Жизнь и смерть наместника Ритхана

Глава 4. О неудобных разговорах и ветчине

Они ехали вниз, к городу, и раздражение постепенно уходило. Тайра чувствовала, как становилось легче дышать.

Наваждение, да. Черный круг питается ненавистью, вытягивает ее из самых глубин. Но это значит еще и то, что ненависть в Тайре до сих пор сильна. Тайра думала, что успела смириться, некого так ненавидеть, но, выходит – есть.

Слишком мало времени прошло.

Слишком тяжело.

Они ехали, Тайра снова смотрела наместнику в спину. Он сидел, чуть ссутулившись, глядя перед собой. Удивительно, она думала, он будет всю дорогу донимать ее вопросами, но он почти ничего не спросил. Больше молчал. Дождь начал моросить с новой силой. Наместника чуть заметно покачивало, но после всего, что с ними было – это понятно. Ему нужно поспать, сил не осталось, манипуляции с магией всегда отнимают силы.

И только потом Тайра поняла…

– Господин Эйден, – окликнула она.

Он повернулся, немного, вполоборота.

– М-м?

– Вы спасли мне жизнь, а я… даже не поблагодарила. Простите.

– Ничего, – сказал он, почти безразлично. – Вы тоже мне помогли. Сняли все, что на меня налипло.

– Мне не пришлось бы снимать, если бы вам не пришлось бегать за мной к самому кругу.

– Вас не пришлось бы спасать, если бы я не стал брать вас с собой. Забудьте. Вы мне ничего не должны. Хотите ветчины?

– Что? – такого перехода Тайра не ожидала, даже не сразу поверила.

– Ветчины, – сказал он, словно ничего и не было. – У меня есть мясо с собой, хлеб, сыр, немного зелени и яблоки. Хотите?

А Тайра ничего не взяла. Вероятно от того, что не очень-то хотела ехать, не подумала. Искала причины остаться. Но время давно перевалило за полдень, а она только позавтракала кофе с булочкой, совсем рано. Еще часа три, и они будут дома, можно и потерпеть. Но вдруг поняла, что действительно страшно голодна.

Эйден придержал лошадь, почти остановился, давая возможность Тайре подъехать ближе.

– А у вас хватит на двоих? – спросила она.

Он улыбнулся, как-то очень легко.

– Конечно. Давайте вон там, под деревом, там будет посуше.

Он снял плащ и постелил на траву. Тайра попыталась было возразить, не холодно ли ему будет без плаща, но Эйден только отмахнулся, сейчас пока лето, а сидеть на мокром ему в любом случае не хочется.

Ладно, пусть так.

Он достал сумку, достал все, что было… разложил. Вытащил нож, порезать все это. Сделал все сам. Два больших бутерброда – хлеб, зелень, сыр и сверху ветчина. Один протянул Тайре.

– Держите, – мягко улыбнулся. – Потом сделаю еще, если захотите.

– Спасибо, – она взяла из его рук.

– Что-то не так? – спросил он. – Если зелень не любите, я уберу.

Так просто, естественно.

– Да нет, – Тайра покачала головой. – Все отлично. Я просто… Не знаю, в чем дело. Я сейчас странно на вас смотрю, да? Наверно от того, что если нет слуг, то накрыть на стол и все приготовить обычно поручают женщине.

Глупо. Это ведь его ветчина, и он ее режет, сколько сочтет нужным.

Эйден улыбнулся шире, но почти сразу, словно опомнившись, нахмурился.

– Наверно так есть, – сказал он. – Но я привык сам.

И больше ничего.

Ему ведь лет сорок, наверно, или около того. Вдруг захотелось спросить – есть ли у него семья? У Боргена была жена и взрослые дети, которые остались в Малькассе, не поехали сюда. Отчего бы и нет.

Зачем это Тайре?

Любопытство. Если в детстве проклятие упало на всю семью, и проклятие не сняли, только заглушили на нем, как могли, то потом, вероятно, проклятие могло бы достать и его жену. Убить. Он должен понимать, что семью заводить опасно. Это страшно на самом деле. Понимать, что ты должен оставаться один.

Спросить прямо будет не слишком правильно.

И разговоры не клеятся все равно.

Впрочем, они и не должны разговаривать. Они здесь для дела, и дело сделано, остальное не важно.

Когда Эйден взялся резать хлеб снова, еще по одному куску, Тайра заметила, как у него пальцы дрогнули, он чуть не выронил нож, но все же дорезал, положил, и только потом немного тряхнул рукой.

– Пальцы свело, – сказал он, поймав ее взгляд. – Такое иногда бывает. Ничего.

– Старые травмы обостряются, под воздействием магии, – сказала Тайра. – Через пару дней это должно пройти.

