Жизнь за гранью

Перевод: Алла

Редактор: Eva_Ber

Обложка: Poison Princess

Оформление: Eva_Ber

Глава 1

Клубная шлюха. Не мое любимое определение, но оно содержало в себе гораздо больше, чем прямой подтекст, который большинство людей связывали с ним. Будучи маленькой девочкой, мечтающей о светлом будущем, я стремилась не к этому, но то будущее потускнело, когда жизнь преподнесла мне слишком много уродливых истин Вселенной за слишком короткий срок.

Я не собираюсь сидеть здесь и ныть о разрушенном счастливом детстве, превратившемся в полный кошмар после одной ужасной ночи, и не собираюсь рассказывать о годе, проведенном, танцуя у шеста, чтобы прокормить себя и иметь крышу над головой. Это не про меня. Я — выжившая. Я приму то, что бросает мне жизнь, и найду способ поймать это с улыбкой. Я нахожу утешение в мире фантазий и магии, в местах, куда могу сбежать от тьмы и зла реального мира. Я смеюсь так много, как только могу, стараюсь не воспринимать жизнь слишком серьезно. Иначе никогда не выберусь отсюда живой. Несмотря ни на что, я не позволю горечи этого мира поселиться в моей душе и запятнать ее. Я делала все возможное, чтобы вырваться из жизни, угрожавшей погубить меня, чтобы найти ту, которая мне подходила, где я принадлежала бы кому-то, где у меня была бы семья.

— Мэйси! — крикнул Джаггер.

Я развернулась на своем барном стуле. Я сидела одна за стойкой, наслаждаясь необычным моментом тишины. Я никогда не находилась в покое. Тем более, здесь.

— Да, милый? — отозвалась я с легкой усмешкой.

— Принеси мне пива и тащи сюда свою сладкую задницу, — скомандовал он со своего места за столом, где по бокам от него сидели Чарли и Леви.

Я закатила глаза и наклонилась, чтобы достать пиво из холодильника.

— Я сама, малыш, — успокоила я проспекта, бросившегося мне на помощь.

Я подмигнула ему. Новички терпели достаточно дерьма от парней, я не возражала сделать все, что в моих силах, чтобы облегчить им жизнь.

Не сводя глаз с Джаггера, я неторопливо подошла к столу. Остановившись вне пределов его досягаемости, я покачала бутылкой.

— Кто-нибудь когда-нибудь учил тебя слову, которое в приличном обществе следует за просьбой? Рифмуется с «полста»? — спросила я приторно-сладким голоском.

Джаггер покачал головой, а Леви усмехнулся.

— Красивая и умная Мэйси. Не могли бы вы, пожалуйста, передать мне этот охлажденный напиток и сесть этой упругой попкой мне на колени? — спросил он хрипло.

Он не стал ждать, пока я пошевелюсь, просто наклонился со своего стула и схватил меня за талию, рывком усадив к себе на колени. Я тихонько взвизгнула, но рассмеялась.

Он нежно уткнулся носом в мою шею, и я погрузилась в его объятия.

Мне нравился Джаггер. Я питала к нему слабость. Он не был из тех, кого большинство женщин назвали бы красивым, учитывая, что половину его лица, от виска до кончика носа, портил неровный, пугающий шрам. Острый и мужественный подбородок скрывала длинная борода. Иссиня-черные волосы были взъерошенными, но всегда блестящими и чистыми. Он не был высоким — выше меня, даже если я на каблуках, хотя это мало о чем говорило, — но коренастым и мускулистым. Больше всего меня покорили его глаза. Самого ярко-зеленого цвета, который я когда-либо встречала, как два сияющих изумруда. А еще он мастерски владел языком. К тому же Джаггер относился ко мне с уважением. Как и большинство парней, но он воспринимал меня, как друга, а также как партнера по постели, и после того, как он использовал свой талантливый язык, вместе с другими органами, мы разговаривали часами.

— Дорогая, ты выглядела очень глубоко погруженной в свои мысли, — прокомментировал он, сжимая меня в объятиях. — Есть ли что-то, в чем я и мои всезнающие советники можем помочь?

Он кивнул на Чарли и Леви, которые изо всех сил старались выглядеть мудрыми.

Я посмотрела на них, а затем расхохоталась.

Чарли был немногим старше ребенка, он подался в проспекты сразу после школы и заработал свою нашивку еще до того, как смог законно пить алкоголь. Ему было всего двадцать, и его мальчишескую внешность еще не испортила жестокая жизнь, которую он выбрал. Из-за коротко подстриженных светлых волос и классически красивого лица, его легко принимали за студента колледжа. Тем не менее, стоило только взглянуть на его нашивку и татуировки, покрывавшие мускулистое тело, как лоскутное одеяло, чтобы узнать правду. «СЫНЫ» у него были вытатуированы даже на костяшках пальцев, в дополнение к татуировке на спине. Мотоклуб был его жизнью. Он оставил бы его, только оказавшись в гробу… или в наручниках.

Леви был одним из старших членов «Сынов Тамплиеров» филиала Нью-Мексико столько лет, сколько я себя помню. Его лохматые седеющие волосы касались плеч, и он дорожил своими длинными усами, несмотря на то, что они вышли из моды десятилетия назад. Его татуировки выцвели, а живот выпирал от слишком большого количества выпитого пива, но вам бы все равно не захотелось оказаться с ним не на одной стороне, тем более что он никогда не ходил без своего большого страшного ножа, пристегнутого к поясу.

— Ничего такого, чем я хотела бы озадачить вас троих, — ответила я, делая глоток пива. — Оставлю вам решать такие проблемы, как мировой голод и глобальное потепление, — нежно поддразнила я.

Хотя они были закаленными мужчинами, которые, как я знала, могли быть чертовски страшными, если бы представился случай, они также были моей семьей. Верные до конца, готовые умереть друг за друга. Я провела с ними два года и чувствовала, что ради меня они тоже, возможно, подставят свои шеи. Или я так считала из-за чертова оптимизма, пропитавшего меня насквозь.

Мы еще немного посмеялись и пошутили, а потом начал прибывать народ, и еженедельная пятничная вечеринка стала набирать обороты. Не то чтобы эти люди нуждались в определенном дне недели, чтобы расслабиться.

Другие клубные девушки, а именно Скарлетт и Кимберли, взяли на себя смелость встать у шеста в углу комнаты и в какой-то момент устроить стриптиз для парней, хотя на них с самого начала было не так много одежды. Здесь было два типа клубных девушек. Во-первых, такие как Скар и Ким, которые всегда носили кожу, самые короткие юбки и самые высокие каблуки. Они не беспокоились о том, чтобы ублажать мужчин на глазах у всех. Об этом свидетельствовал тот факт, что Скар просто позволила одному из парней стащить ее со сцены и утянуть в тускло освещенный, но все равно видимый угол, чтобы заняться сексом. А еще были такие девушки, как я. Конечно, мне нравились мои каблуки, но одежду я носила больше в стиле хиппи. Меня вряд ли можно было лицезреть распростертой на капоте машины на обложке мужского журнала. И мне не нравился секс на публике. К счастью, мужчины уважали это и никогда не пытались принудить к такого рода вещам.

— Как насчет того, чтобы свалить отсюда? — прошептал Джаггер мне на ухо, водя пальцами по краю моей юбки.

Я улыбнулась и слегка кивнула, мой взгляд зацепился за что-то в другом конце комнаты. Точнее, за кого-то. Глаза Хансена прожигали меня насквозь и не отрывались от моих, даже когда Джаггер уводил меня за руку. Я боролась с чувством, которое испытала в тот момент, тем же самым, что я испытывала всякий раз, когда эти голубые глаза встречались с моими. Я также боролась с очевидной яростью, пляшущей в этих глазах, когда он сосредоточился на наших с Джаггером сомкнутых руках. Затем ярость исчезла, сменившись пустым взглядом, метнувшимся в нашу сторону как раз перед тем, как я завернула за угол.

***

— Уверена, что не хочешь поговорить о том, что заставило тебя витать за миллион миль отсюда? — спросил Джаггер, затягиваясь сигаретой.

Я повернула голову, чтобы посмотреть на его профиль.

— Ничего такого, чем бы стоило забивать твою хорошенькую головку, — мягко поддразнила я.

Джаггер повернул голову, рассматривая меня.

Мы только что финишировали во втором заходе очень продуктивного сексатона. Я была измотана и, определенно, пресыщена. Как всегда, я была счастлива расслабиться в его комнате и просто позабавиться.

— Твоя бабушка? — предположил он, не сдаваясь.

Я фыркнула.

— Я стараюсь не тратить слишком много мозговой активности на эту пожилую летучую мышь. Я и так трачу час в неделю в ее присутствии, этого достаточно, — честно сказала я.

Помимо клуба, бабушка была единственной частью семьи, которая у меня оставалась на этой земле. Она всегда была злой, и сейчас чахла в доме престарелых после того, как ей поставили диагноз болезнь Альцгеймера. Не то чтобы у нее шарики за ролики заехали. Она достаточно крепко держалась за свой разум, чтобы помнить, каким разочарованием я была для нее, и старалась напоминать мне об этом при каждой встрече. О ней и о том, как глубоко ее острый язычок ранил меня, знал только Джаггер.

— Ты знаешь… — сказал Джаггер, медленно затягиваясь, и выражение его лица стало серьезным: —…ты лучше этого.

Он обвел рукой комнату.

— Не то чтобы мне не нравилась твоя компания в спальне и за ее пределами… — он подмигнул, прежде чем его лицо снова стало серьезным. — Ты заслуживаешь лучшего. Ты умная, красивая. Мир может предложить тебе больше, чем это.

Я слегка вздрогнула от такой речи, исходящей от Джаггера. Он жил ради клуба. Дышал им. Провел здесь намного дольше, чем я свои два года, учитывая, что ему было чуть за тридцать, и он присоединился к клубу, будучи моложе меня. Я приподнялась на локте и подперла голову рукой.

— Да, точно, мне есть, что предложить миру, — саркастически ответила я. — К тому же, ты бы пропал без меня. Признай это, — поддразнила я.

Лицо Джаггера не просветлело от моих слов.

— Серьезно, детка. Есть люди, которым подходит такая жизнь, которые заслуживают того, чтобы жить в сером цвете. Ты же заслуживаешь большего, чем может дать тебе кучка байкеров.

Я позволила его словам проникнуть в меня.

— Ты ошибаешься, — прошептала я. — Я видела, на что похож мир за гранью… без семьи… без кого-либо. Он уродлив. И уж точно, черт возьми, ничего не может мне предложить, — решительно ответила я.

И вновь в моем голосе не звучала жалость к себе, только уверенность. Уверенность в том, что эта жизнь — лучшая для меня. Во всяком случае, пока. Я не слишком увлекалась планированием будущего. Я была девушкой, живущей настоящим.

Он испытующе посмотрел на меня, затем улыбка вернулась на его лицо. Он затушил сигарету и обхватил мои бедра, притягивая меня к себе.

— Ну, я чертовски уверен, что мне есть, что тебе предложить, — пробормотал он. Его стояк, вдавливающийся в мой живот, служил тому доказательством.

Я позволила легкому покалыванию желания согреть все мое тело, и в течение следующего получаса стать единственным, о чем я могла думать.

***

Я тихо закрыла дверь в комнату Джаггера. Было раннее утро, единственное время, когда в клубе было спокойно, как в могиле. Мое любимое время. Когда я могла провести пальцами по разномастным фоторамкам в коридоре, глядя на историю братства, на верность, удерживающую эту семью вместе. Да, изнанка такой семьи может быть суровой и соскальзывать прямиком на черную сторону черно-белого спектра, но, по крайней мере, они не лгали о том, кем являлись. Большинство семей прятали свои секреты и проступки в шкафах, за семейными фотографиями и детскими игрушками. Они были рабами общества, которое указывало им, как правильно жить, как правильно действовать, и приковывало к этой жизни. Жизни, которой я скорее умру, чем посвящу себя. Я знала, будь я мужчиной, то вступила бы в ряды «Сынов». Но, увы. Моя вагина давала мне два варианта, если я хотела быть частью жизни, которая, казалось, идеально мне подходила: либо оставаться клубной девкой, либо стать старушкой.

Присоединяясь к клубу, я ничего об этом не знала. Я была обычной девушкой, не понимающей, кто она такая, и искала, куда бы вписаться. Узнав жизнь «Сынов», я поняла, что мне она нравится, и как бы вошла в роль человека, не принадлежащему никому конкретно — только клубу. Я хотела стать старушкой. Не так, как Ким и Скар отчаянно хотели вонзить в кого-то свои когти ради власти, денег или острых ощущений от того, что они связаны с «преступником». Нет. Я хотела безусловной, непостижимой преданности и любви, которые олицетворял этот титул. Преданного мне мужчину, братьев, которые относились бы ко мне с уважением, с каким они относятся ко всем старушкам. Я хотела обрести постоянное место в семье. Но у меня ничего не получилось, и я не знала, получится ли когда-нибудь. Я знала, что время у «клубной шлюхи» ограничено. Часики тикали.

Я добралась до общей комнаты, где несколько членов клуба лежали в отключке. На некоторых сверху навалились полуобнаженные женщины, другие сжимали в руках полупустые бутылки спиртного. Я покачала головой, глядя на Леви, храпевшего на бильярдном столе с двумя девушками, зажатыми под каждой рукой.

Направляясь на кухню, я намеревалась выпить стакан воды и перекусить, прежде чем отправиться домой, чтобы поспать около четырех часов. После этого я уселась бы за компьютер и принялась за работу над своими дизайнерскими проектами. Этот план изменился, когда я увидела, в каком кухня беспорядке, мягко говоря. Очевидно, кто-то решил по-пьяни устроить готовку, но забыл по-пьяни убраться. Я вздохнула и покачала головой.

— Хуже маленьких, — пробормотала я себе под нос.

Поставив сумочку на прилавок, я достала свой телефон и наушники. Музыка была одной из многих вещей, которым я предавалась с упоением и которые помогали мне отвлечься. Не вспоминать, что нужно жить и быть счастливой, независимо от прошлого. Итак, полчаса спустя я именно этим и занималась: танцевала и подпевала любимой песне, убирая беспорядок. На самом деле, я не возражала. Ожидалось, что я буду заниматься подобным дерьмом. Возможно, это было по ту сторону сексизма, и иногда раздражало, но большую часть времени я делала это без жалоб. Они были семьей. То, что они давали мне взамен, стоило мытья нескольких грязных тарелок. Я кружилась по кухне, потерявшись в музыке, готовясь в последний раз взмахнуть тряпкой и уйти.

Затем мои глаза встретились с чем-то, чего я не ожидала.

В дверном проеме стояла фигура. Я прикрыла рот рукой, чтобы заглушить испуганный крик. Сердце возобновило ход, когда я увидела знакомые глаза, прожигавшие меня насквозь.

Я покраснела от смущения. Хансен, мужчина, который в значительной степени занимал мои мысли, мужчина, о котором я фантазировала, но который никогда не обращал на меня никакого внимания, стоял прямо в дверях. Однако сейчас его взгляд не говорил о том, что он едва замечал меня на протяжении последнего года. Нет. Они пылали голодом. Обжигающим пламенем.

Я так увлеклась изучением этого голода, потрясенная желанием в его взгляде, что музыка все продолжала звучать в наушниках. Я выдернула один, готовясь сказать… понятия не имея, что. Но Хансен оттолкнулся от дверного проема и сократил расстояние между нами. Сжав мою шею по бокам, его рот накрыл мой, заставляя любую, без сомнения, глупую вещь, которую я собиралась выдать, остаться не высказанной.

Я была так потрясена, что сначала не ответила. Затем его язык коснулся моего языка, целуя со свирепостью, интенсивностью, о существовании которой я даже не подозревала. Я всем телом погрузилась в него и поддалась поцелую, издав тихий гортанный звук, когда его прикосновение послало мурашки возбуждения вдоль позвоночника. Его руки переместились к моей заднице, и он поднял меня, усадив на столешницу, так что его промежность прижалась к моей. Я обхватила его ногами, нуждаясь в том, чтобы он был ближе. Мне казалось, что я никогда раньше не занималась сексом, в таком я была отчаянии. Словно несколько часов назад я не испытала полного удовлетворения. По крайней мере, я так думала. Но этот поцелуй, обещание, стоящее за ним, показали мне, что я не знаю, что такое удовлетворение.

Внезапно губы Хансена оторвались от меня, его взгляд стал жестче, когда он, казалось, взял себя в руки. Он долго смотрел на меня, ярость сменила горячее желание, пылавшее в его глазах несколько мгновений назад. Он быстро отступил, отчего я потеряла контакт с его восхитительным телом.

А также потеряла способность говорить, когда его сердитый взгляд заставил меня молчать. Он быстро пробежался глазами по моему телу, затем развернулся и ушел.

Без единого слова.

Мужик просто зацеловал меня до смерти и ушел?

Какого. Хрена.

Я в шоке сидела на кухонной стойке, все еще наполовину оглушенная музыкой из наушника.

— Это произошло на самом деле? — спросила я пустую комнату.

Комната, естественно, ничего мне не ответила.

***

Всю следующую неделю Хансен избегал меня, будто меня поразил некий вирус, пожирающий плоть. Каждый раз, когда я входила в здание клуба, его глаза темнели, а лицо становилось напряженным, казалось, он делал все, что в его силах, чтобы убедиться, что я не приближусь к нему ближе, чем на пять футов.

Это причиняло боль.

Нет, это убивало.

Я не думала, что плохо целуюсь. По-видимому, я ошибалась. Я позволила себе надеяться, что этот поцелуй что-то значил, что Хансен, наконец, заметил меня и осознал мою привлекательность. Ведь я сохла по нему с того момента, как он перевелся из филиала Невады. Ждала, когда он заметит меня, надеясь, что он разглядит меня за пределами ярлыка, который я навесила на себя, и, возможно, рассмотрит меня как нечто большее. Эта надежда сгорела в огне вместе с ожогом ледяного безразличия.

Вдобавок ко всему, парни, похоже, тоже решили обращаться со мной, как с прокаженной. Они, как всегда, шутили со мной, легко и ласково общались, но ничего сверх нормы. Никто не приставал ко мне, никто не тащил к себе в комнату, никто даже не предлагал этого. Это сбивало с толку. Причиняло боль. Неужели от меня потихоньку избавляются? Неужели я им надоела? Неужели моя приемная семья бросила меня?

— У тебя трипак или типа того? — спросил хриплый голос рядом со мной.

Я перевела взгляд со своей пивной бутылки на Скарлетт, усевшуюся на диван позади меня. Ее светлые волосы были уложены на макушке, лицо покрывал искусно нанесенный, но совершенно излишний макияж. Выражение на ее накрашенном лице не было стервозным, просто любопытным.

— Прошу прощения? — спросила я, сбитая с толку.

— Трипак? Герпес, бородавки? Что-то, из-за чего мальчики поместили тебя в карантин? — уточнила она.

Я отпрянула назад. Я фанатично относилась к защите. Мои сексуальные пристрастия не были тем, что основное общество считало подходящим для женщины, но мне было насрать. Безусловно, я не собиралась подпитывать стереотип о том, что клубные девушки не умели соблюдать чистоту.

— Нет, конечно, нет, — горячо воскликнула я.

Она пожала плечами, откидываясь на спинку дивана.

— Ну, что-то заставило их… — она кивнула на пару мужчин, сидевших в баре. — Не то чтобы я жаловалась, но что бы это ни было, похоже, ты попала в список «не трахаться», — заметила она, приподняв бровь.

Я ожидала, что это вызовет стервозное удовлетворение, но видела лишь любопытство и, если мне не показалось, беспокойство.

Я прикусила губу. Желудок свело при мысли о том, чтобы потерять это. Единственное место, где я чувствовала себя принадлежащей чему-то. И тут меня осенило. Неделя. Ровно неделя с тех пор, как Хансен зацеловал меня до бесчувствия на кухне. Прошла неделя с тех пор, как у меня появился третий глаз или какое-то другое уродство, видимое только байкерам.

Я встала, мое беспокойство быстро превратилось в гнев.

— Спасибо, я у тебя в долгу, — сказала я Скарлетт.

Она посмотрела на меня, как на слегка помешанную, но большинство здесь так на меня реагировали, благодаря тому, что мой язык, казалось, всегда опережал мой разум.

— Конечно, без проблем, — ответила она, когда я повернулась и направилась на высоких каблуках к бару. Туда, где ко мне спиной сидел Хансен.

Чарли наблюдал за моим приближением широко раскрытыми глазами, его взгляд переместился на мои сузившиеся глаза.

— Вот дерьмо, — пробормотал он себе под нос.

Я проигнорировала это и встала рядом с Хансеном, глядя ему прямо в лицо.

— Нам с тобой нужно поговорить, сейчас же, — резко потребовала я.

Он даже не взглянул на меня.

— Мне нечего тебе сказать, — его голос прозвучал холодно.

Я скрыла боль от его тона и игнорирования.

— Я облегчу тебе задачу. Тебе не нужно ничего говорить, учитывая, что говорить буду я, — огрызнулась я.

Я не стала дожидаться другого, без сомнения, язвительного ответа, схватила его за мускулистую руку и дернула на себя. Я не питала никаких иллюзий относительно своей силы или ее отсутствия. Я была невысокого роста, даже в своих туфлях на танкетке, и, несмотря на то, что я считала Cheetos едой, весила я намного меньше Хансена.

Тем не менее, он позволил мне оттащить его за угол, подальше от зрителей. Когда мы оказались в пустом коридоре, он выдернул свою руку из моей хватки.

Он шагнул вперед, и я, сама того не желая, отступила так, что уперлась спиной в стену.

— Никогда больше… — он говорил тихо, его тело напряглось, — …не смей разговаривать со мной так в присутствии моих братьев.

Я вздрогнула от пустоты, отразившейся на его лице. Это был не он. Возможно, на прошлой неделе его колючие взгляды заставляли меня молчать, но до этого он был кем угодно, только не холодным. Он не спал ни с одной из здешних девушек, но это не значит, что он не проявлял к ним уважения. Он легко смеялся с мужчинами, и хотя никогда не смеялся ни над одной из моих шуток, все равно было приятно видеть, что он не воспринимал себя или свою крутость слишком серьезно.

А он был крутым парнем. Вплоть до его мощного тела с перекатывающимися мышцами, возвышавшегося надо мной, из-за чего выглядел как фитнес-модель. Лысая голова подчеркивала резкие и четкие черты лица, только усиливая его сексуальность. Что странно, учитывая, что я всегда думала, что мне нравятся мужчины с лохматой шевелюрой — очевидно, нет.

Я не позволила себе от его тона превратиться в пищащую бабенку.

— Как насчет того, чтобы не целовать меня, а затем игнорировать, превратив в прокаженную. Тогда мне не придется разговаривать так с тобой, чтобы привлечь внимание, поскольку все остальные попытки были пресечены взглядом крутого байкера «не связывайся со мной», — огрызнулась я в ответ.

Я не понимала, откуда взялся мой гнев. Я не была злой. Активно избегала конфронтации, не нуждаясь в ее присутствии в своей жизни. Но в данный момент, казалось, я была готова плеваться ядом.

Все тело Хансена замерло.

— Хочешь сказать, что всю прошлую неделю холодно относился ко мне из-за моего неумения целоваться? И теперь каждый здешний парень будет относиться ко мне как к своей младшей сестренке, вместо того, кем я являюсь?

Дерьмо. Я только что сказала, что не умею целоваться?

Хансен изучающе уставился на меня.

— Кем ты являешься? — повторил он.

Я заметила, что при этих словах черты его лица ужесточились в геометрической прогрессии.

— Да. Кем, я являюсь. Кем являлась последние два года, — рявкнула я.

Он стиснул челюсть и не ответил.

Я приняла решение. Что бы здесь ни происходило, это не исходило лишь с одной стороны. Даже сейчас я чувствовала, как между нами разгорается жар. Если я хотела счастья, хотела Хансена, то должна была рискнуть. Или, по крайней мере, попытаться. Я шагнула вперед, слегка сжимая края его жилета.

— Я не единственная, кто это чувствует, — пробормотала я дрожащим голосом. — Я знаю, ты тоже это чувствуешь.

Хансен, казалось, на мгновение задумался над моими словами, будто проверял притяжение между нами. Затем схватил меня за запястья и грубо оттолкнул.

— Ничего я не чувствую, — холодно отрезал он. — Целовать тебя было ошибкой. И я ее больше не повторю, — пообещал он, а затем, не теряя времени, повернулся ко мне спиной.

Я прислонилась к стене, стараясь не признаваться, что в тот момент мое сердце разлетелось на мелкие осколки. Что я не была унижена и отвергнута мужчиной, в которого была влюблена почти целый год. Здесь я потерпела неудачу.

Глава 2

Мне не представилось много времени, чтобы погрязнуть в жалости к себе из-за холодного отказа Хансена. Не тогда, когда парни из отделения в Калифорнии ворвались волной тестостерона и доказали, что сексуальный взгляд может расплавить трусики. Они заставили клуб перейти в режим максимальной крутизны, приступив к спасению старушки Брока — сексуального гибрида серфера и байкера, который изменил мое мнение относительно того, что мужские пучки выглядели по-дурацки, — от какого-то парня, который ее похитил. Да, похитил. Я провела в клубе некоторое время, и у нас, возможно, случались драмы, но похищения — никогда.

К делу подключились все, и я была так занята помощью, что не заметила того факта, что парни по-прежнему не прикасались ко мне, несмотря на отказ Хансена. Я еще больше отвлеклась, когда в клуб привезли серьезно раненную, красивую рыжеволосую девушку. Моей задачей было тусоваться с ней, пока она восстанавливалась, а ее старик занимался клубными проблемами, о которых нам, женщинам, не разрешалось знать. Не то чтобы это было тяжелой работой. Эми была потрясающей, даже борясь с потерей крови и выздоровлением после похищения, она выглядела чертовски сногсшибательно.

