Женское счастье

Глава 4

Дождь, уныло барабанивший по крыше и в окна, разбудил Абигейл. Тело ее почему-то горело в жару, и к тому же она ощущала себя бабочкой, насаженной на иглу.

Абигейл повернулась, чтобы устроиться поудобнее. Подушка сбилась, а постель оказалась ужасно твердой.

Ощущение дискомфорта все росло. Как и странный жар, охвативший низ живота.

Глаза Абигейл распахнулись.

Первое, что она увидела, — густой коврик жестких черных волос, покрывавших широкий голый торс.

С трудом сдержав тревожный крик, Абигейл подняла голову.

И уставилась в серые глаза, обрамленные невероятно густыми, длинными темными ресницами.

Только теперь она сообразила, что именно заполняет ее до отказа.

Она пустила незнакомца в свою постель. Брала в рот его плоть. Позволила войти в свое тело.

Где он до сих пор и пребывал.

Бледные лучи рассвета осветили комнату.

— Доброе утро.

В теплой тьме ночи Абигейл была женщиной. В холодном сиянии утра снова превратилась в никому не нужную старую деву.

Старую деву, сделавшую нескромное предложение незнакомцу… мало того, умолявшую его не останавливаться, продолжать, продолжать…

— Доброе утро, — пробормотала она. Он сбросил с нее одеяло и поднял так, что она вновь оседлала его бедра.

— Не возражаешь?

Не возражаешь? — эхом пронеслось у нее в голове. Вопрос, который она задала, прежде чем тереться о его крепкий жезл своей набухшей плотью.

Плотью, которой она дала имя.

Хочу, чтобы ты коснулся… коснулся моей… моей жемчужины!

Ее мышцы протестующе сжались. Она чувствовала себя так, словно ее насквозь проткнули толстым колом. Его плечи казались совсем коричневыми на белоснежных простынях. Крошечные соски едва проглядывали сквозь черные завитки.

А это означало, что ее груди тоже обнажены и ясно видимы.

Груди, которые он сосал, как изголодавшийся младенец.

Она поспешно прикрылась руками.

Его бедра подались вперед с вполне понятным намерением.

Абигейл охнула. Охнула, потому что он проник в самые глубины ее тела. И еще потому, что невыносимое давление не имело ничего общего с тем, что вошло в ее лоно. Скорее с тем, что наполняло ее мочевой пузырь.

Высвободив правую руку, она уперлась ладонью в волосатую грудь, которую она сосала ночью, как изголодавшийся младенец.

— Собственно говоря, да, возражаю. Видите ли, мне нужно…

Слова не шли с языка.

Абигейл закрыла глаза, униженная до глубины души.

Ибо не существовало способа вежливо объяснить мужчине, пронзившему женщину, что голос натуры иногда важнее зова плоти.

Но тут ее раздумья прервал раскатистый смех. Движения его тела вместе с колыханиями кровати вынуждали ее подскакивать на чрезвычайно твердом отростке, внедренном между ног.

Возмущенно открыв глаза, она подалась вперед, так что голые груди колыхались прямо у его губ. Мозолистые пальцы впились в ее бедра.

— Урок для нас обоих. Мужчина просыпается в полной боевой готовности. А женщинам, как я понял, срочно требуется облегчиться.

Абигейл, сцепив зубы, попыталась слезть с него, но ноги отказывались двигаться. Должно быть, онемели от неудобной позы.

— Прошу прощения, но мне, похоже, нужна ваша помощь… чтобы спуститься.

Загорелая кожа вокруг глаз собралась в морщинки.

— С удовольствием, только сначала мы поднимем тебя…

Сильные ладони сжали ее талию.

— А потом поставим на ноги.

Одним гибким движением он перевернулся и встал на колени. Абигейл не успела охнуть, как он вышел из нее и уложил на спину. И навис над ней так, что его плоть оказалась у ее лица. Такая же впечатляющая, как прошлой ночью.

Схватив одеяло, она поспешно закуталась.

— Спасибо.

Улыбка его стала шире.

— Буря все еще не улеглась.

Она и сама это заметила.

