Женщина нелёгкой судьбы, лёгкого поведения

Дорогие москвичи и гости столицы!

– Нет, что они говорят, в этом твоём модном суде?! – в ужасе ломала руки Фомина – в обиходе Фома. – Это же попрание христианской морали: возлюби ближнего, как самого себя. Торжество плоти над духом… Наряжать и тешить оболочку… Смотришь подобные передачи – и веришь в скорый конец света.

– И трубы ангелов апокалипсиса возвестят… Та-рам-пам-пам! Истинно говорю вам: 4 мая сего года Земля налетит на небесную ось! – загробным голосом подхватила я.

– Не шути над этим, – скорбно попросила Фома. – А в школе, помнишь, октябрятами? Сам погибай, а товарища выручай. А Высоцкий: а когда ты упал со скал, он стонал, но держал?

…Смотреть телешоу одной, не в женской компании – это извращение. Это даже подозрительно, как если бы мужчина пил пиво и смотрел футбол в одиночестве. Никакого кайфа. Я всегда приглашаю на передачу «Модный суд» – Фому, соседку по лестничной площадке. Комментировать, хихикать, возмущаться, спорить, в который раз поражаясь отсталости, косности и узости Фомы.

Фома – это Плюшкин в юбке. Когда у неё заканчивается губная помада, она спичкой выколупывает из стаканчика то, что осталось, пока не заблестит донышко. С гордостью сообщает:

– Ещё на целый месяц хватило!

Или, выжав из тюбика остатки крема, не выбрасывает его – как можно?! Она разрезает туб пополам и пальцем добывает-выцарапывает размазанные по стенкам кремовые остатки. И искренно таращит глаза:

– Там ещё на две недели было!

Я считаю «Модный суд» подружкой, доктором, советчицей и психологом для женщин. Как-то им удаётся преобразить женщину, не сломав её. И эти гипнотически завораживающие словечки: кюлоты, лабутены, сникерсы, стиль кэжуал…

Фома считает «Модный суд» тайным орденом, заговором по превращению женщин – в пустышек, голов – в головки. Но в красивом теле далеко не всегда красивый дух. Что-то одно всегда в ущерб другому. Выбирая между походом в библиотеку и шопингом – женщины делают выбор в пользу последнего. Режущая слух передача, где космонавт говорит: «ездию», а певицы: «туфлЯх», «тортАх»… Вот он, уровень таких шоу…

– Крайне вредная передача. Затачивание женщин на потребительское поведение, – уверена Фома. – Стереотип: женщина – кукла, мужчина – безмозглое существо, кошелёк на двух ножках.

Как раз в эту минуту модная прокурорша выдаёт очередную гениальную цитату, которая завтра загуляет на просторах страны:

– О да, – ужасается Фома, – настоящей женщине нельзя вынести мусор в халате и с не накрашенными губами – ведь у мусорного контейнера её может ждать Судьба. Дурочки тщательно наносят макияж, одеваются в строгой цветовой гамме. Согласно дизайну, перекидывают шарфик ниже ключиц – и ни миллиметром больше. Цепляют на руку ведро с мусором, как сумочку от Луи Виттон – и пошли походкой от бедра… Кошмар!!»

Отчасти я понимаю Фому. С её-то внешностью… С торчащими ушами, на которые она тщетно начёсывает жидкие прядки. Ушные раковины пробиваются сквозь волосы и победно пламенеют флажками.

Это уж ниже пасть некуда: когда мужчина для завоевания другой Женщины использует тебя как почтового голубя, как собачку с письмом в зубах… Мужчина – это Геннадий, Женщина – это я. А сообщающее звено, голубь и собачка – Фома.

Это она притащила мне газету с объявлениями о знакомстве: «Соня, прямо твой кандидат!». И стала нашей наперсницей. Сочиняла за меня письма – у неё хорошо получается, она библиотекарь. Таскала от него посылки с почты. Потом, когда он уже переехал и устроился в охрану, и бывал на смене, носила от него в клювике знаки внимания: открытки, тортики, цветы. Давала ключи от своей квартиры для свиданий (я ещё со своим не развелась, держала про запас).

В самый первый раз мы свиделись с Геннадием на Ярославском. Он дослуживал свой майорский срок в глуши, три тысячи километров восточнее Москвы. Я жила на 400 километров южнее. Оптимальное место для встречи – Москва.