Моему сердцу было немного больно видеть, каким преданным и влюбленным был с ней Брок. Его глаза не отрывались от нее, когда она не смотрела, и он глядел на нее так, будто она — единственный смысл его существования на этой планете. Его причина дышать. Даже глаза Булла — реально пугающего байкера, который выглядел так, словно мог убить одним пронзительным взглядом, — казалось, смягчались, когда Эми улыбалась ему. Она пользовалась любовью не только мужчины, который ее обожал, но и его братьев, которые тоже уважали ее и заботились о ней.

Ее жизнь, за исключением опасных для жизни ран и травмирующего похищения, была такой, какую я хотела для себя. С той же самоотверженностью. Той же любовью. Я игнорировала голос, нашептывающий мне, что я, возможно, никогда этого не получу. Этот голос читал мне нотации, что мой жизненный выбор, мое место в клубе могут лишить меня такого уважения. Я притворялась, что этого голоса нет. Вместо этого поступила так, как обычно: обратилась к надежде. Уверенности в том, что нечто великое не за горами.

И в тот момент, посреди ночи, когда я выбиралась из клуба после того, как заснула за просмотром фильма с Джаггером, — без всяких «делишек», к моему большому огорчению, — я не ожидала наткнуться на того, кто сулил мне не счастье, а лишь разбитое сердце.

— Ёбушки-воробушки! — вскрикнула я от испуга, едва не столкнувшись с твердым телом, когда заворачивала за угол, чтобы выйти из клуба.

Я отпрянула примерно на пять футов, поняв, кому принадлежало это твердое тело. Почувствовав жар притяжения, который пришел вместе с касанием.

Мы с Хансеном уставились друг на друга в тусклом свете, пока я пыталась взять дыхание под контроль.

Мы оставались так какое-то мгновение, прежде чем я пришла в себя и неуверенно улыбнулась. Я направилась к нему, пытаясь вести себя так, будто не я сейчас чуть не полезла на стену, чтобы спастись от его жара. Выбора у меня не было, он загораживал единственный выход. После его резких слов в мой адрес, я встречалась с ним всего пару раз, и поклялась, при следующей нашей встрече, сделать храброе лицо и улыбнуться.

— Куда собралась? — гаркнул он.

Он не сделал ни малейшего движения, чтобы убраться с моего пути. Я тоже не хотела подходить к нему слишком близко. Чувствовала, что мое тело выдаст, насколько сильно он влияет на меня.

— Домой, — на автомате прошептала я.

Он нахмурил брови.

— В четыре, мать его, утра? — отрезал он со злостью в голосе.

— Я не планировала засыпать, но Джаггер настоял на просмотре фильма с субтитрами, а мне нужно немного магии и эльфов или межпространственных путешествий, чтобы не заснуть, — медленно объяснила я, стараясь, придать тону легкость. — Мне нужно доделать некоторые проекты. Так что, придя домой, я сварю ведро кофе и добью их, — продолжила я, молясь, чтобы он пропустил меня, и мне бы не пришлось бороться с его пристальным взглядом.

Он не переставал пялиться на меня. Я заметила, как при упоминании Джаггера, все его тело напряглось.

Я любила этого человека. Но он ничем не поощрял меня. С тех пор, как я впервые его увидела, во мне что-то шевельнулось. Я нашла его. Моего мужчину. И дело было не только в его сексуальности. Безусловно, он был горяч. Лысая голова подчеркивала череп идеальной формы. Знаю, странно, что подобную черту стоит замечать. Череп был гладким и подчеркивал его четкую костную структуру и волевые черты лица. Хансен не был красавчиком. Нет, настолько мужественного человека нельзя назвать красивым. От него исходило нечто такое, что кричало «мужчина». Что-то еще в дополнение к его высокому росту и массивному телосложению. Что-то в том, как он держался и как ходил. Но, в итоге, именно его глаза поймали меня в ловушку. Поразительного голубого цвета, такие пронзительные, что я чувствовала, как они проникают в мою душу. Все, о чем я могла думать, — это эти суровые, красивые глаза, которые посмотрят на меня с нежностью. На меня и только на меня. Как его мощное тело расслабится в моих объятиях.

Только недавно, после его болезненного отказа, я поняла, что этого никогда не произойдет.

— Ты идешь домой, в свой район, в это гребаное время? — он почти рычал, вытряхивая меня из моих фантазий.

— Ты знаешь, где я живу? — спросила я в ответ.

Он был прав. Мой район — не совсем Беверли-Хиллз. Отнюдь нет. Но, благодаря его менее чем звездной репутации, арендная плата была дешевой, и мне удалось снять приличного размера дом, когда в «лучших» районах за такую сумму мне светила бы квартира размером со спичечный коробок. Я не купалась в деньгах, но хотела создать себе дом. Где-нибудь в теплом и гостеприимном месте. Я выросла в еще более суровом районе, и за те два года, что прожила на новом месте, со мной ничего не случилось. Возможно, это из-за моей связи с клубом. Даже самые тупые преступники знали, что не стоит связываться с «Сынами Тамплиеров». Несмотря на то, что я была всего лишь клубной шлюхой, я была их собственностью, и никто не трогал то, что принадлежало «Сынам», если только не хотел, чтобы их челюсти крепились на проволоку.

Я удивилась, что Хансен знал, где я живу. Несмотря на мою тайную влюбленность в него, он не проявлял никакого интереса ни ко мне, ни к кому-либо из девушек. Ну, до эпизода на кухне.

— Гребаный ад, — пробормотал он, качая головой.

Я слегка ощетинилась. Может, потому, как он вел себя так, будто, место, где я жила, делало меня идиоткой. Я была кем угодно, — я знала это, — но точно не идиоткой.

— Все нормально, — отрезала я. — Я сотни раз возвращалась в свой район в такое время и до сих пор меня не изрешетили пулями, и я не пала жертвой нападения.

Сарказм и раздражение в моем голосе шокировали даже меня. Сварливость не была мне присуща. Независимо от того, какое дерьмо творилось в моей жизни, я излучала счастье. Я не терпела от людей грубости, но и сама не грубила. Если здешние девчонки говорили гадости, я обычно пропускала их мимо ушей. Жизнь слишком коротка, чтобы держаться за яд и позволить ему пропитывать тебя. Казалось, Хансен пробудил это во мне.

Его лицо приобрело каменное выражение.

— Не смей… — рыкнул он, — …шутить о подобном дерьме, — его голос звучал настолько холодно, что я постаралась не вздрогнуть.

— Ты дашь мне пройти? — спросила я, наконец, разрывая наш зрительный контакт.

Он шагнул вперед и поднял руку, ласково касаясь моих волос. Я замерла, едва в состоянии дышать от нежного прикосновения, которое контрастировало с жесткими словами, произнесенными им несколько мгновений назад.

— Тебе идет, — пробормотал он, глядя на торчащие пряди.

Я ничего не сказала, просто на случай, если забрела в параллельную вселенную, где Хансена, которого я знала, заменил кто-то, кому я действительно нравилась. Кто хотел меня. Я не желала нарушать хрупкое равновесие.

Чары рассеялись, когда он со вздохом отступил в сторону. Я прошла мимо него, стараясь не вдыхать его мускусный аромат, пытаясь игнорировать покалывание от близости его тела.

Он удивил меня, молча последовав за мной на парковку. Я не могла его видеть, но могла чувствовать. Когда я добралась до своей машины, то повернулась к нему, а он как раз усаживался на свой байк. Кстати, они были припаркованы рядом.

— Что ты делаешь? — спросила я, когда он сел.

Он уставился на меня.

— Хочу убедиться, что ты благополучно доберешься домой, — натянуто ответил он.

Мои глаза вылезли из орбит.

— Ты не обязан…

— Садись в машину, Мэйс, — прервал он.

— Серьезно, — попробовала я снова.

— Детка, в гребаную машину, — приказал он.

Мгновение я пялилась на него. Мой взгляд смягчился сам по себе. Я позволила себе поддаться фантазии, всего на краткий миг. Фантазии, в которой причиной этих сбивающих с толку действий была забота обо мне, проявление ко мне хотя бы капельки того, что чувствовала к нему я. Что я принадлежу ему, а не являюсь просто собственностью клуба, за которой он следил, чтобы ее не запятнали. Я позволила теплу этой фантазии наполнить меня.

— Хорошо, милый, — почти неосознанно выпалила я. Мой тон выдал часть моих чувств, потому что его лицо слегка дрогнуло, и в чертах что-то изменилось.

Покраснев, я быстро запрыгнула в свою машину, не нуждаясь в его отказе или безразличии, чтобы заморозить тепло внутри меня.

Всю дорогу домой за мной следовал свет фар. А потом, когда я вылезла из дерьмовой «Короллы» и направилась к своему довольно симпатичному домику в хреновом районе, Хансен остался сидеть на байке и не уехал, пока я не оказалась в безопасности домашних стен.

Я пыталась удержать тепло, но оно, казалось, улетучилось вместе с ним.

Глава 3

— Что ты сделала со своими волосами? Выглядишь как лесбиянка.

Организм бабушки, возможно, поддавался старению, но ее язык оставался острым, как прежде, и так будет до самой смерти.

Я вздохнула и позволила ее словам пролететь мимо. Мне нравилась моя стрижка «пикси». Парикмахер пару недель назад подстригла мои шоколадные локоны в торчащие колючки. Сначала я сомневалась, но прическа подходила к моему маленькому лицу, заставляла карие глаза казаться больше, и не требовала никакой суеты по утрам, что было большим плюсом.

— Как тебе нравится это новое место? — спросила я, игнорируя ее. Это была лучшая тактика.

Ее идеально накрашенное лицо скривилось. Несмотря на то, что она жила в комнате размером с обувную коробку, на каждую стену она повесила по зеркалу и поставила в комнате туалетный столик с набором косметики. В комнату приходилось протискиваться почти боком, и сидя на кровати, было такое чувство, что стены вокруг нас сдвигаются. Она, казалось, не возражала, поэтому я молчала.

— Здесь одни идиоты, все до единого, — громко заявила она, несмотря на открытую дверь.

Я вздохнула. Ну, понеслось.

— Понятия не имею, почему меня засунули в это крошечное место, полное пускающих слюни идиотов. Ты совсем не заботишься о своей бабушке? — набросилась она на меня с ядом в голосе.

Я заботилась. По какой-то безумной причине. Женщина, которая воспитала меня в обидах и горечи, все еще каким-то образом занимала место в моем сердце.

— Бабушка, ты же знаешь, что мне не все равно, это место намного лучше, чем то, что ты могла бы иметь, нам повезло с твоей страховкой, — повторила я, как и всякий прошлый раз, бывая здесь.

Она прищурилась.

— Мне здесь не место. Ты просто избавилась от меня, чтобы вести свой разгульный образ жизни и зависать с наркоторговцами и бандитами. Как я вырастила такую наглую потаскушку, выше моего понимания.

Полчаса. Прошло полчаса без того, чтобы она упомянула, каким разочарованием я была. Рекорд.

Всю оставшуюся часть визита я делала все возможное, чтобы, стиснув зубы, улыбаться сквозь ее колкости. Этим я занималась двенадцать лет, так что еще пятнадцать минут ничего не изменят.

Как только я вышла на улицу, глубоко вдохнула.

— Свобода! — заявила я, театрально раскинув руки.

Рядом со мной раздался смешок, и я повернула голову к его источнику.

Мне улыбался привлекательный мужчина в рубашке с расстегнутым воротом и в повседневных брюках. Его волосы были подстрижены и уложены с точностью до дюйма, а лицо было классически красивым и чисто выбритым. Он тепло улыбался, но улыбка не касалась его глаз.

— Там немного похоже на тюрьму, да? — Он кивнул в сторону двойных дверей дома престарелых. — Высасывает из тебя все счастье, как только ты входишь в эти двери.

— Да, это точно не то место, где я когда-нибудь проведу свои сумеречные годы. Я бы предпочла что-нибудь более комфортное, например, лагерь для военнопленных, — ответила я, содрогаясь от подобной мысли.

— Бабушка или дедушка? — предположил он, придвигаясь ближе.

— Бабушка… отродье сатаны… откликается на любое из этих имен, — серьезно сказала я.

Он снова усмехнулся, хрипло и легко. Искренне.

— Похоже, это место обладает способностью превращать людей в такие создания, — сказал он с огоньком в глазах.

Я покачала головой.

— О, нет, она приняла темную сторону задолго до этого, — объяснила я. — Думаю, она заключила сделку с Принцем Тьмы в утробе матери.

Он ухмыльнулся.

— Я бы заключил сделку с дьяволом, чтобы быть уверенным, что никогда не окажусь в подобном месте, — сказал он беспечно.

Я кивнула.

— Понимаю твои чувства, чувак. Я бы предпочла до конца своих дней делать депиляцию скотчем, чем тешить себя мыслью о жизни в месте, окутанном смертью.

Он снова усмехнулся, шокировав меня. Не ожидала, что такого правильного на вид паренька развлечет моя шуточка про депиляцию.

— Я Роберт, кстати, — представился он, подходя ближе.

Я улыбнулась ему. В основном потому, что не чувствовала от него исходящих жутких вибраций, и сомневалась, что он нападет или похитит меня возле дома престарелых. А еще его глаза казались очень печальными. Ему нужен был кто-то, кто улыбнулся бы ему.

— Мэйси, — ответила я. — Хотя в «доме смерти» я известна как самое большое разочарование в мире, — пошутила я.

— Думаю, остановлюсь на Мэйси. Хочешь чего-нибудь выпить? Отделаться от ощущения смерти? — легкомысленно предложил он.

Ого! Он не только шутил, но и приглашал меня на свидание, — за пределами дома престарелых, не меньше. Может, здесь что-то и выгорит.

Я посмотрела на него. Подразумевалось обещание непринужденной беседы и, возможно, даже чего-то большего. Благодаря его привлекательной внешности и очень хорошему чувству юмора, несмотря на вид пай-мальчика. Может, мы бы поладили? Сходили на свидание. Занялись определенно вежливым сексом, где он убедился бы, что я удовлетворена. Он забрал бы меня из моего дерьмового района, из моего красиво обставленного, но обшарпанного дома в шикарный особняк в пригороде. У меня появилось бы двое детей и собака. Хорошая жизнь для некоторых. Но не для меня.

Может, все это и не произошло бы после одного свидания. Может, он бы мне и понравился. Но я была уверена, что я ему не понравлюсь, особенно после того, как он узнает, кто я на самом деле.

Я улыбнулась ему.

— Извини, я, вроде как, занята, — сказала я.

В каком-то смысле так оно и было. У меня был целый мотоклуб, который считал меня своей собственностью, и все относились ко мне как к таковой, хотя и с уважением. Не думаю, что этот парень понял бы такое.

Его лицо слегка вытянулось, но все еще сохраняло легкую улыбку.

— Если это когда-нибудь изменится, или тебе просто понадобится компания после тяжелого испытания там… я здесь каждую субботу. В одно и то же время, — любезно предложил он.

Я улыбнулась.

— Буду иметь в виду.

Идя к своей машине, я пыталась отряхнуться от бабушкиных оскорблений, пытаясь тешить себя мыслью, что однажды скажу «да» мужчине, живущему по правую сторону закона, обещавшему что-то нормальное. Но не могла себе такого представить.

Арианна: Приезжай в «Рок» сейчас же, сучка. Выпивка за мой счет.

Арианна не была постоянной клубной девкой, просто болталась поблизости, когда ей этого хотелось. Она не принадлежала ни одному из парней и была довольна такой договоренностью. В детстве она прошла через какое-то серьезное дерьмо, заставившее ее бежать от любых обязательств так быстро, как только позволяли ее платформы. Вот почему ей нравилось быть обычной клубной девкой. Мы знали друг друга с тех пор, как вместе работали стриптизершами в одном баре, и просто сошлись характерами. С тех пор практически неразлучны. Если я не была в клубе или на работе, то проводила время с ней.

Я оглядела свой наряд: белые шорты, белая кружевная майка и поверх черно-белое свободное кимоно. Широкие черные ботильоны на высоком каблуке, — их я купила в винтажном магазине, — были моими любимыми. Я никогда не одевалась скромно, когда навещала бабушку, это была молчаливая форма бунта. Старая мегера дала мне понять, что сегодня я выгляжу как уличная проститутка. Уличный шик идеально подходил для «Рока». Большинство назвали бы это заведение на окраине города грубым, и существовало негласное правило, что этот бар был «Сынов». Время от времени туда приходили городские, в основном те, кто хотел присоединиться к клубу, или девушки, желающие прогуляться по дикой стороне. Это было в порядке вещей. Большинство из них пугались, но некоторые оставались. Но ни один чужой клуб не был там желанным гостем, кроме тех, кто получал приглашение. Или тех, кто хотел развязать войну.

***

Я припарковалась у бара рядом со знакомыми байками и вздохнула с облегчением, когда вошла в дверь.

— Мэйси Му! — услышала я женский голос.

Арианна подскочила ко мне с двумя рюмками. Одну сунула мне.

— Я знала, что тебе понадобится около пяти таких после часа с Любовницей Сатаны, — сказала она со знанием дела.

Я чокнулась с ней и выпила обжигающую жидкость, приветствуя ожог.

Подруга слишком хорошо меня знала.

Взявшись за руки, мы подошли к столу, за которым сидело несколько мужчин из клуба. Я получила хор мужских приветствий и несколько кивков. Скарлетт посмотрела на меня, я закатила глаза и послала ей воздушный поцелуй. Вопреки себе, она слегка улыбнулась. Она не была конченой сукой. Жизнь не была легкой ни для одной из женщин, которые связывались с клубом. Скарлетт — не исключение. Она была красива, со светлыми волосами, рассыпавшимися по спине, и пышными формами во всех нужных местах. И в настоящее время демонстрировала много тела в своей кожаной мини-юбке и белом топе, едва прикрывавшем грудь и открывавшем живот. Все это, плюс ее макияж, был нацелен на то, чтобы убедиться, что вы непременно ее заметите, но также и для того, чтобы скрыть нечто другое. Ее глаза выдавали демонов прошлого. Демонов, которые, как я знала, преследовали ее, но в которых она не признавалась. Ей нравилось, чтобы ее считали жесткой и относящейся ко всему с пофигизмом. Только тот, кто пытался сделать то же самое, заметил бы это.

Мужчины казались взбудораженными, поэтому выпили больше, чем обычно. Я подумала, что это могло быть из-за драмы последних нескольких дней. Эми и парни из Калифорнии уехали только вчера, и клуб еще не отпускало напряжение. Я не судила их решение обратиться к алкоголю, чтобы исцелить то, что так сильно их ранило. Арианна была права. Мне нужен алкоголь, чтобы смыть горечь, пришедшую с моим визитом к бабушке.

— Мэйси, принеси мне пива, — рявкнул Хаммер после того, как опрокинул еще пару рюмок.

Я встала, не отвешивая шуточек, как могла бы сделать с другими. Это потому, что Хаммер был одним из немногих в мотоклубе, кто относился ко мне как ко второму сорту, потому что у меня была вагина. Он был холоден и не нравился мне, в принципе. Но он был «Сыном» а, следовательно, частью семьи. Поэтому я подчинилась и направилась к бару.

Я кивнула бармену, который знал, кто я и чего хочу. Он кивнул мне в ответ с другого конца бара, где обслуживал клиента. В ожидании я прислонилась к стойке, и в этот момент, казалось, все стихло. Молчание этих парней обычно не сулило ничего хорошего. Я провела в клубе достаточно долго, чтобы знать это. Тишину вызвали трое вошедших в бар мужчин, остановившихся не слишком далеко от меня. Я не узнала их, но бритые головы и отвратительная татуировка свидетельствовали о том, что они относились к ненавистным сторонникам расового превосходства, и находились не в том месте. Совершенно.

Хаммер и Леви вскочили со своих мест вместе с Гэри, проспектом, которому еще предстояло заслужить свое байкерское прозвище.

— Кажется, вы свернули не туда по дороге в Нацград, ублюдки, — с ненавистью выплюнул Хаммер.

Один из мужчин, с татуировкой, покрывающей половину лица, хмуро зыркнул на Хаммера. Затем его взгляд переместился на Гэри. Гэри был новеньким, но его очень любили, несмотря на постоянную дедовщину, которую он терпел. Гэри был красив, что заставляло меня думать, что он мог бы стать моделью, на случай, если бы жизнь вне закона для него не сработала. Гэри, ко всему прочему, был афроамериканцем.

Лицо фанатика исказила усмешка, и он сплюнул себе под ноги. Этот жест и просто то, кем они были, стал достаточной провокацией для Гэри, чтобы ткнуть кулаком в татуированное лицо. Конечно, потом все присоединились к потасовке, замелькали руки и замельтешили удары.

Я не была большой поклонницей насилия, но, будучи связанной с клубом, повидала свою долю. Почти уверена, что у «Сынов», вероятно, был открыт специальный счет для оплаты ремонта, который потребуется после этой драки, о чем свидетельствует тот факт, что Хаммер впечатал кого-то в стол. Я действительно испытывала какое-то удовлетворение, наблюдая, как избивают этих животных.

Мой взгляд метнулся от набирающей обороты драки к двери, и даже среди хаоса я почувствовала его. Хансена. Его глаза равнодушно скользнули по драке, затем остановились на мне. И как всегда, пригвоздили к месту. На этот раз, однако, они расширились чем-то похожим на беспокойство. Его тело слегка дернулось, и он прокричал что-то, чего я не расслышала из-за музыки и драки.

Затем в меня врезалось твердое тело, отправив в полет. Я не была пышной или высокой, как другие девушки. Я носила каблуки не только для того, чтобы дополнить свои наряды, но и для того, чтобы создать иллюзию роста. Вот почему от силы такого большого и твердого тела, врезавшегося в мое, я влетела в стол, который перевернулся вместе со мной, и от удара о грязный пол в голове вспыхнула боль. Я смутно побеспокоилась о судьбе своего белого наряда, прежде чем отключиться.

***

— Парни, мать вашу, вы смотрите по сторонам, когда машете кулаками? — крикнул сердитый голос.

Моя голова пульсировала, поэтому в этот момент я старалась не слишком сильно двигаться и не открывала глаза.

— Она чертовски крошечная, братан. Как, черт возьми, мы должны были вообще понять, что она рядом? — спорил чей-то слегка извиняющийся голос.

— Сучке следовало убраться с дороги, — добавил другой, не извиняющийся голос.

Руки вокруг меня напряглись, и даже с закрытыми глазами и затуманенным разумом я почувствовала, как воздух наэлектризовался.

— Тебе лучше съ*баться и заткнуться нахрен, Хаммер, — сказал красивый голос, наполненный яростью.

Я захлопала глазами и увидела, что парю в воздухе, а знакомая щетинистая челюсть сжата от того, что я распознала как гнев. Затем Хансен пошевелился, и его глаза остановились на мне. Глаза, которые сразу же смягчились.

У меня слегка перехватило дыхание.

— Детка, — тихо позвал он, — ты в порядке?

Я слегка потерла голову и вздрогнула от боли.

— Думаю, да, несмотря на то, что я распрощалась с частью клеток мозга, — сказала я ему.

Я огляделась, увидев группу суровых, но обеспокоенных лиц. Ну, кроме хмурого Хаммера.

— Почему вы, парни, бьете друг друга, когда это так больно? Глупо, если спросите меня, — пробормотала я, и раздалось несколько смешков.

— С ней все в порядке. Она все еще умничает, значит, мозг поврежден не так серьезно, — пошутил Леви.

Интересно, что Хансен не нашел в ситуации ничего смешного. Он шагнул вперед, и мужчины разошлись, Леви понимающе ухмыльнулся Хансену. Джаггер бросил на меня долгий взгляд, прежде чем вернуться к столу. Скинхедов нигде не было видно.

— Теперь можешь отпустить меня, — сказала я Хансену, сбитая с толку тем, почему мы направились к выходу. На самом деле, я не хотела, чтобы он отпускал меня, никогда, но знала, что это необходимо. Я не желала привыкать к его объятиям. Ложная надежда и все такое.

Хансен проигнорировал меня, продолжая двигаться к двери.

— Серьезно, пиво и последующий шот приведут меня в порядок, — солгала я, игнорируя боль.

Хансен посмотрел на меня сверху вниз.

— Господи, — он покачал головой. — Даже удар по голове не может выбить из тебя дурь.

Его лицо посуровело.

— Ты здесь не останешься, и будь уверена, больше не будешь пить.

Его ботинки хрустели по гравию, когда он шел к байку. Его байку.

Он осторожно, более нежно, чем я когда-либо считала возможным, поставил меня на ноги.

Я слегка покачнулась, и его широкие ладони обхватили меня за талию, чтобы поддержать.

Он на мгновение нахмурился, глядя на меня.

— Ты на машине? — спросил он через секунду.

Я моргнула, прогоняя звездочки перед глазами.

— Да, моя сумочка, — медленно сказала я, понимая, что она, скорее всего, все еще висит на спинке стула.

К моему крайнему изумлению, Хансен помахал ей передо мной.

— Ты нес мою сумку? — спросила я в изумлении. — Большой, плохой, мачо-байкер нес меня и мою, определенно, потрясающую сумку с бахромой? Ого, — сказала я, когда на его лице не отразилось ни эмоции. — Удивительно, что она не… воспламенилась от касания с созданием, наполненным таким количеством тестостерона.

Хансен секунду посмотрел на меня и слегка улыбнулся.

— Гребаный ад, — пробормотал он себе под нос. — Доставай ключи, — продолжил он, протягивая мне сумку.

Я на автомате взяла ее и достала ключи. Потому что на лице Хансена было написано непринужденное, почти веселое выражение. В глазах была нежность, но под ней таилось беспокойство. И все из-за меня.

И плевать, что причиной этих галлюцинаций послужила травма головы, я смирилась с этим.

Он забрал ключи и повел меня, придерживая за талию, к моей машине. Я с тоской посмотрела через плечо на его шикарный «Харлей». Желание ехать, прижавшись к нему, почти превзошло пульсирующую головную боль. Почти.

