Женаты по договору

Глава 29.1. Противостояние

Нет ничего страшнее западни, обрамленной кружевами и блеском дворцовой роскоши. А над всем этим — власть и воля Его Величества Короля, который по определению не может выносить, когда что-то идет не по его замыслу.

Осознание тяготит и сдавливает голову терновым венцом. Но больнее всего от незнания будущего и одиночества — супругов Тордуар и их спутников разделили сразу же по прибытию в королевский дворец — никем не замеченных, под покровом сумерек слишком раннего утра, молчаливых и напряженных из-за сложившейся ситуации.

В небольшой, но богато обставленной комнатке, куда ее проводили гвардейцы Его Величества Мире неуютно и даже немного страшно. Проигнорировав даже на вид удобные кушетку и кресло, она встала около высокого окна, а после стала вышагивать из угла в угол, как загнанная в клетку львица. Может, неторопливо, но напряженно и нервно — то и дело сжимая перед собой ладони или комкая кружевные манжеты верхнего платья.

В висках молоточком стучит последняя фраза Аттавио, сказанная им перед расставанием: «Все будет хорошо! Ничего не бойся!»

Но что слова? Они не больше, чем успокоительная инъекция, которая не имеет ничего общего с реальностью. Где взять гарантии, что их проделка не обойдется слишком уж дорого? Для Аттавио или для них обоих? А еще — для их сообщников? Может ведь дойти и до крайности — до обвинения в измене… И тогда мало не покажется — можно будет ожидать что угодно…

Полная смятения, Мираэль продолжает метаться по комнате. Старается приструнить отчаяние внутри себя, сдержать неприятные мысли и догадки, но в определенный момент все же хватается за лицо и вскрикивает. Закусывает губу и кидается в сторону, чтобы в буквальном смысле вжаться в затянутый гобеленом угол. Бушующих внутри нее эмоций оказывается так много, что она просто не может с ними справиться…

Вот это и пугает больше всего. Мире надо быть спокойной, собранной, а что она? Будто и правда совершила какое-то преступление!

А ведь на деле — девушка всего лишь хотела быть подле своего мужа, как и всякая добропорядочная супруга. Чего ей стыдиться? Чего смущаться?

Как назло, еще и время тянется отвратительно медленно.

В ушах издевательски громко стучат ходики часов.

А низ живота то и дело сводит судороги тошноты и комком собираются в горле…

Поэтому стук и звук распахнутой двери охватывают нелогичным чувством облегчения, и, резко приняв позу и вскинув подбородок, Мираэль смело встречает появившихся на пороге гвардейцев и даже шагает навстречу. Нет, наказание, какое бы оно не было, она принять не готова. Но может хотя бы вести себя с достоинством, положенным ее статусу и фамилии.

— Госпожа графиня, — гвардеец с эполетами капитана и орденом на лазурной ленте даже отвешивает ей уважительный поклон, — Пройдемте с нами.

— Куда? — все же спрашивает Мира остро и строго.

— На аудиенцию. К Его Величеству.

— Благодарю, — искренне говорит молодая женщина, — А где мой муж?

Вот на этот вопрос капитан не отвечает. Но учтиво отступает в сторону, пропуская даму вперед.

И вроде как гвардейцы просто ее сопровождают, а не конвоируют. И коридор, по которому они идут, пуст и никто по пути им не встречается. Но каждому пути всегда приходит свой закономерный конец — пусть и не явный. Мира без труда понимает, что провели ее по одному из тайных коридоров, а дверь, которую перед ней открыли с очередным почтительным кивком, совсем непримечательна и проста.

Комнату, в которой на этот раз оказывается Мираэль, едва ли можно отнести к королевским апартаментам — она небольшая, почти крошечная, хоть и не лишена богатого лоска. Больше похожа на укромный закуток, предназначенный для тайных встреч или, прости Творец, для свиданий. Не зря довольно много места в этом кабинете занимает длинная и широкая, почти как кровать, кушетка с изогнутой спинкой, а красиво инструктированный камин отбрасывает теплые и уютные блики, которые необыкновенно красиво играют на изумрудной обивке и украшенным золотой вязью шторам.

