Женщины принца Сигваля

14. Оливия, тишина

– Вот балбес! – Эсхейд, тот пожилой вояка, не стесняясь, отвешивает Сигвалю подзатыльник. – Когда вы повзрослеете оба?!

– Да иди ты… – отмахивается Сигваль.

– Юн! – кричит Эсхейд. – Живой?

– Да иди ты! – в тон отзывается тот. Поднимается на ноги, пытается немного стереть кровь. Ничего особенного там, просто царапины.

Кто-то из солдат весело ржет.

Все свои, и никого не удивляет. Насмотрелись уже? Только Оливии тут не по себе… так, что хочется расплакаться.

Отворачивается. Отходит в сторону.

Слышно, как за спиной Сигваль с Эсхейдом о чем-то спорят.

Потом…

– Лив! – Сигваль догоняет ее. – Прости. Мы пугаем тебя, да?

– Да, – говорит она.

Он немного хмурится, так неуверенно, словно подбирая слова.

– Не бойся, – и чуть улыбается. – Мы с Юном всегда дрались, это обычная история. В этом ничего такого нет. И все же, он один из немногих людей, которым я доверяю. И это… сложно так сразу объяснить, – он трет переносицу. – Вот даже шрам у меня на роже – его рук дело.

– Его?

Такой шрам на пол лица, еще бы немного, и Сигваль мог бы остаться без глаза.

– Да, лет в шестнадцать, – теперь Сигваль ухмыляется уже совершенно честно. – Из-за девушки подрались. Она красивая была, просто невероятно! А мы, два молодых петуха, распушив хвосты, соревновались, кто первый затащит ее в постель. Оба целовались с ней и водили гулять под луной.

– И кто выиграл? – спрашивает Оливия.

Он улыбается. Это какие-то давние дела, вспоминать которые даже весело. Тогда это, и правда, было только забавой. А сейчас… Им уже не шестнадцать…

– Да пока мы между собой выясняли, она вышла замуж за Джона Тенгиля. Я видел ее год назад. Все так же красива и совершенно счастлива, по уши в хозяйстве и детях, у нее их, кажется, уже трое.

И все равно…

– А сейчас? – тихо говорит Оливия. – Вот то, что сейчас…

Он качает головой.

– Ты тут не причем, даже не думай. Это наша с ним давняя дурь… Ничего. Иногда полезно размяться, прямо в полную силу. Да мы, считай, с детства так развлекаемся. Эсхейд учил драться нас обоих, мы друг на друге учились. Но только меня прямо лет с четырех, а Юна уже потом, его отец привез… – Сигваль вздыхает. – Не пугайся. Как бы страшно это не выглядело, никто никого не убьет.

– А Никлас Оддмар?

Его лицо разом меняется, словно застывает, болезненно заостряются черты.

Не стоило.

– Это совсем другое, Оливия.

До хруста стискивает зубы.

Немного неловко… Она не должна была спрашивать?

Сигваль немного справляется с собой, выдыхает.

– Ты все равно должна знать. Это будет касаться и моей жены тоже. Меня обвиняют в измене, предательстве и попытке захвата власти. Последнее – чистая правда. Я не могу спокойно смотреть на то, что делает отец. После Бейоны и после этой войны – тем более. Если ничего не сделать, мне достанутся руины… в лучшем случае. В худшем, Остайн просто перестанет существовать, его растащат по кускам, – он облизывает губы, морщится, ему не нравится говорить все это. – Я делаю то, на что не имею никакого права, решать должен мой отец. Но решаю я. Часто грубо и жестко, но как могу. Многим это не нравится. Здесь слишком большие деньги и большая политика. И Ник… Тифриду удалось склонить его на свою сторону, и сторону отца. На сторону законной власти, если уж на то пошло. Ник был хорошим парнем, очень честным и правильным, но… так вышло. Либо я, либо меня.

Ему тяжело, очень тяжело.

