Глава 2

Наталья

Настоящее…

Я смотрю на зловещее здание, ненавидя то, как потеют мои ладони при виде школы, которую посещаю с восьми лет. Можно подумать, что спустя почти десять лет мандраж первого дня должен был пройти, но я знаю причину, по которой так нервничаю.

Элиас Моралес.

Король Академии Синдиката и стопроцентный мудак. По спине пробегает дрожь, когда я делаю первый шаг к зданию, задаваясь вопросом, приехали ли уже Камилла и Адрианна.

Каждый год с момента своего появления Элиас неизменно стремится превратить мою жизнь в ад. Хотя прошлый год был самым скучным из всех. Я надеюсь, что в этом году тенденция сохранится, и он будет держаться от меня подальше. Это последний год в Академии Синдиката, а потом я буду свободна от него навсегда.

Я вздыхаю, позволяя этой мысли успокоить меня, пока прохожу через огромные богато украшенные дубовые двери, которые ведут в академию. Не помогает и то, что семья Джорджии забрала ее в прошлом году. Мы были близки, и без нее здесь совсем не то. Она всегда прикрывала мою спину. По крайней мере, у меня все еще есть Камилла и Адрианна, но в нашей группе образовалась брешь, которую она оставила.

Все собрались в главном зале, и с той стороны по холодным каменным коридорам разносится болтовня. Я сжимаю челюсть, потому что это момент, который я ненавижу больше всего в первый день, — входить в чертов зал, особенно если Элиас успевает туда первым и решает помучить меня. Когда я уже собираюсь шагнуть внутрь, тяжелая рука опускается на мое плечо и дергает меня назад.

— Что за…

Я замолкаю, когда вижу возвышающегося надо мной Элиаса с пронзительными голубыми глазами, холодными как лед. Он самый болезненно красивый парень в этой академии, но он прогнил насквозь. Сердце неровно стучит в груди, заставляя меня ненавидеть то, что само его присутствие имеет такую власть надо мной.

Я боюсь его и хотела бы не чувствовать этот страх. Каждый раз, когда он смотрит на меня, я словно переношусь в тот первый день, когда мне было двенадцать лет, а ему на год больше, потому что он поздно приехал из Мексики в Америку и отставал в учебе. Это был день, который в мгновение ока перевернул всю мою жизнь в академии с ног на голову.

До того, как он появился, я была популярна и всем нравилась. Как только он положил на меня глаз и решил, что ненавидит меня без всякой причины, я стала изгоем. Элиас вошел сюда так, словно это место принадлежало ему, и за две секунды завладел короной, после чего превратил меня в гребаного изгоя.

— Не так быстро, Гурин.

Я облизываю пересохшие губы и выпрямляюсь, пытаясь скрыть свой страх.

Его ухмылка становится шире.

— Мне нужно обсудить с тобой кое-что важное.

— Что? — огрызаюсь я, стряхивая его руку со своего плеча. — Я опаздываю, и ты тоже.

Он наклоняется ближе ко мне, его мужской аромат вторгается в мое пространство.

— Ты захочешь выслушать меня, поверь мне.

Я усмехаюсь на это.

— Думаю, поверить тебе — это последнее, что когда-либо случится.

Он хватает меня за запястье и тянет за собой по коридору, прочь от главного зала.

Я с трудом поспеваю за ним, чуть не спотыкаясь о собственные ноги.

— Куда ты меня ведешь?

— Заткнись, Гурин, — рычит он, останавливаясь перед пустым классом. — Внутрь.

Я настороженно оглядываю класс, гадая, не собирается ли он обмануть меня, как в девятом классе.

— Я не долбаная идиотка. И помню, что случилось в прошлый раз, когда ты затащил меня в пустой класс.

Его глаза вспыхивают, и он толкает меня внутрь, заходя вместе со мной. Он запирает двери на замок, а затем поворачивается ко мне лицом, жестокая ухмылка делит его красивое лицо надвое. Трудно понять, как парень, такой красивый снаружи, может быть таким гнилым внутри.

— Я много копал этим летом, Наталья, — говорит он, подходя ко мне ближе. — И наткнулся на довольно ценную информацию.

Я морщу лоб, потому что не ожидала, что разговор зайдет в такое русло.

— Какого рода информацию?