– Да, я знаю.

И все же, она не могла удержаться.

– У вас пальцы были сломаны, да? – спросила она.

– Да, – он сухо кивнул.

Отчего-то казалось – это важно.

– А что случилось? – спросила Тайра.

Наместник глянул на нее с неприязнью.

– Вам это действительно нужно это знать?

Что-то стояло за всем этим.

– Да, – сказала Тайра. – Думаю да. Вы отличаетесь от предыдущих наместников, я пока не могу сказать, чем именно, но хочу понять. И хочу понять, что вы за человек, чего от вас ждать. Нам ведь теперь работать вместе.

– Вы же сами знаете, что работать придется не слишком долго, – у него вышло немного язвительно.

– По крайней мере, месяца два, я думаю, вы протянете. Не так уж и мало.

Тайра пожала плечами, улыбнулась ему в лицо.

Резко и, наверно, неправильно, но с такими, как он – иначе нельзя. Нужно прямо. Сковородкой в лоб. Только так можно убедить рассказать что-то. Жалеть его, сожалеть – точно не стоит.

Эйден усмехнулся и беззвучно выругался, только губы шевельнулись, но и так понятно. Что-то очень нелестное о Тайре. Но без злобы. Долго смотрел на нее.

– Только попав в военное училище после приюта, я много дрался с другими воспитанниками. И пальцы, и колено, и шрам на затылке – все оттуда.

Да, все так… очень похоже на правду. Но с пальцами – что-то другое.

– Пальцы лечили магией.

– Да, пальцы лечили магией, – согласился он. – Но сути это не меняет.

– Это ведь очень дорого. «После приюта» – значит, семьи у вас не осталось. Кто же сделал это для вас тогда?

– Вы не до конца понимаете, госпожа Орах. У меня остались родственники, но они предпочли держаться от меня подальше, и я отлично их понимаю. Но дом моего отца все еще принадлежит мне, и сбережения отца перешли тоже, хоть и значительная часть пошла на погашение счетов и долгов. Я остался сиротой, но не нищим. А мага нанял отец того парня, который мне пальцы ломал. Чтобы дело замяли и не портили хорошему мальчику карьеру.

Тайра кивнула. Да, она понимает. Про карьеру особенно – кому нужны неприятности, если можно откупиться.

– И все же, что вы не поделили?

– А это не ваше дело, госпожа Орах, – сказал наместник таким тоном, что сразу ясно – дальнейший разговор невозможен. Принялся собирать остатки обеда в сумку.

* * *

Потом они ехали молча.

Тайра наблюдала за ним, все еще пытаясь понять, что же не так. Новый наместник отличался от всех предыдущих… но чем именно, Тайра сказать не могла. Он совершено точно не походил на Боргена, слишком принципиальный и резкий. Но и на других не походил тоже. Пятый наместник, все они разные, но…

Дело в том, что для Эйдена это дело почти личное?

Почему его отправили сюда? Нет, почему поехал он сам – Тайра понимала, у него были причины. Но почему император одобрил это? Больше некого, остальные боятся умереть? Или в нем есть что-то такое, чего нет в других? Упрямство. Он докопается до правды, чем бы ему это ни грозило. А докопавшись…

Что будет, если он узнает все?

Если доживет.

Даже Тайра всего не знает. Хотя была так близко… Каро всегда оберегал ее от темных дел семьи, и сейчас… Ей ведь все равно придется столкнуться. Больше оберегать некому, никого не осталось. Она тоже причастна.

Но она так надеялась все забыть и жить дальше. Хоть немного забыть.

Не выйдет.

Тайра ждала допросов, но Эйден всю дорогу думал только о чем-то своем.

Тайра уже подумала, что сегодня никаких разговоров не будет, они оставят это, по крайней мере, до завтра, сегодня с них хватит черного круга.

Но тут чуть в стороне, на холме старый каменный дом. Эйден тоже заметил его. И Тайра поняла, что вот – сейчас.

– Это ведь дом Маэйра? – спросил наместник.

Да.

Праздный вопрос на первый взгляд, любопытство, дом отчетливо выделяется своими высокими шпилями, его нельзя не заметить. Но в праздное любопытство этого человека Тайра больше не верила.

– Был когда-то, – сказала она. – Маэйра больше не осталось. Сейчас этот дом принадлежит лорду Мально Кастадо.

– Лорду! – Эйден фыркнул. – До Резни, насколько я знаю, он был торговцем шерстью, а не лордом. Нужно наведаться к нему. Вы не составите мне компанию?

Тайре это не нравилось. Эйден совершенно точно знал больше, чем говорил, и его мотивы понять можно… Он будет копать, пока не докопается до истины, хвататься за любую возможность. Но только Тайра не очень хочет в этом участвовать.