Он открыл машину и мягко подтолкнул меня на пассажирское сиденье. Все еще ошарашенная его поведением, я сделала это молча. Он сел в мою машину, и я сдержала фырканье от того, как странно большой байкер выглядел в моем дерьмомобиле. Как неуместно.

— Что ты делаешь? — спросила я, наконец, обретя дар речи.

Он посмотрел на меня.

— Пристегнись, — скомандовал он.

Я проигнорировала его.

— Серьезно, сейчас я чувствую себя намного лучше. Я могу сама доехать до дома, и тебе не нужно подвергать себя ужасу вождения чего-то, что не является твоим красавцем «Харлеем».

Дерьмо. Я только что сказала «красавец «Харлей»? Вот, дура.

Хансен приподнял бровь, и в его глазах заплясали веселые огоньки.

— Пристегнись, — повторил он, на этот раз его голос звучал спокойнее.

Я подчинилась, больше смутившись своего глупого языка, чем из-за чего-то еще. Как только я это сделала, мы выехали со стоянки задним ходом.

— Мэйси, — пробормотал он, наконец, отвлекая мое внимание от окна.

Мне очень хотелось запечатлеть в памяти каждую секунду того, как он вел мою машину, но я воздержалась. Это станет лишь пыткой, когда он вернется к безразличию.

— В следующий раз, когда я сяду на свой байк, единственное, что сделает его прекрасным, — это ты на заднем сиденье, — сообщил он мне хриплым голосом.

После его слов, мне удалось удержать рот на замке, но не удалось скрыть выражение своего лица. Означало ли это то, о чем я думала? «Заднее сиденье байка» было своего рода декларацией в этом мире. Той, с которой я мечтала, чтобы Хансен выступил. Может, травма головы заставила меня воображать разные вещи. Он не мог сказать этого всерьез. Не после тех действий, что ранили мою душу. Тех, которые сообщали, что он хотел, чтобы я держалась как можно дальше от заднего сиденья его байка. Но сказанные сейчас слова противоречили этому и заставили мой желудок подпрыгнуть.

Похоже, мой ответ ему не требовался, потому что его внимание вернулось к дороге. Некоторое время мы молчали. Я, потому что пыталась контролировать свои эмоции и не позволить чувству тепла от этого простого предложения распространиться. Это слишком хорошо, чтобы быть правдой. Я была оптимисткой, но в то же время и реалисткой.

Наконец, я обратила внимание на пейзаж за окном. Вместо того, чтобы повернуть обратно в город, Хансен поехал по дороге, которая вела в пустыню, где дома были беспорядочно разбросаны среди песчаного ландшафта.

— Эм, это не дорога к моему дому, — пробормотала я.

Хансен не отрывал взгляда от дороги.

— Знаю. Мы едем ко мне домой, — заявил он.

Я уставилась на его челюсть.

— К тебе домой? — чуть не взвизгнула я.

Он кивнул.

Черт меня дери.

***

Я боролась с тяжестью, которая, казалось, опускала мои веки. Прошло совсем немного времени с тех пор, как Хансен объявил нам пункт назначения, всего около пятнадцати минут, но поездка на машине и пустынный пейзаж, казалось, служили своего рода колыбельной.

— Мэйси, — прорезал тишину голос Хансена.

Я резко выпрямилась, моргая, чтобы прогнать туман.

Его рука легла на мой подбородок и повернула лицом к себе.

— Не засыпай, — приказал он с беспокойством.

Я уставилась на него.

— Сколько еще до твоего дома? — наконец, выдавила я из себя, когда его рука исчезла с моего подбородка, и момент был упущен.

Он кивнул на грунтовую дорогу слева от нас, и машина замедлила ход.

— Около минуты.

Мы ехали по дороге к небольшому, но ухоженному дому, освещая его фарами и лучами заходящего солнца. У строения была плоская светло-коричневая крыша, похожая на глину, как у многих здешних домов. Это меня удивило.

— Это твой дом? — спросила я, когда мы остановились перед гаражом.

— Да, — ответил он.

— Разве твой байк не пачкается, когда едешь по этой дороге? — Я кивнула в ту сторону, откуда мы только что приехали.

Мгновение он смотрел на меня со странным выражением на лице. Затем покачал головой и вышел из машины. Я восприняла это как сигнал последовать его примеру. Из-за того, что я так резко встала, земля, казалось, закачалась, поэтому я оперлась на машину. Не успела я опомниться, как Хансен обнял меня и поднял на руки.

— Не нужно нести меня на руках, я просто резко встала, — слабо запротестовала я, сквозь пульсацию в голове.

Хансен проигнорировал мои слова и пронес до самого дома. Как только мы вошли, на меня обрушился прохладный, свежий воздух, который приятно холодил после липкой жары.

Я не успела ничего рассмотреть, так как Хансен быстро пронес меня через гостиную открытой планировки в коридор. Я заметила кожаный диван и кресло, огромный телевизор, но больше ничего. Коридор был без картин — лишен какой-либо индивидуальности. То же самое можно было сказать и о его спальне. Застеленная кровать с серым покрывалом и темным деревянным изголовьем… вокруг тщательно прибрано. Он осторожно уложил меня на мягкий матрас и нежно прикоснулся ладонью к моему лбу.

— Лежи спокойно, — тихо приказал он.

Я смогла лишь кивнуть, и он исчез. Я осмотрела его спальню, и кроме огромной кровати, увидела комод, дверь, ведущую, как я предположила, в ванную, и встроенный платяной шкаф с двойными дверями поменьше. Вещи на комоде были аккуратно разложены, и на стене висело единственное изображение в рамке с эмблемой «Сынов». Я знала, что Хансен служил в армии, и, вероятно, именно поэтому комната была такой чертовски аккуратной, но это не объясняло, почему здесь нет ничего, кроме самого необходимого.

Он бы возненавидел мою комнату. Я была далека от опрятности. Моя кровать чаще всего была неубрана, стены увешаны фотографиями, местами, куда бы я хотела отправиться, нашими с Арианной фото, а также меня и парней из клуба. Там было полно безделушек, не служивших никакой цели, но выглядевших мило. Я хотела, чтобы моя личность проникла в дом, чтобы он отражал меня. Хансен явно не был согласен с подобной идеей декора.

Мне показалось, что он появился через несколько секунд с маленьким фонариком, и одна его рука нежно легла сбоку от моей головы.

— Я собираюсь посветить тебе этим в глаза, детка, — сказал он мне бодро.

Я слегка прищурилась от света. Затем сделала, как он велел, поглядев в разные стороны.

Казавшись удовлетворенным, он выключил фонарик. Но в его глазах все еще читалась нотка беспокойства.

— Тебя тошнит? Чувствуешь онемение? — спросил он.

Я покачала головой, вспомнив, что в прошлом Хансен был военным медиком.

— Ладно, хорошо. Скажи, если начнешь чувствовать что-то из этого, — твердо сказал он.

Я снова кивнула.

— Устала?

Я прислушалась к себе, затем взглянула на часы рядом с кроватью. Чуть больше десяти. Я была совой, так что для меня это очень раннее время, но стук в голове клонил в сон.

— Не очень, — солгала я, не желая тратить время на то, чтобы валяться в отключке в кровати Хансена.

Он бросил на меня взгляд, который говорил, что он мне не верит, но ничего не сказал. Потянулся за пультом дистанционного управления, затем включил телевизор с плоским экраном на другом конце комнаты. Он был большим, как и тот, что стоял в гостиной.

— Есть фильмы и прочая ерунда, — хрипло сказал он мне.

Затем, поскольку казалось, что его целью сегодняшнего вечера было встряхнуть и без того потрясенный мозг, он поднял меня и слегка передвинул, чтобы самому лечь на кровать и прижать меня к своему плечу.

Я в изумлении уставилась на жилы на его шее.

Я прижималась к нему… к Хансену… на его кровати… смотрела фильм! Конечно, голова от удара трещала, но в тот момент это не имело большого значения.

— Детка… — пробормотал он, переключая каналы.

Я продолжала смотреть, запечатлевая этот момент в своей памяти.

— Думаю, я довольна тем зрелищем, что у меня сейчас перед глазами, — прошептала я, решив, что травма головы лишила меня того маленького фильтра, который у меня был. И никакого чувства самосохранения.

Его тело напряглось, но глаза не отрывались от экрана.

— Мэйси. Ты ранена. А это значит, что, как бы мне ни хотелось поступить иначе, единственное, что мы можем делать сейчас, — это посмотреть телевизор. Так что, выбери гребаный фильм, — жестко приказал он.

Его голос звучал резко, но смысл был понятен. Мой желудок сделал сальто, и я с усилием оторвала взгляд от его красивого лица, чтобы выбирать фильм. В итоге, мой выбор заставил Хансена застонать и отвесить шуточки, но тем не менее он смотрел его. Не знаю, правда, как долго, учитывая, что я вырубилась в первые пятнадцать минут, несмотря на все усилия выжать из этого момента как можно больше.

Глава 4

Я проснулась от жара. Сильного жара. Потому что была буквально переплетена с Хансеном. Я моргнула пару раз, просто чтобы убедиться, что не попала в какую-нибудь суперреалистичную, великолепно удивительную, но в то же время фантастическую сказку. Нет. Все было по-настоящему. На самом деле, я наполовину лежала у него на груди, моя нога перекинута через его бедра. Его руки крепко обхватывали мои плечи и талию. Он буквально источал восхитительную смесь сексуальности и мужественности.

В какой-то момент ночью моя обувь и кимоно были сняты, и я лежала только в шортах и майке.

Я проигнорировала стук в черепе. Я бы провела двенадцать раундов с Тайсоном, если бы это привело меня туда, где я находилась в данный момент. Мои глаза скользнули по его обнаженной груди.

Повторяю — обнаженной.

Четко очерченные грудные мышцы, как будто вылеплены из глины, а его грудь была определенно лучшей из всех, что я когда-либо видела. У него отсутствовали татуировки, кроме одной над сердцем: слова «Semper Fidelis» (прим.: Semper fidelis (от лат. Всегда верен) — фраза активно используется в массовой культуре как девиз морской пехоты США), набитые поверх креста и кинжала. Я нахмурилась, увидев на груди шрам, затем перевела взгляд дальше. Плечи и руки тоже были без чернил, чему я обрадовалась. Кому взбрело бы в голову портить мускулистое совершенство?

Я слегка приподнялась, рассматривая его лицо. Расслабленное сном, его обычно напряженное лицо выглядело нежным и спокойным. Я приподнялась, не в силах удержаться, и мягко прикоснулась губами к его губам. Даже если это единственный момент, который у меня был, я собиралась убедиться, что извлекла из него максимум. От моего движения его тело напряглось, и его руки переместились так, что я оказалась полностью на нем, а его стояк прижался ко мне. Внизу живота вспыхнуло желание. Наши губы, плотно прижатые друг к другу, внезапно опалило огнем. Его губы двигались синхронно с моими, переходя изначально от нежного поцелуя, к глубокому и влажному. Именно такой поцелуй я представляла, мечтала о нем с тех пор, как попробовала неделю назад. Этот поцелуй, казалось, превзошел все мои ожидания, став одним из лучших в истории со времен Лео и Кейт в «Титанике».

Хансен резко отстранился, и его лицо стало напряженным. В глазах горело желание, но челюсть была твердой, а шея пульсировала от сдержанности.

— Ты ранена, — отрезал он хрипло.

— Я в порядке, — запротестовала я, наклоняясь вперед.

Я бы истекала кровью от ножевого ранения, но воспользовалась бы шансом, что Хансен, казалось, забыл о том, что я ему не интересна. Позже, когда он, наконец, меня отбросит, я об этом пожалею, но сейчас полностью сосредоточусь на мгновенном удовлетворении.

Он держал мою голову осторожно, но прилагал достаточно усилий, чтобы наши губы не встретились.

— Мэйс, ты сейчас испытываешь каждую каплю моей сдержанности. И скажу тебе, что я почти на гребаном волоске после того, как попробовал вкус этих губ лишь раз, когда мечтал о них целый год, — прорычал он. — И они чертовски намного слаще, чем я помню. — Его глаза потемнели. — А я помню, детка.

Каждая часть моего тела, казалось, превратилась в желе от его слов, а мои трусики увлажнились от его сексуального тона и взгляда. Я даже не уловила намека на то, что он сдерживался целый год, просто набросилась на него.

На этот раз его осторожности было недостаточно, чтобы помешать мне коснуться его губ, и Хансен, казалось, остановился на долю секунды, прежде чем ответить на мой яростный поцелуй с мощью, соперничающей предыдущему мгновению.

Он перевернул меня на спину, вжимая в матрас твердым телом, почти погребая под горой мускулов. Я обхватила его талию ногами, нуждаясь в трении, нуждаясь в том, чтобы его тело было как можно ближе.

Хансен оторвался от моих губ, его глаза затуманились.

— Детка, ты должна сказать мне прямо сейчас, нужно ли нам остановиться. Потому что после этого момента я уже не смогу, — резко выпалил он.

— Единственное, чего я хочу, — чтобы ты перестал разговаривать, — хрипло приказала я, нуждаясь, чтобы он оказался внутри меня еще вчера. Или, точнее, год назад.

Он изучал мое лицо долю секунды, затем его рот вернулся для еще одного жестокого, прекрасного нападения. Его ладони пробегали вверх и вниз по моим бокам, наконец, обхватив грудь. От этого касания я тихо простонала ему в рот.

Его тело исчезло с моего, и я уже собиралась запротестовать, когда Хансен потянулся к моей майке.

— Руки вверх, — приказал он.

Я подчинилась, наблюдая за ним сквозь ресницы. Он зашипел, когда я расстегнула кружевной лифчик, как только он отбросил майку в сторону. Его реакция на мою обнаженную грудь заставила мои и без того влажные трусики промокнуть от желания. Он толкнул меня обратно на кровать и впился губами в мой сосок.

Я ахнула от ощущения, водя ладонями по его гладкой голове. Его руки переместились к моим шортам, быстро расстегивая их и стягивая с меня вместе с трусиками. Его внимание переместилось на клитор, я ахнула, почти достигнув оргазма, от прикосновения его мозолистых пальцев.

— Чертовски мокрая, — выпалил он, не сводя с меня глаз.

Хансен встал, и я наблюдала, как он снимает джинсы, являя себя во всей своей великолепной красе. Он потянулся к прикроватной тумбочке, схватил презерватив и быстро натянул его.

То, как он это делал, — я не сводила с него пристального взгляда, — было самым эротичным зрелищем, что я когда-либо видела.

Затем он оказался на мне, и все, казалось, исчезло, кроме его тела на моем. Его глаза удерживали меня в плену. Он нежно провел ладонью по моему лбу.

— Детка, ты в порядке? — спросил он тоном, который контрастировал с яростной потребностью, пылающей в его глазах.

Этот момент требовал суровой честности.

— Лучше, чем когда-либо за всю свою жизнь, — прошептала я.

Хансен слегка вздрогнул, его глаза вспыхнули. Затем он оказался внутри меня. Наполняя. Поглощая. Каждый удар возносил ввысь, и каждым ударом я дорожила. Ощущением его внутри меня, его телом, прижимающимся ко мне. Тем, с какой нежностью он смотрел на меня, об этом я мечтала с первого момента, как только увидела его. Если бы это было все, что у нас когда-либо будет, я бы лелеяла это воспоминание до конца своих дней. Все было не так, как с кем-то в клубе, это было чертовски по-другому. На более глубинном уровне.

Он перевернул нас, так что я оказалась сверху, оседлав его. Его руки легли на мои бедра.

— Хочу видеть, как ты объезжаешь меня, детка, — прорычал он. Его ладонь обхватила мою грудь.

Так я и сделала. Объездила его, и не медленно и нежно, как до этого двигался он. А быстро и яростно, устремляясь в погоню за кульминацией, которая разрушит мой мир. Все это время мои глаза не отрывались от лица мужчины, в которого я была влюблена целый год.

Оргазм поразил меня, как тонна кирпичей или взрыв фейерверка. Все мое тело содрогалось, пока я каталась на волнах желания. Я смутно заметила, как Хансен перевернул нас обратно, в то время как я вцепилась в его спину, царапая кожу, и он продлевал мой экстаз, врезаясь в меня жестко и дико.

Он издал звук, означающий собственное освобождение, его рот был в нескольких дюймах от моего.

Мы замерли, тяжело дыша. Я вглядывалась в его лицо, позволяя красоте момента проникнуть в мою душу. Его пальцы легко пробежались по моим губам.

— Сейчас… — хрипло сказал он, — положено начало тому, что единственный мужчина будет тонуть в этом тесном бархате, — твердо заявил он. — Сейчас… — продолжил он, — я, наконец, заявил права на то, что принадлежит мне.

Я моргнула от его слов, мое сердце воспарило, но я не могла осознать происходящего.

— Это всегда было твоим, — прошептала я, как влюбленная идиотка, но мне было плевать.

Он моргнул, затем завладел моими губами.

После этого мы долго не разговаривали.

***

— Прими, — скомандовал Хансен, протягивая мне две таблетки.

Мы стояли в его маленькой, но впечатляющей кухне. Оба потягивали кофе, мои волосы еще не высохли после душа. На мне была его футболка, доходившая почти до колен. На нем были джинсы, две верхние пуговицы расстегнуты.

Я изо всех сил пыталась отвести взгляд от его четко очерченных косых мышц живота и темных волос, выглядывающих снизу.

— Обычно я принимаю экстази только на рейвах и дабстеп-концертах, но ладно, чувачок, — серьезно сказала я, пожимая плечами.

Он слегка ухмыльнулся.

Я приняла таблетки, запив их кофе.

Хансен ласково пригладил мои торчащие волосы.

— Тебе очень больно, детка? — мягко спросил он.

Я все еще не привыкла к его нежным словам и таким же прикосновениям, поэтому мне потребовалось мгновение, чтобы осознать его вопрос.

— Нет, ничего такого, с чем бы я не сумела справиться, — честно ответила я.

Он посмотрел на меня, затем мотнул головой в сторону барной стойки.

— Садись, я приготовлю тебе завтрак.

Он крепко поцеловал меня, прежде чем слегка хлопнуть по попке и повернуться к холодильнику.

Я молча обошла кухонный островок и уселась на один из табуретов. Я обернулась, любуясь видом на пустынный и холмистый ландшафт, открывавшийся из раздвижных дверей. На горизонте не виднелось ни единого дома, и казалось, что мы в глуши, единственные два человека, оставшиеся на планете. Я обернулась назад, вероятно, к лучшему виду. Спине Хансена, которая была не только мощной и мускулистой, но и с татуировкой эмблемы клуба. Я изо всех сил старалась не пускать слюни в кофе.

Несколько минут мы молчали, единственным шумом было шипение сковороды и звон кастрюль и мисок. Молчание не создавало неловкости, но я была не из тех, кто преуспевает в том, чтобы долго держать рот на замке. Выяснилось также, что я была не из тех, кто упивается моментом, о котором мечтала целый год.

— Что это? — внезапно спросила я.

Хансен повернул голову, приподняв бровь в немом вопросе.

— Ну… — продолжила я, — …ты, вроде как, ни к кому не проявляешь интереса. А на прошлой неделе загоняешь меня в угол на кухне и зацеловываешь насмерть. Потом говоришь, что я тебе не нужна. Теперь это…

Я помахала рукой между нами. Как только мозги догнали язык, я мысленно отругала себя. Неужели нельзя просто насладиться моментом относительного домашнего блаженства с мужчиной, по которому я сохла? Нет. Моему глупому языку пришлось задать вопрос, почему произошло то, что произошло, потенциально разрушая все это.

Лицо Хансена посуровело, и он снова переключил внимание на плиту, снимая сковороду с огня. Затем обогнул стойку и подвинул мой стул так, чтобы встать передо мной, обхватив ладонями мое лицо.

— Только потому, что я не проявлял к тебе никакого интереса, не значит, что я не был заинтересован, Мэйси, — ласково сказал он. — Я был. На самом деле, я был очарован этой девушкой, которая, казалось, излучала счастье и доброту. Эта девушка не принадлежала той жизни, которую выбрала, она заслуживала большего, лучшего.

Он пристально вглядывался в мое лицо.

— Поэтому я ждал, пока она это поймет. Увидит, что ее доброе сердце и нежная душа будут растоптаны, если она останется. Но я потерял самообладание, силу воли, в ту ночь, когда увидел, как ты танцуешь, будто тебе плевать на весь мир, будто твоя жизнь — это солнечный свет и радуга. — Его рука играла с моими коротко подстриженными волосами. — Я наказываю себя за это, детка. За то, что попробовал тебя на вкус, чего не должен был себе позволять. Прошлым вечером, видя, как тебя швырнули через всю комнату, как гребаную тряпичную куклу, — его челюсть напряглась, — я решил, что больше не буду ждать. Ты будешь жить этой жизнью, принадлежа мне. Я позабочусь о том, чтобы ничто не растоптало тебя, не уничтожило твою доброту, — твердо сказал он.

Я моргнула, глядя на него. Все происходило со скоростью света. Я чувствовала себя так, словно только что выиграла в эмоциональную лотерею. Как может нокаут в байкерском баре приблизить к получению всего, чего ты всегда хотела?

Я сглотнула.

— Тебя не волнует… — осторожно начала я, — …с кем я была…

Я озвучила свой тайный страх, мне нужно было знать сейчас, заставит ли выбранный мной статус в клубе думать обо мне так всегда.

Хансен не дал мне продолжить, прижав палец к моим губам, его взгляд стал жестким.

— Да, это меня волнует, — резко отрезал он.

Мое сердце упало.

— Что пока я придерживался дурацких рассуждений, все мои братья по клубу почувствовали вкус того, что я всегда считал своим, — продолжил он. — Я потерял сон из-за этого гребаного дерьма. Чуть с ума не сошел…

Он сделал паузу, его палец переместился с моей губы на подбородок.

— Думаю ли я о тебе по-другому? Нет, детка. Это моя вина. Ты всегда будешь девушкой, которая излучает счастье и доброту, у которой отсутствует гребаный фильтр между мозгом и языком, выдающим самое безумное дерьмо. — Руки на моей челюсти сжались. — Моей девушкой, — закончил он.

Да, эмоциональная лотерея. С выигрышем в миллиарды.

— Ты сказал им это? — сделала я вывод. — Вот почему за последние полторы недели никто даже не смел покоситься на мою задницу?

Взгляд Хансена стал пустым.

— Поверь мне, детка, даже угрожай я им смертью и расчленением, они не перестанут пялиться на эту дерзкую задницу, — категорично заявил он. Он провел пальцем по моей губе. — В тот миг, когда я попробовал твою сладость, я понял, что она — лучше, чем я когда-либо мог себе представить, и что никто, кроме меня, больше не попробует ее.

Я вздрогнула.

— Значит, ты отпугнул всех, но и сам оттолкнул меня? — резко спросила я.

Несмотря на то, что его слова были милыми, я не могла не испытывать раздражения. Возможно, он пытался защитить меня от своего сурового, плохого, байкерского мира, но это не ему решать. Я сама выбрала быть в этом мире. Я хотела этого. Меня уже тошнило от того, что люди решали, что единственное место, которому, по их мнению, я принадлежу, мне не подходит.

Хансен вздохнул.

— Я пытался никого не убить, — заявил он. — Потому что именно это произошло бы с тем, — брат он мне или нет, — кто прикоснулся бы к тому, что я, наконец, испробовал спустя год.

Я втянула в себя воздух.

— Если ты чувствовал себя так, какого черта оттолкнул меня, ты, большой идиот? — спросила я, шлепнув его по плечу. — Ты должен был понять, что я твоя, в тот момент, как коснулся моих губ, — сказала я тише, теряя браваду.

Он сделал то, что всегда: проник взглядом в глубины моей души.

— Да, детка, я понял. Вот почему оттолкнул тебя. Если бы я заявил на тебя права, как сейчас, то никогда бы не отпустил, не дал бы тебе шанса на лучшую жизнь.

Мое сердце бешено колотилось в груди.

— А теперь? — выдохнула я.

— А теперь я тот, кто собирается дать ее тебе, — заявил он. — Я ответил на твой вопрос?

— Думаю, ты ответил на этот вопрос и на любой другой, который у меня может возникнуть о чем угодно в этой Вселенной… когда-либо, — выпалила я очередную глупость.

Хансен ухмыльнулся. Нежно поцеловал меня в макушку и вернулся к плите.

Моя фантазия, превратившаяся в реальность, никуда не пропала, когда он приготовил нам вкусный завтрак, который мы съели на террасе. Фантазия продолжилась после того, как мы закончили с упомянутым завтраком и занялись сексом на барной стойке. И на диване.

Весь день мы потратили на то, чтобы изучать тела друг друга, шептать глупые шутки — это относилось ко мне, — и смеяться над глупыми шутками — это относилось к Хансену. Несмотря на ноющую головную боль, за которой Хансен очень бдительно следил, это был почти лучший день в моей жизни на данный момент. Нет, это был лучший день в моей жизни на данный момент. Точка.

Вот почему поздним вечером в воскресенье мне не хотелось разрушать чары. Во многом это было связано с тем, что я очень не хотела возвращаться в свой шикарно обставленный, но обшарпанный дом и следующие четыре часа сидеть перед экраном компьютера. Мне хотелось прижаться к теплому, сильному телу и продолжить проводить время в скудно обставленном, но явно не убогом доме Хансена. Я не хотела покидать этот дом. Я пришла в ужас от того, что чары, под которыми мы находились, разрушатся, и реальность ворвется обратно, или, вдруг, прибежит ведущий со съемочной группой, объявив весь этот чудесный день тщательно продуманным трюком.

Я рассудила, что моя эмоциональная травма послужит отличным примером для телешоу. Как и пресс Хансена.

Я водила пальцем по его груди, коснувшись сморщенного шрама, портящего в остальном гладкий и совершенный торс.

— Откуда он? — тихо спросила я, давая себе еще пять минут, пока не впущу реальность обратно.

— Пулевое ранение, — ответил он рассеянно, вырисовывая легкие узоры на моей спине.

Я в ужасе вскинула голову, опуская подбородок ему на грудь.

— Пулевое ранение? — повторила я.

