

— Конечно, — кивает Мира, чувствуя, как предательская краска все же опаляет щеки и даже шею. И это не остается незамеченным, и кто-то тихонько усмехается.

Да, этот гарнитур оказался редкой и очень искусной работы, вызвавший настоящий фурор у присутствующих на том балу женщин. А еще необыкновенно хорошо подошедший к новому наряду необычного светло-зеленого цвета, к которому обычно светловолосые женщины относятся осторожно, так как он идет далеко на каждому типажу. Но ей — пошедший.

О, она прекрасно помнит, как Аттавио преподнес ей этот подарок. Ведь это было всего несколько дней назад. Мира была в спальне, почти готовая к выходу и уже надевшая изумрудное колье и диадему, когда муж, как обычно, не постучавшись, решительно вошел в комнату и легким движением отослал помогавшим ей служанкам. Он собственноручно открыл объемную бархатную коробку, снял с нее изумруды и надел свой изумительный подарок. Потом уже привычно принял в качестве благодарности поцелуй… Сам его немного затянул… потом еще немного, приласкав чувствительную кожу шеи и обнаженных плеч… и захотел большего, благо, время позволяло.

А она…

Она не отказала, хотя потом еще некоторое время страшно смущалась из-за ощущения стекающей по внутренней стороне бедер семени, а еще слегка дрожащих колен и неудовлетворенности — ведь, в отличие от мужа, сладкого пика она достичь не успела. Однако все равно была бесстыдно довольна неожиданному порыву Аттавио. А уж его реабилитации после раута, когда он любил ее долго и исступленно, не дав ей снять украшения, — тем более. Она так и уснула — у мужа под боком, совершенно обнаженная, но с драгоценностями…

— Да вы влюблены в собственного мужа! — не то с восхищением, не то с искренним удивлением вдруг восклицает маркиза, — Но сколько лет вы женаты? Пять? Шесть?

— Шесть, — мягко отвечатет Мира, старательно пытаясь успокоить расшалившуюся фантазию.

— Невозможно! И после всего — вы можете любить его?!

Мираэль искусно делает вид, что не понимает данного комментария. Хотя, конечно, это не так. Речь идет о тех самых злосчастных любовницах.

— Мужчины слабы на передок, что уж тут поделать, — снова легкомысленно и грубо замечает Жанна Тоцци, вызывая очередной возмущенный оклик:

— Жанна!

— Ой, да ладно вам… — женщина отмахивается и, поднеся ко рту чашку с чаем, делает шумный глоток. — Ничего уже и не скажешь им тут, приличные какие все…

Мираэль тихонько усмехается, но эта сеньора, не задумываясь, сделала одну очень важную вещь — своей фразой она заставляет женщин поспешно перейти на другую тему, не касающуюся супружества. Дабы не смущать молодых незамужних девушек, разумеется. Для чего ж еще?

Домой графиня возвращается довольно поздно, уже в сгущающихся вечерних сумерках. Но, несмотря на легкую морось, на улице тепло, да и объемный капор надежно укрывает ее, поэтому никакого дискомфорта она не испытывает.

В холле ее привычно встречает Дэниэль и помогает снять верхнюю одежду.

Но подступить к лестнице девушка не успевает — голос мужа из малой гостиной окликает ее и заставляет задержаться.

— Что-то новенькое, Мираэль, — между приветствия, говорит граф, когда та заходит в помещение, машинально поправляя волосы — наверняка после снятого капора они немного растрепались. — Ты пришла позже меня. Хорошо провела время?

Взгляд — тяжелый и изучающий. Скользит сверху вниз, потом обратно. Останавливается на лице и, как кажется Мире, особенно концентрируется на губах.

Это вызывает в теле теплые оклик. Поэтому она улыбается.

— Сносно, — кивает она, — Правда, не очень продотворно, все те же темы, все те же разговоры…

— Книжный клуб, значит?

— Он самый…

Полминуты Аттавио просто молчит, продолжая разглядывать ее. Будто пытается что-то увидеть. Считать. Но ей скрывать нечего. С чего бы?

Но пронзительный взгляд графа уже давно не действует на нее так, как раньше. Не испытывая никакого смущения (только удивительно приятное предвкушение), Мира спокойно проходит вперед и аккуратно садится в кресло. Разглаживает складки на платье. И спокойно смотрит в ответ.

В какой-то момент понимает, что графа что-то беспокоит. Это странно, потому что Аттавио может быть раздражен или, например, задумчив. Но чтобы о чем-то волноваться? Нет, это не про графа Тордуара.

