Жених только на словах

Глава 3

Мика ненавидел готовить, но давно понял, что человек не может жить исключительно на сухом пайке. Особенно если ты поселился на задворках мира и не можешь заказать ничего, кроме пиццы. Он сделал глоток пива и перевернул пасту, жарившуюся в сковородке с оливковым маслом и чесноком. Добавил порезанные помидоры и рубленый бифштекс, перемешал все лопаточкой. Пахло аппетитно. Многие решили бы, что для обеда слишком рано, но он никогда не ел по расписанию.

В последние несколько часов он погрузился в свою книгу, едва замечая бег времени. Как всегда, когда поток слов иссяк, он выполз из своей норы, как гризли, после шестимесячной спячки.

– Привет!

Мика обернулся и посмотрел на открытую дверь. Прохладный воздух в этот час дня так приятно освежал. Но, конечно, если бы он знал, что его ждет вторжение, держал бы дверь запертой. Слишком поздно. На пороге стоял мальчик и смотрел на него. Ему было никак не больше трех-четырех лет. Каштановые волосы растрепал ветер. Карие глаза широко распахнуты и светятся любопытством, на коленках джинсов грязь, как и на кроссовках.

– Ты кто? – спросил он мальчугана.

– Джейкоб. Я вон там живу. – Малыш махнул рукой в сторону соседнего дома. – Я могу навестить мою тыкву?

Какое-то время шкварчание сковородки было единственным звуком в комнате. Мика смотрел на ребенка и понимал, что он из той компании, что шумит в саду Келли. Но это все еще не объясняло, почему мальчик оказался здесь и разговаривает с ним.

– Почему ты спрашиваешь об этом меня?

– Потому что Келли сейчас нет, а мне надо спросить кого-нибудь из взрослых, а вы взрослый.

С такой логикой Мика не мог поспорить.

– Да. Конечно. Иди, не стесняйся.

– Хорошо. А что вы делаете? – Джейкоб подошел ближе.

– Готовлю еду. – Мика еще раз посмотрел на мальчика и направился к сковородке. – Иди к своей тыкве.

– Ты тоже голодный? – Мальчик с надеждой посмотрел на него.

– Да, так что тебе надо идти домой, – ответил Мика. – Пообедать. – Который сейчас час? Он выглянул в окно. Похоже, дело к вечеру. – Или поужинать.

– Мне надо сперва тыкву навестить и сказать ей спокойной ночи.

Это было что-то новое для Мики. Прощание с овощами. Но мальчик казался таким… искренним. И таким трогательным в своих грязных штанишках, с широко распахнутыми карими глазами. Мика не имел дела с детьми. Никогда. Даже когда сам был ребенком.

Он держался особняком. Никогда не имел друзей, потому что не мог их удержать. Переезды с места на место мешали приемному ребенку заводить друзей. Так что он вместо этого погрузился в чтение, читал каждую книгу, которая попадала ему в руки, и ждал восемнадцати, чтобы можно было жить по-своему.

Но сейчас, глядя в огромные глаза малыша, Мика чувствовал вину за то, что пытается избавиться от ребенка. Это было необычное для него чувство, он едва себя узнавал.

– Ну хорошо, иди скажи своей тыкве спокойной ночи.

– Вам надо открыть мне калитку, потому что я слишком маленький.

Закатив глаза, Мика вспомнил белую изгородь с калиткой, окружавшую огород Келли. Она говорила ему как-то, что это защита от оленей и кроликов. Олень, конечно, легко мог перепрыгнуть низенький заборчик, но она хотела затруднить путь воришек к своим овощам как можно больше. Вздохнув, Мика уменьшил под сковородкой огонь и попрощался с ужином.

– Ладно. – Он посмотрел на мальчика. – Пойдем.

Лицо Джейкоба осветила улыбка.

– Спасибо!