— Ту, которая может разрушить все, что твой отец построил здесь, в Северной Америке. — Он опускает руку в карман и достает лист бумаги, разворачивая его. — Похоже, что дорогой папочка был немного шаловливым в Москве, не так ли?

Такое чувство, что у меня сжимается горло, когда я тупо смотрю на бумагу, гадая, какие доказательства у него есть. История любви моих матери и отца никогда не была традиционной, и нас всегда учили хранить ее в секрете. Она была полна предательства и опасности. Он похитил мою мать у влиятельного врага в Москве, намереваясь использовать ее в качестве рычага давления, но влюбился в нее. После этого они бежали из страны и сменили личность здесь, в Америке.

— Фамилия Морозов тебе о чем-нибудь говорит? — спрашивает он, медленно приближаясь, оттесняя меня к стене.

Я тяжело сглатываю.

— Нет, а должна?

— Лгунья, — рычит он, тыча бумагой мне в грудь. — Твоего папочку звали Валерий Морозов. Не Гурин.

Мне кажется, что весь мир вращается, поскольку я знаю, какую власть эта информация дает ему надо мной и моей семьей.

Он ухмыляется.

— А девичья фамилия твоей матери — Лебедева.

Я качаю головой.

— Как ты… — опускаю взгляд на бумаги, перебирая их. У Элиаса есть все. Их оригиналы российских свидетельств о рождении и копии паспортов, выданных до того, как они сменили личности, а также статьи в российских новостях о так называемом похищении моей матери.

Он склоняет голову.

— У меня есть вся необходимая информация, чтобы уничтожить всю твою семью.

— Чего ты хочешь? — Рявкаю я, всовывая бумаги обратно ему в руки.

— Вот это и есть главный вопрос, да? — Он придвигается ближе ко мне, вынуждая меня продолжать пятиться, пока я не упираюсь в стену. — Я хочу владеть тобой, Наталья. — Он показывает на бумаги в своих руках. — И я бы сказал, что это цена, не так ли?

Я хмурюсь.

— Владеть мной? — Спрашиваю, гадая, к чему он клонит.

— Да, ты будешь моей зверушкой на один год, bonita4. — Он хватает меня за подбородок и приподнимает его, так что я смотрю ему в глаза. — У меня будет один год, чтобы делать с тобой всё, что я захочу и ты не скажешь ни слова против. — Он приближает свои губы к моим, его горячее дыхание касается моего лица. — Ты подчинишься моим требованиям и сделаешь все, что я, блядь, скажу, если хочешь, чтобы Лебедев не узнал, кто твоя семья на самом деле.

Дрожь пробегает по моей спине.

— Что именно ты собираешься со мной делать? — Спрашиваю я, ненавидя то, как ломается мой голос.

Его ухмылка становится шире, и он поднимает другую руку, чтобы погладить мою грудь через блузку, заставляя ненависть бурлить во мне.

— Всё что я, блядь, захочу. Скажи мне, Гурин, ты девственница?

Жар заливает все мое тело, и я пытаюсь не смотреть ему в глаза, потрясенная тем, какой оборот принял этот разговор.

— Это не твое дело.

— Это мое дело, если я так говорю, или ты хочешь, чтобы я направил Лебедева прямиком к порогу твоего любимого брата? — спрашивает он.

— Нет, — отвечаю, качая головой. — Не надо.

Он посмеивается, звук настолько бессердечный, что действует мне на нервы.

— Я так и думал, а теперь: ты девственница или нет? — Он снова заставляет меня поднять лицо. — Я хочу знать, имею ли дело с испорченным товаром.

Я впиваюсь в него взглядом, едкая ненависть разливается по крови и заражает вены.

— Да, я девственница.

Его плечи расслабляются, и напряжение на лице исчезает. Как будто он почувствовал облегчение, услышав это, что, впрочем, не имеет смысла.

Почему его должно волновать, трахали меня раньше или нет?

— Идеально. — Он прижимается губами к моему лицу и облизывает его, как гребаный пес. — Потому что я собираюсь заявить права на твою девственность в этом году. Она моя, и я заберу ее, когда захочу. Ты поняла?

Мой желудок скручивает от тошноты, я отстраняюсь и ошарашено смотрю на парня, который мучил меня с двенадцати лет.

— Нет. Я скорее умру, чем позволю тебе забрать эту часть меня.