На маленький столик и узкий шкаф Мира уже почти не обращает внимания: ее взгляд устремляется на короля, стоящего около окна и одетого непривычно просто и незамысловато — в совершенно обычные темные брюки и просторную рубаху.

Такое нарушение этикета не может быть случайным. И говорит девушке больше, чем она того хочет. Ну не из постели же его вытащили, в самом деле, ради такого дела, как общение с провинившимися и ослушавшими его прямой приказ подданными?

— Ваше Величество? — Мираэль выполняет глубокий реверанс и остается в полусогнутом состоянии, не поднимая глаз, — Я к вашим услугам…

— Доброй ночи, графиня, — откликается король сразу же, — Но едва ее можно назвать таковой, не так ли?

— Это зависит от вашего благоволения.

— Наше благоволение не бесконечно, дорогая. Могли бы и сами догадаться. Что за детская выходка, графиня?

От неудобного положения нóги Миры начинают затекать и неприятно пульсировать. И Филипп это наверняка понимает, поэтому и не торопиться облегчить ее положение, не позволяя подняться и выпрямиться.

— Не детская, Ваше Величество, — негромко и мягко сообщается Мираэль, — Лишь скромное стремление супруги быть подле своего мужа.

— Это стремление идет вразрез с Нашим повелением. Намеренное нарушение приказа. Что скажете на это, госпожа графиня?

Мираэль все-таки поднимает голову и смело смотрит Филиппу прямо в глаза. На мгновение задерживает дыхание, ожидая увидеть злость или досаду, но король смотрит холодно и даже как-то… равнодушно?

— Признаю свою вину, Ваше Величество, — снова склонившись перед правителем, мягко сообщает Мира, — И нижайше прошу у вас прощения. Будьте же великодушны к своим слугам и простите эту вольность, обоснованную не желанием оскорбить, а лишь быть нам с графом вместе. Стоило сообщить об этом лично или в письме.

— Хотя бы, — неожиданно король громко усмехается. И Мира слышит шорох — это Филипп шагает к ней навстречу.

Молодая женщина кожей чувствует его пристальный и прямой взгляд. Внутренне холодеет и покрывается мурашками, но не позволяет себе и шелохнуться.

— Можете подняться, графиня, — все-таки разрешает король великодушно.

Аккуратно и медленно Мира выпрямляется и вежливо улыбается — скромно и мягко, без намека на вызов или подобострастие. Но тут Филипп протягивает ладонь в приглашающем жесте, и приходится ей вложить в нее свои пальцы.

— С одной стороны… — король тянет девушку на себя и ведет к кушетке, — Ваш поступок возмущает меня, Мираэль. Присаживайтесь.

Девушка послушно опускается на мягкий матрас, но при попытке изъять свою руку король сжимает ее крепче. Будто не заметив ничего, мужчина равнодушно продолжает:

— С другой — я могу его понять. Вы молодая, впечатлительная дама, вашу привязанность к Аттавио не заметит лишь слепой. И это для разнообразия странно и удивительно. А уж то, что сам граф не равнодушен к собственной супруге и неожиданно решился рискнуть и своей репутацией, и своим положением — и вовсе поражает. Вам есть, чем гордиться.

— Дело не в гордости, Ваше Величество, — тихо встречает Мираэль. — Желание мужа и жены быть вместе, особенно в непростой период, — нормально.

— Непросто период? — переспрашивает король и снова усмехается, — О чем вы толкуете, графиня?

Но, конечно же, король прекрасно понимает, что имела в виду Мираэль. И именно поэтому девушка решает промолчать. Но при этом красноречиво наклоняет голову набок и смело смотрит в ответ.

— Неужели… вам настолько не понравилось мое предложение? — насмешливо спрашивает Филипп, — И оказанная вам честь стать фрейлиной будущей королевы?

— Конечно, я благодарна за доверие, — откликается девушка, — Но я не могу радоваться столь высокой должности, пока нахожусь вдали от своего драгоценного супруга. К тому же…

— Ерунда, — резко обрывает ее король, — На Аттавио возложена важная и ответственная миссия. И присутствие рядом жены, особенно беременной, только обременит его. Зачем вам в вашем положении обременять себя излишними нагрузками?