Как сейчас помню гулко, дробными шариками рассыпающееся в вокзальных сводах эхо: «Дорогие москвичи и гости столицы!» И мне идёт навстречу… Боже, таких мужчин не бывает! Грузноватый, седой, бравый – а лицо смущённое, как у мальчишки. Плюс (держу в уме) на носу майорская пенсия.

Геннадий оказался стеснительным, прочно окопавшимся и хорошо сохранившимся в захолустье военного городка холостяком. Находят же до сих пор мамонтов в вечной мерзлоте. Хотя археологов в юбках шуршит больше, чем мамонтов – но повезло мне.

А пока – то Геннадий летал ко мне во фруктовый рай. То я к нему в скудные плешивые тундровые пейзажи.

Женское поведение – это как запах самки для самца в животном мире. Первое: женщина должна быть уверенной в себе на все сто. Мужики – это же слабый пол. Сла-а-абенький, жалкенький, но пыжащийся доказать обратное. Женская уверенность сразу выбивает почву из-под ног противника, вносит сумятицу в его ряды. Оружие побросано, враг бежит, обнажая тылы и сдаваясь на милость победителя. Бери голыми руками.

Вот Фома говорит про книги. А знать надо, дорогуша, какие книжки читать и какие строчки подчёркивать красным карандашом. Дамы, готовы?

И значит, всюду – в вокзальном ресторане, в такси, в гостиничном номере – Геннадий видел устремлённые на него, влюблённые, восторженные, умоляющие распахнутые с помощью туши «Лореаль», мои глаза. Впрочем, злоупотреблять этим приёмом долго нельзя. Вон, у кукол тоже широко распахнутые гляделки. В конце концов, хочется сказать, как Райкин: «Чего уставилась, дура?»

Поэтому, когда он уже на крючке – расслабляемся. Мило и застенчиво трепещем и опускаем ресницы, растерянно отводим взгляд, мило и застенчиво щуримся, будто нас слепит солнечный свет. Так и есть: мужчина для нас – солнце, светило, божество. Замечательный образец обольщения глазками – актриса Клэр Форлани.

О гостиничном номере я не оговорилась. Потому что секс в женской стратегии и тактике – на втором месте. Тут нужно раскинуть карты боевых действий, хорошенько изучить силы и характеристики противника, подготовить орудие: тяжёлое или мелкокалиберное.

Условно разделяем мужчин на два вида: «альфонс» и «простачок». С первыми играем в недотрогу: «Я не такая, что вы позволяете, только после свадьбы!» Со вторыми: «Я вся горю, я жду тебя, о мой нефритовый гигант, я львица и готова тебя разорвать! Р-р-р!»

Геннадий был ближе ко вторым. Господи, встречаются же в гарнизонных захолустьях такие самородки! Воображаю, каким коротеньким хлёстким – как шлепок грязи, как брезгливое смачное «блямс!» – словцом меня сейчас заклеймили женщины. Пари, что эти женщины одиноки.

Геннадию как военному пенсионеру выделили квартиру в нашем тихом зелёном городке – мечте отставного военного.

Остался последний штришок. Предложение руки и сердца, марш Мендельсона, свадьба в местном ресторане «Плёс», где отмечаются все бракосочетания. Нужно ковать железо пока горячо. В противном случае мужчина начинает задавать себе закономерный вопрос: если и так всё хорошо, зачем жениться? Страсть не может гореть вечно – если не поддерживать её ровное тление в чугунной жаровне паспортного штампа – затухнет.

– Взгляни на модного судью! – пугается Фома. – Эталон безвкусицы! Розовые шаровары в горошек. Золотые янычарские туфли. Зелёный лакейский узенький пиджак. На рукаве нацеплены фенечки, как у семиклассницы. На лацкане усыпанное камнями блюдце: то ли орден, то ли брошь? Шарф намотан такой толщины, будто у бедняги фарингит в острой форме… Выйди он на улицу – за ним же дети будут бежать!

Я объясняю Фоме, что это такая униформа. Как у доктора белый халат, у военного – камуфляж, у дорожного рабочего – оранжевый жилет. Ну, куда это годится: представь, сядет он на свой судейский трон в костюме офисного клерка.