Он небрежно кивнул, будто пулевое ранение было чем-то сродни порезу от бумаги.

— Хочешь сказать, что это… — я слегка коснулась шрама. — …свидетельство того, что пуля пробила твою грудь? — спросила я, слегка истерично.

— Ерунда, детка. Ничего особенного, — ответил он, не сводя с меня глаз.

— Ничего особенного? — снова повторила я. — Мужчина относит огнестрельное ранение к категории «ничего особенного», и считает сумасшедшей меня, — обратилась я к пустой комнате.

Грудь Хансена завибрировала от смеха. Он подтянул меня так, что я полностью накрыла его тело, а наши лица почти соприкасались.

— Дела давно минувших дней, Мэйс. Другой жизни, — сказал он более серьезно. — Той, что сделала меня тем, кто я есть. Той, что научила многому. И той, от которой я рад избавиться из-за высокой вероятности быть застреленным.

Я задумалась. Представила Хансена, — большого, сильного, невозмутимого Хансена, — сраженного пулей. От этой мысли желудок скрутило. Я не могла представить его на больничной койке.

— Пожалуйста, скажи, что ты не вытащил сам себе пулю, не залепил рану грязью и не вернул свою прекрасную задницу обратно туда, где тебя подстрелили, — попросила я с намеком на серьезность, но в основном, шутя.

Хансен снова улыбнулся.

— Нет. Я позволил тому, у кого не было кровотечения из груди, вытащить пулю, и мне потребовалось несколько недель, чтобы встать на ноги.

— Несколько недель? Боже, ладно, Кларк Кент. Я почти уверена, что кому-то меньшему, чем Супермену, потребовались бы месяцы, чтобы встать на эти великолепные ноги, — поддразнила я.

— Великолепные ноги? — переспросил он с широкой улыбкой.

Я пожала плечами.

— Ты, очевидно, не пропускаешь день ног.

Лицо Хансена стало серьезным, и он покачал головой.

— Господи, я тупой ублюдок. Упускаю женщину, которая может заставить меня смеяться над гребаным огнестрельным ранением и в то же время сделать меня твердым как камень, — пробормотал он себе под нос. Его рука скользнула по моей ключице. — Я упустил это, Мэйс, а значит, мне нужно много времени, чтобы наверстать упущенное.

При этом заявлении, я заморгала от легкого покалывания в глазах и позволила себе задаться вопросом: щелкнул ли за последние сутки в Хансене какой-то переключатель, чтобы превратить его в другого человека. С ласковыми глазами, улыбающегося, говорящего искренние признания в перемешку с ругательствами.

Я решила не подвергать это сомнению. Когда ты слишком пристально вглядываешься, то обычно обнаруживаешь дерьмо, которое не хочешь знать.

— Можешь компенсировать его после того, как отвезешь меня домой и позволишь мне приковать себя к компьютеру? — легкомысленно спросила я, ненавидя то, что от моей просьбы его челюсть напряглась. — У меня горят сроки у пары проектов, которые нужно закончить к завтрашнему дню, — пояснила я извиняющимся тоном. Как бы мне ни хотелось остаться, я должна зарабатывать, чтобы есть. И покупать туфли.

— Черт, — буркнул он себе под нос. — Мне не нравится, что ты живешь в том районе, детка.

Как бы мне ни нравилось его беспокойство обо мне, я также чувствовала себя немного обиженной из-за невысказанной фразы, что я, как женщина, не могла позаботиться о себе, потому что внезапно привязалась к мачо-байкеру.

Я слегка отстранилась, так как объятия Хансена не давали возможности полностью от него отодвинуться.

— У нас, вроде, был этот разговор прошлой ночью. Пусть мой район и не получил награду за самую дружелюбную улицу Нью-Мексико, но и самодельных бомб там в последнее время не взрывалось, — парировала я с резким сарказмом.

— У нас был этот разговор, когда ты не принадлежала мне. Теперь все изменилось, — нахмурившись, ответил Хансен.

Я прищурилась.

— То, что я становлюсь твоей, не превращает меня автоматически в беспомощную девицу, неспособную жить в реальном мире без альфа-байкера за спиной, — возразила я. — Я двадцать четыре года чертовски хорошо ориентировалась в реальном мире. Я крепче, чем кажусь.

Мне не слишком хотелось рассказывать ему все темные подробности моего мрачного прошлого среди ужасов реального мира, поэтому я оставила все как есть.

Лицо Хансена посуровело.

— Да, детка, я в этом не сомневаюсь. Быть моей — не значит, что ты не можешь справиться с реальным миром, просто это значит, что теперь я могу сделать все, что в моих силах, чтобы защитить тебя от него, — решительно сказал он.

Я чуть смягчилась. Ничего не могла с собой поделать.

— Как насчет того, чтобы защищать меня без чтения лекций о моем месте жительства, — сказала я мягко, но твердо.

Хансен мгновение пристально смотрел на меня.

— У тебя дома есть пиво? — странно спросил он.

Я кивнула.

— Кабельное? — продолжил он.

Я снова кивнула.

— Хорошо, — сказал он, поднимаясь и забирая меня с собой.

Он поставил нас обоих на ноги и повернулся к комоду.

Я в замешательстве смотрела ему в спину. Затем отвлеклась на плавные движения его четко очерченных мышц, из-за чего всадник на татуировке казался ожившим.

Хансен повернулся после того, как натянул выцветшие джинсы. На голое тело.

Я облизнулась.

Он шагнул вперед, крепко схватив меня за бедра.

— Не делай этого, Мэйс, — буркнул он.

Я подняла на него глаза.

— Чего?

— Того, что заставляет меня хотеть бросить тебя обратно на кровать и зарыться в твою киску, — ответил он хриплым голосом.

Я сглотнула. Я очень хотела, чтобы он это сделал. И изо всех сил пыталась понять, почему он не может.

— У тебя горят сроки, помнишь? А мне плевать на сроки…

Он притянул меня вплотную к себе.

— Да, — подтвердила я дрожащим голосом. — Это важно.

Я больше разговаривала сама с собой, чем с ним.

— Тогда одевайся, — тихо приказал он, отворачиваясь.

— Тебе не нужно одеваться, — указала я, отправляясь на поиски своей одежды. — Я вполне способна сама вести машину.

Кто-то сегодня утром пригнал его байк, не уверена, кто именно, так как Хансен выходил наружу, а я оставалась в постели по его приказу. Не то чтобы в тот момент я могла пошевелиться, мое тело превратилось в желе после слишком большого обилия оргазмов.

— Не хочу, чтобы ты садилась за руль, детка, не после вчерашних событий. После любого удара по голове реакции заторможены, — сказал он моей спине. — Я отвезу тебя.

Я вспомнила, что он был медиком.

— Как ты потом доберешься домой? — возразила я, натягивая майку через голову.

— Я не планирую возвращаться домой, — сказал он, надевая ботинки.

— Нет?

Он покачал головой.

— Я еще не насытился тобой, детка, по крайней мере, сегодня. Так что я выпью пива, посмотрю игру, а ты делай, что тебе нужно. После этого я трахну тебя, а потом мы ляжем спать.

Я уставилась на него, надеясь, что он не поймет, как мой желудок делает сальто назад.

— Хорошо, — наконец, выдавила я. — Звучит как план.

Глава 5

— Ты, бл*ть, прикалываешься надо мной? — закричала Арианна в трубку.

Я на секунду отдернула ее от уха.

— Я серьезна, как хламидиоз, — прошептала я, как только звон в ушах утих.

— Охренеть не встать, — пробормотала она, на этот раз тише, что было хорошей новостью для моих барабанных перепонок.

— Знаю, — согласилась я.

— Реально охренеть не встать, — повторила она.

— Знаю, — снова согласилась я.

На следующее утро я сидела в своей гостиной, все еще в футболке Хансена, пока он принимал душ. Я воспользовалась моментом, чтобы позвонить лучшей подруге и рассказать всю подноготную прошедших суток. Очевидно, она знала, как я отношусь к Хансену. О том, как сохла по нему, стараясь не представлять его на месте мужчин из клуба, когда те тащили меня в свои постели.

— Боже, кто ж знал, что все, что тебе было нужно, это хороший удар по голове, чтобы пробудить мужское чувство защиты в его прекрасной голове, и — бац! — он твой, — сказала она в изумлении.

— Или я его, — задумчиво произнесла я.

— А есть разница? — спросила она в замешательстве.

— О, да, — твердо сказала я. — Разница есть.

Арианна была всего лишь гостьей в мире клуба, приходила и уходила, когда считала нужным. Конечно, я не приравнивала себя к эксперту, но за последние два года провела там много времени. Видела, как старушки приходили и уходили. «Уходили» не часто, но несколько случаев было. Те немногие, кто не понимал полностью этого образа жизни, не понимал, что перед клубом они должны казаться покорными своим мужчинам. Они являлись собственностью. Во многих мотоклубах я знала, с женщинами обращались плохо. Но в «Сынах» все обстояло по-другому. Это просто означало, что вам нужно пересмотреть ваше определение отношений. А за закрытыми дверями вести себя как вздумается.

— Кому какое дело до семантики, детка, просто оседлай волну. Будь счастлива. Ты заслуживаешь этого… — она сделала паузу. — Как бы я ни воздерживалась от суждений о жизни, которую ты прожила за последний год, в том аду, свидетельницей которого я стала, не говоря уже о работе. Но этот ярлык, эта жизнь, когда тебя пускают по кругу, — это не ты, детка. Тебя устраивает такая жизнь, я понимаю, но не эта ее часть, — тихо уточнила она.

Я не обиделась, но удивилась. Арианна никогда не нападала и никогда не уклонялась от того, чтобы говорить правду, была ли она уродливой или нет. Тот факт, что она думала так в течение столького времени и ничего не говорила, беспокоил меня. Кроме того, меня немного волновало то, что все, казалось, считали, что я не принадлежу жизни, в которой чувствовала себя самой собой.

Мне не представилось возможности расспросить ее об этом из-за горячего байкера, который сжег весь кислород в моей маленькой, но обалденной гостиной.

— Мне пора, — сообщила я в телефон.

— Горячий байкер перед тобой? — догадалась Арианна.

— Ага, — ответила я, наблюдая, как он приближается ко мне.

— Пожалуйста, скажи, что он голый, — попросила она. — И если да, найди способ прислать мне фото.

— Пока, Арианна, — попрощалась я, когда Хансен остановился передо мной.

Я отключилась и посмотрела на него.

— Арианна передает привет.

Он ухмыльнулся и просунул руки мне под мышки, поднимая. Я автоматически обхватила его ногами за талию. Мне нравилось, что он обращался со мной так, словно я ничего не весила. Может, я и была миниатюрной, с узкими бедрами и аккуратной попкой, но я кое-что да весила. Особенно с сиськами, которыми меня наградил Господь.

— Ты выглядишь чертовски сексуально в моей футболке, все еще сонная в своей нелепой гостиной, — пробормотал он мне в губы.

— Моя гостиная не нелепая, — возразила я. — Она потрясающая.

Хансен вскинул бровь, очевидно, не беспокоясь о том, чтобы вести этот разговор, пока мои ноги обхватывали его талию. Не то чтобы я жаловалась.

Он посмотрел на мой зеленый бархатный диван — отличное приобретение в магазине подержанных вещей. На нем были разложены ярко-розовые подушечки, а также пушистый розовый плед. Я также подыскала подходящее кресло, которое стояло рядом. Посередине деревянного журнального столика стояла ваза с цветами. Я не думала, что он говорил о моих потрясающих навыках декоратора с ограниченным бюджетом. Полагаю, он имел в виду различную атрибутику «Властелина колец», включающую расставленные вокруг телевизора фигурки, подставку для украшений с тем самым кольцом на цепочке, и фотографию Вигго Мортенсена, он же Арагон, в рамке и с автографом на стене. Не говоря уже об обширной коллекции DVD, возвышавшейся своим великолепием над другими, менее значимыми фильмами.

— Только не говори, что ты не фанат «Властелина колец», иначе нам придется расстаться, — предупредила я полушутя. Я не думала, что даже неприязнь к трем величайшим фильмам всех времен заставит меня захотеть порвать с ним. Я испытывала к нему серьезные чувства.

Хансен посмотрел на меня.

— Никогда их не видел, — сказал он.

Я в шоке открыла рот.

— Как такое возможно?

Хансен ухмыльнулся.

— Детка, эти фильмы длятся по три часа, — заявил он, будто это проблема.

— И что?

— И ты можешь представить, как я отсиживаю задницу перед телевизором и смотрю около девяти часов чего угодно?

Я прикусила губу. Нет, я точно не могла представить Хансена, бездельничающего перед телевизором, поглощающего тонну еды, одетого в футболку с надписью «Как насчет второго завтрака?», как это делала я.

— Нам придется это исправить, если мы хотим остаться… кем бы мы ни были, — я замолчала, не желая навешивать на нас ярлыки.

Объятия Хансена сжались, и он потерся носом о мой нос.

— Ты моя, вот кто ты, — твердо заявил он. — И если хочешь, чтобы я смотрел что-то девять часов, лучше будь готова, по крайней мере, сделать мне минет во время просмотра, — пошутил он.

Я ухмыльнулась.

— Это я могу.

В его кармане зазвонил телефон.

— Должно быть, Джаггер, — объяснил он.

Хансен крепко поцеловал меня, так, что я напрочь забыла о Вигго Мортенсене и даже о существовании Арагона. И Леголаса. Нелегкий подвиг.

— Не перенапрягайся. Отдыхай и ничего больше, — приказал он, укладывая меня на диван.

Я отдала ему честь.

— Да, сэр.

Он закатил глаза и ухмыльнулся.

— Увидимся, детка, — тихо сказал он.

— Пока, — сказала я всаднику на его спине, когда он выходил из моего дома.

Я откинулась на подушки, пытаясь осмыслить события последних полутора дней. Прошлым вечером Хансен отвез меня домой, слегка ухмыльнулся интерьеру моего дома, а именно атрибутике «Властелина колец» и «Звездных войн», а затем взял себе пива, закинул ноги на кофейный столик и включил какую-то спортивную игру. Перед этим он, безусловно, крепко меня поцеловал.

Мгновение я пялилась на него в моем доме, в моем пространстве. Такого расслабленного, будто он всегда принадлежал этому месту. И тут до меня дошло, что так оно и было. Он принадлежал мне, как бы долго это ни длилось. Или, как я сказала Арианне, я принадлежала ему.

Затем я вернулась в реальность, приклеилась к экрану компьютера и принялась за проекты, которые мне нужно было завершить. Заработав себе еще большую головную боль от работы за компьютером, я заказала нам еду, которую мы съели перед телевизором, а затем мгновенно отключились на коленях Хансена. Я проснулась, когда он нес меня в мою спальню, как раз вовремя, чтобы он оттрахал меня до бесчувствия.

Сегодня утром все повторилось. Хотя на этот раз он разбудил меня своим ртом между моих ног, достаточно сказать, что это было потрясающе.

И теперь я осталась одна, чтобы переварить все это. Я точно не знала, как справиться с отношениями, которые за один день превратились от ничего не значащих в «ты моя». Я также не хотела слишком зацикливаться на очевидном безразличии Хансена к тому факту, что я спала с его братьями. Мне не было стыдно, я была довольна выбранной жизнью, счастлива с семьей, которая пришла с ней, а также неплохим сексом. Но некая придирчивая часть меня задавалась вопросом: всегда ли в глубине души он будет думать обо мне как о бывшей клубной шлюхе. Или, может быть, каким-то чудом этого не случится. Кто сказал, что мужчины, которых я в основном любила и обожала, не станут сопротивляться этим изменениям. Это, конечно, ненормально, во всяком случае, не в данной ситуации.

Тот факт, что все произошло так стремительно, заставил меня искать подвох. Скрытый трюк. Что-то должно быть не так. Как бы мне ни хотелось, чтобы все было так, как говорил Хансен, я сомневалась, что получу желаемое без каких-либо условий.

***

— Перестань дергаться, — приказал Хансен, когда мы подошли к зданию клуба.

Это было большое бетонное сооружение на центральной улице города. Над дверью висела табличка: «Сыны тамплиеров Нью-Мексико». Часть города, в основном, представляла собой промышленную зону, а гараж, которым владели парни, находился чуть дальше по улице. Здание было трехэтажным, и на среднем уровне располагались спальни. При входе была огромная общая зона и бар в комплекте с шестом для стриптиза и бильярдным столом. Дальше располагались кухня и столовая, а также огромный внутренний двор со столами для пикника и бочками, где разводили огонь. Я не знала, что находится на третьем этаже. Туда допускались исключительно члены клуба.

— Я не дергаюсь, — огрызнулась я.

Хансен остановил нас перед дверями, повернул меня лицом к себе и слегка сжал мои бедра.

— Не хочешь сказать, почему так нервничаешь? — спросил он.

Я помолчала, затем неуверенно выпалила:

— Я ведь твоя, да?

Хватка Хансена на моих бедрах усилилась.

— Конечно, — твердо подтвердил он.

— Ну… — начала я, глядя на свои руки. Хансен схватил меня за подбородок, чтобы я посмотрела ему в глаза.

— Ну?

— Та, кем я была, кем я была в клубе, — не совсем то, какой мужчина хотел бы видеть свою старушку. Парни могут отнестись ко мне не так, как, например, к Эми.

Лицо Хансена стало грозным.

— Иногда я забываю, что ты видишь мир через собственные очки, детка. В основном, это означает, что ты видишь добро и счастье в каждом, кого встречаешь, и находишь способ пошутить даже над самым мрачным дерьмом, — натянуто начал он. — Но эти очки, очевидно, мешают увидеть кем ты являешься на самом деле. Каждый мужчина там… — он кивнул в сторону дверей, — рискнет своей жизнью ради тебя, как они сделали ради Эми. Не моргнув и глазом. То, кем ты была для них, не ставит тебя ниже ее, детка…

Он сделал паузу.

— Ты также должна знать, что каждый из этих мужчин убил бы, чтобы оказаться на моем месте, объявить тебя своей старушкой. Единственное, что они будут чувствовать, так это то, насколько глупыми были, не поняв этого раньше. А я буду чертовски горд.

Я немного расслабилась от его слов, еще больше от его крепкого поцелуя и руки, обнимающей меня за плечи.

Мы вошли в здание клуба, и нас встретили аплодисментами, а мужчины подняли свои бутылки. Я проигнорировала свирепый взгляд Ким и слегка удивилась легкой улыбке Скар, сидевшей на коленях у Чарли.

Я чуть покраснела от такого внимания и обрадовалась, когда все стихло и мы добрались до бара.

Подошел Леви и хлопнул Хансена по плечу.

— Вижу, ты наконец-то вытащил голову из задницы. — Он кивнул мне. — Хорошо, а то у меня возникло искушение убедить ее в преимуществах того, чтобы сесть на заднее сиденье моего байка, если ты не возьмешь себя в руки, — сказал он беспечно.

Я уставилась на Леви, и Хансен слегка напрягся. Казалось, он понял, что его разводят, потому что сжал меня крепче и ухмыльнулся Леви.

— Иди нахрен, — сказал он беззлобно.

Леви подмигнул мне, затем сел рядом с нами, потягивая пиво и бросая шуточки, как обычно. Только на этот раз Хансен крепко обхватил меня под грудью и притянул спиной вплотную к себе.

Было немного странно находиться в таком положении, когда разные мужчины подходили, чтобы обменяться приветственными поддразниваниями, но в остальном обращались с нами так, будто мы вместе дольше, чем, скажем, день. Это тоже было приятно. Правильно. Словно я надела свитер, который, по моему мнению, не подходил, но облегал каждый дюйм кожи, будто связанный специально для меня.

Я устроилась в объятиях Хансена, думая, что, может, ничего плохого и не случится.

Пару часов спустя, хорошенько захмелев от пива, я направилась в туалет, ведя пальцами по фотографиям в коридоре. Когда я оказалась вне поля зрения общей комнаты, меня больно швырнули на те самые фотографии, на которые я смотрела с нежностью.

Хаммер прижал меня к стене, и его насыщенное алкоголем дыхание проникло мне в ноздри.

— Думаешь, теперь, когда твоя пи*да привлекла внимание Хансена, ты можешь лишить ее всех остальных? — прошипел он мне в лицо.

— Отойди, — твердо сказала я, стараясь, чтобы голос не дрожал.

Хаммер мог быть женоненавистническим мудаком, но он также был «Сыном». Следовательно, он будет уважать правила клуба. Я надеялась.

Он проигнорировал меня, больно сжав мое бедро.

— Став клубной шлюхой однажды, ты навсегда ей останешься, — безжалостно бросил он.

— Отойди, Хаммер, — повторила я.

И снова он проигнорировал меня.

— Не думаю, что Хансен захочет испорченный товар, как только поймет, что каждый мужик в этом клубе пробовал эту киску на вкус, — продолжил он, и его слова попали в цель.

Ну, все. С меня хватит. Может, я и маленькая, но я не лгала Хансену. Живя той жизнью, которая мне выпала, в том районе, где был мой дом, я знала, как позаботиться о себе. Вот почему я двинула коленом по промежности Хаммера. Сильно.

Он вскрикнул и отшатнулся, схватившись за причиндалы.

— Сука, — взревел он, его глаза превратились в щелочки.

— Что здесь происходит? — спросил низкий и раздраженный голос.

Я перевела взгляд на Грима, президента клуба и всех вокруг пугающего ублюдка. Он был стар, в его волосах проглядывало много седины, а на загорелом лице было больше нескольких морщин, свидетельствующих о его возрасте. Он хорошо выглядел для своих лет и все еще был в довольно приличной форме, о чем свидетельствовали мускулистые руки, покрытые татуировками. Он был верен своей старушке, а это означало, что он никогда по-настоящему не признавал моего существования. А еще он пугал меня до чертиков. Он почти никогда не улыбался и всегда выглядел готовым вонзить в кого-нибудь нож, отсюда и его байкерское прозвище (прим.: grim с англ. — мрачный, зловещий, угрюмый; также Грим — зловещий черный пес, привидение, предвестник смерти).

— Эта бл*дь ударила меня коленом по яйцам, — рявкнул Хаммер, свирепо глядя на меня.

— Стукач, — прошипела я.

У меня могут быть серьезные проблемы из-за этого. Женщина в этом мире — существо второго сорта, она не могла «поднять руку» на член, носящий нашивку. И я это прекрасно знала.

Взгляд Грима остановился на мне.

— Мэйси, за мной, — быстро приказал он, проходя мимо меня в направлении двери с надписью «Церковь».

Хаммер злобно ухмыльнулся мне, и я на деревянных ногах последовала за президентом.

Церковь была местом, куда не допускалась ни одна женщина, и местом, где, как я предполагала, меня выгонят из моей семьи. Мое сердце упало. Не прошло и недели, как я осуществила свою мечту, а она уже превратилась в дерьмо.

Классическая Мэйси.

Я мысленно думала о том, как похороню себя в своем фантастическом мире Средиземья, чтобы попытаться избежать боли изгнания из единственной семьи, которая у меня была в течение двенадцати лет.

— Закрой за собой дверь и сядь, — приказал Грим.

Я молча подчинилась, сев напротив него. Я встретилась с ним взглядом. Я не давала никаких объяснений или оправданий. Хаммер был неправ, но я даже не собиралась утруждать себя тем, чтобы говорить об этом Гриму. Он остался бы предан брату, а не какой-то клубной шлюхе, внезапно превратившейся в старушку. Обращение Хаммера со мной показало, что меня вряд ли можно считать настоящей старушкой.

Грим спокойно посмотрел на меня.

— Мы с Линдой почти пятнадцать лет вместе, — заявил он, застав меня врасплох.

Он не обратил внимания на мои, без сомнения, широко распахнутые глаза.

— Дольше, чем большинство парней в этом филиале, — продолжил он, сложив руки вместе. — Это означает, что, за исключением пары пожизненных членов, никто не знает, что Линда занимала в клубе совсем другой статус, чем старушка президента.

Я поняла, на что он намекал. И эта новость огорошила меня. Линда была квинтэссенцией королевы байкеров. Даже в пятьдесят она была красавицей, хотя и немного суровой. Каждый из мужчин обращался с ней как с матриархом, которым она и являлась. Хотя она могла быть такой же пугающей, как и Грим, она всегда относилась к большинству клубных девушек с уважением. Ну, кроме Ким, но та была настоящей сукой, которая изо всех сил старалась флиртовать с Гримом, когда никто не видел. Для меня Линда была, своего рода, героиней. Женщиной, которой я всегда хотела стать.

— Ей было трудно превратиться из той, кем она была, в старушку, — продолжил Грим. — Думала, для меня это будет проблемой. Ничего подобного, — твердо сказал он. — Мне было насрать, кем она была до меня, если никого не было после меня. Братья приняли это с готовностью. Рожденная сучкой, стала старушкой. Однако она должна была выяснить это сама. Решить, был ли клуб, наш образ жизни, для нее. Это могла определить только она.

Ясные серые глаза Грима не отрывались от моих.

— Никто не думал о ней хуже. Я чертовски в этом уверен. Пока она была верна мне, любила меня, любила клуб, остальное дерьмо ничего не значило. Тебе не мешало бы это запомнить, — закончил Грим.

Я откинулась на спинку стула, переваривая услышанное.

— Так ты не прогонишь меня? — прошептала я.

Грим нахмурился.

— Нет, — твердо сказал он.

Я полностью расслабилась.

— Спасибо, — тихо поблагодарила я.

Грим встал, направляясь ко мне.

— Не нужно меня благодарить. Мы здесь придерживаемся правил. Хаммер наплевал на них и с ним разберутся, — жестко сказал он. — Хочу попросить тебя оставить этот разговор между нами. И тот инцидент тоже.

Он кивнул в сторону коридора.

— Не думаю, что Хаммер будет очень гореть желанием поделиться историей, как крошечная бабенка чуть его не стерилизовала.

Такое ощущение, что он вот-вот улыбнется, и в его голосе мне послышались нотки уважения. Я была потрясена.