— Верно…

— Насколько я понимаю, ночной горшок у тебя имеется.

Ночной горшок имелся. Под кроватью.

Великолепно-бесстыдный в своей наготе Роберт встал с постели и наклонился. Монотонную мелодию дождя прервал скрип фарфора по дереву.

Роберт спокойно выпрямился.

— Тебе помочь?

Лицо Абигейл запылало.

— Н-не стоит…

— Абигейл, в однокомнатном коттедже, где все на виду, не место скромности. Мужчине и женщине, делившим постель, нечего стесняться друг друга. Мне ведь тоже придется им воспользоваться, так в чем же разница, спрашивается?

Абигейл решительно отказывалась отвести взгляд, как бы ей этого ни хотелось.

— Разница в том, полковник Коули, что женщине необходимо присесть на корточки, а мужчине — нет.

Серые глаза широко раскрылись. Роберт откинул голову и залился смехом.

Какие белоснежные у него зубы!

Смех резко оборвался, когда Абигейл поднялась: медленно, осторожно. Между бедер саднило так, словно ей внутрь засунули терку. Ноги отяжелели, как деревянные подпорки. И ничего не чувствовали, хоть иголками коли! Опершись о железное изголовье, чтобы не свалиться ничком, она с трудом потянулась к выцветшему зеленому платью, до сих пор валявшемуся на полу.

— Не глупи, Абигейл! — резко остерег он. — На улице льет как из ведра.

По-прежнему удерживая край одеяла на груди, она ухитрилась другой рукой накинуть на себя платье. До него донесся ее приглушенный голос:

— Можете приказывать своим солдатам, полковник Коули. Я военному уставу не подчиняюсь.

Длинные холодные пальцы проникли под подол, схватили ее левую руку и сунули в рукав.

— А прошлой ночью вы покорно исполняли все мои желания, мисс Абигейл.

Оба прекрасно понимали, что речь идет не о военных командах.

— Прошлая ночь, полковник Коули, была исключением.

— Но тебе совсем необязательно выходить, — бесстрастно заметил он. Правая рука тоже оказалась в рукаве. — Даю слово офицера, что ничем не оскорблю твою стыдливость.

— Спасибо, но мне необходим глоток воздуха.

— Превосходно.

Он развернул ее лицом к себе.

Абигейл устремила взгляд куда-то поверх его темной головы. Волосы Роберта были чуть взъерошены, в ее же гриве будто мыши ночевали.

— Я вполне способна застегнуть платье, полковник Коули.

— Неужели, мисс Абигейл? — загадочно осведомился он и, бесцеремонно сунув руку ей за пазуху, извлек наружу край одеяла. Вытащив одеяло целиком, он свел края лифа и принялся застегивать крохотные пуговки.

Абигейл молча сносила его заботы. Полковник так же безмолвно поднял ее панталоны. Она выхватила у него клочок шелка и, повернувшись спиной, поспешно натянула прозрачное белье.

— Где ваши туфли? Или привыкли бегать босиком?

Абигейл, краснея, оглядела комнату. Куда она подевала туфли?

Ах да!

Она промаршировала к двери и сунула ноги в полусапожки. Хотела было уложить волосы в узел, но поняла, что времени почти не остается.

Ветер едва не втолкнул ее в дверь. Волна воспоминаний чуть не сбила с ног.

Хочу женщину, которая заставила бы меня забыть, что последние двадцать два года я убивал людей.

Заглянув в окно, он подумал, что она читает религиозный трактат. Замужние матроны и старые девы читают религиозную литературу. Не то что женщина, которую способен выбрать мужчина, чтобы забыться.

Какое потрясение он, должно быть, испытал, увидев, что именно она прижимает к груди!

За какую шлюху, должно быть, ее принял, когда она так откровенно стала ему навязываться.

Какой жалкой дурочкой она была! Старая дева, неспособная смириться со своей унылой, никому не нужной невинностью.

Я взял тебя не потому, что считал распутницей, Абигейл… Потому что нуждался в тебе…

На секунду решимость Абигейл поколебалась.

Он знал все о ее теле, почему же она так стыдится своих обычных отправлений?