Он вышел из комнаты, спустился по ступенькам и направился к огороду. Мика шел вслед за ним и наслаждался видом осенней природы. Вокруг него полыхали всеми оттенками красного и золотого осенние деревья, их оттеняли темно-зеленые сосны, росшие в лесу позади дома, и Мика лениво придумал еще одно убийство, в глухой чаще.

– Тело может найти какой-нибудь ребенок, мальчик, – бормотал он, рисуя новую сцену в воображении. – Он испугается. Но насколько сильно? Расскажет ли он кому-то об этом? Он побежит за помощью или кинется домой и спрячется?

– Кто?

Вернувшись в реальность, Мика посмотрел на Джейкоба, который с любопытством таращился на него.

– Что?

– Кто побежит домой? Он напуган? Это мальчик? Мой брат говорит, что мальчики ничего не боятся, только девочки.

Мика фыркнул:

– Твой брат ошибается.

– Я тоже так думаю, – кивнул Джейкоб, отчего его кудряшки упали на лоб. Он убрал их грязной рукой. – Джона боится иногда, а Джошуа спит со светом.

– Угу. – Как-то многовато информации для одного раза. Интересно, есть ли у ребенка кнопка выключения?

– А мне нравится темнота. Я только иногда боюсь. – Джейкоб нетерпеливо переминался с ноги на ногу.

– Это хорошо.

– А ты боишься?

Нахмурившись, Мика посмотрел на мальчика.

Сначала хотел сказать, что нет. Но потом передумал.

– Все иногда чего-то боятся.

– Даже папы?

О папах Мика ничего не знал в принципе, но подозревал, что по-настоящему сильно напугать мужчину может только страх за своих детей.

– Да, – сказал он. – Даже папы.

– Ух ты, – задумчиво кивнул Джейкоб. – У меня есть кролик, я его обнимаю, когда боюсь. Не думаю, что у папы тоже есть такой.

– Кролик? – Мика изумленно помотал головой.

– Ненастоящий, – пояснил Джейкоб. – Настоящих сложно держать.

– Конечно, – с готовностью кивнул Мика.

– И они много какают.

Мика сдержал улыбку. Мальчик был такой серьезный. Ему, наверное, не понравилось бы, что над ним смеются. Интересно, все дети такие забавные, как он? И что насчет правила не разговаривать с незнакомцами? Оно больше не действует? Родители не учат детей остерегаться чужих?

– Вот! – воскликнул Джейкоб, указывая рукой на огород. Он подбежал к калитке и подождал, пока Мика откроет ее. После этого малыш рванул к одной из дюжины тыкв на грядках.

Мика пошел за ним – не смог с легким сердцем оставить ребенка здесь одного.

– Которая твоя?

– Эта. – Джейкоб наклонился и погладил самую жалкую тыкву из всех, что когда-либо видел Мика.

Она была меньше остальных, но дело было даже не в этом. Ко всему прочему, тыква была похожа на нелепый бугристый футбольный мяч. Она была скорее бледно-желтой, чем оранжевой, а на верхушке у нее был нарост, похожий на опухоль. В магазине на нее никто бы и не взглянул, но этот мальчишка относился к ней очень нежно.

– Почему эта? – Мике и впрямь было интересно, что заставило ребенка выбрать именно эту корявую штуковину.

– Потому что она самая маленькая, как я. – Малыш посмотрел на остальные круглые, оранжевые, идеальные тыквы. – И она сама по себе, в стороне. Ей, наверное, одиноко.

– Одинокая тыква. – Мика не мог сказать, что его тронуло это утверждение, но мальчик нравился ему все больше.

– Ага. Она никому не нравится, только мне. Я помогу маме нарисовать на ней веселое лицо на Хеллоуин, и тогда тыкве будет хорошо.

Ребенок беспокоится о настроении тыквы. Мика просто не знал, что и сказать. Когда он сам был маленьким, он никогда не отмечал Хеллоуин. Не было ни костюмов, ни сладостей, ни игры с мамой в волшебную тыкву.