Он стоит, упершись бедром о стол и сложив на груди руки. Держит голову слегка склоненной набок. И совсем немного, почти незаметно, щурится.

— Что-то случилось? — не выдержав их поединка глазами, первой спрашивает Мира.

Аттавио слегка качает подбородком из стороны в стороны, отрицая.

— Тогда почему ты так на меня смотришь, Аттавио?

Граф почему-то поджимает губы и хмурится куда как более явственно.

Происходящее не нравится Мире все больше и больше.

И когда мужчина наконец-то открывает рот, в первую секунду графиня даже дыхание переводит. С облегчением. И только потом вникает в смысл сказанного.

— Что ты обо мне думаешь, Мираэль? — спрашивает он.

Девушка удивленно вскидывает бровь и непроизвольно растягивает губы в улыбке. Позволяет себе пару мгновений полюбоваться уже самой. И то, что она видит, ей приходится по душе.

Да, Аттавио Тордуар не был желанным мужем. Более того — он казался ей старым, пусть и не страшным. Его холодность и принадлежность к торговой палате отталкивала. Но не потому, что она как-то плохо относилась к простолюдинам — это в ней как раз никогда не было, да и не могло быть. Однако ей не нравились люди, которые мыслили только денежными или взаимовыгодными категориями.

Теперь же она смотрела на своего супруга словно другими глазами. Хотя дело, конечно, вовсе не в глазах, а в том, через что ей пришлось пройти.

Мужчина прав — она выросла. Приобрела какой-никакой, а опыт. Пересмотрела свой взгляд на некоторые вещи — например, на мужскую красоту. Теперь, на ее вкус, Аттавио был весьма и весьма привлекателен. Как внешне, так и внутренне. А уж то, что он творил с ней в постели… И не только в постели…

— Чаще всего — что ты совершенно невозможный человек, Аттавио, — говорит она откровенно, по-прежнему не совсем понимая, с чего бы тому начинать такой разговор.

— Конкретнее, Мираэль.

Девушка фыркает и расслабленно откидывается на спинку кресла, снизу вверх глядя на мужа. Оценивает. Подбирает слова. Что же он хочет услышать?

— Ты красивый, — осторожно, но в то же время честно отзывается она, — Умный. Сдержанный. Жесткий. И распущенный.

Граф кивает, принимая эту краткую и емкую характеристику.

— Но с чего бы этот интерес? — спрашивает девушка, наклонив голову набок, — Что тебя беспокоит?

— Подойти ко мне, — властно просит мужчина.

Мираэль недоуменно вскидывает бровь, но слушается беспрекословно. Внутренне подбирается и старательно сдерживает улыбку, так как чувствует предвкушение.

Как быстро она испортилась и заразилась порочностью этого человека! И совсем не против, если перед ужином они немного… кхм…

Она не только встает рядом с мужем, но и делает первый шаг к их сближению — кладет ладонь на его грудь и мягко ведет по гладкой ткани камзола. Вроде как пылинку стирает. Или поправляет кружево на воротнике.

Поднимает голову и заглядывает в лицо. Оно выглядит… отстраненным. И немного напряженным. Это странно.

Аттавио перехватывает ее ладошку и свободной рукой вдруг скользит по ее пальцам, надевая невесть откуда взявшееся кольцо. Мира хлопает ресницами, не ожидая этого, но украшением любуется.

Шикарное. Как и всегда. Крупное и явно старинное, с большим сапфиром в виде капли и в обрамлении маленьких бриллиантов.

— В честь чего? — спрашивает она деловито, любуясь украшением. Неожиданный подарок никак не вяжется с поведением мужа, поэтому вместо смущения или удовольствия она ощущает недоумение.

Внезапно Аттавио шумно переводит дыхание и на секунду прикрывает глаза. Немного наклоняет голову — для уже ставшего традиционным поцелуя благодарности.

И Мира не мешкает — прижимается к твердым губам супруга, с удовольствием ощущая, как они смягчаются и поддаются, а его рука — обвивает ее торс. Чересчур крепко. Чересчур властно.

Но к подобному она тоже привыкла. И потому прижимается к мужу в ответном порыве.

Ужин ожидаемо откладывается. Уже в постели — в ее постели — Аттавио заметно расслабляется.

Но до самой ночи Мираэль не отпускает странное чувство — что-то происходит. Что-то непонятное и не совсем правильное.

Или она просто нагнетает?