Его ноздри раздуваются.

— Я уверен, что это можно устроить вместе с твоими матерью, сестрой и братом. — Его глаза сужаются. — Интересно, пощадит ли Григорий Лебедев свою собственную дочь после стольких лет? Или, возможно, он разозлится из-за того, что человек, который "похитил" ее, как утверждает твой дед, умер десять лет назад, а она до сих пор не вышла с ним на связь. — Он барабанит пальцами по подбородку. — Не говоря уже о том, что она живет так близко к твоему дедушке, да еще и в России.

Если он думает, что я беспокоюсь о том, что случится с моей мамой, то он ошибается. Она никогда не была рядом со мной. Трусиха, которая не смогла жить в стране, которая теперь стала ее домом, и заботиться о своих детях без мужа. Хотя я не хочу, чтобы ей причинили какой-либо вред. Мой брат Михаил — это совсем другая история. Я знаю, что бы это значило для него, если бы наш дедушка по материнской линии узнал правду.

— Откуда ты все это знаешь? — Спрашиваю я.

Он кладет руки на мои бедра, сжимая их крепкой, собственнической хваткой.

— Потому что, Гурин, я знаю о тебе всё. — Он резко прижимает меня к себе и разворачивает так, что я оказываюсь прижатой лицом к стене. — Мне известно обо всём, а это значит, что ты безропотно отдашь свою невинность, когда я потребую этого, или всё, ради чего папочка работал, исчезнет.

Я вздрагиваю, когда его твердое тело впечатывается в моё, а грудь прижимается к моей спине. Тошнота, стыд и желание сливаются воедино, когда я чувствую сильное давление его возбуждения на свою задницу.

— Ты чувствуешь, что делаешь со мной, Гурин? — спрашивает он, протягивая руку к моей блузке спереди и задирая ее вверх, чтобы крепко сжать мое горло. — Выгни эту хорошенькую спинку и потри своей упругой попкой о мой член, — приказывает он.

Я тяжело сглатываю, ненавидя, как мои колени дрожат от предвкушения. И все же желание защитить свою семью заставляет меня делать то, что он говорит, я еще больше выгибаю спину и покачиваю бедрами, надеясь, что делаю всё правильно. Меня смущает, насколько я неопытна в общении с парнями, но чувствую, что в этом есть заслуга Элиаса. До того, как он приехал сюда, все мальчики постоянно бегали за мной, но все прекратилось в тот момент, когда эти ледяные, расчетливые глаза встретились с моими, и он принял явно необоснованное решение погубить меня.

Часть меня благодарна, поскольку мои так называемые подруги Джинни Дойл, Анита Хендерсон и Керри Гарсия никогда по-настоящему не были моими подругами. Они были фальшивыми и заботились только о внешности и так продолжается по сей день.

Я не могу отрицать, что если бы Элиас не сбросил меня с пьедестала, я бы никогда не подружилась с тремя самыми потрясающими девушками в этой школе — Камиллой Морроне, Джорджией Дамато и Адрианной Васкез.

Элиас хватает меня за волосы и стонет у моего уха.

— Да, Гурин, именно так, — выдыхает он, его глубокий, бархатистый голос почти манит, если бы не тот факт, что он буквально шантажирует меня прямо сейчас.

— Держу пари, твоя тугая девственная киска прямо сейчас насквозь мокрая.

— Без шансов, — говорю я.

— Хм, интересно, не лжешь ли ты, — бормочет он, его рука медленно задирает подол моего платья. — Думаю, я это выясню.

Я брыкаюсь, пытаясь отстраниться от него.

— Отпусти меня.

— Нет, потому что ты знаешь условия сделки, Наталья. — Его рука продолжает двигаться вверх по моему обнаженному бедру, пока пальцы не касаются края моих трусиков. — Делай, как я говорю, или потеряешь всё.

Я стискиваю зубы, так как выполнение любого приказа этого человека противоречит всем фибрам моего существа. Он не имеет права прикасаться ко мне, и все же я загнана в угол, из которого нет выхода. Я не могу позволить ему уничтожить единственное, что мне дороже больше всего в этом мире: моего брата и наследие нашей семьи.