А еще, «Резней» это называли только местные. Малькасийцы предпочитали называть это «бунтом хойне» или «Соломенной ночью», тогда сгорели все принадлежащие малькасийцам дома в городе, включая государственные постройки.

– Я? Зачем мне ехать туда?

– Вы хорошо знаете дом, – пожал плечами Эйден. – Полагаю, и лорда Кастадо знаете неплохо.

Это не нравилось определенно. Если он хочет копать – пусть копает, Тайра тут не причем.

– Что вы знаете обо мне? – сказала она.

– Ничего особенного, мне доступны только официальные открытые сведения, то, что и так известно всем. Ваш покойный муж был внуком Шиммура Маэйра, последнего настоящего айни-ункара хойне. Полагаю, вы не раз были в этом доме.

Говорить об этом определенно не хотелось. О Шиммуре…и тем более о Каро… это до сих пор причиняло боль. Тайра и не думала, что это заденет так сильно.

– Шиммур Маэйра умер больше десяти лет назад, задолго до… тех событий. И с его смерти я почти не бывала здесь.

– Ваш муж не слишком-то ладил с родней?

– Какое вам дело? – резко спросила Тайра. Сейчас страшно жалела, что поехала, что поддалась на все это, но теперь сбегать было слишком глупо, некуда, они и так возвращаются домой, а подобных вопросов не избежать.

– Полагаю, ваши семейные отношения имеют значение для всего Ритхана, – сказал Эйден. – Для Ирай Тоха точно имеют, так что мне придется разобраться.

– Не лезьте в это!

Вышло грубо, эмоционально, но иначе Тайра не могла.

– Я здесь именно за этим, – сказал наместник очень спокойно и равнодушно. – Чтобы лезть. И времени у меня немного. Нимаш Маэйра, дядя вашего мужа, насколько мне известно, был настроен очень радикально, высказывался не только за независимость Ритхана, но и за изгнание всех малькасийцев с этой земли. А ваш муж…

– Не смейте говорить о моем муже!

Тайра даже сама не могла понять, что так сильно ее в этом пугает. Два года назад все закончилось. Она осталась одна… После Резни ее допрашивали не раз, все что могли – вытащили наружу, даже то, о чем сама Тайра не могла знать. И повторить все это она была не готова.

– А ваш муж выступал за мягкие реформы, – закончил Эйден. – Он полагал, что все мы можем жить в мире.

– В мире! Вы знаете, что с ним сделали?! – хотелось схватить наместника и тряхнуть посильнее, а лучше врезать в морду. О каком мире можно говорить?

– Его пытали, – сказал Эйден холодно. – Очень жестко пытали, насколько мне известно. Хотели получить всю информацию о заговорщиках. Но он молчал. Когда поняли, что он ничего не скажет, то переломали ему все кости и привязали к столбу на площади. Официальный отчет говорит, что он умер через сутки, его сняли. Сплетни говорят о неделе. Но срок, полагаю, не важен.

Ее муж, ее сыновья… мальчики считали себя взрослыми, не хотели оставаться в стороне.

Тайра поняла, что губы дрожат, и дрожит подбородок. Слезы подступают к глазам, она сейчас расплачется. Но плакать нельзя. Не перед ним – уж точно. Тайра должна быть сильной.

– Я вас ненавижу, – только сказала она.

– Ненавидите меня за то, что наместник Реттрей сделал с вашим мужем два года назад?

Вот так, из его уст, это звучало не слишком разумно. По-идиотски. Но это так.

– Да, – сказала Тайра.

И не только за это.

– Понимаю, – сказал Эйден, устало вздохнул. – Ненависть помогает держаться, помогает сохранить силы, чтобы не упасть и идти дальше. Но это путь в никуда. Ненависть сжигает душу.

Дико слышать такое от него, особенно потому, что вовсе не лицемерие, наместник говорит искренне. Правду Тайра всегда чувствовала хорошо. Но…

– Вы считаете, я должна простить? – это казалось почти насмешкой. Издевкой. Такое не прощают.

– Кого простить? – спросил он. – Насколько мне известно, Реттрею выкололи глаза, отрезали уши и язык и повесили там же. В качестве мести. Он давно мертв.

– Мертвым прощение не нужно?

– Нет, – спокойно сказал он. – Прощение нужно живым. Даже не прощение. Нужно найти новые цели и жить дальше.

– Вы что, проповедовать сюда приехали?! – это раздражало невыносимо. – Вы ничего не знаете об этом!

Наместник повернулся к ней.

– Если понадобится.

Да. Понадобится проповедь – будет проповедь.