У Мики было лишь одно смутное воспоминание о матери. Она была красивой – по крайней мере, он так себе говорил, потому что ее образ был слишком смазанным, чтобы утверждать наверняка. У нее были каштановые волосы, карие глаза, как у него. Она присела напротив него на тротуаре, улыбаясь, хотя в ее глазах стояли слезы. Мике было около шести, лишь немногим больше, чем Джейкобу. В Нью-Йорке на улице было много машин и людей. Он проголодался и замерз, а его мама пригладила ему волосы и прошептала: «Тебе придется остаться здесь без меня, Мика».

В нем зародился страх, когда он посмотрел на грязное серое здание позади них. Темные окна напоминали пустые глазницы, хмуро уставившиеся на него. Взволнованный, он прикусил нижнюю губу и посмотрел на мать.

– Но я не хочу. Я хочу остаться с тобой.

– Это ненадолго, малыш. Ты останешься здесь, в безопасности, и я вернусь за тобой, как только смогу.

– Я не хочу безопасности, мамочка, – прошептал он сквозь слезы. – Я хочу пойти с тобой.

– Ты не можешь, Мика. – Она поцеловала его в лоб, встала и посмотрела на него. Сделала шаг назад. – Так надо. Будь хорошим мальчиком.

– Я буду хорошим, если пойду с тобой, – пообещал он. Он потянулся за ее рукой, обхватил маленькими пальчиками ладонь и крепко сжал ее, словно мог удержать.

Но она лишь проводила его вверх по лестнице, постучала в дверь и пожала пальцы Мики, прежде чем отпустить. Его охватила паника, слезы полились пуще прежнего, и он вытирал их рукавом курточки.

– Не уходи…

– Жди здесь, пока не откроют дверь, понял?

Он кивнул, хоть и не понял. Почему они здесь?

Почему она уходит? Почему она не хочет взять его с собой?

– Я вернусь, Мика. Скоро. Обещаю. – После этих слов она развернулась и ушла.

Он смотрел, как она удаляется, переходит дорогу и теряется в толпе. Позади него открылась дверь, и леди, которую он не знал, взяла его за руку и провела внутрь.

Его мать так никогда и не вернулась.

Мика очнулся от воспоминаний, в которые погрузился благодаря малышу. Это были дела давнего прошлого. Ужасный для него день. Он был уверен, что не задержится надолго в том доме. Так сказала его мама. В первый год он и впрямь ждал ее с ночи до утра. После этого надежда стала более хрупкой, пока наконец совсем не увяла.

Поступок его матери, ее обман, до сих пор жил в уголках сознания и всегда служил напоминанием, что не стоит доверять никому на свете.

Но здесь, в Баннере, это предостережение стало звучать тише, чем когда-либо. Глядя, как Джейкоб тщательно очищает грязь со своей тыквы, Мика понял, что, приехав в это место, словно попал внутрь картины Нормана Роквелла. В место, где дети заботятся о тыквах и разговаривают с незнакомцами, как с лучшими друзьями. Ничего общего с миром, который знал Мика.

Может быть, именно поэтому он чувствовал себя таким отстраненным.

Вот так Келли и нашла их. Мальчика, стоявшего на коленях в грязи, и мужчину рядом с ним, с отсутствующим выражением лица, словно он пытался понять, как он сюда попал. Улыбнувшись, Келли вылезла из своего грузовичка и направилась к саду. Мика заметил ее, и их взгляды встретились. Келли почувствовала, как ее обдало жаром, колени подогнулись, но она продолжала идти. Признаться, ее удивило, что Мика стоит с Джейкобом среди тыкв. Ей казалось, он не из тех, кто найдет время для чужого ребенка. Он был такой закрытый, такой неприступный, что, увидев его сейчас рядом с малышом, она неожиданно испытала теплое чувство.