Но здравый смысл возобладал.

Полковник помнил, как развратно она вела себя ночью. Она ничуть не походила на высохшую старую деву, какой она была днем.

Низко склонив голову, она сражалась с ветром, не дававшим закрыть дверь. Пришлось брести по грязи к туалету позади дома. У нее едва хватило сил вернуться.

Полковник встретил ее у двери в одном полотенце, обернутом вокруг узких бедер. При одном взгляде на промокшую одежду и волосы, с которых капала вода, он втащил Абигейл в комнату, стянул с нее платье и панталоны и, завернув в одеяло, усадил на деревянный стул у стола, где было чуть теплее.

Абигейл должна бы рассердиться на столь откровенные ухаживания, но вместо этого она, присмирев, втайне наслаждалась уютом.

Сев на корточки, он деловито снял с нее сапожки.

— Я зажег огонь в плите и поставил греться ведро воды. В буфете нашлись лишь банка с чаем, полкаравая хлеба и клубничный джем. Хочешь, поджарю тосты, или подождешь, пока вскипит вода и заварим чай?

Абигейл взглянула на деревянный ящик у плиты. Запас дров сократился наполовину. Второй стул был придвинут к плите и увешан одеждой Роберта. Осколки с пола исчезли. У стены стояла метла. Журнал, оброненный ею вчера, тоже куда-то делся. Как и шпильки, вынутые из ее волос.

— Я подожду чая, спасибо, — обронила она.

— Вы упрямая женщина, мисс Абигейл.

Абигейл уставилась в беспощадные серые глаза и почувствовала, как сердце куда-то покатилось. Он выглядел… почти беззащитным. И в то же время настоящим мужчиной.

Прошлая ночь действительно была безумием.

Он выехал в бурю… и набрел на ее коттедж. И, утолив голод плоти, должен понять, что такому мужчине, как он, не нужна такая женщина, как она.

Но ты не просто женщина, Абигейл. Ты моя женщина, пока длится буря.

Буря еще не кончилась.

Но сейчас он отвергнет ее.

Абигейл мужественно приготовилась вынести неизбежную боль.

— Вы лгали, полковник Коули.

Темные брови мрачно сошлись.

— В чем, мисс Абигейл?

Абигейл, краснея, вздернула подбородок.

— Там… все еще саднит.

— Я сумею заглушить боль.

Румянец стал еще гуще.

— Сейчас сделаю вам ванну. Сразу станет легче.

Она отказывалась отвести взгляд от серых глаз.

— А потом, полковник Коули?

— Потом полечу своим способом.

И хмурый серый день неожиданно стал куда приятнее солнечной погоды.

— Мне почему-то захотелось тоста, полковник.

— Мы заключили сделку, Абигейл. Пока продолжается буря, мы называем друг друга по именам, и ты вольна воплощать в жизнь любые свои эротические фантазии.

Кипящая вода перелилась через край, и раскаленная плита зашипела. Пар поднялся к потолку.

Он налил воду в чайник, вновь наполнил ведро и поставил на, огонь.

— Значит, мы сидим на хлебе и воде?

— Да, если не придет миссис Томас. Она и ее муж приглядывают за коттеджем. За несколько шиллингов в неделю сверх основной платы она готовит, убирает и стирает.

— Сомневаюсь, что она сегодня появится.

— Наверное…

Теплое предчувствие… что-то вроде ощущения счастья все росло в груди. Ради еще одной ночи с этим человеком стоит поголодать.

Роберт ловко поджарил хлеб и щедро смазал его джемом.

Абигейл показала чашкой на буфет.

— Там еще есть масло… немного… но если хотите оставить его на потом…

Серые глаза потемнели. Он окинул ее изучающим, немного угрюмым взглядом.

— Почему ты отстранилась прошлой ночью?

Абигейл расправила плечи, готовясь солгать. Если он сам не обнаружил ее недостатки, какой смысл на них указывать? Но вместо этого она прошептала:

— Ты хотел распустить мне волосы.

— У тебя чудесные волосы, Абигейл.

— В них давно проглядывает седина.