Мираэль своевременно прикусывает язык, чтобы не сообщить об отсутствии упомянутой беременности, хотя удивляется — с чего бы королю решать, что она носит ребенка? Но, конечно же, снова возмущается такой наглости со стороны Филиппа — он намеренно хочет отдалить их друг от друга, будто они не более, чем шахматные фигурки на доске.

Хотя нет, на деле всё гораздо хуже. Несмотря на всю свою дальновидность и рассудительность, Филипп поддался мужскому эгоизму и тщеславию. Плюет на свою дружбу с графом, желает его жену и решает сблизиться с ней таким вот совершенно не изощренным способом.

Или она всего лишь накручивает себя? И видит то, чего нет?

На пару секунд Мира действительно чувствует сомнения. Но только ровно до того момента, как Филипп накрывает второй рукой ее щеку и мягко гладит. Девушка хочет дернуться, отшатнуться, но сдерживается. Только поджимает губы и закусывает изнутри щеку. Ладонь у короля мягкая и гладкая и никаких неприятных ощущений не приносит. Но и приятных — тоже.

Так не должен касаться ее другой мужчина. Никто не должен. Никто, кроме ее мужа. Поэтому Мираэль медленно и аккуратно отклоняяется в сторону, избегая этого физического контакта.

— Какая вы недотрога, госпожа графиня, — тут же саркастически усмехается король, принимая, тем не менее, такой красноречивый жест, и наконец-то отпускает женскую ладонь из захвата своей собственной. — Какое непростительное пренебрежение к своему сюзерену!

— Никакого пренебрежения, Ваше Величество, — тактично произносит девушка, — Всего лишь небольшое смущение. Ваше внимание, несомненно, льстит, но сущность замужней женщины предписывает опасаться внимания других мужчин…

— Вот как? Значит ли это, что вы видите во мне не столько своего короля, сколько — мужчину?

В голосе Филиппа явственно слышится насмешка, от которой Мире тут же становится не по себе. Но сказанного не воротишь — как бы девушка об этом не жалела.

Остается одно — продолжать играть в эту незамысловатую и не самую приятную игру.

— А вам бы этого хотелось? — спрашивает она тихо.

— Всегда приятно видеть в прекрасных женских глазах восхищение.

— Подобные взгляды вас окружают постоянно. Что вам еще один? А вот муж у меня один. И я собираюсь оставаться ему верной даже в мыслях.

— Отчего же? Откуда такое рвение к брачному целомудрию?

— Простите, но это не та тема, которую я готова обсуждать даже с подругами.

— Мне кажется, у вас не так уж и много подруг. Для этого вы слишком образованны и независимы. Поэтому можете поделиться своими чаяниями и надеждами со мной, своим королем.

Этот обманчиво дружелюбный настрой должен обворожить и расположить девушку к себе, но вместо этого Мираэль чувствует одно раздражение и досаду. Король достаточно прямолинеен и оттого — навязчив и неприятен ей. Да и двойственность ее положения… Слишком быстро Филипп перешел от темы измены к якобы душещипательным разговорам. И поэтому внутренне молодая графиня напряжена и настроена весьма агрессивно. И тратит все свои силы на то, чтобы сдержать рвущееся наружу недовольство. К сожалению, она не в том положении, чтобы показывать свой характер…

— Простите меня за грубость, Ваше Величество… — тихо, но четко проговаривает Мираэль, — Но едва ли я могу позволить себе это. И мне хотелось бы больше определенности. В первую очередь — о моей и моего супруга судьбе.

— Вы даже на минуту не можете позабыть о графе и не думать о нем? — теперь уже король парирует раздраженно.

— Граф — мой муж, Ваше Величество. Иначе и быть не может. И я искренне беспокоюсь о нем…

— Если это так, — король презрительно вскидывается, — то тем более непонятно, почему вы решились на такую глупость. Почему нельзя было спокойно принять свою судьбу и подчиниться? Невелика печаль — разлука. Все рано или поздно проходят через это испытание! Не вы ли сами прожили в ссылке долгих пять лет? И я могу сказать, что ваш муж не очень-то переживал по этому поводу.

— Вы прекрасно осведомлены о причинах этого недоразумения. И будет жестоко снова разлучать нас, разве не так?