Я не настолько глупа, чтобы верить, что я или моя сестра Яна легко отделались бы, если бы Элиас раскрыл правду нашему дедушке, даже при защите картеля. Он назначил цену за голову моих отца и матери еще до моего рождения.

— Какие секреты ты прячешь под этой юбкой? — дышит он, оттягивая в сторону мои трусики и проводя пальцем по моей позорно мокрой киске. — Блядь, — стонет он, грубо просовывая его внутрь меня. — Тебе нравится грубость, Наталья?

— Мне ничего от тебя не нравится.

Он усмехается.

— Такая непослушная маленькая лгунья. Возможно, я заставлю тебя кончить прямо здесь и доказать, насколько это утверждение не соответствует действительности.

Я вздрагиваю, когда его палец ударяется о мой клитор, доводя меня до исступления. Впившись зубами в губу, я заглушаю свой стон. Внезапно снаружи класса раздается болтовня и звон колокольчика, сигнализирующий о том, что мы пропустили приветственное собрание в главном зале.

Он издает стонущий звук.

— Похоже, мое веселье прервалось. — Он убирает руку из-под юбки, а затем его пальцы ныряют в мой карман, и он вытаскивает оттуда мой телефон.

— Эй, отдай это обратно, — говорю я, крутясь на месте и пытаясь выхватить мобильник.

Он держит его вне моей досягаемости, прищурив глаза.

— Помни о своем месте, или мы не договорились?

Меня убивает необходимость подчиняться требованиям этого хулигана, но я знаю, что не могу рисковать тем, что нас найдет дедушка. Отец всегда предупреждал нас о вражде между ними и о том, как тот был в ярости, когда он забрал нашу маму. Это была довольно странная история несчастных влюбленных, в которой они превратились из врагов в родственные души.

— Прекрасно, — выдавливаю я из себя.

— Пароль, — требует он.

Я пристально смотрю на него, прежде чем назвать пароль, который является датой моего рождения.

— Восемь, двенадцать, ноль, три.

Его бровь приподнимается.

— День рождения?

Я пожимаю плечами.

— Возможно.

Он наклоняет голову, вводя код.

— Тогда, по крайней мере, я знаю, что ты легальна. — Его глаза сужаются. — Восемнадцатилетняя и созревшая для траха.

Я морщу нос от отвращения.

— Ты — свинья.

Что, черт возьми, он ищет?

Он смеется, прокручивая мой телефон, заставляя меня нервничать. А затем выражение его лица становится смертельным, когда ухмылка исчезает.

— Кто такой Дариан? — спрашивает Элиас, впиваясь в меня глазами.

У меня сводит живот, когда он просматривает мои сообщения. Дариан — парень, с которым я познакомилась летом, и мы встречаемся.

— Друг, — лгу я.

Его глаза сужаются.

— Он кажется мне слишком дружелюбным. Ты больше не будешь писать ему. — Он возвращает мне телефон. — Я удалил и заблокировал его номер.

— Что за черт?

Он бросается вперед, обхватывая пальцами мое горло.

— Ты, похоже, не понимаешь, какую власть я над тобой имею, Гурин. Ты не разговариваешь ни с кем из парней, кроме меня. Там мой номер, и у меня есть твой. Я буду следить за каждым твоим гребаным шагом в этом году, и одно неверное движение приведет твоего брата в серьезное дерьмо.

Дверь в класс открывается, и профессор Ниткин прочищает горло.

— Руки прочь от нее, Моралес, — говорит он, его голос настолько смертоносен, что мой обидчик бледнеет.

Он отпускает меня и отворачивается, шепча.

— Я наблюдаю.

Он выходит из класса, оставляя меня с Ниткиным, который пристально смотрит на меня.

— У меня через две минуты начинается урок. Вон. — рявкает он.

Я киваю, хватаю сумку и спешу мимо него в коридор. Мои надежды на то, что этот год будет легким, рухнули еще до его начала. Обещание сбежать от своего мучителя кажется таким далеким, поскольку он собирается превратить мою жизнь в сущий ад, усиливая темную ненависть, которую я к нему питаю.

У меня нет выбора, кроме как сделать так, как он говорит, поскольку я не собираюсь рисковать благополучием своей семьи. Надеюсь, один год будет не слишком тяжелым испытанием. С другой стороны, подарить ему свою девственность — это то, что я не уверена, что смогу вынести.

Загрузка...