Она не ожидала, что столь очевидное свидетельство надвигающейся старости вызовет взрыв веселья. Но Роберт едва не согнулся от смеха. Абигейл снова подняла подбородок и церемонно поднесла к губам чашку.

— Рада, что ты находишь эту тему забавной, Роберт.

— Абигейл, я на пять лет старше тебя. И будь у тебя седые волосы, я бы не смеялся.

— Но они есть, — настаивала она.

— Почему же я их не вижу?

— Женщина моего возраста не должна носить волосы распущенными.

— Возможно, именно поэтому мужчины, подобные мне, так стремятся их распустить.

Она быстро опустила голову, чтобы не поверить в невозможное.

— Нога не болит?

— Какая?

Абигейл мгновенно попалась в ловушку и, недоуменно хлопая ресницами, воззрилась на него.

— Левая, конечно…

И тут же осеклась, заметив лукавый блеск его глаз.

— У вас довольно злое чувство юмора, полковник… Роберт.

— Ничего не поделаешь. Кстати, пора позаботиться о твоей истертой попке.

— У меня истерта вовсе не попка.

— Знаю, знаю, что именно пострадало. И лекарство тоже известно.

Плита снова зашипела, Он вылил ведро в сидячую ванну и исчез за облаком пара. Послышался скрип насоса, очевидно, он разбавил горячую воду холодной. Клубы пара причудливо извивались, рассеиваясь в воздухе, и Абигейл увидела Роберта. То| склонился над ванной, пробуя воду.

— Ваша ванна, мадам, — объявил он, выпрямляясь.

Абигейл приблизилась к ванне и смело отбросила одеяло. Роберт без всякого стеснения подхватил ее.

И поцеловал.

Его язык оказался обжигающе-горячим и сладковатым от клубничного джема.

Вода была такой же обжигающе-горячей, но ничуть не сладкой.

Презрев приличия, Абигейл перекинула ногу через бортик и отскочила, но Роберт нажал ей на плечи.

— Пусти меня! Я сварюсь!

— Терпи, Абигейл. Прохладная вода тебе не поможет.

— Но я же не омар! — в отчаянии крикнула Абигейл. — Ну, пожалуйста, отпусти меня.

— Я уже говорил, как ты прекрасна? Увы, Абигейл слишком хорошо знала недостатки собственной внешности.

— Насколько я поняла, тебе нравится красный цвет?

— Абигейл ты становишься престо багровой, когда смущаешься, — тихо рассмеялся он. — Но поверь, стоит тебе хорошенько отмокнуть, и ты почувствуешь себя куда лучшее.

— Хочешь сказать, окончательное сварюсь?

— Достаточно, чтобы тебя съесть.

Удушливый жар, подкативший к горлу, не имел ничего общего с температурой воды.

Роберт со вздохом сел на пол у ванны.

— Откинься назад, Абигейл.

Абигейл с ответным вздохом подчинилась. Волосы на его груди послужили жесткой подушкой. Твердая рука убрала непослушные пряди с ее лба. Роберт продолжал успокаивающе гладить ее по голове, пока Абигейл не почувствовала, что тает.

Она извернулась так, чтобы взглянуть в его глаза. И сердце куда-то покатилось.

Он казался таким одиноким.

Ни один человек, несмотря на все, что сотворил в жизни, не заслужил такой боли.

— Расскажи, — мягко велела она.

Серые глаза затуманились. Подавшись вперед, он потерся о ее нос своим.

— Что именно?

— Почему ты вступил в армию в тринадцать лет?

— Но ты сама утверждала, что это незаконно.

— А потом объясни, что делал в армии.

Он вскинул голову. Темные ресницы скрывали выражение его глаз.

— Я пошел в армию, потому что был честолюбив и хотел видеть мир. Я был высок, здоров и казался старше своего возраста. Никто не усомнился, что мне пятнадцать. Представь, моя мечта осуществилась — меня назначили барабанщиком и послали в Индию.

Пар собирался водяными капельками на его ресницах и щетине.

— Индия — большая страна, — осторожно заметила Абигейл. — В какой именно области ты оказался?