– Он хотел убить тебя? – спрашивает Оливия.

– Нет, не меня. Думаю даже, Ник полагал, что то, что он делает, пойдет мне на пользу, я откажусь от своих безумных корыстных планов. Я не король. Но он всегда был верен мне, и даже в этот раз, думаю, считал, что так будет лучше… Не будем об этом, ладно?

Просьба, почти с тоской.

Он пытается оправдать человека, которого убил. Не себя, не свой поступок, свои мотивы… а его. И это странно. Оливии сложно это понять.

Она кивает.

– Сейчас не самое лучшее время для свадьбы, – говорит Сигваль. – И дело даже не в том, что ты в два счета можешь оказаться вдовой. И даже до свадьбы я могу не дожить. Но в том, что они могут попытаться достать и тебя. Рядом со мной сейчас очень опасно. И то, как мы тут бегаем кругами по лесам – это ерунда. Самое веселье начнется, когда вернемся домой. И чем дальше, тем будет хуже, пока не решится окончательно. Поэтому, я очень прошу тебя – если я скажу сделать что-то, ты делай не рассуждая, сразу. Иначе, это может стоить тебе жизни. Я не хочу пугать, но, тем более, не хочу твоей смерти. У тебя нет причин доверять мне, но… не знаю… вон, хоть Юна спроси, он подтвердит.

Он посылает спрашивать сам… А потом?

– Юна? Мне показалось… – Оливии приходится собраться с духом. – Вот то, что сейчас было, эта драка… Мне показалось, что ты ревнуешь.

Он улыбается, криво и совсем не весело.

Крылья носа вздрагивают, почти судорожный вздох…

– Знаешь… можешь не верить, но сейчас мне почти все равно. Я знаю, что Юн не перейдет границы. Он будет развлекать тебя всю дорогу и петь песни, но это ровным счетом ничего не значит, он просто такой человек. Я понимаю, что тебе очень страшно и одиноко, вдали от дома, с чужими людьми. А из меня сейчас никудышный собеседник, да и любовник тоже хреновый, я все время думаю не о том. У меня совсем нет сил на то, чтобы пытаться тебе понравиться, как-то ухаживать, делать что-то такое… – он сжимает зубы, на пару мгновений отводит взгляд в сторону, и такой, сквозь зубы, вдох-выдох, со свистом. – Но если все наконец-то удачно закончится, то… я обещаю быть тебе хорошим мужем. Честно. И даже если… Если Юн… – он запинается, смущается даже, как мальчишка. – Даже если что-то будет, я все равно тебя у него отобью. Без вариантов. Мы это уже проходили.

И вдруг улыбается.

Это как-то непостижимо…

– Почему? – спрашивает Оливия. Просто в растерянности. Это невозможно осознать.

Он подается вперед, легко обнимает ее, едва касаясь, и осторожно целует в губы. Нежно-нежно.

Хочется дернуться, вырваться, но такое… Оцепенение?

Земля готова уйти из-под ног.

Это так неожиданно и так…

И сердце обжигает огнем. До дрожи.

И одновременно это страшно, и…

Нет…

– Потому, что я люблю тебя, – Сигваль говорит совсем тихо. – Потому, что как только увидел, понял, что никто кроме тебя мне больше не нужен. Я тебя не отдам.

Смотрит ей в глаза.

Оливии кажется – слезы текут по ее щекам. Что-то происходит с ней, невозможно объяснить. Весь мир исчезает, такая звенящая пустота.

Все это…

Невозможно.

* * *

Она, кажется, ушла первой. Сбежала. Забилась к себе в палатку.

Полночи рыдала, потому уснула, все-таки.

Не понимая, что с этим делать.

И весь следующий день она ехала одна, чуть в стороне. Не разговаривая ни с кем. И вечером тоже.

Страшно.

И даже чего именно она боится – не понять. Его? Себя? Обстоятельств?

Но привычный мир рушится, и как быть дальше – не понять.