— Вы называете меня жестоким, госпожа графиня? — губы Филиппа искажает жесткая и властная улыбка.

— Нет, — отвечает, не отводя взгляда, девушка, — Но чувствую себя несчастной, лишь представив, что окажусь разделенной с мужем морем.

— Вы так и не ответили — откуда такая привязанность? Особенно — к такому тирану, как Аттавио?

— Оттуда, где берут свое начало прочие чувства.

— Чувства… Надоедливая штука, скажу я вам.

— Не более, чем всё прочее — правила, обряды, фальшивые, но столь необходимые улыбки…

— Привычка. Ваша нежность и преданность возникли именно таким образом?

«Зачем ему это? — проносится в голове Миры недоуменная мысль, — Почему он это делает?»

— Ваше Величество… — девушка мягко и грациозно поднимается на ноги, — Я бы хотела получить ответ на свой вопрос. Что нас ждет? Меня и графа?

— Сядьте! — приказывает король, — Всему свое время…

«Почему он тянет? Чего добивается?»

— Вы красивая молодая женщина. С четкой позицией и устойчивой психикой. Именно такие фрейлины и нужны при дворе. А что вас ждет там, в колониях? Суровая и полная скуки жизнь? Несомненно, среди местного общества вы будете блистать, но провинциальный бомонд не чета королевскому двору. Разве не так?

— Я не размышляю подобными категориями, Ваше Величество. И какая, собственно, разница? Я не изнежена и не избалована судьбой. Поэтому едва ли испытаю серьезные трудности…

— Вы так говорите, как будто в мыслях уже там, на побережье.

— Разве это плохо? Где угодно, лишь бы подле мужа…

— Ну хватит! — почти рычит король внезапно, — Сколько можно?!

Но Мираэль неожиданно чувствует удовлетворение. Нет, она не собиралась выводить царственную особу из себя, но, вытащив наружу его эмоции, наконец-то видит обиженного и оскорбленного своим же собственным эгоизмом человека — именно то, что из себя и представляет король Филипп.

И потому надеется, что этот фарс скоро закончится.

Пытливый разум Аттавио быстро просчитал все возможные выходы из сложившейся ситуации. И потому — мужчина не очень беспокоится. По крайней мере, за себя.

А вот его молодая супруга — совсем другое дело. Взрослая, вполне самодостаточная и прозорливая, она, конечно, во многом превосходит прочих благородных дам их окружения хотя бы своими приоритетами и особым отношением к жизни. Но при этом…

Кому, как не Аттавио, за эти месяцы во всей красе открылись нежность и мягкость Мираэль Тордуар, ей невероятная прямолинейность и одновременно — чуткая восприимчивость? И не потому он совершенно не удивился ее решению пойти против воли Филиппа и последовать за ним в неизвестные колонии, к неизвестной и едва ли благополучной судьбе жены неугодного королю приближенного?

Нет… Этого она не испугалась…

Но это не значит, что она не испугается ареста и личной встречи с Его Величеством, которая, несомненно, состоится — граф это знал наверняка. Слишком хорошо он знал и натуру Филиппа, чтобы не предугадать действия своего короля…

И вот тут возникает закономерный вопрос — сможет ли его храбрая, но такая маленькая и живущая по принципам высоких моральных ценностей оказать должное, но при этом не вызывающее гнева самодержца сопротивление? Или сдастся — закономерно и даже понятно — перед его властью и умением манипулировать людьми и особенного — женщинами?

И он не станет винить Миру за это… Поймет. И простит. Возможно, для нее будет даже лучше остаться при дворе — в комфорте и роскоши, которой, несомненно, обеспечат королевскую фрейлину. И… фафоритку…

Ну да, от ревности самого Аттавио не спасет. Она будет грызть его, как оголодавший пес — кость. Мужчина даже как-то смирился с эмоциями, которыми маленькая графиня умудрилась вызвать в нем. Но это не значит, что он перестал приходить из-за этого в тихую ярость.

Да и как иначе?

Она покоряет, эта Мираэль Тордуар. Естественно и не намеренно. В этом и есть ее несомненная прелесть — всепоглощающая и несомненная.