— Кроме того, если Хансен узнает, то может закончить твою работу. Не хочу, чтобы в моем клубе начались проблемы из-за киски, даже если она — старушка. Кем ты сейчас и являешься, — постановил он.

Я кивнула в ответ.

— Возвращайся на вечеринку, наслаждайся временем со своим стариком. Не позволяй словам пьяного идиота забраться тебе в голову, — приказал он.

Я встала и удивила себя до чертиков, поцеловав Грима в загорелую щеку, а затем выбежала из комнаты, прежде чем он забыл, что должен быть большим плохим президентом мотоклуба, а не заботливым, мудрым человеком, дающим советы по отношениям.

К счастью, я не встретила Хаммера на обратном пути на вечеринку и с радостью вернулась в объятия Хансена, позволив ему крепко поцеловать меня перед всеми.

Чего я не сделала, так это забыла слова Хаммера. Вместо этого, позволив им поселиться глубоко внутри, испортив ощущение тепла, которое изначально излучало чистоту и счастье.

Глава 6

Две недели спустя

— Ты сегодня собиралась в темноте, девочка? Кажется, ты забыла надеть штаны, — прокомментировала бабушка, когда я встретила ее в общей комнате дома престарелых.

Здесь царило такое веселье, какое только может быть в подобном учреждении, со старыми-престарыми диванами и древним телевизором, по которому шло какое-то шоу. Нас окружали пожилые люди, некоторые выглядели хорошо одетыми и относительно стабильными, другие были одеты в рванье и что-то бормотали себе под нос. Самой печальной мне показалась старушка в меховых тапочках, рассеянно смотрящая в окно. Во время каждого моего визита сюда, она сидела на том же самом месте, глядя вдаль.

— Что сказать, бабушка, не каждый из нас обладает таким вневременным чувством стиля, как ты, — ответила я.

Мое платье с принтом в стиле ампир доходило до середины бедра и имело расклешенные рукава. Сапоги до колен означали открывали лишь небольшой участок кожи. Я считала, что выгляжу потрясно, как и Хансен, который всего несколько часов назад выразил мне полную признательность за мои сапоги. Бабушка явно не была согласна с самопровозглашенным знатоком стиля и горячим байкером, который, казалось, навсегда поселился в моем сознании. И, вероятно, в моем сердце.

Она неодобрительно покачала головой.

— Можно подумать, я тебя ничему не научила, — огрызнулась она.

Неправда. Она научила меня жизни, полной горечи и негатива, возможно, это не вредит внешности, но ведет в дом престарелых с диагнозом слабоумие. Не то чтобы этого кто-то заслуживал, но, возможно, карма сыграла здесь свою роль.

— Все еще тратишь время, играя на компьютере, вместо того, чтобы поучить настоящую работу? — Она перешла от моего наряда к моему занятию со скоростью сегвея.

— Я — графический дизайнер, бабушка, это не совсем игра на компьютере, — объяснила я, как и бесчисленное количество раз до этого. Не важно, что я действительно хорошо справлялась со своей работой и приличною зарабатывала. Деньги, которые помогали оплатить то, что не покрывала страховка этого учреждения.

Она отмахнулась.

— Не хочу слышать оправданий, почему ты не устроилась на настоящую работу. Предполагаю, это из-за той компании, с которой ты водишься. Байкеры, — это слово она выплюнула с отвращением.

Вы могли бы подумать, что с таким надменным отношением бабушка была дамой из высшего или среднего класса, которая никогда не сталкивалась с такими людьми, как «головорезы», с которыми я проводила время. Поэтому, приведу некоторые доводы в пользу того, почему она попала под данный стереотип.

Дела обстояли совершенно иначе.

Она растила меня после смерти родителей в месте, которое можно было бы условно назвать гетто. Или, по крайней мере, на границе гетто. Наш дом был крошечным и ухоженным, с безукоризненным садом и пластмассовой скамейкой, но по дороге в школу и из нее я постоянно проходила мимо торговцев наркотиками и бандитов. У бабушки, жившей на пенсию, а когда у нее появилась я, еще и на государственное пособие, имелось некое избирательное видение. Нашего окружения для нее не существовало. Она вела себя так, будто лучше других, прекрасно видела все мои недостатки, которых было много. Она все же давала мне кров и пищу, — когда решила, что я не «толстушка», — и была матерью моей мамы, так что заслуживала некоторой степени уважения. Несмотря на ее нрав бешеной мегеры.

Мое молчание не означало, что она прекратила свою тираду о том, что она рано уйдет в могилу, потому что разочаровалась в своей внучке, разрывавшей ее сердце на части. Я плавно сменила тему и перевела ее на жалобы на персонал и еду, а не на свою жизнь, которую она считала никчемной.

***

Как только я вышла за дверь, все мое тело расслабилось.

— Вижу, ты пережила еще один визит? — спросил знакомый голос.

Я посмотрела в сторону и увидела Роберта, на этот раз одетого в вязаный джемпер, который выглядел очень дорого, и джинсы, которые выглядели так, будто он купил их выцветшими. Вместо того, чтобы заносить их до такого состояния, как знакомые мне байкеры.

— У меня на лице царапины? Или они невидимы для человеческого глаза? — серьезно спросила я.

Он рассмеялся и шагнул вперед.

— По-моему, ты — красотка. Хотя я знаю, что все, что ты там терпишь, внешне не заметно, — легкомысленно заявил он, хотя в его глазах было что-то, подсказывающее мне, что юмор — единственный способ справиться с реальностью этого ужасного места.

Я проигнорировала часть с «красоткой», мне стало немного не по себе.

— Кто у тебя там?

Я кивнула в сторону здания.

— Если не против, что я спросила, — быстро добавила я, не зная этикета для этой конкретной ситуации. Даже в моменты, когда я теоретически не знала этикета, мне всегда удавалось вставить слово.

— Мама, и я не против твоего вопроса. Приятно поговорить с тем, кто знает, каково это, хотя моя мама не стала бы метафорически рвать меня на куски из-за того, кто я есть. Она, скорее всего, беспокоилась бы о том, что я не высыпаюсь, — тихо сказал он.

— Твоя мама? — тихо спросила я. Мужчина не мог быть намного старше меня, определенно недостаточно взрослый, чтобы иметь пожилую маму.

Он посмотрел на меня с болью в глазах.

— Ранняя стадия болезни Альцгеймера, — объяснил он.

Повинуясь рефлексу, я легонько коснулась его руки.

— Мне жаль, — искренне сказала я. — У меня нет мамы, поэтому я не представляю, как тяжело было бы видеть ее здесь, особенно, когда она ничего не помнит.

Он грустно улыбнулся.

— Думаю, все видно по мне. Вот почему я стою здесь несколько минут, прежде чем войти. Чтобы мысленно подготовиться к посещению оболочки человека, в которую превратилась мама. Она давно не в своем уме. И все же, здесь бывают свои плюсы: я могу мельком увидеться с хорошенькой девушкой, — добавил он с легкой улыбкой.

Я улыбнулась в ответ. И снова подумала: какой же он по-настоящему хороший парень. Жаль, что в настоящее время я увлеклась байкером. Но даже будь я свободна, я была не из тех девушек, с которыми такой мужчина мог бы в конечном итоге сойтись.

— Но ты не одна, — продолжил он. — Это все еще так?

Я кивнула. Да, на этот раз я в традиционном смысле с одним мужчиной, а не с целым мотоклубом.

— Так я и думал. — Он порылся в кармане в поисках бумажника и достал из него визитку. Затем протянул ее мне. — Если обстоятельства изменятся, или тебе просто захочется поговорить… не стесняйся. — Он кивнул на визитку.

— Роберт Фрэнк, адвокат, — прочитала я и приподняла бровь. — Очень серьезно и по-взрослому.

Я подумала о том, что было бы написано на визитной карточке Хансена: «Карл Хансен — байкер, сексуальный и крутой мужик». Я слегка нахмурилась, осознав, что я точно не знала, чем он занимался, чтобы позволить себе свой маленький, но впечатляющий домик, или на какие средства обеспечивал своему мускулистому телу необходимый запас белка.

Роберт воспринял мой хмурый взгляд как направленный на него.

— Не держи на меня зла из-за того, что я работаю адвокатом, я всевозможными способами пытаюсь скрыть свои чешуйки под костюмами, — пошутил он.

Я невольно рассмеялась. Но затем стала серьезной.

— Сожалею о твоей маме, — печально сказала я, снова сжимая его руку.

Он посмотрел на меня долгим взглядом.

— А я сожалею о твоей бабушке, — искренне ответил он, прежде чем направиться к дверям.

Я секунду смотрела ему вслед, чувствуя глубокую грусть за Роберта, адвоката и славного парня, и за его маму.

***

Последние две недели были просто потрясающими. Мы с Хансеном проводили вместе почти каждую ночь. В основном у него дома, из-за его отношения к моему району и того факта, что его дом был намного лучше моего. Мне нравилась тишина. Отсутствие сирен и выстрелов действовало успокаивающе. Кроме того, это был дом Хансена. И я проводила там время. И он обращался со мной так, будто наши отношения должны стать чем-то постоянным. Он даже сказал мне положить мое «девчачье барахо» в ящик в ванной. Я начала сходить с ума, позвонила Арианне, которая почти начала сходить с ума, а затем пошла и купила «девчачье барахо», чтобы положить его в недавно отведенный мне ящик.

Мы проводили в клубе мало времени, и я была этому рада. Переход от моего прошлого статуса, к старушке оказался более трудным, чем я думала. Большинство девушек шутили со мной, кроме парочки, бросавшей на меня косые взгляды, которых я игнорировала. Тем не менее, мое положение старушки, означало, что я не обязана быть на побегушках у членов клуба, и теоретически должна относиться к другим девушкам так, будто я в чем-то выше их. Чего я бы никогда не сделала. Они были не лучше и не хуже меня. Это никогда не изменится. Даже Линда, казалось, приняла меня в свои ряды, пила со мной пиво и болтала, словно со старой подружкой. Все это время я старалась не говорить глупости. Но отсутствие у меня встроенного фильтра между языком и мозгом, говорил о том, что я не всегда в этом преуспевала.

Хансен обращался со мной так, будто не игнорировал меня весь прошлый год, и мы встречались всю жизнь, а не две недели. Словно я была там, где должна быть. Секс — мама дорогая — секс был лучше, чем я когда-либо могла себе представить. Не только из-за его очень существенных талантов в спальне, но и из-за образовавшейся между нами связи, — неосязаемое, невыразимое словами нечто, придающее сексу гораздо больше глубины.

Именно после одного из таких невероятных занятий любовью я решила, что пришло время лопнуть мыльный пузырь. Начать жить в реальном мире. Я положила руки на грудь Хансена и опустила на них голову.

— Почему у тебя не было девушек? — резко спросила я.

Хансен привык к тому, что я выпаливаю все без особого предупреждения или обдумывания, но его поднятая бровь показала, что ему нужно больше информации.

— С тех пор, как ты прибыл из филиала в Неваде, у тебя не было девушек, — пояснила я. — В любом случае, не в клубе, так, почему?

Хансен долго смотрел на меня.

— Я не соблюдал целибат, если ты на это намекаешь, — осторожно сказал он.

Я кивнула.

— Я так и не думала. Мужчина, страдающий от посиневших яиц большую часть года, не продержался бы так долго, как ты со мной, — твердо сказала я.

Хансен слегка усмехнулся.

— Так почему не девушки из клуба? — спросила я, на самом деле не зная, хочу ли получить ответ.

Хансен посмотрел на меня.

— Потому что, если бы я хотел трахнуть сучку из клуба, то это была бы малышка с волосами эльфа, красивыми глазами и умным ротиком, и больше никто, — сказал он, наконец. — Подсознательно, часть меня, казалось, знала, что в какой-то момент я заявлю на тебя права. И сделав это, мне не хотелось, чтобы после ты имела дело с этими гадюками.

Я в шоке открыла рот.

— Ты прикалываешься надо мной? — нелюбезно потребовала я.

Он ухмыльнулся.

— Нет, детка. На других сучек в клубе, возможно, и было приятно смотреть, но они не были тобой. Я не трахнул тебя, потому что знал, что если попробую, то не смогу тебя отпустить, поймаю в ловушку этой жизни. Осознав, что ты влипла в нее навсегда, я понял, что мне нужно взять себя в руки… заявить на тебя права. Ночь в баре дала мне толчок, в котором я нуждался.

— Не возводи меня на пьедестал, — взмолилась я. — Будет больно, когда я сорвусь с него. Когда ты поймешь, что я не какой-то нежный цветочек, который по своей наивности забрел в притон байкеров, чтобы опорочить свою душу.

Я была далека от невинности, когда пришла в клуб. Я точно знала, во что ввязываюсь.

Его лицо стало суровым, но я продолжила:

— Моя жизнь — это не маргаритки и бабочки. Моя жизнь далека от невинной или хорошей. Моих родителей убили, когда мне было двенадцать. Я видела, как они умирали, видела, как они истекали кровью.

От моих слов его тело дернулось.

— Меня отправили жить к единственной живой родственнице, с которой мама даже не разговаривала. Она была злее половины бандитов района, в котором она жила, — честно призналась я. — Я перешла из дома, полного любви, в дом, пропитанный ненавистью. Горечью. Я жила и дышала этим в течение шести лет…

Я сделала паузу.

— Я не всегда была счастливым человеком. Смерть родителей, острая на язык бабушка — все это создало злого, проблемного подростка, который пытался найти любовь у разных парней. Некоторые были милыми, другие — нет…

Я замолчала и наблюдала, как челюсть Хансена напрягается в геометрической прогрессии.

Я не собиралась вдаваться в подробности о тех годах, когда считала, что секс приравнивается к любви. А также не собиралась рассказывать ему о том, как узнала об этом на собственном горьком опыте, после того, как один из парней, которые «любили» меня, нанес удар. Синяки на лице и пара сломанных ребер открыли мне правду.

— Я всегда что-то искала, искала семью, которую потеряла, — объяснила я, отвлекаясь мыслями от своих трудных подростковых лет. — Не найдя ее в кровной родне, я сбежала в восемнадцать, не имея ничего, кроме одежды, которая была на мне и нескольких сотен баксов, чтобы снять номер в грязном мотеле. В школе я страдала ерундой, не считая работы с компьютерами. Мне это нравилось, в компании техники я чувствовала себя хорошо. Но я не имела возможности пойти в том направлении и учиться, а раз другие выдающиеся навыки или квалификация у меня отсутствовали, я подалась в стриптиз.

Я старалась говорить беззаботно, не глядя на Хансена, боясь осуждения, которое могла увидеть в его глазах. Я бы с этим не справилась. Поэтому вместо того, чтобы смотреть на него, я начала водить пальцем по шраму у него на груди.

— Я не стыжусь этого, — заявила я. — Того, что раздевалась целый год. Я познакомилась с Арианной, заработала достаточно денег, чтобы позаботиться о себе и выжить. Каким-то образом за это время я поняла, что разница между хорошей и плохой жизнью заключается в отношении. Если бы я держалась за тот гнев, который испытывала на весь мир из-за дерьмовой карты, что мне выпала, это превратило бы меня в жесткого и озлобленного человека. Это превратило бы меня в мою бабушку.

Я вздрогнула от этой мысли.

— Так что я отпустила это. Все это. Накопила достаточно денег на покупку компьютера, начала поиск клиентов и стала зарабатывать достаточно, чтобы бросить стриптиз. — Я пожала плечами. — А остальное, как говорится, уже история.

Я прикусила губу.

— Потом я нашла клуб. Увидела, что он из себя представляет. Неблагополучную, шумную и грубую семью, к которой я могла бы принадлежать.

Я закончила свою короткую речь и, наконец-то, встретилась с ним взглядом. Его глаза ничего не выдали, но руки вокруг моего тела сжались.

— Вот почему мне нужно, чтобы ты меня увидел, — прошептала я. — Понял, что я — не совершенна. Я не являюсь воображаемой версией той девушки, которой ты меня считаешь. Той, кто заслуживает чего-то лучшего. Я была стриптизершей, клубной шлюхой, а теперь стала твоей старушкой. Это для меня лучше. Самое лучшее, — честно сказала я. — Кто я такая, через что прошла… я не настроена на традиционную жизнь. Ту, где от тебя ожидают, что ты впишешься в некую предопределенную форму. Где тебя заставляют не выходить за грань. Мне никогда не удавалось держаться в рамках дозволенного. Я хочу быть свободной, выйти за пределы, самой раскрасить свою жизнь.

Я поджала губы. Хотя я любила поболтать, — на самом деле, трепалась без умолку, — это было самое большее, чем я когда-либо с кем-то делилась.

Хансен долго изучал меня, затем перевернул на спину и обхватил мое лицо ладонями.

— Во-первых, ты больше никогда не назовешь себя клубной шлюхой. Никогда. Это не то, кем ты была. Не то, как я о тебе думаю. Ты была той, кто пробирался сквозь дерьмовую жизнь, пытаясь найти свой путь, — твердо сказал он. — Каждое слово, которое ты только что сказала, заставляет меня поверить, что ты даже более совершенна, чем я себе представлял. Ты совершенна за счет своих несовершенств, за счет той жизни, которую ты прожила. Ты сама пробивала себе дорогу и все же нашла способ стать той…

Он погладил мою челюсть.

— Той, у кого самая сладкая киска, которую я когда-либо пробовал, самое доброе сердце, которое я когда-либо знал. Ты побуждаешь меня быть решительным дать тебе все, что ты хочешь. Все, чего заслуживаешь.

Одинокая слеза выкатилась из уголка моего глаза.

Его губы приблизились к моим. Он нежно вытер слезу большим пальцем.

— И, детка, ты очень даже вписываешься в форму. В ту, о которой я даже не подозревал. Созданную для женщины, которую я хотел бы видеть на заднем сиденье моего байка, которая будет согревать мою постель и владеть моей душой, — прорычал он, завладевая моими губами, прежде чем я смогла совершить какую-нибудь глупость, например, сделать ему предложение руки и сердца.

Он поцеловал меня со свирепостью, исцелившей все нанесенные раны. Наполнившей меня до краев красотой его слов. Хансен провел руками по моим бедрам, поднимая мою ногу так, чтобы обернуть ее вокруг своей талии.

— Детка, ты когда-нибудь занималась сексом без защиты? — жестко спросил он, остановившись у моего входа.

Я покачала головой, не в силах говорить.

— Я тоже, никогда. Говорил себе, что единственной, кого я возьму без всяких преград между нами, станет женщина, которую я буду держать в своей постели вечно, — грубо прошептал он, погружаясь в меня на последнем слове.

Я вскрикнула, его слова, прекрасные, согревающие сердце, вместе с интенсивностью вторжения ошеломили меня.

Он брал меня жестко, но медленно, каждый удар был обещанием, клятвой. Его губы слегка коснулись моих, в то время как глаза, казалось, захватили мою душу и заклеймили ее своим притязанием.

— Я люблю тебя, — прошептала я, не в силах сдержаться. Этот прекрасный момент требовал признания, мне нужно было завершить его.

Хансен замер, нависая надо мной и едва касаясь моих губ.

— Детка, думаю, я полюбил тебя в первый момент, когда увидел. Но понял это тогда, когда ты назвала меня «милый» в четыре утра возле здания клуба, — сказал он, снова входя в меня.

Он захватил мои губы, заглушая звуки моего оргазма. Я почувствовала, как он опустошил себя внутрь меня, пока я выжимала его освобождение. Он оставался на мне, во мне, наблюдал за мной. Взглядом говоря одновременно все и ничего. Когда он осторожно вышел, я слегка вздрогнула от образовавшейся пустоты. Он чмокнул меня в нос.

— Сейчас вернусь, — пообещал он.

Я наблюдала, как его мускулистая спина исчезает в ванной комнате, улучив момент, чтобы оценить упругую и тугую задницу, на которую я могла пялиться целыми днями. Этот мужчина с умопомрачительной задницей и прочим великолепием любил меня. Меня. Настоящую меня, и его любовь была обещанием той жизни, на которую я всегда надеялась.

Он вернулся и осторожно обтер меня мочалкой, потрясая интимностью и нежностью момента. Позаботившись об этом, заключил меня в объятия. Мы лежали тихо, на этот раз я была довольна тишиной. Сегодня я сказала достаточно.

— Твоя бабушка, — прервал молчание Хансен стальным тоном. — Это ее ты навещаешь каждую субботу?

Я кивнула. Он знал, что я навещала родственника каждую субботу, не исключением стали и последние две недели, что мы провели вместе, но поскольку раньше я не рассказывала ему всю историю, то не стала вдаваться в кровавые подробности. Джаггер и Арианна были единственными, кто знал о ней.

— Почему? — спросил он. — Полагаю, эта сука не ценит и не заслуживает твоих визитов, и от меня не ускользает тот факт, что после них твоя улыбка немного тускнеет. Так почему же?

Он ничего не упускал из виду. Последние две субботы он молча наблюдал за мной. Мне требовалось некоторое время, чтобы избавиться от оскорблений и колкостей, накапливающихся за час визита. Так что я не удивилась, что он заметил.

Я пожала плечами.

— У нее больше никого нет. В конце концов, она — моя единственная семья и последняя ниточка, связывающая меня с мамой. Я просто чувствую, что должна, понимаешь? Что я была бы плохим человеком, если бы этого не сделала, — добавила я.

Хансен помолчал, затем сказал:

— Детка, у тебя есть семья. Та, которую ты выбрала, она прикроет твою спину, несмотря ни на что. Кровь ни хрена не значит, когда эта связь становится прогорклой. Кровь может связывать, когда больше ничего не осталось, ничего хорошего. Клуб сильнее этого, потому что он — семья, которую ты выбираешь и которой принадлежишь. Ты — не плохой человек. Ты вытерпела то дерьмо, через которое она заставила тебя пройти, и все еще навещаешь старую летучую мышь? Да ты святая. — Его голос звучал слегка дразняще, но за ним скрывалось нечто более серьезное. — Я не хочу, чтобы ты к ней ходила, потому что все, что омрачает твою прекрасную улыбку… я хочу увести тебя от этого, защитить. Но выбор за тобой, детка. Я буду рядом, несмотря ни на что.

Я улыбнулась ему и улыбнулась про себя. Нет, просияла. Каждой частичкой.

Глава 7

— Я не перееду, — твердо заявила я.

Лицо Хансена посуровело.

— Почему, черт возьми?

Я всплеснула руками, невольно разбрызгивая при этом соус для спагетти. Капли попали на стену, к счастью, Хансен смотрел на меня, а не на то, как я порчу обстановку. Я решила вести себя, как ни в чем не бывало. Что в данный момент равнялось легкому раздражению.

— Потому что это слишком быстро. Стандартные правила свиданий предполагают, что пройдет, по крайней мере, полгода, прежде чем мы даже подумаем о совместном проживании, — сообщила я, возвращая свое внимание к приготовлению обеда. Или, скорее, к разбрасыванию. Обычно я питалась едой на вынос и арахисовым маслом. В данный момент я собиралась показать себя богиней домашнего очага. Видимо, я со всех ног мчалась к этому статусу.

Прошла почти неделя после обмена признаниями в любви. С тех пор я парила в облаках. И плевать, как слащаво это прозвучало. Ну, пока Хансен не объявил, — да-да, объявил, — что я переезжаю.

— Подсказка, детка, мы и близко не похожи на стандартную пару, — отрезал он, вставая рядом со мной. Взяв меня за подбородок, он дернуть меня на себя. — Ты сама говорила, что не читаешь между строк. Почему тебя волнуют правила? Делай то, что хочешь. Я хочу, чтобы ты жила в моем доме. Чтобы сделала его нашим. Хочу увидеть на стенах твое дурацкое эльфийское дерьмо, твои девчачьи подушки на моем диване. Я хочу тебя, — яростно закончил он.

— У тебя есть я, — прошептала я.

Он заглянул мне в глаза.

— Тогда, мать твою, ты переезжаешь, — приказал он.

— Ладно, — на автомате ответила я.

Дерьмо. Я же не собиралась соглашаться. Он загипнотизировал меня. Использовал против меня «Властелина колец».

Хансен отпустил мой подбородок.

— Хорошо, — пробормотал он, прежде чем ответить на звонок мобильного, прервавшего мои запоздалые протесты.

— Что? — поздоровался он. Да, он ответил на звонок вопросом «что» — мужчины.

Нахмурившись, он отошел вне пределов слышимости, отрывисто отвечая в трубку.

Я наблюдала за ним, помешивая соус. Мне еще предстояло задать кое-какие дополнительные вопросы о его роли в клубе и о клубе в целом. Я точно знала, что им принадлежал гараж в центре города, где ремонтировали машины и мотоциклы. А также то, что их деятельность была гораздо шире. Они совершали поступки, из-за которых за последний год на них дважды совершались атаки. Конечно, копы ничего не нашли, но я не думала, что они устраивали облавы по приколу. Я не питала никаких иллюзий, они были бандой. Большая часть их деятельности сосредотачивалась по ту сторону закона. Они жили по своим правилам. Я не совсем была с этим согласна, но понимала. И не питала никаких больших надежд на то, что клуб станет законным, к чему, как я слышала, движется филиал Калифорнии. Я полюбила Хансена со всеми его клубными несовершенствами, и продолжила бы любить. Вот что значила семья.

Я просто не знала, смогу ли справиться с пребыванием в неведении. Необходимость разобраться с «делами клуба» служила объяснением или оправданием.

Хансен вернулся ко мне с суровым лицом.

— Это варево можно разогревать? — Он мотнул головой на соус.

Я кивнула.

— Хорошо, поем потом. Мне пора, дела в клубе. Потусуйся пока с Арианной или девочками. Не жди меня. Хочу, чтобы ты легла в постель голой, — приказал он.

Он крепко поцеловал меня, стиснул мою задницу и ушел. Я осталась стоять на том же месте, слушая, как с грохотом отъезжает его «Харлей».

До меня начала доходить холодная реальность жизни в роли старушки. У меня было предчувствие, что в ближайшем будущем мне придется готовить много блюд, которые можно разогреть позже. Но я не могла найти в себе сил разозлиться. Это было частью моей жизни. Частью, с которой мне придется жить. Частью, с которой я бы жила счастливо, если бы это означало жизнь с Хансеном.