Глаза Роберта широко открылись. Он выглядел таким невероятно далеким, отчужденным, словно на миг вернулся в прошлое, на двадцать два года назад.

— Ты там бывала?

— Нет.

— Ты права. Природа в Индии весьма разнообразна. Есть джунгли. Есть пустыни. И горы тоже. Когда утреннее солнце поднимается над горами, песок становится кроваво-красным.

— Должно быть, чудесное зрелище, — пробормотала Абигейл, гадая, какие страшные воспоминания могли так исказить его лицо в эту минуту. — Ты был там во время восстания сипаев?

Роберт цинично усмехнулся:

— Ты и представить не можешь, что послужило причиной мятежа. Какая горькая ирония! Солдаты-мусульмане и индусы протестовали против приказа британского военного министра смазывать патроны свиным и коровьим жиром. Всем известно, что коровы в Индии считаются священными животными. В то же время британские пехотинцы были бы счастливы иметь этот жир в своем рационе. По крайней мере было бы чем сдобрить солдатские сухари. Но мне повезло. Восстание подавили к тому времени, как я прибыл в Индию. Мой полк был расквартирован у подножия гор. Как-то раз я потихоньку улизнул, чтобы попрактиковаться с барабанными палочками. Кроме того, для меня было куда легче выбивать дробь на барабане, чем шить и готовить. Капрал приставил меня к кухне, пока я не научусь правильно играть марш.

Роберт замолчал… поднял руку… длинные пальцы легонько погладили ее горло.

Абигейл выгнула шею, облегчая ему доступ к своему телу: единственное утешение, которое он, вероятно, способен принять.

— И что же? Ты наконец выучил марш?

— Нет. Сипай, рядовой бенгальской армии, наткнулся на меня, когда я упражнялся в овраге. Для него мятеж все еще продолжался. Мальчишка-барабанщик показался ему легкой добычей. Одним британским солдатом меньше! Он даже не соизволил потратить на меня пулю, предпочитая насадить на штык.

Абигейл едва сдержала крик ужаса, но, ничем не показав своего волнения, хладнокровно выдержала его взгляд и нежное прикосновения. И представила своего племянника, тринадцатилетнего подростка, лее еще игравшего в серсо, в далекой Индии, лицом к лицу со смертью.

— Что было дальше?

— Ты действительно хочешь знать?

— Да, — кивнула она.

— Сипай стал издеваться надо мной, наносил рану за раной, но втыкал штык недостаточно глубоко, чтобы убить меня. Хотел насладиться моими страданиями. И потерял осторожность, вообразив, что мальчишка, покрытый потом и кровью, с залитым слезами лицом не представляет никакой угрозы. Он забыл о барабанных палочках. Видишь ли, они заострены на концах и сделаны из твердого дерева. Я вонзил одну ему в живот.

У Абигейл перехватило дух. Сипай… на красном, как кровь, песке… а над ним стоит измученный подросток…

— Ты убил его? — бесстрастно осведомилась она.

— Нет. Но лишил способности сопротивляться. Палец прижался к тому месту на горле, где бешено колотился пульс.

— Вторую палочку я загнал ему в шею. Он схватился за нее и вытащил. Никогда не забуду его глаза. Он недоуменно уставился на фонтан крови. Воздух со свистом выходил из его легких. Я и не предполагал, что он умрет. Но кровь уже невозможно было остановить. Она продолжала литься, даже когда хрипы оборвались.

Горячий соленый пар обволок щеки Абигейл.

— Узнав обо всем, командир дал мне винтовку. Восстание так и не затихло до конца. Одна война сменялась другой. Нас послали в Индию не для того, чтобы нести мир. Чтобы стать оплотом британского владычества. Я убил впервые через три месяца после вступления в армию и с тех пор продолжал убивать.

— У тебя не было выбора, Роберт, — с трудом выговорила Абигейл, хотя всей душой жаждала утешить этого человека. Что-то блеснуло в серых глазах. Он сжал ладонями ее лицо, погладил подбородок большим пальцем. Абигейл напряженно ждала, пока он выговорится.