Итак, я закончила готовить ужин, немного поела, убрала остальное и уселась за компьютер. Поразмышляла над тем, позвонить ли Арианне, но была счастлива провести вечер в одиночестве, спрятаться за компьютером и начать работу над некоторыми проектами.

Телефонный звонок примерно через час вывел меня из транса, в который я впадала всякий раз, когда погружалась в работу.

— Мэйси? — поприветствовал меня знакомый голос, как только я ответила.

Знакомый голос, от которого у меня свело живот.

— Пожалуйста, скажи мне, что ты звонишь, чтобы поболтать, а еще, что решил назвать своего первенца Мэйси, — пробормотала я слабым голосом.

— Прости, милая, — ответил Джим приглушенно. — Я хотел, чтобы ты услышала это от меня…

Он выдержал паузу, и я поняла, что будет дальше, еще до того, как он, наконец, произнес:

— Он выйдет по условно-досрочному.

Воздух со свистом покинул легкие, и я почувствовала, как тысячи маленьких булавок пронзили мое тело.

— Я не… — я вздохнула. — Я не понимаю, как такое произошло. Он получил пожизненное. Он забрал две жизни. Это должно означать пожизненное, — яростно выпалила я. Во мне бурлила ненависть, на которую я даже не подозревала, что способна.

Я услышала, как Джим вздохнул в трубку.

— Да, девочка, если бы существовала такая вещь, как правосудие, они бы поджарили его в тот день, когда я его арестовал, — сказал он с яростью.

Я изо всех сил старалась, чтобы сердце не выскочило из груди.

— Значит, он выйдет на свободу, — выдавила я, наконец. — Мужчина, двенадцать лет назад хладнокровно застреливший моих родителей, будет ходить и дышать тем же воздухом, что и я, — сказала я категорично.

— Мне очень жаль, милая, — мягко посочувствовал Джим.

Я вынырнула из холодной ярости.

— Джим, это не твоя вина. Спасибо за звонок, — ответила я с толикой тепла, которую смогла наскрести для полицейского, все еще звонившего каждый год на годовщину смерти моих родителей.

— Встретимся завтра за кофе, — твердо сказал он. Он был хорошим парнем. Хорошим полицейским. Жаль, что это ни хрена не значило в этом дерьмовом мире.

— Да, — слабо согласилась я.

И отключилась. Чувствуя все — боль, гнев, обиду. Гнев — вот что мной руководило. Нет — ярость. Я не могла от нее избавиться, не могла отпустить. Казалось, она поглотила меня.

Я нуждалась в оцепенении.

***

— Твой телефон звонит в миллионный раз, — невнятно произнесла Арианна.

Я прищурилась на сотовый. На экране высветилось имя Хансена. Я проигнорировала его, как и остальные пять звонков. Не могла иметь с ним дела. Не могла владеть собой. Мне нужна моя лучшая подруга и бутылка водки. Просто нужно оцепенеть, а Хансен заставлял меня чувствовать. А сейчас я обойдусь без этого.

— Ты должна ответить, — настаивала она, указывая на теперь молчащий телефон. — Он превратится в… — она драматично взмахнула руками, — психованного байкера.

Я поразмыслила над ее словами. Да, скорее всего, Хансен стал бы психованным байкером, учитывая, что я ушла из его дома и поехала к Арианне, где мы почти уничтожили бутылку водки, и я погрузилась в оцепенение.

Мой телефон просигналил. Еще одно сообщение.

Хансен: Мэйси. Ответь на гребаный телефон. Скажи, где ты находишься.

— Знаешь, он, наверное, мог бы его выследить, — сообщила Арианна, заставив меня оторвать взгляд от телефона. — Ты ему расскажешь и… — она изобразила, будто стреляет из указательного пальца себе в висок, — сволочь сдохнет.

Я отряхнулась от горечи, пришедшей вместе с этой мыслью.

— Я не буду просить своего парня кого-то убрать, — невнятно пробормотала я.

Глаза Арианны сузились.

— Это не кто-то. Это не человек, он — тот, кто это сделал. Он животное. К тому же, если бы ты рассказала Хансену, тебе, вероятно, даже не пришлось бы спрашивать.

Мой телефон издал сигнал.

Хансен: Мэйси. Я начинаю серьезно беспокоиться. Где ты, черт возьми?

Слова Арианны нашли во мне отклик. Потому что я боялась, что они были правдивыми. Мир, в котором я оказалась, был миром любви и верности. С этой верностью шла потребность мстить всем, кто причинил вред клубу. С этой любовью шла жестокость.

Я напечатала:

Я: Нужно оцепенеть. Ты заставляешь меня чувствовать. Я в порядке. В безопасности. Просто нужно забыться на ночь.

Я перечитала сообщение пьяными глазами, пришла к выводу, что в нем есть смысл, а затем выключила телефон. Арианна наблюдала за мной. Она не произнесла ни слова, не осудила, просто передала мне бутылку водки.

Черт, я любила ее.

***

Я проснулась от громкого стука, который, казалось, сотрясал крошечную квартирку Арианны. Я прищурилась и поняла, что звук доносится от двери.

— Открой гребаную дверь! — проревел голос.

Очень сердитый голос.

Очень знакомый сердитый голос.

Я оторвала свою руку от руки Арианны, которая еще не проснулась, и наполовину скатилась, наполовину упала с дивана.

— Ай, — пискнула я, ударившись головой об угол кофейного столика. Боль была не сильной, но я подумала, что такой удар должен быть болезненным, поэтому произнесла подходящий звук.

Ладно, оцепенение все еще меня не отпустило, а значит, я еще не протрезвела. Я заставила себя подняться на ноги и, маневрируя по раскачивающемуся полу, добралась до двери. Определенно, все еще пьяная. Это и окружающая темнота, должно быть, означали, что ночь еще не закончилась.

Открыв дверь после сражения с цепочкой, меня ослепил до ужаса яркий солнечный свет. Я подняла руку, чтобы прикрыться. Ладно, не ночь. У Арианны просто суперклассные занавески.

— Иисусе гребаный Христос, — услышала я сердитое бормотание.

Я прищурилась, разглядев Хансена, занимающего весь дверной проем. Все его тело, казалось, пульсировало яростью.

— Который час? — спросила я, удивляясь настолько яркому свету и своему невменяемому состоянию.

Последовала пауза.

— Который час? — повторил Хансен опасно тихим голосом, который мне стоило воспринять как предупреждение.

Я была пьяна и дезориентирована, поэтому этого не сделала. Вместо этого я кивнула.

Заметка для себя: не кивай. Болит голова.

— Ты, бл*ть, серьезно? — заорал он. — Я прихожу домой, ты исчезла, ни записки, ни звонка, твой гребаный компьютер все еще включен. Ты не отвечаешь на звонки, по крайней мере, несколько часов, а потом отправляешь какое-то е*анутое сообщение и вырубаешь телефон. А когда я, наконец, нахожу тебя, после того, как всю ночь сходил с ума от беспокойства, ты спрашиваешь меня, который час? — взревел он.

Я вздрогнула, не только от его гнева, но и от того факта, что громкость его голоса ощущалась очень болезненно для быстро приближающегося похмелья.

Он, судя по всему, воспринял мое вздрагивание как страх, поэтому глубоко вздохнул и сделал усилие, чтобы успокоиться.

— Мэйси, какого хрена происходит? — спросил он тише, но не менее сердито. — Ты не можешь просто так взять и исчезнуть. Это из-за того, что я прошу тебя переехать ко мне? Если у тебя возникает какая-то проблема, ты говоришь мне о ней, а не уходишь, бл*ть, не сказав ни слова, — его голос снова начал повышаться.

Я прищурилась на него и слегка покачнулась, не в состоянии должным образом осмыслить столько всего, имея дело с переходом от бухого состояния к похмелью.

Хансен поддержал меня, схватив за бедра.

— Ты пьяная? — недоверчиво спросил он.

Я кивнула.

— Похоже на то.

— Сейчас девять утра, — заметил он сквозь стиснутые зубы.

Я наклонила голову.

— Что ж, эта водка определенно стоила каждого пенни, — размышляла я вслух.

— Значит, ты заставила меня пройти через все это дерьмо… — он вернулся к своему опасно тихому голосу, — чтобы нажраться?

Он даже не стал дожидаться моего ответа, просто отпустил мои бедра и отступил назад.

— У меня куча дел, — отрезал он напряженным голосом. — Захочешь поговорить из-за чего творишь такую дичь… — он указал на мое тело, — сделай это, когда протрезвеешь.

И вновь, не дождавшись ответа, неторопливо ушел, оставив меня стоять в дверном проеме и щуриться от резкого света утреннего солнца. Потом вернулись чувства. Нетвердой походкой я вернулась на кухню Арианны, налила себе стакан апельсинового сока и плеснула в него изрядное количество водки.

— Мой рецепт «мимозы», — прокомментировала Арианна, слегка заплетающимся языком. Она забрала мой стакан, сделала глоток и откинулась на спинку дивана. — Сделай мне тоже, если ты пьешь по утрам, я не могу позволить тебе делать это в одиночку.

Я безумно ее любила.

— Дорогая, мне нравится покутить так же сильно, как и любой другой девушке, и я полностью понимаю, почему ты топишь свои печали. Но как насчет того, чтобы перейти на кофе? — предложила Арианна после двух бокалов и час спустя.

Я поразмыслила об этом.

Кофе. Кофе означал трезвость. Трезвость означала похмелье. Похмелье сопровождалось сожалениями и суровой реальностью жизни, предшествовавшей запою. Я хотела оставаться в постоянном состоянии опьянения, чтобы избежать реальности, которая, как я знала, надвигалась. Конечно, это строго квалифицировалось как алкоголизм, и мне это было не нужно. И все же я хотела продлить свой отпуск от реальности… от боли.

— Или, — продолжила Арианна, раз я молчала. — Мы могли бы принять душ, надеть потрясные купальники и отправиться на вечеринку у бассейна, на которую меня пригласили.

Я ухмыльнулась.

— Ты меня полностью понимаешь.

Она обхватила мое лицо ладонями.

— Я полностью понимаю твою потребность наконец-то расслабиться и выплеснуть всю ту боль, которая накапливалась годами. Возможно, это не самый разумный способ сделать это. Но, нах*й разум, мы можем немного повеселиться, пока топим свои печали, — сказала она с грустной улыбкой.

***

Звучала громкая музыка. К счастью, слишком громкая, чтобы расслышать то, что нес мудак рядом со мной. Он осмелился занять пустой шезлонг возле меня. С тех пор как я оставила Арианну на танцполе и решила вырубиться под солнышком, этот парень воспринял мое одиночество как приглашение приударить за мной. Я изо всех сил старалась вежливо отказать ему, но он не понимал намеков. Я сразу решила начать его игнорировать. К тому же, он не мог видеть, что под темными очками мои глаза закрыты.

Через несколько минут он заткнулся, и я обрадовалась, что он, наконец, свалил. Затем я почувствовала, как тень закрывает меня от солнца, тем самым мешая загорать.

— Чувак, сядь, — сказала я с закрытыми глазами, надеясь, что он услышит меня сквозь музыку.

Тень не сдвинулась, отчего я догадалась, что он меня не услышал. Я открыла глаза и увидела, что тень не была одета в плавки и не выглядела так, будто ей весело. Эта тень была облачена во все черное, и поверх черной футболки у нее был знакомый кожаный жилет. Глаза скрывали темные очки, но напряженная линия челюсти сказала мне, что Хансен злился. Позади него я заметила Джаггера и Чарли. Джаггер выглядел немного менее раздраженным и чуть более обеспокоенным. Чарли пялился на сиськи какой-то цыпочки, проходившей мимо него.

Я нацепила темные очки на макушку как раз в тот момент, когда Хансен грубо схватил меня за руку и дернул вверх.

Затем наклонился и взял мою накидку с шезлонга.

— Надень. Быстро, — прошипел он мне на ухо.

Я подчинилась, потому что даже в пьяном состоянии различала в его глазах угрозу. Мой взгляд упал на Арианну, теперь стоявшую рядом с Джаггером, тот держал ее за запястье. Она пожала плечами и усмехнулась. Сумасшедшая сучка.

После того, как я натянула через голову шифоновую накидку, Хансен схватил меня за руку и потащил сквозь толпу по витиеватому коридору к выходу из чьего-то особняка, в котором мы были на вечеринке.

— Хансен, — начала я, когда он остановил меня перед внедорожником.

Он отвернулся от дверцы, которую открывал для меня.

— Ни единого гребаного слова, — отрезал он, более холодным голосом, чем я когда-либо слышала. — Садись в долбаную машину, Мэйси, — приказал он.

Я подчинилась, опять же, из чувства самосохранения.

Он обогнул машину и, взвизгнув шинами, отъехал с подъездной дорожки. В тишине я теребила кисточки на накидке. Не так давно я перешла на воду, но все еще чувствовала опьянение.

— Ты ела сегодня? — спросил он, наконец, напряженным голосом.

— Клубничный дайкири считается?

Хансен пристально посмотрел на меня.

— А ты сама, мать твою, как думаешь?

— Ну, не уверена в фактических ингредиентах, но, так как на вкус они удивительно похожи на клубнику, предполагаю, что ела… поскольку фрукты считаются едой, — пробормотала я.

Мой взгляд упал на Хансена. Видимо, он ожидал услышать «нет». Больше он ничего не сказал, просто свернул к ресторану быстрого питания и сделал заказ.

— Ешь, — скомандовал он, протягивая мне промасленный пакет.

Внезапно я почувствовала голод и вдохнула аромат бургера и картошки фри.

Как только я доела, то поняла, что атмосфера в салоне сгустилась. Возможно, потому, что еда сделала свое дело, впитав алкоголь, кружащийся в моем желудке.

— Ты злишься, — заметила я.

Хансен крепче сжал руль. Я заметила, как побелели костяшки его пальцев.

— Я злился около шести часов назад, сразу после того, как понял, что ты цела и невредима. После того, как я нашел тебя полуголой, полупьяной, растянувшейся на шезлонге, в то время как жирные ублюдки пялились на тебя, я в ярости, — пробормотал он.

Его присутствие и мрачная реальность трезвости принесли боль. Правду. Горькую, уродливую правду, от которой я пыталась убежать.

— Я могу объяснить, — начала я слабым голосом.

— Не хочу ничего слышать, — оборвал он меня. — Поговорим, когда ты отоспишься. Когда окончательно выйдешь из гребаного двухдневного запоя, — отрезал он с отвращением.

Я вздрогнула от его тона и повернула голову. Я была благодарна, но не за его гнев, а за передышку. По крайней мере, теперь я могла продолжить бегать еще немного.

***

Проснувшись, я решила, что умираю. Или, по крайней мере, страдаю от какого-то ужасного вируса, пожирающего мозг. На мгновение я задумалась. Нет. Просто похмелье. Сильное похмелье. Я зажмурилась, желая, чтобы тело вновь погрузилось в бессознательное состояние, пока я не смогу физически справиться с болью. Ничего не вышло. Я лежала очень тихо, пытаясь сориентироваться и справиться с болью, через которую я заставила себя пройти.

Открыв глаза, я увидела, что нахожусь в знакомой комнате. Комнате Хансена. События прошлого стремительно возвращались назад. Та ночь у Арианны, и как я игнорировала его звонки. Как он злился на меня следующим утром. Затем мое блестящее решение пойти на вечеринку у бассейна и продолжить пить. Вместо того, чтобы протрезветь и объясниться с Хансеном. Я даже не могла вспомнить, как добралась до кровати, не говоря уже о том, чтобы переодеться в футболку, которая сейчас была на мне.

Рядом с кроватью стоял стакан воды и две таблетки аспирина. Его ненависть не простиралась так далеко. Я проглотила аспирин и запила его водой.

— Маме всегда помогало, — провозгласил тихий голос.

Я вздрогнула, что было не самой лучшей идеей для моей чувствительной головы. Хансен сидел в углу, на старом кресле, облокотившись на колени.

— Что? — прохрипела я, сбитая с толку и слегка обиженная его пустым взглядом.

Он кивнул на стакан.

— Две таблетки аспирина и вода… помогали ей избавиться от худшего похмелья. Обычно, чтобы она могла проглотить свою утреннюю дозу, — пояснил он. — Я с десяти лет научился оставлять их рядом с ней. Конечно, после того, как затаскивал ее в постель.

Смысл его душераздирающих слов начал доходить до меня.

— Твоя мама была…

— Алкоголичкой, — с горечью закончил он. — Да. Большинство моих воспоминаний о ней связаны с тем, что она не выпускала стакан из рук или отключалась, сжимая бутылку, — объяснил он без эмоций.

И тут до меня дошло. Находясь в баре или в клубе, Хансен наблюдал, шутил с братьями, пялился на меня, но никогда не пил. Может, время от времени выпивал стакан пива, но не больше двух.

— Хансен… — попыталась заговорить я, садясь.

— Она умерла, когда мне было семнадцать, — снова прервал он меня. — Врезалась на машине в столб электропередачи. Повезло, что она убила только себя, а не какую-то невинную семью. Повезло, что на следующий день мне исполнилось восемнадцать, так что я не попал в систему. Что смог уйти в армию.

От его слов сердце болело, но не истекало кровью.

— Я не против, когда ты хочешь расслабиться… выпить пива… получить удовольствие, — продолжил он. — Но когда ты решаешь уйти, не сказав ни слова, заставляя меня представлять твое безжизненное тело где-нибудь в канаве, только чтобы обнаружить тебя развалившейся на шезлонге в каком-то богатом особняке в наряде, который едва прикрывает твою киску? С таким дерьмом я мириться не намерен, — тихо сказал он. То, что он не кричал, не означало, что я не чувствовала глубины его гнева.

Пошатываясь, я оттолкнулась от кровати и направилась к нему. Его челюсть была тверда, когда он наблюдал за моим приближением.

— Я могу объяснить, — пробормотала я, остановившись перед ним, не уверенная, стоит ли к нему прикасаться.

— О, да, безусловно, как и она. Сейчас у меня нет времени выслушивать оправдания, детка. Должен был быть в клубе еще час назад. Ждал, когда ты проснешься. Чтобы собственными глазами убедиться, что с тобой все в порядке, — холодно сказал он, поднимаясь.

Мы стояли близко, но не касались друг друга. У меня защипало в глазах, потому что наша близость не меняла того факта, что я чувствовала себя за много миль от него.

— Теперь я увидел, что мне можно уезжать. Мы поговорим, разберемся во всем этом дерьме. Может, когда я немного остыну. — Он быстро коснулся моей щеки, но не сказал ни слова, а затем повернулся и ушел.

Я тупо смотрела, как он исчезает за углом коридора. Затем заползла обратно в его кровать и уставилась в потолок. Его безразличие и гнев были вполне обоснованы. Но я ведь не знала этого дерьма о его матери. Если бы знала, то поступила бы по-другому. Он также должен был знать меня, знать, что я не вела бы себя так, как вчера, по прихоти. Он должен знать, что я бы не ушла, ничего не сказав, без причины. Гнев мешал ему видеть ясно, даже не дав мне времени объясниться. Не тогда, когда клубные дела ждали.

Я перевернулась на другой бок и застонала, осознав, что сегодня за день. Суббота. День свидания с дьяволицей. И мне придется делать это с похмелья. Вселенная, мать ее, любила меня. Но я и не подозревала, что Вселенная еще далека от того, чтобы покончить со мной.

Глава 8

Понятия не имею, как я это вынесла. Пережила час чувствуя, будто умираю, и горюя по своему парню. Я боролась с изматывающей яростью, поселившейся внизу живота, зная, что тот человек вышел из тюрьмы. Свободен жить своей жизнью. Его жалкий приговор завершен, в то время как мне не избежать своего пожизненного заключения. Но я это вынесла. Позволила оскорблениям по поводу моей прически, работы, и того факта, что сегодня я выглядела как наркоманка, срикошетить от меня.

Но выйдя от бабушки, я изо всех сил пыталась взять свои эмоции под контроль. Заставить себя правильно дышать.

— Мэйси? — позвал обеспокоенный голос рядом со мной.

Я оглянулась и увидела, как Роберт оттолкнулся от стены, на которую опирался, и двинулся ко мне, изучая обеспокоенными глазами.

Я втянула в себя воздух и выпрямилась.

— Ты в порядке? — спросил он, слегка касаясь моей руки.

— Да, — слабо ответила я, и это прозвучало совсем не убедительно. Мне казалось, я вот-вот взорвусь.

Он нахмурился, глядя на меня.

— Твое лицо тревожно зеленого оттенка заставляет с этим не согласиться. Или тебя тошнит от этого места?

Я рассмеялась.

— Нет, просто так получилось, что это место, кажется, усиливает и без того ужасное похмелье.

Он состроил понимающую гримасу.

— Да, могу себе представить, что здесь не творятся чудеса ни с одной болезнью… похмельем тем более… — он выдержал паузу. — Хочешь, приглашу тебя выпить кофе? Может, перекусим чем-нибудь жирным?

Я задумалась. Да, я знала, что парень намекал на то, что хочет большего, но его предложение казалось платоническим, дружеским. Он был милым, понимал то дерьмо, через которое я проходила. Ну, может, не все, но кое-что, относящееся к моей бабушке и этому месту. По боли в его глазах я заподозрила, что ему тоже нужно с кем-то поговорить. Кроме того, общение с мужчиной, который не впал в полнейшую ярость из-за моего похмелья, тоже учитывалось.

— Да, звучит заманчиво, — согласилась я наконец.

Он ухмыльнулся, и его рука легонько коснулась моей поясницы.

— Как насчет того, чтобы взять мою машину? Меня беспокоят шансы, что управлять автомобилем сейчас тебе по силам, — пошутил он.

Я позволила ему отвести меня на парковку.

— Да, возможно, мне придется с тобой согласиться.

Он остановил нас перед блестящим серебристым «BMW».

— Срань господня, — воскликнула я. — Это чертовски классная тачка. Может, мне стоит стать адвокатом. Продавать свою душу очень выгодно, — прокомментировала я, легкое алкогольное отравление не мешало моему обычному отсутствию фильтра.

Роберт легко рассмеялся, и, похоже, его не обидела фраза о продаже души. Он открыл мне дверцу.

— Да, ну, иногда быть адвокатом-кровососом имеет свои преимущества. — Он подмигнул мне, когда я опустилась на кожаное сиденье.

Впервые после телефонного звонка Джима я легко и искренне рассмеялась. Приятное чувство.

— Итак, Мэйси, помимо еженедельных посещений богадельни. Чем ты занимаешься? — спросил Роберт, выехав со стоянки.

Я взглянула на его привлекательный профиль.

— Я графический дизайнер, работаю дома. Компьютерный отшельник на полный рабочий день, по совместительству — фанат «Властелина колец» и «Звездных войн».

Его брови поползли вверх.

— Ты графический дизайнер? — переспросил он. — И любишь «Звездные войны»?

Я слегка усмехнулась.

— А ты думаешь, что компьютерный гик не может быть кем-то другим, кроме слегка полноватого мужчины, живущего в подвале своей мамы? — поддразнила я.

Он рассмеялся.

— Нет, дело не в этом, я просто не встречал никого столь интересного и красивого, как ты, — прокомментировал он.

Я покраснела. Возможно, его не интересовали чисто платонические отношения.

— Наша фирма, вообще-то, планирует обновить логотипы и провести редизайн веб-сайта, возможно, мне придется взглянуть на твою работу, — размышлял он, заезжая на парковку модного кафе.

И этими словами Роберт каким-то образом, казалось, вытащил мой разум из темных закоулков, в которые он спрятался, и заставил забыть о реальности, хотя бы на некоторое время.

***

Наша беседа с Робертом за чашечкой кофе отправила меня в небольшое путешествие. Показала, какой была бы жизнь, если бы я была из тех девушек, кто пьет модный, замысловатый кофе в элегантных кафе. Если бы я встречалась с парнем, который носил свитера за триста долларов и водил машину за пятьдесят тысяч. Это было приятно. Даже уютно. Но это была не я. И я это понимала. Какие бы сложности ни возникли у меня с Хансеном, через какое бы дерьмо нам ни пришлось пройти за последние несколько дней, мы справимся с этим.

Итак, проведя пару часов в отпуске реального мира, я запрыгнула в свою машину и отправилась обратно в свой мир. Тот, которому принадлежала. По крайней мере, я полагала, что там мне самое место. Но один шаг через порог здания, которое я считала своим домом, уничтожил эту мысль, и мое сердце разлетелось на тысячу осколков.

Глава 9

Я никогда не забываю лиц. С именами у меня вечно происходила путаница, но с лицами все было в порядке. А конкретно это лицо выжжено в моем мозгу. То же самое и с именем. Безусловно, нельзя забыть парня, который застрелил твоих родителей за то, что они, очевидно, увидели то, чего им видеть не следовало. Невозможно забыть человека, отнявшего у тебя семью и разрушившего твою жизнь.

Похоже, он еще не закончил отнимать мою жизнь, мою семью, потому что, когда я переступила порог клуба, он сидел у бара, улыбался и шутил с моей семьей. Хлопнул Хансена по спине, чему-то засмеявшись. Дышал воздухом свободны. Веселился вместе с мужчинами, которых я любила. Он. Человек, лишивший меня всего.

Я изо всех сил пыталась дышать, чувствуя, как все вокруг меня рушится. Сердце колотилось так громко, что, казалось, оглушало. Я ощутила, как вскипает кровь, и каждая капля гнева, скопившаяся за эти годы, вспыхнула в моих венах.

Я ничего не замечала. Ни потрясенного лица Хансена, когда он увидел меня, стоящую в дверях, ни того, как спокойный взгляд Грима метнулся от этого животного ко мне. Ни Джаггера, спокойно направляющегося ко мне и попытавшегося мягко вывести меня за дверь. Ничего.

Все, что я видела, это пистолет, засунутый в джинсы Джаггера, видимый под тем углом, под которым он наклонился, чтобы вывести меня наружу. Занятый этим, он не ожидал, что я выдерну оружие у него из-за пояса, спокойно сниму его с предохранителя и помчусь туда, где сидел Хансен. Все замерли, когда я подняла пистолет и выстрелила в лицо, не покидающее мое сознание целых двенадцать лет.

Выстрел замедлил мое сердцебиение и вернул звук. Что-то теплое брызнуло мне на лицо, а затем меня поглотили руки, бешеные проклятия, масса не очень организованного хаоса. Я ни на что не обращала внимания. Гнев улетучился, когда кто-то вырвал у меня оружие, и знакомые руки отнесли меня к дивану. Я пребывала в оцепенении. Видела все, что происходит вокруг, но никак не реагировала. В ушах слегка зазвенело.

— Е*аный в рот! — услышала я чей-то крик.

— Убедитесь, что никто не слышал шума. Немедленно закройте клуб и уберите тело с глаз долой, — потребовал спокойный голос Грима.

Лицо Хансена доминировало в моем поле зрения и мешало сосредоточиться на исполнении прозвучавших команд. Его лицо было обеспокоенным, на грани паники.

— Мэйси, посмотри на меня, — сказал он спокойно, его голос ничего не выдавал. Он обхватил ладонями мою шею по бокам.

Я устремила на него бессмысленный взор.

— Поговори со мной, детка, — ласково умолял он.

Я молчала. Смотрела на него, но на самом деле ничего не видела. Будто глядела сквозь него. Я словно приняла пригоршню ксанакса или выкурила безумное количество косяков. Все виделось расплывчатым.

— Хансен, немедленно увези Мэйси отсюда нахрен. Леви с тобой, — резко приказал голос.

Мой взгляд переместился на Грима, который стоял и смотрел на меня холодными глазами. Леви маячил позади него, его обычно беззаботное лицо было суровым и слегка бледным.

Джаггер стоял сбоку от меня, смотрел так, будто понятия не имел, кто я такая.

К Леви подошел Чарли.

— Охренеть, я бы поставил на то, что из всех здешних баб выстрелит в кого-то Ким, и целью будет член Хаммера за то, что он не сделал ее своей старушкой, — прокомментировал он, наблюдая за мной выпученными от шока глазами.

Леви с серьезным лицом отвесил ему подзатыльник.

Хансен не сводил с меня глаз, крепко держа за шею.

— Мэйси, — повторил он.

— Двигай отсюда, Хансен, — приказал Грим.

Хансен не взглянул в его сторону, но кивнул. Он схватил меня за руку и почти потащил к заднему выходу. Я сосредоточилась на фото на стенах, которые считала портретами своей семьи. Но теперь больше не узнавала. Я старалась не думать об этом, старалась не смотреть на тело, распростертое в нескольких метрах от меня. Тело, у которого не хватало части головы. Тело, ставшее творением моих рук.

***

Меня отвезли в хижину у черта на куличках. Незнакомая мне лачуга знавала и лучшие дни. Краска облупилась, а в воздухе витал легкий запах плесени. Перед продавленным диваном, на котором я сидела, стоял пыльный телевизор.

— О чем, мать твою, ты думала, Мэйси? — взревел Хансен, расхаживая передо мной.

Я вздрогнула от его тона. Прежняя нежность давно исчезла.

Во время поездки мы не разговаривали, учитывая, что я сидела позади Хансена на его байке, крепко прижимаясь к его спине. Когда мы приехали, меня бесцеремонно затащили сюда и усадили на диван. Хансен принялся расхаживать по комнате. Леви облокотился на грязную кухонную стойку. Бросив на меня быстрый взгляд, он сделал маленький шаг вперед.

— Успокойся, брат, — пробормотал он, положив руку Хансену на плечо.

Хансен сбросил руку и перевел яростный взгляд с меня на Леви.

— Успокоиться? — повторил он. — Нах*й спокойствие! Она только что, бл*ть, застрелила мужика посреди гребаного клуба. Средь бела дня! При свидетелях! — проорал он. — К счастью, присутствовали только члены клуба, но это не значит, что кто-то не услышал выстрела, возможно, вызвал копов.

Он снова начал расхаживать по комнате.

Леви встал перед ним.

— Пока нет причин беспокоиться об этом дерьме. Возьми себя в руки, — приказал он.

Хансен натянуто кивнул, перевел взгляд на меня и выбежал из хижины, хлопнув дверью.

Я снова вздрогнула от шума, но промолчала.

Прозвучал вздох Леви и топот его ботинок, направившихся ко мне. Он опустился на колени, чтобы его лицо оказалось на одном уровне с моим. Его взгляд был жестким, но выражение лица излучало мягкость.

— Думаешь, я отправлюсь в тюрьму? — спросила я со странной отстраненностью. До меня пока еще ничего не дошло. Я пребывала в оцепенении, за которым гналась прошлой ночью. И в необычном чувстве покоя.

Леви сжал мою ногу.

— Нет, дорогая, если это не выйдет за пределы клуба, — нежно сказал он.

— Я, заешь ли, не возражаю, — сказала я все тем же холодным голосом. — Если меня посадят. Конечно, если бы у меня был выбор, предпочтительно, чтобы этого не произошло, мне не нравится тюремная мода, и я не слишком горю желанием становиться чьей-то сучкой. Но я знаю, что сделала… нарушила закон, убила…

Я пожала плечами. Сейчас я должна была испытывать какие-то чувства. Испуг. Отвращение к себе. Вину. Но я ничего не чувствовала. Только облегчение.

Леви посмотрел на меня.

— Мэйси, ты умная девочка. Стрелять в кого-то посреди клуба… не умно, — осторожно сказал он.

— Думаю, нет, — согласилась я.

Последовала пауза.

— Он убил моих родителей, — сказала я в качестве объяснения. — Он это заслужил.

Леви кивнул. Для него это не стало неожиданностью. Он знал. А значит, знал и клуб, и они привечали его. Смеялись вместе с ним. С убийцей. Убийцей моих родителей.

— Теперь клуб заставит меня исчезнуть? — спросила я, обдумывая, к чему приведут мои действия. Возможно, я и не сяду в тюрьму, но я только что нарушила довольно важное гребаное правило. Мало того, что женщины никогда не должны были участвовать в делах клуба, но я также была уверена, что они не должны были убивать деловых партнеров посреди клуба.

Леви содрогнулся.

— Заставит тебя исчезнуть? — повторил он с недоумением.

Я кивнула.

— Ну, знаешь… — я сложила из пальцев пистолет, как Арианна двумя ночами ранее, и приложила его к своей голове.

Леви схватил мою руку и крепко ее сжал.

— Иисусе, девочка, — пробормотал он. — Не уверен, что именно произойдет. Могу представить, что Грим сейчас не доволен, но никто не причинит тебе вреда. Ты — семья, — твердо сказал он.

Я горько рассмеялась и вырвала свою руку из его хватки. Семья — да, конечно. Никакой семьи у меня не было. Семья не приветствует убийц в семейном доме.

— Да, я тоже так думала, — сказала я категорично.

Лицо Леви посуровело, и он выглядел так, будто собирался что-то сказать, но его голова дернулась в сторону открывающейся двери.

— Никто не собирается тебя убивать, Мэйс. Хотя не могу сказать, что в данный момент я испытываю к тебе теплые чувства. На самом деле, я испытываю сильное искушение хорошенько тебя отшлепать, — заявил жесткий голос.

В комнату вошел Грим, он был напряжен. Я встретила его взгляд без страха. Большая часть моих эмоций, казалось, покинула здание.

— Не хочешь рассказать, что творилось у тебя в голове, когда ты решила войти в мой клуб и застрелить человека? — тихо спросил он.

Я пожала плечами.

— Я точно не шла туда с такими мыслями, — честно ответила я. — Но когда ты входишь в место, которое считаешь домом, и видишь человека, который выстрелил твоим родителям в лицо и впоследствии разрушил твое детство. Тебе хочется отплатить ему тем же.

Он уставился на меня, что-то изменилось в глубине его глаз.

— Ты знаешь правила клуба, Мэйси? Была с нами достаточно долго, чтобы знать их.

Я кивнула.

— Да, я достаточно долго прожила с вами, чтобы их знать. Достаточно долго, чтобы считать клуб своим всем. Своей семьей. Я с радостью уважала эти правила, какими бы отсталыми и сексистскими они ни были. С радостью принимала тот факт, что в вашем мире вы не совсем осознали тот факт, что женщины пользуются равными правами на протяжении последних нескольких десятилетий… — я сделала паузу. — Меня даже не волнует, что клуб занимается какими-то сомнительными делишками, и они связаны с той жизнью, которую я решила вести. Я счастлива не обращать на все это внимания, потому что то, что я получаю взамен, того стоит. Или так было…

Я прищурилась, глядя на Грима.

— Но то, что вы сознательно приветствуете в своей жизни убийцу, убийцу моих родителей? Такое заставляет меня понять, что я никогда не была частью вашей семьи. Так как насчет того, чтобы засунуть свои правила прямо в выхлопную трубу своего байка, — ядовито предложила я.

Как только я произнесла последнее слово, воцарилась удушающая тишина. Леви смотрел на меня широко раскрытыми глазами. В какой-то момент в хижину вернулся Хансен. Его лицо было мрачным, и он держался настороже, глядя на Грима так, будто ожидал, что тот что-то сделает. Будто ожидал, что ему придется атаковать своего президента, чтобы защитить меня.

Грим удивил до чертиков всех присутствующих, слегка ухмыльнувшись.

— Тебе повезло, что здесь только Леви и Хансен, дорогуша. В противном случае я был бы вынужден совсем по-другому отнестись к твоему маленькому выступлению и неуважению, — тон, возможно, был легким, но я услышала скрытую угрозу. — Как бы то ни было, я знаю, что ты очень важна этим двум мужчинам. Одному из них, похоже, даже больше, раз он заявил на тебя права.

Мой взгляд на мгновение невольно встретился с глазами Хансена. И все мои чувства стали возвращаться.

— Итак… — продолжил Грим, не обращая внимания на момент. Он шагнул вперед. — Тебе повезло, что так получилось, что этот подонок оказался в нашем списке проблем из-за того, что он, помимо всего прочего, лишил одного из члена нашей семьи родителей…

Он сделал паузу.

— Даже если ты втянешь клуб в серьезные проблемы своим импульсивным и безрассудным пальцем на спусковом крючке, я все равно буду считать тебя частью моей семьи, при условии, что в будущем ты будешь держаться подальше от оружия, — добавил он. — Такое дерьмо нельзя вытворять, когда федералы дежурят у нашего порога. Это просто глупая удача, что нас не замели.

Он шагнул вперед.

— Если еще раз выкинешь нечто подобное, подвергнешь клуб опасности, я не буду таким снисходительным, — пообещал он.

Мы долго смотрели друг другу в глаза, и я старалась, чтобы его слова дошли до меня.

Грим не дал мне ничего сказать, не стал дожидаться ответа. Он повернулся к Леви.

— Держите ее здесь, пока мы не разберемся с проблемой, — приказал он.

Леви кивнул.

Он бросил на меня еще один взгляд и ушел.

Я сидела, слушая рев отъезжающего «Харлея», чувствуя на себе взгляды двух пар глаз. Хотя я об этом не думала. Шок, адреналин — все это прошло. Стена, отделявшая то, что я только что сделала, от остальной части меня, начала рушиться.

Я убила человека.

С этой мыслью я выскочила из комнаты и рванула туда, где, как я правильно догадалась, находилась ванная комната. Я успела как раз вовремя, чтобы опорожнить скудное содержимое желудка. Позади я ощутила чье-то присутствие, почувствовала, как его руки поглаживают мою спину.

Я не испытывала смущения от того, что он видел, как меня рвет. Он только что стал свидетелем тому, как я разнесла человеку череп, можно с уверенностью сказать, что я уже вызывала у него отвращение. Я решительно сбросила себя с этого пьедестала в канаву.

Наконец, закончив опорожнять желудок, я попыталась избавиться от чувства, поселившегося у меня под кожей, как только я нажала на курок. Я боялась, что оно никогда не пройдет. Навсегда отпечатается в моей душе.

Хансен помог мне подняться с пола, но я не смотрела на него. Я подошла к грязной раковине, планируя прополоскать рот. Но тут мельком увидела свое отражение. Забрызганное кровью лицо. Я замерла. Я знала, что рвать мне больше нечем, но почувствовала непреодолимое желание опорожнить ядовитую желчь, скопившуюся на дне желудка. Я медленно опустила взгляд на свою белую футболку, ее покрывали красные пятна.

Меня начало трясти. Все тело, так сильно, что зубы клацали друг о друга.

Руки Хансена сомкнулись на моих, он приподнял мой подбородок, чтобы поймать мой взгляд.

— Дыши, детка, все хорошо, — прошептал он.

— Это… это не хорошо, я тоже вся в крови, — заикаясь, пробормотала я. — Мне нужно избавиться от нее немедленно.

Я попыталась вырвать руки из его хватки. Мне нужно стереть с тела каждый дюйм доказательств того, что я натворила.

Он переместил руки на мою шею.

— Ты впадаешь в шок, детка. Тебе нужно дышать, — тихо напутствовал он.

Я не переставала вырываться, но он крепко держал меня.

— Мне нужно избавиться от этого! — истерически завизжала я.

Хансен, казалось, понял, кивнул и отпустил мои руки. Я услышала, как он закрыл дверь и включил душ. Я была слишком занята, срывая с себя одежду, нуждаясь в том, чтобы убрать ее куда-нибудь, где я не смогу ее видеть, не смогу чувствовать.

Хансен вернулся ко мне, молча принявшись раздевать меня. Как только я была обнажена, меня начало трясти, но не от холодного воздуха, который покалывал мою обнаженную кожу, а из-за льда, проникшего в мои вены.

Хансен быстро разделся, кинув свою одежду к моей. На вопросы времени не было, так как он направил нас обоих в душ. Одеревенев, я стояла под струями воды, мое отчаянное желание очиститься, казалось, исчезло. Я превратилась в зомби, неспособного двигаться, пока воспоминания о том, что я сделала, прокручивались в моем мозгу.

Руки Хансена порхали надо мной, намыливая тело, очищая его снаружи. Я позволила ему, уставившись в пространство, видя только свою руку на спусковом крючке. И как взрывается его лицо.

Я едва заметила, как Хансен выключил воду и завернул меня в полотенце. Подняв меня на руки, как ребенка, направился в скудно обставленную спальню. Опустив меня на пол, натянул на меня футболку и какие-то джинсы и осторожно уложил на кровать, заключая в свои объятия.

Я прижалась к нему, пытаясь подобраться как можно ближе и думать только об этом, ни на чем другом не сосредотачиваться, пока мой разум не отключится.

***

Кровь. Я резко проснулась, быстро села и в панике осмотрела свои руки, ожидая, что они будут залиты кровью. В тусклом свете комнаты я увидела, что они чисты. Во всяком случае, снаружи.

— У нас все хорошо? — услышала я напряженный голос, донесшийся из-за закрытой двери.

Я повернула голову к смятым простыням рядом с собой. Сейчас там никого не было.

— Да, у нас все хорошо. Выстрела никто не слышал. О теле быстро позаботились. В клубе чисто, — отрезал чей-то голос.

— Слава Богу, черт возьми, — облегчение Хансена слышалось ясно даже через деревянную дверь.

— Да. Вся эта херня могла обернуться совершенно иначе. Чистая гребаная удача, что все получилось так, как получилось. Твоя женщина поставила под угрозу клуб, — голос был холоден. Я узнала Грима.

— Она, бл*ть, столкнулась лицом к лицу с человеком, который разрушил ее жизнь. Какого хрена ты ожидал? Я же говорил тебе, что приводить его куда-то рядом с клубом — плохая идея, — голос Хансена был полон гнева, но звучал тихо, словно он пытался не разбудить спящую в соседней комнате убийцу.

Последовала пауза.

— Я не ожидал, что она появится именно в этот момент. И чертовски не ожидал, что ее реакцией станет — спокойно всадит пулю ему в башку, — сухо сказал голос. — Несмотря на все случившееся, я, черт возьми, впечатлен смелостью этой сучки. Может, не выбором момента и не ее предусмотрительностью. Но любая другая баба в подобной ситуации, скорее всего, превратится в хнычущее месиво или убежит. Твоя женщина сразу же перешла к мести. Она рождена быть старушкой. Причем безжалостной. Лучше убедись, что твой член не собьется с пути.

От этих слов я вздрогнула.

— Да, не думаю, что кто-то думал, что гребаная Мэйси будет той, кто нажмет на курок, уложив этого подонка, — вмешался голос Леви. — Я согласен, возможно, момент был не самым подходящим, но девчонка заслужила свою месть. Чертовски горжусь, что она была достаточно сильной, чтобы справиться с этим.

Наступила тишина. Хансен не выразил ни гордости, ни похвалы по поводу того факта, что я оборвала чью-то жизнь.

— Останетесь здесь на ночь, просто чтобы мы удостоверились, что это дерьмо не свяжут с нами. Затем привези Мэйси обратно в клуб, и убедись, что твой гребаный пистолет вне досягаемости, — добавил Грим с чем-то близким к юмору.

Я лежала в постели, пока все они бормотали слова прощания. Я уставилась в потолок, не зная, что с собой делать. Как вообще начать осознавать то, что я услышала. Вся вина и тошнота, которые я испытывала, казалось, исчезли. Вместо этого я почувствовала, что с меня свалился тяжкий груз.

Дверь со скрипом отворилась, а затем Хансен бесшумно закрыл ее за собой. Я почувствовала, как прогнулась кровать, когда он лег и заключил меня в объятия. Он знал, что я не сплю, но мгновение я ничего не говорила.

— Значит, меня не арестуют за убийство? — ровным тоном сделала я вывод.

Руки вокруг меня напряглись.

— Нет, детка, — пообещал он. — Клуб позаботился об этом. Ты не сядешь.

— Напомни мне послать им открытку с благодарностью. Коробку шоколадных конфет. Или ящик «Джека Дэниэлса», — пробормотала я.

Хансен ничего не сказал.

— Клуб делал такое и раньше? Убирал тела? — спросила я.

— Один или два раза, — к моему удивлению ответил Хансен.

Даже такой расплывчатый ответ был больше, чем обычно получает женщина. С другой стороны, он, вероятно, уже не думал обо мне как о своей женщине.

— Ты считаешь меня отвратительной? — прошептала я срывающимся голосом.

Хансен перевернул меня, полностью накрыв своим телом.

— Что за херню ты несешь? — спросил он напряженным тоном.

— Но ведь я убила человека — прошептала я. — Застрелила его. Прямо у тебя на глазах. Уверена, что ты не хочешь видеть в лице своей старушки убийцу. В моем послужном списке уже есть исправившаяся шлюха.

Хансен дернулся. Он потянулся, чтобы включить лампу рядом с нами. Я слегка прищурилась, привыкая к свету.

— Посмотри на меня, — приказал он.

Я сделала, как он велел, ожидая увидеть в его взгляде холод и отстраненность. Вместо этого его лицо выражало нежность, он смотрел на меня точно так же, как в то утро, когда готовил мне завтрак. Когда изменил мой мир.

— Ты обещала больше не использовать это гребаное слово в адрес себя. Меня сейчас так и подмывает перекинуть тебя через колено, но я повременю.

Его ищущий взгляд проникал в глубины моей души.

— Ничто и никогда не заставит меня думать о тебе хуже, чем ты есть на самом деле, — пообещал он. — И то, чем ты являешься, — великолепно.

— Но я выстрелила в человека, — возразила я. — Прямо в голову.

Я слегка вздрогнула от этого воспоминания.

Лицо Хансена не дрогнуло. Он нежно провел пальцем по моим губам.

— Да, детка. Ты застрелила кусок дерьма, который пытался отнять у тебя все хорошее в жизни. Который забрал двух любящих родителей у маленькой девочки. Человека, которому, слава Богу, не удалось отобрать у тебя свет и доброту… — он сделал паузу. — Ты отомстила. Воздала ему по заслугам. И поверь мне, детка, эту пулю он заслужил.

Его брови сошлись у переносицы.

— Хотел ли я, чтобы ты стала той, кто его пристрелит? Нет. Я говорил серьезно, когда сказал, когда хочу защитить тебя от всего, от чего смогу. Я охренеть в каком восторге от того, что ты нашла в себе силы заставить его заплатить. Но я не хотел, чтобы тебе пришлось делать это самой. И я тоже не слишком одобряю выбранное тобой время и место, — добавил он с легким огоньком в глазах.

Я замерла. Все им сказанное, не могло мне привидеться даже в самых смелых мечтах.

— Так ты не ненавидишь меня? — спросила я тихим голосом.

— Господи, детка, я никогда не смог бы ненавидеть тебя. Не тогда, когда люблю тебя больше всего на свете. Не тогда, когда ты владеешь моим сердцем, — твердо сказал он.

Я расслабилась. Затем набросилась на него. Толкнула его в грудь, сумев опрокинуть на спину и оседлав. Я не теряла времени даром, прижалась губами к его губам, целуя с силой, на которую даже не подозревала, что способна.

Я лишь знала, что он мне нужен, и в тот момент он должен быть внутри меня. Все должно произойти грубо, жестко и всепоглощающе.

По тому, как его руки сдернули с меня футболку, пока он перекатывал меня обратно на спину и резко задирал мою ногу на свое бедро, я знала, что ему это тоже нужно. Его другая рука крепко обхватила мою шею, не до боли, но достаточно, чтобы заставить меня чувствовать, заставить думать только о нем и его теле.

— Мне нужно, чтобы ты был внутри меня, сейчас же, — хрипло потребовала я, мои губы были в нескольких дюймах от его.

— Сначала я съем твою киску, — прорычал он, крепко целуя меня, прежде чем спуститься вниз.

Я вскрикнула, когда его рот прижался к клитору после того, как он уделил пристальное внимание моим соскам. Я уже была готова к оргазму, когда он пожирал меня, как умирающий с голоду. Это было безжалостно, совсем не похоже на нежный, дразнящий способ, которым его рот обычно воздействовал на меня. Так что, когда я взорвалась, это было отражением того жесткого способа, которым он довел меня до оргазма. Я даже не могла сдержать крик, особенно когда его тело накрыло мое, и он погрузился в меня, твердый, грубый и прекрасный. Он вбивался в мою нежную плоть, заставляя напряжение нарастать так же, как несколько мгновений до этого. Я едва могла дышать, когда его рот завладел моим, и я ощутила вкус собственного возбуждения, пока Хансен входил в меня.

— Ты всегда будешь моей, — пообещал он мне в губы. — Всегда, несмотря ни на что.

Его слов было достаточно, чтобы снова отправить меня через край, достаточно, чтобы вывести меня за грань связного мышления. Мои мысли были только об удовольствии.

Все тело Хансена напряглось, и, кончая, он уткнулся лицом мне в шею, сомкнув на ней зубы и отмечая меня.

После наших неистовых занятий любовью мы оба были липкими от пота и тяжело дышали. Хансен навис надо мной, наблюдая. Затем нежно чмокнул в кончик носа.

— Я всегда буду любить тебя, детка, несмотря ни на что, — тихо сказал он.

Может, из-за свечения после оргазма или решимости в его словах, но что-то заставило меня поверить ему. Заставило думать, что, несмотря на бардак, в который я угодила, все будет хорошо.

***

— Кое-что, из сказанного Гримом ранее, заставило меня задуматься, — пробормотала я, прижимаясь к груди Хансена.

Было уже поздно. После того, как мы занялись любовью, Хансен ушел нам за едой, которую мы съели в постели. Затем он снова занялся со мной любовью, на этот раз медленнее, нежнее, но не менее умопомрачительно. Мы долго лежали в тишине, до этого момента.

— Да? И что же это, детка? — спросил он.

— Вы уже планировали его убить?

Я не назвала его имени. Никогда бы этого не сделала. Я где-то слышала, что можно умереть двумя смертями. Физической смертью, когда человек испускает свой последний вздох, и другой смертью, когда все в мире перестают произносить его имя. О первом виде смерти я позаботилась, теперь была одержима желанием позаботиться и о втором.

Грудь подо мной напряглась.

— Да, планировали, — признался он.

Я подняла голову, чтобы встретиться с ним взглядом.

— Почему? — прошептала я.

Лицо Хансена стало жестким.

— Вскоре после того, как я ушел от тебя вчера, мне позвонила Арианна, — начал он.

Я вздрогнула, подумав о том, с чего начался тот день. То, что он рассказал о своей матери. Однако я могла сосредоточиться только на чем-то одном за раз. Поэтому стала слушать.

— Она беспокоилась, что ты можешь откинуть копыта от алкогольного отравления, это ее слова, а не мои.

Он слегка усмехнулся.

— Итак, она рассказала мне, почему ты решила утопиться в бутылке водки, — его голос потерял всякое веселье. — Как только я узнал, то решил, что позабочусь о том, чтобы этот ублюдок долго не дышал свободно, не после того, что он сделал. Сказал парням, они с радостью согласились помочь.

Он изучал мое лицо.

— У судьбы чертовски извращенное чувство юмора, детка.

Я нахмурилась, не понимая.

— Стивен Росс был членом «Сынов Тамплиеров» филиала Нью-Мексико чуть более четырнадцати лет назад, — сказал он мне.

Все мое тело застыло.

— Нет, — прошептала я.

— Да, детка, он был членом клуба. До тех пор, пока не попытался разбогатеть, кинув клуб. Предать своих братьев. — Его голос звучал резко. — В то время я не состоял в клубе, в отличие от Грима и Леви. Так что они помнили, какой это был удар. Но они не смогли отомстить, потому что он загремел в тюрьму за убийство супружеской пары в их собственном доме.

Хансен увидел, как кровь отхлынула от моего лица.

— Грим ждал, когда ублюдок выйдет из тюрьмы, чтобы отомстить собственными руками, — продолжил он. — Получив весточку, что подонка освободили условно, он протянул ему руку, притворившись, что прошлое похоронено. Конечно, как раз перед тем, как Росс появился в клубе, мы узнали о его связи с тобой. Что он сделал с твоими родителями. Из-за этого судьба Росса стала бесконечно мрачнее. Гораздо более кровавой.