— Когда срок моего контракта истек, я вернулся в Англию, в надежде найти любую достойную работу. Но то ли все переменилось за время моего отсутствия, то ли сам я стал другим. Я не мог рассказать семье о всех ужасах, которые творил, сражаясь за любимую родину. Не мог наслаждаться простой жизнью и скромными радостями, зная, на что способны так называемые богобоязненные люди. Поэтому возобновил контракт.

Он нагнул голову. Легчайший поцелуй сомкнул веки Абигейл. Теплое дыхание ласкало ее ресницы.

— Есть некая близость в рукопашном бою… ты почти чувствуешь единение с врагом. Черные, белые, желтые, смуглые люди… какая разница? Когда человека ранят, глаза его изумленно распахиваются. Они неизменно удивлены тем, что невозможное стало возможным, что им предстоит умереть, в то время как враг выжил.

Слезы… Абигейл смутно распознала, что нечто горячее соленое, ползущее по щекам, это не пар, а слезы. Она плакала. Роберту даже в этом было отказано.

— Четыре месяца назад я не успел выстрелить первым и получил пулю в ногу. Меня отправили в Англию.

Он продолжал неутомимо вытирать ее мокрое лицо.

— Рана зажила, и я мог бы вернуться в армию. Но отчего-то знаю твердо: первый же бой кончится тем, что изумленно раскрыть глаза придется мне. Кроме того, за время выздоровления я узнал о себе еще кое-что.

Он говорил так тихо, что ей приходилось напрягать слух, скорее улавливая смысл, чем разбирая слова.

— Оказывается, я не хочу умирать, не зная, что это такое — забыться в женских объятиях. Внутри женского тела.

Он уперся подбородком в ее лоб, и Абигейл чуть поморщилась: щетина немилосердно кололась.

— Я не делаю тебе одолжения, Абигейл. Скорее наоборот, всем обязан тебе.

Господи, она так хотела узнать… и вот добилась своего. Абигейл проглотила застрявший в горле ком.

— Роберт!

— Хм-м-м, — проворчал он.

— Кажется, губка разбухла.

Глухой рык перешел в хохот. Голова Абигейл, лишившись поддержки, откинулась назад.

Роберт наклонился над ванной и протягивал ей руку. Абигейл, не колеблясь, вложила в нее ладонь. Он рывком поднял ее.

— А теперь присядь на корточки.

Забыв о слезах, Абигейл насторожилась.

— Доверься мне.

Мрачные глаза явно потеплели.

Она присела.

— Расставь ноги.

— Похоже, ты не заметил, Роберт, что ванна слишком узка. Здесь просто места не хватит!

И прежде чем она успела разгадать его намерения, он развернул ее и усадил вдоль.

— Ну вот, теперь откинься на меня и раздвинь ноги как можно шире, милая.

Милая. Он второй раз назвал ее милой. До сих пор она таких комплиментов не удостаивалась. Женщину ростом в пять футов девять дюймов никому в голову не придет осыпать нежностями. Кроме того, сейчас день. И все же он считает ее милой!

Возбуждение гибкой змеей свернулось в желудке. Опять ее кости превратились в воск!

Широко разведя ноги, дна прижалась спиной к его груди. Небольшая боль казалась чепухой в сравнении с тем, что должно произойти.

Роберт решительно, но осторожно сунул пальцы в ее пещерку.

— Расслабься, — прошептал он, потираясь носом о пряди мокрых волос и обводя языком ее ухо. — А теперь тужься.

Его язык проник в раковинку, пальцы нырнули еще глубже, причиняя боль, даря удовольствие.

Еще секунда — и губка оказалась в его руке, действительно огромная, набухшая водой, словно Абигейл мыла ею посуду.

— Все лучшая судьба, чем вечно скрести грязные кастрюли, верно? — усмехнулся Роберт. Абигейл прыснула и закатилась смехом.

Невероятно забавно! Чтобы обычная кухонная принадлежность могла служить подобным целям!

И совершенно неожиданно, что такой человек, как Роберт Коули, обладает чувством юмора!

Он прикусил мочку ее уха.

— Все еще саднит?

— Откуда мне знать? — сварливо буркнула она. — Я сварилась.

— Английское блюдо. Можно подавать на стол.