Я уставилась на него, разинув рот.

— Слишком странный поворот в истории, чтобы в него поверить, — сказала я наконец.

Руки Хансена напряглись.

— Да, детка, Вселенная иногда преподносит невероятные сюрпризы. В конце концов, Росс получил по заслугам. Клуб отомстил, как и хотел, даже если это произошло от рук коротышки с прической феи, излучающей свет и доброту, — тихо сказал он.

Глава 10

Месяц спустя

Я неотрывно смотрела на экран. Пялилась на него пять часов подряд, отчего у меня болели глаза. И спина. Зато сознание не одолевали мысли. Это было хорошо. Необходимо. Мне нужно было занять разум, лишить его свободы мысли. Со свободой приходили воспоминания.

Последний месяц я боролась с ними. Со снами, которые будили меня посреди ночи. С воспоминаниями, из-за которых меня рвало по утрам. Было тяжело. Я убила человека. Да, он был злом, худшим из всех, но это не меняло того факта, что я совершила убийство. И мой поступок изменил меня. Я старалась сохранить свой оптимизм, счастливый взгляд на вещи, свою улыбку. С головой погрузилась в работу, устраивала кавардак на кухне Хансена, встречалась с Арианной, когда Хансен пропадал в клубе. Хотя никогда не выпивала больше пары рюмок, помня о демонах, скрываемых Хансеном. О матери, разговор о которой нам еще предстоял. Возможно, потому, что он орлиным взором наблюдал за мной, ожидая неизбежного срыва.

Первый мой визит в клуб оказался самым трудным. Увидеть место, где я это сделала. Место, которое, очевидно, отдраили до блеска, скрыв все доказательства преступления. Я ожидала, что мужчины взбесятся, придут в ярость от того, что я поставила клуб под угрозу, подвергла их риску, заставила избавиться от тела ради меня. И очень удивилась уважительным кивкам, нежным объятиям, которые мне дарили, и никакого гнева. Самый большой сюрприз преподнес Хаммер. Он подошел ко мне после того, как Джаггер поцеловал меня в щеку с печальным блеском в ярких изумрудных глазах. Хансен окаменел рядом со мной, помня о том, что Хаммер не очень-то любил женщин. Хаммер проигнорировал его.

— Смело… то, что ты сделала. Чертовски глупо, не пойми меня неправильно, и если бы из-за этого ты навредила клубу, я бы сейчас не стоял перед тобой, — резко начал он.

В груди Хансена зародился рык, и он шагнул вперед, я потянула его за руку, останавливая.

— Но с клубом все в порядке. Так что проблемы нет. Твоя жажда мести и справедливости… не думал, что у такой сучки, как ты, хватит смелости на подобное, — продолжил он, будто Хансен только что не подал ему предостерегающий знак. Больше он ничего не сказал, просто кивнул мне и ушел.

Его речь меня совершенно шокировала. Она намекала на то, что в Хаммере было нечто большее, чем очевидная неприязнь к женщинам и проблемы с темпераментом. То, из-за чего в этих глазах таились мрак и пустота.

Это был последний раз, когда парни говорили об этом. Все относились ко мне нормально, кроме Джаггера, который вел себя со мной немного мягче, чем обычно, словно ожидал, что я развалюсь на части. Как и Хансен, который проводил со мной каждую свободную секунду. Пытался вести себя нормально, но время от времени я видела в его чертах беспокойство.

Он был единственной причиной, по которой я пережила все это. Арианне я сказать не могла. Очевидно, я не могла сказать никому, кроме кучки мужчин, ставших свидетелями этого. Так что, именно Хансен придавал мне сил, держал в крепких объятиях, когда я просыпалась от кошмаров. Занимался со мной любовью, будто я по-прежнему была для него всем, несмотря на мои поступки. Я медленно приходила в себя, при поддержке моей семьи, моего мужчины, моего клуба. Но это не означало, что мне не предстояло пройти еще долгий путь.

Я изо всех сил старалась придерживаться своего распорядка дня, включая посещение бабушки, что не очень-то улучшало мое душевное состояние. Каждую неделю, после визитов в дом престарелых, мы сидели с Робертом за чашечкой кофе. Я находила освежающим разговор с кем-то, полностью далеким от моего образа жизни. С кем-то, кто не знал, что я убийца.

— Детка? — голос Хансена выдернул меня из прошлого в настоящее.

Я оторвала взор от экрана компьютера и пристально посмотрела ему в глаза. Они были полны беспокойства.

— Как долго ты сидишь перед этой штукой? — натянуто спросил он.

Я встала и потянулась.

— Ммм… зависит от того, как долго, по-твоему, я там сижу, — уклонилась я от ответа.

Голодный взгляд Хансена блуждал по моим джинсовым шортам и белой футболке с надписью «Я — не коротышка, я — хоббит». Его губы растянулись в ухмылке, и он покачал головой, обняв меня за талию и притягивая к себе.

— Сколько у тебя таких шмоток? — пробормотал он мне в губы:

— Точного числа нет, но оно выражено двузначными цифрами, — сообщила я.

Он слегка усмехнулся.

— Никогда не думал, что найду это задротное дерьмо таким горячим, детка. Но каким-то образом у меня на него жесткий стояк, — сказал он, щекоча щетиной мою щеку.

Я улыбнулась ему.

— Что ж, сэр, вероятно, нам придется с этим что-то сделать, — сообщила я ему хриплым голосом.

Я намеревалась поцеловать его легко, но вместо этого он схватил меня за затылок и прекрасным образом завладел моим ртом. Я почти забыла о своей миссии, как только он отпустил меня, но твердая выпуклость, упиравшаяся мне в живот, напомнила об этом. Я подмигнула ему, пребывая в легкой эйфории, и стала опускаться вниз по его телу, любовно проводя руками по кожаному жилету.

Встав на колени и освободив его из джинсов, я облизала губы, двигаясь вперед, чтобы попробовать предсперму на головке члена.

Хансен зашипел, легонько обхватив мою голову. Я взяла его в рот целиком, наслаждаясь ругательствами, произнесенными им шепотом в порыве удовольствия. Я ласково двигала руками по его стволу, пока сосала медленно, но глубоко.

— Мэйси, — пророкотал он хриплым от желания голосом.

Я продолжала.

— Мэйси, — повторил он. — Детка, я сейчас кончу. Если не хочешь, чтобы я заполнил этот сладкий ротик, прекрати немедленно, — приказал он.

Я усмехнулась про себя, внизу живота нарастало возбуждение, и когда я стала обрабатывать его сильнее, теплая жидкость хлынула мне в рот, и руки Хансена на моей голове сжались.

— Бл*ть, — почти прокричал он.

Я медленно вылизала его дочиста, а затем он просунул руки мне под мышки и поднял на ноги.

— Иисусе, детка, — пробормотал он.

Я ухмыльнулась.

Он повел нас в спальню.

— Я буду есть тебя, Мэйси, пока ты не закричишь. А потом оттрахаю так, что ты забудешь свое имя, — прорычал он, бросая меня на кровать.

И в течение следующих двух часов выполнял свое обещание.

***

Была суббота. Для некоторых суббота ознаменовала начало блаженных, расслабляющих выходных. Для меня все было наоборот. Несмотря на то, что я подъехала к дому страха, прилипнув к спине Хансена, я не могла избавиться от спазмов в животе, зная, что мне придется провести с ней час.

— Детка, мне не нравится, что ты ходишь туда. Не нравится, что свет возвращается в твои глаза спустя лишь несколько часов после визита к ней, — сказал Хансен после того, как я неохотно слезла с байка.

Я улыбнулась ему.

— Просто убедись, что проявишь творческий подход к поиску способов снова заставить мои глаза сиять, — подмигнула я, пытаясь сохранить жизнерадостный вид. Может, если бы я это сделала, то испытала бы позитив на самом деле.

Его глаза потемнели.

— Даже, черт возьми, не сомневайся в этом, — ответил он хриплым голосом.

Мой желудок сжался от эротического обещания. Я хлопнула его по плечу.

— Не смей возбуждать меня, когда я направляюсь в воплотившуюся в реальность версию «Ночи живых мертвецов», — пожурила я его.

Он ухмыльнулся.

— Насколько я понимаю, единственный способ пройти через это — думать о моем члене. Заеду за тобой через час?

Я покачала головой, чувствуя себя возбужденной вопреки всему.

— После этого я пью кофе с другом. Так что, если можешь, забери меня из того модного кафе на Уилсон-стрит через два часа. Или я возьму такси.

Лицо Хансена посуровело.

— Ты не возьмешь такси. Я приеду. А теперь, поцелуй, — распорядился он.

Я наклонилась, так как он все еще сидел на мотоцикле. Он схватил меня за шею и горячо и жестко поцеловал посреди парковки.

Как только он меня отпустил, я с мечтательным видом отступила назад.

— Это обещание того, что должно произойти, — пробормотал он.

— Так я, определенно, смогу пережить Ночь живых мертвецов, — мечтательно сказала я.

Его взгляд смягчился.

— Люблю тебя, детка.

У меня внутри все сжалось, как и всякий раз, когда он это говорил.

— Я тоже тебя люблю, — прошептала я.

Он бросил на меня еще один взгляд и уехал, оставив стоять и смотреть вслед его байка. Я глубоко вздохнула и повернулась лицом к зданию.

***

Я пережила визит, получив лишь незначительные внутренние повреждения от колких слов бабушки. Помог и вкусный кофе со сливками, который я выпила после. Я также отвлеклась на, казалось бы, незначительные проблемы, когда Роберт открылся мне за упомянутым кофе. Своей новостью он разбил мне сердце, но держался достаточно стойко, пока мы не вышли на улицу, начав прощаться.

— Мне очень жаль, Боб, — искренне сказал я.

С тех пор как мы подружились, я стала называть Роберта Бобом. В основном потому, что никто его так не называл, и он ухмылялся каждый раз, когда я это делала. Он совсем не походил на Боба.

Он стиснул меня в объятиях, а затем отпустил.

— Спасибо, Мэйси. — Его глаза слегка увлажнились.

Боб рассказал мне, что сознание его мамы полностью исчезло, даже мимолетные проблески, которые он получал от нее, вырвала жестокая болезнь, держащая ее разум в заложниках.

— Звони, если захочешь поговорить, — сказала я, обеспокоенный тем, что у него, похоже, не было ни друзей, о которых он говорил, ни кого-либо из родных, с кем можно было бы поговорить. Он был хорошим парнем и заслуживал друга.

Роберт грустно улыбнулся.

— Будет сделано, Мэйс. Без тебя было бы намного сложнее, ты помогаешь мне пройти через это. — Он легонько поцеловал меня в макушку и повернулся к стоянке.

Я постояла, наблюдая за ним секунду, затем повернулась к улице, собираясь достать телефон, чтобы позвонить Хансену. Я не ожидала увидеть его сидящим на байке прямо через дорогу. Он не выглядел счастливым.

— Привет, милый, извини, надеюсь, я не заставила тебя долго ждать, — сказала я после того, как добралась до мотоцикла, расслабившись в присутствии Хансена.

— А это еще что за хрен с горы? — спросил он вместо приветствия, не сводя глаз с отъезжающего со стоянки «BMW».

— Это мой друг, Боб, — осторожно сказала я, отметив гнев в его голосе.

Он снова перевел взгляд на меня.

— Ты не думала рассказать мне о своем друге… Бобе? — пробормотал он.

Я упираю руки в бедра.

— Это потому, что я тебе не сказала, или потому, что у Боба случайно есть пенис? — резко спросила я. — Мне разрешено иметь друзей-мужчин, Хансен.

Его челюсти сжались.

— Да, детка, мне не очень нравится, что ты скрыла это от меня. И я совершенно не в восторге от того, что он хочет попробовать твою киску на вкус.

Что-то в его словах, — может, их грубость, или, может, то, что я была на взводе и эмоционально вымотана, — заставило меня потерять самообладание.

— И ты считаешь, что я собираюсь отдаться ему? — прошипела я. — Думаешь, что однажды став шлюхой, я навсегда ей останусь?

Хансен вздрогнул, и его лицо стало суровым.

— Я уже говорил тебе не называть себя так, Мэйси, — прорычал он, собираясь слезть с байка.

Я поспешила обратно на тротуар.

— А почему нет? — почти закричала я. — Вот кем я была. Ей я всегда и останусь. Это никогда не изменится. Думаешь, раз я спала со всеми в клубе, то позволю любому мужику, купившему мне дорогой латте, забрать частичку меня?

Хансен шагнул вперед.

— Господи, Мэйси, успокойся. Я, бл*ть, не то имел в виду, — прогремел он с напряженным лицом.

Я развела руками, не заботясь о том, что мы ссоримся посреди улицы.

— Но именно это подумал. Я была дурой, думая, что смогу быть с тобой, стать старушкой, когда ты видел во мне лишь клубную шлюху, — выплюнула я, моя грудь тяжело вздымалась.

Я не знала, откуда взялся этот гнев. Это крохотное семечко я лелеяла с начала наших отношений, оно созревало, становясь слишком крупным, чтобы и дальше прятаться или убегать от него. Я уже убегала от событий месячной давности. Все это, наконец, настигло меня.

Лицо Хансена стало грозным, и он снова шагнул вперед, крепко сжимая мои бедра.

— Я никогда не думал так о тебе. Ни разу. Потому что ты, мать твою, никогда ей не была. Ты особенная. Не одна на миллион, а одна в целой жизни. Ты больше, чем может описать любой ярлык, особенно тот гребаный и мерзкий, который ты продолжаешь на себя навешивать, — прорычал он, хотя в его глазах была нежность. — Женщина, ты сильнее любого мужчины, которого я встречал. Твоя улыбка освещает комнату. Ты можешь рассмешить самых суровых мужиков, которых я знаю, просто болтая всякую чушь о феях и волшебниках. Просто будучи собой. Собой. Мэйси… Моей старушкой. Это единственный ярлык, который у тебя есть, единственный, который меня волнует, — твердо сказал он, удерживая мой взгляд.

По моим щекам текли слезы. Я больше не могла сдерживаться. Все, что я прятала внутри, вырвалось наружу через слезные протоки, мое тело начало сотрясаться от рыданий.

Хансен вытер мои слезы, и все следы гнева исчезли с его прекрасного лица.

— Черт, — пробормотал он, обхватив рукой мою челюсть. — Посмотри на меня, — приказал он.

Я встретилась слегка затуманенным взглядом с его пронзительными голубыми глазами.

— Ты сядешь на заднее сиденье моего байка, где тебе и место. И оно всегда будет принадлежать тебе, а потом мы отправимся домой, — твердо заявил он.

— М-мы можем посмотреть «Властелина колец»? — Я икнула, нуждаясь сейчас в своем мире фантазий больше, чем когда-либо.

Хансен покачал головой, на его лице появилась тень улыбки.

— Да, детка, — он поцеловал меня в нос. — На байк, — прошептал он.

Я мгновение смотрела на него, затем уселась на заднее сиденье его прекрасного «Харлея», где мне и место.

***

— Тебе понравился фильм, признай это, — сказала я, как только пошли титры «Братства Кольца».

Хансен передвинул меня на диване так, чтобы я полностью оказалась на нем.

— Мне понравилось, что он вызвал улыбку на прекрасном лице моей девочки. Вернул свет ее глазам. Если для этого нужно было только это, я бы смотрел его каждый день до конца своей жизни, — сказал он, пристально глядя на меня. — Хочешь поговорить об этом, детка? Что за дерьмо случилось раньше?

Я посмотрела вниз, теребя ткань его футболки. Я не знала, хочу ли говорить о том, что фактически привело меня к срыву посреди улицы, но мне это было нужно. В противном случае все это дерьмо будет гноиться, всплывать снова и отравлять меня негативом. Я держала его в себе месяц, больше месяца, с тех пор, как слова Хаммера попали в цель той ночью в клубе.

Рука Хансена потянулась к моему подбородку.

— Посмотри на меня, детка, — мягко попросил он.

Я сглотнула и посмотрела ему в глаза.

— Я просто жду, когда это произойдет, — тихо прошептала я.

Его брови нахмурились.

— Что?

— Что угодно… что-то ужасное. Что разрушит все, — высказала я свой худший страх. — Никогда в жизни я не была так счастлива, как с тобой. На байке, вне байка.

Хансен крепче меня обнял.

— Я не привыкла любить кого-то так сильно. Иметь все, о чем всегда мечтала. Он пришел и забрал это, когда прервал жизнь моих родителей. Потом он вернулся и до сих пор преследует меня. Я все еще в ужасе от того, что однажды ты поймешь, что не хочешь делить свою жизнь с исправившейся клубной девкой и убийцей, — сказала я тихим голосом. — Я могу жить со своим титулом бывшей клубной девки. Я не жалею о нем ни на секунду. Он подарил мне семью, подарил мне тебя. Но жить с титулом убийцы? Не так уж и приятно.

Одним плавным движением Хансен перевернул нас и быстро оказался на мне.

— В том, что ты только что сказала, детка, много неправильного, — начал он жестким тоном. — Многое из сказанного тобой разбивает мое гребаное сердце, зная, что это дерьмо долгое время варилось в твоей прекрасной головке.

Он погладил меня по голове.

— Я знал, что произошедшее месяц назад будет преследовать тебя. У тебя самая добрая душа, в ней нет ни капли черноты. — Он посмотрел мне в глаза. — Ты — не гребаная убийца. Ты — выжившая, и за это чудо я благодарю Бога или того, кто там управляет струнами, — твердо сказал он. — Твое прошлое в клубе? Это никогда не будет меня волновать, детка. Вбей это себе в голову. Я люблю тебя. Каждый дюйм тебя. Я никогда не буду упрекать тебя в этом или думать о тебе по-другому из-за того, что ты была клубной девушкой.

Он погладил меня по щеке.

— Потому что иначе я бы никогда тебя не встретил. Даже мысль об этом невыносима… я не представляю жизни без тебя. Я буду любить тебя до того момента, пока жнец не заявит на меня права, и даже после этого. Я планирую заделать тебе ребенка, создать с тобой семью. Я сделаю все возможное, чтобы убедиться, что ты никогда больше не будешь думать о себе так гадко, каждый день буду напоминать тебе о том, какое ты охрененно великолепное создание.

Я судорожно вдохнула. Все, что он говорил, заставляло мое сердце колотиться так, что, казалось, оно может взорваться. Ребенок? Это должно было вывести меня из себя. Я была слишком молода. Я приходила в себя после того, как застрелила убийцу своих родителей на глазах у моего старика и его братьев, но все же эта мысль успокоила меня. Заставила внутренне улыбнуться. Нет, засиять.

У меня была она. Семья. Навсегда.

Эпилог

— Дыши, — прошептала я своему отражению.

Я сделала глубокий вдох, пытаясь с помощью кислорода усмирить бабочек, порхающих в животе.

— Ты можешь это сделать, — снова сказала я своему отражению.

Мое отражение даже не походило на меня. Ну, почти не походило. Стрижка-пикси немного отросла, но я оставила ее неровной и короткой. Большую часть времени она искусно маскировалась под стиль «я только что встала с постели», в основном потому, что я не укладывала волосы, когда вставала с постели. В последнее время мои мысли были не о стрижке, в большинстве случаев, я скакала по дому в посторгазмическом сиянии из-за Хансена, твердо верящего в утренний секс, и можно с точностью сказать, что я стала его новообращенной.

Но теперь мои обычно растрепанные волосы были завиты в мягкие локоны, а голову украшал венок из ромашек в моем истинном стиле дитя цветов. Макияж был незаметным, хотя и с накладными ресницами, потому что девушка всегда нуждалась в намеке на гламур. Все дело было в платье. Белоснежном винтажном кружевном платье с длинными рукавами, самом красивом, что я когда-либо видела. V-образный вырез намекал на декольте, оставаясь при этом скромным, нежное кружево облегало тело до талии, тюль сменял кружево и ниспадал мягким каскадом. Спина была почти полностью оголена. Это было платье моей мечты. И я выходила замуж за мужчину своей мечты. Прошедший год стал блаженной фантазией. Было нелегко, и отношения с любовью всей моей жизни не всегда складывались гладко. Но это было реально. Волшебно. Не как с эльфами и магами, а как в реальной жизни, о существовании которой я даже не подозревала.

Вот почему у меня тряслись руки. Почему бабочки порхали в животе. Я боялась, что это все сон. Он закончится, и реальность просочится обратно. Я была в ужасе от того, что человек может быть таким счастливым. Что счастье не всегда будет следовать за мной, куда бы я ни пошла, что реальная жизнь догонит и разрушит все это.

— Будь я проклят, — услышала я мужское бормотание из дверного проема.

Я резко обернулась, и у меня перехватило дыхание. Хансен стоял в другом конце комнаты, в черных брюках, белой рубашке и жилете поверх. Из кармана торчала одинокая ромашка. От его вида у меня потекли слюнки.

— Не думал, что ты можешь быть еще красивее, детка, — прошептал он, приближаясь ко мне. — Но теперь знаю, что «красивая» — это не то слово, которым можно описать то, как ты выглядишь… какой свет излучаешь. Это слово даже еще не придумано, — пробормотал он, подходя ко мне. Не отрывая от меня глаз, обнял меня за талию.

— Ты не должен видеть невесту до свадьбы, это плохая примета, — тщетно запротестовала я, смотря ему в глаза.

Мое сердце чуть не разорвалось от любви и благоговения в его взгляде. Читающаяся в нем нежность предназначалась для меня и только для меня. Преданность в нем была тем, с чем я просыпалась каждый день в течение года. То, о чем мечтала, когда впервые ступила на порог клуба.

Руки на моей талии напряглись.

— Думаю, нам в жизни обоим хватило плохого, Мэйси, — сказал он мне в губы. — Моя удача улыбнулась мне в тот момент, когда я перевелся в клуб… — его палец прошелся по моей челюсти.

Он толкнул меня назад, так что я уперлась в стол в комнате, отведенной мне для сборов в большом домике у черта на куличках, где мы собирались пожениться. Прежде чем я осознала это, он усадил меня на стол, аккуратно задирая мое платье.

— Ч-что ты делаешь? — прошептала я, у меня перехватило дыхание, когда его палец скользнул под мои трусики.

Льдисто-голубые глаза встретились с моими.

— Собираюсь трахнуть тебя, детка, — сказал он мне с огнем в глазах.

Я тихо пискнула, когда его палец вошел в меня.

— Но мы должны скоро пожениться, — слабо запротестовала я.

— Да, детка, и это воспоминание войдет в историю как лучший день в моей жизни. Хочу стоять там, связывая себя с тобой навеки, зная, что румянец на твоих щечках от того, что я оттрахал тебя до бесчувствия, — почти прорычал он, спуская брюки и располагаясь у моего входа.

Ни за что на свете я не могла бы с этим поспорить.

Он остановился, положив руку мне на шею.

— Ничего плохого никогда не случится, Мэйс. Это… мы… и мы всегда будем крепко связаны. Я всегда буду любить тебя каждой частичкой своей души. Ничто этого не изменит, — яростно пообещал он.

— Я тоже буду любить тебя вечно, — прошептала я в ответ со слезами на глазах.

Он погрузился в меня в тот же момент, когда его губы встретились с моими, его рот нежно касался моего, пока он входил в меня.

— Хочу заделать тебе ребенка, детка, — проворчал он, отрывая свой рот от моего.

Я глубоко погрузилась в сексуальный туман, уже ошеломленная его предыдущими словами, и едва осознала это заявление. Все, что я знала, это то, что оргазм, за которым я гналась, должен был разрушить мой мир. Где-то глубоко внутри поселилось теплое сияние при мысли о том, что у нас с Хансеном будет семья, во мне будет расти его ребенок. В данный момент я не могла сосредоточиться на этом.

Хансен продолжал двигаться, сжимая мою ключицу, касаясь носом моего носа, удерживая в плену своих глаз. Я вскрикнула, когда оргазм внезапно накрыл меня, а во всем теле взорвались фейерверки, я вцепилась в Хансена, катаясь на волнах удовольствия. Я почувствовала, как он напрягся от собственного освобождения и прижался к моим губам поцелуем.

Мы льнули друг к другу, тяжело дыша, оставаясь связанными, пока оба не пришли в себя.

Хансен нежно поцеловал меня в макушку и медленно вышел. Я осталась сидеть слегка ошеломленная. Размышляя о том, что вступлю в брак сразу после незащищенного секса, когда Хансен вернулся с теплой губкой.

Он любовно и медленно вымыл меня, пока я за ним наблюдала.

— Ты говорил серьезно? — спросила я, наконец.

Он поднял глаза, легко мне улыбнувшись.

— О чем, детка?

Я помедлила.

— О ребенке, — сказала я тихим голосом.

Почему я нервничала, понятия не имела, ради Бога, я ведь выходила замуж за этого мужчину, дети были очевидным следствием. Но я была еще молода, а Хансен все еще много времени отводил делам клуба. Я даже еще не задумывалась о детях. Ладно, я думала о них. Любая девушка, влюбленная в такого мужчину, как Хансен, представляла, как он будет выглядеть, баюкая ребенка. Ответ — горячо.

Он помолчал, отбросил губку в сторону, а затем обнял меня за шею.

— Я никогда ни к чему в своей жизни не относился так серьезно, кроме своих чувств к тебе. Хочу, чтобы мое кольцо было на твоем пальце, хочу тебя на заднем сиденье моего байка и моего ребенка в твоем животе, — хрипло заявил он, сверкая глазами.

У меня перехватило дыхание. Я потеряла дар речи. Счастье, чистое, неподдельное счастье не нуждалось в словах.

Хансен улыбнулся.

— Хочешь пойти сейчас пожениться? — спросил он.

В ответ я улыбнулась и кивнула.

Двадцать минут спустя я стала миссис Хансен Армстронг.

Девять месяцев спустя на свет появился Ксандер Армстронг.

Чистое, неподдельное счастье сопровождало меня, куда бы я ни пошла.

Конец